Дневник Ярика Гайки

(На обратной стороне отсчёт о поголовье скота)

Вроде 19 ноября, как я слышал.

На складе насобирал какие-то обрывки бумажек. Если не найдут, постараюсь вести как дневник, а если найдут…впрочем, тогда это уже не важно будет. Не знаю, зачем мне это, после придумаю, всё равно делать нечего.

Что за место — Зона его знает. Как попал сюда, расписывать не буду. Выйду — расскажу. Не выйду — значит, вам знать незачем.

Уже четыре дня в “конц-”лагере наёмников. Ума не приложу, на кой мы им сдались, видно этот больной отморозок ещё и садист. Его стервозная дочь-эгоистка проболталась, а скорее всего просто пыталась запугать, что капитан собирается торговать людьми. А чтобы хлопцы не расслаблялись, придумал руки им занимать “работой”, мне повезло: я всего-то занимаюсь состоянием оружия, наверное, единственное свободное место осталось. А вот приятелю моему, Ване, повезло значительно меньше. Видел его уже раненого, и главное, нет, чтоб лечить — “само”! Ну что за люди?!

(Из остальных записок получается:...)

20 ноября.

В столовой столпотворение. Столько народу ещё ни разу не видел. И работяги, и наймы. Знакомые лица. Лично не знаю, просто проходили мимо. Почему так людно? Кажется, группы из рейда вернулись.

Толкучка на выходе. Парни обнаглевшие, уже злые на всех, прижали к косяку, будто я, как пазл, должен с ним соединиться. Как наёмники такое допускают?

Я кое-как протиснулся меж кромкой ворот и оравой. По инерции чуть не пал, налетел на капитанскую дочку.

— Ой. Извините…

Громкая затрещина прервала мои слова сожаления.

— Ты офигел?! Извращенец! — процедила она сквозь зубы, схватив меня за горловину. — Скотина!

Я так, мягко говоря, опешил, что просто смотрел ей в лицо, а потому не заметил её папашу. Я сразу почуял – это не к добру.

— Извините, — виновато просипел я ещё раз, но теперь в адрес Волкодава.

И как он вцепился мне в руку, ногтями впиваясь всё глубже и глубже. Я даже матюкнуться не успел – боль стрелой пронзила от предплечья до затылка, – лишь упал на колени и схватился за зажатую руку.

Что-то еле слышно хрустнуло. Казалось, вот-вот хрустнет громче, и я вообще перестану её чувствовать. От жара выступила испарина. Ох, лишь бы в его безмозглой башке сейчас что-нибудь щёлкнуло, я был бы так благодарен судьбе!

— Да я тебе…

Но тут раздался писк. Не ослабляя хватки, Волкодав выудил свой КПК. Взглянул на него мельком, нахмурился пуще прежнего. Потянув за запястье, резко толкнул от себя, и я полностью повалился на землю, перехватившись за больное место.

— Сейчас тебе повезло…Но я ещё не закончил!

Погрозив мне пальцем, капитан чуть ли не бегом направился в сторону главных ворот.

Это не справедливо. Я же ничего не сделал. Почему они все такие? Стоит только человеку дать власть, как он оскотинивается… Мрази! Все они! И не одна паскуда, ведь не заступилась. Боятся.

Когда боль отступила, и я поднял глаза, заметил, что Маши на месте не было. Толпа зевак рассосалась, а Тынну смиренно ждал меня рядом. Не гнал никуда, всё понимал и ждал. Огляделся, подал левую руку, а от помощи я не откажусь.

***

— Всьё есть нормально? — обратился ко мне Рысь, как только мы зашли в помещение с карцером.

— О чём ты?

Он замешкался, подбирая слова. Не придумав ничего, указал пальцем на руку.

— Это.

— А, ничего страшного, вроде.

За день я даже забыл об этом инциденте. Прошла боль, прошла и обида. Хотя двигаться неприятно до сих пор.

Я снял куртку с плеча, и меня тут же прошибло холодом. Чуть ниже локтевого сгиба красовались пять продолговатых голубо-синих пятен — следы от пальцев. Не сломано и ладно. Может, это был хруст съехавших мышц?

Тынну осторожно обхватил кисть и провёл большим пальцем вверх по вене. Чувство покалывания сотни игл заставило меня с шипением отдёрнуться, как ошпаренного кипятком. Эст и сам испугался, но попросил прощения. Предложил ибупрофен.

21 ноября.

Я так и не видел Ваню, уже давно. Со второго дня в этой дыре. Что-то не так, я это чувствую. Может, конечно, и ошибаюсь. Надо надеяться на лучшее, но у меня не выходит.

Волкодав встречал утром гостей, таких же шишек, наверняка. Нажрались все, до поросячьего визга. И Ганс, на удивление, ни слова сказать не смог: пришёл и завалился в каморке. Раз его нет, может и людей меньше придёт.

Хорошо им. По правде, я не пью. Пробовал, проблевался пару раз, прикола не понял. Однако, сейчас бы не отказался немного выпить...а может и много, желудок чистить не в первой — стены камеры, вон, по углам пропитаны миазмами желудочного сока, — к тому же, поесть бы не помешало.

Я так не могу! Да пошло оно всё! С какого я обязан плясать под их дудку! Фиг, что докажут!

С этой мыслью я швырнул, в сердцах проклиная, новенькую "американку", та, проскрежетав по шершавому полу, врезалась в ножки стеллажа. Хлипкий шкафчик качнулся, и с края последней полки упало ведро, полное серого песка, обратив в него всё в радиусе двух метров. Вот чёрт! Только этого не хватало! Теперь мне точно конец!

Надо что-то делать, что-то сказать… Можно спихнуть всё на пьяного техника, но тогда прилетит ему, а мне не хочется так нагло подставлять Ганса. Если всё-таки сказать правду? Точно убьют. Причём, буквально… Я ещё могу всё собрать, пока никого нет!

Но пыль легла тонким слоем шали на поверхности. Найти бы что-то в духе метёлки. В моей подсобке пусто, а вот у Ганса может что-то быть. Пробравшись в залу, я пошарил какое-то время в поисках метлы, и, попавшимся в руки веником принялся “заметать за собой следы”. М-да.

24 ноября.

В последнее время мне очень нравится находиться одному. Всё равно на присутствие кого-то по другую сторону клетки. Просто быть одному и ничего не делать, тогда жизнь кажется кайфом. Тишина, темнота, холод и я. Прекрасно в немом молчании думать о своём. Вот только капитанской дочке этого не понять, да и незачем: ей не интересен никто, кроме своего назойливого эго.