Дочь Мента

Глава 1

— Папа, нет!

Быстрый щелчок, глухой выстрел, и мой отец падает рядом. Из дыры в его лбу начинает сочиться кровь, а я стою и не могу пошевелиться. Не могу даже наклониться к нему, не чувствую рук.

Не знаю, что это: какое-то оцепенение, шок, непринятие. Мне все еще не верится, что это происходит со мной. Здесь, на этой неизвестной для меня трассе, в это ночное время.

Вокруг темнота, ночь на улице, и солнца не видно давно. Я плохо ориентируюсь в новом пространстве и лишь издали вижу очертания проезжающих машин.

Папа не встает, не шевелится. Один из мужчин наклоняется и проверяет его пульс, а затем коротко кивает:

— Готов.

— С этой что? Распиздит же все.

— Что-что?! С собой берем. Все, валим!

Их короткие фразы бьют по мне ножом. Мне надо бежать, звать на помощь, но я не могу отвести взгляд от отца. Он больше встанет. Никогда. Мы не успели уехать, все сломалось.

Из оцепенения выводит движение. Меня грубо хватают за куртку, быстро отрывают от земли и забрасывают в машину, точно мешок с картошкой.

Не упираюсь, не кричу, не плачу. Перед глазами все еще простреленная голова отца. Кровь на снегу и его неподвижное тело.

Папа, вставай! Вставай, ну же!

Как и любой ребенок, я еще надеюсь, что папа встанет и спасет меня, но он уже не встанет. Более того, он сам меня сюда привел, сказав, что тут недолго и мы уедем из города. Наконец-то мы будем спасены. Это была ложь. Конечно, не первая.

Мой отец – мент. Он не посвящал меня в свои дела, но я отлично знала, что у него проблемы и из-за этого нам срочно нужны деньги. Мы приехали сюда как раз за ними, но что-то пошло не так. Вместо делового разговора они начали ругаться с отцом, а я все еще не понимала: правда ли то, что отец привел меня сюда, чтобы продать, или мне так просто кажется.

Может, я ошиблась, не так поняла, не додумалась. Глупая Мила, да все вообще по-другому! Отец не может просто взять и отдать меня чужим людям ради денег. Родители так не делают с детьми. Так? Или нет…

В это не хотелось верить. Папа ведь хороший, да? Он просто устал. По крайней мере, я так себе часто представляла, когда он приходил домой пьяным и закрывал меня в кладовке. Чтобы не мешалась под ногами, не действовала ему на нервы да тупо не ныла про то, что голодна, не просила еды.

Пытаюсь согреть свои окоченевшие пальцы. На улице мороз, в салоне машины воняет алкоголем.

Тук-тук сердечко, облизываю сухие губы, смотрю в окно.

«Куда они тебя везут, позови на помощь! Мила, чего же ты молчишь?!» – где-то на подсознании орет мой инстинкт самосохранения, но я не говорю ни слова. Так странно. Я притихла, точно испуганный котенок. Ничего не могу с собой сделать, это взрослые мужики, и они забрали меня. Быстро. Тихо. Без промедления.

Ни один из них не похож на учителей из моей школы. Они больше похожи на задержанных из обезьянника. Я была несколько раз в отделе у отца. Видела.

Бросаю взгляд на тело отца. Они оставили его прямо на обочине. Как что-то ненужное, пустое, будто и вовсе не человек. Звери.

Пытаюсь собраться, думать логически, но почему-то тяжело дышать. Зачем мы сюда приехали? Почему это происходит? За что?

У папы очень сложная работа в милиции, а тут я. И мамы нет, хах, я ее даже не помню.

Шуршат шины на льду, машина резко срывается с места. Краем глаза замечаю лежащий на земле силуэт. Это последний раз, когда я вижу отца хоть в каком-то виде.

— На хуя ты ее взял, Адик? Проблем мало?!

— Это выручка, а не проблемы. Мозги включи, брат.

— Ну и сколько за такую дадут?

— Не знаю, думаю, двадцатку минимум.

— Гонишь, Адик!

— Не гоню. Я бизнес расширяю, сейчас совсем другая карта пойдет. За границу будем девок возить, у меня все налажено.

— Какой придурок такую купит?

— Ты в этом не разбираешься, потому сиди и молчи! На глаза ее, на волосы посмотри! Пойдет втридорога, у меня любители есть, такую на аукционе с руками оторвут.

Я слышу все это, и у меня кровь стынет в жилах.

Какой аукцион, какая заграница?

Нет, этого не может быть, я сейчас проснусь, все закончится!

Мне восемнадцать лет, я в машине с людьми, которые меня забрали и везут на продажу. И почему я не кричу? Почему я не могу выпрыгнуть из машины на ходу, защитить себя? Ну же, делай что-нибудь, делай…

Так лихорадочно думает мой мозг, пытаясь выжить и не желая понимать того, что именно в этот момент мое детство было отрублено раз и навсегда.

________

Добро пожаловать в мою новинку! Добавляйте книгу в библиотеку, поддержите лайком и комментарием, мне будет очень приятно) Регулярные проды, смотрим буктрейлер!

Глава 2

Их двое, и они переговариваются между собой. Никакой пощады, они определенно рады своему удачному улову.

Сглатываю. Мила, сейчас или никогда, ну же!

Решаюсь выпрыгнуть на ходу, хуже быть не может.

Дергаю за ручку двери, но замки заблокированы. Проклятье.

— Мой отец майор! Он вас посадит! – выпаливаю громко. Я знаю законы, так как вместо анкет для девочек моими настольными книгами были уголовный кодекс и право.

— Ага, когда пулю из мозгов вынет — так сразу и посадит!

Они похожи на крыс. Отвратных, жестоких, озлобленных, потому я не решаюсь больше качать права. Смысл? Отца больше нет, и он не успел меня никуда увезти…

«Мила, вообще-то, он и не хотел», – проносится в голове. Папа специально меня сюда привез. Это была не встреча по работе, а сделка на меня. Надо было раньше догадаться и не верить отцу. Снова.

Он уже так делал в этом месяце. Привел меня к одному влиятельному бандиту по кличке “Крутой”. Страшный мужик, наверное, втрое меня старше. Я думала, этот Крутой меня съест в своем кабинете, отец, кстати, был очень даже не против.

Мне повезло тогда. Я чем-то не понравилась Крутому, он фыркнул и выдворил нас с отцом за дверь. Но, к сожалению, папе все равно нужны были деньги, а из активов у него по-прежнему оставалась только я.

Звонок – у этого Адика, что за рулем, пищит телефон. Он коротко отвечает, а после матерится и резко ускоряет машину.

— Что стряслось?

— Да блядь… Планы меняются, но знаешь, так даже лучше. Компенсируем проблему. Круглов, походу, весь город наебать решился. Будет отвечать.

— Да подох же он.

— И что? Отпрыск-то его живой. Пока.

Жадно хватаю ртом воздух. Зима на улице, снег, слякоть, и у меня уже окоченели ноги в осенних кроссовках, но холода я не чувствую. Только ужас, ведь мы едем не в город, а из него. Далеко, проезжая несколько поселков.

Предательски урчит в животе, я не ела последние два дня, и все как в тумане. Мы съехали с квартиры, пришли какие-то люди, отец молча собрал вещи, и меня в том числе. Сказал, что уже не до учебы. У него были проблемы, а теперь… кажется, теперь проблемы у меня. Серьезные.

— Отпустите! Ну пожалуйста! У меня много денег в сейфе отца. Я богата, я вам заплачу! – вру безбожно, у меня нет ни рубля, нет и в помине никакого сейфа, но, может, это их заинтересует.

— Заплатишь, детка. Ты здесь как раз для этого. За все будешь платить. За все грешки папаши.

После этого Адик высаживает своего друга в одном из поселков, и дальше мы едем вдвоем. Прямиком в лес, сосновый.

Замки заблокированы, и выхода нет. Я просто жду неизвестно чего. Чего-то…

С трассы Адик сворачивает на тропу, а я невольно смотрю на его руки на руле. Маслянистая кожа, какие-то браслеты на обоих запястьях. Он не похож на того бандита Крутого, к которому меня тогда водил отец. Тот был хоть и страшный, но ухоженный и справедливый. А этот, он… он хочет тупо заработать на мне. Как на вещи.

Мы заезжаем в самую глубь леса, прямо к небольшому охотничьему домику — настолько неприметному, что я бы в жизни сама его не нашла.

— Жди, – командует Адик и выходит, а я вижу, как из этой избы ему навстречу подтягиваются еще двое мужчин.

Крепкие, в высоких ботинках и зеленых пятнистых робах. У них на плечах висят ружья, а дальше я уже не смотрю, так как истошно пытаюсь открыть эту чертову дверь.

Дергаю за ручку, чувствуя, что вот теперь реально становится сложно дышать. Это уже не смешно. Это страшно.

Папа, почему? За что ты так со мной… потому что я забрала маму при родах? Потому, наверное. Он ее любил. А я родилась, и ее не стало. Из-за меня.

Они коротко говорят. Адик кивает на машину, и эти громилы подходят ко мне.

— Вылазь. Будь послушной, – шипит мне на ухо и вытаскивает за рукав из машины. В этот момент к нам подъезжает еще один автомобиль.

Огромный джип с яркими фарами. Дверь открывается, оттуда тяжелой поступью выходит мужчина. “Чудовище” – тут же проносится в голове, потому что выглядит он именно так: очень высокий, здоровый и весь в черном, как смерть.

— Круглов где? Тебя за ним посылали.

— Мертв. Я не успел. Когда приехал, он уже был готов, – врет им в лицо, вот только подавать голос справедливости я не решаюсь. Стою рядом с Адиком, пытаюсь слиться с местным пейзажем, не отсвечивать.

— Пиздец… как, блядь?! Ты должен был привезти его на охоту!

— Ну Вальц, не успел я, на него, видать, слишком много долгов свалилось! Так вышло, но вот – отродье его! Родненькая доча, так что мой долг считается.

Они замолкают, смотрят на меня. Все смотрят, и тот, весь в черном, тоже.
Потупляю взгляд, стараясь не дрожать так явно. Стать бы мне птичкой, улететь, да не летается.

— А ведь похожа, сучара! Одно лицо с папашей прям, – говорит тот, что в зеленой одежде, и улыбается, отчего у меня мороз идет по коже. Так черти в аду, наверное, тоже улыбаются.

— Берешь зайца, Волкодав? У вас ведь и так охота, – говорит Адик, перехватывая меня за капюшон куртки, точно котенка, практически открывая от земли.

Дрожу, не могу пошевелиться. Они все смотрят на меня как на какое-то… мясо.

Волкодав — этого последнего охотника в черном так они называют, и это чистая правда. Он высокий и жуткий, хотя лица его я почти не вижу в этой полутьме. Замечаю только, что его глаза очень светлые, они словно светятся в темноте.

И еще у них странные имена: Вальц, Харон и Волкодав. Мне бы рассмотреть их поближе, но я не решаюсь поднять голову. Думала всегда, что я смелая, но только не сейчас, не с ними.

Бунтую только внутри: это несправедливо. Где закон, где помощь, где моя защита? Ее нет. Я сама за себя, и никто мне не поможет. Никто.

Сглатываю, пытаясь удержать равновесие на ногах. Я была всегда уверена, что вдруг чего — смогу дать отпор, но на деле сейчас дрожу и правда как зайчонок. Настолько сильно, что даже не слышу цену, которую за меня выбивает Адик.

Глава 3

— Ко мне, – командует тот, кто заплатил за меня, Волкодав, но я не двигаюсь с места. Будто застыла вся, не могу ступить и шагу. Просто стою и смотрю на него, не смея произнести ни слова.

Это странно, ведь обычно я смелая, а тут… просто растерялась. Перед ним. Меня продали. Продали ему.

— Что с ней? Обдолбанная? — спрашивает Вальц, смотря на меня как на мусор.

— Такая же тварь, как и папик!

— Оно и видно. Одного поля ягоды. Сучья дочка.

Они курят, а потом чистят и заряжают ружья. Быстро, ловко, умело, точно не в первый раз.

Потом тот, который Вальц, выключает лампочку на пороге хижины, и становится реально темно. Не видно ничего, даже их силуэтов.

Все затихает, останавливается, натягивается струна.

Сглатываю, не зная, что делать. Зачем они выключили этот единственный источник света? До рассвета так темно, дожить бы.

— Включите свет… пожалуйста.

Не узнаю свой голос. Тихий писк на надрыве, простая просьба удержать контроль.

Последняя ниточка, надежда, которая разбивается о стену темноты. Мне никто не отвечает. Они уже начали игру. В меня.

Быстро моргаю, стараясь уловить хотя бы тени, но ничего не вижу. Просто черная пелена, но они здесь, я улавливаю за спиной их дыхание.

Охотники обошли меня сзади. Точно звери, рассредоточились на три стороны. И Он тоже позади. Этот мужчина в черном. Мой покупатель.

И вот теперь в темноте, оказавшись наедине со своими страхами, я слышу глухой короткий приказ:

— Беги.

Честно говоря, я не сразу понимаю, что это мне, но, когда рядом с моим ухом раздается громкий выстрел из ружья, до меня тут же доходит, что охота началась. Зайчишку загоняют.

Хуже того, я здесь совсем не в качестве свидетеля или туристки — я в роли живца.

***

Я никогда быстро не бегала, и по физкультуре у меня всегда была тройка, но сейчас совсем другая ситуация. Позади меня не учитель со свистком, а охотники с настоящими ружьями. Их трое, и я их единственная цель, которая не знает дороги.

Срываюсь и бегу вперед, не разбирая пути. Куда-то вдаль между деревьями.

На первых же ста метрах теряю свои старенькие кроссовки: они просто слетают с меня на ходу вместе с носками. Остановиться, попытаться найти обувь в этой тьме? У меня нет времени, и что-то подсказывает мне, что если остановлюсь, то это будет моя последняя передышка.

Где-то снег, грязь и острые колючки сосен, но что все это значит, если прямо за спиной верная смерть?

Я бегу босиком, не чувствуя холода. Я хочу жить.

Но судьба играет со мной злую шутку: я всего лишь дочь мента и понятия не имею, чем мой отец не угодил этим охотникам. Что такого страшного он им сделал и почему они меня ненавидят так же, как и его?

— Загоняй, слева!

— Виляет, сука. Круглова, выходи-и!

Это Вальц и Харон. Кажется, словно они идут прямо по пятам, но я их не вижу.

Сначала я слышу голоса, но после они намеренно стихают. Чтобы я не знала, где они, чтобы добыча не понимала, куда бежать.

Точно загнанный зверек, я забираюсь в самую глубь леса, проползаю мимо густых зарослей каких-то кустов, кажется, так далеко, что меня просто невозможно найти.

Я падаю в высокую траву. Подтягиваю под себя босые ноги, содрогаясь всем телом.

— Дай мне сил! Боже, помоги, прошу тебя! Прошу, пожалуйста, пожалуйста, спаси. Я хочу жить, я хочу жить, пожалуйста, – шепчу беззвучно, сгибаясь пополам от одышки, глотая ледяной ветер. Ужас, паника, адреналин и несправедливость – вот что чувствует добыча на охоте, понимая, что ей конец.

В боку уже не то что болит — там печет, а я задыхаюсь оттого, что все равно не хватает воздуха, но, кажется, я смогла оторваться. Я спасена.

Почему-то печет лицо. Я бежала, не разбирая пути, то и дело натыкаясь на острые иголки елок, на какие-то дикие кусты.

У меня дрожат руки, пальцы дергаются, словно играю на пианино, хотя я не играю. У отца на это не было ни времени, ни желания, ни сил.

Становится холодно. Зубы стучат, кажется, даже громче, чем сердце. Почему мне так холодно, почему…

Только сейчас замечаю, что я в одной только футболке. Нет куртки, она разорвалась и потерялась в пути, потому пробираться по кустарникам мне было так больно.

Что делать, что? Я ходила в походы с классом пару раз, но вот так, в открытом лесу, никогда не была. И ночь такая долгая, и кажется, звери здесь только позади, с ружьями.

Ложусь на спину, смотрю на небо. Сосны-великаны, шуршит трава, а позади смерть. Я их добыча, а они палачи.

Тот Волкодав дал за меня деньги. Я видела, как он смотрел на меня — с такой лютой ненавистью, что прощения мне не будет. Хотя я даже не знаю за что.

Природа живая, лес в ночи ужасный и прекрасный одновременно. Встаю на ноги, просто иди вперед, Мила.

Время замедляется, не понимаю, сколько так брожу в одиночестве, переходя с болот на поляны, пробираясь между теней деревьев и кустов, порой спотыкаясь о корни.

Я одна в этой тотальной темноте, хотя луна все же выходит из-за густых туч и теперь показывает дорогу. Куда мне идти, что делать?

Я в тонких штанах и футболке. Мои ноги вымокли до бедер.

Чувствую, как слезы текут по щекам от ужаса, холода и того, что, кажется, я потерялась. Вроде бы я шла и уже видела проблески дороги, но это оказался всего лишь мираж, пустышка.

Я в густом огромном лесу и не уверена, что не сбилась с пути, что не иду теперь обратно. Прямо к ним. К охотникам.

Позади что-то хрустит, тут же прислушиваюсь к звукам. Я больше здесь не одна. Он рядом.

Один из охотников меня догнал. Я улавливаю его шаги. Медленные, уверенные, глухие. Он выверяет каждый свой шаг.

***

Быстро вытираю слезы, а после замечаю, что рядом в кустах что-то шевелится. Это животное, молодая прекрасная лань — и она тоже услышала его!

— Нет, не надо…

Кажется, у меня открылось второе дыхание. Я бегу со всех ног, так же быстро, как и лань. Вот только проблема в том, что я босая и уже не чувствую этих самых ног, довольно скоро я отстаю от нее.

Глава 4

Моя бедная голова – клянусь, она готова взорваться. В висках пульсирует – я уже умерла или нет?

Поджимаю губы, распахиваю тяжелые веки. Я жива и лежу на заднем сиденье машины, завернутая в какую-то огромную для меня куртку, как в капусту.

Чувствую себя Красной Шапочкой, которую забрал Волк из лесу, хотя, кажется, так оно и есть. А что было в этой сказке после? Красную Шапочку съели или что?

Я не помню, у меня вообще таких книг не было, одно только право да уголовный кодекс с работы отца.

Чувствую отчетливый запах крови. Он везде, как и этот отвратительный привкус металла. Мне плохо, меня мутит, и, кажется, я смертельно ранена. Это Он выстрелил, чужак с ружьем, Чудовище, Охотник…

Я ранена и умираю? Поворачиваю голову, вижу, как с моей руки стекает кровь. Все мелькает перед глазами, лицо жжет, а ноги... мои бедные ноги! Кажется, с них слезла кожа до костей — настолько сильно печет стопы.

Пытаюсь встать и не могу. Вижу только, что впереди сидит водитель, снова улавливаю этот запах кедра.

Боже, это же он — Охотник, и, кажется, он везет меня, чтобы закопать. Мы в лесу, я все еще вижу кроны деревьев в дымном рассвете.

Я бы могла попытаться, попросить, хотя смысл? Я ведь уже ранена. Он меня везет добивать за грехи, которых я не знаю.

На глаза точно песка насыпали, я держусь до последнего, но сама не замечаю, как окунаюсь в небытие, не вынося такого груза.

***

Распахиваю глаза: как ни странно, я все еще жива! И я больше не в машине, а в каком-то доме, точнее, во флигеле – или как это называется.

Я лежу в кровати, все в той же огромной для меня куртке. Из окна долетает яркий свет — наконец-то день наступил после такой безумно долгой ночи.

Быстро себя осматриваю, с трудом оперевшись на локоть. Кофта на мне не разорвана, правда я жутко грязная и вся в крови. Буквально, даже волосы.

Меня в этой крови словно искупали, хотя на себе я нигде не нахожу дырку от выстрела. Странно. Где же она, куда он выстрелил?

Слышу шорох за дверью и тут же ложусь обратно, закрываю глаза. Не шевелюсь, притворяюсь спящей, ну или мертвой — тут как посмотреть. По правде, бежать мне некуда, так что пока стратегия только такая.

Чуть распахиваю один глаз, чтобы увидеть напротив высокого мужчину, и нет, это не сон. Это Охотник, тот самый Волкодав из леса. Он молча ставит поднос на стол, а после садится, достает из кармана пачку сигарет и закуривает.

— Вставай. Ты уже давно проснулась.

Его голос. Очень низкий, разлитый, глубокий, совсем не такой, как у отца.

Распахиваю глаза, хочу нормально его рассмотреть.

Сейчас он в другой одежде: в черных брюках, обтягивающих крепкие бедра, и белой рубашке. Сверху пиджак, который сидит на нем как влитой, кожаные начищенные туфли. Стопа большая – наверное, сорок шестой или какой там носят Великаны?

На вид Охотнику лет… не знаю, много! Немолод он, короче, хоть и подтянутый, а еще страшный – пипец. Надо ж было таким уродиться.

У него резкие, выразительные черты лица. Волевой подбородок, широкие, четко очерченные скулы, большой рот с тонкими губами и нос с горбинкой. Но самое главное — его глаза. Яркие, холодные как лед, они очень контрастируют с его черными волосами.

Моргаю, смотрю на него. Осторожно поднимаюсь на кровати.

— Вы меня убили?

— Мертвые вопросов не задают, – чеканит строго, а я ловлю стайку мурашек по телу. Он выстрелил в меня тогда, я помню, да и я вся в крови.

Она везде: на животе, на руках, ногах. Тогда почему мне не больно? Может, рана там, где я ее не вижу?

— Иди прими душ.

Фраза, которая выводит из оцепенения, игры кончились, мы здесь одни.

Быстро соскакиваю с кровати, чтобы тут же плюхнуться на колени, больно удариться об пол.

— А-ай!

Мои ноги. Они все изрезаны и жутко просто болят.

Смотрю на него из-подо лба. Что будет, если я сейчас метнусь к двери? Как быстро Охотник меня догонит? Держу пари, за секунду, с его-то размером ноги, да и мои стопы огнем просто горят, как я побегу, боже!

— Зачем мне принимать душ?

— Чтобы мухи не летели.

Он смотрит на меня страшно, и взгляд такой тяжелый, что становится не по себе.

Что делать? Он заплатил за меня…

Поглядываю на дверь. На выход — уйти отсюда, спастись!

— Смотрите, чтоб на вас мухи не летели! – бурчу, конечно, зря.

Мужчина встает в полный рост и уверенно идет ко мне, а после с легкостью хватает за шкирку своими сильными руками.

Точно котенка беспомощного, поднимает под руки, буквально отрывая от земли.

— А-а, пустите, НЕТ!

— Заткнись.

***

Охотник открывает дверь и забрасывает меня в другую комнату, словно мешок с картошкой.

Больно плюхаюсь на плитку, торможу по ней руками, хлопает закрывшаяся дверь.

Осматриваюсь по сторонам: о боги, это душ! Он закрыл меня тут, и выйти я не могу!

Тарабаню по двери, убеждаюсь, что она заперта, а после оборачиваюсь и смотрю на себя в зеркало, замирая от увиденного.

— О божечки мои…

Я с трудом себя узнаю, трупы и то веселее выглядят.

Я же вся в этой крови! Даже уши, все мои волосы мокрые и слиплись в какую-то мерзкую паклю.

Шея перемазана, руки, ноги. Меня в этой крови, точно в соусе, вымакали. И та бедная лань... она была такой молоденькой.

Это ее кровь на мне. Она стала такой же добычей, как и я, тогда почему она мертва, а я нет? Зачем это?

Прислушиваюсь к звукам. Если этот мужик хочет меня насиловать здесь, то ему ничего не помешает — хоть будут на мне мухи, хоть нет! Какая ему вообще разница, чистая я или нет? Может, мне так нравится!

Но, по правде, мне самой уже тошно от этого запаха, потому я встаю прямо в одежде под душ и просто жду. Красная вода стекает с меня разводами.

На полке нахожу мыло или что-то подобное и с радостью натираюсь им, а после дважды смываю все.

Мои вещи, точнее, то, что от них осталось, испорчены. Штаны разорваны, кофточка тоже. Она свисает с меня как тряпка, потому все приходится снять.

Глава 5

Охотник сжимает зубы так, что я вижу, как ходят его желваки, а после он усмехается своим большим ртом. Хотя это не улыбка вовсе, а какой-то звериный оскал, насмешка над моим положением.

Я на полу у его ног, точно собачонка. Страшно так, что едва хватаю воздух.

Мужчина смотрит на меня прямо, пронзает взглядом, точно холодной шпагой, отчего мне хочется надеть какой-то панцирь.

У отца были дела про изнасилование, про похищение и еще куча всякого, чего я начиталась. Он особо не скрывал от меня правду жизни, так что я много всего знаю, чего в моем возрасте знать обычно нельзя.

— А сама как думаешь?

— Я не знаю.

— Зайцы, как ты, меня не интересуют, – сказал жестко, и я вздохнула с облегчением, хотя обзывательство обидное. Я никакой не заяц.

Осторожно хватаю воздух. По правде, мне сложно даже дышать с ним рядом. От этого мужчины исходят какие-то заряды, как будто оголенный ток, для меня лично.

Мне страшно смотреть ему прямо в глаза, хотя обычно я не пасую.

Так, мельком гляжу, и что-то он не становится добрее. Наоборот, кажется, злится, что промазал. Целился-то он точно в меня, я помню.

— Зачем тогда вы меня забрали?

— Ты дочь Круглова, и его долг переходит к тебе.

— Какой долг?

— Долг жизни. Твой отец убил моего брата.

— Что? Нет, этого не может быть…

— Может, а так как твой ублюдочный папа подох, ты будешь отдавать этот долг мне вместо него.

— Как это? Что это значит?

— Это значит, что ты моя. Ты мне принадлежишь. До последней капли крови.

Эти слова падают на меня точно как кирпичи, прямо на голову, и я не верю. Я просто не могу. Не я, не со мной, этого не должно было случиться.

Пытаюсь отползти назад от него, но упираюсь в стену. Долг жизни, долг крови, он забрал меня себе.
Мила, надо бежать, чего ты его так боишься?!

Ну что он тебе сделает? Откусит голову, переломает кости, задавит, как жука… Вариантов на самом деле тьма.

Поднимаю взгляд на него впервые так открыто: боже, у него есть пистолет.

Вон в кобуре у него, чуть выше пояса.

Что ему будет стоить применить ко мне оружие? Он уже в меня стрелял.

В нем нет милосердия, он ту бедную лань убил, чего уж говорить про меня?

— Правильно мыслишь. Не стоит.

— Вы не сможете удерживать меня здесь вечно, как вашу пленницу! Я все равно сбегу!

— И тогда я выслежу тебя и убью.

— Как ту лань? – спрашиваю осторожно, между нами ток. Одно мое неверное движение — мне крышка.

— Твоя судьба будет хуже. Гораздо, – говорит прямо, а после достает сигареты и снова закуривает. Смотрю на его руки — лапы это зверя самые настоящие.

Большие, волосатые, жилистые. Такими руками только убивать и можно, бр-р…

Я бы могла пытаться качать права, вот только передо мной уже не отец, а взрослый мужчина, которого я не знаю и знать не хочу.

Слова заканчиваются, и я медленно подбираюсь, когда Он встает. Выше меня, наверное, на четыре головы. Большой, здоровый дядька, который одним ударом способен свернуть мне шею, но проверять свои догадки я не буду. Пока.

— Вы куда? А я?! Выпустите!

— Место! – гаркнул так, что я аж дернулась, и с грохотом вышел за дверь.

В этот момент вспоминаю, что такой же фразой собачкам домашним отдают приказы. Пуделям цирковым.

***

Проходит пара часов, и за это время я впадаю в состояние дикого оцепенения. Нет, не только потому, что здесь холодно, — я просто здесь одна. Охотник запер дверь, а из окон я вижу один лишь лес с высокими кронами деревьев.

Как быстро он придет? И что тогда? Волкодав сказал, я его не интересую в этом плане, но вдруг... вдруг он чего похуже захочет со мной сделать?

Я не глупая, и отец не раз рассказывал, что люди в городе пропадали. Похоже, что-то подобное ждет и меня.

Защита. Мне нужно какое-то оружие, но, как назло, здесь ничего нет. Флигель пустой, лишь одна кровать, стол и пара стульев. Тарелка с едой, которую он принес, деревянная. Это ничем мне не поможет. Вилка? Не смешите. Он ее двумя пальцами изогнет.

Обхватываю себя руками, чувствуя, как сильно щиплет стопы. Рассматриваю их, всхлипывая и быстро вытирая слезы.

Болит, жжет, печет. Кое-где сочится кровь, в исколотые сосновыми иголками раны плотно забилась грязь, она не смылась.

Поначалу боли я не замечала, но сейчас, немного отойдя, я чувствую все. Это жжение тонкими струнами расползается по телу, доводит до слез.

Поглядываю в окно, хотя даже если бы дверь была открыта, вот так – босая, раненая, в одном только чужом халате – далеко я не сбегу.

Охотник выследит меня и убьет. На этот раз точно.

Глава 6

Это должна была быть обычная охота. Зимний сезон, мои угодья и расплата за утрату, но кое-что пошло не по плану.

Мы все ожидали кругляша. Погонять этого прогнившего до костей кабана по лесу перед тем, как прикончить, было хорошим решением, вот только живым его увидеть мне уже было не суждено.

Круглов уже давно докатился до ручки, и я ждал его со дня на день. Эту тварь должны были выловить сегодня, но вместо него Адик привез его дочь.

Он не успел ее спрятать, а вернее, даже не пытался.

Мы не успели, Адик проебал, и вместо Круглова нам привезли другую добычу.

Кровь вскипела, как только увидел “это”: черноволосая девчонка в расстегнутой куртке. Она стояла рядом с Адиком, пока этот торгаш душами складывал за нее цену. Он не хотел продешевить, купец знает толк в этом бизнесе, а я прекрасно знаю его.

Я не мог нормально смотреть на Круглову. Мне хотелось схватить ее за шею и удавить голыми руками. Прямо там, на месте, хотя видел я ее впервые. Похожа, сучка, как же она похожа на своего отца.

Внутри все просто горело, перед глазами мелькала могила Максима. Ему было двадцать восемь. Он ни хуя не успел в жизни. Ни семьи, ни детей, одна только карьера – и та пошла в трубу.

Родная дочь этой твари в погонах, погубившей всю мою жизнь. Моего Максима, мою карьеру, все то, что нарабатывалось десятилетиями!

Один звонок майора, продажа информации сукам, адреса, имена — операцию слили. Так просто, это стоило Круглову сто сорок кусков, за которые он не удосужился даже купить своему отродью нормальные кроссовки.

Мой Максим погиб на своем первом задании, которое должно было дать старт его блестящей карьере. Под моим, сука, чутким руководством и защитой. Я обещал ему, что все будет нормально, я давал слово и не сдержал его.

Случился пиздец, пацанов положили. Троих сразу, ведь стреляли в упор. Организованная поставка оружия, они били на поражение, никого не щадя. Наши не ожидали, не были готовы, тогда как их уже ждали в засаде десять человек.

Мой брат лег, и Денис, брат Вальца, тоже, сам он получил ранение.

Скандал, расследование, разборки. Полетели погоны, должности затрещали по швам. Я ушел с поста как руководитель операции. Точнее, меня деликатно “ушли”.

Максим был убит на месте. Сначала эти скоты над ним издевались, а после всадили пулю в висок, и, пока я занимался похоронами брата и своей карьеры, майор Круглов примерял на себя новые погоны. Дальше он купил недвижимость за слитую жизнь наших парней, своих же, по сути, коллег, хоть и был обычной рядовой крысой.

Прошло время, Круглик прятался от меня последние месяцы, но все имеет свойство заканчиваться. Сколько бы десятков раз он ни переезжал, где бы ни таскался и под кем ни пытался ходить, от меня не скрыться.

Мы гнали его отовсюду, как крысу, и в конечном итоге он вылез наружу. Уже без поддержки братков и бандитов, ведь те, кому он продавался, в итоге сами же его и сдали.

Когда запахло жареным, этот крыс бежал с тонущего корабля, бросил все и таскал за собой дочь. Свою родную кровь, точно такую же тварь, как и он!

***

И вот настал час расплаты. Я не пожалел лучшего ружья и патронов. Мы были готовы, вооружены и собраны, вот только наживка изменилась, хотя особой роли это уже не играло.

Я хотел мести. Я приехал сюда убивать. Круглова и все, что имело к нему хоть какое-то отношение.

Его дочь тряслась как заяц. Казалось, что я улавливаю не только ее хилое дыхание, но и стук сердца. Оно колотилось у нее как бешеное, что лишь сильнее подхлестывало мою ненависть.

Охотник всегда слышит свою добычу. Я слышал ее превосходно – везде, на любом расстоянии.

Моя добыча в красно-розовой куртке. Маячит как флаг в ночном горизонте, и в заснеженном лесу ее было видно за версту.

Я заплатил за нее Адику, охота стартовала. Упустить такую добычу я просто не имел права, ведь она уже по праву моя. Наша.

Да, майора прибили, он легко отделался, но долг крови был на нем и все еще остается. Если не он, так дочура его пусть платит по счетам.

Он не пожалел моего Максима, брата Вальца, так с какого хуя я должен жалеть его отродье, которое вырастет точно таким же. Клянусь, точно таким!

Мы гнали ее по лесу. Ночью, и, на удивление, вокруг было очень тихо. Погода аж шептала, я слышал ее тихий писк и хруст от шагов по снегу за несколько километров впереди.

Никто из нас не спешил. Конечно, мы физически подкованы и выносливы, так что мы скорее смаковали, играли и выматывали ее, точно молодую лань.

Рано или поздно добыча выдохнется, устанет и упадет. На это и был расчет, никакой пощады Круглову не будет.

***

Я слышал ее. Она бежала со всех ног, иногда падала, иногда зацеплялась за ветки. Петляла, пролезала даже в самые густые кусты.

Мы шли с трех сторон, и она поочередно попадала в наши прицелы, но было слишком рано. Я хотел загнать ее, хотел, чтобы она тоже ощутила эту беспомощность, которую чувствовал мой брат перед смертью.

Легкая добыча, но она все же проявила себя и спустя час смогла от нас оторваться. После этого началась настоящая игра. Азарт бурлил в венах, я впервые потерял ее из виду, так что теперь мы уже реально не вели ее, а выслеживали, загоняли в угол.

Глава 7

Это была охота на живца, притом куда интереснее обычной лани, кабана или какой-то лисы, на худой конец.

Вальц шел прямо, Харон справа, а я слева. Мы так охотились всегда — сначала давая добыче пространство, а после загоняя ее в петлю.

Сегодня выпало десять сантиметров снега, потому следы от маленьких ног были заметны даже в полутьме.

Я шел бесшумно, держал в руках ружье и был сосредоточен. То и дело натыкался на мелкую живность, но главная моя добыча была впереди.

Мне хотелось орать оттого, что привезли не лично Круглова. Я хотел поквитаться именно с ним, остальные его родственники пошли бы следом, но у него осталась только дочь, потому вся моя ненависть перешла к его отродью.

Довольно быстро она потеряла обувь и куртку, но, на удивление, все равно не останавливалась. Она бежала со всех ног, тогда как к этому моменту мы с бригадой уже сильно отстали друг от друга.

Прошла еще пара часов, все затихло. Обычно к этому моменту любая добыча уже валилась с ног, но она продолжала движение. Теперь гораздо медленнее, но Круглова все равно шла, хоть и теперь делала паузы на передышку. Я видел кровавые следы ее ног на снегу, Круглова петляла последние сто метров по кругу.

По рации я услышал сигнал Вальца, он хотел пойти в сторону дубов, думал, она сидит там. Я дал добро, но сам свернул на поляну. Следы вели туда, да и я понимал, что на дубы у нее уже не было сил, она решила затаиться.

На поляне посреди леса росли колючие кусты дикого терновника, переплетенные острыми шипами. Было тихо, не слышно ни звука, но я не ошибся. Она была там. Сидела в кустах.

Добыча залезла именно туда, я видел следы недавно сломанных веток, а еще я слышал ее. Девчонка тяжело дышала, она рвала на себе одежду, царапаясь о трехсантиметровые шипы терновника, но не возвращалась обратно, ползла в самую глубь.

Я шел сбоку за ней, а после увидел лань. Дурная, она была молодой и неопытной, недавно отбившейся от матери. Лань потеряла время, испугалась шума и выдала себя, так что теперь я охотился за Кругловой и за этой ланью.

Они сорвались на бег, теперь я гнал их обеих. Девочка и лань бежали в одну сторону, практически параллельно. Я сильно оторвался от парней и вышел вообще в другом конце леса.

Здесь уже были болота, а сейчас стоял гололед, и я услышал хруст: она поскользнулась и упала. Моя добыча, наконец, выбилась из сил, ведь тоже была мелкой, неопытной и к тому же бежала босиком.

Девчонка лежала на спине, широко раскинув руки, и в свете луны я увидел ее глаза. Глаза моего врага – тоже синие, васильковые, его родня, его кровь.

Добыча беззвучно шевелила губами и смотрела на меня. Бледная, растрепанная, порезанная терновником, точно иглами.

Один выстрел в упор, и Максим будет отмщен. Круглов этого заслуживает, потому что, кроме дочери, у него уже ничего не осталось. Мы изъяли все его деньги, я убрал его с должности, а прежние его дружки-бандиты теперь сами мечтали его положить.

Я уничтожил его жизнь поэтапно, и теперь оставалось последнее, что у него осталось, — его дочь.

А дальше дело техники: нацелить на нее ружье и нажать на курок. Ей хватит одного патрона. В сердце, в голову – неважно. С таким калибром я могу положить оленя.

Мой палец лежал четко на курке и не дрогнул.

Я убивал, я участвовал в секретных спецзаданиях. Один выстрел – и все, Максим будет спокоен. И я тоже.

Девушка не шевелилась, она смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Ее губы от переохлаждения были почти что синими. Она лихорадочно дышала и крупно подрагивала, лежа в смеси снега, земли и льда.

Она не просила пощады, знала, видать, за что. Знала, кто ее папаша, сама такая же. Точно такая.

Я навел на нее ружье, пальцем надавил на курок, а после резко отвел его в сторону. Точный выстрел лани в голову, и она падает замертво. Я убил, но не ту, которую собирался.

Не так, блядь, она ведь даже не поймет за что! Не просит, потому что в шоке, смотрит на меня загнанным зверем. Я ведь правда ее загнал. Этот взгляд ни с чем не перепутаешь, она попалась и прекрасно это осознает. Как и любое животное, забитое в угол.

Это просто ни о чем будет, впустую потраченная пуля.

Нет, не так. Круглова должна знать за что. Понимать все это, знать, какой сукой был ее папаша.

Дальше чисто автомат. Продуманно, тихо, спокойно. Меня сложно вывести из себя, потому что ты всегда должен быть спокоен, как мертвец. Пусть другие волнуются.

Она должна поплатиться, но тогда, когда будет сама к этому готова, будет хотя бы понимать. Пристрелить человека в упор, который не понимает за что. Нет. Я не такой, как Круглов. Я намного хуже.

Я тащу убитую лань к девчонке и перерезаю животному сонную артерию. Еще горячая кровь обливает дочь мента, как из фонтана. Она не шевелится, смотрит на меня, дрожит, а когда я наклоняюсь к ней, закатывает глаза, теряет сознание.

Я оказался прав. Не сегодня это будет и не так. Ей еще рано, Круглова не понимает за что. Она не готова.

Я возвращаюсь на точку. Проходит еще сорок минут, и Вальц с Хароном подтягиваются с пустыми руками. К тому времени я успеваю закопать лань и вместо нее забрать девчонку в машину, закутать ее в свою куртку и прикрыть мешком.

Она не приходит в себя, я не уверен даже, доживет ли до охотничьего дома, но назад пути нет.

По факту труп есть. Задание выполнено. Технически дочь Круглова убита.

Охота закончена, но добыча остается при мне.

Максим долго умирал, его пытали. Она тоже не заслуживает скорой смерти. Не сейчас. И не так просто.

Глава 8

Я засыпаю на этой жутко твердой кровати прямо в халате. Другой одежды у меня нет, обуви тоже. Здесь холодно, но в какой-то момент становится тепло, жарко даже, и, распахнув глаза, я с ужасом понимаю, что я уже не в том домике, хуже того — меня несут на руках.

Охотник. Боже, он пришел за мной и забрал, пока я спала! Он забрал меня себе!

— А-а, нет! Не трогайте! – пищу, извиваюсь, но он сильнее — держит намертво просто, железобетонно. Точно котенка бездомного, несет куда-то вдаль.

— Пустите, НЕ НАДО!

Пытаюсь царапнуть его по лицу, но куда там. Еще сильнее перехватил, прижал так, что аж кости затрещали.

— Еще раз дернешься — зашью рот, – басит своим грубым голосом, и я затихаю. Тело пробирает дрожь, перед глазами мелькает снег: мы на улице.

— Сидеть!

Охотник бросает меня в машину, на заднее сиденье. Другую машину, на этот раз не в тот охотничий джип, а в крутую, модную иномарку. На таких обычно люди с властью ездят, отец называл их «вышки».

Тело пробираешь дрожь. Вот и все, Мила. Зачем я так орала? Это ему не понравилось, и, похоже, мне кранты.

Я босая, на мне все тот же хлопковый халат, в котором я утопаю, точно в одеяле. Лихорадочно осматриваюсь по сторонам. Незнакомое место, деревья – это выезд из леса, только куда?

Охотник садится за руль и резко срывается с места. Точно запуганный зверек, я забиваюсь в угол и не знаю, что теперь делать.

Мамочка, куда он меня везет — добивать? Закапывать добычу? Расчленять? А может, отдаст маньяку?

Блин, Мила, да он и есть маньяк. Самый настоящий. Они же в лесу и водятся, я читала. У отца было и такое дело. Не раскрыли его, не поймали. Таких никогда не ловят, они так и продолжают искать новых жертв.

— Остановите машину! Я уйду, пожалуйста, отпустите!

— Заткнись, – рычит, даже не смотрит в мою сторону. Вдаль глядит, на дорогу, тогда как я понимаю, что у меня не хватит сил наброситься на Охотника.
Он в три раза меня больше как минимум. Высокий, широкоплечий, сильный. Такой раз ударит – я уже не встану, это не отец.

— Это преступление. Я… я напишу в ментовку на вас заявление! – выпаливаю, задыхаясь от слез, пытаюсь вспомнить нужный параграф права, а после замечаю у Охотника кобуру с пистолетом на поясе. Боже, кто он такой… вон у него наручники даже есть.

— Еще слово — дальше поедешь в багажнике.

Спесь тут же сбивается, и я затихаю. Он никакой не обычный охотник. Он тоже мент или еще чего похлеще…

Осторожно поглядываю на его руки. На левой явно дорогие часы. Крупные, сильные ладони. На безымянном пальце правой руки золотое обручальное кольцо.

Он что, женат? И где сейчас его жена? Почему я раньше эту улику не заметила? Потому что даже на лицо его смотреть мне было страшно.

Осматриваюсь по сторонам, ловлю в зеркале свое отражение — и я, честно, сейчас похожа на чертенка. Ну, или на домовенка, тут как посмотреть.

Расчески в том флигеле не было, а после воды мои волосы превращаются в копну вьющихся спиралек.

Глаза красные, зрачки по пять копеек, но хуже другое: мое лицо и шея — они все в царапинах, точно на меня напали кошки.

Закутываюсь в халат, становится прохладно. Подтягиваю к себе ноги, обхватываю руками тело.
Маньяки быстро убивают или нет? Почему он ничего не говорит? Как все это будет… Я боюсь боли. Я жить хочу.

Память подкидывает картинки с места преступления. Я тогда у отца в кабинете ночевала, насмотрелась всякого, аж до тошноты. После этого он брал еще меня с собой, но такие дела я больше не смотрела.

Мы едем в гробовой тишине минут двадцать и, на удивление, заезжаем в город, а не в лес.

Охотник привозит меня в больницу. В самую настоящую, которых я не выношу. С врачами и противным запахом спирта.

Пячусь назад, вжимаюсь в кресло, видя, как Он выходит и открывает дверь с моей стороны.

Широкие плечи, крепкий, мускулистый, спортивный, хоть и старый, я уже говорила? Сколько Ему лет… тридцать шесть, сорок? Не знаю и знать не хочу, но оторвать взгляд от него не смею.

— На выход.

— Нет!

Недолго думая, Волкодав с легкостью берет меня за руку, а после вытаскивает и перекидывает через плечо. Точно как свою добычу.

Я пытаюсь протестовать, но, честно говоря, с моим голосом что-то происходит.

Становится дурно, перед глазами все плывет, и не думаю, что только от голода.

Мне страшно. Похоже, он на органы меня привез сдавать. За деньги.

Я от отца слышала, знаю, так делают с детьми, так что я едва дышу. Сердце стучит уже где-то в ушах, стараюсь запомнить номер его машины, но он не запоминается.

И пока меня всю просто колотит, Волкодав спокоен, как сама смерть.

Он действует уверенно и без промедлений, без жалости, да он вообще не знает, что это такое. Ему просто плевать.

Охотник заносит меня в какое-то отделение: белые стены, палата, шторки. Здесь они заберут мои органы, точно, сто пудов!

К этому моменту я ни жива ни мертва уже, даже рыдать не могу. Просто хватаю ртом воздух, руки дрожат, не чувствую пальцев.

Смотрю на него. Высоченный, злобный, страшный. Дальше появляется врач, Волкодав говорит с ним, а у того какие-то пинцеты в руках. Спирт, иголки, и тут уже меня накрывает.

Я сбиваю ногой рядом стоящий столик, вскрикиваю от пронзающей боли, забиваюсь к стене и ору что есть духу:

— А! Отойдите от меня!

— Спокойно. Тише, не бойся.

Это врач, он что-то мне отвечает, но, честно говоря, я не слышу. У страха глаза велики, а у моего тем более.

— Не смейте меня обижать! Органы свои я не отдам!

— Успокойтесь, девушка, все нормально.

— НЕТ! Отвали от меня! УБИВАЮТ!

Глава 9

Нет, я обычно спокойная, культурная, но только не сейчас. Не знаю, какой бес в меня вселяется, но я со всей дури толкаю подошедшего ко мне доктора. Его шатает, он выпускает из рук спирт и эти жуткие пинцеты.

Трещит стекло, металл звенит о плитку. Теперь становится тихо, и я только сейчас замечаю, что это не палата, а манипуляционная, тут до тошноты воняет дезинфектором, фу.

Но хуже другое: Охотник. Он сцепляет зубы так, что у него на скулах аж желваки ходят, и делает шаг ко мне.

Двумя пальцами он хватает меня за подбородок, заставляя смотреть прямо в его глаза-бездны. Такие холодные, ледяные — в них айсберги. Живые.

Я замираю, ничего не могу, чувствую его прикосновение. Ток, разряд, и мышка попалась, ей не сбежать.

— Глаза на меня, Круглова. Если сама не успокоишься, я привяжу тебя, и дергаться ты больше не сможешь. Никак! Никто тебя здесь не убивает. Тебе окажут первую помощь, так что притихни. Поняла?

При этом чудовище отпускает меня, ловко достает из кармана наручники и показывает их мне.

Распахиваю губы, хватаю ртом воздух, медленно киваю:

— Да… Я поняла.

— Умница. Си-деть. Ни звука! – говорит по слогам, точно я плохо догоняю, а после доктор приносит новые медикаменты и начинает обрабатывать сначала мое лицо, шею, руки, а потом и ноги. Мне щиплет, жжет и, кажется, аж до костей выедает, но я не издаю ни звука.

Потому что Охотник стоит рядом и смотрит, сложив на груди руки. Словно так и ждет, когда я разрыдаюсь, как маленькая.

Пф, еще чего, пусть смотрит, я не собираюсь больше показывать ему свою боль! Да, это была минутка слабости, я испугалась, но такого больше не будет. Не дождется!

Я не слабая! Он увидит и поймет, что я все выдержу и никаких слез у меня не будет.

По правде говоря, меня слегка пошатывает, когда доктор заканчивает процедуру и туго заматывает мои стопы бинтами, но я держусь. И, конечно, я довольна собой: не заплакала, не дернулась даже.

— Так, мадам, вот мазь, наносить на стопы будешь каждый день. Перевязки делать обязательно, не то будет воспаление. Босиком больше не бегай. Тепло, еда, отдых. Все, свободна. Сейчас Ира подойдет.

Я, честно, думаю, что на этом моя пытка закончится, но нет. Так сильно сосредоточившись на своей боли, я не замечаю, как врач выходит и вместо него входит другая мадам в халате. Да сколько их тут, чего все ко мне прицепились?

Охотник с врачом сваливают куда-то за дверь, тогда как эта тетка долго светит фонариком мне в глаза, щупает мой живот, слушает меня — и в конце, видно убедившись, что я не совсем уж дохлая, довольная уходит.

Я же пылаю от негодования. Он реально, что ли, меня на продажу готовит?! Меня в жизни так не осматривали. Никогда.

Отцу было всегда не до этого, так что идеальным решением для меня было просто не болеть.

— Вставай.

Охотник возвращается и бросает передо мной пару ботинок. Как щенку какому-то... Просто беспризорному котенку! И спортивный костюм тоже бросает. И носки, и даже куртку. Все новое. С бирками еще. Фига себе.

— Одевайся.

— Зачем?

— Предпочитаешь ходить босая?

Сжимаю руки в кулаки. Никому здесь не сдались мои слезы. И папа не придет, зачем я только его звала, думала, поможет. Не придет он никогда. Не встанет уже. Дура.

Поднимаю голову, встречаюсь со строгим взглядом Охотника, хотя сейчас он в такой красивой одежде. Как начальник какой-то или там… министр.

Костюм и рубашка белая сидят на нем как влитые. Мягко говоря, рядом с ним чувствую себя неловко. Дышать даже сложно, хочется сбежать, закрыться, залезть в скорлупу.

Мну пальцами края халата, поглядываю на свои перебинтованные лапки. Да уж, побегала по лесу, ничего не скажешь.

Недостреленный заяц – вот я кто.

— Вы теперь меня продавать повезете, да?

— А ты хочешь этого?

— Нет. Не хочу.

Опускаю голову. Куда уже мне бежать? Только сейчас понимаю, что мне и возвращаться-то некуда. Отца нет, дома тоже. Школу я забросила. Я ничейная, я осталась совсем одна.

Воцаряется пауза, слезы наполняют глаза, и я быстро их вытираю рукавом, чтобы он не видел, но он видит. Стоит и смотрит на меня.

Палач, Охотник, тот, кто заплатил за меня.

— Ты поедешь со мной, Мила.

Собственно, чего-то такого я и ожидала. Тело пробирает дрожь, сжимаюсь вся, у меня, в отличие от него, нет пистолета. Мне нечем защищаться, но и рыдать перед Охотником я не собираюсь.

Спокойно, заяц, куда уж хуже, правда? Папа уже отдал тебя бандитам, и один из них тебя купил. Себе. Все просто. Сказки не будет, да я и не рассчитывала.

— Убьете?

— Не сейчас.

— А что тогда?

— Ты поедешь ко мне домой как моя племянница. На время.

Вдох-выдох, пытаюсь собрать мысли в кучу. Он сейчас не хочет меня убивать. Уже вроде хорошо.

— Это тогда похищение. Статья сто двадцать пять!

— Сто двадцать шесть. Учи законы, Круглова, – парирует. Умен, как черт, такого не переиграешь, да и, по правде, законы я знаю не все.

— У меня есть выбор?

— Есть. Ты сама принимаешь решение.

— И что будет, если я не поеду с вами?

— Тогда я верну тебя туда, откуда забрал. Харон и Вальц все еще ждут тебя в лесу.

Нет, Волкодав не пытается быть мягче.

Никаких сюсюканий и попыток сгладить.

Напротив, он рубит правду, хотя слышать ее мне больно.

Это честно, весьма доходчиво и понятно. Я затыкаюсь, хоть и не совсем понимаю, какой правильный выбор и есть ли он у меня вообще.

Я не знаю, что ждет меня дальше, просто пытаюсь выжить.

Зачем я Волкодаву, понятия не имею, но сейчас я слишком устала, чтобы думать о побеге, а возвращаться в лес точно не хочу.

Становится снова тихо. Охотник выходит за дверь, но я знаю: он ждет моего решения. Или с ним, или смерть. Какой у меня выбор?

Я осторожно спускаюсь с кушетки, сбрасываю халат, надеваю новую одежду, обувь и, сильно хромая, выхожу в коридор.