Дневник изменщицы

Глава 1

— Михаил Владимирович, вы же придете на корпоратив? — спросила моя помощница Ксюша.

— Корпоратив? — Я поднял на нее рассеянный взгляд, оторвавшись от бумаг, которые она принесла мне на подпись. — Какой еще корпоратив?

— Ну как же? — Она изумленно хлопнула длинными ресницами. — Двадцать пятого числа будет новогодний корпоратив.

— Новогодний?

— Да. Вы что, забыли про Новый год? — В ее голосе прозвучало осуждение.

— Мне не до этого.

— Значит… Значит, не придете?

— Нет, Ксюш, не приду.

— Ясно. — В голосе девушки послышалось разочарование.

Вскоре она ушла, забрав документы, а я, поставив локти на стол, сложил руки в замок и уставился в одну точку перед собой.

Новый год, значит, совсем скоро… У людей праздник. Счастье, улыбки, суета. А я словно замер в каком-то безвременье, и вот уже два года в нем живу. Почти два года.

Завтра будет ровно два. С тех пор, как не стало Вероники. С тех пор, как моя жизнь остановилась. Да и жизнь ли это, без нее?

Мы прожили с женой вместе почти шесть лет. И это были самые лучшие шесть лет в моей жизни. Пожалуй, я по праву мог назвать себя самым счастливым мужчиной на земле. У нас были безоблачные, практически идеальные отношения. Год отношений до свадьбы и шесть лет в браке… За этот срок наши с Вероникой ссоры можно было по пальцам пересчитать. Иногда она обижалась на меня из-за того, что много работал. Мы могли поскандалить, а наутро ни она, ни я уже не помнили этого. Я утопал в ее любви и носил жену на руках. До Вероники я не отличался постоянством. Менял женщин часто, но с ее появлением все изменилось. Мне никто, кроме нее, был не нужен. Идеальная во всех смыслах женщина, с которой мы дополняли друг друга, понимали с полуслова, были, что называется, на одной волне. Для полного счастья нам не хватало лишь детей, но и это был вопрос времени. Вероника наконец-то забеременела, и я с ума сходил от счастья. Когда твоя любимая женщина носит под сердцем твоего ребенка… Нет, словами этого чувства не описать.

А потом раздался звонок, разделивший жизнь на до и после. Семнадцатого декабря Вероники не стало. Ее сбил поезд. Как мне сообщили, жена переходила железнодорожные пути в неположенном месте, не увидела приближающуюся электричку и угодила под нее. Это было странно. Как можно не заметить поезда? Вероника в тот день поехала к родителям, за город. Поехала на машине. И каким образом она оказалась на железнодорожных путях, я до сих пор не понимал. Не стало ни жены, ни ребенка, которого она носила. В одночасье у меня отняли самое дорогое. Я даже обнять ее не смог, потому что от Вероники не осталось ничего, и то, что мы положили в закрытый гроб, уже не было ею. Может быть, именно потому, что я не видел ее в гробу, мне до сих пор казалось, что Вероника не умерла. Она просто исчезла. Зачем-то ушла из моей жизни.

Два года прошло, а я все еще жил в том дне, когда моей любимой не стало. Друзья и родные наперебой твердили, что пора отпустить и двигаться дальше. А как, если у тебя отняли частичку души? Как сделать вид, что все пережито и забыто? Душа до сих пор ноет.

Выключив компьютер, я погасил свет в кабинете и вышел.

— До свидания, Михаил Владимирович, — долетел до меня голос Ксюши.

— До завтра, — кивнул я и замер. — Нет, завтра меня не будет. До послезавтра.

— А почему?

Я не ответил и пошел к лифту. Ксюша работала у меня чуть меньше года и еще не знала, что завтра — день, которого не должно быть в календаре. День, когда не стало Вероники.

Уже когда двери лифта стали съезжаться, я перехватил взволнованный и полный тоски взгляд Ксюши. Я понимал, что моя помощница мне симпатизирует. Да что там — девочка, кажется, была в меня влюблена. Как бы я ни притворялся, что не замечаю этого, я все прекрасно видел. Видел и знал: стоит поманить, и она будет больше, чем помощница. Но я не мог. Вообще ничего не мог.

Говорят, мужчине тяжело обходиться без физической близости с женщиной. Это простая физиология. С моей, видимо, что-то было не так. После Вероники я ничего и никого не хотел. Даже возбуждения не чувствовал. Наверное, все мои желания умерли вместе со мной.

Я вернулся в пустую холодную квартиру, где мы столько лет прожили с женой и где все осталось точно так, как при ней. Бросил пиджак на кресло. Плеснул в стакан виски и уселся на диван, не включая света.

Завтра мне предстоит пойти на кладбище. Я закрыл глаза, пытаясь воскресить перед мысленным взором лицо жены. Но образ был размыт. Почему-то мне виделось лицо Ксюши, с ее большими теплыми глазами, ямочками на щеках и милой улыбкой. Я помотал головой, заставляя себя представить Веронику. У нее был острый подбородок, четко очерченный контур губ, пышные ресницы, взгляд с поволокой… Я все это знал, но больше не видел. Забыл? Нет, так не бывает.

Я вскочил, врубил свет и полез в столик под телевизором, где хранилась какая-то ерунда. Я помнил, что здесь должен быть альбом. Наш свадебный альбом… Я перерыл все, вытащил вещи, раскидав их по полу, но так и не нашел ни одной фотокарточки. Конечно, снимки Вероники есть в телефоне и на компьютере. Их целая уйма, но это все не то. Я хотел взять в руки что-то более реальное, живое…

Пройдя в спальню, я залез в тумбочку, но и в ней было пусто. Точно! Кажется, Вероника хранила снимки в прикроватном столике со своей стороны.

Глава 2

Мерзкий до одури звонок мобильника вырвал меня из пьяного сна. Протянув руку, я нащупал телефон и, приоткрыв один глаз, взглянул на экран. Звонила Ирина Александровна, мать Вероники.

— Алло, — еле ворочая языком, промычал я в трубку.

— Миша, мы с папой выезжаем. Ты уже в пути?

— Как раз выхожу из дома, — соврал я.

— Тогда до встречи, — тёща порывисто выдохнула и отключилась.

Я кое-как сполз с кровати. Голова трещала так, что перед глазами мелькали искры.

Вчера, обнаружив фотоальбом, а в нем — свои изуродованные изображения, я, не найдя этому объяснения, просто-напросто напился. Я бы напился и без альбома, просто потому, что вчера было шестнадцатое, а сегодня семнадцатое. Годовщина смерти Вероники. Нужно ехать на кладбище, где меня будут ждать ее родители. Поездки эти я ненавидел. Похороны, потом годовщина в прошлом году и вот сегодня — вторая годовщина. Это будет третий раз, когда я окажусь на могиле жены. Для меня это было невыносимо. Смотреть на могильный холмик, памятник с фотографией Вероники, искусственные цветы… Я не хотел этого видеть, не хотел думать, что женщина, которая составляла смысл моей жизни, лежала под пластом земли и тлела, превращаясь в прах. Мне до сих пор не хотелось верить, что Вероника теперь там, на кладбище.

Плеснув холодной водой в лицо, я почистил зубы, кое-как пригладил волосы и переоделся в джинсы и толстовку, бросив в корзину для белья помятые брюки и рубашку, в которых вчера уснул в обнимку с опустошенной бутылкой виски.

Спустившись во двор, я хватанул ледяного воздуха и, кажется, чуть-чуть протрезвел. Голова по-прежнему раскалывалась, но теперь я хотя бы мог соображать.

Я смел с крыши автомобиля насыпавший за ночь снег и, сев за руль, стал прогревать двигатель. На ум снова пришел фотоальбом. Кому понадобилось закрашивать мое лицо на всех снимках? Кто это мог сделать? Вероника? Нет, глупости. Ей-то зачем?

— Чертовщина какая-то, — пробормотал я и выехал из двора.

Мысли о предстоявшей встрече с ее родителями вгоняли в тоску. Ирина Александровна снова будет смотреть на меня несчастными глазами, задавая безмолвные вопросы, а Виталий Андреевич будет молчать, упрямо сжав губы в тонкую полоску. Он всегда молчал. Если после смерти единственной дочери тёща ко мне тянулась, то ли пытаясь утешить, то ли ища утешения во мне, то отец Вероники своим молчанием меня будто обвинял. Словно это я виноват в гибели их дочери. Только вот я, как и они, не знал ответов на мучавшие нас всех вопросы. Я, хоть убей, не знал, почему в тот роковой день Вероника, попрощавшись с родителями, оставила машину недалеко от железнодорожной платформы и начала переходить пути в тот момент, когда появился поезд. Электричка шла мимо, а потому перед платформой не сбросила скорость. Можно подумать, если бы сбросила, это что-то изменило. Вероника была на путях в нескольких сотнях метрах перед платформой. Она в любом случае угодила бы под поезд.

Нам говорили, что это несчастный случай, что жена не увидела приближающийся поезд. Кто-то предположил, что это самоубийство. Я не верил ни в то, ни в другое. Первое было маловероятным: Вероника не ослепла и не оглохла, чтобы не обратить внимание на гул электровоза. Второе? Зачем ей убивать себя? У нее не было каких-то проблем, долгов или депрессии, мы не ссорились, не расставались, не ругались. Она была счастливой женой. Женщиной, которая готовилась стать матерью. Мы планировали отметить Новый год с ее родителями, а на следующий день улететь в Швейцарию. Вероника мечтала побывать в этой стране, и мы наконец-то собирались осуществить ее мечту, провести новогодние каникулы на горнолыжном курорте. Конечно, спускаться с гор она не стала бы, так как носила под сердцем ребенка, но погулять по заснеженным долинам и насладиться тишиной пейзажей хотела.

Только вот ее мечте не суждено было сбыться. Всему виной проклятый поезд и странное стечение обстоятельств.

Когда я приехал на кладбище, Ирина Александровна и Виталий Андреевич поджидали меня у ворот.

— Я боялась, что ты заблудишься, — объяснила она, — не найдешь сам могилу, ведь бываешь здесь редко.

Я кивнул и пожал руку тестю. Тёща говорила обтекаемо. Бываешь здесь редко. Не хотела говорить прямо — я здесь вообще не бываю. Не хотела упрекать, но этот упрек звенел в каждом ее слове и читался в глазах.

Мы молча дошли до могилы Вероники. С памятника на меня смотрели глаза любимой. Не выдержав, я достал сигареты и закурил. Тесть покосился на меня осуждающе, но мне было все равно. Я опустил на снег охапку из двадцати алых роз, которые купил по дороге сюда. Вероника любила розы именно этого цвета.

Постояв несколько минут в полной тишине, мы направились к кладбищенским воротам, чтобы встретиться здесь через год. Потом еще через год. И так до бесконечности.

— Как живешь, Миша? — тихо спросила тёща.

Я пожал плечами.

— Нашел кого-нибудь?

Изумленный, я уставился на нее.

— Нашел? — эхом переспросил я.

— Ты молодой мужчина… Нужно жить дальше.

— Как это? — не понял я.

— Все живут.

Ирина Александровна крепко сжала мою руку и добавила:

— Не нужно хоронить себя заживо, Веронику этим не вернешь.