Дитя темных дел

Глава 1

В бездонной чаше сумерек, что медленно, но верно поглощала остатки дня, наш старый фургон, словно призрак давно ушедших времен, скользил по извилистым тропам сумрачного леса. Каждое колесо, казалось, вздыхало под тяжестью наших пожитков, а скрип дерева вторил заунывному стону ветра, что проносился сквозь вековые кроны. Я сидела внутри, прижавшись к старому, пропахшему ладаном и пылью сундуку, и вглядывалась в мерцающие огоньки свечей, что бросали глубокие тени на резные стены нашего передвижного дома.

Фургон наш, хоть и видавший виды, был для нас крепостью. Снаружи он был обит потемневшим от времени деревом, украшен причудливыми, почти гротескными узорами, вырезанными давно умершими мастерами, и расписан выцветшими, когда-то яркими красками, изображающими мифических существ и звездные карты. Внутри же царил вечный полумрак, рассеиваемый лишь тусклым светом керосиновой лампы или мерцанием свечей. Воздух был густ от запаха старого дерева, травяных настоев, табака и чего-то неуловимо-сладкого, что всегда напоминало мне о цирке. Повсюду висели старинные гобелены, расшитые блестками костюмы, какие-то амулеты и странные, непонятные инструменты, назначение которых знали лишь их владельцы.

Напротив меня, на ворохе подушек, сидел Пип, наш незаменимый карлик, чья лысая голова блестела в свете лампы, как отполированный камень. Его глаза, всегда полные озорства и похмелья, были прищурены, пока он помешивал в щербатой кружке свой излюбленный отвар. Пип был не просто карликом; он был мастером иллюзий, акробатом, чьи движения, несмотря на его рост, были поразительно грациозны, и, по слухам, знатоком древних заклинаний. Рядом с ним, в тени, дремал Молчаливый Гигант, чье настоящее имя никто и не знал, лишь его исполинский силуэт и тяжелое, мерное дыхание напоминали о его присутствии здесь. А в углу, свернувшись клубком, спала Змеиная Дева, чьи волосы, казалось, сами по себе извивались в полумраке. Мы были странной семьей, собранной с разных концов света, каждый со своей странностью, каждый со своим болезненным прошлым.

— Мышка, — прохрипел Пип, протягивая мне кружку, — испробуй этот нектар. Он разгонит тени, что сгущаются в твоих глазах.

Я взяла кружку. От нее исходил терпкий, землистый аромат, смешанный с нотками мяты и зверобоя.

— Что это, Пип? Очередное твое колдовское зелье? — спросила я, стараясь придать голосу безразличие, хотя любопытство уже жгло меня изнутри.

Пип усмехнулся, обнажив пожелтевшие зубы.

— Колдовское? Возможно. Но лишь для тех, кто не ведает истинной магии трав и корней. Это чай из Скорбной Ивы, собранной под полной луной, и капли росы с листьев Забвения. Он успокаивает душу и открывает разум для грядущего.

Я сделала глоток. Жидкость была горьковатой, но теплой, и по телу разлилось странное расслабление, словно невидимые нити отпускали каждый сжатый мускул. Мы с Анджело присоединились к ним пять лет назад, когда покинули наш табор под Римом, и с тех пор Пип всегда был для меня неким чудаковатым наставником, чьи советы были столь же загадочны, сколь и его чаи.

Я отвернулась от Пипа и снова устремила взгляд в окно. Сумерки сгущались, превращая лес в лабиринт черных силуэтов. Где-то там, за горизонтом, за завесой наступающей ночи, лежали Венецианские земли. Город каналов и масок ждал нас, его фестиваль сулил толпы, деньги, и, возможно, незабываемые впечатления. Цирк всегда был любим народом, и мы, его бродячие дети, несли в себе обещание чуда и ярких эмоций. Но в эту ночь, когда воздух был наполнен предчувствием, а сердце сжималось от необъяснимой тоски, я чувствовала лишь нарастающую тревогу от нового переезда.

Глаза мои тяжелели, и я уже почти погрузилась в зыбкое царство дремы, когда внезапный, резкий стук копыт разорвал тишину. Он приближался, нарастал, пока не стал оглушительным грохотом прямо у нашего фургона.

Дверца распахнулась, и на фоне сумерек возник силуэт всадника. Конь его был черен, как сама ночь, а наездник… о, наездник! Это был Анджело. Мой Анджело. Ему было едва двадцать, его темные волосы разметались по ветру, а глаза, такие же зеленые, как мои, горели лихорадочным блеском. Он был воплощением юности, силы и той необъяснимой, почти дикой красоты, что в последнее время заставляла мое сердце биться чаще.

— Мы почти у города! — крикнул он, и голос его, обычно глубокий и спокойный, сейчас был полон возбуждения. — Вижу огни на горизонте! Венеция, встречай!

Вся труппа оживилась, словно по волшебству. Молчаливый Гигант крякнул, Змеиная Дева зашипела от удовольствия, а Пип захихикал, потирая лысину. Но я видела лишь Анджело. Наши взгляды встретились, и в его глазах мелькнула искорка радости, а уголок рта дрогнул в едва заметной, но такой знакомой мне усмешке. Он подмигнул. О, это было всего лишь мимолетное движение, но оно пронзило меня насквозь, заставив кровь прилить к лицу.

Я подавила улыбку, чувствуя, как смущение обжигает щеки. Он был моим братом, моим спутником, моей тенью с самого детства, но в последние два года каждый его взгляд, каждое прикосновение, каждый необдуманный жест превращались для меня в сущую пытку и блаженство одновременно.

— Гляди-ка, мышка, — раздался ехидный голос Ани, нашей пышнотелой жонглерши, что могла поднять одной рукой двух мужчин, — твой братец за лето как похорошел-то! Неровен час, найдет себе невесту и убежит от нас, от своих бродяг!

Слова ее, сказанные с добродушной насмешкой, ударили меня, как плеть. Раздражение вспыхнуло во мне ярким пламенем.

— Я тоже ничего! — огрызнулась я, чувствуя, как гнев смешивается с обидой. — Найду жениха себе в два счета!

Аня расхохоталась, ее смех был громогласным и заразительным.

— Куда ж ты денешься, мышка? Ты ведь без нас никуда, как и мы без тебя! А Анджело… Он птица вольная. Захочет, и улетит от нас в любой момент.

Глава 2

Мне казалось, я всегда знала, о чем думает Анджело, когда задумывается и между его бровей появляется эта знакомая складка. Могла прочитать его мысли по тому, как он поправляет свою единственную сережку в ухе или как его взгляд становится чуть более отстраненным. Но сейчас… сейчас я имела ни малейшего понятия, что творится в его голове.

Мы были высоко над ареной, где обычно царили смех и аплодисменты, а сейчас лишь тусклый свет газовых ламп выхватывал из темноты пыльные очертания пустых рядов. Воздух был густ от запаха старого брезента, опилок и едва уловимого, терпкого аромата львиных клеток, что стояли где-то поодаль. Мы, воздушные гимнасты, были в своей стихии — на канате. Наши руки, натруженные и сильные, скользили по холодной стали, а ноги, привыкшие к зыбкой опоре, находили равновесие с почти инстинктивной легкостью.

Анджело шел впереди, его движения были безупречны, но в них не было обычной легкости, того беззаботного полета, что всегда отличал его. Он будто витал в облаках, его мысли были где-то далеко, за пределами нашего маленького мира под куполом цирка. Что-то явно было не так. Я ждала, пока мы не окажемся в безопасности, пока наши ноги не коснутся твердой платформы, прежде чем задать вопрос.

— Что случилось, Анджело? — спросила я, когда мы наконец спустились.

Он повернулся ко мне, и в тусклом свете лампы его лицо казалось высеченным из камня, лишь глаза, эти изумрудные омуты, выдавали внутреннее смятение. Сережка в его ухе, маленькое серебряное колечко, поблескивала, словно крошечная звезда. Он был прекрасен даже сейчас, когда его обычно беззаботное лицо омрачила неведомая мне тень. И эта тень заставляла меня сжиматься внутри, потому что я хотела, о, как я хотела, решить любые его проблемы, лишь бы это лицо вновь озарилось его привычной улыбкой.

— Все хорошо, мышка, — пожал плечами Анджело. — Просто устал после дороги.

Ложь. Я знала его слишком хорошо, чтобы поверить в это. Мой взгляд задержался на его губах, на том, как они чуть поджались.

— О чем ты говорил с мадам Серафиной? — спросила я, не отводя глаз.

Он хитро прищурился, и на его губах появилась едва заметная усмешка.

— Да так, по делу. Она же дама деловая, все о представлениях думает. Сказала, что у меня есть… особый талант для нового номера.

Его непринужденность, эта легкая, почти небрежная манера, с которой он отмахнулся от моих подозрений, раздражала меня до мурашек. Будто я была глупой девчонкой, не способной понять, что за взрослый разговор у них был.

— И это был твой сюрприз? — спросила я, кивая на канат. — Очередная тренировка?

Анджело подошел ближе, его глаза заблестели озорным огоньком. Он протянул мне руку.

— Нет, мышка. Сюрприз в том, что мы пройдем его вместе. Знаешь, я всегда считал, что все обиды лучше решать на канате. Там вся правда сама выходит наружу, ничего не спрячешь.

— С чего ты взял, что между нами есть обиды? — я старалась, чтобы мой голос звучал равнодушно, но от резко сменившейся темы разговора меня прошибло холодом.

Он лишь усмехнулся, его большой палец нежно погладил мою ладонь.

— Я знаю тебя лучше всех. Сразу почувствовал, что ты обиделась. Только не понимаю почему. А ты точно не скажешь. Я тебя знаю.

Я не хотела. Не хотела вновь подниматься на эту зыбкую высоту, когда мои чувства были такими же неустойчивыми. Но я не могла отказать ему. Никогда не могла.

— Хорошо. Давай попробуем.

Я пошла впереди, ступая по канату высоко над ареной, где внизу, словно тени, лежали наши тренировочные маты. Страховка, конечно, была, но на такой высоте она казалась лишь тонкой ниточкой между куполом и падением. Я чувствовала его дыхание у себя за спиной, его сосредоточенность, его присутствие. Каждый мой шаг был выверен, каждое движение — отточено годами тренировок.

И тут, когда я меньше всего этого ожидала, его голос прозвучал прямо над моим ухом:

— Муна, ты ревнуешь меня?

Вопрос будто сильный порыв ветра, пошатнул мою устойчивость. Я совершенно не ожидала такого. Мое тело дернулось, равновесие утратилось, и я почувствовала, как канат под ногами предательски задрожал. Еще секунда — и я бы сорвалась вниз, но Анджело был быстрее. Его сильные руки мгновенно обхватили мою талию, возвращая меня на место.

— Ну что ты, мышка, запереживала так? — прошептал он, его голос был полон насмешки, но в то же время и нежности. — Будто я задал тебе такой страшный вопрос.

Собрав все свои силы, я умудрилась ловко развернуться к нему лицом, балансируя на тонкой стальной нити. Его руки все еще сжимали мою талию, и я чувствовала тепло его тела сквозь тонкую ткань нашей тренировочной одежды.

— Усталость после дороги накопилась, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. — Плохая затея была практикой ночью заняться.

Мои ладони все еще покалывало от напряжения, а сердце колотилось где-то под самым горлом. Наконец-то я почувствовала твердую землю под ногами, когда мы спустились с каната. Я принялась разбирать реквизит, сматывая страховочные тросы, чтобы отвлечься от его близости, от его вопроса, который до сих пор звенел в ушах.

— Конечно, я тебя ревную, Анджело, — пробормотала я, не поднимая глаз. — Ты же самый близкий человек для меня. Мой брат.

Я почувствовала, как он подошел ближе, его тень накрыла меня. Он склонился, и я ощутила его дыхание на своей макушке.

— Брат? — его голос был низким, с вызовом. — Мы не кровные родственники. Ты это прекрасно знаешь.

Я наконец подняла глаза, встретившись с его взглядом. В тусклом свете газовых ламп его глаза казались еще зеленее, а сережка в ухе поблескивала, словно насмехаясь.

— А кто знает? — я пожала плечами, стараясь придать своему голосу небрежность, хотя внутри все трепетало. — Мы же не знали своих родителей в зрелом возрасте. Нас тети да дяди воспитывали. А там… кто знает, что за кровь в нас течет.