Мужчина, сидящий в кресле, внушает страх. Артур Багримов. Главный кандидат на пост мэра нашего города. Вершитель чужих судеб: безжалостный, жестокий, холодный, словно айсберг. Неоспоримый победитель.
Тот, кто устанавливает свои правила. Тот, кем пугают всех от мала до велика. Мрачный, опасный, таинственный.
И я стою перед ним, опасаясь вызвать гнев такого влиятельного человека, дрожащими пальцами цепляясь за передник на униформе работника клининговой фирмы. Но выбора нет. Я не имею права на ошибку. Только не сейчас…
Не после того, как я с таким трудом пробралась в его резиденцию, охраняемую лучшими из лучших. Святую святых делового и целеустремленного человека.
– Не знаю, как ты сюда попала, девочка, – его холодный взгляд пронизывает меня насквозь, вымораживая внутренности. – Но только зря тратишь мое время. Моя репутация под угрозой из-за вашей обнищавшей семейки.
Вбираю в грудь больше воздуха, ведь внутри меня горит пожар негодования, готовый вот-вот вырваться наружу. Но не успеваю, в этот момент мужчина кому-то звонит по телефону.
– Юрий, – спокойным, но опасным тоном говорит Багримов в трубку. – Уволить всю охрану!
Сглатываю и в испуге делаю шаг назад. Неужели он оставит столько человек без работы? У них же семьи, дети…
– Прошу вас! – кидаюсь было к нему, но он одним лишь взглядом пригвождает меня к месту. – Это моя вина, я пробралась без чьей-либо…
Не договариваю, мужчина резким жестом ладони останавливает поток моей речи и встает. Горло перехватывает горьким спазмом. Боясь расплакаться, делаю шаг вперед и кладу ладони на стол. И в этот момент его глаза падают на мои руки.
– Похвально.
Мороз по коже от его тембра. Ничего привлекательного в этом нет, так что не понимаю тех женщин, которые провозгласили его самым завидным холостяком региона.
– Люблю смекалистых и проворных. Даю тебе минуту. Можешь говорить.
Растерянно смотрю на него снизу вверх. Он успел обойти стол и присесть на краешек, скрестил руки на груди и выжидающе вздернул бровь.
– Зачем вам Саша? Вы ему, может, и биологический отец, но ведь не любите его… – начинаю говорить бодро, но к концу голос ослабевает, всё же его бесстрастное лицо сбивает с толку.
– Любовь? – дергает уголком губ, хищно скалясь, словно тигр на охоте, знающий, как загнать жертву в угол. – В моем мире, девочка, таких сентиментальных понятий нет. Не путай это глупое ничтожное чувство с долгом и ответственностью. Александра признавать своим сыном я не собираюсь, он – пятно на моей репутации, а этот скандал плохо скажется на моей политической карьере.
Я стою ни жива ни мертва. В ужасе от того, насколько страшные слова вылетают из его поганого рта. Пятно… Ошибка… С горечью понимаю, как же далека от этих грязных политических игр чужими судьбами.
– Тогда зачем вам мой брат? Отдайте его нам с бабушкой, мы – его семья, единственная, – прошу, с мольбой вглядываюсь в его глаза, но отклика не нахожу, там пусто, мрачно и холодно, будто у этого человека нет души.
Бедный мой брат, за что ему такие испытания? Отец умер, мать отказалась, а я не могу его защитить…
– Ты ему никто, – припечатывает жесткими словами, – ни один суд не даст тебе опеку. Твой отец совершил большую ошибку, когда перешел мне дорогу и спутался с моей женой, – приоткрывает завесу прошлого. – Он украл моего сына, и даже после своей смерти создал мне проблемы. Твоему папаше повезло, что он сдох. За такое платят кровью, девочка.
Багримов привстает, подходит и нависает надо мной. Возвышается громадной скалой, вызывая у меня нервные мурашки по всему телу.
– Ничего не понимаю… – всё, что могу сказать.
Русло, в которое повернул наш разговор, вводит в ступор и сбивает с толку. Ощущение, что я увязла в его силках, четко расставленной ловушке.
– Появление внебрачного сына портит мне репутацию. И бросает тень на мою предстоящую помолвку, – поясняет мне свои затруднения.
Что за страшный человек? Даже о родной крови и плоти говорит с равнодушием.
– Вы женитесь? – зачем-то спрашиваю, хоть это далеко и не мое дело.
– Будущему мэру более выгодно быть семьянином, – цинично усмехается, будто говорит заученную фразу, услышанную от пиарщика.
– Так отдайте мне Сашу, и я никому не расскажу, что он – ваш сын, – шепчу, поднимая на Багримова взгляд, уверенная, что жена не будет рада двенадцатилетнему мальчику.
Надежда расправляет крылья за моей спиной, но его мрачный взгляд и поджатые губы гасят все положительные чувства.
– Слухи уже разошлись по городу. Разве не смотришь новости? – скалится он, а затем поясняет мне: «Артур Багримов и его внебрачный сын. Почему отпрыск миллиардера прозябает в детском доме? Можем ли мы доверить такому бессердечному человеку наш город?» – явно цитирует он заголовки.
Ахаю, но молчу. Ну не говорить же, что мы настолько обнищали, что телефон у меня уже как несколько дней кнопочный. Из-за нехватки денег на питание пришлось продать свой навороченный смартфон, подаренный перед смертью отцом… А телевизор мне некогда смотреть.
Не знаю, что сказать. Сердце колотится как бешеное. Не понимаю, если это такая проблема для него, почему бы просто не оставить нас в покое? Ведь мы никому не скажем.
– Но есть выход, – чуть кривит губы будто бы в попытке улыбнуться.
Вот только мышцы явно атрофированы, настолько это лицо не вяжется с улыбкой.
– Я сделаю всё, что скажете, – вскидываю голову в надежде и даже подаюсь корпусом вперед.
– Всё, что скажу, говоришь? – произносит медленно, словно пробует языком на вкус каждую букву.
– Д-да, – киваю, еще не понимая, во что ввязываюсь.
Но это единственный шанс вернуть своего младшего брата домой. Не мне и не моей парализованной бабушке с отсутствием каких-либо финансов и поддержки тягаться с Багримовым.
Он подходит ко мне совсем близко, наклоняется и вдыхает воздух вокруг меня. Ноздри его хищно трепещут, челюсти стиснуты, он пугает меня звериными замашками.
– Сашу уже забрали, – звучит как гром среди ясного неба недовольный голос директрисы детского дома.
– Как это забрали? – спрашиваю растерянно, находясь в ступоре.
Губа женщины презрительно дергается, глаза презрительно окидывают взглядом меня с головы до ног. Стискиваю кулаки, ощущая себя под ее рентгеновским взглядом почему-то ущербно и бедно. Никогда такого не испытывала.
Затем с горечью понимаю, что если бы не Вадим, мой отвратительный муж, то мне не пришлось бы сейчас обтекать в этом богом забытом месте, где даже от стен веет страданием и разрухой.
– Вашего брата, – неприятно морща нос, выдавливает из себя она слова, – забрал по праву его родной отец.
– Биологический, – поправляю я, сжимая руками до боли колени.
– Биологический – не биологический, это уже вас не касается, – женщина закатывает глаза и берет в руки свой смартфон, словно дает понять, что ей нет никакого дела до чужих проблем. – По закону имеет право, так что будьте добры, покиньте помещение, милочка.
– Но… как же? – ненавижу себя за дрожь в голосе, но ничего не могу с этим поделать, горло перехватывает невидимым обручем, а в уголках глаз скапливается влага. – Он никогда его не видел и…
– А не по вине ли вашего отца? – вдруг резко подается вперед и агрессивно словесно нападает. – Иди отсюда давай, мне не нужны слухи, что я привечаю тут дочь мужика, который украл чужого ребенка! Это надо же! Уму непостижимо! Вас всех за решетку надо!
Ее слова так сильно ранят, что мне кажется, будто я вот-вот рухну на пол. Но возразить мне нечего, ведь она права.
– Вы сказали, что расскажете, как забрать ребенка, а сами отдали его, даже мне не позвонив, – возвращаюсь в реальность, твердо глядя в глаза директрисе, чьи лисьи глаза никак не внушают доверия. Она точно не на моей стороне.
– А вы обещали прийти с мужем, Селиверстова. Где муж, а? Ау, что-то я не вижу его. Потеряла, что ли? – смеется над собственной шуткой, а потом откидывается на кресло, сверля меня злым взглядом. – Связываться с вашей семейкой никакой уважающий себя адвокат не станет. Думала, сляпала по-быстрому муженька себе, так сразу опекуном станешь чужому, по сути, ребенку?
Зачем она так со мной? Не знаю, чем вызвала такую ненависть, ведь я не виновата в сложившейся ситуации и делала только то, что она говорила. Выйти замуж, собирать деньги на адвоката, надеяться на лучшее.
– Он не знает этого человека, пусть он ему и неродной, – снова увещеваю.
– Привыкнет, еще и спасибо скажет, что отец нашелся. А ты что можешь ему дать? Убогое жилье и бабульку парализованную под боком? Эти условия совсем не подходят для нормального воспитания. Устранись, Селиверстова, из жизни этого мальчика, ради бога. И покинь кабинет, мне с тобой не о чем разговаривать.
Папа, что же ты наделал? Я бессильно задаю вопрос в пустоту, пока иду вдоль обшарпанного коридора на выход. Вот только никто не способен мне дать ответа. Отец ведь умер полгода назад, унеся свои страшные тайны в могилу…
Ах, папа, если бы я знала, что всё так сложится, не стала бы выходить замуж за Вадима. Но он ведь был твоим доверенным лицом, финансовым директором твоего детища – прибыльного предприятия по производству аммиака.
Кто же знал, что, выйдя за него ради статуса замужней женщины, я лишусь всего нашего состояния – денег, дома, завода…
А всё из-за одной твоей ошибки… Встряхиваю головой, прогоняя эти кощунственные мысли. Нет-нет! Саша – не ошибка! И пусть его отец не ты, а другой мужчина, братом Сашка мне быть не перестанет никогда! И я сделаю всё, чтобы вернуть его в лоно семьи… Семьи, где остались только я и бабушка…
И тут, когда я выхожу на крыльцо детдома, со двора выезжает машина, а на заднем сиденье сидит…
– Саша! – кричу изо всех сил, практически разрывая голос в клочья. – Саша!
Бегу за автомобилем, но он выезжает на дорогу и заворачивает направо. Успеваю выбежать следом и бросаюсь наперерез. Встаю аккурат посреди пешехода и зажмуриваюсь. Действую импульсивно и на нервах.
В последний момент раздается громкий гудок и визг шин, меня слегка задевает капотом, и от слабости и бессилия я падаю навзничь на зебру.
Громкий хлопок дверцы тачки, а затем чьи-то шаги, приближающиеся ко мне. Неловко встаю и смотрю внутрь салона. Вижу, что братишка замечает меня и пытается открыть заднюю дверцу. Но тщетно, она заперта. Делаю шаг вперед, чтобы освободить его из чужого плена, но в этот момент меня хватают за плечи.
– Дура! Я мог тебя убить! – мужчина встряхивает меня за плечи, зло скалится, хмуро сводя брови на переносице.
– Отпустите! – пытаюсь оттолкнуть, но его хватка просто железная, пальцы больно впиваются в кожу, да так, что точно синяки останутся.
– Отдайте мне брата! – понимаю, что передо мной настоящий отец Саши, и начинаю колотить его по груди, но он снова встряхивает меня, да так, что у меня трясется голова.
И такая буря поднимается внутри меня, что я, впервые теряя рассудок, кусаю его за кожу на руке. Вот только в следующий момент раздается звон. И только спустя несколько секунд я понимаю, что это звук хлесткой пощечины, которую он влепляет мне. Голова моя дергается и опрокидывается набок. В ушах звон, а сама я стою едва дыша.
– Успокоилась? – холодный голос, пробирающий до костей, возвращает меня в суровую реальность.
Где я больше не принцесса и богатая наследница, а оборванка, пытающаяся вернуть брата… На которого претендует властный мужчина, которому я ничего не могу противопоставить.
– Но там мой… – сквозь слезы хочу сказать, что Саша – мой брат, но не успеваю.
Мужчина уже садится за руль своего дорогого презентабельного авто и трогается с места. По моим щекам текут слезы. Я вынуждена наблюдать, как машина удаляется от меня всё дальше, а Сашка, мой любимый братишка Сашка лупит ладонями по заднему стеклу.
Подрываюсь с места и бегу, протягивая руки вперед. Задыхаюсь от слез, но моих сил недостаточно. Автомобиль очень быстро скрывается из поля моего зрения, а я падаю на колени посреди дороги.
– Ясно, – цежу сквозь зубы, раздраженная тем, что весь город судачит о том, что мы не только бедные, но еще и вытряхивает все наши скелеты из семейного шкафа.
– Да ладно, не куксись, – улыбается Лера, демонстрируя белизну зубов. – Так чем я могу тебе помочь? – спрашивает виноватым голоском.
– Оплати за меня адвоката, а, Лер? – говорю с вызовом, прищурив глаза.
Подружка переводит взгляд с дороги на меня, смотрит с недоумением.
Но я вижу внутри глаз злорадство. Будто ее радует, что теперь я... Боже, а мы ведь сейчас на разных социальных ступенях. Вот и вылезло гнилое нутро богатой папиной дочки. Неужели и я была такая?..
– И бабушке лечение, – продолжаю ерничать, улыбаясь с горечью на душе. – Для тебя это пшик, а нам существенно поможет. Запишешь себе в графу «Благотворительность». Богатые же жертвуют бедным?
Замечаю, что она мнется и кусает накрашенную нюдовым блеском губу, и прерываю ее терзание:
– Лер, да забей, мне ничего не надо. Я сама со всем разберусь.
Произношу эту фразу и сама себе не верю, но она снова оттуда, из моего прошлого, где я считала зазорным у кого-то что-то просить, это скорее у меня просили.
– Мир? – спрашивает она неуверенно, немного по-детски оттопыривая мизинец, будто я сейчас возьму его и начну мириться, как маленькие девочки.
– А мы разве ругались? – пожимаю плечами и вижу, что мы достигли нужного места. – Останови, пожалуйста, здесь, я выйду.
За поворотом раскинулся район, куда Шарипова отправилась бы, если бы только приняла участие в новомодном квесте, да и то взяла бы свою охрану. Она не спрашивает, живу ли я в этом месте, всё и так понятно. Просто смотрит на меня, будто не знает, как попрощаться так, чтобы не остаться в контрах.
Зачем? Неужели мы будем дружить? Мы теперь из разных миров.
– Слушай, а чего ты не обратишься к Стасу Болотову, он же по тебе сохнет, всё спрашивает, когда ты на учебу вернешься. Юный химик, – смеется, давая понять, что выбранная специальность так и не была ею понята. Не то что ее менеджмент и международные отношения.
Но я хотела занять достойное место на предприятии отца, а теперь и образование не нужно, да и платить за него нечем, и отца нет, и предприятие его кем-то другим управляется.
– Стас… – морщусь, вспоминая, как поставила парня в черный список, ведь я все-таки замуж вышла, а он донимал. – Нет, не буду я к нему обращаться.
– Гордячка, – заключает Лера, и мы снова молчим. Берусь за ручку двери, понимая, что всё уже сказано и добавить нечего.
– Ну-у-у, на адвоката денег у меня нет, но... – вдруг тянет она и достает из кармана купюры.
Я смотрю на протянутые деньги как на нечто ядовитое.
Ведь это у меня раньше просили. Я с таким же видом протягивала купюры, словно это обычные бумажки, которыми можно подтереться в туалете.
Теперь я имею возможность изучить всю палитру ощущений, тех людей, которых я облагодетельствовала когда-то.
И надо сказать, ощущения далеки от приятных. Но я не имею права показывать излишнюю гордость. На кону судьба Сашки, так что придется наступить себе на горло.
Горечь собирается во рту, на душе тяжесть, а руки уже сами по себе протягиваются, чтобы взять купюры.
– Адвоката могу посоветовать. Мой хороший знакомый, – произносит Лера, и мне кажется, что она не такая и плохая. Ну всё, сейчас кинусь ей на шею и буду плакать, потому что она единственная из всех проявила ко мне доброту за последнее время.
– А ты уже выяснила, кто отец Сашки? Ну, настоящий? – с азартом в глазах любопытствует Лера, и мне кажется, будто она выкупила этот секрет деньгами.
Глотаю обиду и снова злюсь, ведь я почти поверила в ее искреннее желание помочь.
– А тебе птичка только половину новостей принесла? – замечаю чуть ехидно.
– Ад, ну не надо язвить, мы же вроде помирились. Смотрю, бедность на тебя не повлияла. Так и осталась адской девочкой.
– Артура Багримова знаешь? – копаясь в памяти, извлекаю оттуда имя отца Саши и отворачиваюсь к стеклу. Не видела смысла его запоминать, но сейчас как-то само пришло на ум. Ему, кстати, подходит…
– Артура? Багримова? – вдруг восклицает подружка.
Напрягаюсь, потому что подруга чуть ли не крестится.
– Меня удивляет, что ты про него ничего не знаешь.
– Да откуда я про него знаю-то?!
– Ты шутишь? – продолжает она верещать, будто увидела призрака. – Это же... Боже, слушай, мой тебе совет: брось ты это дело. Брата ты не выцарапаешь из его лап! Я в шоке, просто в шоке… Как же твой отец забрал ребенка у самого Багримова?
– В смысле? – спрашиваю с напряжением, ее слова меня пугают. – Я не могу, ты же знаешь, не могу отказаться от борьбы за брата. А что с этим мужиком не так?
– Ну просто поверь, у тебя не получится добиться у него милосердия, он тебя в тюрьму посадит! А вообще странно, ты уверена, что он – отец твоего Сашки? Багримов же подался в гонку за кресло мэра. Я думала, что все эти слухи вокруг него – это происки конкурентов, но теперь… Впрочем, неважно, лучше такого вслух не говорить. У него везде уши.
«Да что они все заладили про тюрьму?» – поражаюсь мысленно, чувствую арктический холод в душе, меня морозит от жутких слов Леры. Даже если Артур Багримов – будущий мэр, мне что, сидеть сложа руки и трястись от страха?
Ведь я не виновата в этом, я вообще была ребенком, когда Сашка родился, вернее, когда мне сказали, что у меня появился брат.
Кого можно было бы посадить, так это отца, но это невозможно, потому что он умер, а мама может пойти разве что за сокрытие преступления. Интересно, сколько за это дают? Вот ни разу не пожалею ее. За всё время ни весточки не подала…
– Думаешь, он может всех подкупить и ничего с ним не поделать? – спрашиваю с болью в сердце. Неужели настолько страшен этот человек?
– Уверена, что так, – кивает она и цокает языком, будто уже хоронит и меня, все мои устремления и цели. – Зверь, а не человек. Не уверена, что у него есть сердце. Если хоть раз с ним столкнешься, поймешь. Я была с отцом на одном рауте, и поверь, хочу это развидеть.
Артур
Откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза, тру переносицу. От усталости ломит виски, так что привстаю и иду к шкафу, чтобы достать обезболивающее. Заметно прихрамываю, злясь на свою немощь. Перед дождем привычно ломит кости в ноге, где ниже колена поставлен железный штифт.
В блистере осталась лишь одна таблетка. Я и не заметил, как выпил целую пачку, пытаясь унять головную боль. Спазмирующие боли сразу в двух точках сведут меня с ума. А нужна ясная голова. Сейчас – как никогда.
Уже собираюсь пойти за стаканом воды к столику, как отвлекает стук в дверь.
– Проходите! – выдыхаю басом, а после внутрь заходит моя личная помощница Ольга, блондинка без возраста, затянутая в черное строгое платье, как в футляр, а следом за ней – пиар-директор моей предвыборной кампании, Илья Саврасов, неусыпно бдящий за моими рейтингами.
Они оба прикрывают за собой дверь, присаживаются на привычные места и переглядываются, заметно мнутся. Натянутая атмосфера нервирует.
– Как пацан? Разместили его? Не истерит? – загружаю вопросами Ольгу, совмещающую обязанности секретаря и функции личного помощника. В первую очередь нужно понять, что происходит с ребенком, который поселился в отведенных ему комнатах.
Она молчит, по лицу видно, что нервничает, ее что-то беспокоит. Поправляет очки и косится на пиарщика.
– Служба клининга наводит порядок после ремонта, – рапортует Ольга, а потом переходит к действительно важному моменту: – Мальчик смурной и немного заторможенный, – говорит с тревогой, заставляя меня хмуриться. Не привык я, когда что-то неподвластно моему контролю. – Если бы истерил или кричал, то…
– Что говорят психологи? – спрашиваю о нанятой команде, которая должна поработать с пацаном, чтобы не отвлекал меня от забот, поглотивших с головой. Еще не хватало слухов и скандалов в преддверии выборов.
– Они обеспокоены. Предлагают не ограничивать общение с семьей, – говорит помощница, глядя на меня с опаской, и не зря, знает, чем это чревато.
– Исключено. Они ему не семья, – говорю резко, чертыхаясь из-за этого проявления неуместных эмоций.
Стискиваю челюсть, когда вспоминаю семейство, которое так не вовремя начало создавать мне проблемы. Начиная с покойного Селиверстова, который снюхался в свое время с моей женой, и так попортив мне кровь, заканчивая неугомонной сестрой Александра, чьим биологическим отцом я вдруг оказался.
– У меня есть предложение по этому поводу, – вдруг восклицает Илья, пиар-директор. – Сейчас-сейчас.
Утыкается носом в неизменный планшет, который не выпускает из рук. Что-то вбивает туда, а затем показывает нам.
– Слухи уже разошлись, – указывает пальцем на новостные заголовки в СМИ, а затем глядит на нас серьезным взглядом. – Нужно нивелировать потери. Официальное заявление о том, что у вас появился сын, как мы уже обговаривали, создаст нам понижение рейтинга на насколько пунктов, а штаб Разумовского обязательно использует вашу ситуацию в свою пользу. Можно, конечно, попробовать извернуться и что-то придумать… Но вряд ли удастся скрыть наличие мальчика полностью…
– Шила в мешке не утаить, – мрачным тоном добавляю, вставая за креслом и впиваясь пальцами в спинку. Довольная ухмылка на роже соперника представляется как наяву. Не сомневаюсь, что он рад тому, в какое дерьмо я вляпался.
– Но если вы женитесь на его сестре, то можно будет повернуть ситуацию на сто восемьдесят градусов, в нашу пользу, – говорит пиарщик с осторожностью, но при этом не сбавляя напора, полностью уверенный в своих словах.
– Каким образом? – задаю вопрос, чувствуя, как на лбу образуются складки от вороха возможных вариантов, крутящихся в голове. Тяжело дышу, ощущая, будто меня планомерно загоняют в ловушку. А еще эта давящая боль, которая не намерена меня выпускать из своих железных тисков.
Если бы не предвыборная кампания и слухи, грозящие разнести в пух и прах мою репутацию, я бы и не помыслил о новом браке. Никогда. Ни за что. Даже под дулом пистолета. С лихвой хватило одного. Я волк-одиночка, и никакой статус этого не изменит.
– На данный момент семейство Селиверстовых находится в тяжелой ситуации, а вы, как супруг Аделаиды, сестры Александра, усыновляете мальчика и забираете его из детского дома на правах благородного опекуна, а не…
– Непутевого отца и неблагонадежного кандидата, – заканчиваю мысль вслух.
Прокручиваю всю полученную информацию о семействе Селиверстовых в голове и, проклиная всё на свете, нахожу этот вариант максимально приемлемым. Надо признать, что пиар-директор не зря получает свои деньги. Это возможность выйти из шаткого положения с наименьшими потерями. В противном случае кресла мэра мне не видать.
Киваю, давая добро, ведь брак с сестрой пацана – это действительно идеальный выход из сложившейся ситуации.
– Брак будет фиктивным, – озвучиваю свои мысли, хотя все присутствующие в кабинете прекрасно понимают и так.
– Я всё подготовлю для пресс-конференции, – подрывается пиар-директор с радостной улыбкой на лице и уходит из кабинета, стуча каблуками по ламинату.
– Договорюсь о церемонии бракосочетания, но… – вдруг начинает о чем-то переживать секретарша. – Что делать с Истоминой? Брачный контракт с ней уже подписан, стоит ли мне переговорить с юристами?
Выдыхаю, стискивая челюсти. Черт! Как всё не вовремя. Договорной брак с дочерью строительного магната должен был обеспечить мне дополнительные голоса избирателей, а тут этот скандал…
– С ней я решу вопрос сам, – успокаиваю Ольгу.
Каролина – девушка деловая, дочь своего отца, она должна понять меня и войти в положение, не устраивая истерик и не создавая мне проблем. Да и хорошие отступные смягчат ее пыл. Она знала, что брак не был бы настоящим, а послужил бы нам обоим на пользу. Но теперь ее просто заменят на другую.
Отнесется ли она с пониманием? Надеюсь, ведь портить отношения с ее отцом не входило в мои планы.
– Поняла, – кивает помощница и уходит следом за пиарщиком.
– Конечно, давай, давай, гуляй, развлекайся, по салонам ходи, прическу она сделала! А сколько денег угрохала, Мальвина фильдеперсовая? – бабушка возмущается и ворчит с момента моего возвращения.
Не верит, что я не была в салоне и не тратила денег. Чувствует себя одинокой и брошенной, и я ее прекрасно понимаю и жалею, но от того, что у меня подвижные конечности, мне нисколько не легче.
Наоборот, ответственности намного больше.
– Бабка голодная, желудок к спине прилип, а соседка такие ароматные котлеты жарит, что сил нет терпеть. А ты, засранка, шасть – и из дома.
От бабушкиного ворчания заболела голова. Она и раньше не отличалась добрым нравом, но хотя бы была здорова и вела активный образ жизни. Гоняла слуг, занималась домом и активно и назойливо помогала советами местному дому молодежи, где раньше занимала должность директора. Бабушкин командирский характер тяжело выносить.
Но я сейчас в безвыходном положении. Нанять сиделку нет денег.
Копошась на кухне под свои тяжелые мысли и выкрики бабушки, раздумываю о своем новом знакомом и подставе от Стаса. Не хочу я иметь ничего общего с политикой. Мне бы Сашку забрать и уехать куда-нибудь, да только денег нет, а я оказалась гордая и не продажная. Нет во мне этой нужной жертвенности, и откуда ее в себе взять, как взрастить, не знаю.
Если подумать, это всего лишь тело, многие мои подруги из прошлого активно пользовались им как инструментом для привлечения богатых папиков. Мне это было не нужно. Когда я купалась в роскоши, с пренебрежением смотрела на тех, кто встречается ради денег даже с женатым мужчиной. Лезет в чужую семью и отдает себя жирному мужику, лишь бы приобрести материальные блага.
Не понимала я этого, осуждала, нос воротила от таких людей, оттого меня наизнанку выворачивает, стоит представить, что пополню их ряды. Но денежные запасы тают, как вода, которую наливаешь в сито. Раз – и нет ее. А я, похоже, очень гожусь на роль чьей-то любовницы. Передергивает, стоит вспомнить встречу с Разумовским.
Как сально смотрел, как кидался грязными намеками, а потом еще бросил вслед странную фразу про то, что знает, где я живу. Брр.
Черт, я задумалась и руку обожгла.
– Чего вопишь? – возмущается бабушка. – Я только уснула. Иди телевизор выключи, мешает мне этот бубнеж.
Со вздохом бреду в комнату, собираясь нажать на кнопку, но бабушка противоречит сама себе, вскидывая руку.
– Оставь, досмотрю концентр. Что творится? Она на сцену в трусах вышла! – ругается на какую-то молодую певичку, а я и рада, что она свое негодование перекинула на другого, но тут слышу очередной недовольный вопрос:
– А ну-ка, покажи, что у тебя там.
– Где? – верчусь вокруг своей оси, не понимая, что бабушке нужно.
Она просит подойти ближе и задрать футболку сзади и приспустить шорты.
Ойкает, а я гляжу в зеркало в серванте, сильно вывернув голову, и только сейчас понимаю, что у меня сзади на мягком месте и ниже огромные гематомы от падения на асфальт. Побаливало, но я внимания не обращала. Не смотрела на себя сзади и не думала про это, не до того было. И на локтях ссадины.
Бабушка меня поймала с поличным.
– Я тебя чему учила, Ада? – начинает грозным голосом, от которого я становлюсь как будто бы меньше. Вопрос риторический. – Быть честной. Откуда синяки?
– Я всё объясню.
– Конечно объяснишь. Думаешь, у бабки вместе с телом мозги отказали? Вижу, что ты мне насчет Сашки врешь. Как на самом деле? Говори.
Отвертеться не получится. Бабушка всегда умела выводить на чистую воду. Вот бы мне ее умение, я бы тогда не была такой легковерной и не попалась на удочку к Вадиму. После моего тяжелого рассказа, прерываемого всхлипами, бабушка молчит и отворачивается к стенке. Видно, что расстроилась и смертельно обиделась.
Осторожно к ней подхожу и присаживаюсь на табуретку, которая шатается на неустойчивых ножках, просто протягиваю руку и кладу ей на плечо, поглаживая мягкий халат. Я не умею подбирать нужные слова. С той поры, как мама нас бросила, я замкнулась в себе и боюсь что-то сказать. Кажется, что могу сморозить нечто такое, после чего человека от меня отвернет навсегда.
Просто молчу, извиняясь таким образом. Тяжелый вздох бабушки звучит хуже, чем ее обычные выкрики, а потом колючий взгляд утыкается в меня.
– Была бы я здорова и моложе, пошла бы к Архипову Генадий Борисычу, он депутат на пенсии, помог бы чем-то, я с ним по молодости крутила, пока на Зинке своей, чувырле, не женился. Бабка твоя красивая была, ты на меня сейчас не смотри. Ты в меня пошла, Адка, красивая, но гордая. А это дурость. Пойди к Багримову этому, ради Сашки пойди. Ради нас…
Ухожу к себе в комнату и долго рыдаю, а потом иду к шкафу и беру шкатулку с драгоценностями, закладываю их в ломбарде и расплачиваюсь по накопившимся долгам, покупаю немного вкусностей и подарок Сашке.
У брата всё было, мне нечем его удивить и сейчас, когда у него такой богатый отец, но я знаю, что ему понравится мой подарок.
Созваниваюсь с Валентиной и договариваюсь о том, чтобы она помогла оформить санитарную книжку. На все формальности уйдет пара дней.
Потом я снова кручусь на кухне, в ванной, с грустью глядя на руки, которые потеряли былую ухоженность. Теперь это рабочие руки без маникюра. Начинаю тихо плакать в ванной, жалея себя, и в это время в дверь звонят. Опять соседка пришла. Я ей, честно говоря, рада, потому что она служит буфером между мной и вредной бабушкой.
– Новости, новости включите! – кричит она на всю квартиру, как будто апокалипсис случился, я нажимаю на нужную кнопку. С экрана на нас смотрит наглая рожа Разумовского, а рядом – изображение Багримова.
От вида этих мужиков меня пробирает дрожь. Диктор рассказывает о двух самых вероятных претендентах на должность мэра и сообщает, что скоро состоятся открытые дебаты, где кандидаты смогут высказать свою политическую позицию.
– Хороши хлопцы, оба неженатые, ой повезет кому-то, – причитает соседка, а я с упреком смотрю на бабушку. Даром она времени не теряла, про нашу ситуацию зачем-то рассказала посторонней женщине.
Артур
Не успевает закрыться дверь, как раздается звонок телефона. А я только начал разбираться с графиком встреч и планом на неделю. Ольга работает у меня давно, но имею привычку перепроверять сделанное ею.
Доверяй – но проверяй. Как-никак, она женщина, может что-то напутать. Женщины, в принципе, вносят хаос в спокойную размеренную жизнь. Без них всегда проще.
– Что? – рявкаю в телефон, потому что Гончарова прекрасно знает, что меня не стоит беспокоить по пустякам, а мы с ней всё обсудили, задание она получила. Зачем звонит и отвлекает? Бессмертная, что ли?
– Артур Русланович… – начинает нести какую-то галиматью, из которой выцепляю единственно важное. Она ни черта не поняла, что ей надо делать. Тупая, что ли? Думает, у меня есть время давать ей неверные задания, чтобы развлекаться?
– Ольга, тебе русским языком сказано, что девушка стоит возле моего кабинета. Это моя невеста. Повторить?
Помощница тут же затыкается – и я с удовлетворением слышу стук женских каблучков по полу. Обе занозы в заднице ушли, можно спокойно поработать.
Ручка скользит по бумаге, но спустя минуту я понимаю, что буквы не складываются в слова, пишу какую-то белиберду. Думаю о вздорной девчонке с оригинальным именем Аделаида, которая в костюме горничной, черном узком платье и белом переднике, ворвалась в мой кабинет.
Наглая, дерзкая, со сверкающими глазами и светлыми серебристыми прядями, такого цвета, будто их посеребрила луна. Черт, Багримов, что за гребаная романтика? Откуда это? Скоро ты будешь писать ее имя и обводить его сердечком вместо стройных рядов чисел в разлинованном ежедневнике.
Зачем сказал ей про настоящий брак? Зачем пошел на поводу? Надо было выставить взашей, еще и полицию вызвать. Одни проблемы от семейства Селиверстовых. Так и знал, что девчонка не угомонится и найдет способ пробраться в мой дом.
Дергаюсь и морщусь, ощущая, что снова разнылась нога. Болит так, будто только что попала под пресс, когда меня зажало в машине после злополучной аварии…
Нужно вызвать массажистку, чтобы размяла искалеченную конечность.
Опускаю ладони на лицо и откидываюсь на спинку кресла. Ненужные, лишние мысли вихрем врываются в голову. Воспоминания будоражат память. Черная, только что вскопанная земля, красные ленты на венках, два лакированных гроба – большой и маленький, игрушки на свежей могиле и терпкий запах цветов, вызывающий тошноту.
Ту пустоту до сих пор ничем не мог заполнить, скорбь и горечь утраты смешивались со жгучей ненавистью к жене, которая погубила себя и ребенка, моего ребенка, которого считал погибшим, а теперь так внезапно обрел.
У него глаза Влады. Цвет рыжей листвы, что покрывает землю осенью, покидая деревья. Никогда не видел таких красивых глаз, таких медных волос, которые густой копной падали на глаза. Любил ли я Владу, не знаю. Но то, что женился, завороженный ее красотой, это точно. Ради нее работал как проклятый, думал, что брошу все богатства мира к ее ногам, но не понимал, что своим отсутствием спровоцирую ее на скуку и измену…
Ломаю ручку пополам и едва замечаю это, резко вставая и слыша за собой стук в дверь. Уверенные два стука, а потом третий после перерыва. Так стучит мой главный безопасник и начальник охраны Юрий Логинов, осторожно ступающий внутрь.
С кристальной честностью понимаю, что рад его приходу. Рад любому, что нарушит сейчас мой покой и вмешается в мысли, которые не покидают меня со дня смерти жены. Мог ли я что-то исправить? Мог ли что-то изменить? Мог ли их спасти?
– Артур Русланович, – размеренно и четко говорит Юра, складывая руки ниже пояса в замок и смотря на меня твердо. – Ваше распоряжение насчет роспуска охраны…
Еще один, не понимающий с первого раза.
– Они пропустили наверх работницу клининга. Сейчас, во время предвыборной кампании, нужно усилить охрану, а не наоборот, ослаблять вожжи. А если бы это была ушлая пронырливая журналистка или киллерша?
Юрий насупленно смотрит вперед себя, жуя губу, на лице с мелкими шрамами от шрапнели отражается серьезный мыслительный процесс. Работник с богатым опытом и даже наградами после опасных военных операций в горячих точках, он сейчас явно ощущает свою вину за прокол, а еще переживает за своих ребят. Он считает, что набрал лучшую команду из возможных. Но что поделать? Никуда не годится, если в резиденции будет царить анархия.
Спорить со мной бесполезно, и Юрий просто молча ждет дальнейших указаний.
– С этого дня в доме будет жить моя невеста, сестра мальчика, а также, ее бабка, она парализована, поэтому позаботься, чтобы обеспечили должный уход. Пусть девчонка живет рядом с моей спальней, а старуха – где-то подальше в правом крыле на первом этаже. И еще, Юрий, позови ко мне пацана.
– Подъехали родственники вашей покойной супруги, – докладывает безопасник, а я едва заметно вздрагиваю, почувствовав холодное дыхание прошлого.
Ничего хорошего этот визит не принесет, но не выгонять же бывших родственников, которые не могли не приехать, узнав о появлении внука.
– Пусть поднимутся ко мне, но тогда Саша пусть сидит в своей комнате, – отдаю команду и сосредоточенно стискиваю кулаки, настраиваясь на непростую встречу.
Логинов молча кивает и выходит за дверь, понимая, что спорить насчет роспуска охраны бесполезно. Ему предстоит сложная задача – за короткий срок набрать новую команду. Но больше нельзя допустить проколов.
Ада
У Багримова слова не расходятся с делом. Он выпроваживает меня за дверь своего кабинета, не церемонясь и не утруждаясь дополнительными пояснениями, куда мне идти и кто меня встретит.
Громко хлопает тяжелая дверь позади, подталкивая меня вперед на балюстраду с перилами, куда я вылетаю, словно мне пинок дали. Стою оглушенная и пытаюсь сообразить, что только что сейчас произошло.
Замуж? Меня снова позвали замуж? За такой короткий срок стану женой второй раз. Да ты просто нарасхват, Селиверстова. В ЗАГСе изрядно повеселятся и посчитают тебя ветреной особой. Горькая усмешка скользит по губам, и я, сжав зубы, заставляю себя не расплакаться, сосредоточиться на главном и подумать, что же делать дальше…
Мы уже несколько часов ходим по бутикам торгового центра. Тощая выдра устроила разбор полетов службе клининга, а потом сиганула в машину, скомандовав мне садиться рядом, а водителю – отправляться в город по магазинам.
Я едва успела сорвать передник, оставшись в коротком узком платье, в котором выглядела, конечно, не королевой красоты, но и не нищей оборванкой, коей меня явно считала местная ведьма.
Всю дорогу она возмущалась, что ее заставили возиться со мной, совершенно не стесняясь моего присутствия, а водитель, в свою очередь, жаловался, что из-за меня увольняют всю охрану.
Еще немного, и я бы выпрыгнула из машины, лишь бы не слышать эту трескотню, но приходилось закатывать глаза и делать вид, что я слепоглухонемая.
Когда мы подъехали к модному торговому центру, где я раньше была своей, резко засосало под ложечкой, но я втихаря улыбнулась, чувствуя, что спектакль для выдры будет мне небольшой ложечкой меда в бочке дегтя…
Мне кажется, что вот-вот, и у меня отвалятся ноги, но я молчу, лишь стискиваю зубы, чтобы у этой стервы не было повода цепануть меня. Не удивлюсь, если помощница Багримова удлинит эту экзекуцию, прояви я хоть каплю недовольства.
– Это почти непосильная задача, – фыркает она, оглядывая мой гардероб. – Он что, не понимает, что мне нужно больше времени? Это только в сказке можно превратить гадкого утенка в прекрасного лебедя, – ворчит, а затем чуть тише себе под нос добавляет: – Хоть общипанного бы лебедя.
– В чем твоя проблема? Ты любовница Багримова? – не выдерживаю и наконец демонстрирую характер.
Вот только за одним маленьким исключением. Раньше я бы делала намеки тоньше, а сейчас возникло уж больно сильное желание пощекотать нервишки этой экзекуторше.
– Нет! – практически рычит, сдерживает себя всё же, не пускаясь в откровенные оскорбления, но вижу, с какой силой возвращает себе самообладание. – Не твое дело! Что за манеры?
– Ой, какие туфельки! – верещу как резаная, несясь стремглав в знакомый бутик.
К счастью, там нет знакомых консультантов, иначе было бы неловко. Плюхаюсь на кушетку и прямо на голые ноги напяливаю потешные золотые туфли, вскакиваю, немного топаю и прохожусь туда-сюда, любуясь своим отражением в зеркале – и дикими глазами всех окружающих.
Они в откровенном шоке.
– Берем! Три пары! – командую, глядя в злющие глаза мегеры, пожав плечами. – У нас же золотая безлимитная карта, правда? Я поеду в деревню и сестрам подарю, у меня их три. А у Багримова еще есть друзья-политики? Я Варьку, Пелагею и Фимку привезу в столицу и тоже замуж выдам.
Ольга едва не падает в обмороке от моих слов, а я прохожу до угла бутика, где на черном манекене с золотой головой висит роскошная белая шуба.
– А такая же есть, но с перламутровыми пуговицами? – спрашиваю громко, видя, как помощница моего будущего мужа меняет цвет лица с багрового на мертвенно-бледный и обратно. Несладко тебе, коза? А нечего быть такой снобкой. – Не подходит, хочу белое манто. Или нет! – утыкаю палец вверх, оглядываясь. – А шуба есть из шиншилл? Или нельзя жене политика такие носить? – обращаюсь уже к Ольге. – Это ведь вызовет гнев общества защиты животных, так? Узнают, что мы маленьких несчастных шиншилл на шубу пустили…
– Я тебя саму сейчас на шубу пущу, – бухтит тетка, а консультантам улыбается, говоря вежливо, что попозже зайдем. Хватает меня под локоть и выводит наружу: – Что ты там устроила?!
– А что я устроила? Разве они не должны ублажать клиентов с любыми причудами? Ну не хмурьтесь, а то морщины знаете как быстро появляются?..
Сыпля проклятиями, Ольга уволакивает меня в сторонку.
– Идем в салон. У тебя просто ужасные волосы, что это за цвет? Мышиный? И совет на будущее: жена будущего мэра не должна грызть ногти, это плохо отражается на репутации.
А нет, переоценила я ее терпение. Намеренно оскорбляет. Без всяких церемоний и стеснения. Внутри меня всё кипит, словно разгоряченная лава, но внешне я остаюсь спокойна.
Лишь усмехаюсь и смотрю на свои коротко стриженные ногти. Раньше бы у меня был маникюр, гель-покрытие, а сейчас...
Что ж, денег на это нет, в скором времени мне сделают все необходимые процедуры, так что можно пошалить. Поднимаю руку и совершаю то, что заставляет помощницу ахнуть и налиться кровью ее лицо. Кусаю ноготь указательного пальца.
– Немедленно прекрати! – шипит она на меня, надвигаясь со зверским выражением лица.
– О! – некультурно тыкаю на салон красоты, который попадает мне в поле зрения. Вроде его она вначале называла. – Пошли, у меня брови обросли, как у Брежнева.
И говорю это так громко, что несколько человек оборачиваются на нас и весело ухмыляются. Помощница Багримова краснеет еще хлеще, я же беру ее под локоток, как заядлую подружку, и веду в заветное учреждение.
– Деревенщина, – бурчит она себе под нос, но я слышу и скалюсь.
Что ж, видимо, это будет мое развлечение – бесить женщину. Знала бы она, что все эти светские мероприятия для меня как вторая кожа. Всю свою жизнь я провела на раутах бомонда в сопровождении отца, так что попытки этой выскочки указать мне мое место изначально провальны.
Я продолжаю злиться на Багримова за то, что вынуждена стать его женой, но это пока единственный известный мне способ подобраться к Сашке. Так что никто не запретит мне издеваться над его помощницей-снобом. Ольга так и не ответила нормально на вопрос, почему она так гадко относится ко мне, что вызывает определенные подозрения.
– Добрый день! Вы записывались? – вежливо улыбается девушка-администратор.
– Да! – практически рычит помощница. – Запись на Багримова! Полный комплект!
– Минутку, – отвлекается работница салона, вглядываясь в экран, а затем кивает: – Прошу. Начнем с депиляции или чистки лица?
– С депиляции, – явно мстит мне моя сопровождающая. Добивает уточнением: – Лазерной. Полно-о-ой.
Я же замираю, терпеть не могу эту процедуру. Но меня никто не спрашивает, тянут в другую комнатку, где предлагают сесть на кушетку. Ох, чует моя попа, этот день я возненавижу изо всех сил. И оказываюсь права.
Саша
Мне сказали сидеть в своей комнате и не высовываться. Когда я был в детдоме и не послушался такого указа, парни устроили мне темную. Я никому не рассказывал – никто не любит стукачей, да и в таких местах всегда жесткие порядки. Я про это знаю из фильмов. В тюрьме или в детдоме, если ты новенький, не жди ничего хорошего. Я и не ждал.
Я только думал, что смогу спать на скрипучей кровати и есть кашу, похожую на клейстер, но не смог. Так и не привык. В доме Багримова кормили только самой лучшей едой, но я уже научился ждать от жизни подвоха.
Мужчина, который забрал меня из детдома, мало говорил со мной и ничего не обсуждал, только смотрел странными глазами, словно никак не мог понять, куда меня приткнуть. Мне знаком этот взгляд.
Так наш с Адой отец часто смотрел на меня, если я влезал не вовремя в его разговоры, да и в целом мешал. А делал я это, по его мнению, слишком часто...
Хмурюсь, вспоминая слова главаря этого дома, что отныне я буду жить с ним. Первое время я часто повторял, что хочу домой, но неизменно слышал одно: «Ты уже дома».
Я решил сбежать, чтобы найти сестру. Думал, что она меня отсюда сразу заберет, но мне сказали, что у нее ничего не выйдет, потому что у нее нет денег, чтобы меня содержать, и что законный отец имеет больше прав.
Я пытался читать интернет-статьи об установлении отцовства и опекунах, но понимал далеко не всё, поэтому ждал сестру, чтобы она разъяснила. А если она не справится, то бабушка точно поможет.
Она хоть и старая, больная, но очень умная. Так всегда отец говорил.
Поэтому теперь я молчу, не прошу отпустить меня, лишь строю план побега из этого странного места, кишащего толпой незнакомцев. Недоброжелательных и равнодушных.
С тоской вспоминаю о бабушке и Аде. Морщусь, припомнив ворчливый характер отцовской мамы, но всё равно я ее люблю, так что обязательно выберусь отсюда.
И ни за что не приму фамилию Багримов. И пусть он назвался моим отцом, но это ничего не меняет. Да, мой папа умер, и оказалось, что он мне неродной и, возможно, похитил меня, но он воспитывал и по-своему любил меня, мы жили настоящей крепкой семьей.
– Багримов, – шепчу, разглядывая себя в зеркале ванной, ищу сходство с хозяином этого дома.
Но, сколько бы ни пытался, не нахожу. Странно, но сомнений в том, что он мой биологический отец, нет. Может, из-за холодности Селиверстова, или насмешек одноклассников над моей непохожестью на отца.
Злюсь, вспоминая, как меня дразнили за это, называли маму нехорошими словами. Становится грустно, и я иду в комнату, ложусь на кровать. Маму мне заменила Ада, ведь наша бросила нас, ушла. Бью кулаками по подушке, затем еще раз и еще, а после чувствую, что плачу. Реву как девчонка оттого, что вся моя жизнь – сплошная ложь.
И только сестра с бабушкой дают мне надежду, что всё будет хорошо. А Багримов этот... Держит меня против воли, не дает увидеться с родными. Ненавижу его… Обязательно сбегу отсюда.
Вчера мне дали каталоги и сказали выбрать какой-то интерьер. Мне было плевать, какая будет комната, потому что она временная. Я тыкнул пальцем, а потом картинку перенесли в реальность. Пришла толпа строителей, потом грузчики, а потом уборщицы, целая куча женщин в белых передниках.
Они мыли, убирали, чистили, а я играл в геймпад, потому что больше здесь заниматься было нечем.
Раньше я и не мечтал об этой модели. Отец был богат, так я раньше думал, но по сравнению с Багримовым наша семья – настоящие бомжи. Теперь уж точно.
Но скоро я выберусь отсюда, пойду в школу, встречу друзей, Даньку и Кирю, и буду рассказывать им про свои приключения… Только что ревел, ни за что не скажу.
Поднимаюсь с постели, беру подаренный Багримовым рюкзак, переданный через какую-то помощницу Ольгу, складываю новые вещи, которые тоже купил он. Пинаю конструктор, лежащий на полу, злюсь. Надарил подарков, а сам ни разу не пришел, трус.
Вдруг мне кажется, что я слышу голос сестры за дверью, и я бегу на звук, дергаю ручку, но в коридоре никто не реагирует на мои крики, и это странно, потому что до этого выполняли каждую мою просьбу, кроме, конечно, того, чтобы отвезти к сестре. Как будто я сын президента.
Наконец хмурый охранник открывает дверь и даже не успевает ничего сделать, как я проскакиваю под его рукой, ловко перепрыгиваю через кем-то брошенный пылесос и, громко зовя сестру, бегу вперед…
Не обнаруживая за собой погони, притормаживаю.
Крадусь на цыпочках направо, надеясь, что выбрал верное направление. И всё идет гладко, пока на одном из поворотов я не слышу приглушенные голоса. Смотрю и отступаю назад. Это выход в гостиную, в которой стоит сам Багримов и двое пожилых людей.
Останавливаюсь резко, будто напоролся на закрытый шлагбаум, и гляжу на них: низенькую полную женщину и крупного мужчину с залысинами и в очках. Они оба в пальто и даже не разделись, непонятно, то ли они только что пришли, то ли новый папа их выпроваживает.
Разговор идет на пониженных тонах, тихо, так что слышу только отдельные фразы.
– ...Жестоко... Надежда наша... – незнакомый мужской голос.
– ...Моя девочка... Не поступай так с нами... – всхлипывающий женский.
Хозяин дома стоит с хмурым лицом, руки держит за спиной. Наблюдаю за этой сценой, сердце колотится, но с места я не двигаюсь, хоть и боюсь быть обнаруженным.
– ... Шаткое положение... Должны понять... Пресса... Выборы... – размеренный тон самого Багримова.
При словах «пресса» и «выборы» я хмурюсь и пытаюсь лучше расслышать. Чувство такое, будто разговор касается и меня тоже. Пара бурно машет руками, я же стою так, чтобы меня не было видно, но в один момент тело подводит.
– Апчхи, – блин, не сумел сдержаться и не чихнуть.
И все трое поворачивают ко мне головы. Смотрю на них испуганными глазами и делаю шаг назад.
– Это он? – восклицает женщина, глядя на меня, хватает хозяина дома за руку и тормошит его.