До души и обратно

Введение. Сказка на ночь.

Дождь барабанил по окнам старого дома с такой настойчивостью, словно пытался пробиться внутрь, к теплу и свету. Капли стекали по стеклу извилистыми дорожками, напоминая слезы, и в их бесконечном танце было что-то гипнотическое, почти зловещее. Ветер завывал в трубе камина, создавая мелодию, от которой по коже бежали мурашки - не от холода, а от чего-то более глубокого, первобытного. Что-то в этих звуках будило древнюю память о временах, когда тьма была не просто отсутствием света, а живой, дышащей сущностью.

В детской комнате на втором этаже горела единственная лампа, отбрасывая мягкий золотистый круг света на розовые обои с изображениями единорогов и радуг. Казалось бы, обычная детская - игрушки аккуратно расставлены на полках, книжки сложены стопкой на прикроватной тумбочке, плюшевый медведь сидит в углу кресла, наблюдая за происходящим стеклянными глазами. Но если присмотреться внимательнее, можно было заметить странности: тени от игрушек падали не туда, куда должны были, словно свет исходил не от лампы, а откуда-то еще. А глаза плюшевого медведя... они казались слишком живыми для игрушки.

На кровати с балдахином, украшенной кружевными занавесками, лежала четырехлетняя Лилия. Кудрявые каштановые волосы рассыпались по подушке, обрамляя лицо, которое даже во сне сохраняло выражение настороженности, словно девочка чувствовала что-то, чего не понимал взрослый разум. Ее дыхание было ровным, но временами она морщила лоб, как будто видела сны, которые не должны сниться ребенку.

Рядом с кроватью, в старом кожаном кресле, сидел мужчина. На первый взгляд - обычный отец, читающий сказку на ночь своей дочери. Опрятно одетый, около сорока лет, с приятным лицом и добрыми глазами. Но было в нем что-то... неуловимое. Что-то, что заставляло второй раз взглянуть на него, пытаясь понять, что же не так. Возможно, дело было в том, как он сидел - слишком неподвижно, как статуя. Или в том, как его глаза отражали свет лампы - не как обычные человеческие глаза, а как зеркала, в которых свет не угасал, а накапливался.

- Богом может стать человек, - говорил он негромким, мелодичным голосом, и слова его словно обволакивали комнату, делая воздух более плотным. - Легенда гласит, что даже у Бога есть мать. Точнее, была.

Его голос звучал странно в тишине дома. Слишком отчетливо, слишком ясно, словно каждое слово было выточено из драгоценного камня. И хотя он говорил тихо, чтобы не разбудить ребенка, казалось, что его слова разносятся по всему дому, проникают в каждую щель, в каждый темный уголок.

- Сначала была она, Пустота, - продолжал мужчина, и в его голосе появились новые интонации, более глубокие, древние. - Затем появилась на свет ее дочь. Она была Тьмой, породившей за собой и Свет.

За окном ветер усилился, и старый дом заскрипел, как живое существо, потревоженное во сне. Где-то внизу хлопнула дверь - или показалось? В доме больше никого не было, только отец и дочь. Только рассказчик и слушательница. Только свет и окружающая его тьма.

Мужчина не обратил внимания на звук. Он продолжал рассказывать, и с каждым словом атмосфера в комнате становилась более напряженной. Тени в углах комнаты словно оживали, становились гуще, глубже. Плюшевый медведь в кресле наклонил голову, как будто прислушиваясь к истории.

- Но со временем ребенку Тьмы стало скучно проводить все время одному или с мамой, и он начал просить маму развлечь его, - голос мужчины приобрел почти гипнотическое качество. - Она начала создавать «игрушки» для сына, но все они выходили по её подобию: демоны, монстры, мрачные существа.

Лилия во сне поморщилась, словно почувствовала что-то неприятное. Ее маленькие ручки сжались в кулачки, и она тихо всхлипнула. Мужчина на мгновение замолчал, наблюдая за ней с выражением... заботы? Или чего-то еще? В полумраке было трудно разобрать.

- Свет не мог сосуществовать с её созданиями, - продолжил он, и теперь в его голосе звучала печаль, такая глубокая и искренняя, что от нее сжималось сердце. - Матери, даже если она Тьма, было невыносимо наблюдать, как свет её сына гаснет.

Лампа в комнате вдруг мигнула. Один раз, два. Свет стал тусклее, и тени в углах комнаты потянулись к кровати, как живые щупальца. Но мужчина продолжал говорить, не замечая происходящего. Или делая вид, что не замечает.

История разворачивалась, как темный цветок, раскрывая лепесток за лепестком. Мужчина рассказывал о Пустоте, которая волновалась за свою дочь, о Тьме, которая тайно обучала сына созиданию, о том, как их противоположные энергии начали искажать друг друга. Его голос становился все более завораживающим, и казалось, что он рассказывает не сказку, а воспоминания. Личные, болезненные воспоминания.

- Из-за частого контакта с энергией Тьмы, у Света проявлялись искаженные черты темного, - говорил он, и его собственные черты в мерцающем свете лампы казались более острыми, более выраженными. - Он становился раздражительным, импульсивным, агрессивным.

За окном что-то ударилось о стекло. Сильно, резко. Лилия дернулась во сне, но не проснулась. Мужчина повернул голову к окну, и на мгновение показалось, что его глаза вспыхнули в темноте собственным светом. Но это могли быть просто блики от лампы.

- Это не осталось незамеченным его бабушкой, - продолжил он, поворачиваясь обратно к спящему ребенку. - Она чувствовала перебои энергии, ведь они происходили из неё.

В его голосе появилась новая нота - что-то похожее на страх. Или благоговение. Он говорил о Пустоте с такой интонацией, с какой обычно говорят о чем-то реальном, осязаемом, находящемся рядом. И чем дальше развивалась история, тем больше казалось, что он не рассказывает сказку, а исповедуется.

- К тому времени, Свет научился направлять и контролировать энергию, создавая свои творения, - голос мужчины стал тише, интимнее. - Его восторгу не было предела. И Тьма была счастлива, наблюдая, как ее сын окреп.

Но что-то в его тоне говорило о том, что счастье это было недолгим. И действительно, история принимала все более мрачный оборот. Свет, опьяненный собственной силой, начинал видеть творения матери как нечто уродливое, недостойное. А свои творения - ангелов, людей, животных - как верх совершенства.

Глава 1. Забытые сны.

Дождь начался в три утра, и с тех пор не прекращался. Крупные капли барабанили по окнам кофейни с такой настойчивостью, словно пытались пробиться внутрь, к теплу и свету. Эмили Харрис стояла за барной стойкой, машинально протирая уже чистую чашку, и смотрела на мутные потоки воды, стекающие по стеклу. В их хаотичном движении было что-то гипнотическое, почти зловещее - как будто дождь смывал с мира какую-то невидимую пленку, обнажая то, что лучше было бы оставить скрытым.

Кофейня "Мистик Грайнд" располагалась в старом здании викторианской эпохи, которое давно уже нуждалось в ремонте. Деревянные полы скрипели под ногами, трубы в стенах издавали странные звуки, а по ночам казалось, что здание живет своей собственной жизнью - вздыхает, шепчется, перешептывается с тенями в углах. Эмили работала здесь уже три года, с тех пор как окончила школу, и за это время успела привыкнуть к причудам старого дома. Или думала, что привыкла.

В последнее время что-то изменилось. Не то чтобы произошло что-то конкретное - скорее, изменилась атмосфера. Воздух стал плотнее, тяжелее, словно насыщенный невидимыми испарениями. Тени в углах казались глубже, а отражения в зеркалах - не совсем точными. Иногда Эмили ловила себя на том, что смотрит на свое отражение в витрине и не сразу узнает себя. Словно смотрит на незнакомку с ее лицом.

Двадцать один год - не тот возраст, когда стоит задумываться о странностях жизни. Но Эмили всегда была не такой, как все. Может быть, дело было в том, что она выросла в детском доме, где научилась полагаться только на себя. А может быть, в том, что с детства ее преследовали странные сны - обрывки образов, которые казались слишком яркими и реальными для обычных ночных грез.

Она помнила сны о бескрайней тьме, в которой кто-то плакал. О глазах, полных древней печали. О голосе, который рассказывал истории о богах и демонах, о любви и предательстве. Но когда она просыпалась, детали ускользали, оставляя только смутное ощущение тоски и потери.

Врачи в детском доме говорили, что это нормально для ребенка, который не помнит своих родителей. Что подсознание пытается заполнить пустоту, создавая фантазии. Но Эмили знала, что это не фантазии. Знала на каком-то глубинном, инстинктивном уровне, что эти сны - отголоски чего-то реального, чего-то важного, что она потеряла.

Колокольчик над дверью зазвенел, возвещая о приходе первого посетителя. Эмили подняла голову и увидела знакомую фигуру - миссис Кроули, пожилую женщину, которая приходила сюда каждый день в одно и то же время. Всегда заказывала двойной эспрессо без сахара и садилась за столик у окна, откуда можно было наблюдать за улицей.

- Доброе утро, миссис Кроули, - сказала Эмили, включая кофемашину. - Обычное?

Старая женщина кивнула, но не ответила. Она никогда не говорила больше необходимого, но всегда внимательно смотрела на Эмили, словно изучала ее. В этом взгляде было что-то тревожное, почти хищническое. Как будто миссис Кроули знала о ней что-то, чего не знала сама Эмили.

Готовя кофе, Эмили украдкой наблюдала за посетительницей в отражении кофемашины. Миссис Кроули сидела неподвижно, сложив руки на столе, и смотрела в окно. Но в стекле отражалось не ее лицо, а что-то другое - что-то темное и размытое, что заставляло сердце биться быстрее.

Эмили моргнула, и отражение стало обычным. Лицо пожилой женщины, морщинистое и усталое, ничего необычного. Но ощущение тревоги не проходило.

- Вот ваш кофе, - сказала она, подавая чашку.

Миссис Кроули взяла чашку, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. Прикосновение было ледяным, неестественно холодным, словно старая женщина была не живым человеком, а чем-то другим. Эмили невольно дернула рукой, и несколько капель кофе пролились на стол.

- Извините, - пробормотала она, хватаясь за салфетки.

- Не извиняйся, дитя, - впервые за три года миссис Кроули заговорила. Голос ее был хриплым, словно давно не использовался. - У тебя дрожат руки. Плохо спала?

Эмили замерла, салфетка в руке. Действительно, последние несколько недель сон давался ей с трудом. Странные сны стали ярче, навязчивее. Иногда она просыпалась с ощущением, что кто-то стоял рядом с ее кроватью и наблюдал за ней.

- Сны - это окна, - продолжала миссис Кроули, не дожидаясь ответа. - Окна между мирами. Иногда через эти окна заглядывает то, что лучше было бы оставить снаружи.

- Я не понимаю, - прошептала Эмили.

Старая женщина улыбнулась, и в этой улыбке было что-то жуткое.

- Поймешь, - сказала она. - Скоро поймешь. Время пришло.

Она встала, оставив кофе нетронутым, и направилась к выходу. У двери обернулась и посмотрела на Эмили взглядом, в котором читались жалость и что-то похожее на страх.

- Берегись теней, дитя, - сказала она. - Они становятся длиннее.

Дверь закрылась за ней с тихим звоном колокольчика, и Эмили осталась одна. Сердце билось так громко, что казалось, его слышно во всей кофейне. Она подошла к окну и выглянула на улицу, но миссис Кроули уже не было видно. Словно она растворилась в дожде.

Остаток утра прошел в тревожном ожидании. Посетители приходили и уходили - офисные работники, спешащие на работу, студенты с ноутбуками, пожилые пары, неспешно потягивающие капучино. Обычные люди, живущие обычными жизнями. Но Эмили не могла избавиться от ощущения, что что-то не так. Что за привычной повседневностью скрывается что-то зловещее.

К полудню дождь усилился, превратившись в настоящий ливень. Улицы опустели, и кофейня погрузилась в полумрак. Эмили включила все лампы, но свет казался тусклым, неспособным прогнать тени, которые собирались в углах.

Она мыла посуду, когда услышала звук - тихий, едва различимый, но определенно не принадлежащий к обычным шумам кофейни. Что-то вроде шепота, доносящегося откуда-то из глубины здания. Эмили замерла, прислушиваясь, но звук не повторился.

- Показалось, - пробормотала она себе под нос, но руки продолжали дрожать.

Шепот повторился, на этот раз громче. Он доносился из подвала, где хранились мешки с кофейными зернами и старое оборудование. Эмили никогда не любила спускаться туда - подвал был сырым, темным, и в нем всегда пахло чем-то затхлым и неприятным. Но сейчас оттуда явственно доносились голоса.

Глава 2. Осколки памяти. Разрушение иллюзий.

Энергии, исходящие от Лилии, заполнили дом, как вода заполняет треснувший сосуд. Но вместо исцеления, на которое она надеялась, произошло нечто иное. Стены начали дрожать, штукатурка осыпалась с потолка, а в воздухе появился запах серы и горящего металла. Искаженный Свет отступил к лестнице, его лицо исказилось болью.

- Ты не понимаешь, - прохрипел он, сжимая голову руками. - Ты не понимаешь, что делаешь!

Лилия почувствовала, как что-то идет не так. Энергии Инь и Янь, которые должны были принести баланс, вместо этого создавали хаос. Дом вокруг нее начал меняться, словно реальность плавилась и принимала новые формы. Стены становились прозрачными, сквозь них проступали другие помещения, другие времена.

Она увидела себя маленькой девочкой, сидящей в детской комнате и слушающей сказку на ночь. Но теперь сказка выглядела по-другому. Мужчина в кресле - тот, кого она считала отцом - говорил те же слова, но его лицо было искажено страданием. А в углах комнаты стояли фигуры в темных одеждах, наблюдающие за происходящим.

- Это были не воспоминания, - прошептала она, понимая ужасную правду. - Это были... программы. Искусственные воспоминания.

- Наконец-то до тебя дошло, - сказал искаженный Свет, и в его голосе звучала горечь. - Твое прошлое, твоя личность, даже твоя любовь к тому, кого ты считала отцом - все это было создано искусственно. Ты не дочь Света. Ты - его творение. Оружие, созданное для борьбы с тьмой.

Слова ударили по ней сильнее любого физического удара. Лилия пошатнулась, опираясь на стену, которая под ее прикосновением стала холодной и влажной, как кожа мертвеца.

- Нет, - прошептала она. - Это неправда.

- Правда, - искаженный Свет подошел ближе, и теперь она видела, что его лицо постоянно меняется, словно он не может решить, какую маску надеть. - Он создал тебя из фрагментов человеческих душ, добавил энергии Инь и Янь, вложил ложные воспоминания. Идеальное оружие против собственной тьмы.

Дом продолжал трансформироваться вокруг них. Теперь Лилия видела лабораторию - стерильное помещение с металлическими столами, на одном из которых лежало маленькое тело. Ее тело. А вокруг стояли фигуры в белых халатах - не врачи, а что-то другое. Их лица были скрыты под капюшонами, но из-под ткани виднелись не человеческие черты.

- Ангелы, - сказал искаженный Свет, заметив ее взгляд. - Его верные слуги. Они помогали создавать тебя, вкладывали в твое тело частицы своей сущности. Ты - химера, Лилия. Сборная солянка из всего, что он считал светлым и чистым.

Видение изменилось. Теперь она видела себя в детском доме, но персонал выглядел по-другому. Их глаза были слишком яркими, слишком знающими. Они наблюдали за ней, записывали каждое слово, каждый жест. Изучали свое творение.

- Даже твоя работа в кофейне была подстроена, - продолжал искаженный Свет. - Все твои встречи, все люди, которых ты считала друзьями - все это часть эксперимента. Ты никогда не жила настоящей жизнью.

Лилия почувствовала, как внутри нее что-то ломается. Не физически - что-то более глубокое, фундаментальное. Основа ее личности, ее понимания себя рушилась, как карточный домик.

- Почему? - выдавила она из себя. - Почему ты мне это рассказываешь?

- Потому что хочу, чтобы ты поняла, - в голосе искаженного Света появилась нежность, страшная в своей искренности. - Ты страдаешь от лжи, как страдал и я. Он создал нас обоих для своих целей, не спросив нашего согласия. Разница только в том, что меня он породил случайно, а тебя - намеренно.

Дом снова изменился. Теперь они стояли в огромном зале с колоннами, уходящими в бесконечность. Но колонны были сделаны не из мрамора, а из человеческих костей, а пол устилали черепа. По стенам развешаны были портреты - тысячи лиц, искаженных страданием.

- Видишь их? - спросил искаженный Свет. - Это те, из кого тебя создали. Души, которые он украл, чтобы слепить свое идеальное оружие. Каждая из них имела семью, мечты, надежды. А теперь они - всего лишь компоненты в твоей конструкции.

Лилия подошла к ближайшему портрету. На нем была изображена молодая женщина с добрыми глазами, держащая на руках младенца. Внизу была подпись: "Мария Коллинз, 23 года. Умерла от рака, оставив сына-сироту".

- Ее материнская любовь стала частью твоей эмпатии, - объяснил искаженный Свет. - А вот этот мужчина, - он указал на другой портрет, - пожертвовал собой, спасая детей из горящего здания. Его самоотверженность стала основой твоего чувства долга.

Лилия переходила от портрета к портрету, и с каждым новым лицом ее ужас нарастал. Здесь был учитель, который тратил свои последние деньги на учебники для бедных детей. Там - врач, который работал в зонах боевых действий. Художник, создававший красоту в мире, полном уродства. Мать, которая умерла, защищая своих детей от насильника.

Все они были мертвы. Все их души были украдены, чтобы создать ее.

- Теперь ты понимаешь, - сказал искаженный Свет мягко. - Ты не человек. Ты не божественное создание. Ты - некромантическое заклинание, облеченное в плоть. Ходячий мавзолей, построенный из чужих жизней.

Лилия упала на колени среди черепов. Энергии, которые она считала своими, теперь казались ей отвратительными. Каждое биение сердца отдавалось болью - не ее болью, а болью тех, чьи души были заключены в ее тело.

- Я... я чувствую их, - прошептала она. - Они все здесь. Внутри меня. Они страдают.

- Конечно, страдают, - искаженный Свет опустился рядом с ней на колени. - Их насильно заперли в чужом теле, лишили покоя, которого они заслуживали. И все ради амбиций того, кто называл себя твоим отцом.

Он протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Прикосновение было на удивление нежным.

- Но я могу освободить их, - сказал он. - Могу дать им покой, которого они так долго ждут. Нужно только позволить мне забрать твою силу. Тогда их души обретут свободу, а ты... ты наконец перестанешь быть чужой болью.

Предложение было соблазнительным. Прекратить существование, которое основано на страданиях других. Дать покой тем, кто был принесен в жертву ради ее создания. Но что-то внутри нее - может быть, остатки собственной воли, а может быть, голос одной из заключенных в ней душ - заставило сопротивляться.