Дневник Анны

От автора.

Дорогие читатели! По себе знаю, как нелегко расставаться с полюбившимися героями. Поэтому задумала бонусный роман в необычном формате. Это как бы дневник Анны Воеводиной-Муромской, вначале просто девицы Воеводиной, из старинного боярского рода, потом - княжны, и, наконец, княгини . Сильной ведьмы, верной жены главного героя, Михаила. Откровенный рассказ женщины о любви, пронесенной сквозь годы, любви, преодолевающей всепрепятствия. Любви сильной русской женщины. Писать буду неспешно, вдумчиво, не гонясь за продами "лишь бы написать". Так что наберитесь терпения. Параллельно буду дописывать "Боярина".

Эпизод 1й. (примерно 19 октября по нашему календарю)

Ну, здравствуй, девичий дружок, мой дневник. Второй по счету. Первый сгинул, сгорел в разоренной нашей вотчине на Дымковском озере. Сожгли наш дом окаянные шведы. Обитель Антониеву разорили, и к нам направились. Пришлось снова бежать. Второй раз уже. В первый бежали всей семьей, из Ладоги, когда ее обманом шведские наемники, франки, захватили. Наврали Воеводе, что присланы по договоренности их короля, Карла, с Василием Шуйским вроде на подмогу, их впустили, а они весь гарнизон перебили и захватили твердыню. Нас батюшка и отправил в Дымковскую Вотчину, под Тихвин, в тихом месте стоящую. Там нас папенька и нагнал. Зиму там прожили, а потом услышал папенька клич о том, что собирает князь Пожарский новое ополчение, поляков из Москвы гнать, собрал челядинцев, и пошел в ополчение и маменьку с собой забрал. И даже братика меньшого. Мы с ним весь год обучались у монахов из Антониевой обители, и латыни, и письму, и математике, и, даже франкскому у беглого наемника, франка, крестившегося в православие. Бабушка настояла. Мало ей латыни. Зачем русской девушке франкский? Но настояла, выучилась. Только как бы этот самый беглый франк не был лазутчиком шведским, иначе как шведы об Антониевой обители прознали, а уж тем более, о нашей вотчине? Так вот, забрали братика, отец решил, что пора ему воинскую науку познавать, монахи сражаться не научат. А в походе он его сам учить будет. Оставили меня с бабушкой Аглаей, которая уж совсем помирать собралась, все говорила, что к своему Юрочке, деду моему, ей пора. А тут ободрилась, распоряжаться стала, настояла, что бы я занятия продолжила. Девку, Гашку, выписанную ею из деревни ближней, Рыбежки, крестницу деда Юрия, к себе приблизила, учить стала хозяйство вести.

Год прожили, а ранней осенью следующего года налетели на Антониеву обитель вороги, шведы, разорили. Гашка весть принесла. Мы с бабушкой подхватились, собрались, и, как батюшка приказал уходя, сбежали почти в чем были в избушку дедову, охотничью, у того же Ландского озера, что и Рыбежка стоящую. Уже далеко были, когда увидели зарево над нашей тихой вотчиной. Надеюсь, успели наши челядинцы уйти в леса, как бабушка велела. Натерпелись страху, в лесу ночевали, без костра, хорошо, зверь по осени сытый, человека за версту обходит, не то, что весной. Без Гашки бы не управились. Она все окрестные леса с детства с отцом – лесником облазила, четко к избе вывела. Оказалось, батюшка, как предвидел, что избушка нам пригодится. И дров приказал запасти, и припасов навез. И солонины, и рыбы соленой, и муки, и круп, и овощей разных. Даже мед и бочонок квашенной капусты не забыл.

Протопили печь, холода уже наступали. Гашка в деревню сбегала, отца и дядю-старосту привела, они трех кур привезли, что бы яйца свежие были, мешок зерна для них, и снасти охотничьи и рыболовные, для Гашки. Договорилась бабушка, что, как снег ляжет, что бы они к нам не ездили, дорогу не торили, а случись что, Гашка прибежит. И остались мы втроем зимовать – куковать, батюшку и матушку поджидать.

А я в дедовом сундучке нашла и листы бумаги, чистые, и чернила, и перья, сшила из листов бумаги тетрадку, и решила вновь дневник вести, взамен утраченного в вотчине. Маменька всегда говорила, что это дело полезное. Забудешь что-то, глянешь в дневник, и вспомнишь! А еще это к порядку приучает. Вот, бабушка устала, прилегла, а я за дневник взялась, описать наши первые часы в нашем схроне.

Эпизод 2-й. (20 октября)

Изба у деда построена на совесть, просторная, кровать, правда, одна, но спать можно и на печи, к которой приделаны удобные полати. Зимой так даже теплее. Гашку пришлось устроить на лавке. Ничего, девица привычная, дома так же спала. Зато Агафья и воды наносит, и починит, если что сломается, и вершу в прорубь кинет, и силки на зайца поставит, не девка, а мужик. Бабушка пытается ее женской науке научить, да безуспешно. Сегодня хлеб пыталась испечь, и кашу сварить, получились булыжник и замазка, которой камни скрепляют. Так что ели вчерашнее, что из деревни захватили. Гашка разрыдалась, что она совсем нахлебница бесполезная. Пришлось утешать. Посидели, поговорили, напомнила ей, кто воды натаскал, дверь починил, а то ее перекосило и дуло неимоверно. Договорились, что каждый будет делать то, что умеет. Гашка, пока снегу нет, решила сходить в деревню, за теткой своей, старосты женой, что бы она обед нам сготовила. Бабушка на меня так внимательно посмотрела, и попросила:

- Слышь, Анна, хорошо, что снега нет, следов на дороге не видно, а как выпадет? Тропинка выйдет, и найдут к нам дорогу лихие люди. Сейчас в деревне беженцев от шведа много, и не все они свои, проверенные. Не надо, что бы к нам чужие шлялись.

Тут меня и осенило:

- Бабушка, а давай я попробую, поучусь готовить у тетки Степаниды! Она придет, покажет, а я все запишу. Ну, первые разы может не выйдет, а потом научусь. Не Боги горшки обжигают. Стану стряпухой, пока мы здесь хоронимся!

- А что, девонька, может и вправду, сможешь. Я по молодости умела немного, подскажу. Пусть Степанида вам с Гашкой покажет, как печь растоплять, как с ухватом управляться, а как готовить я подскажу. А Гашка пусть мужицкую работу делает, ну и посуда грязная, да стирка на ней будет. Нельзя тебе. Руки испортишь, женихов распугаешь. И знаешь, что еще, переодень сарафан, негоже в шелках у печи возиться. Испортишь. Надень холщевый, деревенский, и ладно будет.

Так и сделали. Но рубашку шелковую оставить пришлось. Неудобно было холстину на голое тело носить, натирала. Так что надевала рубашку старую, потертую, но шелковую.

Пришла назавтра Степанида, видно было, обрадовалась, что каждый день по две версты в один конец бегать не придется, барынь кормить. Учить меня стала. Сложнее всего было с ухватом управляться, но потом получаться стало. Лучше, чем у Гашки. И записала я роспись, что и как в горшки кидать, если суп, или кашу готовишь, что солонину вымачивать надо, и как тесто месить, на хлеб и на пироги. Тесто-то разное оказалось! Так что теперь я стряпуха! Кручусь, но пока получается кое-как. Но все равно лучше Гашкиной отравы.

Так что выучусь. Не собираюсь стыдиться черной работы. И в жизни пригодится. Кто знает, как она повернется. Тем более, я только готовить буду. Вся черная работа все равно на Гашке. Она и дичь потрошит, рыбу и овощи чистит, и стирает, и посуду моет. А то бабушка переживает, что я руки испорчу. Как будто замуж за белые руки берут! Да и рано про замужество говорить. В нашем роду все не по договору выходят, а по склонности сердечной. Ведьмы мы, только белые. А это значит, по доброй воле и по любви должны замуж выходить. За того, кто люб, а не выгоден. Иначе дар черным, вредным обернется.

Я тут бабушку спросила, как быть, если вдруг полюбишь не знатного отрока, или мужчину, а простого дружинника, или мужика. Она мне и объяснила, что по обычаю, проверят кандидата в женихи, и, если действительно между обоими чувства горячие, то возвысят жениха. Или деревеньку дадут в управление, служилым дворянином сделают, или в звании воинском. Был десятником – стал сотником. Но все же лучше, если девица склонность будет к знатному человеку иметь. Род-то у нас древний. Предки, что Воеводины, что Вындины испокон веков в верхушке земли Новгородской были. И участие в призвании Рюрика на княжение участие принимали. А это значит, род наш древней династии царской, сгинувшей. Да и одаренные силой чаще среди благородных встречаются. И как тут, мне, здесь, в глуши, жениха столь знатного да одаренного найти? А ведь пора наступает, пятнадцать годочков мне уже, невеста. Как подумаю, как это люди влюбляются, так дрожь берет. Бабушку спросила, она смеется. Говорит, «Любовь придет – и на печи найдет»! Я ей, что это не о любви, а о беде, опять смеется, говорит, иногда любовь, она хуже беды бывает. Господи, пронеси! Избавь меня от такой любви, что хуже беды!

Эпизоды 3-й - 101-й. ( по 1 февраля)

Вот и пролетели первые зимние месяцы, прокатились незаметно. Наступает последний, самый лютый, февраль. Пройдет, и весна уже на пороге. Сегодня свободная минутка случилась, села дневник писать. А то все времени не хватало, готовку осваивала. Освоила. Бабушка говорит, что не хуже, чем у стряпухи нашей, Маланьи, что в ладожском тереме осталась, выходит. Переживаю я за наш терем, за людей наших, как им там, при шведах! Уцелеют ли? Тревожно. Мы всю зиму так и просидели, никого не видели, ничего не слышали, что в России делается не знаем. Хотела уже бросить дневник писать, что писать-то, когда ничего не происходит, приготовила обед, поели, и все. И назавтра все тоже! Но бабушка велела, хоть строчку в день, да писать. Что бы счет дням не потерять. Вот у меня и появилось 99 записей, все как одна. «Учусь готовить, что сготовила, поели, вот день и прошел». Но счет дням веду.

Вот сегодня беда случилась. Залезла в сараюшку к курам лиса, Спохватились вовремя, прогнали, но успела потрепать одну несушку. Да так сильно, что не выжить ей было. Пришлось прирезать. Суп сварили. Жалко куру. Она, говорят, цыплят хорошо водила. Я так весны ждала, думала она на яйца сядет, цыплят выведет. Люблю я на маленькие комочки пуховые любоваться. Смешные они, трогательные. Сказала бабушке, та промолчала, а Гашка рассмеялась, мол, какие цыплята, петуха-то у нас нет! Не поняла, при чем здесь петух? Цыплята же из яиц, а петух только что «Ку-ка-реку» горланит. Яиц-то он не несет? Или несет? Когда мы не видим, и из них цыплята и выводятся? Спросила вечером бабушку. Она строго сказала, что она потом, как замуж выходить буду, все мне объяснит. При чем замуж и петух? Совсем запуталась. А бабушка вдруг уткнулась лицом в руки, и затряслась вся, как будто плачет! Я испугалась, воды ей принесла, выспрашиваю, что случилось, почему плачет. А она отнимает руки от лица, и оказывается, что не плачет она, а смеется. Даже хохочет. Гашка на нее посмотрела, и тоже расхохоталась. С чего они так смеются, не понимаю! Ладно, о петухе я все равно все узнаю, вот весной, попрошу Акима, старосту, привезти нам одного петуха. Скажу, хочу цыплят развести. И подсмотрю, несет ли петух яйца, потихоньку от нас!

Начало февраля лютое выдалось, морозы, метели, Гашка даже верши не ставила, соленую рыбу ели. Но не холодно в избе. Печь хорошая, только все равно, два раза в день топить приходиться, в сильный мороз. Бабушка старая, мерзнет. Иногда с печки почти не слезает. Я весны жду. Надоело уже. За окошком одна картина – снег, снег и снег. И не знаем, что в России делается. Но день прибавился, так что потихоньку с готовкой наладилось, меньше времени уходить стало, принялась за рукоделие. Для начала – вышивкой занялась. У меня давно две рубахи мужские в приданое, как положено, были скроены и сшиты, льняные, тонкого полотна. И одна шелковая. Вот, решила вышить. По нарукавьям и по горловине узор из оберегов пустить. А то лежат в приданом, репутацию мою портят. Ну а после – шелковую вышью. Так время быстрей и пролетит!

Только работать придется днем, пока светло. Папенька обо всем подумал, но не предусмотрел, что жить-то будут женщины! А чем им снежной зимой заниматься? Это мужики охотятся, сети под лед спускают, рыбу ловят. А потом, с мороза, выпьют хлебного вина для сугреву, и спать. А женщины, всю работу переделавши, за рукоделие берутся. Тут свет и нужен. Вино можно и при лучине пить, рука мимо рта чарку не пронесет. А если пронесет, то, значит, хватит. Пора на боковую. Так что завез папенька мало свечей. Только четыре дюжины. Даже на все три зимних месяца по одной в день не хватит. А для рукоделия, так две, а то и три зажигать надобно. Вот бабушка пересчитала свечи, и спрятала. Сказала – на черный день. Свечи хорошие, дорогие, восковые, не сальные. Мало ли что случиться. Так что стали по вечерам лучины жечь. Повечерять и при лучине можно. А работать при лучине, вышивать, только глаза портить. Бабушка крепко-накрепко наказала, что бы и не думала. Вышивай потихоньку, пока день ясный, недаром окошки в избушке не со слюдой, со стеклом, светло. Успеешь, все равно, женихов пока не предвидится. Так что шью потихоньку, и все получается. День прибавился, времени больше. Так что к концу Березозола, или, как на севере называют, Сухия (марта) все три закончу. Потом кружева плести стану. Показали мне бабы-умелицы в Ладоге еще, один узор, повторить хочу, а то забуду. Ну все, посмотрим, что завтра случиться. А то бабушка уже пеняет, что при лучине пишу, глаза порчу. Пойду спать.

Дорогие читатели, что бы легче было понять, в какой день писан дневник, решила к названию глав (эпизодов) приплюсовать даты по современному календарю. Напоминаю, все начинается в конце 1612, и продолжается в 1613 году и дальше, до 1648 года!

Эпизоды 102-134. (по 4 марта)

Вот и зима прошла. Даже у нас, на севере Руси светит солнце, пригревает по-весеннему, тает надоевший снег. Бабушка выбралась из избушки, прошлась до дорожки на Рыбежку, головой покачала. Села на лавочку под окошком. Я рядом с ней присела, спрашиваю:

- Ты чем недовольна, бабушка, смотри, солнышко, весна совсем. Скоро цветочки появятся.

- Хотела Гашку в деревню отправить, новости узнать. Дорогу вот, смотрела. Рано еще. Не протаяла до конца дорога. Останутся на ней следы. Надо недельку подождать. Что ты расстроилась?

- Надоело вот так, как мыши в норке сидеть, выжидать. Родители, даже брат младший воюют, неведомо, может их уже и в живых нет, а мы сидим, ждем чего-то. Может, помощь наша кому нужна? Рубашки закончила вышивать, довела приданое до ума. Вот, кружевом занялась, да кому это все нужно. Может, пойдем, сами узнаем, все-таки ты ведунья, можешь людям помочь, да и я, может кого из воинов присмотрю, понравится, вот дело и сладится.

- Воительница нашлась. Воины разные бывают. Одни невесту ищут, да побогаче, улестят, змеиным языком обольстят, как змей Адама и Еву, приданое твое цапнут, и спустят на пьянки-гулянки. А может и того хуже сделают. Богатой невесте себя осторожно надо держать.

- Бабушка, да не пугай ты меня, что, я уж совсем безголовая. Тоже ведунья, только не инициированная. Полностью даром не владею. Но хорошего человека от поганого отличить смогу.

- Ох, Анюта, сложно это, распознать, что за человек перед тобой. Есть, конечно, такие чародеи, что мысли, как книгу открытую читают, а самые сильные могут так человека зачаровать, что он куклой безвольной в их руках станет.

- Бабушка, страсти-то какие ты рассказываешь! Тогда почему никто не прикажет полякам да шведам убираться с нашей земли.

- Потому, что редок этот дар. Да и силу забирает немерено. Очень сильным чародеем должен быть такой человек. И умелым. Без умения не выйдет у него ничего. Нет сейчас на Руси никого с таким даром. Последнего чародея Иван Грозный извел. Хотел тот старец на царя повлиять, к добру склонить, а тот почуял, слабым, но все-таки чародеем был. У всех Рюриковичей склонность в чародейству была. Может, в каком младшем роду еще сохранилась. Ладно, подождем еще седмицу, если такое тепло простоит – оттает дорога. ,Узнаем новости, может, и свежатиной в деревне разживемся. Надоела солонина. Пойдем в избу. Солнце низко, холодать стало. Ужинать пора.

Так и не уговорила бабушку выбираться из схрона нашего. Надоело мне это сидение до ужаса. Прячемся неизвестно от кого. Зимой еще ладно, терпелось. Все равно никуда не выйдешь. А вот пригрело солнышко, и запросила душа перемен. Сердечко бьется, на волю рвется. И почему девушек не обучают ратному делу? Читала же книжки латинские, что были в наших же южных степях племена, где девушки отдельные отряды составляли, лучше мужчин сражались. Амазонками звались. Наездницами смелыми. А я ведь тоже верхом скакать обучена, да не так, как в европейских книжках, бочком на лошади, а в татарском костюме, по-мужски. И через препятствия прыгать, и галопом зверя с собаками гнать, все умею! Но все равно, все твердят – надо мужа найти, замуж выйти, детей рожать! А где его, мужа найти? В глухом лесу! Только за медведя замуж и выходить, да и тот еще не проснулся.

Может расхрабриться, одеться пареньком, косы обрезать, все равно, без помощи их и в бане не промыть, такие густые наросли, да и пойти в войско записаться. Не распознают же, если свободную одежду надеть, что бы грудь спрятать? Но бабушку жалко. Она же помрет от страха за меня! Не за то, что погибну в бою, а за то, что раскроют меня и чести девичьей лишат! Опозорю весь род Воеводиных. Тем более, там что-то страшное происходит, когда мужик тебя чести лишает. Троюродная сестрица, Ефросинья Вындина, после свадьбы такую страсть другим сестрам рассказывала, как в первый раз с мужем в одной кровати спать. Я еще малая была, меня прогнали, а я за печкой спряталась, и подслушала. Жуть! Ладно, посмотрим, все равно, жениха никакого нет, и не предвидится. Вот найдется, тогда и посмотрим, все ли так плохо.

Дорогие читатели, что бы было проще сопоставить страницы дневника с событиями романов "Боярыня" и "Боярышня" и еще не дописанного "Боярина", решила датировать записи по современному календарю. Первая запись - 19 октября 1612 года, последняя - пока не знаю даты, но год 1648.

Эпизоды 135 по 156. (по 27 марта 1613 года)

Человек предполагает, а Бог располагает. Долго ждать пришлось подходящего момента, что бы в Рыбежку Гашке сходить. Холодная весна выдалась. Как солнышко выйдет, так тепло, а ночью мороз, замерзает все, весь снег смерзается, и тает потом плохо. Так что долго ждать пришлось, больше 20 дней. Только к концу Сухия разрешила Аглая Гашке в деревню пойти. Собралась с раннего утра, по морозцу, что бы следов на протаявшей дороге не оставлять. Да и то, почти сорвался ее поход. Странное что-то произошло. Еще полдень не наступил, я в избе крутилась, пироги ставила. Гашка зайца вчерашнего разделала, решила я нас пирогами порадовать. Капусту порубила, яйца сварила, морковь нарезала и поставила начинку тушиться. Бабушка на лавке сидела, грелась. И вдруг, как волна по лесу пронеслась, и на южной стороне зарево полыхнуло. Выскочила я из избы, в чем была, вроде все тихо, никого, лес спокойно стоит. Бабушка прислушивается, вся в волнении.

- Бабушка, – спрашиваю, – что это было? Магическое что-то? Никогда такого не чувствовала!

- И не могла. Боевая магия это. Огонь и воздух вместе. Боевой маг заклинание бросил. Но какой силы! Давно такого не ощущала. Видно, где-то неподалеку бой идет. Неравный. Потому что в равном бою такой силой не разбрасываются. Это как последняя надежда – или пан, или пропал. Так как после такого удара сил больше у мага не останется. Тут или разом всех врагов порешишь, или все, больше уже не воин. Не стоит, наверное Гашку завтра в деревню отправлять, мало ли что. Надо всем вместе держаться, может, опять бежать придется!

- Нет, Аглая Сергеевна, как хотите, а идти надо. Завтра погода к вечеру испортится, похолодает и снег пойдет. Снова все следы видны будут. Надеюсь, успею вернуться до снегопада. А нет, там ночевать придется, и до вас уже утром добираться, тропами окольными.

- Посмотрим, если больше никаких ударов не будет, то значит, все закончилось. Как, только в деревне может, узнаем. А, скорее всего, никак. Схлестнулись два отряда, повоевали, и разбежались в разные стороны. Скорее всего, тот чародейский удар противника напугал. Только чей он был? На чьей стороне столь сильный чародей был. Хорошо бы на нашей. Сомнительно, что у шведов такой сильный одаренный имеется. Они, реформаторы, еще более жестко всех одаренных преследуют. И если у католиков для таких людей выход есть – в священники податься, то у лютеран и кальвинистов итог один – смерть. На кострах не жгут, за зрелищами не гонятся, поступают проще – вешают, или топят. Так что почти всех одаренных у себя повывели, а кто есть, так прячутся и так неучеными и остаются. Так что, скорее всего, наш чародей бил, такой удар не ученому не сотворить. Ладно, домой пошли. Вроде тихо все. Завтра утром решим, стоит ли тебе, Агафья, идти в деревню.

На том и пошли в избушку. Бабушка, правда, весь остаток дня выходила на крыльцо, прислушивалась. Но все тихо было. Уговорю ее завтра отпустить Гашку. Новости узнать хочется. Может, зря мы здесь хоронимся?

Хотя, если так близко от нас такая страсть творится, может и не зря. Все равно, пока не сходит Гашка в деревню, не узнаем!

Пироги так приготовить не удалось. Как-то проворонила я, что хлеб совсем закончился, надо печь. Пришлось булок белых напечь из теста для пирогов. Так что приготовила по одному пирожку, нам с Гашкой, капустный, а бабушке с морковью. Она их очень любила. Хотела еще Гашке с собой дать – она отказалась. К родне идет, не к чужим людям. Всяко накормят. Попросила только один пирог, что бы утром съесть, не возиться с кашей. Ну, я и нам с бабушкой по одному приготовила. Оставшуюся начинку на холод, в сени выставила, завтра снова тесто приготовлю, и пирогов напеку. А на ночь поставила квашню с ржаной мукой на черный хлеб. Прямо с утра второй раз замешу и испеку. Все переделала, даже успела вершок кружев сплести. Но тут стемнело, лучину зажгли, и я села дневник писать, пока бабушка не прогнала.

Эпизод 157, (28-е марта)

Рано утром, как только чуть рассвело, ушла Гашка в деревню. Я хлеб черный, ржаной, испекла, три каравая вышло, за пироги взялась. Обед почти готов, Щи суточные, вчерашние, на солонине, Они простояли ночь в сенях, разогрею, еще вкуснее будут. А на второе пироги с зайчатиной. Каша да пареная репа с рыбой надоела уже. Поставила тесто, взялась снова за коклюшки. Но не работается сегодня. Все тревога какая-то в груди. Я бабушку спросила, чует она что-то, или нет, а то мне тревожно. Она и ответила, что тоже за Гашку тревожится. А я вовсе не о Гашке. Меня вчерашнее чародейство так взволновало. Что там произошло? Чем закончилось. Ну, может Гашка вернется, да расскажет. От волнения перепутала нитки, испортила узор, пришлось распускать. А это труднее, чем плести. Нитки-то уже в узлы завязаны. Провозилась до обеда. Гашку ждать не стали, поднялся ветер, да снег пошел, да так густо, прямо зима. Права Гашка оказалась. Значит, не стоит ее сегодня ждать. У отца заночует. А мне все как-то тревожно. Вот, записала все в дневник, сижу, мысли какие-то в голову лезут. Да еще бабушка опять помирать на словах вздумала. Боится, что мне дар не успеет передать. Ну почему дар только замужняя принять может? Что в этом девичестве за тайна такая? Бабушка все никак лучину зажечь не решается, как будто чего опасается. На улице пурга, темнеет быстро. Писать уже невозможно стало. Отложу дневник. Просто посижу, по сумерничаю, вьюгу послушаю, может, что она мне навеет!

Вот, снова взялась за свой дневник, только спустя 3 дня. Надо отметить, что сегодня уже 160-й день пошел нашего сидения. Только последние деньки сидеть некогда было. Я все страдала, что сидим, ждем, а ничего не происходит. Накаркала. Такие события у нас, такие хлопоты, но не буду вперед забегать, обскажу все по порядку. Закончила я писать в последний раз, как уже упоминала, 3 дня назад. Как раз вечером того дня, как Гашка в деревню ушла, и метель разыгралась. Сижу я у потемневшего окошка, делать нечего, темно. Бабушка почему-то лучину разжечь не хочет, ну да еще не совсем стемнело, читать-писать нельзя, но в избе пока еще не совсем темно. Вьюга злится, ветер завывает, И вдруг послышался мне как бы человеческий голос за окном! Спрашиваю бабушку, слышала ли? Вроде «помогите»! кто-то кричал. Бабушка не верит, но прислушиваться стала. И вот опять, но уже слабее. Тут и бабушка услышала. Велела шубу одеть, платок, да топор взять. Вдруг это вороги! Засветила огарок свечной в фонаре переносном, на улице совсем стемнело, вышли. Метель, снег так и вьется, ветер, бабушка повыше фонарь подняла, свету от него мало, но видим, в сугробе кто-то ворочается. И опять «помогите»! крикнул. Присмотрелись, два человека, один лежит на каких-то лохмотьях то ли ткани, то ли шкуры звериной, второй одной рукой за эти лохмотья держится, второй на снег упирается, встать пытается. И платье на обоих, похоже, русское. Бабушка подошла к лежащему, посмотрела, говорит, жар у него, сильный. А так парень молодой совсем, даже усиков каких следует, нет. Занесли мы его вдвоем с бабушкой в дом. Тяжелым оказался. Но сдюжили. Я за его другом вернулась, вроде он поживее парня больного был. И правильно, встать пытается. Помогла, завела в дом, посадила на лавку, напротив печного устья, где теплее. Бабушка тоже вышла, шубы прихватила, в сенях сложила. Лохмотья тоже шубой боярской оказались, дорогой, чисто на соболях, только рваной. Бабушка окно занавесила, и свечу зажгла. Зеркало попросила, осмотреть болезного. Я у печи кручусь, раздула угли, поленьев подбросила, чугунки в печь засунула с водой. Бабушка так учила, если какая болезнь, или рана, то воды много потребуется, да и отвары готовить надо тоже кипяток нужен. Бабушка меня позвала, светить велела. Лицо хмурое. Кафтан на отроке расстегнула, бок у него кровью залит. Ранен. Но все равно, бабушка и грудь послушала, и в горло заглянула и помрачнела вся. Потом платок шелковый взяла, пальцем в горле у парня пошуровала, улыбнулась. Лоб оттерла, и, как выдохнула.

- Слава Богу, простая горловая жаба, не заразная. Видно, снега после драки глотнул. Сам разгорячился, вот и простудил горло.

Приказала мне нитки и иглы приготовить. И бабушка второго спрашивает, что он вроде постарше, чего не предупредил, что бы снег не ел? Тот отвечает, что его ранили, и он почти сразу сознание потерял. Тут бабушка меня отправила в сени, за бельем льняным, и за простыней, что бы на бинты порвать. Второй-то тоже ранен. Я только сейчас разглядела, что у него рукав весь в крови. Рука висит плетью, даже на скамью кровь капает! Бабушка успокаивает. Надо сначала с отроком больным закончить, жар сбить, да рану зашить. Я помогать стала. Бабушка хлопочет, а сама выспрашивает у старшего, как здесь оказались, кто такие. Так и выведала, что поехал младший княжич Муромский промыслы в Устюжине проверить, да рассказали ему, что дорога на Тихвин спокойная, и решил он с дружком к иконе Тихвинской съездить, да прознали о том шведы, и напали. Попытались в полон взять. Дружина отбивалась, коня под ним убили, а как он сознание потерял, друг его на своего коня взвалил и увез с места боя. Так что дальше было они не знают. Поняла, что бабушка хотела выяснить, кто чародейством ударил – наши, или шведы. Но тут она закончила рану зашивать и попросила помочь отрока переодеть. Я сунулась помочь, так она цыкнула,что неприличчно девицу на мужское естество смотреть. Как будто я его не видала! Помогала же маменьке братика купать! Но раненый поднялся, слова поперек не сказал, как смог, одной рукой помог. Я постель перестелила, у меня перин много на кровати было навалено. Одну Гашке отдали, две-бабушке на печку, остальные – мне на кровать. Но теперь ее я болезному уступила. Только лишнюю перину вытащила, что бы еще одну постель устроить. Бабушка на старшего, Михаила, посмотрела, головой покачала, хотела рукав разрезать, попросил не портить одежду, сам снимет. И ведь снял. Зубами скрипел, но снял. Сказал, что ферязь мать расшивала, жалко ему ее выкидывать. Бабушка согласилась, что попробовать замыть кровь можно, приказала мне ножницы принести, рукав рубахи шелковой срезать, все равно пропала, осмотрела рану, а в ней болт арбалетный. Почти весь внутри. Говорит, резать надо. Приказала мне инструмент готовить. Мне так жалко парня стало, а бабушка объясняет, что если просто тащить, то всю руку разворотить можно и она усыхать начнет. Сама руку держит, и плечо щупает. Лицо серьезное. И тут вдруг почтительно так говорит:

Эпизод 157, продолжение.

Дорогие читатели! Всех православный с великим праздником Пасхи Господней! Христос воскресе! И, вместо пасхального яичка, написала проду в дневник Анны. Важную. Первая встреча Анны и Михаила. Вечером напишу еще один эпизод!

Так что же получается, тот удар огненный этот парень сотворил? Чародей, значит. А так не похоже. Чародеи, которых я в лагере видела все хлипкие, телом слабые, вся сила в дар ушла. А этот телом крепкий, как рукав рубахи срезала, поняла, плечи широкие. Да, сухощав, жилист, но сила не только в даре имеется. Вот и выдюжил, помог другу. Я бабушке все приготовила, она с парнем разговаривает, а сама ножик острый потихоньку взяла, руку его перехватила. Да и разрезала кожу так быстро, что я и не заметила, как. Наконечник железный сразу в ране виден стал. Приказала мне бабушка принести чурбачок, от которого Гашка лучины отщепляла. Он совсем тонкий стал, почти круглый. Заставила парня зубами зажать. Зачем, я только потом поняла, когда она наконечник болта вытягивать стала. Парень только зубами скрипел, все плотнее дерево сжимал. Тут бабушка велела мне помогать. Уже ей не до приличий стало. Приказала за спиной у раненого встать, одной рукой за плечо держать, второй за локоть, и крепко! Все исполнила, хоть ноги почти подкашивались. Первый раз так близко к мужчине постороннему стою, почти обнимаю! Голова его на груди у меня лежит, подбородком в макушку опираюсь. Парень терпит, вспотел весь, лоб в каплях пота, крупных, но терпит. Жалко его. Весь взмок, но пахнет приятно, чем-то свежим, как в лесу сосновом после дождя.

Долго бабушка ковырялась, но выдернула, наконец, треклятый болт. Решила рану не зашивать, что бы из нее отток был, грязь не скапливалась. Только вином хлебным приказала мне прямо в рану плеснуть. Раненый аж подскочил, охнул, но крик сдержал. Бабушка с обоих концов раны тряпочки с отваром приложила и велела мне крепко перевязать. Перевязала. Бабушка начала какой-то отвар готовить. А я решила помочь раненому переодеться, срезала остатки рубахи, вся в поту и крови, обтереть его хотела, но тут бабушка меня выгнала, приказала принести дедову рубаху и поясок к ней не забыть. Я достала шелковую, новую, тут поясок и пригодился. Двух парней в дедову рубаху упаковать можно было. Дед Юрий богатырем был. Бабушка ничего не сказала, головой покачала и помогла рубаху одеть. Меня предупредила, что бы я нового отвара не касалась, этому зелью надо 12 часов постоять, настояться. А как его готовить, она потом покажет. Отвар непростой, помогает силу восстановить, рецепт сложный. Приказала мне ужин собирать, пока она яйцо с медом сотрет, гоголь-моголь яство называется. Сейчас жар у первого отрока спадет, надо будет накормить, что бы поддержать силы, да и мед для горла полезен.

Стала на стол собирать. Бабушка раненому помогла пересесть, к стенке. А то он на стол опирался, мне мешал накрывать. Тихонько бабушку спросила, правильно ли я догадалась, что парень чародей. Та кивнула.

- Очень сильный. Давно чародеев такой силы не встречала. Думала, совсем перевелся дар в роду Рюрика, Ан нет, сильна еще кровь чародея варяжского! Не угасла.

- Так что, он Рюрикович? Так знатен?

- Дева, ты же перепись родов Российских изучала! Кто к угасшей династии из родов знатных самый близкий к ней?

- Шуйские, да только поубивали их почти всех!

- Вот, а следом за ними Муромские. Только князь Константин умен и осторожен. За царским венцом гнаться не стал. За семью побоялся. У них в роду уже был один, прыткий, на тогдашнего Великого князя злоумышлял. Давно это было, еще до Батыя. У него княжение Муромское и отняли. Наместника в Муром посадили. Но живота и другого имущества не лишили. И то, потому что не стали память о святых Муромских порочить. Есть в роду Муромских трое святых. Отец и два сына. Младшего Михаилом звали, как и этого. Он голову свою сложил за примирение Мурома и князя, и за принятие городом веры Христовой. Этого, как я понимаю, в честь его и назвали. Давай, собирай на стол. Накормить раненого воина надо. Сутки не ел. Только ты ему больше половника щей не лей. Тяжело с голоду щи-то будут. Тут лучше ухи куриной, да только где она, уха! А курицу резать не гоже. Две всего у нас. Яйца тоже полезны будут.

- А пирога, ему можно? Я напекла, со вчерашней начинкой.

- Пирог один можно, с зайчатиной. И взвару побольше, он крови много потерял, восполнять надо.

Накрыла я на стол. Пироги выставила. Гостю щей налила и пирог подала. Попутно рассмотрела повнимательней. Красивый. Волосы каштановые, вьются. Глаз не рассмотреть, дремлет. Ресницы длинные, не у каждой девы такие. Обзавидуешься. И не в цвет волос, а темные. Я вспомнила, как его голова у меня на груди лежала, пока бабушка в ране ковырялась, меня в жар и бросило. Румянцем покрылась. Бабушка его растормошила, к столу пригласила. Все быстро съел, опять дремать начал. Я подумала, ему бы отдохнуть надо, постель на лавке напротив печи постелила, только предложить хотела, дружок его очнулся, позвал. Раненый-то наш к нему кинулся, приподняться на кровати помог. Тут бабушка подошла, покормила болезного, напоила отварами, спать велела. А он друга своего не отпускает, шепчет что-то на ухо. Тот аж покраснел, к бабушке подошел, что-то спросил. Она меня в сени выпроводила, за еще одной рубашкой, льняной, велела не входить, пока не позовет. Вышла, через несколько минут, позвала. А потом гостю велела за ней в сени идти, только доху дедову надеть. Пока он в сени ходил, я быстро разделась и на печь. Спать-то мне негде, кровать занята. Хотела на край полатей лечь, бабушка прогнала к стенке.

Я долго заснуть не могла. Слышала, как бабушка ко мне залезла, гость лег, а сама уснуть не могу. Все вспоминается, как я бабушке помогала болт вытаскивать. Придерживала парня, запах его вспоминала, приятный такой. Как потом пот помогала утирать. И сердце как-то начинало биться чаще.

Эпизод 158. (29 марта).

Утром сегодня проспали. Вчера устали все. И раненые отроки, и мы с бабушкой. Проснулись от того, что в дверь забарабанили. Бабушка подхватилась, в окошко глянула и выдохнула:

- Свои, Гашка с отцом и дядей.

Приказала Михаилу, который тоже подскочил, постель взять и во вторую половины избы спрятаться. Сама занавески перед кроватью задвинула, прикрыла и мне велела туда идти. Вслед нам сапоги и валенки обрезанные полетели. Михаил постель прямо у окна на пол бросил, трудно держать одной рукой было, к другу на кровать присел. Тот проснулся, только хотел что-то спросить, как дверь отворилась. Я ему рот ладошкой и закрыла. Ясно же, бабушка объявлять гостей не хочет, даже своим. Сидим тихо, слушаем. Лесник, Аким, голос густой, как у дьякона, бас, прогудел приветствие боярыне. Бабушке, значит. Она попросила потише говорить, мол, я еще сплю. Усадила за стол, расспрашивать стала. Мужики новости рассказали. О том, что Ладогу у шведов отбили, и что на соборе царя выбрали, уже в Москву едет, венец царский принимать. И что выбрали совсем молодого, отрока 16 лет, Михаила Федоровича Романова, из тех, которых Годунов не добил. Отец его, инок, в плену у поляков. А сам он с матерью. Тоже инокиней, но сына опекает, с ним вместе мирской жизнью живет. Потом рассказали, что привезли нам гостинцев, и говядины, и творога, и молока, только мало, коровы перед отелом в запуске. И рыбы свежего улова, и двух петухов замороженных. А еще кур пяток с петухом. Так что теперь цыплята будут. Гашка рассказала, что молодая госпожа цыплят хотела. Бабушка гостей взваром из ягод угостила, пирогами моими, объяснила, в чем помощь мужицкая нужна, и они работать ушли. К нам за занавеску вернулась, мне выйти во вторую половину избы велела, переодеться, а отрокам выходить не велела, тихо сидеть. Завтрак она за занавеской подаст и умываться принесет. Гашка пришла, она ей велела посудину поганую вынести, якобы, мою. Я так поняла, что она младшего отрока из кровати не выпускает. Я яичню нажарила, и подала на завтрак, вместе с пирогами. А болезному творог с яйцом и медом молоком развела. Он и поел. Тут бабушка его осмотрела, сказала, что лучше, налеты сходят. Спросила, болело ли горло так сильно раньше. Он подтвердил, но сказал, что так сильно, с жаром не было. Он просто с солью полоскал горло.

И тут бабушка его и спрашивает, из какой ветви Романовых он родом он остались ли живы его родители. Или их Годунов, как и других Романовых, извел. Отрок замялся, на дружка посмотрел, тот ему какой-то знак подал, и отрок и назвался. Я чуть с табуретки не упала. Оказалось, вчера мы с бабушкой спасли царя будущего, Михаила Романова! Бабушка не удивилась, сразу сказала, что величать его ради секретности не будет по титулу, просто Мишей звать будет, а старшего Михаила – княжичем. Спрашивать стала, как они около Тихвина оказались. Отрок и рассказал. Тут и придумали сказку, как объяснить их появление, все равно им объявляться придется, когда пора придет на Москву их отправлять. Придумали Михаилом Мурманским прикрыться. И тут тот и рассказал, что устюженские промыслы железные – его наследство. Так, даже более складно вышло. Мужики все переделали, лесину с разрешения бабушки спилили, якобы за бревном ездили, и уехали. Тут бабушка перевязку затеяла, вновь рану на плече у Михаила раскрыла, кровь скопившуюся выпустила, отваром с травками промыла и вновь завязала. После чего, отваром настоявшимся напоила. Он почти плевался, такого ужасного вкуса отвар был. Но бабушка строго сказала, что пить надо каждый день, пока сила полностью не вернется. После, как они задремали оба, я бабушке и говорю:

- Вот, просидели всю зиму одни, а тут сразу два отпрыска родов знатных, прямо на печи меня нашли. Что ты, бабушка, об этом думаешь?

Она головой покачала и пробормотала:

- Ты, девонька, особо не надейся. Уж слишком знатные. Один молод слишком, да и свадьба у царя дело государственное. И не одарен он, совсем. Второй, силен, но тоже знатен слишком, Таких отроков знатных, иногда строже, чем девиц воспитывают. А у его отца восемь сыновей. как дружина целая у некоторых дворян. И, по слухам, он всю эту дружину в строгости держит. Так что вряд ли отрок решится жениться без благословления родителей. Да между вами еще ничего нет, двух слов друг другу не сказали. Рано планы строить. Неизвестно, как еще их появление на нас скажется. К чему приведет. К счастью, или к беде. Не будем загадывать. С тем и разошлись по своим делам.

Эпизод 159. (30 марта)

Вот, продолжаю описывать, что за эти три дня случилось. Вчера, как мужики уехали, бабушка заставила Гашку побожиться, что никому не расскажет, представила ей гостей незваных. Гашка ничего не сказала, не удивилась, даже. Пошла по хозяйству хлопотать, кур обустраивать. Потом обедали, вот и день прошел. Перед сном бабушка горло младшему посмотрела, старшему не стала плечо второй раз беспокоить, перенесла на завтра. Повязка сухая, чистая, пусть отдыхает сегодня. Так спать и легли. встали рано, петух заголосил. Приятно так, разбудил. Встали, поели. Бабушка Михаила старшего перевязала. вроде рана чистая, крови чуть-чуть. Но назавтра пообещала не просто раскрыть, а расширить , развести края, что бы точно увериться, что воспаления нет.

Младший Михаил, царь будущий, задремал. Михаил, княжич, тоже постель обратно вернул, но ложиться вроде не спешил, хотя заметно, что после перевязки тяжело ему было. Болезненная процедура вышла. Спросил меня, почему мы в избе прячемся. Пришлось рассказать, что папенька воевать ушел, второй год вестей нет, а на нашу вотчину, недалеко здесь стоящую, шведы напали, нам бежать пришлось. Сюда только и смогли добраться. Остальные вотчины далеко, на севере, туда нам не пробиться, в дом, что в Ладоге, пока там были шведы нельзя было возвращаться, а здесь тихо, да и мужики в Рыбежке надежные, Дед покойный с ними крепко дружил, и охотился, и рыбачил, и Гашка крестная дочь его. Так что все же не совсем одни. И папенька это как предвидел, припасов запас, дров, одежду, что бы у нас схрон на черный день был. Так что зиму хорошо прожили, только скучно. Книжек никаких в избе нет, и свечей папенька мало завез, рукоделием не заняться вечером, только днем, пока светло. А днем мне некогда, готовить надо. Бабушка старая, А Гашка совсем к этому делу неспособная. Вот дичину поймать в силки, и разделать ее может, я не могу, противно, да и жалко птичек и зайчиков. Так что она ловит, я готовлю. И бабушка строго-настрого запретила мне посуду мыть и стирать, это тоже на Гашке. За руки мои боится. Так что Гашка завтра кровь на его ферязи замоет, рукав растянем, и так и высушим, что бы мех не съежился от воды, в потом я зашью. И заметно не будет. Поблагодарил. Спросил, люблю ли я читать, и какие книжки. Сказала, что люблю. И жития святых читать на русском, а на латыни, или на франкском, романы галантные, а еще стихи, где чувства галантные описываются. Только сперва бабушка и матушка книги проверяют, что бы непристойностей в них не было. Он и удивился, что я иностранные языки знаю. Я и похвасталась, что меня и истории учили и математике, не только просто счету и сложению-вычитанию, а и алгебре с геометрией.

- Надо же – говорит, – как вас хорошо обучали. Моих сестер, так только писать и считать обучили, правда, мне еще мало лет было, когда они все замуж повыходили, так что могу ошибаться. Я же последний сын, 12й ребенок. Младше всех.

Я и объяснила, что у меня дар, ведьмовской, но белый, спит пока. Поэтому много знать надо. Сама Решилась и спросила, а чему его учили? Интересно же! Сказала, что они с бабушкой заметили его чародейство в бою, бабушка и сказала, что сильный чародей бил, и обученный. Он и ответил, что его много чему учили, отец его планировал в посольский приказ на службу определить, только, как смута началась, не стало ни приказа какого следует, ни царя, а тут пришло тайное письмо от Филарета, из Польши, в котором он просил помочь сыну его, тоже Михаилу, науки освоить. Он все детство по чужим людям прожил, грамоте еле-еле обучен. Вот его и определили в наставники Михаилу. А они подружились. Он его за младшего брата считал. Рассказывал ему, как мир устроен, учил письменные буквы читать, и самому писать красиво, а то он даже имя свое как следует написать не мог. А после спросил, не нужно ли помочь чего. С одной рукой плохой он помощник, но ведро воды принести, или передвинуть чего он и одной рукой сможет. Тут бабушка вошла, услышала, поблагодарила, но сказала строго:

- Спасибо за предложение, но не все сразу. Крови много потерял, надо быстрее поправляться, что бы, как друг его тоже поправится, сразу в путь пускаться, наверняка уже тревога на Москве, что царь избранный пропал!

Так что велела отвар от воспаления выпить и прилечь, что бы сила восстановилась больше отдыхать нужно. Я петуха поставила вариться, да и присела около окна, кружево вязать принялась. А Михаил бабушку послушался, извинился передо мной и прилег. Так я и не поняла, чего извинялся? Так увлеклась, не заметила, как младший отрок проснулся. Привстал на кровати, оглядывается, видно, друга ищет. Бабушка подошла, села рядом, лоб пощупала, свечу зажгла, горло посмотрела, подала ему клюквенную воду попить и стала о чем-то тихо спрашивать. Я прислушалась, пару раз показалась, что она о Михаиле Муромском выспрашивает. Поговорили они, тут Гашка пришла, принесла три яйца, сказала, куры хорошо дорогу перенесли, уже несутся, петух бодрячком, кур обихаживает. Но пока холод стоит, она думает, что не стоит яйца собирать под куру, сложно их высидеть будет. Подождем недельку, авось потеплеет, тогда, с семью курами быстро десятка полтора наберем, и курицу посадим. Больше ей высидеть трудно будет, не поместятся все под нее. Бабушка согласилась, и напомнила мне, что мужчин кормить пора. Ну, я быстро на стол собрала, нам – щи и пироги вчерашние, больным да раненым – уха куриная и петух вареный с пшенной кашей. Михаила разбудили, меня бабушка опять в сени выставила, потом позвала, парням на руки слила, и все есть стали. И больше сегодня ничего интересного не было. Поставила на завтра еду в печь готовиться, Гашка посуду вымыла, да замыла кровь на одежде раненых, завтра, сказала, все отстирает. Я при лучине дневник записала, и все спать пошли.

Эпизод 160. (31 марта).

Ну вот, и догнала я своими записями те дни, что пропустила, теперь пишу четко про прошедший день. Жизнь наша повеселее стала, как у нас двое мужчин появились. Только на бабушку обижаюсь, странная она стала какая-то, как будто боится чего-то. Вроде все на поправку идут, Михаил, который будущий царь, уже встает, с нами за одним столом ест, но слабый еще. Бабушка хмурится, один раз слышала, как ругала она Годунова, что за счет малых детей возвышение своей семьи планировал. Я и спросила, в чем дело. Она и ответила.

- Боялся он Романовых. Шуйские, конечно, ближе родня к династии Рюриковичей, но не было в них силы, способной Россию за собой вести, поэтому, даже шапку Мономаха получивши не удержали и плохо закончили. Константин Муромский, отец Михаила, сам устранился от дележа. Остались Романовы и Годунов. По женской линии родня. Романов, Федор Никитич, и был объявлен в завещании последнего Рюриковича, Федора Иоанновича, как его преемник, брат двоюродный, по матери. Но есть такой негласный обычай. Если наследует кто престол не по прямой линии, то должны его все родовитые люди трижды попросить, он первые два раза отказаться должен, смирение свое показать. Вот, Романов и отказался, и брат его, и Василий Шуйский, а Годунов, самый захудалый царские реликвии и схватил, а потом уже организовал народное шествие, себя на трон сажать. Когда казной распоряжаешься, и не то сможешь. Но опасался. И из-за этого страха Романовых и извел. Чересчур смел был Федор Никитич, не уехал из Москвы в вотчину, как Шуйские сделали, мозолил глаза Годунову, вот, тот и извел всю фамилию. И детей малых не пощадил. Раньше я все негодовала, что сына Годунова, Федора, тоже отрока 17-ти лет убили, а теперь поняла, что это кара за отца. «Аз воздастся» в писании сказано. Зачем надо было бабу в монахини подстригать и от детей малых мать отрывать? Что бы она сделала? Сидела бы тихо, детей растила. А он младенцев, малолетних, в тюрьму, на север, на Белое озеро. Вот и получил самозванца на шею, и гибель детей своих. Господь все видит. А Федор-Филарет теперь свое получит. Через сына править будет, если не уморят поляки, конечно. Только бы здоровья отроку хватило до свадьбы дожить и наследников породить, что бы продолжилась династия. Вот так-то.

Задумалась я над бабушкиными словами. Получается, история по бумагам одна, а по правде совсем по-другому выходит. Но то, что будущий царь здоровьем слабоват, заметно. Долго в себя после болезни приходит. Еле-еле до сеней ползает. За старшего Михаила уцепится и ползет. А тот еще тоже слаб после кровопотери, да и с даром выложился, это для чародеев хуже ранения. Есть дар, и рана сама быстрее заживает. А бабушка все еще не дает ране закрыться, тревожит, нагноения боится. Я, по ее совету, из своей старой шали повязку Михаилу сделала, что бы раненую руку носить, так она спокойно, как в люльке лежит, рану не беспокоит. Так хотелось с ним опять спокойно поговорить, видно, знает много, но только бабушка ни на минуту не оставляет меня с ним наедине. Только заговорим, тут же появляется, и все по делу. То говорила, что мы с ним еще и словом не перемолвились, то слова сама не дает сказать. Боится чего? А чего бояться, какие приличия соблюдать, когда мы с ним в одной комнате, считай, спим? Другой-то нет! Вот, сегодня урвала минуточку. Бабушка свои старые записи достала, которые делала в девичестве, когда ее еще прабабушка учила ведовству, на столе разложила, новшество европейское, дорогое, очки, надела и читает. Михаил Романов прогулялся, и уснул. Слабенький. Михаил уложил друга и на улицу вышел, посидеть на солнышке. К нему Гашка подошла, о чем-то они разговорились. Похоже, об охоте. Я шаль накинула и вышла, тепло, снег сошел, солнышко пригревает. Хорошо. Села на ту же лавочку, на другой конец, что бы приличия соблюсти, и спрашиваю, что из стихов иностранных он читал, и какие ему больше нравятся. Он и отвечает, что читал много, стихи ему французские не очень нравятся, он больше Шекспира уважает, но у него все на Аглицком. Жаль, что я его не знаю. И он прочитать мне не может. Только на французском. И прочел, Ронсара, сонет к Марии.

Je vous envoie un bouquet que main

Vient de trier de ces fleurs epanouies;

Qui ne les eut a ce vepres cueillies,

Chutes a terre elles fussent demain…

Все стихотворение до конца дочитал. Оказывается, совсем оно по-другому звучит, когда его мужчина тебе читает.

(Перевод Светлана Командровская

Хочу тебе я подарить букет, цветы собрал, они как миражи,

Цветочек каждый просмотрел, чтоб был он без изъяна,

Спешу тебе их принести, все лепестки красивы и свежи,

А завтра лепестки на землю упадут, и бедные цветы увянут...)

Я поблагодарила, спросила, как он так хорошо запомнил стихи. Михаил и объяснил, что его учитель задания давал, и потом произношение поправлял. Вот и запомнил. Так на всех уроках иностранного языка было. Так что он много помнит, и на латыни, и на немецком тоже. Только не все они приличные, это он потом уже понял, как повзрослел. Оказывается, его латыни с трех лет учили. Надо же, ребенок еще по-русски говорит плохо, а его – латыни учат. Потом – Французскому, после латыни легко было. Потом Немецкому и потом уже Аглицкому. Немецкий тяжелее всего учить было. Аглицкий – легче, может, поэтому он его и знает лучше всех, и читал на нем много, и говорит хорошо. Спросила, чему еще учили, оказалось – географии, истории Европы и России, ну еще математике, физике и алхимии немного, что бы о природе веществ представление имел, астрономии, а русскому не просто, а еще риторике, это наука о том, как правильно речь держать. Надеется, что не пригодится. Сложно это.

Эпизод 161. (1 апреля).

Утром проснулась под шелест дождя по крыше. Первый весенний дождь. Утро прошло как всегда, поход в сени, завтрак, потом бабушка опять плечо Михаила мучала. Он терпел. Что-то она сегодня долго. Зондом с шариком на конце шуровала, а потом приказала мне кружку и воронку кипятком обдать, и в кружку отвару налить. Воронку аккуратно в рану ввела, велела отвар лить. Полила. Совсем чуть-чуть, а дальше не идет, прямо сверху из раны выливается. Бабушка велела закончить, рану просушила, и перевязала, только уже не с отваром, а с пчелиной смолой на хлебном вине настоянном. Михаил морщился, терпел. Но бабушка его по плечу потрепала, улыбнулась, и сказала:

- Все, закрылась рана изнутри. Теперь только простые повязки. Заживать будет. Друга твоего еще бы на ноги поставить, и ехать можно. Но сегодня ты его на улицу не води, сыро там. Дождь. В избе посидите. И у тебя резерв на половину восстановился. Хорошо. Еще денька три и ехать можно. Только бы дожди не зарядили!

Я спохватилась, вспомнила про Мишину ферязь. Царю-то я шубу зашила, но на ней почти крови не было, только чуть-чуть замыли. Проверила ферязь. Сыровата еще. Гашка долго отмывала, весь рукав кровью пропитан был. Ничего, печь каждый день топим, два дня и высохнет. Грустно чего-то стало. Они уедут скоро, а мы так и не поговорили толком. Уедет в большой мир, вспомнит ли девицу Анну из лесной избушки? А вдруг уже обручен. Оженят и все! Решила план свой узнать все о Мише от друга его, в действие привести. А как? Когда он сам в избе сидит? Отрок Михаил уже днем ложится только после обеда, а так за столом сидит, и все на меня смотрит. Я обед в печь засунула, и за коклюшки села. Тут Миша подошел и спрашивает:

- Анна, я тут видел, что вы каждый вечер пишете. Значит, бумага у вас есть?

- Есть – отвечаю, – и бумага, и перья и чернила и даже угольный карандаш есть. От деда остались.

- Воспользоваться можно? Хочу, что бы Михаил в письме потренировался, а то неудобно, царь, а подписать документ красиво не может! Пока гулять нельзя и светло, пусть посидит, прописи попишет.

Достала я дедов сундучок, Михаил из него пару листов бумаги вытянул, нашел там и линейку, и карандаш, и перо не очиненное. Разлиновал один лист, и сверху так красиво написал:

« Царь и великий князь всея Руси Михаил Федорович»

Красиво так написал, прямо, как писец в приказе. Потом перо очинил острым ножичком, я чернильницу с полки достала, чернил из пузырька добавила. И посадил Миша отрока писать. Велел на каждой строке красиво вывести, и закончить росчерком, какой понравится. Михаил Романов скривился но сел. Стал пером по бумаге водить. Коряво у него писать получается, видно, непривычный к перу. Миша ему трижды показывал, как перо удобнее брать, что бы писалось легче. Сопел, кряхтел, но десять строчек осилил. Последняя уже прилично вышла. Михаил взял бумагу, посмотрел, второй лист разлиновал, и сделал прописи. Вывел те буквы, которые хуже всего у царя выходили, и велел целую строку каждой написать. Но обнадежил, что на сегодня это все.

Михаил-царь послушался, сел писать. Пальцы уже все в чернилах, сидит, сопит, бурчит что-то под нос, но пишет. Миша поднялся, к окну подошел, посмотрел.

- Дождь, слава Богу закончился. Хорошо. Не успел землю промочить.

Накинул кожушок дедов и вышел из избы. Я обрадовалась. Вот, самое время отрока разговорить.

- Надо же, какой Михаил строгий. Прямо учитель.

- Так его и прислали ко мне, что бы наукам обучить. Я же по чужим людям рос, тут выжить бы, никто учением не озаботился. Только два года, у тетки, отцовской сестры, с дьячком грамоте обучался. Потом нас с сестрицей в дальнюю вотчину отправили, опять спрятали. А потом, когда Годунов помер, Самозванец пришел, отца и мать вернули, отец ужаснулся, что я даже грамоту плохо знаю, считаю на пальцах. Сам учить стал. Но недолго. На него опять наехали, теперь Шуйские. В открытую побоялись, втихую козни плели. Бежать ему пришлось. Да неудачно. Попал в лапы второго самозванца. Первый-то родню нашу изображал, из ссылки родителей вернул, тут и второму тоже пришлось, попытался отца на свою сторону привлечь, но он его не поддержал. А тот и сделать ничего не мог. Мы с маменькой в Москве остались. Не выпускали нас. Вроде заложники. Потом осада, голод, сестрица умерла. Не до учения было.

Отрок помолчал.

- А хочешь, тайну раскрою?

- Если тайна, так зачем ее раскрывать?

- Дела прошлые, уже значения не имеет. Мне ее папенька рассказал. Он самозванца жалел. Знал он его. Он у нас на подворье жил, как очень дальний родственник. Это наши челядинцы его подговорили и научили самозванцем стать, что бы Годунова скинуть, отомстить за нашу семью. Да только увлекся он, в роль вошел. С поляками связался. Поэтому и плохо кончил. Жаль.

- Не знаю, много горя России это принесло.

- Думаете, лучше был бы на троне Федька Годунов? Да, кровь в нем, по матери, царская, но воспитан-то он отцом безбожным. Я все думаю, как это, царем быть! Боюсь ошибок наделать. Миша говорит, надо вокруг себя умных людей собрать. А от прохиндеев Собором отгородиться. Через него свои действия подкреплять. Против Собора редко кто выступить решится. Заклюют. Он умный, Мишка, только на два года меня старше, а знает так много. Я даже думаю, он лучше царем был бы вместо меня. Зря его отец на выборах в сторону ушел. После Шуйских-то из Рюриковичей, они, Муромские, идут!

Эпизод 162. (2 апреля).

Сегодня нет дождя. Утром такой туман стоял, руки своей на видно. Гашка за водой на родник ходила, вернулась вся растрепанная, ведра неполные. Бабушка спросила:

- Агафья, что случилось? Гнался кто?

- Так, барыня, пошла я за водой к роднику. В кадушке уже на донышке, да и старая она уже. Выплеснула, кадушку сполоснула, и пошла за водой. Дай, думаю, наношу пока все спят. Дошла до родничка, воды набрала, иду по тропке к избе, а вдруг кусты как затрещат! Как раз там, где тропинка вдоль борка молодого идет, там черничник еще богатый. Кто-то тяжело ступает и чавкает. Я подхватилась и домой, бегом. Вот воду и расплескала.

- Ничего, на утро, на отвары хватит. А потом, как туман рассеется, тогда и наносишь.

Тут Михаил из сеней возвращается. Тоже спросил, в чем дело. Гашка повторила рассказ. Он подтвердил, что в тумане ходить не стоит, мало ли что.

- Я чего боюсь, а вдруг это не зверь, а человек с худыми мыслями? – говорит Гашка.

- Ничего, туман рассеется сходим, посмотрим, кто в кустах шатался. Если ветки трещали, то или медведь, или кабан. А может, и тот и другой. Весна, медведь оголодал, вот и выслеживает кабанчиков, мясом полакомиться. А может, ему черничник нужен был У него после зимы с кишечником беда, вот он черничник и поедает, что бы облегчиться.

- Надо же, барич, а я в лесу всю жизнь, и не знала, про такое.

- Меня отец как взял в учение в 12 лет, воинской науке учил, и на охоту с собой всегда брал. Спасибо ему, пригодилась его наука, угадал направление, стороны света не перепутал, когда солнце скрылось.

Позавтракали. Михаил Романов на улицу рвался, но Миша его не пустил. Туман густой, сыро, да еще неизвестно кто у избы ходит. Как позавтракали, Миша и спрашивает у бабушки, есть ли в избе оружие, или дед Юра все леснику отдал. Агафья и говорит, что лук есть, точно, и стрелы к нему. Может принести. Но ее Миша остановил.

- Ни к чему мне сейчас лук. Для стрельбы из него две руки надо. А у меня, хоть сейчас и не одна, но только полторы. Не смогу тетиву нормально натянуть. Арбалет бы!

- Арбалет, это как лук на палке? – спрашивает Гашка.

Михаил засмеялся: – Скорее, на доске.

- Может быть и есть, видела. Только отец сказал – сломан. Сейчас принесу, может починить сможешь. Мой батя в этих машинах плохо разбирается. Не крестьянская игрушка, барская.

- Погоди, Агафья, с тобой пойду. Похоже, поправляется младший Михаил. Надо их отправлять, пока паника не началась. Пару дней, рука у княжича совсем заживет, и будем транспорт искать. В телеге будущий царь вполне ехать может.

Я просто чуть за сердце не схватилась. Два денечка осталось, надо как-то объяснится пока бабушка ушла! А слов нет. И царь этот будущий меня глазами так и ест, как будто съесть хочет. Похолодело в груди. Испугалась. Он же вот-вот царем станет! В ладоши хлопнет, ножкой топнет, и привезут ему меня прямо в терем. И не отвертишся от свадьбы. Нельзя. Родных подставлю. А у меня на сердце один Михаил, только другой. И не какие цари не нужны! Сижу, коклюшки перебираю, выход ищу. И Миша как-то странно себя ведет, сидит, голову повесил, руки стискивает. Потом вдруг лицом посветлел, и меня спрашивает.

- Анна, вы во франкском потренироваться не хотите? Или ваша бабушка его знает, и вы с ней упражняетесь?

- Нет, бабушка не знает, только латынь. – Поняла я его задумку.

Вот, Миша сделал серьезное лицо, и говорит:

- Anna, ça fait longtemps que je voulut vous demande, êtes-vous réveillée? ( Анна, я давно хотел спросить, вы просватаны)?

Сердце заколотилось, и я отвечаю:

- Pas avant que mes parents ne me parlent du mariage. J'avais seulement 14 ans quand ils sont partis se battre. (Пока родители о свадьбе со мной не заговаривали. Мне же 14 лет было, когда они воевать ушли).

Миша улыбнулся, и продолжил по-франкски:

- Тогда я свободно могу тебе сказать, что давно хотел, но не решался. Я люблю тебя, Анна. Не знаю, веришь ли ты в любовь с первого взгляда, но я полюбил тебя с первой встречи. Если бы не война, я тотчас бы открылся родным, и попросил заслать сватов. Что бы ты мне ответила на это?

Я посидела, как бы смущаясь, как девице положено, и на том же языке отвечаю.

- Согласилась бы. Ты у меня на сердце один, Миша, друг мой сердечный. Только как с твоим другом быть? Он все-таки царь. И вижу я, как он на меня смотрит. Да и без родительского благословления как-то нехорошо!

- Знаешь, время сейчас такое, что обычай и нарушить можно, как ты думаешь?

- Думаю, можно! Поговори с бабушкой. Она переживает, что не успею я дар принять…

И тут бабушка сама входит. И разговор прервался. На самом интересном месте. Не успела я сказать, что без венчания нельзя мне с мужчиной быть. Дар потеряю.

Бабушка принесла три меча на выбор, а Гашка арбалет, здоровый такой, и несколько болтов тоже на выбор. Все оружием занялись. Так и не договорили! Весь остаток дня оружием занимались. Миша меч по руке подобрал, один из дедовых. И весь остаток дня с арбалетом возился. Гашка ему помогала. Я, как дурочка, даже слегка приревновала. Вроде починили. Болты опробовали. Миша в дверь сарая выстрелил, так болт насквозь тонкую дверь пробил. Зарядил снова, с помощью Гашки, все-таки рука левая еще не зажила. Позвал Гашку с собой, велел топор взять зачем-то, и три болта отобрал, пошли к роднику, где Гашка в тумане шаги слышала. Солнце уже низко, но видно все хорошо. А я за ними пошла, любопытно стало. Шли по тропинке, Гашка и топор и коромысло с ведрами с собой взяла. Вдруг Миша встал, и на земле что-то показывает. Гашка посмотрела и ахнула. Я шагнула вперед, И встала, как вкопанная. Миша развернулся и на меня прямо арбалетный болт смотрит. Увидел меня, головой покачал, подошел, и строго так спрашивает:

Эпизод 164. (4 апреля).

Утром проснулись рано, ни Миши, ни Гашки дома нет. Ушли кабанов караулить. Вернулись к полудню, с добычей. Довольные. Миша принес громадного глухаря, подкрался, когда он токовал, и подстрелил. Гашка потрошить начала. Рассказала, что кабаны, как и ожидали, кормились. Миша подстрелил старого секача, как договаривались. Два болта на него потратил, но завалил, и для надежности мечом несколько раз проткнул, что бы кровь сильнее натекла, привадила бы топтыгина. Вдвоем оттащили они его на самую середину поляны, что бы скрытно не подойти было. А еще выбрали развесистую старую сосну, и соорудили лабаз – помост, на котором охотник мог спокойно поместиться и ждать зверя в безопасности. Мише придется несколько дней караулить, пока косолапый добычу не учует и не придет полакомиться. По словам Миши зверь часто вокруг полянки ходил, но кабаны его чуяли и разбегались. Так что Миша попросил ужин ему пораньше накрыть, что бы засветло на дерево залезть. Бабушка головой покачала, что рано его на подвиги потянуло, но Миша спокойно возразил, что царь избранный совсем оправился, и надо им выбираться, обратно в Москву. Не может он нас с такой опасностью одних оставить. Михаил стал уговаривать помочь ему к иконе, Тихвинской Одигитрии добраться, но тут бабушка твердое «Нет» сказала. И аргументы привела – мол, если бы была воля Богоматери, то она допустила бы его у себе. А так, видно, следует ему срочно венец царский принять, порядок в стране навести, а потом уже на богомолье ехать. Миша ее поддержал. Я ужин собирать стала. Миша прилег подремать. Ночь-то предстояла ему бессонная. Проснулся, поел, Гашка предложила помочь арбалет зарядить, но он ее остановил.

- Спасибо, Агафья, но я сам попробую. Там же, в засаде я один буду, помочь некому, вдруг, второй раз стрелять придется! Скорее всего так и будет. Такого здорового зверя с одного выстрела уложить не выйдет.

Повозился, и зарядил. Тетиву специальным рычагом натянул туго-туго, и на защелку спусковой механизм запер, что бы случайно не выстрелить. Поел, пару пирогов с собой взял и фляжку взвара. Бабушка с собой ему дедову доху всунула и колпак меховой, подходящий, наказала, что бы поднял все наверх, и там надел, что бы не замерзнуть. Взял, веревкой перевязал, не противился. Ночи-то еще холодные. И ушел. Опять поговорить не вышло.

Я весь вечер места себе не находила. Как назло, Михаил все с разговорами приставал. Словно какого-то ободрения от меня ждал. Не разговор, одни намеки. Скажи я слово одобряющее, точно, царицей бы стать предложил. Ну не скажешь же прямо:

- «Не нужен мне никто, занято мое сердечко, навсегда занято. Не хочу никакой царицей быть. Единственно, чего желаю, того, что бы Миша, друг твой, решился и замуж позвал без всяких сватов, без согласия родительского. Потом пусть едет, тебя до Москвы проводит. После венчания никто уже его у меня не отнимет».

Но вслух, конечно не сказала, только все разговор на Мишу сворачивала. Отрок грустнел, но рассказывал, как познакомились, что до Миши у него друзей не было. Как Миша спас их с матерью, уговорил срочно в Кострому из имения вернуться, и в монастыре спрятаться. А поляков отряд, что посланы были их убить, староста их деревеньки, Сусанин, в глухие леса завел, и вместе с ними там и сгинул. В общем, весь вечер проговорили. Ночью я заснуть не могла, все вертелась. Гашка тоже не спала, несколько раз к дверям подходила, выходила в сени, прислушивалась. Бабушка уже на нас прикрикнула:

- Уймитесь, обе! Ничего с вашим кавалером не случится. Как я поняла, не впервой ему охотиться. Да и дар у него почти полностью восстановился, не пропадет!

Пришлось до утра тихо лежать. А как рассвело, Миша пришел. Довольный. Подстрелил медведя, первым же выстрелом в сердце попал. А потом, для верности, мечом проткнул. Здоров топтыгин был. Жаль, только шкура негодная, линючая. Такого бы зимой, на берлоге взять, знатная бы шкура была. Такую и на пол, и под седло, и на стену, всюду бы сгодилась. Поел и спать лег. Я глухарем занялась. Он полежал, как положено, в тепле, мясо мягче стало. Но решила целиком не готовить, матерый, может жестким быть. Хоть дикий, но все равно, петух. Так что я мясо с костей срезала, тушиться поставила с лучком, с травками сушеными, к нему капусту квашеную натушила, репы напарила и кашу гречневую сварила. Заметила, что любит ее Миша. А из костей – похлебку. Сначала ушное отварила, потом кости вынула, накрошила морковы, луку, репы, крупу перловую, что на ночь замочила, и в печь. Михаил есть один отказался, решил Мишу подождать. Гашка в деревню сбегала, рассказала про медведя. Якобы она подстрелила. Отец ее сразу волокушу вытащил, на телеге туда не проехать, съездил с мужиками, прицепили тушу и уволокли. Заодно волков разогнали, что уже примерялись секача сожрать, Только дух медвежий отпугивал. Бабушка с ними и переговорила насчет дороги. Обещали узнать. Вечером Миша проснулся, покормила, села ферязь его зашивать. Просохла окончательно. Он рядом со мной пристроился. Я и заговорила по-франкски, что он такой смелый, не побоялся медведя. А он так тихо и говорит, что большой доблести в той охоте нет, если из засады подстрелить. Он первого медведя в шестнадцать лет на рогатину взял, с помощью отцовской своры. Вот там и смелость и удаль нужны, а здесь просто необходимость, что бы нас обезопасить. И тихо так говорит, что, как решит Аглая Сергеевна, что Михаилу ехать можно, то переговорит он с ней, что бы считали нас женихом и невестой. Обрученными. А он родителям все объяснит, и приедет за мной и бабушкой. Сейчас на Москве все безопаснее, чем одним, в лесу, у шведа под боком. А моим родителям можно весть в Рыбежке оставить. И для надежности, прямо здесь, в избе. Я согласилась. Правильно рассуждает. Разумно. А он спрашивает, говорил ли со мной Михаил. Я честно отвечаю, что беседовали, но только все о нем, о Мише. Он и говорит:

Эпизод 165. (5 апреля).

Вчера опять поздно заснула, но не от тревоги, от радости. Договорились обо всем с Мишей. Только все же не решился он обычаи нарушить, без согласия родителей свадьбу сыграть. Но и так хорошо. Бабушке понравится. Она тоже стоит за соблюдение всех обычаев. Заснула поздно, проснуться рано пришлось. Еще и не рассвело. Поплохело царю Михаилу. Опять лихорадка, мечется, стонет. Миша первым к нему подскочил, пошептались, и он стал бабушку будить. Тут я и проснулась. Бабушка слезла, тихо вокруг отрока захлопотала. Скипидаром запахло. Потом, слышу, просит у Миши ту шаль старую, из которой я ему повязку сделала, что бы руку раненую носить. Он отдал. Жаль. Видела я, как он ее припрятал, хотел с собой увезти. Я прямо на печи натянула поверх рубахи одежду домашнюю – летник. Придется, наверное, вставать, бабушке помогать.

Пока одевалась, бабушка уже справилась. Напоила отрока отваром от жара, поставила отвар настаиваться. Кипяток у меня последние дни всегда горячий в печи стоял. Подгреби угольев к чугунку и закипит. По запаху поняла, что что-то сердечное. Пахнет и валерианой и мятой. Бабушка за стол села, ждет, пока настоится. Миша напротив сел, спрашивает:

- Аглая Сергеевна, что с Михаилом, вроде уже поправился, уезжать собирались!

- Плохо дело, княжич, плохо. Осложнение у него, после горловой жабы. И по срокам, и по всем признакам, просто классическое, как по книгам. Суставная лихорадка. По-латыни ревматизмус называется. И не в первый раз. Только сейчас очень сильно. Он же говорил, что у него часто горло болело, а после и суставы. Но не обратил никто внимания. Простыл отрок, бывает. Не свое же дитя. И самое страшное, этот ревматизмус не только по суставам, он по сердцу бьет. И в этот раз сильно по нему ударил. Слабо оно у него бьется, и часто. Вон, губы синие. Не справляется сердце. И, главное, нет от этой болезни лекарства. Не придумали пока.

- И что, он умрет?

- Не сейчас. Если сейчас переможет болезнь, то еще поживет. Но лет через 20 она его в могилу сведет. Сердце уже не здоровое будет, дальше – хуже.

- Неужели совсем лечения нет?

- Ну, сильное волшебство хорошо помочь может, надолго болезнь задержать, но тут очень сильный ведун, или ведунья нужны. Я когда-то такой была, да растеряла силы. Стара стала.

- А Анна? Вы говорили, у нее дар есть.

- Есть. И сильный, как бы не сильнее меня. Но спит. Не может неинициированная ведьма им пользоваться.

- А почему она до сих пор не инициирована?

- Тебя какой сапожник колдовству учил? Как ведьма инициируется?

Миша замялся, потом и говорит, шепотом, еле разобрала.

- Ну, как бы сказать, девичества лишиться, лучше с сильным колдуном, или чародеем. Вроде все просто. Для этого ведьмы на шабаши и летают.

- Верно. Только так черная ведьма появится. Вредительница. А мы в семье ведьмы белые, нам сила для спасения людей дана. И наложила наша прародительница на нас зарок. Белая ведьма только с мужем законным, венчанным инициироваться может. Равным по силе и родовитости. А где я в глухом лесу ей мужа равного найду. Наш род древней вашего Рюрика. Это верхушка Новгородских земель его на Русь призвала, а в нее Вындины и Воеводины тогда уже многие годы входили. Тут не каждый дворянин ровня.

Замолчали. А меня как кипятком ошпарили. Это что же, бабушка его прямо ко мне толкает? Болезнью друга прикрываясь? Нечестно это. И выхода у Миши нет. Не дай Бог не выздоровеет царь избранный, то не будет у него дороги обратно. Уезжали вместе, вернулся один. Обвинят его во всем, умысел воровской припишут. И его лютой казнью казнят, и весь род в опалу загонят. Так что ему одна дорога – соглашаться на венчание со мной! Что бы инициировать, и друга вылечить. Сердце в груди трепыхнулось, уговариваю себя: – « Ты же сама мечтала, что бы не по обычаю, без сговора и сватовства обвенчаться. Чего же переживаешь. Ну и что, что он хотел по обычаю? Бабушка права, надо прямо сейчас, срочно, и потом пусть едет, везет царя на Москву. Все, обвенчан, никуда не денется. Двоеженство страшный грех и преступление! За это в землю живым закапывают». Но бабушка-то не знает, что мы с Мишей уже договорились обо всем. Она по-франкски не понимает. Значит, толкает его ко мне, торопится. В безвыходное положение ставит! Не хочу! А внутри как кто-то другой говорит: « Не ври сама себе, хочешь, сама хочешь». Да, хотела, что бы он сам, сам додумался моей руки попросить, и о венчании срочном, а не так, когда как в сказке: стоишь на развилке, а там надпись – «Налево пойдешь, головы лишишься, направо пойдешь жизнь сохранишь и женатым станешь»!

А в горнице молчание. Долго длится. И вдруг слышно, пошевелился кто-то . Я одним глазком с печки, тайно, и посмотрела. Миша встал, лицо решительное, бабушке поклонился, и твердо так говорит:

- Боярыня Аглая Сергеевна Воеводина, времена сейчас тяжелые, не до обрядов правильных. Поэтому я, Михаил Муромский, младший сын Константина Никаноровича, князя Муромского, прямой потомок князя Рюрика по младшей ветви, прошу у вас, как у старшей родственницы, без обрядов и сватовства, отдать мне в жены внучку вашу, боярышню Анну. Любим мы друг друга. Уже объяснились. Хотел я с родителями переговорить, сватов заслать, да некогда. Они против не будут. Я, считайте, единственный одаренный в семье. Они давно мне невесту искали с даром. Так что возражать не станут.

Бабушка вздохнула, и говорит.

- Против тебя, княжич, ничего не имею, и против срочного венчания тоже. Но надо Анну спросить, Люб ты ей? Погоди, не возражай. Знаю, объяснились, только не пойму, как. Я следила, ни разу разговоров любовных не вели. Так вот, люб ли ты ей не потому, что она почти год одна в лесу просидела, молодых людей не видела, а так люб, что готова с тобой на всю жизнь рука об руку идти!

Эпизод 165, продолжение.

Бабушка на меня строго посмотрела, и говорит.

- Подслушиваешь? А ну слезай, да оденься. Разговор долгий будет. Когда договориться успели? Я следила, не было промеж вас разговоров о чувствах любовных!

Миша ей и отвечает:

- А мы, Аглая Сергеевна, на франкском. Знаем его оба. Вот и объяснились. И Анна мне ответила на нем же, другом сердечным назвала.

- Хорошо, обвенчаетесь, и что дальше? А вдруг Анна родителям твоим не ко двору придется? Обвенчался и привез из лесу неведомо кого! Что делать будешь?

- Я так понимаю, служба моя у Михаила заканчивается, венчается на царство, вокруг столько народу набежит, не до меня станет. Так что я свободен буду от службы. Если родители Анну не примут, уедем в Устюжен, наследство мое, буду промыслами железными заниматься.

- А если отец так осерчает, что и наследство отнимет?

- Это вряд ли. Отец никогда слово свое обратно не брал. Уроном чести своей это считал. Но если вдруг случится, не пропаду. Через родню устроюсь на службу. Грамотные и образованные люди сейчас нужны будут. И еще у меня один выход есть. Все рассказать не могу, не мои тайны, но я не просто так у Михаила оказался. Меня к нему по просьбе Филарета приставили. О том, зачем, сказать не могу. Но, думаю, благодарен Патриарх будущий будет, как из Польши вернется.

- Поняла, настроен серьезно. Но одно условие будет. Обвенчаетесь, пару-тройку ночей здесь пробудете, Анне дар передам и научу, как отрока вылечить, не насовсем, временно. Насовсем можно только в первый раз, а у него не первый, просто сильный очень. Так что поправится он, и поедите вы на Москву. А Анна здесь останется. Не до нее тебе будет. Приедешь, с родителями все обговоришь, вопрос решишь, и тогда приезжай. Мы здесь ждать будем. А ежели уехать придется, то весточку у старосты Рыбежки оставим, чтобы не потерял нас. Ясно?

Миша нахмурился, задумался. Потом головой кивнул, согласился.

- Согласен, так Аннушке спокойнее будет. Как смогу, сразу приеду.

- Хорошо. Теперь другое обсудим. В часовне полным обрядом не венчают. Креститься можно, покойника отпеть, а венчаться нельзя. В церковь поедем. Удобнее всего ехать в Дыми, но они на тракте стоят, опасно. Антониева обитель шведом разорена. Значит, ближайшая церковь – Великое село, погост Михайловский. Там батюшка грамотный, книги церковные аккуратно ведет. Утром пошлю опять Гашку в деревню. Придется вас, княжич, объявить. О государе ничего не скажем до времени. Просто, друг твой. Болезный. Гашка насчет дороги узнает, пройдет ли телега. А ты, Анна, наряд проверь. Я кольца найду. Завтра сборы, послезавтра как раз суббота, поедем. Тянуть нельзя. Отроку срочно помощь нужна. А сейчас всем спать. Только помоги мне, Аня, процедить раствор. Настоялся отвар сердечный. Отрока напоим, и спать.

Поспали недолго, я больше лежала, мечтала. А потом вспомнила, что сестрица рассказывала. Испугалась немного, но сама себя успокоила. Она-то, Ефросинья, по приказу родительскому замуж вышла. Жениха только на свадьбе увидала. И он ее тоже. Наверное, поэтому так и вышло. У меня-то все по-другому! Но решила у бабушки все же спросить. Бабушка улыбнулась, и тихо так сказала.

- Мы с тобой аккуратно поговорим вечером. Все для вас в бане подготовим, и там же поговорим, что бы никто не помешал. А сейчас некогда, вон, староста сам приехал, надо с ним все вопросы решить. Действительно, приехали и староста Рыбежки, Федот, и брат его, лесник, Аким отец Гашки. На подводе сзади конь привязан, явно не крестьянский. Бабушка к ним вышла, вместе с Мишей, представила. Миша не чинился, с мужиками поздоровался уважительно. Коня узнал.

- Это, – сказал, – та самая бессовестная скотина, что меня с другом бросила, воя волчьего испугавшись. Седло и вся прочая сбруя в лесу под елкой осталась. Не найдем ее сейчас. Может, потом кто случайно наткнется. Надо что-то придумать.

Мужики говорят, что их, деревенский шорник седло сделать на может, никогда господскую амуницию не делал. Миша и предложил, что бы он просто ремень стачал, типа подпруги. С расширением посередине. Тогда они спину коня шкурой застелют, и он на неоседланном так и поедет. Привычка есть, до 12 лет так скакал, с дворовыми мальчишками. А уж если шорник еще и стремена к этой подпруге приделает, то тогда эта скотина у него не забалует. Так и решили. Бабушка старую медвежью шкуру притащила, потертую всю. Прикинули, подойдет вместо попоны. Староста Федот вызвался верхами доехать до Великого Двора, проверить дорогу, предупредить попа, и попадью, насчет венчания. Попросить попадью стать посаженной матерью. Так что он, как вернется, к нам уже не заедет, приедет утром, рано, по морозцу. Что бы готовы были. Договорились, и уехали. Только помогли кровать большую, супружескую, в баню, занести, в зал. И воды натаскать. Сегодня помоемся, а завтра, пока в церковь ездим, Аким с бабами ее в мыльне соберут, и приготовят. А ужинать в зале, которая для гулянья и застолья дедом к бане пристроена была будем. Договорились, и они уехали. Я пошла, наряд приготовленный достала, в этой зале разложила, утюг на банной печи нагрела, и все отпарила. Баня у деда большая, мыльня и парная отдельная, так что места много. Потом мы с бабушкой намылись, после нас Миша пошел, после него, Гашка. Отрока не беспокоили. И сговорились его не тревожить, и о свадьбе ничего не говорить. Миша настаивал. Почему-то он его опасался. Хотя, вроде безобидный отрок, стеснительный. Бабушка сказала, что Мише виднее, он его лучше знает. Раз предупредил, что лучше ему о свадьбе не знать, так надо прислушаться. Все к вечеру успели, повечеряли, отрока накормили. Бабушка в отвар сердечный побольше валерианы добавила, что бы спал крепче. Гашка расстроилась, что ее на венчание не берут. Но поняла – и вес на телеге лишний, и отрока не с кем оставить. Смирилась.

Эпизод 166-7. ( 6-7 апреля)

Вот и настал мой самый волнительный день в жизни девичьей. Свадьба. Не по обычаю, из родных только бабушка. Жених вообще, один, без родни. Наш староста у него шафером будет. Утром рано проснулась, одеваться стала. Вроде радостно, а на душе тревожно. Вчера с бабушкой переговорила, ничего, собственно, не прояснила. Бабушка ко мне в залу в бане пришла, помогла наряд в порядок привести. И разговор завела. О том, как девичество теряют. Оказывается, не зря Гашка смеялась, когда я про петуха спросила. Потому что в мире всегда женское и мужское начало соединиться должны, что бы новую жизнь зачать. Без петуха курица пустые яйца несет. Цыплят из них не выведешь! А девушка от женщины отличается тем, что у нее в естестве преграда есть. И вот, в первую брачную ночь муж эту преграду уничтожает. И это может быть больно. Даже не может, почти всегда больно. А сильно больно, или нет – тут уж от мужа зависит почти все. От жены мало. Только если она испугается и сопротивляться начнет. Но за меня она спокойна. Как ей рассказали, Михаил молод, но опытен. Так что все правильно сделать должен. Тут мне главное, не бояться и ему довериться.

Так ничего толком и не поняла, что же произойти такое должно. И еще бабушка предупредила, что, как я женщиной стану, сила вокруг разольется немереная, и часть ее должен на себя супруг молодой взять. У Михаила резерв большой, так что проблем быть не должно. Поэтому, из-за силы она и была против того, что бы я ухаживания второго Михаила принимала, царя. Не стала соблазняться возможной властью. Тот Михаил не одарен, силы не имеет, и в момент инициации мог умереть. А обвинили бы меня. Так что я все правильно сделала, что намеки его не замечала. Тут бабушка замолчала, в лоб меня поцеловала, велела спать идти, и из бани вышла. Я быстро в дневнике запись сделала, остальное потом запишу, когда все свершится.

Спала на удивление хорошо, сказались две почти бессонные ночи. Но встала рано, тихо, стараясь не шуметь, развела тесто на пироги. Пир не пир, но все-таки гости деревенские будут, угощение требуется. Потом бабушка и Гашка встали, оделись, и меня облачать стали. Свадебный наряд, по обычаю, невеста сама еще с малолетства, заранее готовит. Шьет, вышивает, искусство свое показывает. Только если уж совсем неумеха, нет к шитью таланта, то швей и девок нанимают шить-вышивать. Но у меня все самой сделано. Только выбрала я для венчания не обычный, красный, а небесно-голубой, лазоревый. Тоже обычаем дозволенный. В красном я маме не нравилась. Вот, обтерли меня водой с ладаном, одели рубаху до пят, шелковую, с кружевами, тоже сама плела, воротник и манжеты вышиты белым шелком, поверх манжет нарукавья с богатой вышивкой серебром и жемчугом. Папенька расстарался, купил не речной, мелкий, а персидский, цены немалой, там же просверленный, так что, хоть бусы нижи, хоть вышивай. И пуговки тоже жемчужные. Поверх рубахи сарафан парчовый, тяжелый. По лазоревому с серебром фону цветы диковинные распускаются. Тоже жемчугом сердцевинки украшены. На ноги – чулки тонкие, как паутинка, шелковые, франкской работы. И сапожки сафьяновые, белые с серебром. Для туфелек еще холодно. Поверх сарафана – душегрея, фиолетовая, с серебром, потом опашень с опушкой из белых лисьих горлышек. Тоже жемчугом, бирюзой персидской и серебряными бляшками изукрашен. Плотно к горлу прилегает, поверх него только кружево рубашки видно. Волосы расчесали, и бабушка с Гашкой вдвоем косу заплели, тяжелую, но невесте две не положено. В уши серьги жемчужные, на голову – венец полумесяцем, тоже весь в жемчуге и бирюзе, подвески височные прикрепили. Поверх всего, покрывало кружевное, узорчатое, это уже не я плела, тут мастерство не мое нужно, кружевницы голландские делали. Одели, и посадили тут же, в бане, подводу ждать.

Приехал Федот, привез Акима, и тетку Гашкину, жену свою, с двумя деревенскими бабами, по хозяйству хлопотать. Они зашли, на меня полюбовались, я хотела пойти им все показать, бабушка цыкнула, что бы сидела тихо, сами разберутся. Федот с Акимом приделали к телеге спинку, так что сесть можно было не боком, а на спинку облокотиться. Сена в телегу накидали много, и сверху покрывалом ковровым покрыли. На Мишиного коня шкуру набросили, подпругой со стременами закрепили. Нас с бабушкой посадили. Мне на плечи шубку бабушка накинула, что бы не простыла. И тут Миша вышел, на коня вскочил. Я просто загляделась. Хорошо, что покрывало сверху, не видно, куда смотрю. Не положено, на жениха невесте пялиться. На коне сидит, как влитой, посадка гордая, видно сразу, что княжеского рода. Федот с Акимом посмотрели, головами покачали. Аким и говорит.

- Вот, теперь я понял, кто медведя пристрелил. Ясно было же, что не Гашка. Она арбалета сроду в руках не держала, а тут сразу в сердце.

Поехали. Доехали быстро, церковь подготовлена, украшена. Цветы хоть бумажные, но красиво. Батюшка нас пригласил исповедоваться и причаститься, как положено. С Мишей что-то долго говорил, выспрашивал. Со мной быстро. Грехов за мной никаких серьезных нет, просто спросил, по своей воле ли иду замуж, и почему так срочно. Объяснения принял. Поставили напротив аналоя, и обвенчали. Федот весь важный, венец над Михаилом держал, как же, шафером у князя на свадьбе был. Надо мной – попадья. Народу набилось много, деревенских. Оказалось, великий Двор к Устюжену приписан был, в счет податей снабжал промыслы продовольствием. Так что тоже в Мишино наследство входил. Вместе еще с тремя селами. Богатый у меня жених. Обвенчали, По обычаю мне бабы косы переплели на две, обернули вокруг головы, кику бабью надели. Поп разрешил поцеловаться. Миша как-то неловко в губы тюкнул, и все. Разочаровал. Подружки раньше рассказывали, что с парнями целоваться приятно, а тут – никак! Богатый вклад в церкви оставили, бабушка еще денег старосте Великого Двора дала, велела народу гулянку устроить. Обратно поехали.