Дочь восходящего солнца

1. Мицуки

Спустя полчаса все наконец было кончено. Вдребезги пьяный Касахиро обслюнявил мою щеку и вытащил из меня то, что он называл «мужским достоинством». Горячая белая субстанция медленно стекала мне на промежность, а затем – на грязную смятую постель. Лежа на животе, мерзкая и потная, я ощущала противный храп своего клиента, периодически наезжавшего ко мне «сбросить пар», и думала. Сколько я так еще выдержу? Сколько хватит мне сил служить шлюхой для этого изменника, прислуживавшего заокеанским оккупантам? Не проще ли плюнуть в ближайшего солдата американской армии, получить пулю в голову, чем раздвигать ноги под мерзкими ублюдками, швыряющими несколько иен за пользование моим телом?

Я вздохнула, поднялась и надела халат. Таков, наверное, мой удел. А что еще остается женщине из рода верных подданных императора Хирохито? Человеку, ставшему лишенцем из-за проигранной войны? Хотя, о чем я говорю? Женщина? Мне ведь едва сравнялось пятнадцати, а я уже чувствую себя на восемьдесят. Отец в плену, братьев убили, состояние разграбили. Я не успела окончить пансион, как попала в рабство к вчерашнему управляющему нашего замка. У таких как он теперь власть и деньги. А у меня нет ничего. Внешность и дворянское происхождение. На второе Касахиро наплевал – не те времена, а вот внешность мою он эксплуатировал практически каждую неделю.

Он ждал от меня страсти, ждал, что я буду дергаться в экстазе от его покрытых струпьями рук, неумело шаривших по моему телу, и от его члена, который едва чувствовала в себе.

- Почему же ты так холодна? – спрашивал Касахиро, дергаясь во мне, словно полудохлый кролик, и облизывая мои губы своим треклятым, провонявшим табаком, языком.

На этот вопрос я не отвечала, да он и не требовал ответа, прекрасно все понимая. Система была проста – минут двадцать-тридцать «нежности и ласки», бессвязного бормотания, - и все. Кончив, он засыпал, оставляя меня сгорать от унижения и ненависти. Как сегодня, к примеру.

Наскоро искупавшись в холодной воде, я надела брюки и рубашку, заплела волосы в хвост. В заднем кармане меня ждала двадцатидолларовая бумажка, смятая и затасканная, перекочевавшая в Японию еще во времена первой войны. А может быть, намного раньше. Наверняка, эта купюра сменила не один десяток трусов и задних карманов токийских шлюх, коими стали многие девушки моего возраста, лишившиеся всего из-за капитуляции.

«Какая щедрость, - горько усмехнулась я про себя, - не иначе, я ему сегодня понравилась. Урод»

У меня было дикое желание взять нож и перерезать ему горло. Ненависть, так сильно бушевавшая в сердце, едва не взяла верх над разумом. Я сдержалась и просто молча покинула квартиру. Меня ждали на работе.

Токио стал безрадостным и мрачным городом. Столица некогда величайшей империи превратилась в полигон для американской «демократизации и вестернизации». Именно так они красиво обозначили политику уничтожения японской национальной особенности. Искоренение культуры, традиций, уникальности – все шло к ликвидации японского народа и его поглощению.

А вот и моя чайная, одно из последних «японских» мест, которое уже начало оскверняться солдатами – янки и их местными прихвостнями. Я прошла через открытую дверь, а один из «прихвостней» плюнул мне вслед под одобрительное ржание остальных.

«Косоглазые обезьяны» - злобно подумала я, направляясь в кухню.

Рабочий день протекал спокойно. Среди клиентов было мало ее знакомых. В основном, выползшие из нор коммунисты, бывшие политические узники и их новые американские защитники. Подавив неприязнь, я методично обслуживала каждого клиента и улыбалась им как самым желанным гостям. В ответ же получала оскорбления, скабрезности и фамильярно-пошлые удары ладонью по ягодицам. Все это было веянием нового времени. Страшного времени, где безумию и хаосу не было конца, а любая девушка ее круга становилась беспомощнее младенца.

Вытерпев унижения и боль, я возвращалась домой, в свою пустую съемную квартиру, падала на кровать и долго рыдала, пока беспокойный сон не завладевал моим истерзанным и измученным телом. Во сне я видела родителей и прежнюю счастливую жизнь, до бомбардировок Нагасаки, бегства и появления в моей жизни «союзников». А потом просыпалась. В слезах.

В эту ночь я спала спокойно. Относительно, конечно, но я была одна. Как в прошлом, таком недалеком, но казалось, что давно ушедшим. Той жизни больше нет. И никогда не будет…

- Просыпайся...! Живо! Кому сказал?!

Кто-то грубо меня тормошил. Я разлепила глаза. Надо мной склонился какой-то мужик с неприятным, в шрамах, лицом.

- Кто вы? – осипшим голосом прошептала я, попытавшись подняться. В ответ я получила звонкую пощечину и вскрикнула. Из глаз брызнули слезы.

- Молчать, дрянь! – рявкнул он, - отвечать быстро, не думая! Имя, фамилия!

- М-Мицуки С-Сиамото, – заикаясь, выдавила я.

- Год рождения!

- 1931…я не понимаю…

- Заткнись! Сатуко Сиамото кем приходится тебе?!

- М-мой отец…

- Так я и знал! – торжественно ухмыльнулся мужик.

- П-прошу вас…ч-что происходит? – я попыталась справиться с волнением.

- Скоро все узнаешь, сучка!

Мощный удар кулака обрушился внезапно. Мир перевернулся с ног на голову, и я унеслась в темноту…

…Ледяная вода привела меня в чувство. Еле-еле я открыла глаза. Темная сырая комната, запах плесени и головная боль – не самое приятное сочетание. Я не могла пошевелиться. Руки оказались за спиною привязаны к железному стулу, разорванная рубашка обнажала грудь и живот. Рот был заклеен. Животный страх стремительно нарастал, сердце бешено колотилось, на лице выступили капельки пота. Господи, где же я…?

Передо мной стоял молодой мужчина европейской внешности в деловом костюме и задумчиво курил. Сигареты явно заграничные, запах был приятный.

- Кричать ты не будешь, - негромко произнес он, - а спокойно ответишь на интересующие меня вопросы…

Он говорил на чистейшем японском, практически литературном. Это меня успокоило. Значит, не бандиты. Редкий, даже местный, бандит умеет так красиво говорить. Тогда кто? Шпион? Или наоборот…? Что ему нужно от меня?

2. Кирато

Кирато допивал очередной стакан дешевого испанского пойла. Сидя в одном из захолустных и грязных баров Токио, он ежедневно наблюдал за сотней посетителей и поражался тому, как изменился город. Теперь здесь собирались различные банда левых течений, обсуждавших мировую революцию и прочую дребедень. Смешные идиоты! Считают, что американские хозяева императора позволят им сотворить то, что большевики сделали в России. Да черта с два! Пока они нужны, с ними будут возиться…а потом снова загонят в тюрьмы.

- Повторить? – спросила миловидная девушка-бармен.

- Нет, Миюки, хватит, - вздохнул Кирато, - спиртным боль не унять, а раны не вылечить. А значит, и смысла в нем нет…

- Есть и другие способы, - кокетливо улыбнулась Миюки. Кирато взглянул на нее. Другие способы? Какие? Заняться с ней любовью? Ну, на несколько часов облегчение придет. А что потом? А потом снова ночные кошмары, нервный срыв и таблетки.

- Другие способы…, - задумчиво протянул Кирато и закурил, — вот скажи, каким ты запомнила Токио?

Миюки вскинула бровь. Что за идиотский вопрос?

- Да город как город, - пожала плечами она, - шумный, грязный. Куча неотесанных людей. Мерзость, одним словом.

- Мерзость…да. А вот раньше все было иначе. Когда-то…давно. И дома были иные. И воздух. И девушки…

- Лучше, чем сейчас? По-моему, они стали раскрепощеннее… Миюки силилась выпятить грудь. Кирато это взбесило.

- Да хватит уже! Ведешь себя как шлюха перед клиентом! Завязывай!

- Дурак! – обиделась Миюки. В ее глазах появились слезы. Кирато понял, что спьяну перегнул палку. Зачем он это сказал? Что Миюки ему сделала?

- Прости…наверное, мне стоит уйти. Спасибо…за все.

Он бросил на барную стойку пятидесятидолларовую бумажку.

- Бывай, - Кирато надел плащ и шляпу и вышел из бара, даже не взглянув в мокрые глаза несчастной, безответно влюбленной девушки, пытавшейся привлечь внимание единственным доступным ей способом. Миюки не была проституткой, нет. Но в суровом мире, где правят циничные законы, хороший тон и приличия обнуляются. А когда это входит в систему, то человек костенеет как в убеждениях, так и в заблуждениях.

Кирато окунулся в холодный воздух Токио, тотчас взбодривший его. Куда идти? Что делать? После капитуляции он ни разу не задавал себе этих вопросов. Просто плыл по течению, - и все. Да и какой смысл? Что-то загадывать в эти смутные времена было в высшей степени глупо. Нужно пережить, осознать это все. Тогда, возможно, и получится найти выход, но позже. Позже, когда перестанет мучить головная боль и мозг сможет соображать в новых условиях.

Запах горелых листьев, обжигающий ветер, мерзлый асфальт – вестники наступающего сумрака. Есть ли где-то место в Японии, нетронутой коварною рукой Судьбы? Кирато казалось, что все силы, даже злые, отвернулись от его родины, оставив ее останки гнить на пепелище войны. А может так оно и было? Тогда какой смысл в борьбе? Следует найти убежище и спрятаться…

Кирато свернул в тупик и уткнулся в зазывную вывеску, за которой располагалось полуподвальное помещение. Бордель…последний раз Кирато посещал его еще в войну. Теперь это казалось далеко ушедшим прошлым. Зайти или нет, Кирато мучился вопросом. Нет, конечно, не моральный аспект волновал его. Мораль ушла с первым убитым вражеским солдатом. Кирато хотел понять, что это ему даст? Временное ублажение? Или нечто большее?

Внутри было все освещено тусклым светом, приятная музыка ласкала слух, а снующие туда-сюда полуголые девицы – взгляд. Комнаты были сокрыты дверьми, уберегающими от посторонних глаз таинство, происходящее между мужчиной и женщиной. Запах дешевых духов, вина и накрахмаленных тел – что это, как не Рай на Земле?

- Добро пожаловать в обитель порока, - раздался за спиной Кирато густой женский голос. Кирато обернулся. Пятидесятилетняя мадам в традиционном платье и с заколотыми волосами вежливо улыбалась, - наша работа – доставлять вам удовольствие. Желаете девочку, выпить? Ночлег?

Удовольствие…а что это такое, удовольствие? Воспоминания об этом как-то растворились сами собой. А может Кирато никогда и не знал подлинный смысл этого слова.

- И то, и другое, и третье, - вздохнул он, извлекая из кармана бумажник, - мне просто нужно с кем-нибудь поговорить…не хочу оставаться один этой ночью.

Мадам удивленно вскинула брови.

- Вы – первый, пришедший к нам с подобной целью. Однако…

Она поманила рукой молодую девушку, курившую у фонтанчика. Грациозным шагом та подошла. На вид ей было не больше семнадцати, но сформировавшееся тело выдавало в ней зрелую женщину.

— Это Мэй, - представила девушку мадам. Кирато бросил на нее оценивающий взгляд. Та в ответ улыбнулась. Но в улыбке этой, кроме отточенного искусства соблазнения, было что-то еще. То, чего Кирато пока не мог разобрать. Какая- то…мольба?

- Отправляйтесь в комнату, - улыбчиво произнесла мадам, принимая стодолларовую купюру. Американские деньги здесь были в большом почете. Ну, по крайней мере, в большем, чем оккупационная иена. Забавная штука жизнь. Еще недавно за этот зеленый клочок могли расстрелять. А теперь…

- Благодарю вас, - сухо ответил Кирато. Мэй взяла его за руку и повела в самую дальнюю комнату. Ее ладонь оказалась очень мягкой и нежной. Прочти как ладонь ребенка. Воспоминание о другой, похожей ладони больно кольнуло Кирато, когда они вошли в большую, хорошо обставленную спальню с широкой кроватью, застеленную кроваво-алой постелью.

Кирато тяжело опустился в кресло и закурил. Мэй грациозно уселась к нему на колени, заставив напрячься чисто мужскую часть его тела. Как давно он не спал с женщиной…тем более, с проституткой…звериная его сущность требовала немедля сорвать с нее этот фиолетовый короткий халатик и грубо трахнуть, использовать как половую тряпку. Мэй, будто прочитав его мысли, кокетливо улыбнулась.

- Что ты предпочитаешь? Перейти сразу к делу или вначале выпить? Он положил руку ей на бедро и серьезно сказал: