Диссонанс миров

Три года минуло с тех пор, как пал Волдеморт, и магический мир, словно очнувшийся от долгого кошмара, жадно вдыхал воздух мира — воздух, который казался густым и сладким от свободы. Три года они отстраивали разрушенное, хоронили мертвых и уверяли себя, что самая страшная глава их истории дописана, книга закрыта, а на полке для нее уготовано почетное место. Они победили абсолютное зло в его самом явном, почти карикатурном проявлении, и эта победа даровала им самое опасное из всех известных ядов — уверенность в собственной правоте и незыблемости своего мира.

Их невежество перед лицом хаоса стало их погибелью.

Первый звонок прозвучал не в грохоте взрыва, а в тихом, почти незаметном казусе в «Дырявом котле». Августовским вечером старый Том, протирая стойку, на мгновение замер, глядя на кружку с элем. Пиво в ней перестало пениться. Оно застыло. Пузырьки, поднимавшиеся со дна, замерли в толще янтарной жидкости, словно мухи в янтаре. Мгновение — и все вернулось на круги своя. Том моргнул, списав все на усталость. Но где-то глубоко в подсознании засело крохотное, холодное семечко неправильности.

Второй звонок был громче. Во время матча по квиддичу между «Пушками Педдл» и «Уимборнскими Осами» один из ловцов, устремившись за снитчем в крутое пике, пролетел сквозь рекламный щит. Не разбив его, не оставив дыры. Он прошел сквозь него, как призрак, на долю секунды став двухмерным изображением на досках, и лишь потом, с криком ужаса, вывалился из него с другой стороны, уже снова обретя плоть и кости. Министерство назвало это «нестабильным магическим фоном после войны» и выписало организаторам матча крупный штраф. Дело закрыли.

Гермиона Грейнджер, заваленная пергаментами в своем кабинете в Министерстве, первой почувствовала подлинный холод грядущей бури. Она собирала эти разрозненные случаи в отдельную папку, помеченную руническим символом, означающим «аномалия» или, если переводить точнее, «то, чего не может быть». Пропавший без вести мракоборец, который, по словам его напарника, просто «растаял в воздухе» во время рейда. Ученица-маглорожденная, которая на уроке Трансфигурации превратила мышь не в табакерку, а в идеально работающий калькулятор, после чего впала в кататонический ступор. Доклад кентавров из Запретного леса, туманно сообщавший, что «звезды стали лгать».

— Это системный сбой, Гарри, — говорила она однажды вечером, когда они встретились в маленьком магловском кафе в Лондоне, подальше от чужих ушей. Ее пальцы нервно теребили край чашки. — Это не проклятия. Не остаточная магия Пожирателей. Это похоже… на опечатки. Будто кто-то редактирует книгу, в которой мы живем, и делает это небрежно.

Гарри, уставший после очередного дежурства, слушал ее вполуха. Он видел реальные последствия войны: искалеченные судьбы, осиротевших детей, волшебников, так и не оправившихся от «Круциатуса». Для него зло было осязаемым. Оно носило имя и имело цель. А то, о чем говорила Гермиона, звучало как паранойя.

— Может, ты просто переутомилась? — мягко спросил он. — Мы победили. Мы заслужили немного покоя.

«Мы заслужили». Эта фраза стала их общей мантрой. Их общей слепотой.

А потом случился Косой переулок.

Это был обычный субботний день, наполненный гомоном толпы, запахом новых мантий и сладкой ваты. И вдруг, в один миг, все звуки исчезли. Абсолютная, вакуумная тишина обрушилась на улицу. Люди открывали рты в беззвучном крике, совы в клетках бились о прутья, не издавая ни шороха. А затем небо над головой, ясное и голубое, треснуло.

Это не было похоже на грозу. Это была трещина в реальности. Тонкая, как волос, черная линия пронзила небесный купол. Из нее не хлынул мрак. Из нее полился код. Зеленые, светящиеся символы, похожие на те, что маглы видели в своих новомодных «фильмах», начали капать вниз, беззвучно растворяясь в брусчатке. Они падали на людей, и те замирали, их глаза становились пустыми, а с губ срывался нечеловеческий, механический шепот на языках, которых никогда не существовало.

Длилось это не более десяти секунд. А затем звук вернулся, оглушая, срываясь в общую панику. Трещина в небе исчезла. Люди, на которых попали капли кода, рухнули на землю, дрожа и крича уже своими голосами.

Авроры прибыли через минуту. Среди них был и Гарри. Он смотрел на рыдающих волшебников, на оплавленные вывески магазинов, на место, где еще мгновение назад была трещина в небе, и чувствовал, как земля уходит из-под ног. В воздухе стоял густой, тревожный запах — запах озона и… типографской краски.

В тот же вечер в квартиру на площади Гриммо, 12, где теперь жила Гермиона, ворвался бледный, запыхавшийся Невилл Лонгботтом, ставший профессором Травологии.

— Гермиона! — выдохнул он, едва держась на ногах. — Мандрагоры… Они кричат не как обычно.

— Что с ними? — она вскочила, опрокинув стопку книг.

— Они поют. Все до единой. На латыни. Похоронный реквием.

Именно в этот момент, в маленькой квартирке в Токио, молодая писательница по имени Сэцуна Шимазаки, страдавшая от депрессии и творческого кризиса после оглушительного успеха своего последнего романа, удалила файл с набросками новой истории. Истории о мире магии, который она любила, но который больше не приносил ей радости. Она нажала «Delete», а затем «Очистить корзину».

И где-то далеко, в мире, который только что потерял веру своего Создателя, симфония обратилась в диссонанс. Настоящий хаос был еще впереди. Он только пробовал свой голос.

***

Азкабан молчал.

Именно это слово — «молчал» — было написано в срочном патронусе, который ледяной рысью ворвался в кабинет Гарри в Аврорате, заставив его поперхнуться утренним чаем. Не «атакован». Не «бунт». А «молчал». Для любого, кто знал, что такое Азкабан, это слово было страшнее объявления войны. Тюрьма, чья суть — непрекращающийся хор страдания, затихла.

Команду собрали за считанные минуты. Пять авроров, включая Гарри и Рона, и двое невыразимцев из Отдела Тайн, чьи лица были скрыты серыми капюшонами. Путь через штормовое Северное море на скоростном катере Министерства был напряженным. Волны бились о борт с неправильной, дерганой частотой, а воздух пах не солью и гниющими водорослями, а стерильностью операционной и раскаленным металлом.