Дмб-2000

Сборный пункт

«Во имя вечной славы пехоты»

Р. Хайнлайн, «Звездные рейнджеры»

Случился недобор и военком греб всех – косых, немых, глухих и даже ссущихся…

Вы видели фильм «ДМБ»? Вот как-то так оно и случалось на самом деле, в чем-то лучше, в чем-то хуже.

В девяносто восьмом случилось именно так, брали всех, включая неположенцев и косарей. Половина косивших на самом деле оказалась больной и дальше их начинали комиссовать. Но военкоматы спешили выполнить план, продолжая грести всех подряд.

В мае, получив на руки повестку, неожиданно сильно заскучал по вольной жизни и невозможности защитить типа диплом в ПТУ, вернее, в ПУ, в нашей каблухе, где оказался… сразу по окончании одиннадцатого класса школы. Военком выделил мне целых пять дней, и утро пятницы обещало стать томным. Так и вышло, в электричку нас загрузили четверых, по перрону брел мой старший двоюродный и в сопли пьяный брат, вереща чего-то там про «бей в хлебало, братан!».

Впереди ждала российская армия с ее дедовщиной, и хорошего там не наблюдалось. Призывники боялись служить ничуть не меньше, чем сесть за решетку СИЗО или попасть на зону. Так и было, точно вам говорю.

Электричка довезла нас до Самары и ее старого, еще при царе-батюшке, выстроенного вокзала, пережившего революцию и умершего в девяностые, превратившись в барак, лишь чуть уступавший по мерзости самому себе в Революцию с Гражданской.

Оттуда, трясясь в неведении и тоске, нам пришлось еще четыре часа трюхать в старой рижской стальной колбасе, увозившей кучки свежевыбритых и грустно-пьяных юношей в Сызрань. А в Сызрани, все знали, находился сборный призывной пункт, откуда, пройдя через сито особистов с кадровиками, будущие военнослужащие разъезжались по необъятным просторам Руси-матушки.

Добираясь от станции пешком, мы получили самую теплую встречу из всех возможных:

- Вешайтесь, духи! – сплюнул с борта грузовика сержант, везущий куда-то целую банду явных старослужащих, смотрящих на нас как на дерьмо.

Сопровождающий майор сделав вид, что сержанта не существует и это вот все фата-моргана и прочие слуховые галлюцинации, погнал нас к виднеющимся воротам, выкрашенным зеленым и краснеющим гордой звездой. Сдал нас этот товарищ настолько быстро, что даже стало подозрительно. Но оказалось, что зря.

В «ДМБ» бухали все и повсюду, в Сызрани такого не случилось. Пьянствовать, загасившись и зашхерившись, тут могли только срочники, принявшие присягу и оттрубившие хотя бы год, а вкусно и душевно употреблять алкоголь одобрялось только офицерам. Призывники имели право попробовать оставить себе хотя бы домашнюю жранину с имевшимися деньгами, все остальное вдруг стало запрещено. Тем более военнослужащие, шмонавшие сумки, либо были местными, либо служили не меньше того самого года и изымали все подозрительное. Отыгралась наша партия потом, на «купцах», но, как и сказано, это все дальше.

Нас, обалдевших от непонимания всего творящегося загоняли в клуб, где под гитару пел афганские песни как-бы инвалид, разводили на фото в берете любого цвета, застегивая подшитый комок на спине и прогоняя за пару-другую минут с десяток дураков, расстроенных и желающих порадовать родственников своими рожами. Потом у нас пытались тиснуть жратву, оперируя терминами «копченое нельзя, рыбные консервы можно только в томатном соусе, давай печень трески», нарочито небрежно попинывали баулы, слушая – не зазвенит ли где чего на предмет проверить ночью.

Когда мне вступило сходить отлить, то было указано на длинную низкую халабуду, где топталось немалое стадо таких же, как и я. И плакали, натурально плакали горючими слезами. Смутные подозрения появились сразу же, ведь не могли пятьдесят лысых утырков конца девяностых реветь из-за простой срочной службы.

Подозрение оказалось верным, виной всему были зиккураты и пирамиды из хлорки, густо рассыпанной по периметру сортира. Что говорить об очках, где она высилась желтыми сугробами, выделявшими в воздух самое настоящее боевое отравляющее вещество?

Но нет худа без добра, за сортиром мне встретился Ваня, проучившийся со мной пять лет и немедленно выдавший крайне необходимые советы:

- Жратву береги, я тут уже неделю. Деньги не показывай и не давай солдатам покупать еду с сигами, все равно выведут партиями, послезавтра. Ночью разбудят, скажи, что Малышу заплатил.

- Кому?

- Малышу.

Недоумение прошло быстро, ровно когда через забор, со стороны города, вдруг перепрыгнули трое местных, лысых, с цепями на шеях и в спортивном. Все встало на свои места и про Малыша пришлось запомнить.

Разбудили меня около полуночи, пнув сетку без матраца, где только-только уснул.

- Я Малышу заплатил.

Меня похлопали по плечу и двинулись дальше. Двигались трое в спортивном с фонариками и двое срочников с лычками на погонах-бегунках. В следующий раз проснулся от тугих ударов кроватной дужки по кому-то, не понимающему – за что должен отстегивать какому-то Малышу.

А утром обнаружилось, что меня ждет покупатель и подводная лодка. На Северном, слава яйцам, а не Тихоокеанском флоте. Ну и, вдобавок, у меня тиснули пену для бритья. Хотя, благодаря этому, узнал две важные вещи:

Здесь не крадут и ты не теряешь, здесь во всем виноват ты, потому как проебал. И все.

Старлей в камыше и мы в спецназе

- Родине служить нужно везде! – уставший дядька в погонах, обычно-зелёный и встретивший вместо подводника, явно не желал агитировать меня во флот. – Даже под водой. Есть желание?

- Нет. В погранвойска хочу.

- Да ну? – удивился дядька и посмотрел мою тощую пачку документов. – Хрена, у тебя плоскостопие.

- На подлодку можно, на границу нельзя?

- Да. Иди.

Сызранский призывной пункт девяносто восьмого года, полный призывников-срочников, непонимания, злости и ощущаемого вязкого страха обычных пацанов, к середине дня распадался на кучки, гудящие пчелиными роями. Мой земляк, Юра вроде, ждал меня рядом с большой группой недавно остриженных наголо и явно прятался среди них от нарезающих круги местных военнослужащих.

- Ты чего?

- Денег хотят.

Ясно. Денег было мало, я сам, по дурости, почти все, нанесенное родственниками отдал маме, взяв в дорогу сущую ерунду. Изъятая копченая колбаса и оставшиеся две банки тушенки говорили об этом прямо, без намеков.

- Ты с Отрадного? – поинтересовался самый четкий из кучки, прятавшей моего земляка.

- Да.

- Тольятти. Славян.

Мы пожали руки и я присел рядом.

- Есть курить?

Из курить оставалось три штуки отвратных «Норт Стар», но деваться было некуда.

- Сигареты нужны, пацаны?

В акцентах мы тогда не разбирались и лишь позже узнали, что его звали Илья и, как целая партия его земляков, Илья приехал прямиком с Рузаевки, что в Мордовии.

- Да.

- Держи.

Блок ЛМ мы раздербанили честно, на пятерых и по две пачки. Мой земляк отошел в сортир и вернулся уже с одной.

- Кто в спецназ хочет?

В спецназ явно хотелось всем. На мужика в красивой серо-голубой форме, рядом с которым стоял громила в коричнево-зеленом комке и берете, уставилась вся наша орава, включая даже моего земляка.

- Краповый? – поинтересовался кто-то.

Громила кивнул и потыкал пальцем в нашивку. Красная звезда, кулак с автоматом и простая надпись на второй, окаймляющей поверху – Спецназ.

- Вы откуда? – продолжал интересоваться мужик в серо-голубом и полосатом.

- Тольятти. Отрадный. Обшаровка.

- Это хорошо, - как-то хищно, по лисьи, улыбнулся тот и ушел вместе с краповиком.

- Почему хорошо? – я толкнул Славку.

- Северный Кавказ, - тот похлопал по рукаву. – Там конь на шевроне, а на Северный Кавказ с самой Самары не призывают. Мэр, когда избирался, обещал не отпускать самарских на Кавказ.

- А нас можно?

- Типа того.

Через полчаса, по одному и со скоростью стреляющего ПКМС, нас начали вызывать наверх, где сидел тот самый серьезно-грустный дядька и этот, в серо-голубом. Краповика не оказалось и мы начали нервничать.

- Спецназ у нас есть. – Серо-голубой все нервы и переживания прекратил сразу по окончанию бесед, спустившись к нам, желавшим служить в неведомом 66 ПОН из Краснодара. – Три спецподразделения: ГСН, группа специального назначения, рота разведки и ИСР, инженерно-саперная рота. Не так круто звучит, но нам нравится, сам сапер, опасно и интересно.

- А вот с вами был краповик.

- Он себе уже набрал, в Новочек повезут ребят.

- Куда?

- В Новочеркасск, Ростовская область. У нас дивизия краснодарская, вторая оперативная дивизия ВВ, 2 ДОН. Краповики у нас есть, сдают на берет два раза в год, разведчики сдают на зеленый берет, вам каждому предложат попробовать служить в спецвзводе на КМБ.

- А что такое КМБ?

- Курс молодого бойца… Ты у мамы с бабушкой рос, сынок?

«Сынок», оказавшийся моим земляком, заполз за спины.

- Меня зовут Негруб, старший лейтенант. Три звезды треугольником, запомнили?

- А вот в спецназе там выезжать куда приходится? – поинтересовался Славка.

- Куда выезжать?

- Ну, заложники, террористы там.

Старлей кивнул.

- ПОН, родной, это полк оперативного назначения, если куда надо ехать, мы всем полком едем. Сейчас вот в Дагестан уезжаем через две недели. Вас привезу в Ахтыри, сдам и поеду собираться.

- Куда?

- Станица Ахтырская, между Новороссом и Краснодаром, учебный центр, вы там КМБ проходить будете. И потом в Дагестан, на границу с Чечней. Села Первомайское и Аксай, там будем заставами стоять, как пограничники.

У-вау, подумалось мне, как круто!

Старлея позвали смотреть следующую партию, а мы остались сидеть. Уже как бы не сами по себе и все такое.

- Это у нас, - сказал кто-то, - весь полк как спецназ. А мы, если в спецназ пойдем, будем спецназ над спецназом!

Поезд, полный призывников

Уже где-то на посадке в состав, поданный нам длиннющий поезд из плацкартных вагонов, наша тесная и сплоченная команда начала подозревать неладное. Вокруг пяти-шести суровых мужиков в беретах и с нашивками спецназа толпилось не то, что не меньше, а как бы не в два раза больше таких же наголо стриженных оголтелых архаровцев. Стало совершенно ясно, что спецназа так много не бывает, что его на всех не хватит и нас где-то наеб… обманули. Но куда денешься с подводной лодки после погружения, верно?

- Тёть, ну я ж заплачу…

Серый с бодуна красавец клеил маркитантку-продавщицу, торговавшую мороженым и подмигивал в сторону густых кустов поодаль.

- Ну вдруг война, а ты у меня последняя женщина!

Тётя, битая жизнью, девяностыми и, судя по свернутому носу, как минимум одним из своих мужчин, тихо выпадала в осадок от напора с прытью. Героический эротоман все нагнетал и королева бенз… мороженого уже не знала – куда ей деваться.

- Чей организм? – вдруг поинтересовались за ним

Тётя смотрела на тощего, невысокого кренделя в зеленом берете как на Бэтмена, прилетевшего её спасти. А тот, ртутно-дерганый, потихоньку нехорошо щурился на новобранца, жаждущего плотских удовольствий.

- Сюда подошел, - рыкнул один из медведей в крапах и все разрешилось. Бэтмену досталось эскимо. Бесплатно, само собой. Все остальное…

Водку нам не продавали даже самые отчаянные бабки с семечками, сигами, консервами и шоколадками. Околачивающиеся рядом менты пугали крутых продавщиц мелкого опта куда меньше, чем литые кулаки всех этих дядек в краповых и зеленых беретах, не стеснявшихся начать армейское воспитание уже на растрескавшемся перроне. Кого-то даже хотели завести за будку обходчика для совсем серьезного разговора, но там гадили все подряд, а пачкать начищенные и зеркально блестящие «кедры» мужики не хотели.

Но, как водится, голь на выдумки хитра, а родное Поволжье не желало отпускать пацанов без боя. На выручку пришла «Росинка».

Обычное средство для очистки лица в тонко-прозрачном пластике. Спирт, чуть разбавленный водой и какими-то типа полезными добавками. Не знаю, как сейчас пьют «бояру», а вот в девяностые «Росинка» заходила на ура. У тех, кто не мог позволить себе водки. Ребятам с Мордовии мы подсказали пока шли на Сызрань-2 пешком, и это оказалось отчасти неправильно, набег на аптеку и хозяйственный, по дороге, они сделали быстрее нас.

В поезд срочники грузились уже покачиваясь. Краповики-спецназовцы посматривали искоса, потирая кулаки, а вот Бэтмен, старшина-разведчик, невысокий и ртутно-подвижный, начинал лютовать.

- Я не понял, бойцы! – Зеленый берет мелькал среди его партии, едущей в Ростов. – Ну-ка дыхни!

Вчерашний перегар? Вчерашний?! На!

Наш старлей курил и спокойно считал нас по головам, как баранов. Какими, если вдуматься, мы и являлись.

Окна открывались через раз, солнце палило с утра, вагоны стояли еще с ночи. Внутри оказалось не просто жарко, внутри хотелось раздеться до трусов, но таковых почему-то не нашлось. Мы умывались потом и раскладывались по полкам. Бить рожи и доказывать собственную крутость пока смущались, потому на третьей, багажной полке, порой оказывался даже крестьянско-крепкий колхозник. Парни с городов, особенно сбившиеся в зарождающееся землячество тольяттинские, там не наблюдались.

Мой земляк, Юрка, на багажной оказался из-за тупо щелканья клювом в нужный момент. Впрягаться за него не хотелось, да и оказалось правильным. Только это выяснилось куда дальше.

Половина вагона оказалась ростовская, с тем самым старшиной разведки, половина наша, из горящих желанием служить в спецназе. Разведчик, послушав наши разговоры, загоготал и рассказал правду. Правда оказалась горька и неприглядна, но… помните же про подводную лодку?

Полк оперативного назначения и простой мотострелковый полк есть одно и то же, разве что армейцы в чем-то круче. Нас ожидали три батальона, полных почему-то гансов, артиллерийско-зенитный дивизион, где все бегают с трубами, авторота, связисты, гасящиеся в КУНГах, собаководы с их шавками, непонятные ВРДКС, химики и рота морального опущения.

- Чего? – скривился Славка.

- Рота материального обеспечения. – поправился разведчик. – А я чего сказал?

- А спецназ?

- О, епта, - старшина снял китель, показав летучую мышь, обнимавшую земной шар, - краповый хочешь?

Славка сурово и независимо пожал плечами.

- Ты сперва на краповые шнурки сдай, воин. – Старшина круто, по-волчьи, усмехнулся. – А разведка круче.

Спорить Славян не стал. И вовсе не потому, что не хотел, фига. Просто кто-то из партии разведчика, накачавшись «Росинкой», жбякнулся со второй полки, блеванул и теперь корячился по-крабьи на полу.

Старшина не выдержал и взорвался. В смысле, летающими руками, ногами и, чуть позже, полупьяными или уделавшимися в грибы призывниками.

Наш старлей, появившись со стороны проводника, весь аккуратный и в свежем тельнике, с полотенцем вокруг шеи и татуированным якорем на предплечье, продемонстрировал кулак, дав нюхнуть всем через одного.

- В РМО служить будете.

- В роте морального опущения?

Вешайтесь, духи

Последним приступом детства поезда с призывниками-срочниками, едущими на Северный Кавказ, стала станция после Волгограда. Солнце калило вагоны до одури, опущенные окна не помогали, до трусов разделись почти все, не обращая внимания на проводниц.

Какой-то крендель, уверявший вся и всех, что в армии решил скрыться от ментов и посадки, пользовал черно-рыжий бомбер, заливая за воротник воды и застегивая его на все молнии с клепками. Стало ли ему хорошо – никто не знал.

Станции приносили немного воздуха, врывавшегося в открытые тамбуры и крики бабок, справедливо полагавших, что у них купят все. Наш старлей только и успевал, что отгонять особенно назойливых, лезущих со своими пирожками из котят.

- Мороженого, мальчишки? – поинтересовалась продавец с тележкой.

- Да! – рявкнули мы все, курившие у вагона, в тамбуре и даже в коридоре.

Тетя обернула свои деньги быстро. Имевшиеся у нее два ящика, пересыпанные сухим льдом, выкупили полностью. Мороженое отдавало химией и детством, умершим вместе с последним куском вафельного стаканчика. Доедали его глядя в окна, где плыла прокаленная голая степь.

Интересное началось чуть позже, когда вагоны начали пустеть, выпуская наружу первые партии. После Ростова поезд покачивался заметно похудев, а в вагоне даже стало можно дышать. Старлей пообещал нам пеший марш-бросок от станицы Кавказской, но планы порушил заскочивший у Краса новый военный, требовавший выходить только в Ахтырской. Никто из нас не имел ничего против, топать три десятка километров не хотелось.

Хотелось другого. Хотелось домой и проснуться. Мы сидели на свободных местах, совершенно одинаково бездумно глядя в окна и барабаня пальцами по столикам. До учебного центра оставалось два часа и, вместе с их окончанием, к нам приближалось что-то по-настоящему страшное. Кто-то предлагал держаться вместе и бить скопом, кто-то рассказывал страшные сказки о нашем полке, где всех подряд убивали табуретками и грифами от штанг, кто-то делился почти зоновскими понятиями, наивно полагая, что для сержантов-дедов, ожидавших свежие тела с организмами играет роль какие-то глупые слова.

Город Ея Императорского Величества Кати №2 встретил теплом, равнодушием привычных местных и несколькими старослужащими, вооруженными штук-ножами и остроумием по самое не балуй.

- Вешайтесь, духи…

- Опять двадцать пять, - расстроился кто-то из тольяттинских, - чо сразу вешайтесь?

Старослужащий, с кепкой на затылке, с бляхой, переливавшейся от солнца и болтавшейся почти на яйцах, сплюнул:

- А вот посмотришь, родной. Ты пока покудахтай, там видно будет. У нас иногда под штангой умирают.

Байда про штангу всплыла еще в Сызрани. Мне ее рассказал как раз Ванька, ехавший тоже куда-то на Кавказ и радующийся, что не в Крас.

- Хорош гнать! – наш старлей, проходя мимо, - вы идиоты от скуки все мускулы качаете и ни хрена не умеете. Грифелем ребра сломало дауну, так он живой остался, а ты тут звездишь. Свинтил в ужасе.

Старослужащий свинтил, напоследок запоминая нас.

- Все будет хорошо, - сказал старлей, - не ссы в трусы, а тупо служи.

И ушел.

- Пацаны, не ссать! – Славка сдаваться не собирался, хотя в душе, как и все, предвкушал свежераспечатанные звездюли. – Вместе держимся!

Все кивали. Всех было много, двадцать человек с Самарской области. Еще столько же с нами ехало пацанов с Мордовии и к их акценту мы уже привыкли. Спокойно и незаметно имена начали меняться погремухами, погонялами и кличками. Законы армии, никем нигде не писанные, входили в жизнь через трясущийся старый вагон и наши, явно испуганные, головы.

Андрюха был Дунаев, и вполне понятно, кем стал дальше для всех остальных. Старого звали Олегом, годиков ему было почти двадцать пять, и все встало на место само по себе. Стёпа носил очень добрую фамилию Стёпкин и с ним все определилось также сразу. Почему Медведь оказался Медведем мы знать не знали, видно, сам так захотел.

Славка заведомо запасся блокнотом, где начал отмечать дни. Я, по собственной дурости, решил помочь украсить первый белый лист и, глядя на шеврон старлея, нарисовал ему нашего «коня» СКВО. Просто так оно не прошло и на перрон Ахтырки спустился уже Художником.

Кубань, спецназ и Стёпа

Кубань пахла железкой, чем-то садово-сладким, скошенной травой и выхлопами тройки Камазов, стоявших за станцией. К грузовикам прилагались несколько суровых загорелых угланов с плечами в татуировках и лицами, обещавшими разве что немедленное поедание.

- К машине! – наш старлей из доброго дядьки на глазах превращался почти в терминатора. – Самара, потом мордва!

Одежду мы не жалели, в армию все оделись так себе. Только Илюха, длинный тощий и сивый, сверкал новым спортивным костюмом и кроссовками недельной давности. К слову – ширпотреб тогда был куда как хорош. Джинсы, купленные в девяносто шестом на отрадненском рынке не треснули даже когда напоролся на конец болта, торчавший из лавки в кузове.

- Все? – старлей подошел к борту. – Сдобнов!

- Я! – Славка как-то сразу все понял.

- Пересчитай.

Славка пересчитал и не нашел кого-то сбежавшим, все, видно, рвались служить.

- Поехали!

В кузов, мягко и опасно, запрыгнул детина с вислыми сильными плечами, в светлых афганских брюках, кроссовках и тельнике.

- Здорово, пацаны! Есть курить?

Курить в основном оставалось у мордовских, и кто-то, скорее всего именно Илья, скинул тому две пачки.

- Шаришь. – Военный быстро завернул сигареты в китель, взявшийся как из воздуха. – Откуда кто?

- Тольятти. Рузаевка. Саранск.

Наш сопровождающий оказался откуда-то с Сызрани, но внимания на земляков почти не обращал.

- Где служишь? – поинтересовался Славка.

- Спецназ. Мы тут на выезде, сами увидите.

Почему-то все примолкли и просто смотрели за борт, где густо вихрилась пыль и из нее, совсем серая, вылезала морда следующей машины. Улицы станицы закончились, потекла трава с обеих сторон грунтовки, справа вдруг выплыли высоченные холмы.

- Горы?

- Сопки. Горы у моря, тут так.

Спецназовец ни о чем особо не расспрашивал, так, что интересного случилось, сильно ли жизнь подорожала и все. Не пугал, не наезжал, ничего. Просто сидел, курил и отъехал куда-то в свои мысли.

Мысли, кстати, набегали на всех. Мысли странные, немного непонятные и, при этом, совершенно ясные. Как быть, что делать и вообще. Грунтовка, с каждой секундой сокращавшая расстояние от остатков нормальной жизни до самой армейки, давила внутри кузова молчанием. Молчали все, глядя кто куда, но в основном, ничего не замечая, в горячую кубанскую траву за бортом. Хотя большая часть смотрела просто под ноги.

После поворота налево машины прокатились по мосточку, еще раз повернули и встали. Мы скатились из кузова очень быстро, выстраиваясь, отряхиваясь и оглядываясь. Армия, не дожидаясь, пока мы привыкнем, ворвалась к нам сама и сразу.

Какие-то здания за стеной. Та самая сопка, торчавшая лохмато-зеленым медведем над ними. Поодаль – обычный свинарник с хрюшками, а напротив, с открытым движком, самый настоящий БТР в камуфляжных пятнах. Красный кирпич двухэтажки рядом и такой же, с большими окнами и примыкающим ангаром за ней.

Народ вываливался из еще пары грузовиков, оглядывался, стараясь не выдавать хотя бы какого-то волнения. Видно, почти мы все приготовились к поеданию нас живьем вот прямо тут. Ага.

Важнее оказалось другое, важнее уже шло к нам в расстегнутом кителе, как-то очень квадратно сидевшей кепке и ухмылявшееся, натурально, почти лошадиным лицом.

- Строиться!

Спорить с ним почему-то никто не решился.

- Чо довольные?

- Никто не предложил повеситься, - сказал кто-то, - мы ж духи.

- Какие вы, …, духи? – военный заржал форменным жеребцом. – Вы, мать вашу, пока запахи.

- Кто?

- Запахи. А я старший сержант Стешин. Можно Стёпа, но не всем и не сразу. Ясно?

- Ясно.

- А звери тут водятся?

Стёпа фыркнул:

- Какие, твою мать, звери?

- Змеи там…

- Змея, родной, у тебя в штанах, старайся ее не душить лишний раз. А у нас в основном бэтэры.

- Какие бэтэры?

- Бельевые вши, - сплюнул Стёпа, - чо загрустили? Мыться нужно чаще и одежду прожаривать, не чуханить и все ништяк. Ты!

Он ткнул пальцем в Славку, непонятным образом выявив среди нас определенного лидера.

- И ты!

И «ты» оказался Медведем, пронзенным взглядом нашего сержанта аки рентгеном.

- За мной. Курить есть?

Холодная баня и портянки

У нас выгребли все. Пришло сразу трое военных в возрасте, двое с усами, один бритый, и начался шмон. Такого мы не видели даже на сборном пункте, откуда уехали с твердой уверенностью, что многое повидали.

- О, сколько бумаги! – порадовался военный, найдя у меня полпачки финской белой для принтера. На ней я рисовал своих демонов, монстров и уродов последние полтора года.

- Это моя.

- Твоя, родной, твоя… беру на сохранение.

- А фамилию не спросите? – поинтересовался прямо в уходящую спину.

- Зачем?

И, действительно, зачем?

На кое-что нас все же хватило. Мы прятали курево по всем имеющимся нычкам, а кто-то, заранее запаяв деньги в целлофан из-под сигаретной пачки, пытался утаить те в трусах.

Старший сержант Стёпа, прохаживаясь мимо нас и постукивая сорванным прутиком по затертым голенищам кирзовых сапог, как-то совсем не напоминал пса войны из обещанного нам крутого оперативного полка. Все в нем было как в солдатне с Сызрани: линялый камуфляж, чертовы сапоги вместо ботинок, застиранный в хлам тельник и ремень с бляхой. Ну, и кепка.

Бляха, правда, блестела как рекламные кастрюли по телевидению, кепка была не мятой, а жесткой и почти прямоугольной, сапоги шаркали как-то очень нагло-вызывающе, а стоявшие рядом двое горилл, украшенных лычками сержантов и гоготавшие вместе с ним, заставляли уважать нашего старшего сержанта еще больше. Гориллы, кстати, были в ботинках, а китель у одного, черняво-носатого кавказца, застегивался почему-то на молнию.

- Строиться! – сплюнул Степа. – За мной, запахи.

Учебный центр вблизи оказался кирпично-старым, с побеленными бордюрами, недостроенными халабудами и трубой котельной поодаль. Туда мы и шли, недружно и оглядываясь, как дети в пионерлагере. А навстречу…

А навстречу, сопя, пыля и харкаясь верблюдами, бежала четкая колонна суровых парней в бронежилетах, шлемах, со стволами и краповиком, несшимся сбоку и игравшим банками, не меньшими, чем у Сталлоне. Молодого Сталлоне во втором «Рэмбо».

- Вешайтесь, ганцы!

Традиции надо блюсти и нам снова предложили вешаться. Степа, смотревший куда-то вперед, сплюнул и выматерился.

- Щас баня, моемся быстро и получаем одежду на выходе!

- Почему ганцы? – поинтересовался Славка.

- Потому что мы ганцы, а они – спецы. Кто захочет надеть красную шапку, так ждите сержантов для спецвзвода, скоро приедут. Мыться, я сказал!

На фига была нужна котельная, если из душевых леек текла ослепительно-обжигающая ледяная вода? Я не знаю. На следующем выезде в Ахтырку, уже слоном, там была только горячая. Кто знает, может это было эдакое средство психологической обработки, чтоб жизнь медом не казалась?!

Степа, стоявший у входа, где суетились бойцы в убитом камуфляже, не скучал и одаривал нас воинской мудростью.

- Чо армянимся друг к другу? Моемся быстро, выходим, сушимся и одеваемся. Холодно? Поможет мамкиным пирожкам выйти, бойцы! Не подворотничок, родной, а подшива! Иглу с нитками не забыл забрать? Потерял? Потерял ты свою первую любовь, боец, а тут проеб..л! Размер какой? Ноги, б..ь, не яиц же!

Про размер – это ко мне. Сорок вторые сапоги мне шваркнули, чуть не разбив лицо каблуками. Вместо легендарного ремня с бляхой – портупея из чего-то, напоминающего резину, камуфляж и… кепка-афганка. Это потом мы поняли весь уровень проклятия этих кепок, выделяющих нас отовсюду.

- А теперь, уважаемые запахи, смотрим на меня и учимся мотать портянки!

Дальше… дальше был фокус, не хуже, чем у Копперфилда. Старший сержант Стешин демонстрировал его два раза и третий на бис, превращая свою конечность в аккуратно и туго спеленатую ногу, входившую в сапог идеально.

У нас смог сделать также только Старый. А первые мозоли мы натерли уже к вечеру.

Тараны с клеем

- Медведь? – Стёпа смотрел на весело улыбающегося мордвина и лошадино скалился в ответ. – Хорошо. Э, военные, все помылись?

Помылись все. Одежду нашу, собранную в мешки, уже куда-то утащили, вместе с найденными в ходе помывки сигаретами, нормальными блокнотами и ручками. Щелкать клювом в большей семье в шестьдесят шестом оперативном не было принято от слова совсем. Но мы тогда только привыкали.

- Строиться! – Стёпа, весь ненатурально-веселый и шарнирно-дерганый, прошелся мимо нашего угрюмого молчаливого стада. – Чо, родные, погрустнели, к мамке хочется? Вы сначала пирожки ее все выкакайте, макаки! Строиться!

Ну, мы как бы строились. Стёпа смотрел, стоя как-то совершенно иначе, чем мы. Казалось бы – такой же камуфляж, разве что ношенный, такая же кепка, только у нас песочная, даже сапоги такие же. Ну, металл полосок на погонах-бегунках и что? А вот и то.

Стоял товарищ старший сержант так, что само собой становилось ясно: он военный, а мы не пойми, что, те самые запахи, а не духи. Даже старый ремень советского типа, с бляхой, блестящей почище кошачьих яиц, как-то очень нагло чуть провисший, доказывал нашу несостоятельность, несмотря на одинаковые новенькие портупеи, блестящие своими черно-искусственными телами.

- Че у вас тут? – поинтересовался незаметно подобравшийся военный, выглядящий самым настоящим военным с картинок из военкоматов.

Ненужные, казалось, знания о звездах, полосках, их размерах и положении сами собой всплывали в голове. За спиной, незаметным шепотом, Олег, уже прозванный Старым, разъяснял звание старшего лейтенанта, смотрящего на нас, как на говно.

- Мыться закончили, товарищ старший лейтенант.

Даже говорил Степа не как мы сейчас. Говорил, как со своим, пусть и стоял перед красавцем лейтенантом в зеркально-начищенных, бриться можно, берцах в своих кирзачах, сдвинув на затылок кепку, неожиданно смотревшуюся против вертикально-отглаженной лейтенантской как пуховый бабушкин берет против берета Че Гевары.

- Веди есть, потом построение и будем знакомиться. Разрешаю выполнять.

- По двое за мной, шагом – марш! – сказал Степа и разве что не щелкнул кнутом, начав погонять свое стадо. – Не сбиваемся и идем вон туда!

«Туда» оказалась столовая, вытянутый стеклянный прямоугольник, одна из сторон буквы «п», прятавшей в себе кухню, хлеборезку, продсклад и оба пункта приема пищи, офицерку и солдатскую. Но это все узналось позже. А прямо тогда нас ждало самое настоящее открытие и, лучше бы, его в нашей жизни не случилось.

- Ты, ты, ты и Медведь! – Стёпа показал куда-то в глубь парящей странными запахами столовой. – Бегом туда, скажете вторая рота, третий взвод, берете по тарану и тараните сюда, ставите по два на стол. Потом возвращаетесь за чайниками и посудой. Наши – вон те два стола. Ты, ты и Сдобнов, вон туда, там берете хлеб и масло. Остальные – садитесь.

Мы сели, дожидаясь одних из самых незабываемых впечатлений в жизни. Хотя подозревать об этом только-только начинали. Из-за синих пластмассовых мисок, стоявших на столах и пахнущих так, что мамина кошка повесилась бы, положи ей кто такую рыбу.

Но тут первым вернулся злой Медведь, немедленно поднявший кого-то из своих и погнавший его получать чай. А сам, поставив большую чугунную кастрюлю на стол, явил нам истинное чудо.

Сечку.

- Если хоть один ебл..н додумается приклеить тарелку к столу снизу, - Стёпа покачивался на каблуках, - жрать на завтрак будете у меня траву, как кролики. Эй, длинный, взял черпак и раскладываем боевым товарищам полезную, богатую питательными веществами и витаминами кашу. Чего стоим, кого ждем?

Пытаться приклеить тарелку к столу не требовалось. Сечка, больше всего напоминая бурду, что дед варил свиньям из комбикорма с объедками, отлеплялась от черпака так же неохотно, как мы сами недавно шли в военкомат. Медленно, тягуче и с липким неприятным звуком.

- Кладем рыбу, не стесняемся и не воротим рожи. – Стёпа уже снова скалился, глядя на несчастье и трагедии, отражавшиеся на наших лицах. – Если что останется, то и обед будет как у кроликов!

На вкус сечка оказалась как… как сечка. А самое главное, ставшее мне понятным к концу первого армейского ужина, оказалось странным. Я неожиданно полюбил сливочное масло.

Вешайтесь, запахи!

- Вешайтесь, духи! – проорали из кузова 131-го у Сызранского сборного пункта.

В учебном центре 66-го бронекопытного полка оперативного назначения 2 ДОН внутренних войск СКО вешаться нам не приказывали. Да и духами мы не были, как объяснили сразу по прибытию. Добрая армейская традиция, озвученная в Сызрани, оказалась неправильной.

- Да кто вам что там сказать мог? – старший сержант Стёпа сплюнул. – Чуханы какие-то из стройбата или комендачи местные. Лохозавры, всю службу очки лезвием чистили, а тут решили из себя техасских рейнджеров изобразить… Митрофан, тело, тебя потащило, ты чего глазки закрыл?! Попутал что ли, запах?

Тело, обязательное растащенное или потерявшее маму, канолевый комок, он же - стекло, балабас, запахи, гасящиеся от службы или, верно, теряющие маму, дрочка и берцы-крокодилы. Русский язык превращался в иностранный стремительно, аки домкрат. Начавшись прямо с «дневальный, станок еб…ный!» и дальше.

Потерять маму – прийти в изумление, натворив странных дел. Канолевый комок – только что выданный новый камуфлированный комплект. Гаситься – отмазываться, прятаться и все остальное, относящееся к нежеланию служить, придумывая причины ни хрена не делать. Балабас – хорошая еда, найдено-прошаренная и выгодно отличающаяся от выдаваемого столовского довольствия. Ну и так далее.

- Те оху@ярки, назвавшие вас духами, чморота и ху@путалы! – заявил Стёпа. – Они даже службы не нюхали, у нас их даже в ганцы бы не отправили, сразу – в роту морального опущения!

А, да, конечно. Рота морального опущения – она же РМО, рота материального обеспечения, занимавшаяся всей нужной хозяйственной деятельностью. Хорошим тоном было иметь друга-хлебореза, не говоря о маслоделе, выдававшего пайки-таблетки утром и вечером. Ну, а ганцы… ганцы, это пехота, батальонная пехота, основная сила полка и всех оперативных частей ВВ лихих девяностых. Спецами считались три категории срочников, хотя первые две везде относились к третьей по-разному. Спецами были, собственно, ГСН, группа специального назначения, рота разведки и ИСР, инженерно-саперная рота, те самые парни, что ошибаются ровно один раз.

Вот такая иерархия и пищевая цепочка того котла, где нам выпало вариться целых два года и для которого нас сейчас тщательно потрошил, мариновал и все такое веселый старший сержант, на два месяца ставший нам отцом, матерью, старшим братом, завучем и даже личным раздавателем звездюлей за, само собой, косяки.

Мир, съежившийся до размеров сжавшегося очка от непонимания и неведения, раскрылся взрывом, как чертова сверхновая. Нас окунуло в нее разом, обмакнув с головой, обжигая и заставляя дышать через раз. И пусть сам мир пока снова скукожился в площадь учебного центра, он все же стал миром, а не непонятной хренью, как казалось совсем недавно.

Военные с звездами на погонах с бегунками, такие ненужные в жизни, здесь становились куда важнее всего, привычного в нормальной жизни. Наш командир роты, старлей Комаров, посматривал на нас с такой кипящей яростью в глазах, что становилось ясно: мужик он суровый, а нам стоило быстрее вливаться. И помогать в этом, само собой, должен был именно этот вот самый старший сержант, почти ровесник и, одновременно, куда как более взрослый.

Стёпа, стремящийся к дембелю как Нил Армстронг к Луне, вещал дальше аки Левитан:

- Никакие вы не духи, тела! Вы запахи, срущие мамкиными пирожками и нет больше никто! Духами вы станете после присяги. А потом…

- Слонами! – вякнул кто-то и Стёпа улыбнулся. Так мило, добро и радостно, что как-то сразу стало ясно – нам звездец и кабзда. Так оно и вышло.

- До отбоя будем заниматься самым важным для службы! – Стёпа прохаживался мимо строя, вразвалочку и уверенно. – Начнем со строевой подготовки и заучивания правильных армейских песен! В столовую, на построение, на стрельбище, на помывку, да хоть в сортир, теперь двигаемся строем и с песней! Вопросы есть? Вопросов нет. Начали.

Мы начали и продолжали, под ворчание и окрики Стёпы, яснее ясного дав понять даже самим себе, что таких олухов, бездарей, бесталанной шлое@оти и просто стада баранов славный учебный центр еще не наблюдал. Сапоги, стучавшие не в такт, не в лад, все подтверждали и соглашались.

- Здорово! – к нашему товарищу старшему сержанту и заместителю командира взвода подкатил, сдвинув кепку на затылок, весело скалящийся индивид, белозубый, крепкий и гогочущий как по накурке.

- Здорово, Вань.

- Как твои тела?

Стёпа сурово осмотрел наши запыхавшиеся ряды и скорчил рожу. Она явственно говорила о нежелании нашего командира хотя бы близко подходить к нам и о его долге перед Родиной, заставляющим его пытаться снова и снова, чтобы превратить нас в хотя бы какое-то подобие её защитников.

- Есть несколько шаров. Остальные – буратины, еп, по самые колена деревянные.

- У меня уже для сушки есть двое.

- Ты их лучше в бэтменов преврати, - посоветовал Стёпа, - пока красные шапки не приехали.

- Точно.

И индивид ушел. А нам осталось только пытаться понять – кто такие бэтмены. Про шаров и как сушат крокодилов почти все уже знали. А, да – и про красных шапок.

А красные шапки прибыли на следующее утро.

Ван-Дамм

- А вы знаете Сашу? – спросила очень красивая девчушка в сарафане. Она еще назвала фамилию, но мне было не до нее, больно уж красивы оказались смуглые длинные ноги. Да и вырез, ничего не прятавший, тоже мешал думать.

- Его как называют в полку?

- Жан.

Вон оно чего… И моя увольнительная резко схлопнулась до еды, сигарет и поспать.

Жаном звали одного из двух краповиков. Из-за схожести с Ван-Даммом, само собой.

Они прибыли на КМБ, явились, сука, как тираннозавры посреди более мелких хищников. Спецов оказалось четверо: два разведчика и два краповика с ГСН, группы специального назначения «Юг» нашего 66 полка оперативного назначения. Суровые псы войны прибыли набирать душьё в два самых крутых подразделения.

Тень спецназа веяла над нами как черный флаг над пиратским бригом. «Чистилище» Невзорова, редкие передачи по ТВ, статьи в газетах, в девяностых радостно ухватившихся за все, что раньше было нельзя. Спецназ звучало круто, здорово и притягательно, в отличие от встреченных нами «спецов», бегавших по учебке в шлемах, брониках и обливающихся потом куда там моей команде по баскету совсем недавно.

А тут еще и эти вот, сидят на почти соседних койках.

- О, приперлись, – наш Стёпа их явно не любил. – Ну, тела, завтра вам все расскажут. Кто захочет в спецвзвод – вам вон к тем. Только запомните, у нас таких, кто пытался и не справился, не особо любят. Вы думайте… Медведь, ты как подшиву строчишь? Паутинкой что ли, запах? Маму потерял?

Медведь что-то там химичил с куском недавно принародно порванной простыни, сложенным в три раза. Видно, хотел иметь красоту, почет и уважение.

- Сюда дай!

Спецы, разгружавшиеся неподалеку, подшив вообще не имели. Трое были в одинаковых бело-синих «кляксах», один в зимнем «камыше», как у летехи, привезшего нас в Ахтырку. А спецкамуфляж не подшивался, это мы уже знали.

- Взвод! – рыкнул Стёпа, а рыкать у него получалось куда там сержанту из «Цельнометаллической оболочки». – Сюда смотрим!

И оторвал медведевскую подшиву. Следующие пятнадцать минут оказались посвящены точному количеству углов и прочей мутотени, должной означать наше место под военным солнцем.

- Два года служите? Два! Потому подшили длинную часть, сделали один стежок, - Стёпа, злой на нас, мир и спецов, показывал искусство правильного оформления кителя. – Потом второй, и у вас два года, вот они. Прямым будете в слонах подшиваться, а уголки с паутинкой когда в черпаки перейдете. И, твою мать, Юдин, ты почему белую нитку не прячешь?

Подшива, как знак отличия, негласный, но обязательный. Мать моя женщина, мои мозги прямо закипали, пытаясь принять эту хренотень как должное. А как быть, если остается только с волками выть?

Запах-дух-слон-черпак-дед-дембель. Градация сроков службы и золотое, сука, сечение срочки. Злющий дед Стёпа, носивший не берцы, а сапоги, сам показывал Юдину, как надо делать сраную белую нитку незаметной, как работать иголкой след-в-след, чтобы никто из офицеров не придрался.

Честность и военную прямоту Стёпы мы все оценили через четыре месяца, в Дагестане, куда его отправили сразу с нашего КМБ, как то закончилось. Но тогда мы ничего еще не понимали. И хотели в спецназ… правда, уже не все.

Спецы, занявшие место возле дневального, раскладывали вещи. Дневальный нервничал и старался не коситься в их сторону. Огромный ангар приютивший три роты пополнения, заканчивался высокой стенкой, за которой служила спецсвязь, сплошь офицеры с прапорами. Те сейчас стояли на балконе запасного входа, курили и даже не смотрели в нашу сторону. И верно, чего они там не видели.

- Здорово, пацаны.

Мы оглянулись и охренели. Спец, высокий и накачанный, стоял рядом и рассматривал Стёпу.

- Здорово, - ответил наш замок за всех, - чего надо?

- Поговорить. – спец пожал плечами, - чо тянуть?

Стёпа кивнул и отправился в курилку. Мы остались и слушали.

Его звали Жаном, второго краповика звали Беком, набирали они во взвод всех желающих. Бег, физуха, снова бег и так далее, до сдачи нормативов.

- Тест Купера знаете? – гудел спец и, не дожидаясь ответа, продолжал. – Десять отжиманий, десять приседаний, десять пресс, десять джамбо… бабочка, из присяда прыгнул, руками над головой хлопнул. Потом спарринг.

- С кем? – удивился кто-то из тольяттинских.

- Со мной. С Беком, с Ромой вон, если в разведку захотите. С Ромой легче.

Мы дружно покосились на Рому, бывшего на полголовы выше немаленького Жана и немного охренели.

- В шлемах? – не унимался кто-то из пацанов.

- И в перчатках, ясен пень. Не ссы в трусы, если в спецназ хочешь. Думайте, будет круто… И тяжело.

Он ушел, а мы все задумались.

- Чо, половина уже хочет пробовать? – поинтересовался Стёпа. – Все вы, запахи, одинаковые куски дебила. Думаете, спецназ круто? Круто, только хер вы справитесь. Знаете, почему?

Никто не знал.

- А я вам щас покажу, - радостно улыбнулся наш замок. – Строиться перед курилкой. Пришло время качаться, запахи, физо – наше все.

Кубанские сады

Все знают, что случается с подъемом. Ну, либо случалось.

- Рота, подъем!

Скрип сеток, кто-то обязательно свалится как куль, сопение, портянки парашютом, чтобы быстрее, все дела. Построились, побежали, побежали дальше и еще дальше.

Кубань зеленела, солнце выскакивало в положенное время и начинало жарить. Мы топали по грунтовке через мост к стрельбищу, наворачивая сколько-то положенных километров. Километры мерились нашими вчерашними косяками и Стёпиным к ним отношениям.

Упор лежа? Конечно, делай раз, делай два, делай раз, полтора…

- Вчера, товарищи запахи, двое из вас были пойманы командиром первого взвода у столовой, жрущие скоммунизженный хлеб…

Наш замок прохаживался вдоль застывшего взвода, стоявшего в тупейшей «полтора» и начинающего обтекать потом.

- Сколько раз я говорил – чуханить западло?

Взвод молчал и пыхтел, осознавая залет кого-то из своих. Не, чуханить западло, конечно, кто бы спорил, но…

- Делай два. Делай раз.

То ли Стёпу самого немало качали в начале службы, то ли что еще, но он этого дела не любил. Профилактика, не более.

- В расположение бегом марш!

Умывальник, построение, завтрак из прекрасной непонятной каши с не менее прекрасной непонятной рыбой, чай почти без сахара, тоскливые воспоминания о маминой масленке, растворимом кофе и сосисках, идеальное начало утра.

- На развод!

Плац, пятак немалых размеров, вмещал все три учебные роты и недавно прибывшую половину четвертой, жившей в казармах у самого места построения.

- Церковь! Лесоповал! Колхоз! Внутреннее благоустройство!

Про спецназ теперь думали только самые-самые желающие. Спецвзвод забирал своих и уходил за ворота, бегать, опять бегать, снова бегать и общее физо. Попробовать также рещила половина призыва, но как-то быстро отказалась. И согласилась со всем остальным, вместо обучения хотя бы чему-то, кроме строевой.

Грузовики подавали сами повелители садов, полей и огородов. Обычные тентованные машины загружали в себя два-три взвода и уезжали куда было нужно. «Нужно» обычно приходилось на благословенное кубанское плодородие.

Мы собирали какие-то ранние сорта яблок. На дворе топтался июнь, а яблоки уже краснели через листья. Их было так много, что становилось как-то не по себе.

- Ну, вперед, бандерлоги! – Стёпа закуривал и укладывался спать, оставляя взвод на попечение Славяна и Медведя. Бандерлоги оккупировали деревья и собирали тугие светлые яблоки. Над садами плыл сладкий запашок гражданской жизни, а от одного вида яблок невольно становилось не по себе.

- Завтра на сливы, - говорил прошаренный Яша, уже скорешившийся с колхозниками, - точно, пацаны, я договорился.

Договорился он, либо нет, но сливы оказались правдой. Аккуратные и большие росшие на таких же аккуратных и редко стоящих деревьях, они были жесткими и складывать их следовало, вот ведь, в специальные коробки, по десять штук в каждую.

- Пацаны, не жрите сливу! – просил какой-то главный усатый дядька. – мы вам дадим ее, не жрите, обрабатывали же…

Никто вроде бы не жрал, но к обеду Стёпа, распалившись, пинками гонял из недалекой посадки засерь, проредивших взвод почти на треть. Мы, не жравшие, ржали конями и продолжали свой труд на плантации. Работай, негр, солнце еще высоко, вечером получишь чашку прогорклого риса и миску тухлой болотной воды.

Вместо такого-то дерьма колхозники решили сделать нам приятное и пригнали с фермы две огромных фляги свежего надоя, а кого-то из трактористов отправили в станицу на пекарню. Оттуда нам выделили ящик пряников и тут не выдержал даже товарищ старший сержант.

Почему водила тормознул посреди дороги и решил перекурить мы поняли минуты через две. Все-таки свежее, из-под коровы, молоко срочнику девяностых это… это как заложенный заряд тринитротолуола с механическим таймером, выставленным на малый срок. Да-да, так оно и вышло.

- Есть сигареты? – спросил Стёпа, выходя из посадки.

- Прима.

- А я чо, Парламент спросил? – привычно ворчаще поинтересовался замок и закурил. – Ты видел эти сливы, да? Каждую в отдельную хреновину… в ячейку, вот. И коробки-то какие фильдеперсовые, с картинками. А нам сейчас идти капусту жрать.

- С макрелью, - сплюнул Славка и тоже закурил. Макрель у нас была просроченная, капуста подгнивала, все всё знали, но ни хрена не делали. Так что работать в садах нас больше чем устраивало, хотя это, совершенно точно, не было службой.

Сержанты-слоны

- Строиться, взвод. – Стёпа, мрачно рассматривающий собственный китель, оделся и вышел на взлетку. – Строиться, сказал.

Николян, большой армянин со Ставрополья, недавно перед всем учебным батальоном подвергнутый каре за вшитую в китель молнию, только покачал головой, глядя на него. Наш Стёпа в глубине души явно был коммунистом и хотел служить в Советской Армии, не иначе. Ничем другим его спокойное отношение к косякам с залетами, не говоря про сапоги и ремень с бляхой, не объяснялось.

Сержанты прибыли. Сержанты-слоны, оттрубившие с осени девяностого седьмого, свое в Шахтах. Там были учебки, готовившие специалистов и младший командный состав. Вот оттуда и привезли полный Камаз пацанов на призыв старше. И не сказать, что все пошло хорошо.

Но это стало ясно на следующее утро.

- Сюда подошел, раз-два!

Мирон отличался ростом, крепкими мускулами и отвратительным характером. Что ему нравилось больше всего из предоставленных командованием возможностей? Все верно – дрочить вверенный взвод, когда замок, Слон, гасился в неизвестных направлениях. Мы, стоя на плацу, наблюдали за пацанами, шагавшими уже с час и тихо охреневали.

Наши сержанты-слоны еще не появились, Стёпа погнал нас ждать их под солнышком и картины, представляемые в ожидании, совершенно соприкасались с уже творящимся разошедшимся Мироном.

- Тело, ты право и лево не отличаешь? – лениво цедил Мирон и наш коллега с первого взвода совершенно не знал – что ему ответить.

- Качаться любишь? – поинтересовался сержант и ласково улыбнулся.

Дальше было без нас, ведь появился Стёпа с двумя индивидуумами.

Григор и Кот оказались вполне себе нормальными пацанами. Ростовские, как и Мирон, они совершенно не любили устраивать такие вот показные наказания. Их было не так много, этих пацанов чуть старше нас возрастом, и все разные.

Почти вместе с прибывшими сержантами-слонами к нам прибыли первые письма из дома. А первые письма из дома куда круче Хатико, тонущего Ди Каприо в «Титанике» и даже песни в «Белорусском вокзале». Первые письма из дома выворачивают наизнанку даже самых отмороженных, уж поверьте.

Нас, помню, сдали Малине, и он, мудрый своими отслуженными шестью месяцами, выдавал письма как-то по очереди и отправлял каждого читать подальше от взвода, занимающегося зубрежкой Присяги. Малина поступал как нельзя правильнее, в тот день у большинства глаза краснели подозрительно сильно.

Среди слонов прикатили два товарища, Плакущий и Бережной, один ростовский, второй ставропольский. Невысокие, до ужаса веселые, совершенно непохожие и почему-то кажущиеся почти братьями. Не корчащие из себя кого-то значимого, всегда находящиеся рядом и совершенно не ведущиеся на маленькие армейские радости девяностых.

- Пойдем покурим, - как всегда чуть лениво позвал как-то Плакущий, распечатывая одну из последних пачек «Ростова», - поговорить надо.

У него проснулась мечта о татуировке, он получил от меня небольшой набросок и потом наш КМБшный кольщик, всеми средствами продвигающийся повыше в полковой иерархии, испоганил его плечо до состояния, когда даже мне, через несколько месяцев взявшему машинку, не получится ничего исправить.

Слоны приехали вместе с нами в Дагестан и топтали землю в кольце застав «Аксай» и «Первомайская» до окончания командировки. Григор и Малина во втором батальоне, Кот в саперке, а Плакущий и Бережной в первом БОНе. Перед второй командировкой именно эта веселая парочка оказалась основными младшими командирами первой роты и вместе с ней снова уехала в Даг, получив на помощь уже наших, призыва 1-98, сержантов.

В конце мая 99-го, ночью, на Гребенской мост, где первый БОН встал на новой заставе, упали мины и гранаты с РПГ. Первая же мина ухнула в офицерскую палатку, убив старлея Мисюру, а майору Васильченко почти оторвав ногу, лейтенанту Апаровичу и прапорщику Авраменко посекло все что можно, и осколки пожалели, если так можно сказать, только батальонного старшину Мейджика и Мазура, командира АГС.

Мейджик, накромсанный сзади полосами и Плакущий, в штанах и разгрузке, но босиком, до утра приняли на себя командование. Там же оказались командирами Бережной и наш тольяттинский Стёпа, получивший за ту ночь «За отвагу». Пацаны заставы уперлись рогом в собственноручно вырытые позиции и ни хрена не пустили на заставу бородачей в своем первом бою. И не пустили их еще раз утром, а потом прилетели вертушки и застава смогла отдохнуть.

Сержанты-слоны отправятся с полком в Чечню, став после нашего второго Дага теми, кем и должны были стать – командирами, пусть и младшими. Они стали ими по заслугам, не прячась от сложной работы на войне и не стараясь сделать себя выше самых обычных рядовых следующих сроков службы.

Нагловато-ленивый донской говорок Плакущего в моем телефоне возникает регулярно и, если уж честно, я крайне сильно этому рад.

КМБ

Армия без мата - как солдат без автомата. Мата хватало в жизни, а вот получить автомат было не так просто без присяги. А присягу давали и принимали где? Верно, на КМБ.

О, курс молодого бойца девяностых, незабываемо и непередаваемо. Это случалось с каждым, наверное, четвертым, не сумевшим отмазаться, откосить, поступить или, такое возможно, просто отправившимся служить в армейку.

- Раз, раз, раз-два-три, счет!

Вы помните, да? Прижаться к товарищу справа, сцепиться мизинцами и…

- Ииии…раз!

Кремлевские бойцы, после своей строевой, ноги закидывают выше головы, куда там ансамблю песни и пляски Игоря Моисеева. Нас, на КМБ 1-8, весеннего призыва 1998 года, до такого не доводили. Просто гоняли, стараясь превратить самое натуральное стадо во что-то приличное. По армейским меркам само собой, кому из нас на гражданке сдалось ходить строем даже в столовую, да еще с песнями?

- Ковыляй потихонечку, а меня ты забудь!!!

Мы, дети восьмидесятых, даже побыв пионерами, ни хрена не ходили в строю дружины и не пели всякие там речевки и «Взвейтесь кострами, синие ночи!». И когда Стёпа, идя сбоку выбирал самого голосистого, кто-то даже орал что было мочи. Ему и доставалось начинать про «А вы прислушайтесь – летят, гудят, БТРы в тишине ночной…». Или про это самое ковылять. Подхватывали уже все:

- Отрастут твои ноженьки, проживешь как-нибудь!

Грустная историю про изменщицу пользовалась популярностью, а героический дембель возвращался на своих двоих. И слава яйцам, честное слово.

66 полк входил в состав 2 ДОН, дивизии оперативного назначения, наши дембеля вовсю тащили караулы в Дагестане, по границе с независимой Чечней, а мы топали строем и выполняли все указания командира учебного центра. И, вот ведь, указания никак не готовили нас даже к возможности воевать.

Учебный центр прятался за станицей Ахтырской, с одной стороны прикрывшись длинными лохматыми сопками, а с другой – огибаемой холодной быстрой Абинкой. Вокруг колосились и зеленели поля, посадки, сады и виноградники, где всегда найдется место для дармовой рабочей силы. Чеченская война, закончившаяся два года назад, ни хрена не стучала в сердце командира КМБ, как пепел Клааса у Уленшпигеля. Нашему подполковнику куда интереснее ТП ВВ, тактической подготовки внутренних войск, были лесоповал, аренда пополнения сельхозхозяйствам и помощь местному батюшке, строящему церковь.

Все утренние построения заканчивались одинаково – обязательным распределением всех по нарядам, чуть ли не в духе «Приключений Шурика». Другое дело, что никто добровольно никуда не рвался. И уж, совершенно точно, никто не рвался на чертов лесоповал, но туда, черт знает почему, всегда отправляли взвода первой роты.

Мы, запахи, ворчали, матерились и делали вид, что все хорошо. Душу отводили только в сортире на перекурах, делясь мыслями. Молодость частенько видит и делит всё на черное с белым и никто из нас не понимал – как было бы, окажись мы вместо просторов Кубани где-то в городе, верно?

Уже потом, перед и после первой командировки, после второго Дагестана, стало ясно – ППД, пункт постоянной дислокации, Краснодар, улица 1-го мая 230, так себе место расположения. Тереться в нескольких кирпичных зданиях бывшего технаря удовольствие ниже среднего, если уж честно. И потому наш учебный центр, наверное, остался в памяти чуть лучшим, чем был на самом деле.

А на самом деле…

Звездели, что раньше вместо центра тут было что-то типа зоны-больнички, где собирали всех чебурахнутых на голову зэчек с Юга. Мол, вон та двухэтажная халабуда у сортира это ваще изолятор. А все остальное – корпуса, где держали этих бедных баб.

Изолятор пользовался популярностью у спецназа по двум причинам.

Первая была насквозь прозаичной. В отличие от нас, ганцев, спецы тренировались постоянно и жестко, являясь лицом полка и вообще. На краснокирпичном здании они отрабатывали штурмовые спуски, съезжая с крыши на канате и лихо паля в окна холостыми.

Вторая была смешнее и жутче, проходя по спискам давно забытых в детстве Черной руки, Красной простыни и остальной детской коллекции трэшака. Мол, в этом здании какой-то зэчке как-то и кто-то отрезал к чертям собачьим голову. И, сами понимаете, с тех пор душа ее, не знающая покоя, ходит и ходит по пустым комнатам, лестницам и подвалу, держа в руках ту самую голову, леденяще смотревшую вокруг мертвыми бельмами, ищущими живых. Все, конечно, происходило ночью и спецвзвод типа, даже забивался на сигареты – кто просидит там до утра. Было такое или нет – хрен его маму знает, никто из нас не наблюдал поседевших и мужественных будущих разведчиков, выходивших с первыми петухами из мрачного и овеянного дурной славой корпуса.

- Счет! - Снова командовал Стёпа, и мы шли, и шли, и шли по плацу, нарезая по нему квадраты. Именно квадраты, какого черта нам ходить строем кругами?

Нам выдали новые комки, продержавшиеся аж до Дагестана и возвращения оттуда. А наши кепки-афганки, говорившие про все наше состояние «душья», светили остальным военным покруче красного цвета светофора. Или, вернее, зеленого?

До присяги оставалось около трех недель и нас вовсю пользовали на дежурства по столовой, на помощь по стрельбищу, на тумбочки дневальных и на все остальное. Остальное, само собой, включало те самые шахер-махер командования, имевшие совершенно меркантильную основу и доведшие кого-то до цугундера.

Сто дней до приказа

- Держите, пацаны. Ща стодневка же...

Мы служили меньше месяца, стояли посреди городка Абинск и смотрели на блок «Ростова», три пачки ЛМ, бутылку водки и какой-то хавчик в пакете. Пакет держал молодой и чуть подвыпивший парняга, рассматривающий нас с полным пониманием незавидной духанской судьбы.

- Стодневка, да, - сказал Медведь и взял пакет.

Это вовсе не романтика, несмотря на глупую песню девяностых-нулевых. Это стандартная традиция, уходящая своей бородой в тьму Советской Армии. Такая же, как дембельский альбом с калькой, фольгой, шинельным сукном на обложке или парадка, превращенная к увольнению в штучное чудо от кутюр, с его аксельбантом, стоячим воротником, толстыми проклеенными шевронами и все такое.

В девяностых стодневка могла превратиться в Ад с жупелом, концлагерь и даже что-то похуже. Тут все зависело от, собственно, дедов, перешедших в дембеля и духов, попавших служить в эту счастливую пору. Молодые организмы, мучающиеся от безделья, поху@зма офицеров и отсутствия настоящей службы, выдавали на гора… Да чего только они не выдавали.

Рано утром на опушке соловей пропел кукушке

Чик-чирик, хуяк, ку-ку, скоро дембель старику

Сказку духи учили, она въедалась в мозг на всю жизнь, а ее удивительные и полные суровой романтики строки, вроде «бабы с пышною пиздой», «море водки, пива таз», жестко регламентировали все необходимые воину удовольствия.

«Кто не был, тот будет, кто был – не забудет, 730 дней в сапогах…»

Строки, за неимением возможности отлить в граните, полагалось красиво вывести в самом начале блокнота, позже украсив обязательной картинкой армейского быта. Дальше опция могла не сработать, но все же кто-то мог и старательно заполнять блокнот до самого дембеля поджидая приказа, выданного военника и добра, хранившегося в каптерке, машине или даже клубе.

Заявленные два календарных года совершенно не обязательно проводились именно в сапогах. Сапоги не считались серьезно-крутым аксессуаром и явно не подчеркивали статусность владельца. Нормальные пацаны обязаны были носить берцы, отбивать кепки, превращать нитки подшивы в невесомо-прекрасную в своих геометрических фигурах «паутинку», пользовать начищенно-напидоренные бляхи старых кожаных ремней и вообще.

На стодневку брились налысо и раздавали свое масло духам, почти как всякие там князья шубы с боярского плеча своей дворне лет триста назад. На стодневку даже некурящие дембеля страстно желали сигарету с фильтром и количеством сокращавшихся дней вечерком под подушку. И, не находя, обижались.

- Дедушек не уважаете, духи?!

Лёва Николян, старший сержант и дембель, иногда толкал меня после отбоя и звал покурить. Он не дымил и его Бонды, ЛМ и остальные «нормальные» сигареты уходили в мою пользу. Лёве хотелось поговорить про кино и баб, а самые вкусные и свежие новости все же были у духов.

В городке Абинск мы ждали машины с колхоза и на нас троих наткнулся полупьяный водила, оттарабанивший свои семьсот тридцать несколько лет назад. Он скомандовал «стоять не расходиться», исчез на десять минут и появился, блаженно улыбающийся от осознания правоты собственного хорошего дела. И протягивал нам пакет.

- Держите, пацаны. Ща стодневка же начнется.

Мы смотрели на блок «Ростова», три пачки ЛМ, бутылку водки и какой-то хавчик в пакете. По духане морали и философии не наблюдалось ни у кого.

- Стодневка, да, - сказал Медведь и взял пакет.

У нашего призыва, в основном, не случилось признаков дембеля. Форма, если уезжала с нами, в основном была без всякой красоты, либо вообще своя, старая и заношенная. Стодневки у нас не случилось, в отличие от сутки за трое и отправки основной партии по домам в феврале, вместо апреля-мая-июня. Сигареты с фильтром мы просто покупали в селах или просили привезти местных, катавшихся у блокпостов, охраняемых нами же.

И, наверное, это было правильно.

Стволы и броники

- А когда стрелять? – поинтересовался Славка у Стёпы.

Наш замок, получивший с утра по самые помидоры от командира, явно желал бы съездить Славке в ухо, но… Но не стал.

- Тебе десять патронов дадут, вот и вся твоя стрельба, запах. Смотрю, бойцы, вам не терпится ствол в руках подержать? Ничего другого подержать-подергать не хочется?

Взвод молчал, осознавая собственный косяк и ожидал наказания. Утром, на пробежке, взвод окучил сержантов-слонов и срезал, заканчивая зарядку. Все бы ничего, но вмешались два обстоятельства: наличие комроты у мостка, ведущего в учебный центр и отсутствие заместителя командира взвода, решившего немного дольше давануть на массу, передав бразды управления нашим стадом только-только прибывшим сержантам.

Командир роты, с самого утра выглаженный до состояния «порезаться можно» от складок кепки до клапанов кителя, в своих зеркальных берцах и ремнях портупеи с планшеткой, смотрел на нас как на бабуинов, стоило нам вывалиться из кустов. Кусты говорили о плохо проведенной зарядке как об очевидном.

- Взвод в расположение, сержанты ко мне, с командиром взвода и… - он поморщился, не обнаружив замка. – И его заместителем. Бегом!

Вообще, дело пахло керосином. Взводный наш мужик хороший, а теперь мы его подставили. Даже стало обидно-напряжно в ожидании неотвратимости наказания за залет.

- Кто у вас командир? – поинтересовался только приехав Плакущий. – А, Сепыч, маленький рыжий буйвол…

Почему Сепыч вдруг стал буйволом так и осталось непонятным, в отличие от маленького и рыжего, так оно и было.

И вот теперь, на утреннем разводе, получив порцию очень свежих от него, отправившегося вместе с ротным выгребать от командира учебки, мы остались один на один с очень, очень-очень, злым Стёпой.

- Чо напряглись, тела? – Стёпа прошелся вдоль нас уже раз в пятый, на глазах бронзовея и наливаясь яростью. – С сержантами после отбоя поговорим, а вы пока расслабьте булки, сынки и не писайтесь. Вопросы есть?

Тут Славка, может от общей моральной усталости, может желая разрядить и спросил про «стрелять». Стёпа явно не заценил такой бурый подкат.

- Не терпится? Вот ты у меня, как оружие в КХО привезут, постоишь со стволом на тумбочке. Влюбишься в него, точно тебе говорю.

И как в воду глядел, хотя стоять на тумбочке со стволом Славке все же не пришлось. Нам тогда даже штык-ножей не выдавали, те присутствовали только у дежурных по КПП, контрольно-пропускному пункту.

Стёпа оказался прав, но поняли мы это все намного позже, кто по приезду в полк, кто по прибытию в Шахты. АК-74М и самые легкие броники, «Кора», полюбились по самые помидоры.

В ППД, пункте постоянной дислокации, дежурства с караулами в смену выходили по два часа. На выездах счет шел от трех, а потом, в Чечне, стояли иногда как выходило, если только-только переехали снова.

Свои первые два часа караула, у штаба 2 дивизии, помнил всю службу. Бронежилет «Кора», легкий, с липучками и даже подкладкой для плеч, тянул вниз, согласно закона притяжения и непривычки к такой байде. Подсумок с магазинами оттягивал ремень, а по диагонали наверх, на правом плече, висел тот самый АК-74М, клевый, черный, с пластиком вместо деревяшек и убийственно тяжелый уже к концу первого часа.

Так что Стёпа, в очередной раз, оказался сильно прав и на какое-то время, оказавшись в полку, любовь между нами, оружием и экипировкой с амуницией была очень жестка и немного смахивала на БДСМ. Пока, само собой, мы не привыкли.

Огребли ли сержанты? Да. Получили ли мы? Так точно, целую спартакиаду на следующее утро, с отжиманиями, полтора, бабочками и приседаниями. Даже отдыхающие в сторонке спецы со своим спецвзводом явно нам сочувствовали… Сперва. А потом решили включить режим соцсоревнования, устыдившись выдержки нас, обычных ганцев, и отправили своих штурмовать сопку. Отсюда и до верха, бегом марш, возвращаемся и еще два раза. Спецвзвод явно не был нам благодарен.

Санчасть

О-о-о, в рот мне ноги, санчасти в\ч девяностых, что за чудные заповедники, привечавшие у себя всех подряд. Сюда шли жаждавшие закосить, захаживали эротоманы, смотрящие на крепкие смуглые щиколотки ефрейторов и сержантов контрактной службы, носивших форменные юбки и короткие халаты, брели настоящие больные, признаваемые косарями и потом попадавшие сюда почти при смерти.

- Сколько?

Сколько мерилось не в граммах, а в миллилитрах, передаваемое не ночью, а на перекурах, чтобы никто не спалил, и измерялось в градусах. А в чем еще можно измерять настоящий медицинский спирт?

Здесь царствовала медицина, имевшая на вооружении всякие интересные методики, такие, что гражданским больничкам оставалось лишь завидовать. Зуб даю, так и было.

Стрипуха? Стрептодермия возникала не сама по себе и ее не случалось в Красе. Но на выездах, не успеешь глазом моргнуть, вскакивал пузырек, чесался, превращался в коросту и… И все, она росла, росла, росла, болела и текла кровью из-под себя. Что делать с такой напастью? Тоже мне вопрос…

Отодрать, замазать зеленкой, приступить к следующей. Да, они росли, если запустить, превращаясь в настоящие соцветия. Кузя, бедняга сержант один-семь, зарос ими почти до ушей и загремел в санчасть ТГ-6 на неделю, с обязательными отдираниями, замазываниями и наблюдениями за несчастным.

Осмотр свежепризванного мяса на КМБ? О, мать его, да…

На медосмотре приписной комиссии 96-го года стоматолог, обнаружив у меня больные шестерки, выписала направление на лечение. Военкомат взял под козырек и меня направили лечиться. С мышьяком, без обезболивающего, с прочисткой и пломбированием каналов. Перед глазами вертелись звезды, приходилось терпеть, но свое спасибо тёте-врачу сказал уже на КМБ.

На КМБ всех, имевших кариес на 6-7-ках лечили очень просто: отправляли удалять их к чертовой матери. Прямо в кунге, темно-зеленом ГАЗ-66 с коробкой полевой медицине на раме. Воду таскали просто с реки, кунг ходил ходуном, выплевывая перекошенного беднягу с кровью в уголках рта и по лестничке поднимался следующий.

В самом начале нашего курса молодого бойца головной болью санчасти учебного центра стали наши ноги. Портянки и сапоги не прощают плевков в свою сторону, превращая пятки с пальцами в кашу, стоит отнестись к наматыванию куска ткани как к чему-то ерундовому.

Вместо красоток в халатах в санчасти учебного центра обитал Макс. Макс был лопоух, большенос, силен и суров, пряча суровость под постоянным гыгыканьем и смехуёчками с пиздахаханьками. Думаете, средства отличались от стрептодермии? Вы ошибаетесь, они были как близнецы, но меньше желающих посетить Макса от этого не становилось.

Макс лечил наши нечаянные хворости, отслеживал косарей и либо сдавал их назад, сержантам, радостно потиравшим руки, либо шел на сговор. Все зависело от умений больного, неожиданно оказавшегося в ведении санинструктора. Расул задержался у него на полгода, только ко второму Дагу приехав в полк.

Санчасть девяностых в армии это… это что-то с чем-то, и не приведи Господи вам там оказаться после всего, что есть сейчас.

Шедевр кулинарии

- Сбивая черным сапогом с росы прозрачную росу…

Французский луковый суп – это просто. Одна луковица и ведро воды.

На самом деле луковый суп штука серьезная и делать его может далеко не каждый повар. В столовой нашего полка, явно следуя мировым кулинарным трендам и думая о звезде Мишлен, над его рецептом не заморачивались. Делали ровно как указано в первом абзаце. Ну, может лука было больше. Хорошо, лучок хоть поджаривали.

- Наш караул идет пешком и каждый к своему посту…

ППД – пункт постоянной дислокации, то есть, сама часть. Наша стояла в Краснодаре, напротив краевой клинической, на территории какого-то бывшего технаря. Вокруг, растилась бурьяном и посадками, раскинулись огромные пустыри, где нам выпадало учиться воинскому делу. Если проще – сайгачить там с нашими железяками, сдавая зачеты на бег с трубами. Трубы были не против, плечи у стоящих под соплом – все же не особо. Хуже, наверное, приходилось только минометчикам с их плитами. Но речь не о том.

У нас имелся периметр с вышками, постами и всем прочим, находящимся внутри. От автопарка до склада арт-тех-вооружения. И, само собой, все это следовало охранять. С помощью, естественно, караула. Ну и, до кучи, в караульном помещении имелась кича, где содержались задержанные. Полковая гауптвахта, одним словом.

В ПВД, пункте временной дислокации, с караулами было сложнее, но в чем-то лучше. Смены по три часа, без всяких бодрствующей-отдыхающей, одни стоят, другие спят, когда есть возможность. В Красе нас выставляли на два часа, потом сколько-то собирали потом тебе полагалось еще два часа сидеть, бодрствуя, а только потом отбиваться на огрызок, едва умещающийся в час-двадцать, не более.

Именно там, вовсю служа в батальоне, не подозревая о переводе и разглядывая в телевизоре клип прекрасной Шании Твейн, где та бродила по дороге, тормозя одного крутого мачо за другим, познакомился с шедевром французской кулинарии в изложении полковой столовой.

- Налетай, епта, - сказал кто-то из старослужащих и зачерпнул чая из бачка, притараненного дежурной сменой столовой. К двум большим бакам с горячим старослужащие почему-то не шли. Мы, духи, отправились, усыпленные сказочным запахом поджаренного лука.

Правильнее, конечно, пассированного, но в случае с тем супом кроме «поджаренный» никак и не скажешь. Где-то в глубине мутно-желтоватого варева плескались редкие жемчужинки какой-то крупы, и, темнея кольцами, лентами и прочим разнообразием формы, густо плавал лук.

- Помои, - сказал краснодарец Чайка и вздохнул. Мы вздохнули вслед и начали разливать. Помои, не помои, через три часа нас ждал осенний Крас, мягко идущий весь день дождь и смена в моционе, чавкающая и шлепающая под сапогами.

Французский луковый суп, сдобренный половиной положенного хлеба, превратился в натуральную тюрю и залетел на оценку «почти ништяк».

- Охренеть, они ведь жрут, - сказал очередной Жан из старослужащих, на этот раз обычный батальонный ганц. – Может, ничего?

Потом большая часть нас умотала в Даг, где в столовой давали всякое дерьмо, но не такое пустое, как ночная еда для караула.

Уже в дивизионе, спустя полгода, нам выпало идти в караул. Одновременно со сдачей крови в краевой клинической. Мы бодро промаршировали туда, отлежали положенное время, слив не минимум, а, как взрослые, максимум, не менее бодро вернулись в полк и легли спать. На полтора сраных часа, после чего, само собой снова строем и с оружием, отправились менять пацанов с соседней батареи в караулке.

Не знаю про нормы медицинских дел после сдачи максимального возможного количества крови, но командование полка отнеслось к совмещению процедуры с караулом совершенно привычно. То есть, никак. И ночью, благоухая Францией, подсолнечным маслом третьего раза использования и прекрасной кубанской цибулей, в караулке возник он…

Французский луковый суп. Одна луковица на, мать его, ведро воды.

Сочинцы

Сочинцы – ни разу не жители города Сочи, где темные ночи. Это солдаты, решившие прервать срочную службу в армии с помощью простой штуки. Самовольного оставления части, СОЧа. Вот потому и сочинцы.

Не знаю, как в нулевых или в десятых, но, думаю, бегунки были, есть и будут, даже когда армия вдруг станет контрактно-профессиональной. В девяностых парни, решившие намыстырить лыжи выскакивали каждые полтора месяца, а то и чаще. И это уже в части, после присяги и полугода службы. Что тут говорить о КМБ?

- Строиться! – ворчал недовольный Стёпа и ходил как на шарнирах.

Взвод строился, сержант Григораш где-то проеб… потерялся и Стёпа злился еще больше. Наконец наш курносый и смуглый, как блондин-негритенок, Григор, появился.

- Залет, товарищ сержант, - Стёпа сплюнул, - вечером поговорим.

Вторая учебная рота строилась взводами, офицеры начали появляться из штаба как муравьи из муравейника – сразу и живо. Наш взводный, весь красный из-за солнца и собственной бледной кожи, катился к нам колобком.

- Так, воины! – невысокий и рыжий, он мог басить как самый настоящий буйвол. – Выходим в сторону сопки и идем, не расходясь, в сторону станицы.

- Соч? – поинтересовался Стёпа.

- Да. – буркнул взводный. – Ищем одинокого солдата, бойцы. Точнее – ищем все, что он мог скинуть. Ну, или, мало ли, вдруг сидит и ждет, пока его найдут?

Мы, уже почти не запахи, гордые таким доверием, ничего не думали и прост пошли в указанную сторону.

- Попал дурачок, - поплевывал Медведь, - найдут и кабзда. В штрафбат отправят а там ему конец. Опустят или еще чего.

- Чего еще чего? – странно посмотрел на него Славка. – Чего тут может быть хуже?

- Э, расслабились, воины! – Григор, взъерошенный после перекура со Стёпой в сторонке, носился вдоль взвода как ужаленный. – Бегом на сопку не хотим, а?

Бегом никому не хотелось, все заткнулись и молча пыхтели в горку. Идти пришлось недолго, гнать на самую макушку никто не собирался. Туда отправили, заодно и тренироваться, спецвзвод.

- А почему именно сюда? – поинтересовался Яша.

- Видели его, когда через забор отправился. – Взводный остановился. – Оправиться, перекурить и вперед, бойцы, время не ждет.

Наши молодые легкие справлялись с подъемом, пересеченной местностью и «примой», пихаемой в них. Мы дымили, сержанты что-то обсуждали в сторонке, а взводный просто стоял и смотрел, заложив руки за спину.

Нашего взводного сержант Плакущий как-то обозвал «маленьким рыжим буйволом». Буйволиного, кроме сурового баса, прорывающегося временами, не наблюдалось. Это потом стало ясно, что старлей на самом деле минометчик и умеет тягать железо – куда там бойцам. И вынослив, как тот самый буйвол.

Нас пока было ровно тридцать самарских и мордовских пацанов. У нас никто не бегал и вроде не собирался. За неполные пару недель с каждого стекло сколько-то килограммов и мы, вне разницы в росте, смотрелись одинаково: не худые, а тощие, уши торчат из-под желтых кепок, на пока новых комках – почему-то красные пехотные шевроны дизайна Советской армии. Ну, да, фляжки еще, командование без них передвигаться не разрешало: Кубань, лето, жара, вдруг с кем тепловой удар случится?

Тепловых ударов не случалось, хотя предпосылки имелись. Недавно, почти сразу после обеда, весь учебный полк, все четыре роты центра, выстроили на плацу. Мы торчали там с часа и до трех, с часа до трех лютого кубанского солнца. В обморок, под конец, грохнулось не меньше пятерых. Я сам едва выстоял, удивляясь метаморфозам комка Медведя, стоявшего впереди. Темные пятна на нем, как-то неожиданно, становились красным, а зелень желтела.

Потом, когда все же распустили, половина отправилась блевать к сортиру, сержанты-слоны от нас таких не отходили, а деды, куря в стороне, матюгали все командование: от полкового до дивизионного, из приезда которого нас и выгнали.

- Отдохнули? – взводный повернулся к нам. – Пошли.

Мы шли цепью, иногда останавливаясь у густых кустов. Сбоку шел первый взвод, с левой стороны, вдалеке, шастала вся первая рота.

Кубань сладко пахла летом, стремительно рвущимся к своему экватору, июлю и присяге через недельку. Солнце припекало, в траве трещали то ли кузнечики, то ли южные цикады, а в небе, раскаленно-белом, осоловело нарезал круги какой-то упорный крылатый любитель грызунов.

Когда взвод добрался до садов, стало ясно – никого мы не найдем. Но приказ есть приказ, мы шли дальше, пока не уперлись в грунтовку, за которой уже виднелась Ахтырская.

- Трщ стршй лейтенант, дальше пойдем? – поинтересовался Стёпа, явно заманавшийся искать какого-то мамкиного идиота, решившего свинтить от выполнения воинского долга. – Станица уже.

- Нет. – взводный оглянулся. – Назад, на ужин нужно успеть. Три часа искали засранца, а толку?

Толку не наблюдалось, да и вряд ли он бы был. Сочинца потом поймают краснодарские менты, почти у самого вокзала и, на вопрос:

- Родной, ты чего к пассажирским поездам, вместо товарных полез?

Он ничего не ответит. Его будут держать на гарнизонной киче, находящейся у нас, а потом отправят в суд. Что там будет дальше – знает он сам, военная прокуратура и давно закончившиеся нулевые.

Спецвзвод

- Полтора, - Стёпа смотрел на нас угрюмо и с огорчением, - кто в спецназ ещё хочет?

Руки звенели болью, спина ныла, физо шло своим ходом.

- Не, больше никто не хочет?

Мы хотели, молчали и даже не мычали. Юность брала свое, слово спецназ казалось чем-то крайне важным, а сдать нормативы считалось плевым делом. Но мы все ошибались. Вернее – почти все.

- Спецназу – тэ!

Где-то через четыре недели, с тремя будущими разведчиками и двумя спецами мы гасились на речке. Абинка – речка мелкая, но рядом с частью течение вымыло настоящую яму и в нее можно было нырять.

КМБ прошел экватор, треть пацанов уже укатила в учебки, кто на сержантов, кто на мехводов, кто еще на кого-то. Спецвзвод, пока сохранявший монолитность, собрали вместе, просеяв пацанов через сито сдач.

- Разведке – тэ!

Это кто-то из них сигал в ту самую яму с водой, адски-ледяную, несмотря на летнюю кубанскую жару. К «тэ» их уже приучили и пацанам оно нравилось. Глупая юность берет свое везде и мы с кем-то из пацанов примеряли ему татуху. Ну, вернее, конечно, портак или наколку. Сделать ее мне не довелось, духам, даже со спецвзвода, такое не положняк, но картинка получалась красивой.

- Не хочешь еще раз попробовать? – спросил Мотор.

Я мотнул головой и продолжил тратить шариковую ручку, превращая плечо крутого перца, ждущего сдачу на «краповые шнурки» во что-то угрожающе-воинственное.

Через отбор в спецвзвод прошло не меньше трети всего призыва. Вызывались через одного, после бесед со срочниками в разноцветных беретах сколько-то отсеивалось.

Бег, снова бег, физо, бег, тренировки перед грядущей сдачей. Всех пугали спарринги, все косились на огромного Рому с разведки и раскачанного Жана со ГСН.

Стёпа, наш замок, слушая пустопорожний трёп про их физические данные, докурил свою подписанную дембельскую и парой предложений объяснил нам всё необходимое.

Рома здоровый, но не дерется, Жан раскачанный, но берет только весом, а вот Бек, невысокий и худой, машет руками аки вентилятор, прыгает как кузнечик и бьет точно в цель. Совсем как Пуля из еще неснятого «ДМБ». Все просто – Бек умел в бокс, являясь КМС до армии.

- Эвон чо да как, - согласились мы и отправились спать. С утра бежался первый кросс.

Я помер после второго. На Кубани кроме жары случаются воистину тропические ливни и именно такой довел меня до цугундера, то есть кашля, температуры под сорок и санчасти КМБ.

Когда Макс, санинструктор, отодрал мне мозоли на ногах, не пожалев йода для шлифовки, возвращаться в спецвзвод уже не хотелось. Было стыдно, не перед пацанами или спецами, а перед собой. Вот только селезёнка, ёкающая как у коня во время всех этих пробежек, говорила сама за себя.

Из всех наших со взвода остался только Старый. Старый, в свои 25 как-то залетевший в армию, подходил к делу серьезно. Бегал, отжимался, скакал бабочку в Купере, готовился надеть перчатки и выйти в круг.

Перед сдачей его отправили дать звездюлей кому-то из соседнего взвода. Выбрали ткнув пальцем, Старый зашел за ним в курилку у сортира и вышел оттуда без желания идти на сдачу. Не, звездюлей он накатил, возраст и здоровая злость сделали свое дело, но Олег вдруг передумал.

На следующий день пацаны бежали, сдавали Купера, четыре захода по десять подходов на четыре упражнения. Потом тех, кто оказался допущен до перчаток, по одному запускали в круг. Смотреть разрешалось всем, кто-то скалился над не прошедшими, кто-то охреневал от почти натурального избиения.

Спецы, отдать им должное, поддерживали всех, даже если только что самолично разбили кому-то нос. А потом в круг вышел Толик. Толя был чуть выше боксера Бека, ниже Жана где-то на голову и куда меньше в габаритах чем звероподобный старший разведчик Роман. У Толи имелась особенность – он закончил физкультурный факультета кубанского педа и преподавал экзотичное мордобитие сават.

После улетевшего в сторону Ромы в круг вышли Бек и Жан. Это им не помогло, а Толику хватило трех ударов ногами. Он остался в разведке.

Тогда, на сдаче, я болел за Маугли. Талгат, при своих метр-шестьдесят, если не меньше, ногой выбивал верхнюю дужку двухярусной кровати и спокойно садился в оба шпагата. Талгат мечтал о краповом берете, как у брата.

Он его получил. За Дагестан августа 99-го, без сдач, за пролитую кровь, свою и чужую, за ранение и за тот бой «Вятича», где пацаны оставили своих.

Но сидя на берегу Абинки мы этого не знали. И когда пришла очередь Талгата, то он прыгнул в ледяную кавказскую речушку. И, само собой, с:

- Спецназу – тэ!

Наколки-татушечки

Армия с татухами связаны навеки, ровно Болик и Лёлик, огурцы с помидорами или пельмени под водку. Почему именно так – сие тайна великая есть, но дела, уверен, и сейчас обстоят именно так. А уж в далеких девяностых, после испарившихся замполитов, Ленинских комнат да комсомола, партаки жили с нами постоянно.

Черепа в беретах, черепа с кинжалами, черепа с калашами, патрон, разрезанный пополам и оплетенный колючкой, кулаки с автоматами на фоне звезды, летучая мышь поверх земного шара, конечно же – группа крови, «кельтский» узор и латинско-немецкие утверждения типа готическим шрифтом. И, совершенно отдельно, на плечах, лопатках, груди и даже почти на всех прочих местах – скорпионы. Этих тараканов мог бить с закрытыми глазами, точно вам говорю.

Гелиевые ручки дарили нам целый спектр необходимых цветов, пусть самыми важными были черный, красный и, изредка, зелёный. Самые упёртые, альбо упоротые, желали хардкора. Жжёнка, чёртова копоть от каблука, собранная на стекло и снятая лезвием, разбавлялась одеколоном. Желающим бодяжить это шайссе аутентичной мочой – шли лесом.

Мой дембель Вова, сумевший затащить меня на месяцок в клуб и потом покрутивший пальцем у виска в ответ на мое желание ехать в Дагестан, кое к чему приучил. К самой обычной канцелярской туши, желательно концентрированной, разбавляемой за-ради оттенков черного цвета и остававшейся чёрной даже спустя много-много времени. Это мне рассказали «Одноклассники» намного позже.

Но речь совершенно не о способах колоть партаки с татухами, речь о самих наколках, живших на коже личного состава нашего оперативно-бронекопытного полка.

Лёха, мой коллега-запах сташего возраста, гасившийся в армейке из-за шахер-махеров на гражданке, учился на ветеринара. Черт знает, имелись ли серьезные мутки за его плечами, и совершенно непонятно, как ветобразование связано с наколками, но Лёхе желалось жить хорошо. Собрав машинку из моторчика от плейера, черенка от ложки из алюминия, стержня и изоленты, Лёха решительно карабкался на вершину пищевой пирамиды 66 полка.

- Да ваще не вопрос, пацаны, - говорил Алексей и кивал навстречу пожеланиям старослужащих. – Надо только нарисовать, а это не ко мне.

Мне же, так уж вышло, мысль начать тренироваться колоть в голову не приходила. А вот рисовать – эт запросто. И не скрывать, понимаешь, своей тяги к данному виду искусства. - - На КМБ есть Лис, - на платформе краснодарского вокзала процедил нам «дедушка», - он вам матку-то вывернет наружу.

Лисов в 3703 по факту водилось штук пять, но познакомиться вышло с тремя, с каждым в свою очередь. Лис с Ахтырей был здоровенным и совершенно ошалевшим от безнаказанности РМО-шником, всю службу проведшим между сопок, прячущих наш учебный центр, стрельбище и свинарники подсобного хозяйства.

- Художник, сможешь скорпиона? – спросил Лис, глядя на меня с одной стороны как и полагалось деду – с большим градусом оху@шести, а с другой, как-то по-детски, выжидательно. Совсем как на Деда Мороза, читая стишок под ёлкой.

- Попробую, - сказал я, совершенно не зная – как рисовать эту членистоногую дрянь. И взялся за свою любимую ручку «Корвина».

- Ништяк, - сказал Стёпа, представлявший меня как антрепренер боксёра, - красавчик.

- Шарит, - сказал Лис, любуясь в крохотное зеркало на остро-многоногого милашку с задранными хвостом, - а хвост вверх чего-то означает?

- Армейская наколка, - знающе сказал ветеринар Лёха, - не зоновский партак. Аккумулятор?

Аккумулятор сняли с рации. Лёха накинул провода и дело пошло. А мы со Стёпой ушли на поверку.

Следующим вечером Лис поймал меня в курилке. Почему-то явственно запахло свежими звездюлями, но Лис был пацаном чётким, полагая – косяк точно не мой.

- Ты глянь, - сопел Лис, - это ж не клешни, а ключи на двадцать два, еп…

Я б сказал, что на шестнадцать, но спорить не решил.

- Ну…

- Может сам, а? – Лис открыл пачку «примы» и снова, на чуток, стал мальчиком у ёлки.

- Ну… - сказал я и начал лепить отмазы. Рисковать и тренироваться на нем, так-то, являлось форменными слабоумием и отвагой.

Следующей ночью пришлось зевать в нашей бане, наблюдая за повторными потугами Лёхи, вытирать кровь с чернилами, подрисовывать контур и высказывать мысли насчет теней, объема и прочей мутотени. Стёпа, ждущий сержантов-слонов, дремал на лавке и изредка требовал чаю. Благо чая Лису притаранили ажно два чайника.

В общем…

В общем за машинку взялся черед пару месяцев, в санчасти и тренируясь на медбрате. Ящерица, желаемая им, получилась так себе, но его устроила. А мне выпало подрудиться с машинкой до самого дембеля.

Байки

- Разведка там уже вовсю воюет…

- В полк привезли гробы…

- Сразу отправят в Дагестан…

Присяга надвигалась на КМБ стремительно, как тайфун Каролина на Новый Орлеан лет через десять. Мы отстреляли положенные патроны и зубрили текст, правда, запланированные работы на лесоповале, церковь в Ахтырях и колхозы никто не отменял. В общем, от самого курса молодого бойца нам оставалась зарядка, не больше. А полк, тем временем, уехал в Дагестан.

Хасавюртовские соглашения и подписи под ними уже не казались чересчур свежими, Будённовск еще не выветрился из памяти, а первая Чеченская, не так сильно терзая душу, немного отдалилась. Время штука такая, лечит многое, и хорошо, что не давая забыть.

Никто не задавался вопросом – что, собственно, полк забыл в Дагестане, на дворе закатывались девяностые, контрактников-контрабасов имелись крохи, и никого не смущала отправка срочников в зону СБЗ. СБЗ, служебно-боевые задачи, по документам оказались простыми: охрана границы РФ и как-бы независимой Чечни. Почему на куске дагестанской земли вместо погранцов торчали посты ОМОНа и СОБРа из России, прикрываемые заставами внутренних войск, нас не беспокоило. Родина сказала «надо», мы, ни разу не комсомол, сказали – есть.

Уже потом, на присяге, нам и родителям спокойно довели немного: да, полк выполняет поставленные задачи, да, ваши дети поедут туда, но не раньше, чем через 4-5 месяцев, обученные и вообще. Мы же совершенно не задумывались о самом простом: кто и чему нас, в конце то концов, начнёт учить? И когда, само собой. Было как-то не до того.

Чем б солдат не занимался, лишь бы только зае… утомился. Простая армейская истина, содержащая в себе исключительную правду. В идеале, наверное, такого следовало ожидать: занятий, учений, стрельб, нормативов и все такое. Работой «двойками» и «тройками» у нас озаботились пару раз и уже после второй командировки. Перед первой никому и в голову такое не приходило. Потому…

Потому КМБ жил под сенью дедовщины, бесплатных работ духов везде, где требовалось командиру учебки и всей каши, варившейся в головах черпаков с дедами, управляющих нашим стадом. Страшные сказки перед армейкой остались почти сказками. Почти, к сожалению, ведь как-то раз наш взвод, затаив дыхание, наблюдал натурального педального лося. Ну, а кач, приближающий к запасу, стал нашим постоянным спутником.

И сюда, в котел с лениво подкипающей кашей из пацанов, не достигших двадцати лет, начала вливаться вся дурь, полученная из ППД и творчески переработанная имевшимися комендачами из ВРДиКС, связистами и прочими, имеющими хотя бы какую-то связь с Краснодаром.

- Разведка там уже вовсю воюет…

Почему не воевала имевшаяся в наличии ГСН «Юг», еще не отправленная в Армавир, где образовали ОСпН «Вятич», было непонятно. Но байка, не выдерживавшая критики, того не требовала. Разведка, понимаешь, воюет. Как оказалось уже потом – разведка в основном вылетала на двух-трех бэтэрах за-ради «левых» наливников, гонявших с Чечни поддельный бензин. И если тогда стреляли, то больше попугать и в воздух.

- В полк привезли гробы…

В полк привезли одного погибшего бойца. Погиб он глупо, погиб из-за нарушения ТБ при работе с электричеством. Что-то не то сделал, схватился за оголенный провод и все, нет парня.

- Сразу отправят в Дагестан…

Сразу в Даг отправили дедов с черпаками, ближе к концу КМБ. С нами остались сержанты-слоны, а старослужащих отправили служить, занимаясь тем, чем и следовало срочникам. С некоторыми потом довелось встретиться уже там, на Первомайке, уехав через пять месяцев после призыва.

Да, Дагестан нас ждал, но байки о нем оказались дуростью. Как со штангами, которыми в полку убивали неугодных. Ложь, звездёж и провокация.

Стальной друг

Совершенно не помню – сколько патронов дали на первые стрельбы. Помню жару, полигон, деревья, где кое-как прятался от солнца взвод. Черные АК 74М привезли с Краса с партией сержантов. Они стояли в ящиках в КХО, где их никто, почему-то не охранял. Решетка, замок, взлетка казармы-ангара.

- Присягу учим! – ворчал Стёпа и проверял всю нашу увлечённость учёбой. А нам, само собой, желалось быстрее начать стрелять. Не сказать, что желание кажется глупым, любой пацан должен желать от жизни возможности выпустить пару-другую магазинов. Другое дело, что стрелять нам довелось нормально. Потом. А пока я лежал на сухой земле с сухой травой и держал в руках кусок стали и пластика, не зная главного.

Это АК-74М, калибра 5,45 мм. Простейшая, и очень сложная, конструкция и чудо инженерной мысли. Тяжелая с непривычки и очень удобная в ходе использования штука, порой просто незаменимая. И, что куда важнее, это твой друг.

Мне довелось пользоваться самым обыкновенным АК, без обвеса, трехточечного ремня, планок Пикатинни, подствольного фонаря и даже ГП-25. Ну, не положен подствольник, если ты не сержант, не говоря про службу в АЗДН. Я не жаловался, у меня имелся свой гранатомет, труба 73 мм калибра, бьющая точно в цель.

Мой черно-матовый друг катался со мной все время, что я сам таскался по приказу Родины на Кавказе. Не помню момента, когда его присутствие перестало ощущаться. Он тупо был рядом, на плече, за спиной или в руках и совершенно не мешал. Его чистку-смазку делалось автоматически и постоянно, ведь забыть собственный позор "духанки", с заклинившим "веслом" РПК-74, не выходило.

Точно знал несколько простых вещей о своем друге:

Он не подведет, если ты о нем позаботишься

Он не против трассеров в качестве третьего патрика, чтобы видеть - куда стреляешь, хоть ночью, хоть днем.

Он не особо любит "скрутки" из магазинов, вставленную просто так и лучше не делать их заранее
Он может не обладать пеналом в прикладе, но ветошь с шомполом, а также старая зубная щетка и масло легко это исправят

Он заставит тебя полюбить правильно регулировать ремень

Мой первый военник ушел вместе с уворованной кожанкой в 2000, но я долго помнил номер моего друга, вписанный в него. А теперь, ведь первого военника давно нет, все же забыл. И, пусть глупо, но это даже грустно.

А, да: АК-74 на самом деле очень прост. Тем и хорош.

Ничего этого тогда я не знал. Да и все остальные не знали тоже.

Не подозревали, что совсем скоро эти черные хреновины начнут оттягивать плечи или шею постоянно, и что мы будем их тихо ненавидеть, а потом, спустя еще сколько-то времени, перестанем обращать на них внимание. Что получится спать, есть, ездить и даже, если уж так вышло, ходить в кусты с ними же, не расставаясь ни днем, ни ночью.

Не думали о странном ощущении, появившемся на гражданке, том самом, когда тебе чего-то вдруг не хватает, как будто от тебя отрезали часть самого себя.

Не представляли, как сильно будет хотеться взять его в руки и, как совсем недавно, выпалить с магазин, просто расслабляя нервы.

Мы не знали об этом.

Мы просто стреляли.

Мы просто учили присягу.

Мы просто на самом деле начали службу.