Дочь алхимика

Глава 1 КОШЕЧКА И СВЕТЛЯЧОК

Утро первого дня лета выдалось как по заказу: ясное, чистое, только где-то на горизонте кучковались пышные, голубоватые облака. Нэкоми всегда жалела, что окна её спальни выходят на запад, и она лишена возможности наслаждаться восходом солнца.

Дедушка уже встал, пожилые люди часто просыпаются ни свет ни заря. Вот и сейчас Нэко нашла его на кухне, где дед Широ́ варил кофе.

— Соня! – поприветствовал он внучку, — изволила проснуться, наконец. Между прочим, время почти восемь, я уже сам собирался лавку открывать. Совсем забыла о нашем уговоре? Я же вчера говорил тебе, что на утро у меня намечена парочка экспериментов в лаборатории.

Они владели лавкой с травами, чем-то вроде аптеки, где торговали целебными отварами, порошками и настойками, одним словом — лекарствами своего собственного приготовления. Лавка занимала первый, полуподвальный этаж их добротного двухэтажного дома, жилые комнаты, лаборатория и помещения для слуг, коих у них не было, находились на втором этаже.

— Не думаю, что у нас прямо-таки нет отбоя от покупателей, — заметила девушка, зацепляя волосы в хвост, — на минувшей неделе дела шли не ахти.

Дед Широ – невысокий, живой и ещё вполне крепкий старичок с седыми волосами, обрамлявшими полысевшую макушку, улыбнулся и разлил кофе по чашкам, — торговля, моя дорогая девочка, такое дело, никогда не знаешь, когда будет наплыв покупателей, а когда – полный штиль. Особенно в нашем деле.

Широ считался лучшим травником в Аратаку (ну, по крайней мере, в районе, примыкавшем к Сенному базару и речке Ара́ке с деревянным мостом, связывающим город с Холмами – новым районом на той стороне реки) и имел за спиной сорокалетний опыт, так что к его мнению стоило прислушаться.

Нэко сжевала рисовый колобок с начинкой из вчерашней тушёной курицы, отхлебнула кофе и взялась за газету. Дед всегда выписывал «Вечерний Кленфилд», говорил, что так лучше ощущает себя причастным к самым важным событиям в сердце Кленового королевства.

— То, что мы живём в старой столице, не повод не следить за событиями в новой, — говаривал он, — пускай с Эпохи Воюющих кланов прошло немало времени, Аратаку по-прежнему остаётся культурным сердцем Артании. Кленфилд – город нуворишей, ему ещё очень долго догонять нас!

Большая часть материалов газеты была, естественно, посвящена бракосочетанию его величества Элиаса. Магографии запечатлели представительного мужчину с надменным выражением лица в национальном артанском костюме и свадебном головном уборе. Рядом с ним потупила глаза (так уж полагалось невесте) красивая молодая женщина в белоснежном свадебном наряде и шапочке-цунокакуси.

— Да, госпоже Самирэ явно есть, что скрывать под шапочкой невесты, — засмеялась Нэкоми, — достаточно взглянуть на физиономию его величества, чтобы понять, что у неё не могут быть не только «рожки невесты», но и, как супругу, её ждут самые настоящие рога! Почему-то мне кажется, что наш Кленовый монарх – ходок по чужим спальням.

Нэ́ко зимой сравнялось девятнадцать лет, и эта красивая, жизнерадостная девушка полагала себя большим знатоком человеческих отношений, хотя львиная доля её знаний проистекала из дамских романов, газетных статей и сплетен с подругой.

— Нэкочка, — покачал головой дед, — не стоит судить о людях по одному внешнему виду, особенно, когда впечатление это проистекает из магографической карточки в газете. Внешность не всегда соответствует характеру и склонностям человека.

— Ни за что не соглашусь, деда, — горячо возразила она, — я уверена, что и характер человека вкупе с его склонностями находят отражение во внешности. Поэтому опытный физиогномист способен с большой точностью судить о настоящем, прошлом и будущем любого, кто попался в его поле зрения.

— Хочешь, дорогая, я не оставлю от твоего мнения камня на камне? – хитро прищурился старик, — и сделаю сие за пару минут?

— Попробуй! – широкая улыбка должна была продемонстрировать, что Нэкоми уверена в своей правоте, как никогда, — а, если не получится, ты отпустишь меня из лавки на весь день сразу после обеда, Та́йко просила помочь ей с выбором летних нарядов. Так что мы собираемся пройтись по магазинам.

Дедушка допил свой кофе, поболтал гущу на дне чашки, поглядел на неё, словно собирался гадать, потом отставил в сторону.

— Итак, — начал он, — что приходит в голову, если поглядеть на тебя, Нэкочка? Симпатичная, даже можно сказать, красивая молодая девица. Хрупкого телосложения, бледная, с большими выразительными глазами редчайшего золотистого цвета. Черты лица тонкие, одухотворённые, немного аскетичные.

Нэко кинула. Она, по правде сказать, не считала себя особо уж красивой (о чём немало сокрушалась, глядя в зеркало в своей спальне. Особенно её раздражали неуместные веснушки, что в изобилии усыпали лицо).

— Первое, что придёт в голову, если исходить из твоих же собственных принципов, что перед нами возвышенная особа, тонко чувствующая, ранимая и нежная, чурающаяся всего низменного и всё время проводящая в медитациях и грёзах, холодная и недоступная, будто лунная принцесса.

Нэко кивнула, она была вовсе не прочь производить впечатление возвышенной красавицы.

— На деле же мы имеем весьма рациональную особу с отменным аппетитом (не в коня корм!), вовсе не склонную к пустым умствованиям, на мой взгляд – в чём-то даже приземлённую, хваткую, привыкшую совать свой нос во всё, до чего этот самый нос в состоянии дотянуться, — Широ рассмеялся, увидев растерянное выражение лица внучки, — добавь сюда физическую силу и выносливость, вопреки кажущейся внешней хрупкости, въедливый и вредный до мстительности характер, и мы получаем совершенно иную Нэкоми. И если какой-то мужчина (да уберегут боги кого-либо от подобной оплошности) воспользуется услугами физиогномиста и посватается к холодной лунной принцессе из замка, сложенного из мечтаний и иллюзий, он будет оченно разочарован! Да, что там, я ему просто не завидую! – он рассмеялся, — ну как? Убедил?

Глава 2 АРЕСТ

«Как такое вообще возможно? – продолжала спрашивать себя Нэкоми, пока ставила на стол закуски, — какие жизненные перипетии превратили прекрасного молодого человека в ЭТО?»

Её взгляд в который раз за сегодняшнее злосчастное утро споткнулся о ставшим шире лицо с прямыми бровями, гриву, забывших о парикмахерской волос; а покрасневшие глаза совершенно не походили на глаза, о которых, казалось, и были написаны любимые строчки из сборника классической поэзии. Трёхстишье Мураса́ки травница повторяла про себя множество раз, когда вспоминала любимого.

Холодные звёзды глаз надо мною в ночи сверкают,

В то время, как жаркие губы

Мне о страсти сердечной шепчут.

«Нет уж, спасибо, — ответила сама себе на непрошенное воспоминание травница, — ни эти глаза, ни эти губы мне уж точно не нужны. Пускай о страсти шепчут кому-нибудь другому!»

Естественно, дед Широ просто не мог не угостить гостя вином собственного изготовления, и тот, как и следовало ожидать, с энтузиазмом принял предложение. Хватило пяти минут, чтобы на кухонном столе почётное место заняли разнокалиберные бутылки и графинчики, а дед, не скупясь на пояснения и уточнения деталей рецептуры, наполнял маленькие рюмочки. При этом он с завидной точностью рассказывал о происхождении сырья для напитка и его особых, нередко полезных, свойствах. Хотару опрокидывал в рот очередную рюмку ежевичного, мангового или персикового вина, крякал от удовольствия и не уставал отмечать все тонкости оттенков вкуса предложенных вин.

Нэко злилась. Злилась на Светлячка за то, что тот оказался человеком, совершенно не похожим на её воспоминания. Злилась на деда, который устроил свои любимые посиделки с дегустацией, да ещё и обрёл в лице жильца благодарного слушателя и ценителя. Злилась и на себя, потому что всё равно продолжала время от времени вглядываться в лицо артиста и видеть в нём тень прежних, таких прекрасных, обожаемых ею черт.

— Нет, дядька Широ, — вывел девушку из задумчивости голос артиста, — это для меня будет уже чересчур.

Широ решил перейти к коньяку собственного изготовления. Коньяком он угощал далеко не всех, приберегая его для особых случаев и особых гостей.

— Давай оставим до вечера крепкие напитки, — Хотару ловко ухватил палочками кусок ветчины с тарелки, положил на него маринованную редьку, завернул и отправил в рот, — мне сегодня ещё пред ясные очи этих старых ху…, — он покосился на Нэко, — перечников из Ассоциации показаться надо. Явить, так сказать, свою добрую волю. Продемонстрировать, насколько я осознал свои прежние ошибки и как успел проработать «отвратительные черты» своей «упрямой, несдержанной и трудно управляемой» личности.

— Плевать в лицо господина Эдомару́ было в высшей степени неосмотрительно, — словно бы невзначай, заметил дед, — семь лет минуло, а твой демарш всё ещё на слуху. Ты уж, мальчик мой, постарайся, докажи им, что годы не прошли для тебя даром. Ведь у тебя талантище!

Хотару расхохотался, но смех этот показался горьким.

— Талантище! Почему-то покойный господин председатель Восточной ассоциации ракуго не больно-то в это верил, — парень подумал и плеснул себе ещё вина из черёмухи, — читать по канону, которому двести лет сравнялось! Ни моги ни интонацией, ни ударением отойти хотя бы шаг. Скука, глупость, косность и нежелание смотреть дальше собственного носа. Это старичьё хотя бы мозгами пораскинуло: ведь современному артанцу многие слова из столь милых их сердцу рассказов вообще не знакомы, поскольку успели выйти из употребления давным-давно. И предполагать, будто зритель озаботится прихватить с собой на представление «Толковый словарь живого артанского языка» было бы более, чем наивно.

— И всё это ты не побоялся высказать старику Эдомару?! – не поверил своим ушам дед, — я выпивал с ним, и знаю, насколько он был нетерпим к любой, даже самой деликатной, критике. Да сделают боги его посмертие приятным, — Широ благоговейно осенил себя соответствующим жестом, — представляю, как он взвился.

— Взвился ещё как, я никогда не забуду его физиономии, — ухмыльнулся Светлячок, и Нэкоми обратила внимание, что ямочки на щеках у него всё те же, только прячутся в отросшей щетине, — пытался на место меня поставить, обзывал щенком безмозглым. Видать, для этого апологета классического ракуго сие являлось высшей октавой оскорбительности. А уж, когда я заикнулся, что в наши дни Восточной ассоциации пора бы отойти от набивших оскомину эсонда́ев о контрактах с богами, незадачливых грабителях и покупках дорогостоящих ружей, а взять на вооружение более интересные и актуальные темы. Темы любви, измены, оказий с проститутками и случаи из жизни самураев вызовут больше отклика в сердцах у публики, а, как следствие, принесут больше выручки.

— Представляю себе лицо покойного председателя, когда ты предложил тему жриц любви, — сощурился дед Широ, — я однажды прочёл на вечеринке «Неудавшееся самоубийство». От этого рассказа Эдомару аж перекосило, после чего он со мной недели три не здоровался и шарахался, как от зачумлённого.

— Ага, — тон собеседника был довольным, — знакомо, ещё как знакомо, — Нэко готова была поклясться, что Хотару ни на сэн не сожалеет о том приснопамятном скандале, — старик много всякого тогда мне наговорил.

— Мы тут всю голову сломали, всё пытались сообразить, за что ты ему в рожу плюнул?

— За мать. Этот стервец принялся все мои грехи на неё списывать. Пока он рассуждал, мол, откуда во мне взяться пониманию ситуации и тонкости чувств, когда матушка моя в простой горничной в гостинице «Зелёная радость» служила, я терпел, — мотнул головой Хотару, отчего ему на лоб упала вьющаяся прядь, — но ведь старый хрен дальше пошёл, сказал, что, мол, неудивительно, какие у меня интересы и склонности при всём том, что мать моя незнамо от какого посетителя меня прижила, про яблони и яблоки ещё добавил. Хотел я ему по роже дать, но подумал, что не годиться стариков бить. Не удержался и плюнул прямо в его наглую харю с дурацкими подусниками!

Глава 3 ЗАКЛЯТЫЕ ДРУЗЬЯ – ЛУЧШИЕ ВРАГИ

— Дэ́йв Сая́до, Дэ́ва! – я просто не верю своим глазам, — Хотару прищурился, — какими судьбами? Так вот куда тебя забросила судьба. Да, она явно не лишена чувства юмора.

— Хо́тти! – ответно осклабился офицер с глазами настолько тёмными, что не было видно зрачков. От этого взгляд его казался неприятно странным, с неуловимым выражением, — бывший принц ракуго, ныне разжалованный, изгнанный и всеми позабытый. Ваше высочество надумали возвратиться к истокам?

— Твоими усилиями и твоими молитвами, Дэва. Но боги справедливы. Твоё служебное рвение в отношении скромного ракуго́ко не осталось без соответствующей награды: столичный следак осел в коррехидории заштатного Аратаку. Великолепно! Я посочувствовал бы тебе, Дэва, да никак не получается.

— Себе лучше посочувствуй, — огрызнулся тот, — гляжу, ты снова на острие событий. Неужто, вляпался по самые помидоры в историю с убийством, от которого идёт оч-ч-ченно нехороший запашок.

— Увы, Дэ́вчик, я жутко, буквально чудовищно, сожалею о том, насколько мне придётся тебя разочаровать, — Хотату придал своему лицу аристократически-холодное выражение, которое несколько портила трёхдневная небритость, — я прибыл у старую столицу Артанского королевства лишь нынешним утром, и быть замешанным в какие-либо убийства просто физически не могу. И мне без разницы, чем там они у вас пахнут. Зная твою бульдожью въедливость, с почтением предъявляю железнодорожный именной билет.

Подполковник Саядо с недовольным видом взял и со всех сторон оглядел использованный билет, удостоверяющий, что Хотару Эйдзи действительно прибыл из Кленфилда сегодня, первого июня, в десять часов тридцать пять минут по Кленфидскому времени.

— Кучерявые замашки у бывших артистов, — процедил он, покусывая зубочистку, — купе на «Альбатосе». Что б я так жил!

— Артистов бывших не бывает, — заявил Светячок, демонстративно забирая назад свой билет, — а завидовать скверно. Если бы, один сволочной брюнет не променял приятельские отношения на служебное рвение и воображаемый карьерный рост, — он покачал головой, — тогда слово «бывший» никто не посмел бы употреблять в отношении Хотару Эйдзи.

— Мило. Очень мило, — уже даже не осклабился, а злобно оскалился Дэва, — кто-то, не будем уточнять кто, совершенно забыл про приятельские отношения, когда за покером нагло обобрал меня на шесть ма́нов с гаком! И добро б ещё при этом играл честно!

— Во-первых, — прямая бровь артиста иронично дёрнулась, — ни ты, никто другой ни разу меня за зелёным сукном за руку не схватил. Посему обвинять меня в шулерстве у тебя, Дэва, нет никаких моральных оснований. Во-вторых, повторю то, что ни раз, и ни два говорил тебе ещё в Кленфилде: коли ты уселся играть со мной, значит, разеваешь рот на мои честно заработанные деньги. Это даёт мне полное право, в свою очередь, попытаться воспрепятствовать тебе осуществить своё намерение. Всё честно.

— Честно! – воскликнул Саядо, — слова «Светлячок» и «честная игра» могут употребляться в одном предложении только в качестве глубочайшей иронии или шутки юмора!

— Нарываешься на дуэль?

— Ещё чего! С тобой стреляться станет только сумасшедший. Поскольку я таковым себя не отношу, максимум, что я могу предпринять, так это спровоцировать тебя на мордобой, а потом упечь в кутузку на пару недель за оскорбление офицера при исполнении.

— В этом ты весь! – Хотару стоял в расслабленной позе, — грозишь тем, что осуществить не сможешь, потому как прекрасно понимаешь, насколько у меня связаны руки тут, в Аратаку теперь, когда моей главной единственной целью стала попытка восстановиться в Восточной Ассоциации ракуго. А по поводу покера, — он широко улыбнулся, демонстрируя крупные белые зубы, — открою тебе свою тайну, кою ты мог бы и сам разгадать, если бы в Кленфилде меньше пьянствовал, а мозги включал не только согласно служебной надобности. Серьёзно я занимаюсь ракуго с тринадцати лет, у меня тренированная память. Причём не только слуховая, но и зрительная тоже. Для меня запомнить какие карты вышли, а какие нет – раз плюнуть. Прибавь к этому привычку фиксировать реакцию противников на набор карт и их попытки блефа, то никакая ловкость рук или краплёные колоды не нужны. Вот так.

— Врёшь! – даже с нотками обиды воскликнул Дэва, — опять голову морочишь по своему обыкновению.

— На этот раз нет: чистая, голая правда. Кстати, мне тут недавно на твоей родине побывать довелось. Милейшее местечко.

— Это где, позволю себе уточнить? – Дэва поискал глазами, куда бы отправить изжёванную вконец зубочистку, заглянул за прилавок, обнаружил там мусорную корзину и прицельно плюнул, — всем, кто меня знает, известно, что я вырос в окрестностях столицы, — выразительное пожимание плечами, — не мудрено там побывать.

— Нет, — сладким голосом протянул Светлячок, — я об Игоси́ме. Прелестное местечко на Южном архипелаге. Захолустье, понятное дело, но вулкан, природа, минеральные источники, Совиная скала…

— Даже отдалённо не представляю, о чём ты говоришь, артист, видать, слишком много принял на грудь вчера вечером. В вагоне-ресторане засиделся? На этой твоей какой-то там Симе не бывал, не знаю.

— Ага, ага, — с победным видом воскликнул Хотару, — как же, как же! Я столько лет не понимал, почему у тебя в минуты душевного волнения или, когда ты сильно злишься, словечки любопытсвенные проскальзывает? Вроде бы я – парень начитанный и образованный не хуже многих, а вот «кушенькать» ни от кого, кроме тебя, не слышал. Зато за последние три месяца наслушался от души. Враз понял, что местный – игосимский говор мне одного заклятого дружка до страсти напоминает.

Глава 4 БАРОН-ПРОПОЙЦА

После всех этих утренних перипетий Светлячок добрался, наконец, до своей комнаты. Комната оказалась просторной, светлой и чистой с выходом в широкий, темноватый коридор для слуг, откуда можно было пройти на половину хозяев или же сразу выйти в соседнюю, южную сторону двора. Мужчина усмехнулся, увидев букет изящных цветов водосбора, собранный и поставленный в вазу заботливыми руками травницы. Он переоделся, собрал волосы в самурайский хвост, потёр щетину на щеке, но решил оставить, как есть, и отправился в город.

Нэкоми слышала, как хлопнула дверь на половине слуг, это означало, что Светлячок ушёл из дому. Тут же навалилась жестокая тоска, щедро сдобренная тревогой за деда. В голову лезли картины одна ужасней другой: Широ в зале суда, осунувшийся, но сохраняющий достоинство, даёт показания, тщетно пытаясь доказать свою невиновность. Судья – важный, полный мужчина (он регулярно покупает у них в лавке средство от аллергии для любимой бесшерстой кошки) нацепляет на нос очки и громогласно зачитывает обвинительный приговор, делая театральные паузы в нужных местах. Потом центральная площадь перед храмом, помост, виселица, палач…

— Стоп! – сама себе приказала девушка, зажмуривая глаза, чтобы сдержать готовые брызнуть слёзы, — возьми себя в руки. Твои страхи и переживания никак не помогут Широ, они лишь отнимут силы от главного дела. Пусть Светлячок занимается своей долей работы, тебе же лучше не предаваться страданиям, а заняться своим делом.

Нэко заперла изнутри парадную дверь, вывесив табличку с извинениями за временно закрытую лавку, и пошла в лабораторию отца. Хотя уже лет пять задняя часть подвала была в полном её распоряжении, травница всё равно продолжала называть лабораторию отцовской.

Надо сказать, что придворный алхимик наместника Кленовой короны оборудовал для себя рабочее место по высшему разряду: освещение, вытяжка, верстак для опасных экспериментов с медными пластинами на полу – всё было превосходным и продолжало служить верой и правдой. Но и сокровищами были стоившее целое состояние алхимическое оборудование и, конечно же, книги. Очень много книг. По скупым оговоркам деда (от терпеть не мог Юмэна — своего зятя, возлагая на него вину за раннюю кончину дочери), Нэко знала, что отец был страстным библиофилом и изрядную часть своего немаленького жалования тратил на книги, которые даже с континента выписывал. И теперь девушка надеялась, что это собрание книг сослужит ей добрую службу.

Лаборатория успокаивала. Сюда не долетали звуки улицы и города, не было слышно шума ветра в кронах двух яблонь, растущих в северной части двора, только тишина и покой. Их чёрный кот Шкода, конечно же, увязался за хозяйкой. Характер он имел независимый и вредный, терпеть не мог фамильярностей, а погладить себя позволял никак уж не более трёх раз подряд. После чего гордо поднимал плюмажный хвост и удалялся, одарив наглеца, что посмел нарушить его приватность, презрительным взглядом таких же жёлтых, как и у хозяйки, глаз. Теперь же кот вольготно развалился на стуле и всем своим видом предлагал Нэко поискать себе иное место для сидения. Но травница пока и не собиралась рассиживаться. Она взялась за книги.

Хотя Нэкоми перед Светлячком и строила из себя специалиста, на деле она преотлично осознавала, что лишь чуть-чуть приоткрыла дверь и практически одним глазком заглянула в сверкающий, таинственный мир алхимии, которую очень почитали в древней столице Артанской империи. Однако ж, в наши дни ведущую роль захватила магия, отодвинув изящное искусство управления силами природы на второй план.

Напрасно девушка пыталась припомнить способ, коим возможно превратить сердце живого человека в камень. Да, что там живого, трансмутация органического материала в минерал или металл считалась в алхимии непаханой целиной. Начала поиски информации она с «Киноварного справочника перемен» — книги, написанной несколько эпох назад делийсиким алхимиком Дин Дзяном. Это был наиболее полный справочник, и, возможно, там найдётся информация по интересующему её вопросу.

Хотя перевод на артанский был совсем неплох, сам первоисточник страдал тяжеловесностью изложения, изобиловавшей красивостями и эвфемизмами, до которых писатели в Делящей небо большие охотники. Посему читать опус было трудновато. Через полчаса продирательств через все эти «кражи небесной пружины», «бессмертных зародышей» на «внутренних киноварных полях» травница поняла, что книга господина Дина более относится к духовной алхимии, где сам человек выступает в роли поля для экспериментов, работая с собственным духом, страстями и эмоциями. Нет, этот трактат для превращения органов в камень не подходит. Девушка отложила в сторону книгу и снова принялась разглядывать корешки со знакомыми и незнакомыми названиями. Многие из тех, что попроще, она успела прочесть, изучить и опробовать содержащиеся в них рецепты и комбинации. Но эти книги были лишь небольшой частью обширного отцовского собрания.

Учебное пособие, написанное её соотечественником под псевдонимом Ртутный демон, содержало множество красочных иллюстраций, таблиц и цитат, но в нём не было даже намёка на трансмутацию чего бы там ни было. Видимо, подобная информация не предназначалась для начинающих алхимиков. Опус Ртутного демона отправился назад на полку. Глаза Нэкоми разбегались, и одновременно в душу начинало закрадываться щемящее беспокойство: как среди всего этого изобилия найти нужную ей книгу? Просто методом тыка, можно искать неделями. «Какое там, неделями! – невесело усмехнулась травница, — чтобы прочитать все отцовские книги десяти лет будет недостаточно».

Но в её распоряжении вряд ли было больше трёх недель. Суд в Артании не затягивали, особенно, если дело касалось древесно-рождённых.