Высадка Молодой Крови пришлась на раннее утро, и видят боги, юнцы ждали этого с огромным нетерпением. Когда трое суток проводишь в статичном положении и духоте, да еще с пустым брюхом, чтобы в дороге не приспичило, поверхность любой планеты покажется прекрасной и гостеприимной, даже если это будет опаленная жарой пустыня или полюс холода. Транспортировка до места Охоты, разумеется, происходила под седацией, но к концу путешествия сознание начинало возвращаться, чтобы немедленно подвергнуться первому испытанию в виде приступа клаустрофобии.
Впрочем, молодым воинам не положено было жаловаться на подобные неудобства. Сейчас все происходило даже относительно быстро. Не то что пару десятилетий назад. Тогда полет к месту Охоты мог занимать больше двух месяцев, и далеко не все выдерживали столь длительную гибернацию. А в ряде случаев техника подводила, и капсула доставляла в угодья мумию либо утопленника. Что ж, удача — это тоже одно из слагаемых выживания. С Охоты возвращались лишь самые неубиваемые.
Трое самцов из клана Булавы прошли Посвящение четыре года назад, и их следующим серьезным испытанием была Большая Охота[1]. И если в улье Священной Дичи им довелось перенести испытание болью и страхом, то здесь, на малоизученной планете, предстояла проверка иного рода: временем и неизвестностью.
Эти угодья располагались так далеко от основных путей, что клановому кораблю требовалось на возвращение сюда больше года. Планета оставалась безымянной, ибо яутжи еще слабо представляли себе ее характер, она имела лишь номер и перечень перспектив. Прежде на этих землях побывало несколько бойцов, которые смогли добыть неплохие трофеи и на своем примере доказать, что для существования их вида пространство вполне подходит. Однако чтобы угодья окончательно получили статус охотничьих и стали одобренной Советом базой для тренировок, следовало испытать здесь еще три-четыре поколения юнцов. Срыву, Пожару и Раскату, собственно, как раз и выпала данная честь… Или проклятье. Это еще предстояло выяснить.
Пожар вывалился из капсулы первым. Точно детеныш, измученный борьбой с оболочкой яйца, он прополз по грязи несколько метров и затих, уткнувшись головой в клубок каких-то мокрых после дождя побегов. Некоторое время он лежал без движения и просто дышал, но не мог надышаться. Затем собрал все силы и выдернул катетеры, подававшие раствор. Скоро должно было отпустить…
Сквозь плотно сомкнутые веки пробилось назойливое мерцание. Сын Ясного устало заворчал и заставил себя открыть глаза. Но изображение поддалось распознаванию далеко не сразу[2]. Символы на визоре маски расплывались, так что самцу пришлось долго и упорно моргать. Наконец зрение обрело минимальную четкость, и Молодая Кровь смог прочесть результаты анализа атмосферы. Правда осмыслить их стало отдельной, не менее сложной задачей.
Спустя примерно час Пожар смог сесть. С момента выхода из капсулы от посторонних глаз его защищал камуфляж, так что нападения враждебной фауны удалось избежать, а незнакомый запах чужеродной формы жизни заставлял местных существ с осторожностью обходить место посадки. Будь иначе — и Охота могла бы закончиться, так и не начавшись.
Пожар встряхнул гривой, заставляя разметавшиеся отростки улечься ровно, и еще раз, уже более вдумчиво, изучил климатические показатели. Те оказались в порядке. Даже для яутжа. Оно и понятно: никто бы не стал посылать юнцов в заведомо непригодные для жизни условия. Но могли наложиться всякие обстоятельства. Те же разведчики могли напутать с координатами.
Однако на сей раз боги миловали. Пожара забросило в тропический лесной биотоп с воздухом, насыщенным кислородом и влагой. После капсулы было немного прохладно, но термоэлементы и сеть справлялись с проблемой — они заработали в автоматическом режиме, отреагировав на изменение температуры. В целом, тут даже можно было ходить без маски, по крайней мере, на время кормежки. Так что начало в целом складывалось оптимистичное.
Интересно, остальным-то так же повезло? Он помедлил и набрал позывные товарищей.
Срыв, сын Берега, после гибернации оклемывался традиционно долго. Это не была его сильная сторона. В чувство его раза с пятого привел только сигнал от Пожара.
«Жив. Передаю координаты», — это все, на что его хватило в текущий момент. Хотелось добавить: «А еще мне невыразимо херово», но показывать слабости перед другими самцами не следовало. Хотя, строго говоря, молодые воины не являлись конкурентами. Им даже позволялось охотиться вместе — на то был и расчет, что троим легче выжить, чем одному. Но они имели право и отказаться от компании. Тогда расчет был на другое: один из трех, скорее всего, выживет.
Получив ответные координаты, самец сделал вид, что игнорирует их. На самом деле он сейчас физически не мог отправится навстречу сородичу. На ноги бы встать — и то уже будет достижение…
Срыв отстегнул крепления маски, медленно открыл лицо и, расправив затекшие жвала, глубоко вдохнул сырой воздух, напоенный сотнями новых для юнца запахов. Мутить стало немного меньше.
Он сел поудобнее и огляделся. Этот лес был немного похож на тот, в тени которого сын Берега вырос, но сходство, конечно, по большей части являлось обманчивым. Другая растительность, другой цвет почвы, гораздо холоднее… Срыв поежился и добавил градусов на термосетке. Из-за препаратов дополнительно побивал озноб. Оставалось надеяться, что после адаптации необходимость постоянно расходовать ресурсы энергосистемы отпадет. Впоследствии заряд предстояло расходовать экономно, чтобы год продержаться в основном за счет солнечной энергии и энергии, производимой собственным телом[3]. Хотя это было не самой главной проблемой: отогреться в случае чего можно и подобно далеким предкам у костра. Гораздо больше Молодую Кровь волновал ограниченный запас медикаментов. Обидно будет успешно пройти всю Большую Охоту, но сдохнуть под конец из-за пустяковой царапины, потому что началось заражение крови. Или травануться несвежей водой и не пережить интоксикации. Так что препараты следовало беречь еще пуще энергии и незначительные симптомы вроде этой вот тошноты после посадки переносить стоически, а не пищать как малек.
Согласно инструкции встречу назначили в точке, равноудаленной от места падения всех трех капсул. Добирались самцы не спеша и очень аккуратно — мало того, что местность была незнакомой, так еще и самочувствие после космической болтанки пока оставляло желать лучшего. Пожар и Раскат пришли почти одновременно, Срыв припозднился, так как вынужден был часто останавливаться, дабы перевести дух. Это бесило: сразу же оказаться слабейшим из трех — ну куда такое годится? Оставалось лишь напрячь остаток сил и хотя бы создать видимость, что все в порядке. Мало ли, зачем он останавливался? Может, осматривался.
Впрочем, к огромной радости Срыва, первым сделать привал предложил рассудительный Раскат. Все согласились, что разведку лучше отложить до наступления сумерек, а пока — собраться с мыслями и обсудить направления. Кроме того, до заката лес дремал, и оценить его потенциал в качестве охотничьих угодий можно было лишь с наступлением вечерней прохлады, когда согласно универсальному закону природы из укрытий начинали выползать самые хищные твари.
— Мягкотелых уже кто-то видел? — осведомился Пожар. Усевшись на крепкой ветке, он занялся подтягиванием запястных лезвий, которые, по его мнению, как-то не так фиксировались после выскакивания. Мягкотелыми охотники условно называли местный вид аборигенов, находящихся на самой заре своего технического развития, но уже способных проверить юных яутжей на прочность в ближнем бою.
Срыв отрицательно мотнул башкой и тоже занялся проверкой вооружения. Хотя больше сейчас тянуло полежать. Раскат настраивал параметры энергосистемы, добиваясь если не идеального, то хотя бы оптимального расходования заряда.
— Мягкотелых не видел, но слышал нечто похожее на их голоса, — не отрываясь от своего занятия, отозвался сын Зноя. — Сейчас воспроизведу. Слышно плохо. Они были очень далеко.
С этими словами самец включил запись. Его товарищи напрягли слух, но различить что-то сквозь шум листвы и ветра, перекрывающийся криками пернатых тварей, не смогли.
— Бормотание какое-то, — фыркнул Пожар. — Я думаю, это не они.
— Может быть… — Раскат пожал плечами и отключил аудио. — Позже разберемся. А вот что я видел — так это пирамиды. Так что про Инженеров нас не зря предупреждали.
— Близко видел? — Срыв напрягся.
— Что? Пирамиды или Инженеров? Пирамиды издали видел, отсюда к югу. Хозяев — нет, не видел, боги миловали.
— Не факт, что они тут, — заметил Пожар.
— Не факт, — согласился Раскат, невозмутимо продолжая ковыряться в настройках.
Закончив ритуалы, жрец вышел к людям и заявил, что поводов для волнения нет, так как боги собрались на празднество, и смертным всего лишь посчастливилось созерцать огни, что освещали их небесный путь.
— Возвращайтесь к делам и не забудьте воздать хвалу богам, ибо сегодня они ближе, чем всегда, — объявил Коатл, а затем повелительно взмахнул худыми руками, делая знак толпе разойтись, сам же вновь скрылся в своей хижине.
Большинство жителей, тем не менее, отнеслись к словам старика с некоторым недоверием. Виданное ли дело — боги посылают знамения, полыхающие через все небо, а он говорит, не бойтесь, мол, мимо летели, вас не касается…
Однако к вечеру пересуды улеглись, и поселок зажил по-прежнему. Знаков от богов больше не было, поля же не могли возделать себя сами и похлебка не могла сама себя сварить.
А когда блаженная ночь, звеня голосами насекомых и благоухая цветочным нектаром, спустилась на землю, жрец растер на каменной дощечке дурманящие травы и поставил их тлеть в глиняной чаше. Глядя, как вещий дым поднимается и исчезает в отверстии крыши, по пути будто бы касаясь любопытно заглядывающих в жилище звезд, Коатл достал из мешочка жевательную смолу, отщипнул тремя пальцами кусочек, положил за щеку и начал медленно двигать челюстью. Зубы и ногти старика со временем стали совсем черными от этой субстанции, рот пересох, а мысли и речи стали путаными, но это не имело для жреца значения. Смола помогала ему видеть дальше многих, слышать то, что от других сокрыто, и ощущать то, что дано ощущать лишь диким лесным тварям да духам.
Тенок следила за действиями наставника как завороженная. Она знала, что через некоторое время старик начнет раскачиваться из стороны в сторону и бормотать на неведомом языке либо мычать себе под нос монотонную песнь со столь же непонятным смыслом. Это был ежевечерний ритуал, после которого Коатл переставал внимать речам, а взгляд его стекленел. Потом старик ложился спать, иногда с открытыми глазами, а в обязанности Тенок входило потушить подношение и проветрить хижину. Утром же Коатл вставал как ни в чем не бывало и возвещал народу, что новый день, дарованный богами, будет светел и спокоен.
Сейчас же старый жрец задумчиво глядел сквозь причудливо извивающийся дым, иногда принимаясь беззвучно шевелить губами. Тенок не знала, что он видит там, — как бы девушка не всматривалось, ей боги не желали показывать свой лик. Коатл говорил, что и не покажут — дело женщины помогать поддерживать огонь и собирать ингредиенты для магических снадобий, но не более.
— Старший, — заметив, что старик разумом своим еще здесь, Тенок осмелилась подать голос.
— Тщ-щ-щ…
— Только один вопрос, старший…
Коатл с осуждением цикнул, но затем степенно кивнул.
— Хорошо, спрашивай, у тебя есть время, пока не догорит эта лучина, — указав взглядом на выставляющуюся из чаши тлеющую вичку, проговорил жрец.
— Что на самом деле сказали боги?
Старик хитро прищурился. «Ох, кто-то страх потерял», — читалось в его взгляде. Но Тенок и правда была осведомлена лучше большинства. Она знала, что воля богов не всегда доходит до людей в первозданном виде. Иногда, чтобы не пугать или не смущать народ, Коатл скрывал некоторые детали либо подавал их иначе, не так как сказали боги. Тенок часто первой слышала вести, что боги вкладывали в уста старика, и иной раз они расходились с тем, что жрец говорил во всеуслышание. Однако Тенок была достаточно умна, чтобы не болтать лишнего, и потому Коатл не только не боялся держать ее при себе, но и снисходил до ответов на ее вопросы, когда они появлялись.
Если честно, Тенок не в первый раз звали замуж во сне. Но боги — еще никогда, это было что-то новое. Обычно ей грезился статный Кааль, который недавно уже посватался к девушке из соседнего поселка, или черноволосый Лутак с орлиным профилем и холодным взором, которого давно прочили в женихи одной из дочерей вождя. Но сироте без приданого и даже без своего угла не следовало и мечтать, что столь достойные кандидаты обратят на нее внимание. Да и вообще кто-либо. Ведь не иметь ничего за душой в ее случае — было лишь полбеды…
Тенок давно минуло шестнадцать, и все ее ровесницы, даже самые неказистые, надели ожерелья замужних женщин. Однако ни один юноша не хотел связать свою судьбу с помощницей жреца, которая не только слишком близко соприкасалась с высшими силами, но и сама, возможно, владела колдовством. Хотя Тенок никогда никому не давала реального повода так думать. Она немного разбиралась в лекарственных травах — только и всего. Но злые языки шептали, что девушка наверняка была изначально одержима духами, иначе как объяснить, что болезнь, унесшая ее отца и мать, не тронула слабого ребенка?
Старый Коатл забрал ее из пустой хижины совсем малюткой — Тенок едва умела говорить. На другой день хижина сгорела, огонь чудом не перекинулся на соседние постройки. Так девочка попала к жрецу сперва под опеку, а затем во служение. Но ошибались те, кто думал, будто он растит себе преемницу. Жрец не учил Тенок ремеслу, а основными ее обязанностями были приготовление пищи, уборка и заготовка сырья. Девушка наблюдала некоторые ритуалы, но не могла их постичь, хотя в тайне и страстно желала этого. Ведь Коатл был не вечен. Какая судьба ждала сироту после его смерти? Прислуживать его ученику, которого Коатл все грозился взять, да так по сей день и не выбрал? И это в лучшем случае…
В целом, женщина могла стать жрицей — это не противоречило законам природы и законам богов. Тем не менее традиции были против этого, и, что еще важнее, сам Коатл тоже был против. Однако так было раньше. Теперь сон, в котором девушке явилось божество, мог все изменить.
Заснуть снова Тенок так и не смогла. Она долго думала, раз за разом возвращаясь мыслями к встрече на пороге святилища. Божество звало ее к себе, и свадебная накидка на ее плечах говорила о том, что все уже решено — там, в небесной обители. Возможно, вещий дым, который девушка накануне вдыхала вместе с жрецом, наконец-то даровал ей видение. Возможно, просто время пришло? И раз боги начали с ней говорить, значит, она была достойна стать их новым голосом в мире людей. Только как она могла в том убедиться? И как затем могла доказать это Коатлу?
Ответ, вероятно, тоже крылся в самом сновидении. Божество взывало к Тенок со ступеней большой хижины, высочайшей из всех. Значит, нужно было отправляться туда и встретить свою судьбу. Либо вернуться ни с чем, если боги просто решили посмеяться над доверчивой смертной.
В то утро Тенок никому ничего не сказала. Она поднялась рано, до рассвета, собрала в дорогу лепешки и надела лучшую одежду, чтобы перед богами не было стыдно за свой внешний вид. Потом девушка проверила Коатла — тот крепко спал — и зашагала навстречу своему предназначению.
Первая ночь прошла успешно и спокойно. Преодолев значительное расстояние, молодые охотники выполнили программу минимум под кодовым названием «осмотреться и поесть». Первым делом определившись с направлением, они рассредоточились, взяв умеренную дистанцию — чтобы держаться самостоятельно, но не совсем уж отдельно. Решение подкрепиться тоже стало обоюдным.
Раскат первым подстрелил пернатую тварь и, утолив голод ее суховатой плотью, сообщил товарищам о своем удовлетворительном самочувствии, сопроводив данные изображением добытого. Срыв вскоре после него поймал толстого ползуна, также продемонстрировав на собственном примере, что ползуны данного вида вполне съедобны. Пожар, как всегда, отличился. Он загнал копытное и сразу съел столько, сколько смог, наплевав на риск отравиться и к тому же прилично отстав от собратьев. Осилил юнец при этом лишь половину туши, остатки же повесил на дерево в дар духам этого леса. Ирония состояла в том, что мяса хватило бы с избытком на всю троицу, да только у воинов было не принято делиться добычей.
Наевшись, самцы восстановили дистанцию и двинулись дальше, периодически перебрасывая друг другу сообщения о своем местонахождении и обо всем, что видно вокруг. Сначала лес казался довольно однородным. Образованный в основном тонкоствольной растительностью, он был очень густым, местами — почти непролазным. На пути постоянно попадались лианы, как будто стремящиеся заплести все свободное пространство, отовсюду торчали и свисали причудливо извитые воздушные корни, а кроны деревьев формировали над головой удивительно плотный полог, с которого беспрестанно капало. Судя по звуку, несколько раз снаружи начинался дождь, но интенсивность капанья от этого не особо менялась. Воздух был подходящий для дыхания яутжей — тяжелый, насыщенный влагой, — так что шли с открытыми фильтрами. Под ногами ощущался сырой каменистый грунт, покрытый тонким слоем листового перегноя.
За время пути выяснилось, что лес прямо-таки изобилует разным зверьем, но, к сожалению, по большей части мелким. Раскат лишь однажды увидал местного хищника с роскошной золотой шкурой, покрытой глазчатыми черными пятнами, однако преследовать животное не стал, так как оно передвигалось в сопровождении двух детенышей. Строго говоря, для профессионала бой с таким зверем все равно бы являлся лишь небольшой разминкой. Навскидку существо не достигало в холке и середины бедра любого из охотников — сомнительное украшение для трофейной стены. Хотя мех, бесспорно, был богатый.
Чем больше Молодая Кровь забирали на юг, тем сильнее менялся рельеф. Местность становилась более гористой, стали встречаться замшелые валуны — некоторые, что интересно, со следами обработки и даже каким-то орнаментом. Судя по всему, тоже Инженеры когда-то давно баловались. Возможно, для них это были какие-то ориентиры. Возможно, здесь даже когда-то пролегала старинная дорога, которую затем поглотил ненасытный лес…