Джим Хокинс на острове с сокровищами

Пролог

   История старого калеки Джима Хокинса: рассказанная им самим собутыльнику на кухне в замке герцога Моррисвилля, и выписанная тем без утайки - лишь с небольшим добавлением прикрас, для удобства чтения и развлечения тех, кто полюбопытствует узнать об огромном богатстве, некогда свалившемся на многим  хорошо известного эсквайра Трелони, странной смерти самого эсквайра и пропаже его многолетнего друга, доктора Ливси, и ужасающих событиях, связанных с командой старого грешника, капитана пиратов, Флинта - который в своё время командовал ватагой морских разбойников на корабле “Морж”, грабя всех кто ему подвернётся в плавании, в южных морях.

               ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

                                         Пролог

        С Джимом Хокинсом, тогда уже сильно потрёпанным жизнью стариком калекой, меня свела судьба как раз накануне похода в Италию “лягушатников”, с их, на ту пору почти что и не известным, разве что по Тулону и расстрелу из пушек собственных мятежных граждан, в Париже, генералом Буонапарте.
   Старый, седой, всклокоченный и постоянно по стариковски тихо смеющийся Джим - был чем то вроде помеси слуги и шута, в замке герцога Моррисвилля и справлялся с этими своими “службами” весьма неплохо: днём он старался помочь, где и как мог, ибо ему уже было чуток за семьдесят и нередко он попросту не слышал что именно ему говорили или же наоборот, приняв неверное решение немедля портил чужую работу, искренне потом извиняясь и церемонно забавно раскланиваясь перед всеми присутствующими. 
  Как слуга он был крайне плох, чего уж там врать, но зато как рассказчик - затмевал многих говорунов, которые пробивались этим промыслом по тавернам, получая кусок хлеба с сыром и кружку крепкого тёмного пива!
  Джим, отчаянно забавно, показывал: то как подростки бегут, почти что в полной темноте, по нижней палубе большого военного судна - что бы донести сумки и пакеты полные пороха до орудийных команд, которые ждут их появления с нетерпением для произведения очередного залпа по противнику. 
  В подробностях описывал и кривлялся, изображая туземных царьков на северо западе Африки или Дагомеи, и разводя руки, объяснял что именно такие, совершенно невероятные по размерам, задницы у многих негритянок, которых продают рабынями на плантации Нового Света. 
  Пояснял, как “береговые пираты” приманивают к мелям или скалам, с помощью “Света Иуды”, именно так Джим именовал подобную ловушку - несчастные суда с товарами и потом, подождав когда те затонут, натолкнувшись на препятствие и большая часть их экипажа и пассажиров либо погибнут в море, либо же, обессиленные плаванием в водах к спасительному берегу, не смогут оказывать сопротивление внезапно напавшим на них людям - “береговые братии” начинали обирать несчастных, или, на скоростных барках и лодках - плыть скорее к судну, потерпевшему аварию у берега и в спешке, пока есть время до появления морской стражи или каких береговых чиновников и солдат, старались как можно скорее обобрать корабль. 
  Описывал как адмиралы британского флота устраивают облавы на пьяных пиратов, гулявших недели напролёт на островках на Карибах, после очередного успешного своего разбойничьего похода и карательные экспедиции из десантов британского флота зачищают целые острова, от этих,  упившихся вусмерть, скотов, забирая себе их добычу и насчитывая, в рапортах командованию -  втрое, а то и пятеро более отрубленных пиратских голов, чем было на самом деле.
  Но самым интересным рассказом Джима, тем, в который он вкладывал всю свою душу: скрипел зубами, неистово ругался и размахивал руками, даже однажды попал в челюсть какого то приблизившегося к нему, глуховатого старого баронета, который в те времена гостил в замке герцога - было красочное описание того, как много лет назад, ещё в середине нашего заканчивающегося века, когда Джим был подростком и только познал плоть своих первых женщин, он чуть было сказочно не разбогател...
 

глава первая: "Семья"

                                         Глава первая:  “Семья”

    Отец Джима Хокинса был в меру оборотистым человеком, старавшимся не терять своей прибыли нигде. 
  Точнее, по рассказам самого Джима, так ему описывала отца мать, желавшая  что бы у мальчика были хоть какие положительные воспоминания о родителе.
  Сам Джим, помнил папашу своего лишь постоянно бывшим навеселе и не скупящегося на тумаки и пинки, раздаваемые как слугам в таверне, так и сыну с супругой - по любому, даже самому незначительному, поводу.
   Дед Джима, по отцу - был известным в тех краях человеком, негоциантом средней руки и обладал в меру большим состоянием.
   Однако после смерти оного купчины, сын его, то бишь отец Джима, слишком увлёкся азартными играми и весёлой вольной жизнью в Лондоне, и за пару лет спустил всё родительское состояние, до пенни.
   Женитьба на дочери старого компаньона отца лишь на время помогла умерить потребности подобного игрока и мота, и уже вскоре после рождения своего единственного отпрыска и наследника, Джима - отец вовсю измывался над супругой: он бранил её что принесла слишком малое приданное, что не желает просить у своего отца новых денег, для них, что мало помогает в ведении дел и прочее, тому подобное.
     Старший Хокинс вскоре стал активнейшим образом заливать свои обиды виски и ромом, добавляя в этот список и редкую водку, и через некоторое время превратился в мрачного красноносого пузатого забияку, который искал лишь малейшего повода что бы распустить свои руки - как на улице, так и дома, или в принадлежайшей его семье, таверне.
   Хокинсы в то время владели лишь небольшой невзрачной прибрежной таверной “Адмирал Бенбоу”. Это было всё, что осталось от денег полученных главой фамилии в наследство и приданное.
   Но таверна и ранее приносила крайне скромный доход, а в те годы с которых Джим обычно начинал описание своей случайной встречи с “невиданным богатством”, и вовсе - почти полностью была разорена.
  Старший Хокинс однако никак не желал её продавать, по причине того, что именно данное ремесло было легальным и помогало хоть как то скрыть от властей прочие его делишки: участие в шайке “береговых пиратов”, контрабанду товаров из Нидерландов, а проще говоря - провоз кружев и прочих дамских глупостей из Брабанта, что в меру ловкому человеку, в те времена, приносило немалые барыши.
   Также при “Адмирале Бенбоу” находилось трое неказистых нетребовательных шлюх, которые за крайне умеренную плату обслуживали непритязательных морячков, околачивающихся возле таверны.
  Денег за аренду койки с них отец Джима не брал, по причине того что эти “дамы” должны были стараться разузнать у морячков с какого те корабля и что данное судно, или его сосед в ближайшем грузовом порту, везёт на своём борту и когда отплывает.
  Подобное дознание нередко помогало шайке “береговых пиратов”, куда, как я сообщал ранее и входил Хокинс-старший, получать хорошую добычу от направленных их трудами на скалы кораблей, с разговорчивыми матросами на них.
  Благодаря этим трём “труженницам койки”, старший Хокинс также нередко продавал, полученные им  во время дележа захваченной при разбое добычи,  вещи - толкая их за полцены кому из моряков, клиентов данных фей старых тюфяков и матрасов с клопами и имел дополнительный доход с этого.
   Первое время разбойничание на берегу и активные попытки заставить торговые суда напарываться на скалы у побережья приносили довольно хороший доход и отец Джима даже пару раз, с пьяных слёз, обещал жене и сыну что вскоре они разбогатеют и вместе вернутся в Лондон, где ему прежде так нравилось жить. Ещё чуток, ещё немного подождать и он им покажет иную, чудесную жизнь: жену отведёт на балы знакомой знати и в салоны писательниц, сына устроит в колледж...
  Однако вскоре почти полностью оказалась перекрыта контрабанда брабантскии кружевами: постарались как таможенные береговые группы на лошадях и лодках, что объезжали побережье и высматривали подозрительных им людей, так и конкуренты, которые объединились в несколько крупных ватаг, с которыми отец Джима совершенно не собирался связываться, боясь быть за это немедленно зарезанным ими или утопленным, как котёнок.
   Тогда основной доход стало приносить, прежде побочное, ограбление судов, что “адмиральская команда”, как называли сами себя её участники за частые совещания перед выходами на дело в таверне “Адмирал Бенбоу”, стала совершать с завидной регулярностью.
  “Адмиральская команда” состояла из двух десятков людей, из ближайших к побережью поселений, которые вначале просто случайно встречались на побережье при сборе хоть чего, что могло вынести море. Потом стали регулярно собираться вместе, так было легче отбиться от каких случайных напастей и не так скучно, и вот однажды, когда на скалах вблизи них разбился небольшой бриг, перевозивший шотландский виски и из всей его команды добрался к берегу живым лишь шкипер, тогда и оформилась воедино, именно как береговые пираты, подобная группа людей, прежде бывших лишь собирателями прибрежного хлама.
--Чего тянуть? - спросил один из пяти грязноватых и вечно пьяненьких мужчин, что никогда не брились и носили неопрятные всклокоченные бороды. Их все побаивались и считали опасными людьми. Вся пятёрка частенько вместе напивалась до невменяемого состояния и гонялась за полисменами в поселенияз с широкими ножами в руках. Потом их скручивали или они сами засыпали прямо на улице, а наутро, скромно просили прощения и после очередного штрафа их отпускали, - Кому нужен свидетель? - Никому!
    Говоривший тут же присел на корточки и уверенными движениями поднял голову захлёбывавшегося рвотой, только минуту назад выбравшегося на спасительный берег, шкипера потерпевшего крушение корабля. 
  Потом  “бородач” достал нож и совершенно спокойно вонзил его в живот спасшегося от морских волн, человека. 
   Когда несчастный дёрнулся и что то захрипел, то убийца ловко закрыл ему рот ладонью и вытащив нож, ещё дважды ударил шкипера в горло.
  Остальные “Бородачи” подождали пока жертва не перестанет дёргаться и деловито стали объяснять остальным, собравшимся вокруг них людям, из которых никто даже и не думал прекратить подобное преступление, что следует делать им всем, далее: “Пока что - молчок! Ждём когда непогода чуть отойдёт и отгоняем от этого места всех чужаков! Если кто из таможеников или стражи появится, пускай бабы своими ужимками уводят их подальше от этого места! В город! Потом, без спешки разгрузим корабль и толкнём за половину цены всё пойло каким торговцам в Лондоне или Ньюкасле, там есть надёжные покупатели у нас... Все в доле, так что не хлопайте глазами и поддувалами, давайте, помогайте кто чем может!”
   Погода успокоилась уже скоро и на лодках начали перевозить захваченный груз, с частично затонувшего брига, на берег. 
  “Бородачи” обнаружили на судне спасшегося восьмилетнего пацанёнка, юнгу сына убитого ими ранее шкипера и также его зарезали, как ранее его отца, объяснив всем что свидетель был совершенно лишним и так всем будет спокойнее. 
  Отец Джима узнал по их разговорам меж собой, что ранее все пятеро промышляли пиратством:  трое - где в Индии, или где то около тех мест близ Калликута, ещё пара - близ Ямайки, в Новом Свете. 
  Люди они были скорые на поступки и решительные, и никто из остальных собирателей прибрежного хлама не решился как спорить с их предложениями, так и потерять долю в грядущей немалой добыче, от продажи дармовой выпивки.
  Частично ящики с виски спрятали в “Адмирале Бенбоу” и продавали не сразу и за пол цены, как предлагали ранее бывшие пираты, а небольшими партиями в разные города и почти что по полной стоимости. 
  Отец Джима, за то что имел место для встреч и помещения где можно было хранить товар полученный от берегового пиратствования - сразу же стал пользоваться определённым авторитетом в шайке и его всегда выслушивали на советах новосозданной банды, проводившихся во всё той же, ставшей так внезапно полезной, таверне.
  Мужчина немало загордился и нередко, вечерами, рассказывал жене, что возможно вскоре его изберут “сухопутным капитаном” и имя его станет не менее знаменитым, чем всем известного Моргана, а в дальнейшем он сможет также стать вице-губернатором! Наверное...
   Мать Джима в такие минуты плакала и прижимая сына к себе умоляла мужа бросить это гиблое дело, пока его не схватили и не повесили: как пирата и контрабандиста, убийцу и вора.
    “Адмиральская команда” состояла из пяти “бородачей”, бывших пиратов, которые по полученным увечиям в боях были вынуждены вернуться на родину и перебивались милостыней и воровством, собиранием добычи, выброшенной морем на берег или налётами на одинокие лавчонки, на окраинах небольших городков. 
   Бывшие пираты запросто могли убить любого и отец Джима это хорошо помнил, во всё время общения с ними.
   Для них это было возвращение во времена молодости и лихачества, когда они были со всеми пальцами или кистями рук и надеялись, в заморских дальних землях, своей силой и удачей сколотить себе приличное состояние... Не удалось ни одному из них! 
   Сейчас эта пятёрка старалась выжать по максимуму предоставленный им судьбою шанс и возглавила новую группу грабителей побережий. 
  “Бородачи” были немногословны в трезвом виде и лишь напившись до чертей начинали говорить без умолку, словно сорвавшись с цепи: нередко из за них - то виски, что должно было быть проданно торговцам, оказывалось в наличии лишь половиной бутылок, от ранее заявленного к продаже их количества.
   Бывшие пираты были предприимчивы, агрессивны и имели выходы на покупателей “серого” товара, что они тем или иным способом могли добыть на берегу.
   По их рассказам в таверне, выходило, что они неоднократно брались и за наёмные убийства, но как то особо денег им это занятие не приносило, а риска становилось с каждым годом всё больше и бывшие пираты предпочитали околачиваться на берегу, ожидая очередного подношения бури и прочей непогоды, их вечно дырявым карманам и кошелям.
  Случай с бригом, перевозившим виски, крайне возбудил аппетиты данных людей и вскоре они стали предлагать своим сотоварищам не ждать случайностей, а начать самим регулярно промышлять подобными делами: дать комнатушку с койками для “безотказных девочек”, работающих в порту, что бы те могли немного подзаработать и заодно, в виде ответной любезности, подруги стали бы провоцировать морячков на разговоры о том что за грузы везут их суда и какими маршрутами, в какой день, они отправляются. 
  В случае правильного подхода, уверяли бывшие пираты, можно будет специально уводить корабли на скалы, приманивая их “Иудиным светом”.
   “Иудин свет”, как выяснил впоследствии отец Джима - был большой костёр расположенный возле настоящего маяка или на берегу, во время непогоды. 
  На плохо охраняемые маяки совершали нападения пираты “бородачи”, одевшие на лица свои нашейные платки, что бы их не узнавали.
    Скрутив тамошнего сторожа и смотрителя, они гасили огонь маяка. Потом женщины из “адмиральской команды” разжигали заранее ими собранный сушняк, нередко приносимый из дома -  рядом с маяком, но на берегу, желательно возле опасных отмелей или скал, и по команде кого из “бородачей” разжигали посильнее кострище, оставаясь при нём несколько часов, в ожидании заманить на скалы какое судно что возможно пройдёт мимо.
  За год активной деятельности, новоявленной команды береговых пиратов  удалось подобным манером трижды поживиться: один раз захватили судно что перевозило из Шотландии груз свежепойманной рыбы, что было крайне огорчительно, так как особо подобный товар продать было некому. 
   Зато команду несчастного корабля, капитана и пятерых матросов - пришлось убивать всей оравой, ибо пираты “бородачи” с ними сами не справлялись и тогда старший Хокинс и остальные мужчины и женщины, бывшие с ними, схватив камни и поленья, начали швырять ими в головы раненных моряков, пока “бородачи” кромсали спасшихся с тонушего судна людей, в темноте, своими широкими короткими тесаками.
  Было много крови и шума, но почти что совершенно отсутствовала выгода от подобной акции: рыба просто сгнила, так как покупателей на нёе и главное, перевозчиков, сего специфического груза, бывшие пираты не смогли вовремя найти.
  Во второй раз, с помощью девочек из “Адмирала Бенбоу”, удалось узнать  что ночью выйдет в море какое срочное почтовое судно, что бы везти почту и скорый груз куда на север, в Шотландию.
  Болтливый матрос в подробностях расписывал всю сложность службы на подобном "почтовике" и его внимательная и ласковая подруга, не забывая подливать кавалеру пойла в стакан, смогла более менее чётко уяснить когда и как пойдёт вскоре на Север Альбиона, этот корабль.
   Один из пиратов сговорился с местным лоцманом и тот предложил свои услуги  капитану почтового корабля: лоцман имел проблемы с местными контрабандистами, которые хотели его,  в качестве ликвидации банды конкурентов - банально прирезать и посему был не прочь свалить куда подальше, а тут его старый знакомец по Ямайке, предложил выгодное дело и добычу для успешного бегства...
  Лоцман смог навести почтовое судно прямо на мель в полумили от берега, а в дальнейшем, имея при себе пару пистолетов и порох, ещё и застрелить капитана корабля и одного из четырёх матросов, которые было попытались самостоятельно снять судно с мели.
    Вскоре прибыли на шлюпках “бородачи”, отец Джима, несколько женщин и мужчин, и общими усилиями меркантильного лоцмана  и бывших пиратов - удалось полностью перебить оставшуюся команду “почтовика” и осмотреть груз.
   Оказалось что там, кроме совершенно никому не интересных бумажек писем, есть ещё около четырёхсот фунтов золотом и серебром, в качестве выплат какой то банкирской конторе, два десятка ящиков рома высочайшего качества, для тамошнего графа получателя, брабантские дамские кружева и много чего подобного, по мелочи.
  Груз был оценён, не считая захваченных денег - примерно в тысячу двести фунтов и вся “адмиральская команда” принялась  с воодушевлением его перевозить на сушу, пока никто их не заметил и не начал расспросы что случилось.
   Кроме оборотистых, траченных жизнью, пятерых бывших пиратов и отца Джима - в банде также были четверо жриц любви, из соседнего небольшого городка, возле которого и располагалась таверна Хокинсов.  
  Женщины днём подрабатывали в порту или самом городке, а ночью, обшаривали побережье в поисках хоть какой поживы или вместе с “адмиральцами” совершали нападения на суда, что сами и заманивали на мели.
  Девахи были здоровые, ширококостные и любили выпить наравне с мужчинами, после чего затянуть какую заунывную песню или же наоборот, весело похихикать, привычно флиртуя с “бородачами”.
  Они таскали тяжести наравне с мужчинами и дрались, вместе со всеми, если приходилось перебить команду какого корабля, что не отдали Богу душу ещё в море.
   Все четверо бабищ были регулярно беременны и избавлялись от плодов, кто как мог. Они считали что драки на берегу и работы с тяжестями - это хороший способ стравить нежелательную беременность и сами просили их как следует “нагрузить”, что бы ещё в процессе ограбления севшего на мель судна,  избавиться от ребёнка, вечно ими нежеланного.
  Была в “адмиральской команде” и постоянно рассказывающая о своих болячках старая карга, с прозвищем “Бууу!”, за то что вечно пугала всех возможной виселицей и любила криком “Буу!”, отпугивать дразнивших её мальчишек или лающих собак.
  Отец Джима искренне дивился смелости юных сорванцов, кидавших в женщину коровьими лепёшками или собачьим калом, где возле города, лишь забавы ради - так как сам был несколько раз свидетелем того, как “Буу!”, вцепилась зубами в горло одному из моряков корабля что перевозил рыбу и буквально выгрызла тому кадык, в прямом смысле слова.
  Старуха неоднократно отрубала собственным коротким тесаком пальцы жертв, видя на них любые, самые жалкие, даже медные, колечки и пару раз она проделала это с ещё живыми людьми, добивая их, по совету “бородачей”, перерезанием горла...
   “Буу!” несколько раз отвозила на тележках расчленённые тела жертв стихии и её банды к себе в пруд, что был возле её дома: “для прикорма раков”, как она сама утвержала. 
  Однако живший рядом с ней бывший пират “бородач”, утверждал что и свиней своих, карга также кормила человечиной и совершенно без смеха рассказывал, что ранее “Буу” считалась неплохой знахаркой в их местах, но когда её на чём то подловили и судили  - возненавидела всех и по этой причине умерло к ряду четыре роженицы которые к ней обратились, и ей пару раз поджигали дом, в отместку за те случаи. С тех пор она предпочитает возню на берегу и собственное хозяйство, всем прочим занятиям.
   Была в группе и тройка беглых рабов негров, что давно оказались в Британии и несмотря на своё явное отличие от местных, смогли кое как здесь устроиться: вначале они были слугами при какой то знатной даме, но после скандала с рождением чёрного ребёнка ею - еле сбежали от погони прочих слуг, бывшей нанимательницы, за ними. Потом нищенствовали, прибились к бродячим артистам и исколесили весь Альбион.
  Пытались даже наниматься в команды приватиров с патентом или на военный флот, но там им быстро надоедала дисциплина и они сбегали прочь, что бы вновь начать попрошайничать и ходить где им заблагорассудится.
  Часто эти люди отрезали головы убитым “бородачами” людям и проводили какие то свои, как они утверждали, очень могучие, колдовские обряды. 
  Старший Хокинс правда так ничего особо и не заметил, и по его словам: кроме отвращения, к подобным, измазавшимся в крови и потрохах убитых матросов “грязным рабам” - он ничего никогда не испытывал.
  Себя, вся данная ватага из "адмиральской команды", в шутку называла луноненавистниками: так как в ясные лунные ночи было почти невозможно им работать и они лишались заработка.
   Все они ненавидели хорошую погоду, что также была им помехой и искренне радовались тёмным ночам, в которые бывали сильные бури с молниями, что позволяли определить разбойникам где находится судно жертва, но не спастись, последнему.
  Джима также заставляли помогать при переноске грузов, вместе с женщинами. Он был соглядатаем или стоял на берегу вдалеке и предупреждал об опасности. Пару раз подросток дрался с выжившими жертвами кораблекрушения, но неумело и лишь наблюдал как “бородачи” приканчивают его соперников, ловко орудуя своими тесаками.
  “Адмиральская команда”, довольно неожиданно появившись для местных властей в виде организованной банды, смогла за год стать головной болью большинства чиновников отвечавших за сухоходство в данной местности и вскоре, в соседних городах, начали появляться объявления о вознаграждении для тех кто сможет указать на них.
  Бывшие пираты предупредили “коллег” о том, что собственноручно выпотрошат их как куропаток, если те хоть кому пискнут о своих делишках на берегу, но... Судьба! Именно так Джим описывал то, что далее произошло.
   После ограбления судна почтовика и разделения прибыли от добычи, старший Хокинс посчитал что он недополучил весьма много и в пьяном виде начал требовать от “бородачей” увеличить его долю и немедленно! Его слегка прибили и стали угрожать что засолят в бочках с солониной, для поставок на флот.
  Отец Джима искренне испугался подобной угрозы, особенно после того как карга “Буу!” гарантировала пятёрке пиратов что сможет быстро разделать плотную тушку этого “говорливого дурака”, а негры, бывшие в банде, громко расхохотавшись, потребовали себе его гениталии и уши, для проведения какого то дикого обряда и последующего пиршества, после него.
   Неделю, после инцидента, владелец “Адмирала Бенбоу” ходил боясь смотреть бывшим сотоварищам по банде в глаза. Зато когда появились объявления с требованием сообщить о том кто захватывал маяк и ставил подложные сигналы для судов на берегу, когда прибыли агенты чиновника из Шотландии, которые расследовали пропажу почтового судна с деньгами для жалования всем им, когда наконец сами “бородачи”, хамски объедая “Адмирал Бенбоу”, с ухмылочками сообщили отцу Джима что скоро отберут у него таверну, вместе с “титькастой жонкой” - старший Хокинс не выдержал  и через старых знакомых своего отца среди чиновников, тайно обратился к таможенным офицерам.
  Через три дня, во время большой общей облавы, были схвачены почти что все из банды”адмиральской команды”: “бородачей” пиратов перестреляли во время облавы или повесили сразу после скорого суда. Старуха “Буу!” отделалась какими то настойками, повышающих мужское долголетие для таможенных офицеров и главы суда и его секретаря, после чего её выпустили за недоказанностью преступлений и пожилым возрастом... Девахи, портовые проститутки, втроём отправились в тюрьму. Четвёртая же, толстуха Молли, в связи с тем что была на шестом месяце беременности и умоляла всех сохранить “её деточке мамулю”, хотя до этого старалась избавиться от плода как могла - получила в виде наказания штраф и отправилась на отработки в дом судьи, который ей и выносил приговор. Троих негров решено было объявить беглыми рабами и включить в партию, что везла этих самых рабов на ямайские плантации.
  Отец Джима оказался свободен и избежал опасностей, но его таверна пришла в упадок: многие бывшие знакомые, узнав чем он промышлял последнее время - старались теперь обходить стороной питейное заведение и самого его владельца в упор не замечали на улицах городов.
  Через месяц безудержного пьянства, то ли от того что избежал опасности быть расчленённым, от бывших пиратов, то ли от того что не сел в тюрьму как прочие - отец Джима начал косо поглядывать на сына и говорить матери и самому своему чаду, что тот слишком дорого обходится в прокорме, и от него нет никакой пользы.
  Все клятвенные горячие заверения женщины, что сыночек отлично помогает по хозяйству в таверне, прерывались старшим Хокинсом отборнейшей руганью и вскоре добрая матушка стала бояться лишний раз вступаться за ребёнка, предпочитая вечерами просто угощать Джима чем вкусным, что смогла сама приготовить.
  Ещё через короткое время, отец начал регулярно избивать Джима, да не случайно, как бывало и прежде не так уж что бы редко, а целенаправленно и с завидным постоянством - отец пинал тринадцатилетнего подростка, хватал его за каштановые волосы и швырял о стены таверны, отвешивал подзатыльники, дополняя их полноценными ударами кулаком.
   По происшествии десяти дней подобной “науки”, старший Хокинс заорал что хватит и он более не намерен держать на своей шее двоих дармоедов, и если жена ему на что ещё сгодится, то сыну пора бы уже и самому начать оплачивать себе жратву, постель и одежду, а не грабить несчастного старика ежегодными требованиями или просьбами.
   Схватив Джима за шиворот, отец затолкал мальчика в двуколку и отправился с ним в Лондон.
   Пробродив пару часов по различным припортовым тамошним питейным заведениям и увидев кого то знакомого, старший Хокинс вошёл наконец внутрь грязно серого, из череды проносившихся перед носом Джима, таверен и кабаков, и пробравшись к столу, за которым мрачно ухмылялся глядя себе в стакан какой то громила, несколько скомканно произнёс: “Вот. Товар... Сколько...?” - При этом отец держал Джима за шиворот и не давал мальчику улизнуть или спрятаться где в самом заведении.
--За этого крысёныша? - хохотнул громила. - Могу предложить пару пенсов, не более!
--Да вы что?! Холили, лелеяли, берегли как зеницу ока - смотрите: парень жилист и здоров, хотя и невысок. Но отличный трудяга, помогал мне в работах на берегу и в принципе, легко освоится на корабле! - возмущался отец Джима, всячески нахваливая свой “товар”.
--Хм... - задумался его собеседник, приглядываясь внимательнее к пареньку, которого держали прямо перед ним. - Разве что судовой “пороховой обезьянкой”? На большее он точно не сгодится, даже не пытайся мне плавником скользить по ушам, понял?
  Далее, в течении десяти минут, ещё о чём то спорил отец Джима с его потенциальным покупателем и наконец они пришли к соглашению: за Джима уплатили двенадцать шиллингов и мальчика тут же передали на руки нового, вызванного громиллой, высокого долговязого матроса.
--Веди Это на “Саффолк” - он в команду “пороховых обезьян” прикуплен, там у них, после последних разборок с пиратами и французиками, близ африканского побережья, потери среди них большие. Пускай примут очередное пополнение...
  Моряк флегматично кивнул и схватив Джима потащил того прочь из таверны. Отец, стыдливо отвернулся в сторону и не смотрел в глаза визжащего и плачущего своего ребёнка, а остальным не было дела до происходящего: мало ли людей, в том числе и подростков, таким образом набирают на королевский военный флот владычицы морей?
  
  
  
   

глава вторая: " Пороховая обезьяна"

     Джим слабо помнил как именно его доставили на корабль, место, где ему теперь предстояло обживаться среди новых, совершенно ему незнакомых, людей.
  Когда он попытался было вырваться из рук долговязого моряка, который тащил его к пристани что бы усадить вместе с собой в шлюпку и отвезти на судно, мальчик рискнул и укусив своего конвоира за руку - совершил попытку сбежать, но был тут же остановлен сильнейшим подзатыльником, от которого закружилась голова у Джима, и тут же парой ударов кулаками по спине направлен в шлюпку, что покачиваясь на воде уже ждала их.
  После подобного обращения с собой, резко контрастирующего даже с часто пьяным и драчливым отцом, бежать или хотя бы делать попытку к побегу, Джиму совершенно перехотелось. Особенно после клятвенного, многословного, вычурного обещания долговязого матроса: что он “кишки сопляку через глотку выймет и засунет ему же в задницу!”
   Теперь, сидя в шлюпке между гребущей парой и своим  конвоиром, Джим, лишь тихо подвывая, постоянно плакал.
   В этот момент он буквально ничего не видел перед собой: ни того куда именно, к какому кораблю его везут, ни кто это делает - ничего.
   Подросток был в состоянии близкому к обмороку и лишь надеялся что если его и будут убивать, то сделают это всё быстро и без каких особых мучений.
  Волею отца, вся его прежняя жизнь перевернулся с ног на голову и теперь он уже и не надеялся когда либо увидеться с милой, доброй матушкой, странным, жестоким, но всё же родным и таким знакомым отцом и привычной ему таверной “Адмирал Бенбоу”, в которой он и прожил почти все свои предыдущие годы жизни.
  Сейчас его тащил странный, незнакомый и весьма скорый на расправу моряк, на какое то огромное судно, где он, Джим Хокинс - должен был стать скорее всего юнгой. В лучшем случае. 
  Именно так тогда думалось подростку, когда его пинками подгоняли по переносному трапу на верхнюю палубу корабля, а потом, в свете масляных ламп и факелов, уже ночью, определяли на постой в малопонятный “кубрик  мартышек” и далее, после всех этих учётно распределительных процедур, всё теми же пинками и подзатыльниками, гнали вприпрыжку на новое место пребывания.
  Корабля, в первое время по прибытию на него, мальчик так и не опознал, так как ночью, при мерцающем свете пары факелов, совершенно не мог отличить своими глазами, полными слёз,  одно судно от другого. Куда именно на судне его гнали на запуганную зверушку и потом определяли на ночное пребывание, он также сперва не смог определить.
  Странное большое помещение в нижних уровнях корабля. Вонь мочи и съеденной недавно пищи, вместе с частыми “подпусканиями ветра” местными обитателями. Множество скалящихся на новичка мальчишек вокруг.
  Сперва Джиму показалось что их не менее сотни, но когда сопровождающий его долговязый моряк ушёл, то новичок смог определить подсчётом что соседей у него теперь чуть более трёх десятков.
  В основном, более половины, это были подростки тринадцати-четырнадцати лет. Все долговязые и худые, словно бы плеть. Морды лиц у всех загорелые, глаза блестят, как у стаи голодных волков в лесу - при виде домашнего поросёнка забредшего в лес, на поляну с желудями под развесистым дубом. 
  Остальная орава отличалась разнокалиберностью: был один совсем “малой”, на вид ему было лишь около семи лет. Пятеро, примерно, десятилетних и остальные, одиннадцати-двенадцати лет мальчуганы, чуть старше или младше самого Джима, в точности сейчас было не определить.
--Так! - заорали старшие, наступая на вжавшегося в переборку новенького, который в страхе ожидал от них любого поступка: от принятия его в коллектив, до банального грабежа прибывшего или его избиения всей оравой. - Новенький, пока не пройдёт нашего посвящения и не станет полноценным “картузником”, после обучения - будет спать на полу, вместе с Клопом и прочими из “мелюзги”! Свой собственный гамак ещё надо заслужить!  -нравоучительно объявил Джиму один из троих старших лидеров группы, показывая рукой на собственные и товарищей ложа, что по причине отбоя на корабле уже были развешены вдоль всего кубрика.
   Остальные все закивали головами. Старшие, по причине того что считали что это справедливо, а младшие, как понял из их затравленных взглядов и скорых коротких нервических смешков Джим - потому, что видимо “старшаки” их регулярно нещадно избивали, и проще было поддакивать им всегда, пока не вырастешь и не займёшь место своих мучителей или не сдохнешь где на службе, мало ли возможностей для этого на военном корабле...
--Теперь... - продолжил тот из старших, который и ранее указывал новичку что именно ему предстоит. - Теперь обязанности! Во время боя всё ясно - мы все “пороховые обезьяны”, тут нет вопросов! Таскаем порох на орудийные палубы, помогаем с пушками, если что попросят поправить или перенести, подтащить, потом, когда возможен захват вражеского судна - лазим всюду по захваченному кораблю врага и обыскиваем его, не забывая и нам самим, старшим кубрика, что принести из каждой такой ходки - ты понял меня? - наставительно спросил говоривший у Джима  и когда тот испуганно закивал головой, довольно усмехнулся и продолжал. - Но это в бою... В обычное же время - мы делимся на “старшаков”, вроде меня и этих, за мной которые стоят: мы занимаемся игрой на флейтах и барабанах, и прислуживаем офицерам, как денщики. Тебе, тварь, такое пока даже в мечтах не светит, усёк?! Завтра определимся что с тобой будет: то ли станешь чистить гальюны, вместе с Клопом, то ли пойдёшь прислугой к матросне... Они тоже иногда себе требуют кого, на разные нужды!
  Гогот прервал высказывание старшего из юнг и все начали вновь размещаться на своих местах.
   Старшаки залезли в свои гамаки и иногда, шутки ради, плевали на головы тех кто располагался на крохотных дырявых циновках под ними, под всеобщее одобрение остальных своих товарищей, по более презентабельным местам.
  Клопом, как и догадывался ранее Джим, оказался самый маленький из мальчишек, семилетний, невероятно серьёзный пацанёнок со спутанными светло рыжими волосёнками, отчего то уже начинающими чуть седеть и зеленоватыми, словно бы выцветшими, глазами.
  Именно Клоп доверительно сообщил новичку что завтра, возможно кто из моряков вытребует себе Джима как прислугу, а на самом деле “душечку”, в отстутствии женщин на судне. Ребёнок рассказывал это с такой дрожью, от охватившего его ужаса, в голосе, что Джим не выдержал и спросил его откуда у него эта информация.
--Он сам, любимец нижних палуб! - гоготнул в очередной раз висящий в гамаке старший из группы юнг и весело и ловко плюнул Клопу прямо на макушку.
   Самый маленький из юнг утёрся и тут же отвернувшись лицом к переборке стал тихо плакать, постоянно нервно вздрагивая плечиками и шепча слова: “Мама... мамочка! Зачем ты меня сюда привела?! Я бы всё делал: полы мыл, стирал, готовил, побирался на улицах - но зачем ты со мной так... мамулечка!”
  Когда старшаки начали, видимо это было привычным их вечерним развлечением, рассказывать кто как и когда уже “пользовал” Клопа и что ему предстоит ещё долго, несмотря на все неудачные попытки мальчика пару раз уже залезть в петлю, Джима внезапно захлестнула какая то ранее невиданная и никогда не испытываемая им злость, агрессия, злоба.
  Злоба на себя и своих родителей, что его, также как униженного многими, совсем крохотного Клопа - выбросили прочь из дому, чёрти куда, в какую жизненную пропасть! Ярость на то, что он не смог ничего сделать что бы спастись, в том числе до того как попал на судно. Страх, огромный и всепоглощающий, оттого что может и сам завтра подвергнуться насилию матросни, с загадочных “нижних палуб”, которые ранее уже насиловали совсем “малого” кроху Клопа, который сейчас лишь постоянно что то шептал себе под нос, словно бы весь остальной мир перестал для него существовать и не замечал плевков на свои спутавшиеся волосы.
  Вскочив, словно пружина, со своего места - Джим бросился к гамаку где возлежал рассказывающий очередную любимую байку о Клопе, старший из мальчишек юнг, который ранее и объяснял новенькому его положение в группе корабельной прислуги.
  Джим, ещё когда размещался на новом месте, на циновке на полу, узнал от таких же как он “младших” - что примерно треть мальчиков, среди “пороховых мартышек” - это беспризорные побродяжки или малолетние преступники, которых продают как их родители, так и судебные чиновники, что бы продолжать получать на них довольствие из казны и немного монет, от флота, за очередного малолетнего раба доставленного флоту для службы.
  Все нынешние “старшаки” были из Лондона и ранее грабили пьяниц у трактиров или попрошайничали.
   Они довольно быстро сдружились и по слухам, впрочем ими самими и распространяемыми, просто однажды ночью завалили всех прежних старшаков, перерезав их как свиней.
   Теперь они были главными среди мальчишек и на своей территории, в кубрике юнг, отрывались по полной. 
  Как можно было незаметно и безнаказанно перебить хотя бы пару юнг - оставалось загадкой для новичка, но именно подобные байки ему рассказывали самые младшие из “пороховых обезьян”.
   Однако и у Джима, благодаря береговым пиратам из “адмиральской команды”, были кое какие навыки выживания.
   “Бородачи”, бывшие пираты, советовали ему всегда стараться атаковать первым, особенно если врагов много или они больше его по габаритам: первый удар даёт возможность сравнять силы сторон. 
  Если постоянно унижают, есть шанс что так будет и далее, а то и хуже: лучше дерись, получишь возможность почётной смерти, в драке - вечному унижению и отношению к себе как к собаке.
   И ещё: многие кто любят насиловать или избивать слабых - большие трусы, и их самих можно хорошим резким ударом быстро запугать. Главное это обязательно попытаться сделать!
  Крови, после виденных им боен на берегу, когда “бородачи” добивали моряков спасшихся от бури из затонувших кораблей - Джим совершенно не боялся, а всякие странные культы, с отрезанием голов и их последующей варкой в котлах, что он успел понаблюдать в исполнении тройки сбежавших негров рабов из шайки своего отца - сделали Джима гораздо более крепким духом, чем он даже сам ранее думал, и нечувствительным к рискованным поступкам.
  Если полчаса назад, когда его лишь привели на корабль и кинули в грязный вонючий кубрик юнг, он готов был расплакаться и отдать всё, лишь бы его не били, то сейчас, буквально немного обвыкнув в новой обстановке и приглядевшись к людям вокруг, новичёк понял что единственный шанс для него спастись, особенно среди ровесников, это завоевание авторитета дракой и случай с оскорблением крохи Клопа, как нельзя хорошо этому способствовал.
--Ты чего, тварь?! - заорали на новичка все старшаки в гамаках. - Лежать вонючка! Место! Знай своё...
  Джим схватил уже не горевший переносной фонарь и держа его в руке, подскочил к еле выпрыгнувшему со  своего гамака, самому разговорчивому из старшаков и с размаху ударил того по голове фонарём, так что стекло лопнуло в лампе и добавило к огромной шишке и синяку, ещё и порез, на голове жертвы внезапной атаки Джима.
--Что?! Почему?! Да какого... - орали в панике старшаки, в полутьме спрыгивая в истерической спешке со своих гамаков. Далее началась драка.
  Проблема "местных" оказалась в том, что Джим не был тихоней с берега, которого “лихие юнги” могли запросто запугать своими рассказами. 
  Он видел резню, в исполнении бывших пиратов  “бордачей”, получал ежедневные тумаки от отца, таскал тяжеленные лари и ящики с потерпевших крушение судов до таверны “адмирал Бенбоу”. Может мальчик и не был очень атлетичным, но и слабаком он совершенно точно не считался.
  Спрыгнувшие на пол старшаки получали немедленно удары потухнувшей лампой по голове и плечам, и с воплями, в основном от ран от порезов лопнувшим толстым стеклом, падали на пол. 
  Вначале их никто не трогал, но потом Клоп, а вслед ему и остальные там ранее располагавшиеся “нижние юнги”, с воем начали сами щипать и кусать своих прежних мучителей, бить их и всячески руками и ногами, мешали встать им на ноги - пока Джим продолжал избиение старшаков почти что в полной темноте, полагаясь скорее на память, где кого он ранее видел прежде чем началась катавасия, чем на остроту зрения.
--Суки, твари - сокрушу! На части резать буду! Сожгу живьём! Кишки через горло... - орал подросток как невменяемый услышанные им от взрослых ругательства и угрозы. 
   Джим впал в некое бешенство, и готов был бить и убивать, от страха впрочем, что если он сейчас остановится, всё это будут проделывать уже с ним самим.
 --Всё, всё! - раздалось откуда то снизу. - Они готовы! Всё!
  Это самый маленький из юнг, Клоп, сейчас вскочил на ноги и отбежав подальше в угол, что бы не попасть под раздачу лампой, предлагал Джиму прекратить избиение. 
   Оказалось что старшаки сильно избиты и их сдерживают внизу на полу прочие, к их группировке не относящиеся, мальчишки бывшие в кубрике.
--Запомните! - громким шёпотом проговорил Джим, когда с помощью Клопа ему удалось всё же зажечь лампу, предварительно вновь налив в неё остатки масла бывшие в крохотном глиняном кувшинчике. - Запомните скоты - никто больше не тронет малого! Ни вы, ни кто из матросов - кишки выпущу! Гальюны сами начнёте чистить и как все, по очерёдности! Я, на берегу, людей резал десятками, с меня станется! Рыпнетесь, я вас, как прошлых старшаков вы сами - на части разделаю, а потом в котёл к кашеварам на камбузе кину. Ам!!! И никто вас и не найдёт! Пропали куда то - сбежали!
--Да не трогали мы их! - сорвался на визг один из старших юнг, сейчас лежащий между троих мальчишек младше себя, что его держали за руки и за ноги и не давали встать. - Там, возле Ла-Коруньи, просто нам настоящую бойню рейдеры берберийцы устроили и все прежние старшие были ими перебиты, кого на нижних палубах ядром, кого потом, при попытках абордажа... Это мы так говорили, что бы нас уважали и боялись!
  Новичёк, уже немного отошедший от своей внезапной вспышки ярости, тяжело навалившись неумело занял гамак бывшего лидера юнг, и улыбнулся в полумрак: “Верю. Но Я - не вы! Если обещал скормить команде частями, скормлю!”
  Джим вдруг понял что вполне сможет верховодить здесь и его, пускай и совсем крохотный, но всё же опыт помощника при береговых пиратах, сейчас оказывал свою службу.
  Внезапная, никем не ожидаемая короткая яростная атака новичка, применение тем оружия - в виде переносного фонаря в железном корпусе, невиданная ярость ночной драки, чего ранее никогда не бывало с ними - всё это шокировало старшаков кубрика и сейчас они просто боялись полной расправы над собой, как со стороны бешенного новичка, так и тех, кого ранее регулярно мучали и над кем измывались, просто в качестве замены иным развлечениям, в своём убогом мире самых бесправных существ судна.
  До утра уже никто не спал и если старшаков и отпустили, то лишь для того что бы они, как и их младшие товарищи по кубрику, собравшись вместе сидели на полу и смотрели на раскачивающегося в гамаке Джима, который периодически травил невероятные байки о своей “лихости на берегу и дружбе с пиратами”, то, иногда не выдерживая напряжения последних суток, начинал всё же подрёмывать и его осторожным вопросом будил маленький Клоп, ставший при его гамаке словно бы адъютант при адмирале.
  Утром юнг вывели на общее построение и когда начали выдавать наряды на чистку гальюна. Избитый Джимом ночью лидер старшаков, было попытался и новичка, вместе с Клопом и парой совсем малых ребятишек, чуть старше Клопа, поставить на эту работу. 
  Но увидев знак лучника времён Столетней войны, исполняемый Джимом пальцами, но при этом приставленный к горлу - посчитал за лучшее отказаться от своей затеи и назначить иного мальчугана, последним, в группе на чистку.
  Судно, на которое Джима Хокинса продал собственный отец, называлось “Саффолк” - какой то там корабль третьей линии.
   Сам Джим этого не понял, сколько ему не объясняли его новые товарищи и лишь с удивлением таращился на длиннющие ряды моряков, что располагались сейчас на палубе.
  Пушек на корабле было около шестидесяти и по словам Клопа, что со вздохом готовился привычно ему начинать чистку корабельных гальюнов: выходило что юнг постоянно не хватало на работы, особенно во время боёв, когда приходилось из “порохового погреба”, условного помещения под постоянной охраной пары стрелков, выносить и нести вприпрыжку пакеты с порохом, на заранее выделенные каждому юнге орудийные места.
   Большое количество орудий на “Саффолке” и относительная малочисленность юнг, что подносили заряды для выстрела, уже были причиной пары, не очень удачных для корабля, сражений. Даже с явно слабейшим противником.
  Клоп вскоре ушёл вместе с остальными “чистильщиками”. Часть избитых старшаков отправились в офицерские каюты на уборку и прочие работы там. Новичка, вместе с ещё десятком юнг, забрал к себе какой то вахтенный бомбардир. 
  Выяснилось, что сейчас проведут небольшие учения о том, как действовать юнгам в бою, что бы они знали более-менее хорошо все проходы судна и могли, даже в полной темноте и задымлённости боя, или если часть помещений будет снесена вражеским залпом - всё же легко ориентироваться и доносить полученный порох до им указанных номеров орудий, которые станут за ними регулярно закреплёнными.
  Вначале, все двенадцать юнг стали ходить с верхней палубы до пороховой комнаты и от неё разбредаться по нижним уровням: Джиму, как одному из старших, досталась самая нижняя из орудийных палуб. 
  Потом бомбардир начал слегка присыпать песком палубу. Как объяснили новичку шёпотом товарищи, что бы не скользили ноги, когда придётся бегать по палубам вприпрыжку, при любом, даже почти полностью отсутствующем освещении и бомбардир инструктор приказал начать пробный “занос”.
  “Пороховым обезьянам” выдали каждому по кожаной сумке. В них, согласно регламенту, положили по четыре шёлковых пакета наполненных мукой и заставили разнести всё по своим местам, им указанным ранее, на данной подготовке.
  Когда после семи к ряду попыток все более менее справились и перестали получать от бомбардиров проклятия и тумаки, было решено заменить условный “мучной порох” простыми булыжниками, подобными по весу и заставить юнг повторить свой манёвр на время, что бы было очень сильно похоже на перемещения в хаосе и спешке боя, когда каждая минута дорога.
  В подобном маневрировании с грузом на трапах между палубами, пару раз Джим был уверен что всё же свернёт себе шею и сваливался со ступенек, прямо на влажное холодное дерево пола нижних уровней. 
   Но ничего серьёзнее ушиба и шишек на голове с ним не случилось и к обеду, когда “учение” было завершено и юнг отпустили на получение “жратвы в тошниловке” - он уже был даже горд что сможет, как он надеялся, если будет большое сражение, не хуже остальных подавать порох для команд бомбардиров или передавать сообщения офицеров друг другу.
  Бредущие с ним юнги объясняли новичку, что основная работа в бою будет всё же у старшаков: именно они уже имеют определённый опыт и должны обслуживать основные орудия судна, Джиму, как по возрасту подходящему в старшаки, потому и дали на отработку нижнюю палубу, что бы скорее учился - так как именно там самая высокая смертность среди юнг.
--К тому же, если что заварится в схватке, - проговорил один из новых знакомцев Джима, - есть шанс что старшаки захотят тебя пырнуть ножом во время боя. Это нормально! Многие сводят личные счёты, как среди матросов, так и юнг или офицеров... Время боя этому всячески способствует и особо, если нет свидетелей, никто выяснять не станет: как имено в убитом человеке дырки провертели...
  Джим призадумался и решил быть внимательнее, в случае новых учений или настоящего сражения. 
   Ему также казалось вероятным что старшаки ещё попытаются вернуть свою власть над юнгами и отойдя от ночного шока, от устроенного им новичком внезапного избиения, попытаются непременно с ним расправиться.
  Еду юнгам выдали прямо на верхней палубе: вначале “чистым” из них и лишь в самую последнюю очередь, уборщикам гальюнов. 
  Клоп привычно тихо плакал, так как в силу возраста сильнее всех устал и очень проголодался, остальных мальчишек это сильно забавляло и они даже привычно выдали ему пару пинков, в качестве поощрения. 
   Джим на них прикрикнули и прочие юнги, помня о ночном инциденте, не решились оспорить его покровительсво над малышом.
  Старшаки вполголоса спорили о том, что Джим скорее всего себе решил Клопа взять в качестве “душечки”. Другие, помладше, предполагали что новичок просто найденный брат Клопа и теперь его защищает, о подобном они читали в книгах или слышали от старших сестёр, которые эти книги читали.
    После обеда были какие то хозяйственные заботы по переноске и чистке котлов, и прочего на камбузе, и ничего интересного, после тренировок на нижних палубах и сбеганию на скорость с сумками с шёлковыми пакетами “пороха”, даже и не предвиделось.
  Юнги рассказали Джиму что подобное тренировкам или учениям у них скорее за развлечение,  и на самом деле их проводят не так уж и часто. Большая часть работы для юнг - это труд раба при судне: чистка и уборка, присмотр за чем либо и тому подобные грязные унизительные работы.
  Вечером, после отбоя, всех юнг под присмотром моряка отправили в их кубрик и тщательно заперли помещение соседней комнатушки, через двери которого можно было попасть на верхнюю палубу.
  Старшаки стали натягивать на верёвках свои гамаки, недобро поглядывая на Джима и всем видом показывая что не собираются снова его терпеть лежащим вместе с ними на гамаках.
  Ещё по пути в их общий кубрик, Клоп шепнул Джиму что слышал как старшаки сейчас сговаривались и взяв на кухне заточки или просто украв какие из малых ножей, собираются уже этой ночью поквитаться с новичком за всё, а потом, устроить “воспитание” и прочим, кто его поддержал.
  Однако опыт прошедших суток и то, чему его учити “бородачи” на берегу, когда Джим вместе с ними перетаскивал грузы с затонувших суден в “Адмирал Бенбоу”, не прошли для подростка даром: на кухне он смог напихать себе в закатанные рукава рубахи достаточно соли и захватить деревяшку с железным наконечником, совсем крохотную , как чайная ложка - и предназначенную непойми для каких камбузных нужд.
  Джим решил не ждать пока все заснут, так как общая атака старшаков на него, в этом случае, гарантированно была бы успешной и постарался первым вновь напасть, считая это единственным способом остаться живым до утра.
  Новичок вновь протянул палец в сторону главного из старшаков, которого вчерашней ночью первым начал избивать и в чьём гамаке провёл свою первую ночь на судне и громким голосом объявил тому, нарочито оскорбительно: “Пшёл вон, вонючка! Теперь - это мой гамак!”
--Ты оборзел, тварь малохольная?! - тут же вышел из себя тот, к кому Хокинс обращался и под всеобщие вздохи и нервные взгляды, немедля ни секунды бросился на новичка.
  Джим тут же слегка раскатал свой рукав, с солью в нём и махнул им в сторону лица бегущего на него разъярённого старшака.
  Чуть соли попало и в глаза Джиму, но основное порошковое облако приняли “иллюминаторы “ атакующего и тот, с воплем, присел на пол, визжа и крича что есть силы.
   Его противник тут же нанёс сильнейший удар ногой в голову сидящего на корточках старшака и ещё пару, по рёбрам и ноге, когда тот свалился на бок на пол.
  Остальные старшие юнги было вскочили на ноги, что бы с помощью захваченного ранее на камбузе  судна самодельного оружия поквитаться с оборзевшим совершенно новичком, но тот их предупредил грозным окриком: “Сидеть твари! У меня “пиратская школа”, я вас тварей вертеть буду - как хочу!”
  То ли внезапное, уже второе к ряду, за сутки, поражение их лидера, то ли напоминание Джимом о том что он многое чего видел в жизни и их не боится - но старшаки немного посопев и поугрожав, всё же согласились: теперь гамаки будут делить поровну между группировками Джима и его противниками, и поочерёдно все будут спать и на полу, без оскорблений или отказов от своего времени там.
  Немного пришедший в себя лидер старшаков лишь подскуливал и всё время грозился Джиму отомстить, но его особо уже не слушали. 
    Все были заняты распределением новых ролей в коллективе: старшаки боялись расправы над собой со стороны “пиратского юнги”, как они про себя начали называть Джима, а его сторонники - уже деловито отнимали какие получше гамаки, сговаривались кому в какой очереди их занимать, ночами.
   --Это какая то “сорвавшаяся пушка”! - недовольно буркнул кто из старшаков, устраиваясь на ночь на полу. 
   И тут же получил бросок деревяшкой себе в голову, от младшего из юнг, Клопа, который теперь буквально боготворил Джима, позволившего ему, первый его раз на судне, спать в собственном гамаке.
--Молчи! За такое тебя на части можно рвать! - распсиховался не на шутку  малыш и Джиму даже пришлось его утихомиривать.
  Оказалось что “сорвавшейся пушкой” - на корабле называют человека неуправляемого, отмороженного, готового на любой, самый дураций или безумный, дикий поступок.
--Как орудие, когда сорвётся со своих креплений и при крене судна ездит по палубе, в темноте давя попавшихся на пути людей или убивая, и калеча их. Если такое случится, по недосмотру бомбардиров, то всё, считай в том месте далее служить нереально - к чёртовой матери лишишься конечности, или тебе кишки, ударом о переборки, выпустит данная махина! - тихо говорил, уже сквозь дремоту, Клоп, поясняя Джиму некоторые аспекты службы, ранее тому неизвестные.
   
  

глава третья: "Первые скАчки"

       За первую неделю на судне Джим вполне освоился с ролью нового лидера одной из группировок юнг и совершенно перестал опасаться “старшаков”. Они конечно могли чем напакостить, но он считал что ребята там подобрались довольно простоватые и если за ними присматривать, периодически устраивая им регулярные небольшие избиения, ничего страшного не случится.
    Ещё через несколько дней, внезапно на корабль только что отплывший в море для патрулирования побережья, прибыл срочный вестовой и оказалось что “Саффолк” ждут где то возле Фризии, по причине очередного, бывшего в то время не такими уж и редкими, инцидента с голландскими судами: голландцы, в связи с тем что англичане начали их регулярно теснить в Южных морях, нередко занимаясь официально торговлей - при этом регулярно грабили слабых своих европейских коллег, попадавшихся им на пути в колонии или обратном плавании.
     Англия усиливалась и хотя до мощного изгнания французов и голландцев из Индийского океана, по причине революции во Франции и дальнейших войн ей последовавших, оставалось ещё около полувека, конфликты на море с  голландцами, уже со времён Кромвеля, повторялись с завидной регулярностью.
  Было решено присоединится к флотилии из ещё шести кораблей и начать требовать у портового начальства, в гавани которого по мнению англичан и скрывался странный  пиратствующий негоциант - что бы они допустили английскую комиссию по расследованию на берег и для осмотра трюмов подозрительных судов.
  Сутки прошли в напряжении. Потом была стоянка возле берега, в паре миль от порта и долгие переговоры. 
  Во время стоянки и случилась очередная попытка старшаков, ночью, одев на ноги для тишины шерстяные носки, что бы не шлёпать босыми пятками и не стучать по дереву каблуками ботинок, расправиться с Джимом.
  Вновь Клоп, своим истошным тонким детским визгом, разбудил всех и вместо полноценной бойни оравой старшаков, нового, немного зазевавшегося от успехов лидера, получился короткий бой: группа Джима кусалась и царапалась, метала во все стороны жмени соли, так понравившийся детям приём их нового компаньона и тем самым, по причине того что через пару минут уже все в кубрике тёрли на полу свои глаза, никакого кровавого боя не случилось.
  Старшаки сейчас успокоились и не решались повторить атаку, а Джим, принял к сведению, что вскоре, как будет свободное время - показать остальным ребятам “своего” отряда хоть какие приёмы, которым его самого ранее, со смехом, учили и объясняли для чего они нужны, “бородачи” из калек пиратов.
   Однако вместо всего этого, ранним утром дня после очередных выяснений отношений среди юнг, появился огромный матрос в красной рубахе и коротких штанах и заорал: “Всё крысёныши - готовьтесь к бою! Эти поганцы хотят прорваться прочь из порта в море и уплыть, что бы не показывать нам трюмы с грузами: гоним их и палим из пушек, а если повезёт - абордаж! С добычей для всех, даже для вас!”
 Все, кроме Джима, мальчишки взвыли дурными голосами и принялись перодеваться кто во что, меняя одну рванину - на другую. 
   Мальчики постоянно переговаривлись, даже старшаки говорили с Клопом, ранее его откровенно презирая и игнорируя, у всех словно бы начался какой зуд.
--Бой! - подумал про себя Джим и как то нервно сглотнул. Если ранее его завораживало само это слово то сейчас, по неизвестной ему причине и поднявшейся внезапной суматохе в кубрике “пороховых обезьян”, он скорее начал чего то опасаться.
  Все юнги словно бы разом подурели: они постоянно перемещались по своему кубрику, бессмысленно хохотали и все одновременно переговаривались, размахивали руками и чесались, словно бы у всех внезапно началась самая острая форма чесотки. Моряки и офицеры бегали и орали на них.
--В пороховую комнату - получать сумки и пакеты с порохом! Марш! Все по своим номерам!!! - кричал человек недавно обучавший Джима его работе во время боя и сам Джим, словно бы его кто пнул по заднице, опрометью кинулся вслед первым семи старшакам, что уже неслись со всех ног получать сумки со своим взрывоопасным грузом и носить их на нижние палубы, для перезарядки орудий.
  Судно внезапно сотряс грохот и толчки, словно бы какой великан отыграл барабанными палочками дробь на корпусе “Саффолка”. Потом начал отовсюду сочиться едкий дым. 
  Джим непонимающе оглянулся и толкнув стоявшего ближе всего к нему, в очереди за пороховыми пакетами, старшака, спросил того: “Что это?”
--Первый залп. Наш. - спокойно, даже с ленцой или презрением, ответил подросток. - Пушки, которые самые большие - заряжают заранее перед возможным боем. В случае скорой опасности или вот-вот начинающейся битвы их сейчас разрядили в приближающегося врага, а мы будет помогать при перезарядке и дальнейшем обстреле беглеца голландца.
  Когда вскоре настала очередь самого Хокинса, получать свою кожаную сумку заполненную четырьмя шёлковыми пакетами с порохом - он впервые попытался осмотреться в той полутьме, что представлял из себя пороховой погреб: “световая каюта” - длинный шкаф с установленными в нём яркими фонарями и толстенными, огромными, в несколько раз больше обычных корабельных, иллюминаторами, что бы попадало как можно больше света и насыпающие в пакеты порох канониры и сами “пороховые обезьяны”, по возможности максимально хорошо видели как точно отмерять порции данного взрыв порошка и его выносить, на большой скорости, из порохового погреба корабля.
   Канонир и четвёрка ему помогающих, насыпали порох заранее установленными, по единому образцу и объёму, стаканами, в шёлковые пакеты и закрепив по четыре штуки в кожаной сумке - выдавали очередному юнге, который со своим грузом нёсся во всю прыть на те палубы что были ему указаны с самого начала учений, при слажевании коллектива и отработке манёвра каждого члена судна.
   Откуда то сбоку от корабельного хранилища пороха, кричали, чуть не надрываясь, люди: “Вёдра ставь. Да! Малое, с питьевой, для нас, а большое - для нашей “Толстухи”, протирать её! Бомбардиры - одевайте косынки, что бы пот с головы глаза не застил! Скорее!!! Сыпьте песок из бочек на палубу - уже “пороховые обезьянки” к нам бегут, не дай Бог кто из этих недокормышей подскользнётся у фонаря или чего горящего, все тут сдохнем!”
   Хокинс вспомнил недавний ночной рассказ Клопа, который утверждал что некогда, один из юнг, прямо во время боя - подскользнулся, то ли на крови, то ли на потрохах убитого ранее товарища, со своим грузом пороха возле какого фонаря или факела, фитиля бомбардиров и произошёл взрыв. 
   Погибло два десятка человек на той палубе где случился инцидент, а само судно вынуждено было покинуть схватку и потихоньку дрейфовать к берегу, благо было недалеко.
   Даже небольшой взрыв, всего нескольких пакетов пороха, в замкнутом пространстве корабля - мог привести к ужасающим результатам. 
  Джим помнил об этом и сейчас молился про себя, в надежде что не подскользнётся, как с ним случалось пару раз на первом учении и сможет донести свой опасный груз до указанных ему орудий без каких либо приключений.
  Получив свою сумку с зарядами для орудий, Джим в спешке помчался по указанным ему ранее маршрутам по трапу вниз, на самую нижнюю артиллерийскую палубу “Саффолка”. 
  Когда он добежал до цели, то немедленно получил звонкий, жгучий подзатыльник - так как бомбардиры располагавшиеся там у своих пушек, посчитали что он опоздал и они зря тратили своё время.
--Запомни пацанёнок! - тарахтел огромный, широкоплечий и брюхатый бомбардир, в красной косынке. Голый по пояс, в коротких рваных штанах и босиком. - Мы не затем в спешке возвращаем эти многотонные “детки” на их прежние места, после каждого выстрела, срывая себе спины тысячами, ежегодно, клянусь святым Патриком - что бы какая мелкая сволочь, из юнг, опаздывала с очередной посылкой с порохом. Ты меня понял?! Ещё раз опоздаешь - отдам капитанскому кобелю! Вначале на поругание, а лишь потом - на завтрак!
  Все вокруг заржали, в том числе и бывшие рядом старшаки из числа юнг и пока в спешке готовился очередной смертельный залп с орудийных палуб английского судна, Джим уже вновь бежал наверх по трапу, к пороховому погребу.
  Вот тут он наконец и понял что такое бой! Грохот, оглушающий до одури, когда словно бы всё судно сжавшись резко взрогнуло, а шум был произведён такой, что новичка буквально подбросило и ударило о переборки. Звук стал ощущаться физически, как огромная каменная кладка в которую влетаешь головой со всего размаха. Хокинс одурел от страха и того, что его внутренности, как казалось сейчас самому Джиму - начали водить хоровод.
   До порохового погреба подросток добрался уже почти что на четвереньках, его даже несколько раз понемногу рвало: то ли от неописуемого грохота, слышимого им недавно, то ли от напряжения самого боя.
 По пути обратно старшаки пару раз отвешивали ему пинки, но на что большее не решились, видимо сражение занимало всё их время и отвлекаться на полноценную месть новичку его уже не оставалось.
  При возвращении Джима на нижние палубы, с очередной порцией пороха, подросток вынужден был сперва выдержать очередной орудийный залп вблизи от себя, когда грохот был ещё сильнее второго и тем более первого, услышаного им ещё в пороховом погребе “Саффолка” и всю нижнюю полутёмную палубу почти полностью заволокло дымом.
    Потом Джиму пришлось отпрыгивать к переборкам от одной из пушек, что после своего выстрела внезапным отскоком чуть было не задавила его, когда он попытался сократить путь и пробежать ближе к её орудийной команде.
  И в довершении, когда Джим всё ещё бежал к указанным ему орудиям для снабжения их порохом - раздался странный далёкий свист и почти тут же, словно кто резко разорвал ткань у самого его уха: необычный, непривычный уху Хокинса, звук огромных “молотов-ядер”, что сокрушили доски его собственного корабля и пробив обшивку и переборки, вторглись в нутро “Саффолка”.
  Тут же на Джима повалился какой то незнакомый моряк, с окровавленным лицом и отсутствующей левой рукой, которую прямо сейчас, при Джиме, ядром и оторвало. 
   Мальчик юнга, тот самый, которого Джим  уже дважды избивал, глава старшаков кубрика  “пороховых обезьян” - свалился грудой мяса, с мигающими глазами на сохранившейся в целости голове и буквально в секунды истекал кровью.
  Видя этот фарш, ранее бывший его самым лютым ненавистников на судне, Джим было впал в ступор.
   Однако пинок ближайшего бомбардира привёл его через секунду в чувства и он побежал далее, к своей цели.
  Его неудачливого “коллегу” уже сбрасывали палками и баграми за борт, прямо через орудийный порт.
    Артиллеристы кричали что следует скорее сбросить “мартышку”, что бы не подскользнуться на его выпущенном дерьме и самим не угодить в лапы дьяволу.
  Уже добегая до орудий указанных ему к снабжению, новичок наконец осознал почему палубы и переборки чаще всего красят на военном корабле в красный цвет или в зелёный: что бы обилие пролитой крови в бою не так сильно бросалось в глаза. Красные цвета повсюду позволяли немного пригасить первые шокирующие впечатления и обыденность их на подобном судне, не заставляла сердце слишком часто биться. 
  Когда убивали кого у тебя на глазах - это был шок, но он вскоре проходил, сменяясь новыми, более свежими впечатлениями. Нередко ещё более яркими...
  Получив очередную угрозу от орудийных команд которым он принёс порох, юнга Джим Хокинс опрометью бросился в обратный путь, снова к пороховому погребу “Саффолка”. 
  Кто то из моряков и бомбардиров молился, кто то молча, до крови кусал свои губы. Однако иные хохотали, как безумные или громко, шумно веселились, словно бы на некоем весёлом празднике, где сплошь удовольствия и награды.
  Новичку вспомнились “бородачи”, что грабили вместе с его отцом потерпевшие крушения суда и их рассказы о том, что в схватке, абордаже или пушечных пострелушках - у каждого свой способ снять напряжение боя: смехом, криком, пританцовыванием на месте, слезой или молитвой, укусом себя за губы или руки, в общем каждый сам старается как удачнее приноровится к тому аду в котором сейчас поневоле или добровольно участвует.
  После пары очередных орудийных залпов, когда Джим подпрыгивал на месте и ждал с ужасом "ответа" по их собственному кораблю, внезапно наступило тягостое молчание, ожидание чего то и ещё через мгновение, кто из офицеров уже орал: “Юнги, “мартышки” - на верхнюю палубу! Они сдались и готовы к нашему осмотру. Вперёд скоты малолетние, докажите что мы не зря вас тут кормим!”
  Вскоре полтора десятка юнг уже стояли на верхней палубе "Саффолка" и наблюдали открывшуюся им здесь картину: одно голландское судно, слегка в дыму, уходило вглубь гавани порта, из которого видимо и пыталось прорваться. Второй корабль голландцев уже пошёл ко дну и сейчас была видна лишь его широкая корма, куча  различного судового мусора вокруг корабля и несколько десятков людей, машущих руками и криками призывающих им помочь. Третий голандский корабль стоял рядом  с “Саффолком” и спустил свой флаг. 
  Сдавшееся голландское судно было втрое меньше, на глаз, корабля где сейчас находился Джим и видимо пострадало в средней степени, по сравнению с убежавшим назад в порт или затонувшим, своими “коллегами”.
  На шлюпках были отправлены несколько команд для обыска. Бомбардиры англичан перезаряжали пушки и офицеры “Саффолка” предупреждали противника, что если тот проявит подлость или попытается сбежать - будет уничтожен на месте залпом в упор, который так культивировали на своих кораблях многие английские адмиралы.
  Вскоре Джим уже носился, вместе с остальными “пороховыми обеьянами”, по сдавшемуся кораблю: всюду совал свой нос и с видом гордого победителя пинал или откровенно избивал, юнг сдавшегося “голландца”.
  Ничего особо ценного однако найдено так и не было: несколько сот тюков шерсти, в основном английской же. Холстина - забранная победителями себе. Ружья и порох команды - ставший также призом для англичан.
  Перца или иных редкостных индийских пряностей голландцы не везли, как и японского серебра, китайского шёлка с фарфором, турецкого или вест индийского кофе, или колониального какао и много чего прочего, что позволяло бы считать их захват и пленение ценным.
  Капитан голландцев выписал расписку, на триста фунтов, капитану “Саффолка” - для получения в банке Лондона и на том сговорились не топить и не забирать в Бристоль, как пленников и приз, данное судно и всю его команду.
  Вечером этого же дня, когда все обменивались в своих кубриках впечатлениями, а починочная команда всё ещё трудилась, перед тем как разрешить капитану “Сафолка” идти под полными парусами на ремонт в английские доки, Джим, лёжа в гамаке, наконец узнал о потерях среди юнг в этом, первом в его жизни, морском сражении: кроме убитого на его глазах лидера старшаков - погибли ещё двое, из младших юнг, десяти и одиннадцати лет. Пятеро получили ранения и сейчас они в корабельном лазарете, но Клоп, уже побывавший и там, сказал что вернутся лишь двое, трое слишком плохи, а лечить их никто не станет - дорого. Проще дать самим околеть вскорости.
   Также выяснилось что пока Джим, как дурак, носился по голландскому судну, пара старшаков смогли запереть в крохотной каюте своего ровесника, с захваченного корабля и угрожая ему отрезанием пальцев, заставила украсть для них кортик в дорогих ножнах, одного из голландских офицеров.
   Сейчас данные старшаки переговаривались и смеялись, любуясь добычей и договаривались что им дальше делать, ибо оставлять у себя нельзя - тут же накажут за то что спрятали добычу, а продать, пока что они в море, некому.
   Следовало или на что выменять, например на жратву в камбузе, где кок принимал постоянное участие в подобных меновых операциях с юнгами и моряками вообще, или дождаться пока зайдут в док на ремонт и уже там, как улучив момент и отпросившись на берег, его толкнуть кому то.
  Решили не тянуть и как можно скорее предложить коку: жратву можно получить хоть сейчас, а вот возможность выйти на сушу ещё следовало заслужить.
   Джим просто приходил в себя, после напряжённейшего дня и невесело размышлял, что каждая новая подобная встряска чревата как смертью, что казалось не таким уж и плохим вариантом, так и инвалидностью - выглядевшей просто наказанием божьим за грехи.
--Это мне за моряков, тех, что спаслись от бури и которых мы на берегу резали... - бубнел себе под нос Джим, совершенно не слушая Клопа, который стоя у гамака старшего друга, весело заливаясь счастливым смехом, рассказывал как отскакивал от ядер и что когда на него брызнули мозги канонира, которому разворотило череп, то он “вот нисколечки не испугался” и спокойно утеревшись побежал далее, нести единственный доверенный ему картуз пороха, для малой картечницы на самом носу.
  Через час все юнги потихоньку успокоились и разговоры умолкли. Раздался храп или сопение, у кого как выходило в следствие возраста. 
  Все вымотались в потогонной беготне, в душных пропитанных дымом и гарью, палубах. Ноги гудели от бега и столкновений с пушками и деревом переборок. Руки - от переносимых грузов, а глаза слезились от дыма. Всем хотелось скорее отдохнуть и восстановиться, после сумбурного дня с боем и потерями, ему сопутствующими.
  Утром, когда только случилась побудка, Джим подошёл к паре старшаков, что вчера разжились кортиком с дорогими ножнами на голландском призе и строго, глядя им в глаза, громко, что бы все в кубрике слышали, произнёс: “Долю - в общую кассу. Уяснили!”
--Что? Чего это?! - Наше!
--Четверть, в общую! Иначе раздавлю! - и уже обратившись ко всем, Хокинс произнёс спокойно, но уверенно, как новый безусловный лидер мальчишек. - Будем собирать запасы жратвы, оружия и денег, на общие нужды. Я слыхивал от опытных моряков, что это помогает им продержаться в голодные времена или при болезнях, а не идти ко дну, сразу же, при малейших затруднениях!
  Все мальчишки, кроме пары что стала обладательнецей ценной добычи, тут же на это согласились, даже иные из старшаков - и владельцам дорогого кортика с ножнами, с голландского судна, пришлось согласиться со всеми. 
  Клоп и ещё один юнга были отправлены свидетелями для обмена с коком, на камбуз, что бы быть уверенными что не обманут и все разошлись по своим дневным задачам.
    За ночь починочная команда неплохо залатала судно и сейчас “Саффолк”, почти на максимальном ходу шёл в сторону Британских островов, с целью стать в доки для ремонта.
  Вернувшиеся с добычей в виде хлебцов, лука, репы и тому подобного, Клоп сотоварищи, рассказали что гуляют слухи на судне, что их около месяца будут готовить к каким то "противоразбойничьим операциям в южных морях", Вест Индии или где, может у Африканского побережья, и придадут ещё  полсотни десанта, на случай высадок в портах или захватов пиратских кораблей.
   Бой и обсуждение будущего, занимали всё время после работ на судне, в кубрике юнг.

глава четвёртая: "Пушкарь Ганс"

    Глава четвёртая : “Пушкарь Ганс”

      В Бристоле, куда вскоре зашёл на ремонт, после схватки с голландским кораблём, “Саффолк” -  особо ничего нового для Джима Хокинса не случилось: юнг отправили на берег помогать при переноске досок и холстины для починки судна, потом пошли наряды на уборку и лишь через неделю, подобной, выматывающей и однообразной работы, провели очередное небольшое учение, на уже в меру заделанных, хотя и не до конца, нижних палубах судна.
   Снова была одуряющая беготня под свисток офицеров, подзатыльники от бомбардиров и сбитые до крови колени и локти, у самих мальчишек.
   Во время ужина, на девятый день стояния в Бристоле, наконец стало известно куда вскоре предстояло отправиться им всем: сперва бороться с северо африканскими, мусульманскими, берберийскими пиратами Алжира и Туниса, в совместном рейде с “лягушатниками” и испанцами, потом, по приказу из адмиралтейства - переход в Вест-Индию и полноценное участие в систематической борьбе с тамошними разбойниками на морях.
   Было решено усилить команду “Саффолка” полусотей абордажников солдат и довести численность юнг до сорока пяти.
  По слухам, которые постоянно приносил в кубрик “пороховых обезьян” Клоп - офицеры говорили что в возможных схватках с опаснейшими бандитами, из числа берберийских пиратов Средиземноморья и на Карибах, потери среди личного состава корабля могут быть очень существенными и если взрослых матросов можно будет впоследствии пополнить из числа пленников, самих пиратов из англичан, то юнг - лучше “запасти впрок”, так как местные, из мальчишек Вест-Индии, сплошь мулаты или ещё кто похуже, и таким не место в боевых командах на английском королевском корабле!
  Хокинс немного начинал нервничать. Он завоевал почти что непререкаемый авторитет среди юнг, даже у старшаков и приход новичков, да ещё в таком количестве, позволял ему начать беспокоиться о новых драках за место в кубрике и доказательстве новеньким своего лидерства.
   Джим заранее запасся нехитрым вооружением, состоящим из заточек и тому подобной дряни, и выменял на берегу небольшой кинжал, за пару украденных им досок и средний кусок холста.
  Подросток даже раздумывал что бы сбежать, с той огороженной охраняемой территории где сейчас чинили “Саффолк” и вернуться домой, в "Адмирал Бенбоу".
   Но поразмыслив, решил что возникнет слишком много опасностей, а при возвращении в таверну “Адмирал Бенбоу” - папенька его верно снова кому продаст и без гарантий что на лучшую, чем сейчас, службу.
    В данный момент он был лидером ватаги “пороховых обезьян” и чувствовал себя вполне неплохо. 
   Ужас, от первого полноценного морского сражения, уже отступил и спокойствие мирной жизни, в ставшим привычным коллективе, на немного знакомом “Саффолке”, при ярком солнце и прочих приятных вещах последней декады августа - заставляли Хокинса более спокойно, не без уверенности в будущем, смотреть на своё нынешнее положение. Опасение вызывали лишь непонятные новички...
   Во время подготовки к отплытию в Ла-Корунью, где англичане должны были встретиться со своими союзниками и все вместе начать патрулирование южного Средиземноморья, вплоть до Мальты, от которой, после пополнения провизии и пороха  “Саффолк” отправлялся в Вест Индию, на борьбу с тамошним пиратством - и случились те неприятности, которых, по искреннему убеждению Джима, он уже смог избежать и совершенно не опасался подобных инцидентов.
   Во время очередного обучения судовой команды манёврам в бою, один из артиллеристов нижних палуб: длинный, тощий, сухопарый Ганс-бранденбуржец, бывший на британской службе - внезапно начал проявлять к Джиму Хокинсу странный интерес и даже прищёлкивать языком, когда тот пробегал мимо него.
  Пару раз Ганс пытался зажать подростка где в тёмном углу нижних палуб, но Хокинс уворачивался или оббегал его, стараясь разогнаться как можно сильнее для возможного удара плечом и нырка куда прочь, подальше в проход, получая шанс сбежать.
  Через неделю подобной странной игры, когда “старшаки” среди юнг даже начали поговаривать: что если поганец, немец Ганс, “обработает” нового лидера кубрика - его вполне можно будет свергать и возвращаться к порядкам что были ранее, случился новый инцидент: Ганс, видимо слегка перепивший где им добытым виски - снова попытался схватить руками Джима за штаны и когда ему это удалось, рывком подтянул подростка к себе и было решил тут же изнасиловать свою жертву, под странноватый гогот остальной матросни и канониров, бывших тут же с ним, по каким своим надобностям.
  Для взрослых людей это было бесплатным развлечением, в их откровенно скучной и однообразной жизни на судне, в преддверии нового похода в южные моря. 
  Для старшаков “пороховых обезьян” - шанс увидеть публичное унижение нового лидера, так явно ненавидимого ими и возможность его свалить, с помощью извращенца-насильника бранденбуржца. 
  Для самого Хокинса, случился очередной, подряд, локальный конец света: как тогда, когда его собственный отец неожиданно продал его юнгой на “Саффолк” или в недавнем морском сражении, при первом залпе всех орудий в его присутствии с пушкой рядом, когда Джиму показалось что собственные внутренние органы начали дикую пляску внутри его тела.
  Пьяный Ганс уже было смог повалить Джима на доски нижней палубы, но потерял опору и сам сверзился, став почти что на колени прямо перед своей жертвой. 
  Данного отличного шанса подростку хватило и он, резко нанеся двойной удар обоими кулаками, по затылку стоявшего перед ним на коленях немца, добавил ещё и пяткой в лицо, когда Ганс отпустил его одежду и стукнувшись лбом о палубу после кулачной “двойки”, с удивлённо-шокированным выражением лица прислонился к переборке.
  Было очевидным что насильник, совершенно уверовавший в свою скорую победу, сейчас попросту не ожидал подобного развития событий: что почти на две головы его более низкий мальчишка, так здорово и быстро сможет ответить жёсткими резкими ударами и освободиться от захвата.
   В тот день дальнейшего продолжения не последовало, так как пришёл офицер и найдя Ганса всё ещё лежавшего на палубе, к тому же пьяным и что то бормочущим - схватил того за рубаху и вытащил на верхнюю палубу, для наказания.
  Неделю немец и Джим друг друга не видели: Джима гоняли по хозяйственным работам, а Ганс сидел в крохотном помещении "шкафу", заменявшим  корабельный карцер.
  Однако при выходе сидельца из своего места пребывания, вскоре всё началось по новой: Ганс дважды пытался подставить подножку пробегающему мимо него мальчишке и один раз ему этот приём удался, но последующая атака, вновь проведённая немцем в состоянии опьянения, привела к удару двумя ногами ему в грудь, со стороны сваленного на пол Джима и дальнейших насмешек от  товарищей насильника, по орудийной прислуге.
  На верхней палубе, через сутки после последнего инцидента, уже вечером - Ганс попытался было пырнуть Джима в руку коротким широким ножом.
   Но разрез оказался неглубоким и вскоре рана зажила заметным шрамом, давшим повод хозяину его, хвастать. 
  В ответ на подлый удар ножом, Хокинс подстерёг следующим вечером Ганса, когда тот с какими то свёртками начал спускаться по трапу и со всей силы швахнул по голове оловянным котелком, добытым для общих нужд кубрика юнг, Клопом.
  Замах для удара был сделан двумя руками и сам котелок оказался в довольно толстостенным.
   Бранденбуржец тут же с грохотом и немецкими ругательствами свалился по ступенькам вниз и его поднимали на ноги пятеро матросов. Жертве мести юнги набили приличную шишку, рассекли кожу на голову и при падении он немного расшибся локтями и коленями.
  Кто это мог быть догадались почти сразу же. Но офицеры лишь смеялись, говоря что с юнгами - матросы сами должны уметь обращаться и наказывать их, и не офицеров это дело, гоняться за шаловливой "пороховой обезьянкой". 
  Через сутки, кроха Клоп сообщил, что слышал как друзья Ганса говорили что тот совершенно сошёл с ума от невнимания к нему со стороны Джима и ревности, помноженной на обиду и последний случай, с предательским ударом котелком по затылку полностью вывел его из себя и теперь Ганс точно постарается прикончить, нахальную "мартышку”, при первом же  представившемся случае.
  Ещё несколько раз сталкивались Джим и Ганс на нижних уровнях “Саффолка”, но Хокинс был настороже, а немец, видимо решив пока выждать и что то задумав - особо на него уже не бросался, скорее лишь обозначал словами или жестами свою жгучую ненависть.
  Вскоре был получен приказ и корабль снялся с якоря и отправился в Ла-Корунью, что бы присоединится к ещё паре французских и четырём испанским судам, и вместе патрулировать южное Средиземноморье в течении месяца, а далее - отправиться из Мальты в Вест-Индию, на помощь в противопиратской акции, местной флотилии британских судов, как королевских так и компанейских.
  В порту Ла-Коруньи случился небольшой праздник: юнг заставили таскать с шлюпок на корабль привезённые припасы и разносить их на камбуз или небольшие каморки, и тогда Клоп, сам Джим и ещё парочка юнг, из старшаков - смогли стащить три связки душистых бананов, полтора десятка яблок, огромные тропические орехи, с молоком внутри, что то красное и кислое, и вечером, в кубрике где квартировали дети, был настоящий пир.
  Юнги хохотали, вспоминая свою ловкость при проносе продуктов и рассказывали наперебой кто и как смог унести что вкусное, как себе, так и остальной кампании.
--Тут это... - внезапно проговорил один из “старшаков”, обращаясь к беззаботно смеющемуся, от обилия вкусных, малознакомых ему ранее фруктов,  Джиму. - Мы, когда сегодня разносили жратву по каморкам внизу, слышали как канониры советовали Гансу с тобой разобраться не сейчас, в походе, так как будет внутрикорабельное какое то там следствие и прочие неприятности, а как обычно, всегда в таких случаях поступали - во время боя. Как только схватимся с пиратами и мы станем бегать, относить порох для пушкарей - вот тогда тебя и пырнуть чем острым или ещё какую гадость сотворить... Кто там, в том чаду и бардаке, станет разбираться как именно юнгу в бою ухайдокали? В общем, думай сам...
   Через пять дней после праздника с фруктами и экзотической едой, случился и первый бой с пиратами тех вод.
   Внезапная атака быстроходных галер и галеасов, хлопки малокалиберных пушек, крики “Алла” и попытки взять европейскую флотилию на абордаж.
  Всё было странно и, по мнению Джима, несколько глупо: залпы с судов антипиратской коалиции привели эскадру галер в панику и та, потеряв два своих корабля, тут же немедленно удалилась прочь. 
  Преследование особо не удалось из-за противного европейским парусникам ветра и наличия вёсельного движителя у противника, что помогло проигравшим корсарам Берберики, вскоре после своей внезапной и неудачной вечерней атаки, скрыться в полутьме быстро наступающей ночи.
  Для самого Джима этот бой запомнился новым раненим: когда он по приказу нёсся с сумкой с пакетами пороха в ней, что бы передать взрывоопасный порошок ему указанным номерам орудий, на нижней палубе - Ганс, внезапно оказавшийся прямо возле него, как только подросток скатился опрометью с трапа и побежал далее, нанёс короткий, подлый удар палкой с железным крючком в левую ногу Хокинса и тут же, как жест добивания, попытался провести новую атаку своим оружием, нацеленную в голову мальчишке.
  От удара в лицо Джим защитился взмахами рук и благодаря задымлённости и некоей атмосфере отрешённости и заведённости, что охватывала пушкарей после их первейшего же залпа. Канониры возле Ганса его толкнули и он не смог исполнить свой удар как планировал.
    Бранденбуржцу удалось быстро свалить подростка на палубу, но он замешкался с повторной атакой и та не достигла цели полной мерой: Джима ранило, но не так сильно что бы он не смог сбежать.
  Хромающий юнга отнёс выданный ему порох и предупредил “своих” бомбардиров, что Ганс ему мешает выполянять свои обязанности и если он опоздает, а то и вовсе не сможет донести заряд к пушкам... - Джим указал на свою окровавленную левую штанину и показал короткий рваный шрам на левой скуле.
--Не ной! - проорал ему старший бомбардир орудия и пинком прогнал прочь, за новой порцией пороха.
    Однако что то прокричал и находящемуся невдалеке Гансу, погрозив ему увесистым кулачищей и гарантировав, что тот станет звездой в итальянской опере, после того как немцу оторвут что лишнее, как некий, совершенно неизвестный Джиму, редкоголосый певец.
  В дальнейшем, при скором отступлении галер берберийских пиратов и коротком их преследовании - Ганс уже не приставал к Джиму и не пытался внове его искалечить.
  Однако ночью, лёжа в гамаке, сам подросток понимал что ожидание новой подлости уже не за горами и в следующий раз немец будет изобретательнее и возможно, более удачлив. 
  Левая нога Джима ужасно болела, лицо кровоточило и подросток, ворочаясь в своём гамаке, постоянно мысленно решал как ему избавиться от столь, ставшего неконтролируемым уже никем, врага. Карцер его не успокоил, калечить юнгу он точно готов и видимо не только калечить...
  Утром, Джим осознал что пора ему действовать самому, на опережение, как было когда он только попал на судно и заставил старшаков, в первую же свою ночёвку на “Саффолке”, себя уважать. 
  Особо вариантов не было и он стал ждать нового ближайшего боя, что бы там расквитаться со своим, столь странным, обидчиком.
  Уже через сутки предоставилась возможность подростку привести план в действие: флотилия подошла к небольшой прибрежной крепостицы из кирпича, что выстроили римляне или сами берберы, кто разберёт, и что охраняла небольшую гавань - где находилось с полтора десятка галер и шебекк местных торговцев и пиратов.
  Офицеры скомандовали атаку и вскоре все европейские суда начали планомерный обстрел с безопасного расстояния, почти что совершенно не готового к подобному обороту событий, берегового укрепления и галер в гавани, чьи команды прятались сейчас где то на берегу, в хижинах поселения.
  Вновь оглушающий грохот сотрясал корабль, вновь Джим мчался в пороховой погреб, получал там кожаную сумку с четырьмя шёлковыми пакетами и бежал вниз, на указанные ему при учениях номера орудий.
  Первые две пробежки были в основном безопасны, так как Ганс лишь нехотя лягался, но иных действий не предпринимал. 
  Однако потом, видимо видя что сражения как такового не случается и происходит лишь планомерный расстрел новыми, более мощными, европейскими орудиями пиратской крепости на берегу, у которой на вооружении не было достаточно дальнобойных орудий что бы внятно отвечать напавшим на неё кораблям, часть канониров “Саффолка” откровенно заскучала и относилась к происходящему не столько как к сражению, скорее увеселительному турниру, кто как красивее и разрушительнее “распишется” на развалинах крепостьицы.
   Активизировались и потуги немца устроить что новое Джиму. Он попытался опять достать подростка палкой с крюком на конце. 
  Когда это не получилось - начал кидать в Джима тяжёлые дубовые бруски, бывшие при бомбардирах для упоров, на случай люфта  их орудий. 
  Несколько деревяшек пребольно ударили Хокинса по голове и один раз он чуть было не растянулся на палубе, под одобрительный гогот стоявшей тут же орудийной прислуги.
   Когда Джим бежал в десятый или одиннадцатый раз, со своим грузом на нижние артиллерийские палубы, внезапно он услышал странный одиночный свист и тут же, словно кто слегка чуток толкнул “Саффолк” в левый борт, но не сильно, а так, игриво и по дружески пихнул локтем.
  На нижнем уровне стоял бардак: зияла небольшая рваная брешь в борту, носились в воздухе деревянные стружки и пыль вперемежку с дымом.
   Семь бомбардиров, возле пушек к которым был приписан и так ненавидимый подростком бранденбуржец - валялись раненными на палубе или хрипели, отплёвываясь кровью и держась руками, у кого они были целы, за переборки.
  Сам Ганс, к удивлению и негодованию Хокинса, стоял почти что невредимый и лишь непонимающе озирался пытаясь разобраться: почему его любимая пушка стоит вывернутая кем боком, а кореша, из орудийной команды, развалились, измызганные собственной кровью, на полу нижней палубы. 
   Видимо у немца был шок от удара или контузия от громкого взрыва возле него, но в остальном он почти не пострадал.
  Джим не стал терять времени, видя что пока все заняты перезарядкой своих пушек и особо не обращают внимание на пострадавших канониров, решив видимо ими заняться чуть позже, после очередного залпа по крепости что наконец то неожиданно огрызнулась - подросток в мгновение, прыжком пантеры подскочил к своему мучителю и схватив того за длинные, но очень грязные, спутавшиеся и редкие, сальные волосы - начал бить, со всех своих подростковых сил, головой Ганса о то орудие которое немец и обслуживал.
  Пяти чётких ударов с замахом вполне хватило, что бы голова жертвы лютой ненависти юнги Хокинса превратилась в подобие фарша, с осколками черепа и поджарый, словно палка, бранденбуржец - свалился на палубу, в кампанию к остальным своим умирающим товарищам.
   Джим бил с остервенением и ненавистью, вкладываясь полностью в каждый замах и толчок лбом Ганса о бронзу ствола пушки.
  Буквально через мгновение после того как тело немца свалилось на палубу, уже набежали бомбардиры. 
  Однако они не стали ни о чём спрашивать юнгу, а лишь деловито обчистив карманы,  валявшихся тяжелораненными сотоварищей по нижней артиллерийской корабельной палубе, шустро начали выбрасывать их тела, даже тех кто был ещё жив и пытался что то невнятно говорит - через артиллерийский порт сбитого вывороченного орудия, прямо в море.
--Чего ждать? Кто их лечить будет? - спокойно говорил один из главных распорядителей подобной “уборки” на судне, толстый усач, на полголовы бывший ниже Джима. - Скорее скинем доходяг и жмуров - и нам не так опасно, с их свороченной “дурой”, будет: прикрутим и закрепим её, да и наши “пороховые обезьянки”, ноги себе не переломают, на кишках валяющихся на палубе людей ... И да! Гарри! Смой всё это дерьмо водой из ведра и насыпь немного песка, только на чистую доску палубы! Понял меня?
 Хокинса никто ни в чём не обвинял и не ругал. Он спокойно пробежал далее, словно бы ничего и не произошло, привычно отнёс порох “своим” орудийным расчётам. Получив стандартный нагоняй и подзатыльник за опоздание.
--Что случилось? - спросил он уже убегая за новой порцией пороха.
--Галера! - крикнул кто сзади. - Одна! Ни с того ни с сего выскочила и давай к нам, а у них на носу какая пушка была, может даже и весьма огого калибра! В общем они один лишь выстрел и сделали, когда их лягушатники, с левого нашего борта, в решето превратили. Мы видели как берберы сигали в воду, но не много, человек двадцать. А на галерах их под полторы-две сотни обычно ошивается.
  Бой вскоре окончился и часть десанта бывшего на кораблях, на спущенных на воду шлюпках и барках, отплыла для осмотра почти полностью развороченной крепости и галер, что ещё догорали в гавани, при разрушенном строении. Юнг на осмотр не брали.
  На ночном обсуждении в своём кубрике, все юнги тарахтели о том как удачно Ганс закончил свою жизнь.
--Так вовремя! - восхищался маленький Клоп. - Ты, Джим - фартовый! То Грея убило в бою, когда он с тобой начал спорить за лидерство. Сейчас Ганса, не успел он начать “войнушку” против тебя! Невероятно! Удача к тебе благосклонна, а это многое на море значит!
  Остальные мальчишки в страхе воззрились на Джима, даже старшаки, а сам Хокинс лишь важно надул щёки и кивал головой.
   Он то знал что и Ганс был фартовым, и почти что выжил при выстреле пиратской галеры, но... Но от судьбы не уйдёшь!
  Юнги прогомонили пол ночи о том, как моряки самых младших из них, или самых слабых - делают своими “душечками”, и как офицеры, что сами этим пробавляются, закрывают глаза на подобные насилия или дарят понравившегося юнгу кому из знати, за вознаграюдения, если тот укажет им пальцем.
--Баб нету! Вот они и... - попытался было объяснить ситуацию один из старшаков, что недавно захватил на голландском призе кортик с дорогими ножнами, но Джим, видя как становится плаксивым лицо Клопа, решил прекратить данную тему и все начали обсуждать будущую экспедицию в Вест-Индию и то, будут ли они искать пиратские схроны закопанные на берегу или пошлют кого другого, не юнг, на их поиски.
--Остров полный сокровищ.. .- мечтательно бормотал Джим, уже засыпая.