Геннадий смотрел на дом, возвышавшийся перед ним, и не мог отделаться от мысли, как его в это втянули. Он ведь зарекался работать в сфере безопасности.
После службы он выбрал спокойную, размеренную жизнь, без постоянного напряжения, смертельных рисков и проблем, которые приходилось решать силой. Он хотел, чтобы всё так и оставалось.
Точно.
Ему ведь наобещали непыльную работёнку: просто присматривать за девчонкой, чья жизнь складывается из учёбы, посиделок с подружками и походов по магазинам. Максимум – проводить до машины, открыть дверь и стоять в стороне, пока она выбирает очередную сумочку. Всё это за такие деньги, будто он должен охранять президента.
Геннадий хмыкнул, глядя на роскошный особняк, главы международной корпорации NovaTech Global, который теперь должен был стать не только его рабочим местом, но и новым домом. Главное условие – проживание на территории, чтобы всегда быть рядом, в любой момент прийти на помощь.
Ещё один компромисс, на который он пошёл ради хороших денег. Жить среди золотых люстр, мраморных полов и дизайнерской мебели, конечно, не самое тяжёлое испытание, но и не то, к чему он привык. Здесь всё было слишком ухоженным, дорогим, показным.
Он провёл пальцами по коротко стриженным темным волосам и вздохнул. Интересно, как быстро ему это всё начнёт раздражать?
– Геннадий Викторович? – голос секретаря вырвал его из раздумий. – Пойдемте, я вас провожу.
Он кивнул, отрывая взгляд от роскошного фасада особняка, и шагнул вслед за женщиной. Ворота закрылись за ними с едва слышным щелчком, словно отрезая прошлую жизнь от той, в которую он только входил.
Охрана у входа была серьёзной – двое мужчин в дорогих костюмах, с цепкими взглядами, в которых читался не праздный интерес, а профессиональная оценка. Они посмотрели на Гену так, будто искали повод для задержания.
Через несколько минут его привели в просторную гостиную. Высокие потолки, массивные хрустальные люстры, огромные панорамные окна, открывающие вид на идеально ухоженный сад. Всё здесь кричало о деньгах и власти.
У окна, скрестив руки на груди, стоял мужчина – высокий, широкоплечий, с хищным взглядом. Даже без представления было понятно: это Андрей Константинов. Человек, привыкший контролировать всё и всех вокруг. Властный, уверенный, собранный до предела.
При виде Гены он развернулся и протянул ему руку. Рукопожатие было крепким, с чуть заметным нажимом.
– Геннадий, рад знакомству. Я вас давно жду. Перейду сразу к делу. Надеюсь, вас осведомили, какая работа вам предстоит?
– Да, конечно, Андрей Сергеевич.
Работа была не новой – охрана, но в этот раз не просто объект, а дочь магната. Девчонке лет двадцать, если он правильно запомнил.
– Можешь звать меня просто Андрей, – мужчина слегка кивнул. – София – все, что у меня осталось. Ты будешь с ней везде. Следить за каждым шагом. Если понадобиться будешь контролировать, даже ее походы в ванную. Опасностей много, особенно в моем мире.
Гена молча кивнул, внутренне вздыхая. Девчонка явно непростая, раз её отец так печётся о её безопасности. Хотя, если вспомнить, что его жена погибла при весьма странных обстоятельствах, неудивительно, что у него развилась паранойя.
– Я понял, – коротко ответил Гена. – Где она? Познакомиться можно?
Константинов усмехнулся.
– Нужно, – наконец произнёс он. – Софушка у себя в комнате. Пойдем.
Коридоры особняка были широкими, с высокими потолками и приглушённым освещением. Тяжёлые портьеры, дорогие картины, антикварные вазы. Было в этой обстановке что–то… холодное. Неуютное.
– Мне вас очень рекомендовали, Геннадий, – сказал Андрей, не сбавляя шага. – Надеюсь на вас.
– Я не подведу.
Гена шагал рядом с хозяином дома, молча изучая обстановку. Всё выглядело безупречно, даже слишком. Будто здесь не жили, а просто поддерживали идеальный порядок. Когда они подошли к двери, Константинов постучал костяшками пальцев:
– Софушка, это я.
На секунду повисла тишина. Затем внутри что–то зашуршало, послышался резкий звук – будто задели стул или уронили что–то тяжёлое.
Раздался громкий крик:
– Отпусти меня!
Геннадий напрягся мгновенно. Голос Софии прозвучал так отчаянно, что у него мгновенно подскочил адреналин. Константинов рванул за дверную ручку, но та не поддавалась.
– София, открой дверь! – голос Андрея стал жёстким, полным угрозы.
В ответ раздался глухой удар, за которым последовал звон разбитого стекла.
Тело Гены среагировало инстинктивно – он развернулся и с силой выбил дверь плечом. Дерево треснуло, замок сорвался, дверь со скрипом распахнулась.
Картина перед ним заставила кровь закипеть.
В комнате стоял парень, совсем молодой, лет восемнадцати. Его руки бесцеремонно сжимали Софию – одной он схватил её за грудь, другой цепко держал бедро, оголяя почти до трусиков.
– Папа! Папочка! – всхлипнула девушка, отчаянно извиваясь в его руках.
Каменное изваяние по имени Геннадий, буркнул сухое:
– Доброе утро.
После чего без лишних слов открыл перед Соней дверь машины.
Всю дорогу до университета он молчал, не выказывая ни малейшего интереса к её присутствию, ни единого вопроса, ни попытки заговорить, даже взгляда в её сторону.
Соня, подпирая подбородок рукой, лениво наблюдала за его профилем.
Высокий, с мощными плечами и рельефными мускулами, выдающимися под одеждой. Чёткие, жёсткие черты лица, коротко стриженные тёмные волосы, лёгкая щетина на скулах. И эта его осанка… идеально ровная, военная.
Геннадий. Геннадий Викторович.
Боже, что за старомодное имя для такого мужчины?
От него веяло сдержанностью, контролем, дисциплиной – сплошной механизм без эмоций. Робот, запрограммированный на одну единственную задачу: оберегать её, пока отец не решит иначе.
Только вот взгляд…
Соня невольно поёжилась, вспоминая, как эти холодные серые глаза буквально просвечивали её насквозь. Словно ему не нужны были слова, чтобы понять, о чём она думает.
Это было раздражающе и одновременно чертовски притягательно.
Университетский корпус встретил её привычной суетой: сотни голосов, шагов, смеха, хлопанья дверей. Здесь всегда было шумно, оживлённо и до скуки однообразно.
Соня усмехнулась, чувствуя, как внутри разгорается интерес к новому телохранителю.
Ну что ж… тем веселее ей будет с ним играть.
***
Наконец, скучные пары подошли к концу, и у Сони оставалось около сорока минут передышки, прежде чем окунуться в мир классической музыки и несколько часов подряд мучить несчастную виолончель.
Она лениво потянулась, разминая затёкшие плечи, и задумчиво уставилась в окно. Осень постепенно вступала в свои права: золотая листва, устилающая дорожки университетского двора, напоминала яркий ковёр, а небо затянулось дымчатыми облаками, обещая скорый дождь.
Её мысли, против воли, снова скользнули к новому телохранителю. Это всегда так в начале. Соня знала, что рано или поздно этот Геннадий сломается, как все остальные. Кто – то выдерживал неделю, кто – то месяц, но ни один не оставался равнодушным. Когда же они начинали вести себя, как послушные псы, это становилось очень скучно и папа быстро их увольняет.
– Эй! Приём! Земля вызывает Соню! – Оксана махала руками перед её лицом. – Ты нас вообще слушаешь?
– Я? – Соня моргнула. – А, да, конечно.
– Да? – усомнилась Юля. – И про что я только что рассказывала?
– Эм, про Сексиста Иваныча? – Юля всегда по средам говорила исключительно про отвратного препода по теплохладотехнике, который в буквальном смысле измывался над женской частью группы. Да, Юля у нас самая умная и училась на технической специальности, которую я даже выговорить до конца не смогла бы.
– Смотри – ка, и правда слушала, – с недоверием протянула девушка.
– Да кому ты веришь? Посмотри на её лицо. Она же просто угадала, – Оксана, как всегда, была излишне проницательна. – Да и в баню этого Сексиста Иваныча. Не стоит тратить на него даже букву. Лучше расскажи нам про своего нового телохранителя. Симпатичный хоть?
Кафетерий был лучшим местом в кампусе. Мягкий свет падал из огромных окон, выходящих во двор университета, создавая уют даже в серые осенние дни. Кофейные столики стояли хаотично, некоторые уставлены ноутбуками и чашками с недопитым кофе. В воздухе витал аромат свежеобжаренных зёрен с нотками ванили и карамели.
Соня лениво перемешивала лёд в стакане, наблюдая, как капли конденсата медленно стекают по стеклу.
– Красивый, – наконец сказала она, – но он – робот. Робот – андроид. Гора тугих мышц, абсолютно холодное и отстранённое лицо. Как взгляну на него – будто под ледяной душ встала.
– Хм, мистер Каменное Лицо, – протянула Оксана, откидываясь на спинку стула. – Звучит, как вызов.
– И что? Ты уже придумала, как растормошить своего робота? – Юля улыбнулась хитро, как лисица, почуявшая интересную добычу.
Соня с притворной задумчивостью провела пальцем по ободку стакана, затем подняла на подруг взгляд, полный нескрываемого азарта.
– А то! – она сделала медленный глоток айс – латте, довольно щурясь, словно уже видела перед собой сломленного телохранителя, потерявшего свою непоколебимую выдержку.
Ведь даже лёд тает под достаточным жаром, верно?
– Я в тебя верю, но, если твой новый телохранитель всё – таки окажется настоящим андроидом, дай знать. Это будет революция в технике, – Юля покачала головой, её глаза блестели от смеха.
Девушки дружно расхохотались, и Соня почувствовала, как напряжение постепенно спадает. С ними всегда было легко и просто, даже если в глубине души её терзало раздражение. Геннадий. Чёртово воплощение дисциплины и контроля.
Время с девчонками пролетело незаметно. Они только вышли на улицу, как Соня заметила знакомую фигуру, направляющуюся к ним. Высокий, подтянутый, одетый в строгий костюм, он выделялся среди студентов так же, как волк среди домашних собак.
Служба безопасности неустанно дежурила в доме, сменяя друг друга, чтобы круглосуточно следить за порядком. Камеры были установлены повсюду – снаружи, внутри, в коридорах и даже в некоторых комнатах.
Только не Гена.
В отличие от остальных, у него не было смен. Он должен был находиться рядом с Софией постоянно – её личный телохранитель, её тень.
Константинов, похоже, сильно боялся. Он вложил немалые деньги в безопасность дочери, словно что – то знал.
Гена лишних вопросов не задавал вопросов. Он добрым словом припоминал товарища, который подкинул ему эту не пыльную работенку.
Маленькая стерва методично испытывала его терпение, с профессиональной точностью наматывая его нервы на кулак. Иногда он всерьёз подумывал о том, чтобы начать колоть себе транквилизаторы – только бы не реагировать на её провокации.
Она знала, что делала.
Выходила из душа в одном полотенце, прекрасно понимая, что он где – то поблизости, то наклонялась чуть дольше, чем следовало, принимая позы, от которых у него сбивалось дыхание. Её невозможно было игнорировать. Каждый её жест, взгляд, мимолётное прикосновение – всё это заставляло Гену сжимать кулаки и удерживать на лице непроницаемую маску холодного равнодушия.
София была слишком близко, слишком часто рядом и чем дольше он находился возле неё, тем сложнее становилось бороться с тем, что она в нём пробуждала. Особенно по ночам, когда весь дом спал, а он лежал в своей комнате, пытаясь привести мысли в порядок.
Он проснулся резко, с ощущением, будто что – то изменилось. Рука скользнула по простыне и наткнулась на нечто тёплое и мягкое.
Гена замер.
Сначала он решил, что это сон, но потом кожа под его пальцами дрогнула, а дыхание рядом стало чуть глубже.
Чёрт.
Он медленно открыл глаза – и увидел её.
София.
Она лежала рядом, укутанная в одеяло, словно это самое естественное дело в мире. Тёмные волосы разметались по подушке, а лицо выглядело умиротворённым. Она спала.
Тишина в комнате звенела в ушах.
Гена не мог пошевелиться.
– Чёрт… – хрипло выдохнул он, сглотнув. – София, ты что здесь делаешь?
Она не ответила, лишь чуть повернулась, и её мягкие волосы скользнули по подушке. Казалось, что она всё ещё спит. Гена слишком хорошо успел узнать эту маленькую провокаторшу, чтобы верить в её безмятежный сон. Её дыхание было ровным, но слишком уж размеренным – слишком идеальным.
– София, – повторил он уже громче, стараясь скрыть раздражение. – Это не смешно.
На этот раз она медленно приоткрыла глаза, и в них тут же вспыхнуло знакомое игривое выражение. Никакого удивления, никакого смущения – только вызов.
– А что, если мне здесь нравится? – лениво протянула она, даже не делая попытки сдвинуться. – Разве ты против?
Гена стиснул зубы, подавляя внезапный всплеск раздражения.
– Это не игра, София, – сказал Гена твёрдо, пытаясь держать голос под контролем. – Уходи.
Он уже хотел сдернуть с нее одеяло, но ее голос остановил его:
– Я без одежды. Совсем.
Гена замер, рука зависла в воздухе. Чёртова девчонка.
Она прекрасно знала, как играть с ним. Как провоцировать, как поддевать, как раскачивать его самоконтроль. Каждая клетка его тела напряглась.
Глубокий вдох. Контроль.
– София... – его голос прозвучал хрипло, но он быстро взял себя в руки.
Она улыбнулась, медленно потягиваясь под одеялом, словно кошка, наслаждаясь ситуацией.
– Ты, кажется, тоже предпочитаешь спать без одежды, – заметила она, уголки её губ дразняще изогнулись.
Гена почувствовал, как его тело реагирует на её слова, но стиснул зубы, пытаясь сохранить контроль. Она всегда умела выводить его из равновесия.
Он закрыл глаза, стараясь успокоить учащённое дыхание. Когда он снова посмотрел на неё, его взгляд был обжигающим, полный напряжения. Голос его стал низким, с глубокими нотками опасности, как если бы он сдерживал ураган в себе.
– Ты в курсе, что в эту игру можно играть вдвоём? – его слова звучали, как вызов, но он сам не был уверен, кто из них на самом деле рискует.
Она не отреагировала так, как он ожидал. Её глаза зажглись лукавой искрой, и на губах снова появилась та самая коварная улыбка, которая сводила его с ума. София была настолько уверена в себе, что он почувствовал, как его границы начали таять под её взглядом.
Лёгким движением она провела пальцами по своему плечу, словно издеваясь над ним, заставляя всё вокруг сжиматься до этой одной точки, где её прикосновения становились центром его мира. Напряжение в воздухе выросло до предела, и он почувствовал, как каждый нерв в нём отозвался.
Он почти не заметил, как она двинулась ближе, и вот её рука смело и уверенно скользнула вниз, коснувшись его члена. Лёгкое прикосновение было настолько горячим, что он даже не сразу понял, что произошло. Вся его кровь закипела.
Соня влетела в свою комнату и захлопнула дверь, прижавшись к ней спиной. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, заглушало тишину вокруг. Она провела дрожащей рукой по лицу, пытаясь прийти в себя.
Дура, дура, дура…Что это вообще было? Что на нее нашло?
Медленно Соня сползла вниз. Её пальцы нырнули и сжались в волосах, как будто так можно было вытянуть из головы воспоминание о случившемся, о чем больше она пыталась его стереть, тем ярче в памяти вспыхивали детали.
Его взгляд – тяжелый, пронзительный, как будто видел её насквозь. Напряженные плечи, твердые, как камень руки. Свет скользнул по его коже, подчеркивая каждую мышцу, каждую линию на теле. Отголосок его хриплого голоса всё ещё звучал в её ушах.
Она зажмурилась, но это не помогло. Образ был слишком живым, слишком настоящим. Соня почувствовала, как её дыхание сбивается, а внутри растет мучительное томление.
Она провела рукой по бедру, ощущая, как тело предательски отзывается на эти мысли. Соня коснулась клитора и с удивлением поняла, насколько она намокла лишь от его облика, застывшем перед глазами. Рука сама по себе начала двигаться. Волна желания захлестнула ее с головой, и она уже не могла остановиться. Каждое прикосновение и тело откликалось слишком остро. Проникая в себя пальцами, Соня представляла, как это делает он. Как его руки обхватывают ее, как он наклоняется, касаясь губами моей кожи. Стон сорвался с губ.
***
Соня без особого настроения спустилась на кухню. Мысли о Геннадии, ещё недавно терзавшие её, мгновенно испарились, стоило взглянуть на календарь.
Этот день приближался.
– Вот она, мой ангелочек! – раздался добродушный голос, и Соня тут же угодила в теплые, крепкие объятия.
Пухлые, заботливые руки Нины – их домработницы и по совместительству единственного человека, кто по – настоящему знал её с детства, – сомкнулись вокруг неё.
– Давай, садись скорее, завтракать будем, – с улыбкой скомандовала она, тут же принимаясь суетиться у плиты.
По кухне витал уютный запах свежесваренного кофе и горячих сырников. Нина с ловкостью выставила на стол тарелки, налила густой сметаны, а затем, присев напротив, окинула Соню внимательным взглядом.
– Что – то ты бледная, да и не в духе совсем, – заметила она, скрестив руки на груди.
Соня лишь молча посмотрела на неё, и этого было достаточно.
– Ох… – Нина всплеснула руками. – Прости старую дуру, совсем голова дырявая стала… Тот день приближается…
Тишина, накрывшая кухню после её слов, стала тяжелой, как свинец. Люди говорят, что время лечит. Врут. Со временем ты не перестаёшь чувствовать боль. Ты просто учишься жить с ней, как с чем – то неизбежным. Она становится тенью, всегда идущей за тобой. Ты улыбаешься, разговариваешь, даже смеёшься, но стоит остаться наедине с собой – и она тут как тут.
Соня до сих пор не могла привыкнуть к мысли, что мамы больше нет.
– Каждый год одно и то же, – прошептала она, уставившись на чашку перед собой.
Кофе был таким же горьким, как и её воспоминания. Нина осторожно накрыла её ладонь своей тёплой, мягкой рукой, и Соня почувствовала, как внутри что – то дрогнуло.
– Знаешь, деточка… – тихо сказала она, ласково сжимая её пальцы. – Это не уходит… но мы должны быть сильными ради них. Они бы хотели видеть нас счастливыми.
Соня кивнула, но в глубине души знала – никакие слова не способны унять этот внутренний разрыв.
Она молча ковыряла вилкой сырник, раздумывая, стоит ли попытаться хотя бы сделать вид, что все в порядке, и тут в кухню ворвался Геннадий – как всегда собранный, деловой, с лёгким холодком в глазах.
Соня резко замерла, когда услышала позади его спокойный голос.
– София, – произнёс Геннадий, и она вздрогнула. – Ты опаздываешь на первую пару.
Он многозначительно постучал пальцем по циферблату часов, что блестели на его запястье.
Смотреть на него после произошедшего было... неловко. В памяти вспыхнуло утреннее воспоминание – тепло чужого тела, чуть смятая простыня и его тяжёлый взгляд. Сердце забилось быстрее, а взгляд сам собой скользнул в сторону, лишь бы не встречаться с его глазами.
Геннадий не шелохнулся, но едва заметный прищур выдавал: он видел её замешательство.
– Иду, – выдавила Соня, заставляя себя взять под контроль эмоции.
Нина, конечно же, не пропустила их немую игру. Наклонившись ближе, она прошептала:
– София, перестань его доводить. Он не кажется плохим человеком.
Соня едва слышно фыркнула, но ничего не ответила. Внутри всё ещё бушевал вихрь из смешанных чувств – злость на себя, раздражение из – за Геннадия и глухая, давящая тоска, возвращающая её к мыслям о матери.
– Спасибо за завтрак, Нина, – коротко бросила она, поднимаясь из – за стола.
Женщина лишь сочувственно кивнула ей вслед.
***
– Это что?! – Соня остановилась как вкопанная, уставившись на нечто явно не предназначенное для обычной поездки в университет.
Отвезя притихшую Софию в университет, Гена мысленно отметил свою маленькую победу. Она подчинилась, перестала спорить, села в машину, и они спокойно добрались до места, но почему – то удовлетворения это не принесло. Напротив, её молчание и отстранённый вид оставили в нём неприятный осадок.
Она ушла, даже не глянув в его сторону, лишь бросив через плечо сухое:
– Спасибо.
Гена проводил её взглядом, наблюдая, как стройная фигура растворяется в толпе студентов. Ощущение глухого разочарования запоздало накрыло его.
Он ведь просто делал свою работу, но эта мысль не принесла облегчения. В голове снова и снова прокручивался утренний эпизод, когда София оказалась в его постели. Бесконечные вопросы, которые он гнал от себя, настойчиво возвращались.
Вздохнув, он взглянул на часы, пока у неё пары, можно вернуться в особняк. Мужики из охраны в свободное время обычно развлекаются боксом, сбрасывая напряжение. Да и ему это не помешает.
В тренировочном зале стоял запах кожаных перчаток и пота. Глухие удары по груше отдавались в стенах. Двое парней уже упражнялись на ринге, отрабатывая удары. Охрана здесь была не просто для вида – каждый прошел через горячие точки.
– О, Гена! – крикнул Санёк, не прекращая наносить удары по лапам партнёра. – Решил размять косточки?
– Именно, – ответил Гена, стягивая рубашку и натягивая бинты.
Внутри него копилось напряжение. Не ярость, нет, а что– то иное – тихое, глухое недовольство, накапливающееся с каждым днём. София действовала на него, как ни одна другая женщина прежде. Она умела выбивать из равновесия, а он ненавидел терять контроль.
– Тогда залазь! – ухмыльнулся Санёк, делая приглашающий жест.
Гена ступил на покрытие ринга, его мышцы моментально напряглись, а дыхание стало тяжелым. Внутри, под кожей, горячая кровь пульсировала.
Первый удар, второй, третий. Резкие и точные движения. С каждым новым ударом он ощущал, как его пальцы сжимаются, а в плечах появляется лёгкое напряжение, которое он знал, как контролировать. Вот только в этот раз, несмотря на скорость и точность, его мысли не отпускали.
Стоило ему на мгновение закрыть глаза, как перед ним снова возникали голубые глаза Софии, её утреннее лицо, полное растерянности и неудобства. Эти моменты, как зыбкие тени, продолжали следовать за ним, даже в этой буре. Он пробовал их отогнать, но они возвращались, оковывали его разум.
– Не бери в голову, – пробормотал Гена себе под нос, нанося новый удар.
– Ну что, помотала тебе нервишки наша госпожа? – ухмыльнулся Санёк, ловко уходя в сторону и сразу же отвечая быстрым джебом.
– Даже не начинай, – процедил Гена сквозь зубы, уворачиваясь.
Санек умудрился всё же попасть в цель, вскользь ударив по рёбрам Гены. Отступив назад, он пытался собраться с мыслями. Держать дистанцию становилось всё сложнее. Особенно после этого утра, когда София ворвалась в его комнату.
– А что? – продолжал Санёк, почуяв, что зацепил нужную тему. – Все видят, как она выкаблучивается. Вон Ванюша наш до сих пор от её закидонов не отошёл, а ты, боец, держишься из последних сил.
Гена сжал кулаки, но промолчал.
– Она только бабку Нину, да старика Василия не трогает, – продолжал Санёк, уклоняясь от удара.
– И Макара, – добавил Ванюша, потирая плечо.
– Точно! Они её с пелёнок знают, а вот всем остальным достаётся… даже отца не щадит, – ухмыльнулся Санёк.
Гена продолжал наносить удары, заглушая разговор.
– Да уж, характерец у неё тот ещё, – пробурчал Ванюша. – Макара она точно боится, а с остальными... играет, как кошка с мышами.
Гена молча кивнул, пропуская их слова мимо ушей. Макар – глава службы безопасности, и София действительно держалась с ним осторожнее, но дело было не только в её играх. Она проверяла людей. Исследовала границы. Особенно его.
– Знаешь, раньше она была другой, – внезапно сказал Санёк. В его голосе прозвучало что – то вроде сожаления. – Милой, жизнерадостной, а потом всё изменилось…
Гена на секунду отвлёкся, но тут же собрался:
– В каком смысле?
Санёк выдохнул, бросил короткий взгляд на Ванюшу, будто колеблясь, а потом всё же заговорил:
– После смерти её матери. Лилии Степановны.
Гена почувствовал, как что – то неприятно кольнуло внутри.
– После похорон она… будто сорвалась с цепи. Пила до потери сознания. Мы не раз забирали ее в таком состоянии, что жутко было смотреть, а потом… – Санёк качнул головой. – Однажды она села пьяная за руль и вылетела с моста.
Гена замер.
– Что?
– Да. Её еле спасли. Мы думали, она не выкарабкается. Батя ее поседел за ночь. Она долго отходила… А потом изменилась. Как будто стала доказывать всем, что ей плевать.
Гена не сразу понял, почему эти слова так врезались ему в сознание. Он видел в Софии избалованную девчонку, которая привыкла всех испытывать на прочность, но теперь картина складывалась по – другому.
В ту ночь особняк окутал полумрак, а тишина наполняла длинные коридоры, словно старый дом замер в ожидании. Гена возвращался после тренировки, ощущая приятную усталость в натруженных мышцах. Воздух был пропитан слабым запахом древесины и старых книг, где– то вдалеке мерно тикали часы, отмеряя время.
Вдруг тишину прорезала музыка. Едва уловимый, но пронизывающий звук. Виолончель.
Гена остановился, прислушиваясь. Мелодия была печальной, пронзительной, словно пропитывалась болью, что не находила выхода. Он никогда не слышал, как играет София. Всегда такая дерзкая, уверенная, порой невыносимая, но сейчас... Сейчас музыка открывала перед ним её другую сторону.
Он двинулся на звук, бесшумно ступая по коврам. Дверь её спальни была приоткрыта, тонкая полоска лунного света прорывалась в коридор, будто приглашая войти.
Гена заглянул внутрь.
София сидела на табурете в центре комнаты, между её ног покоился массивный инструмент, а её смычок мягко касался струн. В лунном свете её фигура казалась хрупкой, почти эфемерной. Волосы спадали на плечи, лёгкая ночная рубашка тонкой тканью облегала тело, делая её похожей на тень, застывшую в вечном танце с музыкой.
Тут он заметил – по её щекам текли слёзы.
Звуки виолончели отзывались эхом в груди, наполняя пространство вокруг их тихим, зыбким отчаянием. Это была исповедь без слов, боль, от которой нельзя убежать.
Гена ощутил, как у него сжалось сердце. Он не хотел нарушать этот момент, но его словно притянуло к ней.
– София… – слова сорвались с губ прежде, чем он успел себя остановить.
Она вздрогнула и подняла голову. Их взгляды встретились. В её глазах застыло удивление, смешанное с уязвимостью и... стыдом?
– Геннадий, – её голос прозвучал тихо, словно он потревожил что– то сокровенное. – Что ты здесь делаешь?
Он шагнул ближе, хотя сердце в груди уже отбивало сумасшедший ритм.
– Я… услышал музыку, – сказал он, стараясь говорить ровно, хотя внутри бушевала буря. – Уже поздно. Почему ты не спишь?
София отвела взгляд, опустила голову.
– Не могу, – прошептала она. – Не в эту ночь.
Гена колебался, но затем вдруг спросил:
– Хочешь, я останусь?
Он сам не знал, почему предложил это, но внутри было какое– то необъяснимое желание быть рядом, даже если бы это означало просто сидеть в тишине.
София посмотрела на него долгим взглядом, её пальцы всё ещё держали смычок, но руки слегка дрожали.
– Ты действительно хочешь остаться? – она словно не верила его словам.
– Да.
Между ними повисло молчание, которое медленно стало разрушать стены, которые она возвела между собой и окружающим миром.
София кивнула, опустив глаза, затем провела пальцами по струнам.
– Хорошо, – её голос был едва слышен.
Она снова подняла смычок, и на этот раз мелодия стала другой – мягче, тише, но не менее проникновенной. Гена медленно опустился на пол рядом с ней, прислонившись спиной к кровати.
– Это красиво, – произнёс он.
София грустно улыбнулась, не отрывая взгляда от инструмента:
– Нет, это не так.
Она чуть покачала головой.
– Моя мама... Она играла в оркестре. Настоящая волшебница. Папа влюбился в неё именно во время концерта. Говорил, что её музыка была, как дыхание жизни.
Она сделала глубокий вдох, пытаясь не выдать дрожь в голосе, а затем вновь провела смычком по струнам.
Гена слушал, погружённый в музыку, в её дыхание, в эту ночь, что казалась нереальной. Он вдруг понял – это был первый раз, когда она позволила ему заглянуть в свою душу.
***
Как и обещал, Геннадий провел с Соней всю ночь. Она чувствовала себя виноватой – он не сомкнул глаз из– за нее, но, кажется, его это не беспокоило.
Сегодня она долго и тщательно подбирала наряд. Черный. Только черный.
Перебирая вещи в гардеробе, Соня с раздражением откладывала одно платье за другим. Слишком нарядное. Слишком легкомысленное. Слишком обычное. Все казалось неуместным. В конце концов, выбор пал на простое, но элегантное черное платье с широким воротом и строгими манжетами. Она провела рукой по гладкой ткани, оглядела себя в зеркале.
Маме бы понравилось.
Эта мысль больно кольнула в грудь, но Соня не позволила себе задержаться на ней. Она оставила волосы распущенными, их мягкие пряди касались плеч, придавая образу неуловимую легкость, которой не было в её душе. Припухшие от бессонной ночи глаза скрыли тёмные очки.
– Готова? – у двери раздался голос Геннадия.
Она повернулась.
Мужчина стоял в дверном проеме, высокий, непроницаемый, в идеально сидящем черном костюме. Строгий покрой только подчеркивал его мощную фигуру, а лицо оставалось таким же бесстрастным, как всегда.
Как будто ничего не случилось.