Дорога сна

Глава I. Усадьба теней

Есть вещи, которые будет не жалко забыть. И есть вещи ,

которые просто необходимо забыть. Только вот большинству людей

не предоставляется такой шанс. Даже во сне

Стивен Кинг, «Роза Марена»

Среди асфальтовых морей,

Люминесценции огней

Я сам не свой,

Вообще ничей.

И я плыву куда-то вдаль,

Меня ведёт моя печаль,

Мне ничего

Уже не жаль

Lumen – Мечта

Только на тридцать втором году жизни Леон, барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, капитан королевских мушкетёров и сын Портоса, по-настоящему понял, насколько важно для человека умение забывать.

Он никогда не жаловался на память – она была хорошей, цепкой, позволяла пару раз замеченным лицам или услышанным именам оседать где-то в своих глубинах, чтобы потом всплыть в самый подходящий момент. Именно эта замечательная память, одно из свойств, благодаря которым Леон сумел достаточно высоко взлететь в молодом возрасте, теперь стала его проклятием и терзала капитана еженощно и ежечасно. Кошмары мучили его едва ли не каждую ночь, а прибегать к помощи вина, чтобы забыться, Леон считал делом недостойным. В конце концов, неизвестно, что быстрее сведёт его в могилу – дурные сны или постоянные возлияния.

На следующий день после того, как завершилась вся эта сумасшедшая история с сокровищами кардинала Мазарини, возбуждение, охватившее Леона, прошло, пелена спала с глаз, и он понял, что перемены, произошедшие в его жизни, пожалуй, ведут вовсе не к добру. Он перестал быть капитаном королевских гвардейцев при весьма странных обстоятельствах, и многие бывшие подчинённые считали его предателем. Конечно, никто не осмелился бы сказать такое Леону в лицо, а кто осмелился, поплатился бы жизнью, но ему было тошно от одной мысли, что о нём шепчутся в коридорах Лувра, тайком переговариваются за спиной, передавая слухи из уст в уста, треплют его имя в трактирах и тавернах, гогоча за очередной кружкой пива. Ему казалось, что и старые, и новые подчинённые презирают его, что от него ждут нового предательства, перехода ещё на чью-то сторону, что никто не сможет уважать его после ухода от Кольбера, да и от последнего можно было ожидать любой подлости.

Титул, унаследованный от отца, и наполовину сгоревшее поместье тоже принесли с собой больше хлопот, чем пользы. Мамбо, старый чернокожий слуга Портоса, отнёсся к новому хозяину с недоверием, если не сказать враждебностью, на восстановление замка требовались время и деньги, и если первого имелось в избытке, то второго явно не хватало. Анжелика, сестра Леона, с её неистребимой верой в то, что всё рано или поздно будет хорошо, утверждала, что уж их дети точно увидят замок восстановленным, и при этом косилась на Рауля, думая, что никто не видит, как блестят её глаза, а лицо заливается нежным румянцем.

Дети мушкетёров! Это было хуже всего – насмешек старых подчинённых и неприятия новых, возможной угрозы от Кольбера, сгоревшего замка и ворчливого Мамбо. Анри д’Эрбле, сын Арамиса, певец и красавец, выходивший победителем из всех дуэлей, в прошлом покоривший немало женских сердец, ныне же влюблённый в свою супругу Жаклин, в девичестве д’Артаньян, дочь маршала Франции, отчаянную и отважную амазонку. Ясная, как солнечный свет, простодушная и всегда весёлая Анжелика, дочь Портоса, тайно, как она думала, влюблённая в задумчивого меланхоличного Рауля, графа де Ла Фер, благородного до кончиков ногтей и всегда готового заступиться за слабого. В этом квартете не было и не могло быть места для пятого, и Леон изнывал от бессильной досады, чувствуя себя ненужным и лишним, кем-то, с кем дети мушкетёров поддерживают связь только из жалости – или из выгоды.

Анри, как был уверен Леон, втайне ненавидел его за убийство отца – Леон заколол Арамиса на берегу моря, когда тот оказал сопротивление при аресте. Позже, после чудесного, но недолгого возвращения отцов-мушкетёров на землю, Арамис великодушно заявил, что не держит зла на своего убийцу, ведь тот всего лишь выполнял свой долг и победил в честном бою. Так-то оно так, вот только Леон считал, что Анри не разделяет чувств своего отца. Он рос, считая отцом герцога де Лонгвиля, о своём настоящем отце узнал только после смерти Арамиса и воссоединился с ним лишь на краткое время после воскрешения мушкетёров. То же самое, правда, можно было сказать и о самом Леоне – за исключением того, что он рос вообще без отца, а с Портосом успел побыть ещё меньше, чем Анри с Арамисом. И всё же это не могло служить оправданием того, что Леон, пусть и невольно, отнял у Анри отца.

С остальными детьми мушкетёров отношения тоже не складывались. Дерзкая и острая на язык Жаклин не упускала случая поддеть Леона, вспомнив какой-нибудь позорный случай, каких за то время, пока он преследовал детей мушкетёров, накопилось более чем достаточно. Капитану рядом с ней волей-неволей приходилось быть в постоянном напряжении, готовясь ответить на очередную остроту своей собственной. Рауль шутил редко, но имел дурную привычку читать нравоучения, а ещё больше Леона раздражало то, что граф частенько оказывался прав. Что касается Анжелики, то против неё Леон не имел ничего, но всем сердцем ощущал, что он ей не нужен: зачем ей мрачный и вечно погружённый в свои размышления брат, когда есть друзья и возлюбленный, который, Бог даст, через пару лет созреет до того, чтобы признаться в своих чувствах!

Глава II. Зелье забвения

Спи и забывай всё, что было сказано,

Что в душе другой не отозвалось.

Больше твоё сердце ни с кем не связано,

Отпускай его вдаль по водам грёз

Рок-опера «Орфей» – Спи и забывай

Когда первое впечатление от появления Авроры Лейтон угасло, Леон сам удивился своей реакции. Ему не раз случалось видеть красивых женщин, даже очень красивых, так почему же на хозяйку замка он уставился как зачарованный, не в силах отвести взгляда? Должно быть, решил он, дело в том, что при словах о доброй и милосердной хозяйке он представил себе женщину средних лет, а то и вовсе пожилую, пышнотелую, с аккуратно уложенными седыми волосами и ласковой улыбкой, возможно, чем-то похожую на служанку Марию. Увидеть после этого молодую – она явно была моложе его лет на семь – и изящную Аврору и впрямь было потрясением. Ей точно было не привыкать к восхищённым взглядам мужчин, но Леон твёрдо пообещал себе, что при следующей встрече не станет так открыто рассматривать её. Это, в конце концов, неучтиво!

После отдыха на берегу, обернувшегося очередным кошмаром, спать не хотелось, и Леон провёл время до ужина в комнате, маясь от безделья. Мария всё с тем же сочувствующим видом принесла ему горячего вина с пряностями, которое Леон с благодарностью принял. К вечеру он совсем согрелся, промокшая одежда высохла, но дождь всё ещё не утихал, хотя гроза и прекратилась. Слушая непрестанный стук капель за окном и поглядывая на низкое тёмное небо, которое словно вознамерилось устроить здешним местам новый Всемирный потоп, Леон поёжился и подумал, что ему, скорее всего, придётся остаться на ночь. Никаких непристойных мыслей насчёт Авроры он в голове не держал – Боже упаси! Он ожидал, что переночует в замке, а наутро распрощается с прекрасной хозяйкой и отправится дальше в попытках спастись от самого себя.

Разумеется, бродить по замку и изучать его, заглядывая во все комнаты, было бы невежливо, но Леон кое-что успел осмотреть, когда спускался к ужину. Здание было старинным, но прочным, из тех, что строились на века и могли при случае пережить небольшую осаду. Люди, которые обставляли его, явно обладали вкусом, пусть и были стеснены в средствах: об этом свидетельствовала и изящная мебель, и тусклые дорогие зеркала, и мягкие, хоть и потёртые ковры, и выцветшие гобелены на стенах, и картины, висевшие повсюду. Леон невольно замедлил шаг, вглядываясь в них. Большинство картин были портретами, изображавшими, судя по всему, бывших владельцев замка. Леон особенно долго стоял перед одним из них, висевшим в гостиной. С портрета на него смотрела женщина, удивительно похожая на Аврору, только старше лет на десять и в платье, давным-давно вышедшим из моды. «Мать?» – подумал Леон, всматриваясь в тонкие черты, чёрные локоны, спадающие на плечи, и большие глаза – правда, в отличие от глаз Авроры, они были не серыми, а карими. «Нет, скорее, бабушка или прабабушка».

Столовая была такой же, как и остальные комнаты: обставлена скромно, но со вкусом. Хозяйка замка уже была здесь и приветствовала гостя кивком – он в ответ слегка поклонился. Мария, уже не сочувственно-переживающая, а лучащаяся улыбкой, принесла ужин: густой суп из нескольких видов рыбы, паштет, говядину, запечённую с грибами, сыр и вино. Леон, который не только не утолил голод хлебом и сыром во время перекуса на берегу, но ещё больше разжёг его, едва сдерживался, чтобы не наброситься на еду, подобно своему отцу. Он всё же сумел взять себя в руки и ел умеренно, отвечая на вопросы Авроры Лейтон – ей, что вполне ожидаемо, был интересен новый человек.

– Вижу, вы уже привели себя в порядок, – начала она, откладывая ложку и прикладывая салфетку ко рту. Все движения Авроры были аккуратными, мелкими и точными – как позже узнал Леон, они переставали быть такими только в моменты крайнего душевного волнения, когда молодая женщина становилась резкой и порывистой.

– Вполне, – ответил он. – Искренне благодарен вам и вашим слугам за гостеприимство.

– В наши края редко приезжают чужаки, – она кивнула каким-то своим мыслям и отпила из бокала. – Можно узнать, что привело вас сюда?

– Жажда странствий, – Леону не хотелось лгать той, кто так радушно приютила его, к тому же такой красавице. – Надоела столичная жизнь, захотелось чего-то нового.

– Мария сказала мне, что вы из Парижа, – Аврора снова кивнула. – И мне вы представились капитаном королевских гвардейцев. Бывшим капитаном королевских гвардейцев, – она подчеркнула слово «бывшим».

– Всё верно, – сказал Леон, хотя мысленно уже ругал себя за честность. – После некоторых событий я понял, что... эээ... не имею желания далее служить в рядах гвардейцев, и покинул их.

Аврора, слава Богу, не стала расспрашивать о причинах этого поступка и заговорила о другом – впрочем, эта тема тоже болезненно кольнула бывшего капитана в сердце.

– Дю Валлон, – задумчиво произнесла она, будто пробуя имя на вкус. – Эта фамилия кажется мне знакомой.

– Барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, более известный как Портос, был моим отцом, – Леон решил сразу всё прояснить, чтобы не выслушивать неудобные вопросы в дальнейшем.

– Портос? Тот самый Портос, один из четверых легендарных мушкетёров?

– Да.

Аврора Лейтон какое-то время пристально смотрела на собеседника, видимо, ожидая продолжения, потом поняла, что его не будет, и опустила голову. Какое-то время они ели в молчании, затем хозяйка замка снова заговорила:

Глава III. Бертран Железная Рука

Прошу не любви ворованной,

Не милости на денёк –

Пошли мне, Господь, второго,

Чтоб не был так одинок

Владимир Высоцкий – Пошли мне, Господь, второго

Леону казалось, что он лежит на дне реки, глубоко под толщей воды, а где-то в вышине над ним мелькают яркими искорками мелкие рыбки и проплывают, величаво покачивая телом из стороны в сторону, крупные рыбины. По бокам от него колыхались водоросли, вокруг всё было мутно-зелёным, прохладная вода окутывала его, позволяя напряжённому телу расслабиться, и только одна мысль не покидала его, назойливо билась в голове, точно муха о стекло. Наконец Леон сумел поймать её, и очень медленно до него дошло: как он может так долго находиться под водой, не нуждаясь в воздухе? Или он уже умер, утонул во время купания и теперь обречён вечно лежать на речном дне, следя за движением рыб?

Купание... Кажется, он купался совсем недавно. Но после этого произошло ещё что-то. Лес, дождь, замок, его хозяйка – в памяти всплывали отрывки воспоминаний, словно освещённые вспышками молний. Леон напряг память, потом напряг тело и, приложив неимоверные усилия, сумел распахнуть глаза. Тёмно-зелёная вода, рыбки и водоросли тотчас исчезли, сменившись полумраком комнаты, в которой он лежал. Можно было различить смутные очертания узкого окна, в которое падали первые робкие лучи солнца. «Интересно, сколько я проспал?» – мелькнуло в голове Леона. Он попытался подняться, но голова закружилась так сильно, что он обессиленно рухнул, едва не лишившись чувств вторично.

«Дьявол, что же я вчера пил?» – подумал он, хватаясь за лоб. Тело слушалось с трудом, как чужое, в нём была невероятная слабость, на языке ощущалась горечь, кроме того, к горлу подступали рвотные позывы. Полежав немного и выровняв дыхание, Леон предпринял вторую попытку сесть, на этот раз более удачную. Прищурившись, он огляделся и понял, что сидит на козетке, обитой тёмно-красной тканью с цветочным узором. Головокружение и слабость не отступали, и Леон потряс головой, пытаясь разогнать пляшущие перед глазами тени. Его даже от самого распоследнего трактирного пойла так не мутило, как сейчас!

Он посидел ещё немного, и в глазах стало проясняться, комната перестала качаться перед ними, а противный вкус во рту как будто ослабел. Теперь Леона тревожило другое: он по-прежнему не мог ничего вспомнить. Ни что это за место, ни как он попал сюда, ни что такое выпил накануне, чтобы очнуться в таком состоянии, да даже имя своё он вспомнил с трудом! «Я же Леон, да?» – мысленно спросил он самого себя. «Леон... Лебренн». Не успел он задуматься, почему фамилия кажется ему чужеродной и непривычной, как дверь в дальнем углу комнаты распахнулась, и внутрь стремительным шагом вошла молодая женщина в чёрном платье.

Хоть восприятие Леона и было притуплено, он даже сквозь пелену в глазах сумел разглядеть, что эта женщина была невыносимо прекрасна. Такого тонкого стана и изящных рук, таких тонких черт, белоснежной кожи, бархатных чёрных волос и ясных, выразительных, глядящих прямо в душу серых глаз он не видел даже в Лувре.

В Лувре? А он когда-то бывал в Лувре?

– Слава Богу, вы очнулись! – дрожащим голосом воскликнула женщина, садясь на край козетки рядом с ним.

Леон хотел что-то сказать, но изо рта вырвалось лишь нечто хриплое и невразумительное. Пришлось откашляться и начать заново:

– Сударыня...

– Да? – она заглянула ему в лицо с такой тревогой, что Леону подумалось, уж не является ли она его подругой или близкой родственницей. У него было ощущение, что он знает эту женщину, но он не мог понять, откуда.

– Я прошу прощения... кажется, я вчера перебрал с вином, – он избегал смотреть на неё. – Представьте себе, я с трудом вспомнил собственное имя... и совсем не помню ваше.

– Аврора Лейтон, в девичестве де Мюссон, – она приложила руку к груди. Леон продолжал чувствовать тревожный взгляд серых глаз, и взгляд этот пронзал его насквозь. – А своё имя вы помните?

– Леон... Лебренн, – он осмелился посмотреть на Аврору и заметил, что та медленно кивнула.

– А вашу должность? Вы помните, кто вы, сударь?

– Кажется, до последнего времени я был капитаном королевских гвардейцев, – не очень уверенно ответил он. – Но потом ушёл со службы и отправился странствовать.

– Всё верно, – она снова кивнула. – Во всяком случае, это именно то, что вы рассказали мне вчера за ужином.

– Я оказался здесь, укрываясь от дождя, верно? – Леон начал кое-что вспоминать. – Вы и ваши слуги любезно приютили меня, а я... кажется, я отплатил вам чёрной неблагодарностью, – он покаянно склонил голову. – Прошу вас, ответьте честно: сколько я выпил?

– На самом деле не очень много, – успокаивающе произнесла Аврора. – Вам не за что просить прощения, господин капитан: вы вели себя вполне прилично и не совершили ничего такого, о чём вам стоило бы жалеть. После ужина вы поднялись в гостиную и через некоторое время... эээ... лишились чувств. Впрочем, возможно, это был всего лишь очень глубокий сон, – поспешно добавила она. – Ваше дыхание было ровным, и я не сочла нужным вызывать лекаря, тем более что в нашей глуши его не так-то просто найти. Чтобы избежать лишних слухов, я сказала Жану и Марии, что вы удалились в гостевую спальню и велели вас не беспокоить, а сама пришла сюда, заперла дверь и провела ночь здесь, – она кивнула на притаившееся в углу кресло, которое Леон сначала даже не заметил. – Отлучилась я совсем недавно – Жан и Мария уже проснулись, и надо было дать им необходимые распоряжения.

Глава IV. Ходящая по снам

Не осенняя дремота над чеканным переплётом,

То за нами сны приходят, сны выходят на охоту.

Для медведя, для разлуки есть у них тугие луки

И гарпун для белой ночи и белого кита

Мельница – Никогда

Замок Бертрана Железной Руки оказался вовсе не похож на Усадьбу теней с её многочисленными башенками, стремящимися ввысь, в небесный простор. Он был основательным и надёжным, под стать своему хозяину, сложенным из тёмно-серого камня, с четырьмя круглыми башнями по углам, со множество окон, арок и переходов. Вокруг замка в изобилии росли деревья, сад около него выглядел неухоженным и заброшенным, не в пример саду Авроры, за которым явно внимательно следил Жан. Как только Леон и Бертран подошли ближе, двери распахнулись, и навстречу им выбежал невысокий полный мужчина, чья торопливость не соответствовала его пожилому возрасту и солидности, которую подчёркивали серьёзное выражение лица и седые бакенбарды.

– Мы за вас волновались, господин Бертран! – укоризненно воскликнул он. – Как же это возможно: отправиться одному в лес, туда, где кишмя кишат эти разбойники! Как вы вообще оттуда живым вернулись?

– А вот, благодаря господину Леону, – Бертран кивнул на своего спутника и пояснил: – Это Франсуа, мой верный слуга. Предан до гроба, но иногда квохчет надо мной, как наседка над цыплёнком!

– А как же иначе? – Франсуа нисколько не смутился. – Вам дай волю, вы уйдёте в лес, чтобы переловить всех разбойников голыми руками! – он, видимо, понял, что фраза про руки прозвучала не совсем удачно, и смущённо умолк, но Бертран только хохотнул.

– С тех пор, как я обзавёлся вот этим, – он постучал левой рукой по металлическому протезу, – дня не проходит без того, чтобы я не пошутил про руки! Хорошую шутку найти сложно, частенько приходится повторяться. Если я приду в лес с голыми руками, разбойники, пожалуй, перепугаются и разбегутся кто куда! Видел бы ты, как один сегодня дал стрекача, увидев мою железную руку!

– Так вы нашли разбойников? – водянисто-голубые глаза слуги расширились.

– Скорее уж они меня нашли, – хмыкнул Бертран. – И оказали мне такой горячий приём, что если бы не мой внезапный спаситель, – он снова кивнул на Леона, – мне не уйти бы из этого проклятого леса живым.

– Господин де Мармонтель преувеличивает, – вмешался Леон. – Он прекрасно справился бы и в одиночку, я лишь оказал ему небольшую помощь.

– Проткнуть шпагой двух разбойников – небольшая помощь? – Бертран, хохотнув, хлопнул Леона по плечу, и тот аж пошатнулся от внезапной тяжести железной руки. – Да вы, сударь, ещё и скромны!

– Господин Бертран, вы вернулись! – из дверей выбежала миниатюрная девушка, на ходу быстро вытирая о передник руки, запачканные чем-то красным. Её гладкие каштановые волосы были собраны в узел, в слегка раскосых серо-зелёных глазах таилось нечто лисье, щёки горели румянцем. На хозяина она бросила взгляд, полный такой тревоги и в то же время безграничного облегчения, что у Леона мелькнула мысль, не влюблена ли она в Бертрана.

– Вернулся, и не с пустыми руками! – он в третий раз кивнул на Леона. – Никого из этих молодчиков мне прищучить не удалось, зато я нашёл отличного друга! Полно, Вивьен, вытри слёзы! Можно подумать, я вернулся не из леса, а из преисподней – так вы все меня встречаете!

Леон, услышав, как человек, с которым они знакомы около часа, называет его другом, не сдержал усмешки, а Вивьен уставилась на него с любопытством.

– Надеюсь, никто из вас не ранен? – она всё ещё комкала в руках передник.

– Куда там! – Бертран махнул левой рукой. – Дураков Господь хранит – это я исключительно про себя, господин Леон... Двум разбойникам здорово досталось от моего спасителя, а третьего я так огрел по голове, что он ныне пребывает в ином мире.

Вивьен ахнула и побледнела, Франсуа перекрестился, а хозяин огляделся кругом и громогласно вопросил:

– Что же мы всё стоим в этом проклятом дворе? Франсуа, позаботься о лошади господин Лебренна, а ты, Вивьен, беги готовить самый вкусный обед. Господин Леон, ещё раз прошу вас оказать мне честь и быть моим гостем...

Внутри замок был обставлен далеко не так изысканно, как Усадьба теней, но Леону понравилась его суровая простота. Картин и гобеленов здесь имелось совсем мало, мебель была значительно более грубой работы, чем в замке Авроры, ковры не отличались затейливостью узоров, да и сами коридоры и переходы были менее запутанными. Вскоре вороная кобыла уже стояла в конюшне и жевала сено, а Железная Рука и его гость, наскоро умывшись, воздали должное грибному супу, жаркому из телятины, сыру и запечённым яблокам. Запивалось это всё бургундским – надо сказать, довольно неплохим. Леон с осторожностью сделал первый глоток, памятуя о вчерашнем обмороке, но никаких неприятных последствий не ощутил и вздохнул с облегчением – всё-таки совершенно отказываться от вина не входило в его планы.

За обедом Леон узнал немало о своём новом знакомом. Бертран унаследовал от отца поместье и неплохое состояние, по молодости много кутил, ввязывался в любые авантюры, стремясь прославиться, отправился на войну, где потерял правую руку, но не свой боевой дух. За последние годы, впрочем, он немного остепенился и решил всерьёз взяться за управление своими владениями. Успел и Леон кое-что рассказать хозяину о своём прошлом. Многое расплывалось в памяти, и это пугало его, но Бертран, судя по всему, не был удивлён немногословностью гостя и краткостью его рассказа. Такая беспечность в отношении незнакомца граничила с глупостью, и Леон в конце концов не выдержал.