Дракон в цепях

Пролог

Густые запахи специй и пота забивают ноздри. Рынок рабов гудит, словно растревоженный улей. Местные в своих ярких, кричащих одеждах толкаются между рядами, обсуждая достоинства пленников. Их гортанная речь режет слух.

– Эй, чужеземка! Ищешь себе питомца?

Хинзарец ослепительно улыбается и приглашающе указывает на свой товар – маленьких драконят, кишащих в клетке, как сельди в бочке. Они ползают друг у друга по головам, покусывают хвосты и шипят, раскрывая пока еще крохотные пасти.

Качаю головой и иду дальше. Мой наряд из серебристой ткани, привычный в северных землях, здесь вызывает недоуменные взгляды. Длинная юбка с оторочкой из хвостов снежицы резко контрастирует с местными платьями. Серьги с лунными камнями мерцают в свете дня, привлекая к себе внимание ушлых торговцев. Несмотря на жару, накидываю капюшон на светлые волосы и продолжаю поиски.

Каждый сектор рынка имеет свой запах и звучание. Захожу в зону, где полуголые мужчины стоят на помостах, демонстрируя свои мускулы. Их кожа блестит от масел, тела многих украшены замысловатыми татуировками. Невольно выделяю среди прочих широкоплечего раба с рыжими, почти алыми волосами и такими же пустыми глазами, как у остальных невольников. Подчиняясь приказу, он стягивает с себя штаны, когда подошедшая покупательница не может определиться с выбором. Увиденное ее впечатляет, и начинается торг. Хозяин, увешанный кулонами с разноцветными камнями, из кожи вон лезет, чтобы набить цену. Он громко расхваливает раба и хлопает его по крепкой, литой груди, пока клиентка медленно обходит приглянувшегося красавца. У него ощупывают мышцы на руках и оттягивают нижнюю губу, заставляя показать зубы. Затем торговец передает женщине один из кулонов, с красным Оком Дракона в ажурном плетении золота, и приглашает оценить главное достоинство предлагаемого экземпляра. Покупательница зачем-то изображает смущение и, помедлив, обхватывает ту часть тела, которая интересовала ее больше всего. Кажется, на какой-то миг в глазах Алого дракона вспыхивают искры ненависти, но тут же гаснут под мощью амулета, с которым он не в состоянии совладать. На его лице вновь застывает маска безразличия, а я отворачиваюсь, не желая смотреть ни на ритмичные движения женской руки, ни на рыжие пряди, слегка покачивающиеся им в такт. Я здесь не для этого.

– Крылатые девы для самых искушенных! – кричит зазывала под тенью большого навеса. – Горячие, словно пламя, и нежные, как утренний туман! Покорные служанки и свирепые защитницы! Верные спутницы по лучшим ценам!

Зоны с женщинами-драконицами прохожу быстрым шагом, стараясь не оглядываться по сторонам. Не сомневаюсь, что их перед покупкой отбирают с особым пристрастием. За отдельную плату.

Очень хочется пить, но покупать воду у разносчиков, зачерпывающих ее ковшом из общей бочки, я откровенно брезгую. Приходится терпеть и идти дальше – в дальний конец рынка, где держат драконов в зверином обличье. Вокруг снуют носильщики с тяжелыми корзинами и возницы на лохматых мулах. Голова уже кружится от голосов, зноя и аромата жареного мяса из уличных лавок. О том, чье это мясо, я стараюсь не думать.

Здесь деревянный настил обрывается, уступая место пыльной земле. Я делаю несколько шагов и останавливаюсь, впечатленная открывшейся картиной. Огромные существа стоят со склоненными головами, как обычные лошади. Их чешуя переливается в солнечных лучах, а дыхание создает облака пара. Некоторые запряжены в повозки, другие привязаны к столбам, ожидая будущих хозяев. С трудом сбрасываю с себя оцепенение и направляюсь в глубь торговых рядов. Красные, золотые, черные – все они одинаково равнодушны к происходящему. На лбу у каждого – уродливый шрам, откуда человеческие руки изъяли драгоценное Око. Теперь вместо сверкающих кристаллов, наполненных магией, там можно увидеть лишь зияющие дыры. То, что совсем недавно было источником силы драконов, стало их погибелью.

– Кого-то присмотрела, благородная аллая? – обратился ко мне один из работорговцев с вежливой улыбкой и хитрым прищуром раскосых глаз. – Эти драконы хороши как ездовые, самые быстрые на земле и в небе! Или тебе нужно зверье для боев? У меня найдешь настоящих убийц! Видишь, в тех клетках? Они разорвут любого, на кого укажет твой пальчик, и лягут к твоим ногам, умоляя о ласке.

Ящеры, мечущиеся за стальными прутьями, действительно выглядят свирепыми и опасными. Их чешуя темнее, а гребни выше, чем у сородичей. Но главное – жажда крови в пылающих яростью желтых глазах.

– Их ильоры я не ношу, берегу для хозяев. – Хинзарец вытянул смуглую шею, выставляя напоказ отсутствие украшений. – Так мои подопечные могут проявить себя во всей красе, прекрасная аллая. И дольше сохраняют рассудок.

Я наблюдаю за драконами, бросающимися на решетку. Молча перевожу взгляд с одного оскаленного зверя на другого, пока не замечаю его.

Лазурный дракон лежит в углу клетки. Его чешуя потускнела, а крылья безжизненно сложены. Грудь едва заметно вздымается, будто он уже готов покинуть этот мир. Лапы скованы цепями, а пасть скрыта намордником, похожим на гигантские клещи.

– Что с ним? – спрашиваю я, стараясь спрятать волнение.

– А, с Лазурным? Почти мертв. Эта тварь чуть не выгрызла собственное сердце, пришлось усмирить засранца. Но, кажется, драконьи боги скоро приберут его к рукам.

Приглашение

Друзья, добро пожаловать в мир, в котором честь оплачивается кровью, а любовь пахнет пеплом. Героям предстоит пройти трудный путь между пламенем мести и холодом цепей, и никто не знает, что ждет их в конце.

Добавляйте книгу в библиотеку, ставьте звездочку и шагните за грань…

Книга выходит в рамках литмоба «Дракон в рабстве». Здесь собраны истории, где кровь стынет в жилах, страсть поджигает крылья, а свобода – не подарок, но трофей.

https://litnet.com/shrt/lgnM

Глава 1. Дорога

Алисия

Сидя в душной арбе, я разглядываю кулон – голубой кристалл, закованный в искусное серебряное плетение. Ильор. Сердце дракона. Он теплый на ощупь, пульсирует в ладони, словно живое существо. Когда пальцы смыкаются вокруг него, по спине пробегает странное покалывание – будто кто-то провел ледяным пером вдоль позвоночника, заставляя каждый нерв трепетать в предвкушении чего-то огромного, мощного, неподвластного никакому контролю. Это испытывают драконы к своим хозяевам? Болезненную тягу, которая довлеет над их волей? Пугающее чувство.

Надеваю ильор на шею и ловлю на себе взгляд дракона. Он измотан, едва может дышать – об обороте в человеческую ипостась и говорить нечего. Даже несколько шагов от клетки до повозки дались ему с огромным трудом. Чтобы вывезти его с рынка, пришлось взять в аренду добротную арбу, обитую полосами железа и укрепленную сыромятной кожей. Вместе с тремя тягловыми драконами и услугами погонщика я отдала за перевозку почти половину стоимости Лазурного. Но вряд ли он это оценит.

– Долго еще ехать? – кричу я, приподняв грубую ткань навеса, который с трудом спасает от палящего солнца.

Погонщик, сухопарый старик с морщинистым лицом, причмокивает и натягивает поводья. Гнедая кобыла недовольно мотает головой и идет вровень с арбой.

– Уже рядом, аллая, – отвечает он и указывает кнутом вперед, куда-то между песчаных холмов.

Я смаргиваю слезы, выступившие на глазах от слепящего солнца. В знойном мареве проступает зыбкий силуэт саира – постоялого двора, где могут найти приют не только люди, но и их драконы.

– До Изумрудного саира не меньше трех часов хода, а это Медный, – продолжает погонщик. – Небогато, зато без обмана. Постель чистая, кувшины целые, а хозяин заваривает добротный чай.

– А драконы? О них там хорошо заботятся?

– Заботятся? – Его лицо, обветренное и темное, как старая дубленая кожа, морщится в усмешке. – Можно и так сказать. Свой кусок мяса они получают, пусть и крысиного.

Ответ старого хинзарца меня не радует и заставляет нахмуриться.

– Есть другие саиры поблизости?

– Разве что Черный, для чумных. – Погонщик брезгливо сплевывает в сторону. – И у арены сносный Рубиновый, но твой заморыш сдохнет по дороге. Да и боевые драконы там ревут по ночам от ран, спать мешают. Хотя до моих старых ушей доходили слухи, будто северянам драконьи вопли слаще любой колыбельной.

Он с любопытством косится на меня, но вместо ответа встречает только ледяной взгляд. Такой же острый и безжалостный, как ветер на моей родине.

– Едем в Медный, – говорю я и опускаю ткань полога.

После яркого света в глазах пляшут кровавые пятна. Сквозь них смотрю на Лазурного дракона, который, кажется, задремал под мерный скрип колес и тяжелые шаги своих собратьев. Его когти судорожно сжимаются-разжимаются, будто хотят выловить что-то из пустоты. Вдруг крыло дергается, расправляется на мгновение, и я вижу, как сквозь тонкую перепонку просвечивает пробившееся сквозь навес солнце – желтое, болезненное, словно старый синяк.

Что ему снится?

Быть может, рассветные туманы над Седыми горами, сквозь которые он прорывался, оставляя за собой клочья разорванной пелены? Или рев сородичей на арене, звон цепей и запах раскаленного металла? По его бокам пробегает судорога – боль прошлого так велика, что гложет даже в забытьи.

– Акшага вам в глотку, лентяи! – За криком погонщика следует щелчок, звериный вой, поток брани на местном наречии и грозный приказ: – Шевелите костями!

Ход ускоряется. Дорога петляет между глинобитными постройками с паутиной трещин на стенах. Их узоры напоминают мне старые карты Забытых земель. Тягловые драконы шаркают лапами по земле, высушенной до состояния камня, и мерно покачивают арбу. Отсюда слышно сиплое, свистящее дыхание и рыки, которые обрываются после хлесткого удара кнута. Лазурный вздрагивает при этом звуке, но глаз не открывает. Я пользуюсь моментом и беззастенчиво его разглядываю.

Его чешуя, некогда сиявшая ярче вод Бездонного моря, теперь потускнела, поблекла, словно пепел осел на бирюзе после пожара. Голубые переливы угасли и обрели сероватый оттенок. По бокам проступают старые шрамы. Меня так и тянет прикоснуться к этим бугристым белесым линиям. Не из жалости. Из любопытства. Какие они на ощупь? Теплые или холодные? Шершавые, как песчаник, или гладкие, подобно отполированной кости? Но едва пальцы замирают в воздухе, повозка подпрыгивает на ухабе, колесо с грохотом проваливается в выбоину, и я отдергиваю руку. Ильор на долю секунды опаляет кожу жаром и тут же гаснет, оставляя после себя лишь тлеющее покалывание.

– Приехали! – горланит погонщик и, не дожидаясь ответа, выкрикивает в сторону: – Эй, саир-баши, встречай гостей!

Глава 2. Саир

Кайдон

Тьма. Густая и вязкая, как смола, вытягивающая последние силы.

Я умираю.

Но перед смертью возвращаются они – воспоминания, что острее любых клыков. Они впиваются голодными пастями и рвут душу на части, в который раз возвращая меня в бойню у Храма Крылатой Богини. Белоснежные стены, сиявшие под луной, почернели от дыма. Колонны, украшенные драконьими ликами, валяются поверженные, будто поваленные деревья. А между ними – тела, тела, тела...

Лазурные драконы мертвы. Их крылья изодраны в клочья. Повсюду кровь. Много крови. Она стекает по ступеням храма, смешивается с дождевой водой в розовые лужи.

Я слышу их.

Последние хрипы старейшин. Писк драконят, которых северяне пригвоздили копьями к алтарю. Зов о помощи, заставляющий обернуться.

«Не смотри!» – рычит кто-то рядом, но я уже вижу.

Вижу, как северный воин в плаще, на котором вышит парящий ястреб, поднимает в воздух маленькое детское тельце. Вижу, как меч, не медля ни секунды, пронзает грудную клетку. И как алые брызги окрашивают лицо чудовища клеймом смерти.

Хруст ломающихся ребер заглушает мой рев.

Я навсегда запомнил его запах. Лед и железо. Пот и хмель. Кровь человека, текущая в жилах, смешанная с кровью драконов на руках. Запах убийцы моего народа. Убийцы моего сына.

Северянка, сидящая рядом, пахнет похоже – и в то же время иначе. Есть что-то неуловимое в ее аромате. Так пахнет росток, пробивающийся сквозь лед. Тонко, маняще, заставляя все шире раздувать ноздри в надежде разгадать его тайну.

Я бы разорвал ее. Разорвал и выгрыз себе путь к свободе. Но… этот проклятый запах!

Когда ее пальцы касаются ильора, я чувствую, как кристалл отзывается. Предатель. Закрываю глаза и вдыхаю глубже. Жаркий воздух пустыни режет легкие, напоминая, что я еще жив – пусть и ненадолго. Сначала наберусь сил, затем выжду подходящий момент и убью ее. А перед этим…

Узнаю, почему запах чужачки кажется мне таким знакомым.

***

Алисия

Я выглядываю наружу: двор окружает низкая стена из камней, вместо ворот – ржавые цепи. На одной из них висит табличка с выщербленным медным диском. Пахнет жареным луком, навозом и чем-то кислым. У стены кучка чумазых мальчишек играет в кости, бросая на меня украдкой любопытные взгляды.

Из тени выкатывается грузная фигура. Саир-баши – хозяин местного постоялого двора – низко кланяется, и его борода, заплетенная в три жирные косички, едва не касается земли.

– Аллая! – Он разводит руками, унизанными дешевыми позолоченными побрякушками. – Какая честь для моего скромного саира! Солнце померкло перед…

– Мне нужен эмчи, – говорю я, обрывая поток пустой лести.

Саир-баши быстро обегает маленькими глазками-щелочками мой наряд, задерживая взгляд на ильоре. Его густые брови ползут вверх, образуя складки на лбу, похожие на вспаханные борозды.

– Госпожа желает вызвать лекаря для своего дракона, – переводит погонщик, почесывая холку своей кобылы.

Хозяин саира застывает с открытым ртом, затем его лицо расплывается в ухмылке, обнажая три золотых зуба среди черных пеньков.

– А-а, для драконьего отродья! – Он шлепает себя по лысеющей макушке. – Конечно же, эмчи! Для людей – лекари, для скотины – коновалы, а для этих тварей – эмчи! Как моя старая башка сразу не сообразила!

Будто невзначай он заглядывает внутрь арбы. Его пухлые губы складываются в брезгливую гримасу, когда он видит моего дракона. Лазурный лежит, прерывисто дыша, его бока вздымаются неровно, словно из них выходит последний воздух.

– Достопочтенная аллая... – Саир-баши понижает голос, отчего он становится совсем уж слащавым, и я невольно морщусь. – Зачем доброе золото тратить на этот… ммм… увядший цветок? Вчера как раз прибыли торговцы с новой партией! За половину твоих затрат могу устроить...

– Среди них есть Лазурные? – холодно перебиваю я.

Хозяин замирает, его глаза бегают из стороны в сторону, будто ищут ответ в пыльном воздухе.

– Э-э... Нет, благородная аллая, таких редкостей не завозили...

– Тогда мне не нужен другой. – Чтобы слова звучали убедительнее, я придумываю самый глупый предлог из всех возможных: – Его чешуя... гармонирует с моими нарядами.

Саир-баши разражается хриплым хохотом. Я бросаю на песок кошель, и звяканье монет заставляет хозяина подавиться собственным смехом.

– О-о, понимаю! У аллаи изысканный вкус! – Он низко кланяется, сгребает кошель с земли и, выпрямляясь, швыряет комок грязи в ближайшего мальчишку. – Шакаленок! Беги за чешуйником! Да скажи, чтобы не копался, а то я его кишки на гвозди развешу!

Саир-баши делает знак рукой, и три жилистых работника тут же подбегают к арбе. Обмениваясь короткими выкриками, они начинают возиться с цепями, чтобы увести дракона в загон. Я с тревогой наблюдаю за их действиями. Он точно дойдет? А если не встанет? Сможет ли эмчи осмотреть его прямо здесь?

Визуализация

Друзья, давайте познакомимся с героями истории. Я не художник, но постаралась передать задуманные мной образы.

Алисия и Лазурный дракон

Медный саир

Так ли вы представляли место и героев? Пишите в комментариях!

Глава 3. Сила ильора

Кайдон

Сознание возвращается волнами. Сначала – голоса, напоминающие гул подводного течения. Потом – жгучая боль в сломанном ребре, которая отдает в крыло. Наконец – размытые силуэты людей, копошащихся рядом.

Я выжидаю.

Терплю человеческую вонь, пока двое мужчин с мозолистыми руками возятся с моими оковами. Они перебрасываются короткими, отрывистыми фразами. Певучий язык южан в их исполнении превращается в лающие звуки. Они говорят что-то о чешуйнике – так местные презрительно называют эмчи, относясь к драконьим целителям немногим лучше, чем к самим драконам.

– Да кому этот дохляк нужен? – недовольно бормочет один из хинзарцев. – К вечеру все равно околеет.

– Тс-с! – шикает на него второй. – Дикарка серебром платит, лучше помогай и помалкивай!

Вдвоем они с трудом стягивают тяжелый намордник и вытирают пот, стекающий им на глаза. Дышать становится чуть легче. Челюсть сведена судорогой – слишком долго ее держали в железных тисках. Я чувствую липкие полосы запекшейся крови там, где металл сдирал чешую. И этот проклятый привкус собственной крови, пролитой впустую, остается медью на языке. Скалюсь, заставляя людишек напрячься и опасливо попятиться. Боятся. И правильно делают.

– Давай-ка без глупостей! – говорит мне жалкий человечишка и выставляет вперед длинную острогу, какой охотники отлавливают моих соплеменников. – А ну вставай! Вставай, я сказал!

Лапы так и остаются скованными. Люди слишком умны и слишком трусливы, чтобы освобождать даже умирающего дракона. Они тычут в меня острыми палками, веля подниматься и выходить из арбы по подготовленному настилу. Я пытаюсь увернуться от металлических зубцов и с раздраженным рычанием дергаю головой в сторону открытого проема. Зрачки мгновенно сужаются, адаптируясь к яркому свету. И я вижу ее.

Северянка cтоит в пяти шагах, в нелепом для здешних мест серебристом платье и с моим ильором на шее. А перед ней склонился в заискивающем поклоне толстяк и сжимает в руках кожаный кошель. Острый драконий взгляд задерживается на мешочке и различает на нем искусно вышитый знак.

Ястреб с распростертыми крыльями.

Кровь закипает, туманя сознание. Передо мной снова северянин из прошлого. Его меч, сверкающий в кровавом зареве. Маленькое тело в железной перчатке. Хруст ломающихся костей под клинком. И широкая спина, прикрытая плащом, с которого на меня смотрят глаза ястреба-тетеревятника, раскрывшего клюв в беззвучном крике.

Силы приходят из пустоты мощным, неконтролируемым потоком. Должно быть, Крылатая Богиня благословляет меня на отмщение! Мышцы, сжатые как пружины, распрямляются и разрывают стальные звенья. Одним прыжком я оказываюсь на земле и в ярости отбрасываю все, что встает у меня на пути. Повозка переворачивается с оглушительным грохотом, доски трескаются, словно сухие ветки. Подобия драконов, давно превратившихся в собственные тени, валятся с ног, точно ездовые клячи. Я не испытываю жалости к этим ничтожествам, забывшим о собственной гордости. Погонщик не успевает увернуться, и моя лапа прижимает его к земле, ломая под своей тяжестью хрупкие кости. Этот звук доставляет наслаждение, но его слишком мало. Мне нужны десятки, сотни, тысячи таких жертв, чтобы хоть немного утолить клокочущую в сердце ненависть.

Я реву.

Звук рвется из горла, сотрясая воздух, заставляя людей падать на колени. Они кричат, но их голоса – всего лишь жалкий писк на фоне моего гнева. Я чую их страх: он пахнет потом, мочой и гнилью. Но среди этого смрада я вдруг различаю знакомый аромат, не дающий покоя.

Я веду носом и на мгновение останавливаюсь.

Снег. И молодая хвоя.

Северянка.

Она стоит неподвижно и даже не думает убегать. Теперь ничто не мешает мне разорвать глупую девчонку и избавиться от дурацкого наваждения. И я бросаюсь вперед. Тяну к ней когти, готовые разорвать, уничтожить, стереть с лица земли. Но тут ильор на ее шее вспыхивает голубым светом.

Боль.

Острая, жгучая, как раскаленное железо, она вонзается прямо в мозг. Мои лапы подкашиваются сами собой, крылья непроизвольно складываются. Ненависть кипит в жилах, но тело больше не слушается.

Как я мог! Во всем мире нет никого дороже ее…

Эта мысль вползает в сознание, как яд, отравляя разум. Я не могу причинить ей вред. Не могу даже подумать об этом без того, чтобы боль не скрутила все тело.

Она моя часть… Моя жизнь… Смысл моего существования…

Ложь! Грязная, отвратительная ложь, которую вплели в мою голову эти проклятые амулеты! Я падаю на землю, дрожа всем телом. Из горла вырывается стон.

Как я мог подвергнуть ее угрозе? Ничтожество!

Ненавижу ее. Ненавижу этот свет, что льется из ильора. Ненавижу себя за эту слабость. Но сильнее всего ненавижу ее запах. Когда-нибудь я разорву эти цепи. И тогда...

Я никогда не причиню ей вреда. Никогда…

Воздух наполняется криком моего отчаяния. Я склоняю голову, чувствуя, как ее пальцы касаются моей морды. А я... я закрываю глаза и затихаю. Вместе с яростью, оживившей мое покалеченное тело, уходят и подаренные ею силы.

Глава 4. Эмчи

Алисия

Спуск в подземные загоны напоминает погружение в чрево какого-то древнего зверя. Каменные ступени, стертые тысячами ног, ведут в полумрак. Воздух здесь тяжелый, пропитанный запахом пота, крови и чего-то кислого – словно раны, которые никогда не заживают. Косички в бороде саир-баши подпрыгивают в такт шагам, а позолоченные браслеты позвякивают с каждым движением.

– О-о, великий Сиптар! – бормочет он, оглядываясь на моего дракона. – Какое несчастье с бедным погонщиком! Три года служил верой и правдой, и вот... Хотя теперь его трех драконов можно продать с выгодой. Жизнь продолжается, не правда ли?

Несмотря на скорбное лицо, его маленькие глаза-щелочки блестят от радости. Я молчу, наблюдая, как Лазурный с трудом переставляет лапы. Его крылья волочатся по земле, оставляя борозды в пыли.

– Сюда, сюда... – Саир-баши указывает на узкий проход между каменных стен. – Наши подземные загоны лучшие в Хинзаре! Сухие, прохладные. И, главное, глубокие. Рева драконов отсюда совсем не слышно.

Подземелье оказывается огромным. Вырубленные в скале ниши уходят в темноту, теряясь за поворотами. В каждой – решетчатые клетки с драконами.

– Тягловые, – зачем-то поясняет саир-баши, кивая на массивных драконов с короткими крыльями, – для перевозки камней. А вот здесь молодежь. Тренированные, послушные... не то что твой дикарь.

Он хлопает по решетке, за которой сидят несколько юных драконов. Чуть дальше неподвижно лежат две алые туши, забившиеся в угол. Оба гиганта засунули морды под крылья и даже не пошевелились при нашем приближении.

– Отходы, – фыркает саир-баши, замечая мой интерес. – Скоро пойдут на мясо.

Лазурного загоняют в отдельную клетку. Металл с режущим по ушам лязгом смыкается за ним – больше для обозначения статуса пленника, чем ради безопасности окружающих.

– Чешуйник… то есть эмчи скоро будет, – говорит хинзарец, потирая руки. – А я пойду распоряжусь насчет... э-э... новых приобретений. Надеюсь, аллая останется довольна услугами моего саира!

Он удаляется, оставляя меня одну в этом каменном мешке. Торопливые шаги еще долго эхом раздаются в коридорах, пока не растворяются в темноте.

Я опираюсь о холодные прутья. Лазурный лежит неподвижно, лишь дрожание ноздрей выдает в нем жизнь. Драконы вокруг спят, свернувшись клубками, другие смотрят в пол пустыми, угасшими взглядами. Огромные рубцы в их лбах, где когда-то сияли ильоры, напоминают об утерянном величии.

– Я знаю, ты меня слышишь…

Шепот сам собой срывается с губ, и я протягиваю руку между прутьев, касаясь голубой чешуи у основания шеи. Она горячая и шершавая, как обожженная солнцем кора. Дракон не реагирует, но по его телу проходит едва заметая дрожь.

– Ты ненавидишь людей. И меня тоже. – Мои пальцы скользят ниже и проходятся вдоль поврежденного крыла, ощущая неровности переломанных костей. – Но я тебе не враг, а… союзник.

Его веко дрожит, однако глаза по-прежнему сомкнуты. В дальнем углу раздается слабый стон одного из драконов.

– Лазурных больше не осталось, знаешь об этом? Хочешь отомстить? Я могу тебе в этом помочь.

Острый коготь дергается, царапая камень пола. Я убираю руку. Желтый глаз приоткрывается, и в нем нет ничего, кроме ненависти. Но теперь это осознанная ненависть, а не слепая ярость.

Шаги раздаются неожиданно – тяжелые, мерные. Воздух наполняется запахом полыни и дыма.

– Ну-ка, посмотрим на бедолагу. – Голос низкий, спокойным, в нем чувствуется привычка командовать. – Что тут у нас?

Я оборачиваюсь. Эмчи выглядит… необычно.

Высокий, широкоплечий, с кожей темной, как полированное красное дерево. Его лицо пересекает шрам – тонкая белая линия от виска до уголка рта. Но больше всего поражают глаза. Ярко-желтые, с вертикальными зрачками.

Дракон.

В человеческом облике, но глаза выдают его с головой. На шее можно разглядеть простой кожаный ошейник. Значит, он тоже потерял свой ильор. Раб, не дающий умереть другим рабам.

Эмчи проходит мимо меня, без промедлений шагает в клетку и склоняется над Лазурным.

– Кто его так? – спрашивает эмчи, проводя пальцами по ребрам дракона.

– Не я.

– Вижу, – бурчит он. – Ты бы не смогла.

Его руки двигаются уверенно, нащупывая переломы, проверяя суставы. От больших ладоней исходит сияние, но совсем тусклое, едва заметное. Остатки драконьей магии.

– Три ребра сломаны. Серьезная рана на груди. Крыло вывихнуто. Обезвоживание. Истощение. – Он резко поднимает на меня желтые глаза. – Когда последний раз ел?

– Не знаю. Я купила его сегодня.

Эмчи хмыкает и продолжает осмотр.

– Что ему можно есть?

– Свежее мясо, воду с медом... Но это полбеды. – Он хмурится, косясь на кулон у меня на шее. – Ильор поврежден. Видишь трещину? Мясники вырывали. После такого долго не живут.

– А если вернуть ему камень?

Он смеется. Коротко, беззлобно.

Глава 5. Приказ

Алисия

Тишина повисает между нами, густая и тяжелая, как воздух перед грозой. Эмчи изучает меня с каким-то странным интересом. Лазурный рядом с ним едва дышит, но я чувствую – он слушает. Слушает так внимательно, будто от этих следующих слов зависит не только его свобода, но и что-то большее.

– «Во имя Крылатой Богини я твое небо, ты мое пламя, – диктует эмчи монотонно, словно заученную молитву. – Желание мое – твой закон. Не поднимай когтей против человека. Не причиняй вреда роду людскому. Отныне и навеки живи по моей воле и умри по моему слову».

Я повторяю. Но далеко не все.

– «…Не поднимай когтей против невинного. Не причиняй вреда тем, кого я назову другом…» – произношу я, меняя слова. – «Отныне и навеки живи по моей воле и… не умирай без моего слова».

Ильор на моей шее становится тяжелым и излучает синеву, которая окрашивает тени клетки, закрепляя приказ. Эмчи замирает. А затем медленно улыбается.

– Ох уж эти северяне… – бормочет он, мотая большой головой. – Ладно. Твой дракон – твои правила.

Забрав оплату, он складывает свои мешочки с травами, а два из них протягивает мне вместе с запиской, где корявым почерком выведены пропорции для лекарств. В соседней клетке слышится звук, похожий на скулеж раненой собаки, но эмчи не обращает на него внимания. Алому дракону совсем плохо. Он начинает метаться в лихорадке, пока второй, чуть мельче, пытается его успокоить короткими рыками.

– Можешь их осмотреть? – прошу я, прежде чем обдумываю свои слова.

На мгновение я будто снова становлюсь пятилетней малышкой, застывшей в дверях казармы. Смотрю, как женщина с алыми волосами бьется в конвульсиях. Пена с розовыми прожилками крови пузырится на ее губах. Пальцы со сломанными ногтями раздирают кожу на лбу, будто выкапывая там кровавую яму. Я помню ее хрипы, сквозь которые она пытается что-то сказать. Помню собственный вопль, застрявший в горле, когда ее тело дергается в последний раз. Помню сильные руки, которые хватают меня сзади и оттаскивают от двери. Но я не хочу это помнить. И не хочу это видеть.

Эмчи поворачивает голову. Его вертикальные зрачки оценивающе сужаются, словно хотят разглядеть все секреты, которые я скрываю.

– А ты заплатишь?

– Сколько?

Я снова тянусь за деньгами, но эмчи лишь хрипло смеется.

– Оставь свое серебро для других игрушек. Этих я лечить не стану.

– Почему?

– Потому что это милосердие. Они заслужили покой. – Лицо эмчи искажается в кривой усмешке. – Ты еще не заходила в верхний саир, да? Скоро поймешь.

Он неожиданно достает монеты, которые я успела ему отдать за осмотр Лазурного, убирает в карман пять сайров и остальные бросает мне под ноги. Серебро звякает о камень.

– На лекарства. Хочешь мучить умирающих – твоя воля.

– Если это милосердие, то почему ты их не убьешь? – спрашиваю я, и эмчи скрипит зубами. – Крылатая Богиня не любит пачкать руки, предпочитая откупаться серебром?

Я даже не успеваю заметить его рывок. Жесткие пальцы впиваются в подбородок, заставляя смотреть в глаза, где плавится какая-то древняя ярость.

– Думаешь, ты лучше других? – шипит он мне в лицо. – Ты купила дракона, как покупают нож. Но запомни: снимешь кулон – и первым, что перережет этот нож, будет твое горло.

Он отпускает так резко, что я едва сохраняю равновесие. И уходит, ни разу не обернувшись ни на меня, ни на Алых драконов, ставших причиной нашей стычки.

Глаза Лазурного, наблюдавшего за нами, напоминают тлеющий уголь. Он все еще лежит неподвижно, но когти впиваются в каменный пол, оставляя белые царапины. И внезапно я понимаю, что дракон ненавидит меня вовсе не за цепи.

Он не может простить, что я украла его смерть.

***

Кайдон

Ее пальцы как раскаленные иглы. Каждое прикосновение прожигает кожу, но не болью, а чем-то похуже.

Надеждой.

Я ненавижу это слово – «союзник». От него пахнет дождливым утром, когда последний, кто называл себя так, надел на меня ошейник. Ненавижу, как ее голос дрожит на последнем слоге, будто она и сама не верит в мерзкую, но такую сладкую ложь. Но больше всего ненавижу свое тело, которое отзывается на нежданную ласку. Чешуя на загривке непроизвольно приподнимается, обнажая уязвимую кожу – древний инстинкт драконов, взывающий к доверию, которое уже убито.

Эмчи пахнет смертью. Не той, что приходит быстро – с когтями и клыками. А той, что годами гложет душу, превращая драконов в покорных тварей. Его пальцы щупают мои ребра с отвратительной нежностью знахаря, который уже решил, что пациент не выживет.

– Три ребра сломаны. Серьезная рана на груди. Крыло вывихнуто. Обезвоживание. Истощение, – бормочет он, и я читаю на его лице вопрос: «Интересно, как ты еще дышишь?..»

– Он сможет обернуться? – спрашивает северянка.

Мое сердце пропускает удар. Я уже давно отказался от человеческого облика, не желая иметь ничего общего с чудовищами, которые называют себя людьми. Но если она прикажет...

Глава 6. Омовение

Алисия

Комната, которую саир-баши гордо именует «банными покоями», оказывается тесной, но чистой. В центре – низкая каменная плита, нагретая до едва терпимого жара. От стоящего на ней огромного медного чана густыми клубами поднимается пар и оседает на стенах, покрытых узорчатой мозаикой. Вода в нем – почти кипяток. Южане, видимо, считают, что грязь смывается только огнем.

Я с наслаждением сбрасываю с себя пропыленное платье и распускаю волосы: золотистые пряди, чуть отливающие рыжиной у корней, рассыпаются по обнаженным плечам. Придирчиво смотрю в мутное зеркало возле скамьи, на которой лежит стопка хлопковых полотенец. Еще день-два дня – и краску придется обновлять. Надо быть осторожнее.

Первый шаг в обжигающую воду заставляет меня резко втянуть воздух. Пальцы ног рефлекторно поджимаются, когда горячая волна обхватывает щиколотки, бедра, касается низа живота. Задерживаю дыхание и погружаюсь в чан с головой. А когда выныриваю, грудь мгновенно покрывается мурашками, соски напрягаются от контраста температур. Воздух окутывает тело долгожданной прохладой.

Я зачерпываю пригоршню воды и провожу ладонями по лицу, смывая с себя следы усталости, долгой дороги и знойной пустыни. Пальцы скользят по шее, натыкаются на ильор. Кристалл в серебряной оправе слегка пульсирует, отзываясь на прикосновение. Подношу его к глазам, обхватив большим и указательным пальцами. Красивый. И теплый на ощупь, как живой. Он переливается в свете висящей под потолком масляной лампы, отбрасывая голубые блики. У самого края замечаю тонкую трещину – о ней говорил эмчи. Непроизвольно поглаживаю царапину. Надо же, с виду как обычный топаз, а стоит дороже боевого скакуна и держит на привязи целого дракона. Что если горячая вода ему навредит? Снять?.. Нет, даже здесь, в относительной безопасности, это было бы глупостью. Разжимаю пальцы, и кулон ложится на грудь, устроившись во влажной ложбинке.

Откидываю голову назад и прикрываю глаза. Но тут же их распахиваю, когда слышу за дверью едва уловимый шорох.

– Кто здесь?!

Я резко встаю, и вода с громким всплеском выкатывает за край чана. Рука хватается за ильор в каком-то безотчетном защитном жесте.

Дверь приоткрывается без стука, впуская струю прохладного воздуха. На пороге стоит юноша лет восемнадцати – стройный, с кожей цвета темного меда и янтарными глазами. Свободные штаны низко сидят на бедрах, открывая вид на рельефный живот. В руках он держит таз с маслами и морской губкой.

– Хозяин велел помочь госпоже омыться, – произносит он.

Его голос, мягкий и бархатистый, приятен для слуха. Я окидываю слугу оценивающим взглядом – хорошо сложен, ухожен, явно не простой податель воды. Скорее, мальчик для особых услуг, оправдывающих цену за комнаты.

– Разве кто-то просил о помощи? – бросаю я и, повернувшись к нему спиной, снова окунаюсь в воду.

Позади слышатся тихие шаги и звяканье таза о плитку пола.

– В Медном саире благородным гостям не нужно просить, – отвечает юноша и осторожно, будто спрашивая разрешения, касается моих плеч. – Мы предугадываем желания.

– Мои желания тебе не по зубам, мальчик.

Его пальцы скользят по моей коже, разминая застывшие мышцы, смывая пыль и пот. Горячая вода льется сверху, стекает по позвоночнику, а он следует за ней ладонями – вниз, к пояснице, едва не выходя за рамки дозволенного. Умелые движения помогают расслабиться и погрузиться в приятную истому.

– Ты ведь дракон? – произношу я, не оборачиваясь.

– Был, госпожа.

– Не бывает бывших драконов. – Делаю паузу, но так и не дожидаюсь ответа. – Почему без ошейника?

– Ошейники для тех, кто сопротивляется. – Его теплое дыхание щекочет мой затылок. – Хозяин не любит их вид. Но если госпоже по вкусу…

– Нет, я просто спросила, – обрываю невысказанное предложение. – В Гальфорсе удавки не в ходу. Драконам ставят клейма со знаком владельца.

Из глубин памяти выныривает хрупкое плечо с черной отметиной летящего ястреба. В окружении алых волос, спадающих на руки, птица кажется кровоточащим клеймом на фоне молочной бледности кожи.

– Я никогда не был в северном крае, госпожа, – говорит юный дракон, не прекращая работы. – Слышал, там даже солнце носит ледяную корону. А ночи так холодны, что не замерзнуть помогает лишь страсть горных дев, способная растопить снег.

Он продолжает втирать в мое тело ароматную пену, обходя чан. Теперь вижу его лицо: высокие скулы, придающие лицу хищную угловатость, и чуть раскосые глаза, которые при повороте головы ловят свет масляной лампы... И тогда становятся видны вертикальные зрачки, тонкие, как лезвия. Они расширяются, стоит ему заметить мой взгляд, но тут же прячутся за тяжелыми веками.

– Как тебя зовут?

– Сихайр, госпожа.

– А по-настоящему?

Он снова умолкает. Широкие ладони опускаются ниже, к моим бедрам. Я ловлю его пальцы прежде, чем они успевают коснуться внутренней стороны. Требовательно смотрю прямо в глаза.

– Я не помню имени, данного при рождении, – признается дракон. – Меня взяли в плен в начале войны, рос я среди людей и воспитывался тоже ими. Хозяин назвал меня Сихайром, сказав, что я напоминаю ему полумесяц, которому никогда не суждено стать полной луной. Он приютил меня в саире и всегда был добр… когда я этого заслуживал.

Глава 7. Постояльцы

Алисия

Верхний саир – место, где люди могут перевести дух после изматывающей дороги, набить живот сытной едой и выспаться на добротных перинах. Он ничем не отличается от обычного постоялого двора… если не вспоминать, что прямо под ногами, в каменных подземельях, томятся закованные в цепи драконы.

Я спускаюсь в общую комнату нехотя – больше из чувства голода, чем из любопытства. Дымчатый аромат мяты смешивается здесь с тяжелыми запахами жареной баранины и дешевых духов. Лампы, подвешенные к потолочным балкам, неярко освещают украшенные выцветшими коврами стены и лица других гостей.

На низкой кушетке, утопающей в подушках, разлеглась девица в шелковых шароварах и коротком прозрачном халатике. Спиной она прижалась к коренастому мужчине с ожогами на руках, а ноги закинула на колени мрачного юноши, держащего кубок. Толчок ступни – и вино расплывается алым пятном по его штанам.

– Эй! – зло шипит юноша, но девица лишь запрокидывает голову и хохочет.

– Не кипятись, сосунок, – усмехается мужчина позади нее. – Вино дешевле, чем девка, которая его пролила.

Сквозь пьяное веселье слышится монотонный бубнеж. В темном углу слепой монах, с пустыми провалами вместо глаз, перебирает четки и шепчет молитвы. Странное занятие для подобного заведения и компании.

– Прекрасная аллая! – Саир-баши выходит мне навстречу и кланяется, приложив ладони к груди. Его маленькие глаза следят за каждым моим движением. – Надеюсь, воды купальни освежили твои мысли и… тело?

– Вода была. Остальное – мои заботы, – отвечаю я и киваю в сторону монаха. – Что храмовник забыл в саире? Неужели надеется спасти здесь чью-то душу?

Хозяин постоялого двора натянуто смеется, но его взгляд, выцепивший из тени фигуру в сером балахоне, полон невысказанного недовольства.

– Пришел три дня назад, а чего пришел – один Сиптар знает, – жалуется он, понизив голос. – Пристроился как паршивый пес – ни слова, ни монеты, только воду хлебает.

– Отчего ж не выгонишь?

– Гнать такого – все равно что плевать против ветра. Только бурю накличешь.

Монах, будто услышав наш разговор, поворачивает голову. Пустые глазницы на иссохшем лице, похожие на темные провалы, пригвождают к полу. Сжимаю ильор в ладони, пряча его от странного, слепого внимания.

– Любопытный камешек, – доносится слева звучный голос, на который я оборачиваюсь.

На меня, точнее, на мою руку смотрит дородный мужчина за столиком из черного дерева. Его седая борода, перехваченная медными кольцами, лежит на груди наподобие дорогого шарфа. Шею и запястья покрывают десятки украшений. Разноцветные кристаллы, нанизанные на цепочки, слабо мерцают в полумраке, словно умирающие светлячки. Разнообразие их форм и оттенков поражает воображение.

– Мои маленькие безделушки понравились северной розе? – Острый взгляд хинзарца поднимается с ильора на мое лицо. – У каждой из них своя история. Хочешь послушать?

– Оставь мою гостью, старый грешник. Твои россказни способны испортить аппетит даже голодной гиене, – осаживает его саир-баши. – Не обращай внимания, аллая. Это Габор-сказитель, он обожает травить байки о драконах, за что и получил свое прозвище. Прикажешь подать мяса? Или, может, желаешь свежих лепешек, вяленых овощей, гранатового вина…

– Мяса, – говорю я и, подойдя к столику, опускаюсь на резной табурет напротив Габора.– И баек о драконах.

Хозяин саира дважды хлопает в ладоши и кричит что-то на гортанном южном наречии. Так никого и не дозвавшись, он шипит проклятья и скрывается в соседней комнате за кисейными занавесями. Проводив его насмешливым взглядом, Габор без спроса наливает мне чай в чистую пиалу из тех, что пирамидкой сложены на столе. Жидкость, темная, как деготь, пахнет полынью и вяжет язык.

– Этот, – Габор нежно поглаживает фиолетовый кристалл на своей шее, – снят с Черной Песни. Великолепная самка, почти тридцать сакшей в размахе крыльев. Она сожгла три деревни, прежде чем ее смогли отловить. Двое суток двадцать человек держали ее, пока кузнец укреплял оковы. Когда вынимали ильор, она кричала так, что у троих охотников лопнули барабанные перепонки.

– Ее убили? – спрашиваю я, делая глоток чая.

Горячая жидкость обжигает язык, но я не подаю виду. Габор заливается смехом.

– Сама сдохла через три года! Ее агония была яркой, до сих пор помню жар драконьего камня. У меня от него остался шрам на груди, но я не снял ильор, нет… Был с моей красавицей до самого конца. – Габор воодушевленно облизывает губы, затем касается соседнего, зеленоватого осколка и продолжает рассказ: – Этот малыш принадлежал Молодому Вихрю. Глупый дракончик думал, что сможет улететь. Стрела в крыло – и готово! Новый экспонат для моей коллекции! Правда, пришлось отрубить ему лапу, когда он пытался вернуть кристалл. Но это мелочи.

Служанка ставит передо мной глиняное блюдо. Аромат жареной баранины мгновенно бьет в нос и заполняет рот слюной. Пальцами, как принято в Хинзаре, я беру мясо, покрытое золотистой корочкой, и отрываю кусок, с которого капает прозрачный сок. Ем, не обращая внимания на стон шлюхи, которую мужчина с обожженными руками подминает под себя. Пальцы, покрытые шрамами, мнут ее грудь сквозь тонкую ткань. Девка извивается и вскрикивает, когда он прикусывает ее плечо. Юноша подле них залпом допивает вино и подливает себе из кувшина.

Глава 8. Дикарка

Алисия

«Продай мне своего Лазурного…» – эхом разносится в голове. Слова впиваются в сознание и бегут по позвоночнику неприятным холодком.

Звуки вокруг обретают неестественную четкость. Крик ночной птицы за окном. Хлюпающие поцелуи за спиной. Сухой перестук четок в углу. Вино, льющееся в кубок. Я медленно жую, прислушиваясь к этому хаосу, и ловлю на себе взгляд Габора-сказителя. Глаза старика блестят не хуже, чем ильоры на его шее.

– Чем же так ценен мой дракон? – спрашиваю я с равнодушным притворством, отламывая кусок мяса. На нежно-розовых волокнах проступает кровяной сок.

– Он уникален! Такие ильоры принадлежали жрецам. О да! Жрецы… – Пальцы Габора дрожат, когда он касается своих кристаллов. – Хранители знаний, тайн и Ока Крылатой Богини. Говорят, когда ее дети-драконы умирают, из Ока текут кровавые слезы. Если это так, моим именем должно быть названо целое море!

– Большего враля, чем ты, Габор, я за всю жизнь не встречал! – фыркает мужчина с кушетки, пока шлюха оглаживает его мускулистые плечи, спускаясь все ниже и ниже. – Ильор богини – это надо такое выдумать! Твои драконы только в твоей голове и живут!

Габор медленно поворачивает голову, словно змея, выбирающая момент для удара. Его пальцы, только что ласково перебирающие кристаллы, замирают в воздухе.

– Ох, Рамир… – протягивает он, будто смакует яд. – Молчал бы ты о драконах. Твои бедолаги годятся лишь таскать камни, как вьючные ослы. Да и то, если их плетью подогреть.

Юноша, пьющий вино, хрипло смеется, но тут же замолкает, получив от Рамира увесистый подзатыльник.

– Мои «ослы», – Рамир плюет на пол, – могут раздавить твою жалкую лавчонку вместе с тобой. Тридцать вирр камня за день – попробуй, повтори!

– Камня? – Габор притворно удивляется. – А я-то думал, ты везешь дерьмо для новых храмов.

Монах в углу продолжает читать молебен и перебирать четки. Их ритмичный стук заглушает визг шлюхи, которую Рамир сбрасывает с себя, вскакивая на ноги. Обожженные руки сжимаются в кулаки, и шрамы становятся похожи на корни мертвого дерева.

– Ты хоть раз видел здорового дракона ближе, чем на картинке? Мои звери – настоящие титаны! Не то что твои полудохлые ящеры!

Габор ухмыляется в седую бороду. Пока он увлечен перепалкой, я незаметно прячу свой ильор за пазуху и продолжаю есть.

– Видел ли я... – Он прикладывает руку к груди, будто ранен в самое сердце. – Дорогой Рамир, я держал в руках сердца таких «титанов». Они трепетали, как пойманные птички.

В углу монах внезапно глубже уходит в тень, его четки звенят чуть громче.

– Хватит нести чушь! – Крик Рамира похож на рычание дикого зверя. – Твои сказки достали всех!

В ярости он вырывает кубок у юноши и кидает его в Габора. Тот ловко уклоняется, и сосуд со звоном врезается в стену, обдавая всех брызгами дешевого вина. Юноша, лишенный выпивки, разражается грязной бранью. Шлюха пытается отползти к выходу, но Рамир хватает ее за волосы и швыряет на место.

– Вот и все, на что ты способен, – насмешливо говорит Габор, вытирая капли с лица. – Бросать посуду, как сварливая жена.

Несколько капель попали мне на рукав. Я касаюсь винной кляксы, растекшейся алой дорожкой на светлой ткани. Слизываю кислое пойло с пальцев и бросаю через плечо:

– Ты испачкал мой наряд, хинзарец. Купишь мне новое платье.

– Платье? – щерится он, пробегая по мне липким взглядом. – Я тебе в него кончу, дикарка. И будешь ходить в моих пятнах, пока не отработаешь новое.

Я встаю и медленно поворачиваюсь к нему. А затем – рывок! Мой кинжал, спрятанный в складках ткани, оказывается у него под горлом быстрее, чем кто-то успевает моргнуть. Лезвие слегка царапает кожу – тонкая красная ниточка проявляется на смуглой шее и стекает за воротник.

– Еще одно слово – и я выстираю платье в твоей крови, – шепчу я в лицо застывшему в страхе южанину. – Купишь новое. К полудню. Мне нравится синий цвет.

Больше не стучат четки. Не льется вино. Не слышно женских стонов и влажных причмокиваний. Но эта тишина давит на уши похлеще царившего здесь раздражающего гула, пока ее не разрывает топот ног.

– Аллая! Благородная аллая! – Саир-баши выскакивает из-за занавеса, размахивая руками, будто отгоняя невидимых мух. Его лицо покрыто испариной. – Не гневись, не гневись! Этот пес не стоит твоего гнева!

Я медленно убираю кинжал, чувствуя, как взгляд Рамира настороженно следит за моими движениями. Лезвие скользит обратно в набедренные ножны. Подол шелестит, пряча оружие от чужих глаз.

– Лекарственные травы, – требую я, не глядя на хозяина. – Для дракона.

– Сейчас, сейчас! Я дам тебе слуг, лучшие мази, все, что…

– Я сама.

– Но, аллая, внизу темно, грязно и…

Я поворачиваю голову. Совсем немного. Но саир-баши сразу замолкает, будто и к его горлу приставили нож.

– Конечно. Сейчас принесу.

***

Глава 9. Пробуждение

Кайдон

Выплываю из дурманного сна и первое, что чувствую, – это тепло. Непривычное ощущение. Оно разливается по груди, по животу, по бедрам. Приятное, живое, чуждое темной клетке саира. Я открываю глаза, пытаясь понять, что происходит.

Надо мной низкий каменный потолок, пропахший сыростью и отчаянием. Опускаю взгляд и вижу женскую руку, обхватившую меня как плюшевую игрушку. Поворачиваю голову – и чуть ли не касаюсь носом лица северянки.

Она спит, прижавшись ко мне всем телом. Дышит ровно, глубоко. Светлые волосы, растрепавшиеся во сне, лежат на моей руке. Я брезгливо отстраняюсь и выползаю из-под объятий – стараюсь действовать осторожно, чтобы не разбудить. Тонкие пальцы чуть сжимаются, будто даже во сне не собираются меня отпускать.

С опозданием осознаю, что я в человеческой форме. Человек. С пальцами, с кожей, с мышцами, которые дрожат от непривычной легкости. Цепи все еще здесь, но запястья и лодыжки выскальзывают из колец, слишком массивных, чтобы удержать андраста. Так мы, драконы, называем свою вторую ипостась – людской образ. Слабый и жалкий по сравнению с крылатой сущностью, но удобный для жизни в городе. И для побега. Но сначала… надо вернуть ильор.

Он сверкает на шее человечки, переливаясь холодным синим светом в полумраке камеры. Моя душа. Моя свобода. Так близко, что трудно поверить. Я медленно, очень медленно поднимаю руку. Сердце колотится как безумное, и мне кажется, что женщина сейчас проснется от этого стука. Но нет, она спит, ее губы чуть приоткрыты, ресницы дрожат во сне. Пальцы тянутся к камню, к долгожданному спасению, к концу этой пытки. Еще немного – и я коснусь. Еще мгновение – и вырву его из чужой воли.

– Тронешь – останешься без руки.

Я замираю. Ее речь тихая и хрипловатая от сна, но острая, как лезвие.

– Я запрещаю тебе касаться ильора, – говорит она и поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. От голубых глаз веет холодом, словно в них живет кусочек ее родного севера. – Пока я сама не решу его отдать.

Я не отвожу руку.

– Он мой! – рычу в ярости.

Собственный голос звучит чужим и как будто рваным. После нескольких лет молчания язык непослушно ворочается во рту, а слова царапают горло. Даже короткое восклицание дается с усилием. Голосовые связки, привыкшие к драконьему рыку, теперь предательски дрожат, выдавая мою слабость.

– Сейчас – мой, – заявляет наглая северянка, не сводя с меня взгляда. – И если ты посмеешь протянуть к нему руку еще раз...

Не дослушав, пытаюсь схватить кулон с ильором.

– Аргх!!!

Боль приходит внезапно. Острая, жгучая, будто ладонь опустили в кипящее масло. Я вздрагиваю, стискиваю зубы, но не кричу. Не дам ей такого удовольствия.

– Все равно… заберу… позже, – обещаю я, отдергивая руку.

– Ты получишь его обратно. – Она поднимается с каменного пола, светлые волосы рассыпаются по плечам. Ильор сверкает на груди, подчеркивая каждый вдох. – Но только когда я буду уверена, что ты не сожжешь меня в первую же секунду. И когда выполнишь мою просьбу.

– Прос-сьбу? – шиплю я, не скрывая ненависти к этой лживой твари.

– Условие.

– Я лучше сдохну, чем заключу сделку с двуногой крысой!

Она смотрит на меня долго, пристально. Похоже, мои оскорбления ее совсем не волнуют. В светлых глазах нет гнева – скорее, жалость. И эта жалость бьет сильнее холодных слов:

– В таком случае пусть будет приказ.

***

Алисия

Сон не идет ко мне, несмотря на усталость, сковывающую каждую мышцу. Каменный пол леденит спину даже сквозь тонкую подстилку, и лишь тепло драконьего тела рядом дает слабое утешение. Пальцы машинально скользят по его боку, ощущая под чешуей глухое биение сердца – неровное, но упорное. Ильор на моей шее пульсирует в такт этому ритму, будто живое существо, и я чувствую, как магия медленно, но неумолимо затягивает страшные раны.

Из соседнего загона доносятся хриплые, прерывистые звуки. Один из Алых драконов умирает, а второй мечется рядом, не в силах помочь своей паре. Я закрываю глаза, но не могу заглушить их стоны. Они проникают под кожу, заставляя сердце сжиматься от чужой боли, которую я бессильна облегчить.

К полуночи хрипы обрываются.

Тишина длится несколько мгновений – и тогда раздается новый звук. Не рык и не крик, а что-то глубокое, пронизывающее, от чего дрожат каменные стены. Это не просто боль – это скорбь, выворачивающая душу наизнанку. Мои пальцы непроизвольно впиваются в подстилку, но я не встаю. Не вмешиваюсь.

Уснуть удается лишь под утро, когда первые лучи солнца пробиваются сквозь узкую решетку под потолком.

Сознание возвращается ко мне резким толчком. Сначала с ужасом понимаю, что не чувствую под боком огромного чешуйчатого тела, и только потом распахиваю глаза. Дракон и правда исчез. Но вместо него рядом лежит человек – обнаженный, изможденный, но обладающий какой-то дикой, неукротимой силой, притягивающей взгляд. Его черные волосы, спутанные и жесткие, падают на заостренные скулы, обрамляя лицо, на котором годы страданий высекли глубокие тени. Тело – карта лишений. Выступающие ребра, впалый живот, ноги, покрытые старыми шрамами. Но даже в этой истощенности видна мощь: в широких плечах, в жилистых руках, в напряженных мышцах бедер...

Визуализация

Друзья, если ваше представление о Кайдоне не совпадает с моим, просто притворитесь, что вы этого не видели. На вкус и цвет, как известно…

Глава 10. Разговор

Алисия

– Кайдон!

Я бью кулаком в дубовую дверь купальни так, что рука начинает болеть. Горячий пар вырывается из-под косяка, обжигая кожу.

– Ты там утонул или забыл, как выглядит мыло? Выходи, иначе я вышибу эту дверь!

Оттуда раздается глухой удар – должно быть, он швырнул что-то в стену. Затем я слышу мокрые шлепки босых ног, скрежет щеколды и скрип петель. Отшатываюсь от клубов пара, вырывающихся из банных покоев. Кайдон появляется в дверном проеме, и воздух вокруг словно становится гуще.

Он стоит, опершись о косяк, с полотенцем, небрежно переброшенным через бедра. Капли воды стекают с мокрых черных волос на его плечи и ниже, очерчивая каждый мускул. Я разглядываю жуткий шрам, оставшийся от попыток дракона выгрызть себе сердце, и воспаленный след от ошейника – неровное кольцо обожженной плоти. Невольно сравниваю его тело с мужчинами Севера. Шрамами меня не удивить. Но кожа у людей более грубая, покрытая островками жестких светлых волос на груди и в низу живота, а у него... Совершенно гладкая, словно отполированная морской галькой. Если б не эти багровые рубцы, Кайдона можно было бы принять за бронзовую статую, ожившую под руками искусного мастера. Только очень худую. Резкие тени подчеркивают впадины между ребрами, а кожа на ключицах натянулась так, что кажется, будто сейчас порвется. Голод и цепи сделали свое дело: сквозь плавные изгибы мышц проступают угловатые очертания костей. И даже в таком состоянии он выглядит опасно. Не как изможденный раб, а как загнанный зверь, у которого осталось ровно столько сил, чтобы в последний раз вцепиться в глотку врагу.

– Ты всегда так нетерпелива, северянка? – Зверь скалит зубы, но в голосе слышится хриплая слабость. – Или только со мной?

Я бросаю ему сверток с одеждой, которую выторговала у саир-баши. Кайдон ловит его одной рукой, рассеченной длинным шрамом, похожим на след от кнута.

– Оденешься позже. Сначала надо обработать раны.

– Не надо, – отвечает он, даже не думая подчиняться.

Дракон не двигается. Вода капает с его волос на каменный пол.

– Ты не понял: это не просьба.

Наши взгляды скрещиваются. Его глаза – эти странные золотистые глаза – смотрят на меня с таким выражением, будто я очередная цепь, которую ему предстоит разорвать. Но ильор на моей шее теплеет, и Кайдон, стиснув зубы, проходит мимо, намеренно задевая меня плечом. Он чуть пошатывается, полотенце едва держится на узких бедрах.

Сверток с одеждой он небрежно бросает в угол. Лицом вниз ложится на кушетку, которая скрипит от его веса. На напряженной спине шрамов больше, намного больше. Старые рубцы бугрятся по рельефным мышцам, образуя причудливый узор, будто кто-то пытался вырезать на его коже тайное послание. Взяв мазь, пахнущую медом и полынью, я провожу пальцем между лопаток. Чувствую, как под рукой вздрагивает мышца – живая, упругая, полная скрытой силы.

– Не дергайся, – говорю я и продолжаю втирать лекарство уже сильнее.

Мои ладони скользят по спине дракона. Пальцы сами собой замедляются на особенно страшных ранах – там, где кожа срослась неровными складками. Я невольно задерживаюсь на одной из них, обводя контур, напоминающий большую звезду. След от копья? Кайдон вздрагивает и издает утробное рычание. Угрожающее и в то же время бессильное.

– В детстве, – начинаю я, методично втирая мазь, – я слышала историю о Крылатой Богине, что живет за зеркалом времени, и о герое, который попросил ее вернуть мертвых.

Спина напрягается под моими руками.

– Глупости! Сказки для драконьих детенышей, – бросает Кайдон с напускным равнодушием.

Я не тороплю рассказ. Продолжаю оглаживать проступающие ребра, резко очерченные позвонки и тугие мышцы, которые выделяются под кожей, как переплетенные канаты. Несмотря на истощение, его тело сохраняет четкую мускулатуру. Не здоровый рельеф тренированного воина, а что-то другое – будто сама плоть помнит, какой она должна быть, и держится за эту память, несмотря на голод и боль. Ловлю себя на мысли, как странно это выглядит: худоба, граничащая с измождением, и тело, что отказывается становиться слабым.

Драконья природа. Должно быть, она не дала ему окончательно зачахнуть.

– Говорят, если принести Богине жертву, то она может отправить тебя назад. В тот миг, о котором ты больше всего сожалеешь, – продолжаю я как ни в чем не бывало. – И позволит его изменить.

Кайдон резко переворачивается и хватает меня за запястье. Баночка с мазью с грохотом падает на пол, ее содержимое растекается, наполняя воздух ароматами трав.

– Кто тебе рассказал?!

Его дыхание обжигает мои губы. Я не отвожу взгляда.

– Значит, это правда?

Пальцы дракона больно сжимают руку. Но не настолько, чтобы я приказала ему отстраниться.

– Даже если так... Цена слишком высока. – Его голос звучит хрипло, взволнованно. – Богиня выбирает момент сама. И цену тоже.

– Какую?

Его зрачки сужаются в вертикальные щели, а в глубине золотистых глаз вспыхивает настоящее пламя. Будто драконья природа пытается прорваться наружу. Он подается ближе, и полотенце сползает, оставляя его полностью обнаженным. Голые бедра прижимаются к моим ногам.

Глава 11. Шрамы войны

Алисия

Дверь захлопывается за моей спиной, и я застываю на месте.

Прямо передо мной, в узком коридоре, стоит на коленях та самая девица, что еще недавно целовалась с Рамиром. Теперь она ублажала другого – юношу, который так возмущался пролитым вином. Спустив штаны, он прижался к стене и вцепился в волосы шлюхи, заставляя глубже принимать его в рот. Взгляд блуждает где-то над ее головой, лицо раскраснелось от хмеля и собственной натуги.

Она давится и оборачивается на шум. Я вижу, как слюна стекает по подбородку, смешиваясь со слезами, черными от потекшей сурьмы. Вижу ее широко распахнутые глаза. Не желтые, карие. С обычным круглым человеческим зрачком. Но они все равно напоминают мне глаза драконов, загнанных в клетку.

– Работай, сучка, – хрипит ее клиент и, дернув за волосы, заставляет вернуться к прерванному занятию.

Она послушно обхватывает его член губами. Невнятно мычит при каждом толчке, но не останавливается. Может ли она отказаться? Наверное. Но тогда ее вышвырнут на улицу. Или изобьют. Или оставят без еды. Та же рабыня, только без цепей и с иллюзией выбора.

Юноша резко дергает бедрами, его тело напрягается в последней судороге. Девица отползает, вытирает рот рукавом – на ткани остается красноватый след от яркой помады.

– В следующий раз выбирайте более подходящее место, – говорю я, проходя мимо.

– И-извини, ал-лая, не сдержался, – доносятся мне в спину пьяные, заплетающиеся слова, за которыми следует сдавленный стон.

Этот вибрирующий звук совсем не похож на стон наслаждения или удовлетворения. Мне мерещится в нем вчерашняя Песня Разорванных Крыльев, но какая-то извращенная, искаженная, будто вывернутая наизнанку.

Я не оборачиваюсь.

***

Утром общая зала почти пуста – лишь Рамир сидит в развалку, закинув ноги на стол. В его руках поблескивает узкий нож, которым он методично чистит ногти, время от времени поглядывая на вход.

– Проснулась, дикарка? – бросает он вместо приветствия, продолжая свое занятие. Лезвие скребет по ногтю с методичными сухими щелчками. – Думал, твой дракон уже прикончил тебя ночью.

– Ты так печешься о моей безопасности? Тронута, – отвечаю я и подхожу ближе к столу.

– Просто у меня сердце мягче перезрелого финика. – Рамир щерится, откладывает нож и, подхватив с соседнего стула какой-то кулек, кидает его мне в руки. – Держи. Как договаривались.

Ткань на лету разворачивается, и я ловлю платье из темно-синего шелка с серебряной вышивкой. Качественная работа, лучше, чем я ожидала.

– А у тебя, оказывается, есть вкус, – замечаю я, скользя пальцами по изящным южным узорам. – В отличие от манер.

Рамир хохочет, высоко запрокидывая голову и стуча кулаком по столу. Я задерживаю взгляд на его предплечьях – обожженных, покрытых грубыми рубцами. Хинзарец замечает мой взгляд и усмехается, демонстративно вытягивая вперед руки.

– Нравится? Драконья благодарность подобна палящему солнцу.

– Чем же ты ее заслужил?

– Своей добротой. – Он сплевывает на пол, берет нож, которым до этого чистил ногти, и крутит его между изуродованными пальцами. – Я был кузнецом, лучшим в Хинзаре по части драконьих оков. Пока однажды не наткнулся на клетку с их детенышами.

Я молчу. Рамир направляет на меня нож и, дважды цокнув языком, изображает поворот ключа. Его правая рука двигается плохо, неестественно – видимо, драконье пламя повредило не только кожу, но и мышцы.

– Пожалел мелких, взломал замки... А когда взрослый самец прилетел им на выручку, то принял меня за работорговца. Глупо, да? Спас их, а они меня чуть не убили.

– А мою жену и дочь драконы сожгли заживо в нашем доме, – доносится со стороны двери. – И их никто не спасал.

Я оборачиваюсь и вижу Габора-сказителя. Он невозмутимо проходит к своему вчерашнему месту, с каждым шагом позвякивая многочисленными цепочками и кулонами. Среди них я замечаю и два красных ильора, потухших вместе с жизнями Алых драконов.

– Снова твои сказки, старый шакал? – огрызается Рамир в его сторону. – Выдумай историю послезливей. Россказни о погибшей семье у всех уже в печенках сидят!

– Знаю и послезливей. – Габор с кряхтеньем садится за стол и подает знак служанке, чтобы несла завтрак. – О человеке, что прикрыл собой глупого братца, возомнившего себя спасителем драконов.

– Что ты сказал?!

– Ничего особенного. Просто еще одна байка о том, как лучший кузнец Хинзара стал жалким камневозом…

– Заткнись!

– …и с тех пор таскает булыжники для чужих дворцов, пока его бесполезный родственник топит совесть в вине и трахает шлюх в каждом саире.

– Я СКАЗАЛ ЗАТКНИСЬ!!! – кричит Рамир, вскакивая со стула, и вонзает нож в столешницу. Но сил в руках нет, и лезвие скользит, лишь царапая древесину. – Не тебе нас судить, мерзкий падальщик. Обгладывай кости на другом поле, а в мою жизнь не лезь. По-хорошему говорю!

Глава 12. Гость

Кайдон

Дверь захлопывается, и комната наполняется тем особым молчанием, что бывает только в отсутствие людей. Густым, как масло, переливающимся едва уловимыми звуками: потрескиванием остывающей купальни, шорохом собственных ресниц, биением крови в висках. Я сижу на кровати и чувствую, как по спине медленно стекает липкая мазь, оставленная ее пальцами.

Проклятая северянка с ее упрямым подбородком и холодными глазами! Проклятый ильор, спрятанный у нее за пазухой! Проклятая слабость, заставляющая мое тело отзываться на каждый ее шаг, каждый вздох, каждый случайный взгляд, брошенный в мою сторону! Я сжимаю кулаки до хруста костяшек и чувствую, как ногти впиваются в ладони. Эта боль чиста и проста, в отличие от того зуда под кожей, что разливается по жилам всякий раз, когда она оказывается рядом.

Ильор должен быть у меня во лбу, должен гореть, а не тлеть в чужих руках. Но вместо этого – лишь пустота и воспоминания о ее пальцах, скользящих по моим шрамам, о ее теплом дыхании на моей шее, о том, как ее глаза темнеют, когда она говорит о Крылатой Богине…

Мысли о северянке отзываются новой волной возбуждения. Неугасимое пламя, только этого не хватало! Я быстро встаю, и кровать жалобно скрипит, будто упрекая меня в излишней резкости. Надеваю новое белье и штаны – спешно, словно хочу побыстрее спрятать состояние, до которого меня довела ненавистная связь. На одежде ее аромат, и это вообще не облегчает задачу. Я принюхиваюсь – и ноздри раздуваются, улавливая еще один, чужеродный запах.

– Кто здесь?

Оглядываюсь, но никого не замечаю: дверь закрыта, окно тоже, в купальне… Делаю шаг к банной комнате и наступаю на что-то твердое, впивающееся в голую ступню острым краем.

– Осторожнее, собрат, ты топчешь мои четки, – раздается сзади надтреснутый голос, заставляя меня обернуться и предостерегающе оскалиться.

В углу, где секунду назад пустовал низкий стул, сидит лысый монах, скрючившись, как старая коряга. Его сухие пальцы сжимают черную палку, покрытую зарубками – какой-то календарь, понятный только хозяину. Вместо глаз пустые провалы. Слепой. Нет, не так. Ослепивший себя. Мне известно об этих «святошах» – драконах, что вырвали себе глаза, лишь бы люди не узнали в них чудовищ. Готовых на все, чтобы спасти свою жалкую шкуру.

– Как ты… – начинаю я и охаю, получив палкой по лодыжке. – Эй! Какого пекла?!

– Родители не учили тебя хорошему тону? Надо поздороваться и быть вежливым со старшими.

– Совсем сду… Ай! Чтоб какой-то перду… Твою мать! Может, хватит?! – выхожу я из себя, не сумев увернуться от удара в живот. – Ладно, приветствую тебя, старый пень! Зачем приперся?

Следующий замах я успеваю перехватить. Пальцы с силой сжимают черную клюку, и я ухмыляюсь, радуясь маленькой победе.

– Тц! – Он недовольно кривится и выдергивает палку из моих рук. – Ты шумишь, как испуганный кролик, которого взяли за уши. И воняешь, как публичный дом после праздника.

– Не твое дело, старый крот! Говори, кто ты и зачем пришел, или проваливай!

– Кто я? – ухмыляется он с издевкой. – Сам же сказал: старый крот. Так и зови.

– Чего? Принимаешь меня за дурака? – Я снова начинаю злиться. – Назови свое имя.

– А чем тебе Крот не нравится? Имена – они как подштанники: иногда их надо менять. Крот мне вполне подходит.

Две впалые ямы вместо глазниц поворачиваются в мою сторону, широкий рот искривляется в глумливой улыбке. Вот мерзкий хрыч! С рычанием я приближаюсь к нему, хватаю черную клюку, но отнять не могу. Жилистые руки старика оказываются неожиданно сильными. На мгновение он ослабляет хватку – есть! Рывком вырываю палку, и она впечатывается мне в лоб. Да чтоб тебя!

– Посмотри, насколько ты жалок. Не можешь справиться со старым Кротом, – спокойно говорит монах, когда я в ярости бросаю клюку на пол. – А все потому, что гнев ослепляет. Я без глаз вижу больше, чем ты.

– Так вжился в роль монаха, что уже проповеди читаешь? – говорю я, стараясь взять себя в руки. – Чего тебе надо?

– Ты задаешь не те вопросы, собрат. Намного важнее, что надо тебе.

Я стискиваю зубы и чувствую, как на загривке проступает чешуя, выдавая мои эмоции.

– Мне нужно одно – свобода. Остальное меня не волнует.

– И ты думаешь, эта ледяная сучка вернет тебе ильор, если будешь плясать под ее дудку? – Крот хрипло смеется, а мне остается только молча сжимать кулаки. – Она использует тебя так же, как все люди использует драконов. Пока не превратит в послушного щенка, готового лизать ее ноги.

– Этого не будет.

– Неужели? – Крот щелкает языком. – А по-моему, ты уже мечтаешь ее поиметь. Небось и на девок других не стоит.

– Заткнись, ты, кусок…

– О-о, задел за живое? – Старик нагибается, поднимает свою палку. Я дергаюсь назад, однако он лишь усмехается и кладет клюку на колени. – Не обманывайся, собрат: сила ильора непреодолима. Но я помогу тебе его вернуть.

Недоверчиво смотрю на дракона, облаченного в монашескую рясу.

– Что взамен? – цежу сквозь зубы.

Глава 13. Сказка об Алой драконице

Алисия

Караван движется по раскаленным пескам, оставляя за собой змеящийся след. Шесть драконов, взятых в упряжь, послушно тянут повозки, напоминая живые курганы. Я сижу на краю одной из телег рядом с Габором. Его голова обмотана белой тканью, на моих волосах – легкий платок, стянутый обручем. Впрочем, от горячего солнца и ветра он не спасает. В накидке жарко, но без нее еще хуже, поэтому я недовольно поправляю ткань и с беспокойством оглядываюсь на Кайдона, идущего рядом. Рабу не дозволено сидеть рядом с господами, и он с трудом переставляет ноги, которые все время норовят увязнуть в золотистом месиве.

Раздражение Лазурного видно сразу – горячий воздух как будто сгущается вокруг него, превращаясь в прозрачный кокон концентрированной злости. Чешуя на запястьях то появляется, то исчезает, переливаясь синеватым отблеском.

– Мы могли бы уже достичь горных перевалов, – говорит Кайдон, поймав очередной мой взгляд, – если бы не тащились как черепахи. Путь до Кархиды занимает всего полдня полета.

Я с тоской смотрю на тягловых драконов, везущих товар и самих торговцев. Их крылья были перебиты еще во время отлова – частая практика у местных охотников. Летающий дракон здесь большая редкость и ценность, слишком уж сложно такого поймать. Кайдон и тут выделяется. Я протягиваю руку и на ходу дотрагиваюсь до повязки на его плече, где сквозь ткань проступает алое пятно. Он вздрагивает и хмуро смотрит на мой палец, испачканный в его крови. Знает, что я скажу, но все равно смотрит упрямо, не желая признавать очевидного.

– Превращение сейчас убьет тебя быстрее, чем любая пустыня, – произношу я и тру пальцы друг о дружку, размазывая кровавый отпечаток. – Ты только пошел на поправку, не губи мои старания.

Он резко вскидывает голову, и в этот момент солнце отражается в его глазах, на мгновение превращая их в два золотых лезвия.

– Я не просил твоей заботы, северянка.

Окружающие торговцы украдкой косятся в нашу сторону, будто высчитывая возможную выгоду. Некоторые перешептываются за спинами, пряча ухмылки в складках платков. Один из погонщиков, коренастый хинзарец с обветренным лицом, громко сплевывает в песок и бормочет что-то о «слишком дорогих игрушках». И хотя большинство делает вид, что не слышит нашего разговора, я точно знаю, что они внимательно наблюдают. Наблюдают и ждут, как я поступлю с непокорным рабом.

Я наклоняюсь, хватаю Кайдона за запястье и притягиваю ближе. Он спотыкается, но продолжает идти вперед, с трудом подстраиваясь под ход повозки.

– А я не спрашивала разрешения, – шепчу, почти что касаясь губами его уха. – Ты не обратишься. Это приказ.

Рядом раздается смех. Габор прикладывается к фляге с водой и, проведя тыльной стороной ладони по влажным губам, замечает с усмешкой:

– Твой дракончик слишком своенравен, аллая. Не хочешь дать мне его на перевоспитание? Я быстро учу таких хорошим манерам.

– Нет. Мы договаривались о другой плате.

– Точно, о другой. – Габор указывает толстым пальцем на горизонт, где пески уже сменяются чахлыми кустарниками и жесткой травой. – Посмотри вперед, снежная роза. Скоро мы войдем в степь, пора исполнять обещание. И постарайся, чтобы сказка согрела мне душу лучше, чем это жалкое солнце.

Я медленно выдыхаю. Сказка… Разве можно так называть историю, выжженную на надгробной плите? Я рассказывала ее лишь однажды – человеку, которого потеряла по собственной глупости и которого собираюсь вернуть любой ценой. Понравится ли она Габору? Без сомнения. Ведь в ней есть все, что любят такие, как он: боль, предательство и сладкий вкус чужого падения.

– Как там принято начинать? В те времена, когда драконы еще пели на закате… Или нет. Когда люди боялись теней в своих зеркалах? – Я замолкаю и щурюсь от ветра, бросающего в лицо мелкие песчинки, что скрипят на зубах. – А впрочем, рассказчица из меня неважная, да и сказка слишком жестокая для красивых слов. Она о первых днях войны, когда люди еще не овладели силой ильоров. О драконице с крыльями цвета зарева. И о человеке с ледяными глазами, который взял ее в плен.

– И что было дальше? – спрашивает Габор, поглаживая седую бороду.

Замечаю, как Кайдон прислушивается к нашей тихой беседе. Его ноздри раздуваются, будто он хочет почувствовать запах каждого моего слова.

– В первый месяц она выжгла ему половину поместья, – говорю я спокойно. – Во второй – перебила два отряда лучших воинов. А в третью луну…

Габор наклоняется ближе, отчего повозка жалобно поскрипывает. Я чувствую его кислый запах, от которого сводит внутренности, и отвечаю куда-то вдаль, где жаркое марево пляшет над песками:

– В третью луну он вошел к ней без оружия, взяв вместо меча алый цветок, напоминавший огненные волосы. И остался до рассвета.

Габор хохочет. Ильоры, нанизанные на множество цепочек и браслетов, позвякивают в такт его смеху. Неосознанно касаюсь своего голубого камня, ставшего вдруг нестерпимо горячим.

– Сердце – штука глупая, – заключаю я и невольно вздыхаю. – Оно открылось, и драконица полюбила человека. Просто проснулась однажды утром и поняла, что ждет звука его шагов. Что задерживает дыхание, услышав его голос. Что…

Резкий крик погонщика прерывает меня. Один из драконов поднял голову, его горло вздулось от глухого рычания. Удар кнута – и звук обрывается, давая мне возможность продолжить.

Глава 14. Бой

Алисия

– Она вырвала себе ильор, – говорю я, как наяву видя картинку из прошлого. – Первый в истории дракон, лишенный камня, вырвал его по собственной воле, чтобы принести в дар человеку.

Габор ахает. Кайдон резко поворачивает голову, но я не смотрю на него и могу лишь догадываться, о чем он думает. Хотя сейчас меня это мало волнует: перед глазами женщина с красными волосами и окровавленными руками ползет к низкому столику. Ее пальцы, скрюченные от боли, тянутся к высохшему цветку с алыми лепестками и превращают его в труху. Крики разрывают тишину. Чьи-то большие ладони, пахнущие луком, закрывают мне глаза, но до ушей все равно доносятся проклятья, смешанные с диким, нечеловеческим воплем.

– Подарок для истинного ценителя. – Габор довольно улыбается, будто это ему только что достался редчайший кристалл. – И что же стало с драконицей в твоей алой сказке? Страдалица испустила дух от боли?

– Нет, не от боли. От того, что отдала сердце тому, кто не умеет его хранить.

– Трогательная концовка, мне такая по нраву. Вот только… – Он нагибается. Ильоры на его шее и запястьях позвякивают, словно хотят предупредить об опасности и велят бежать отсюда как можно быстрее. Но бежать некуда, и я замираю в ожидании слов, готовых затянуться петлей на моей шее. – Только я не услышал в твоей истории ничего о ребенке, которого пленница родила от генерала. Девочка, должно быть, выросла настоящей красавицей!

Он пытается коснуться моих волос, еще пахнущих краской, но я резко отстраняюсь и едва не падаю с повозки, потеряв равновесие. Габор снова смеется. И смотрит цепко, без капли веселья в глазах.

– Как думаешь, ненаглядная аллая, в какой цене полудраконы на рынках Кархиды? Говорят, сам ал-разим щедро платит за такие игрушки…

Судорожно нащупываю рукоять кинжала, но в этот момент телега резко останавливается, бросая меня вперед. Кто-то хватает сзади, скручивая локти и сковывая движения. Я не могу вырваться – совсем как тогда, в детстве. С той лишь разницей, что теперь никто не закрывает глаза, и я вижу, как охранники обступают меня плотным кольцом.

– Твоя сказка закончилась, аллая. – Габор неспешно спускается с повозки и жадно смотрит на голубой ильор, выскользнувший из складок платья. – Осталось добавить в нее пару штрихов.

Он медленно поднимает руку, не сводя глаз с вожделенного камня, как вдруг замирает с открытым ртом, напоминая выброшенную на берег рыбу. Из горла торговца вырывается сдавленный хрип. Его шею, прямо поверх бороды, сжимают сильные пальцы, на костяшках которых вспыхивает лазурный узор.

– Отпусти ее. – Кайдон, стоящий за спиной Габора, усиливает хватку, превращая его лицо в маску ужаса. – Иначе я сверну тебе шею.

Кожа торговца багровеет, жилы на висках набухают, как канаты. Кайдон сжимает горло еще больше – глаза Габора, вытаращенные от ужаса, чуть ли не вылезают из орбит. Не в силах произнести ни слова, он судорожно машет рукой, и охранники, неуверенно переглядываясь, освобождают меня. На их лицах читаются удивление и растерянность.

– Кайдон, хватит! – Я бросаюсь к своему дракону и хватаю его за руку. – Ты сейчас его прикончишь!

И я бы не возражала против такого исхода, если б он не гарантировал нам мгновенную смерть от рук караванщиков. Они слишком боятся нас, чтобы везти на продажу. Зарежут – и дело с концом. Но с Габором еще есть шанс договориться.

Лазурный смотрит на меня с негодованием. На мгновение мне даже кажется, что он сейчас ослушается прямого приказа. Но нет, пальцы разжимаются – и Габор падает на колени, давясь кашлем и слюной, стекающей по подбородку.

– Взять... их... неме…

Воздух рассекает тонкий свист, и стрела с красным оперением вонзается Габору в глаз. Кулем он оседает в песок и больше не издает ни звука. Кайдон резко оборачивается и в последний момент успевает пригнуться от второго выстрела.

– Разбойники!!!

Крик обрывается противным булькающим звуком и фонтаном крови. Начинается паника. Люди вопят, мечутся, хватаются за оружие. И разбегаются, когда из-за дюн появляются всадники с черными повязками на лицах. Их лошади вздымают тучи песка, а клинки угрожающе сверкают на солнце.

Кайдон движется быстро, изгибаясь, как дикий зверь. Он выхватывает нож из-за пояса мертвого Габора, бросает горсть песка в глаза ближайшей лошади, заставляя ее встать на дыбы, и коротким взмахом обрывает жизнь всадника. Секунда – и второй хватается за горло, будто пытаясь удержать хлещущие из раны брызги. А Кайдон уже разворачивается, его нож описывает в воздухе дугу, перерезая сухожилия на ноге третьего нападающего.

Затем я теряю его из вида, растворяясь в звоне и крике боя.

В левой руке – привычный кинжал, в правой – изогнутый меч одного из бандитов. Клинок поет, рассекая воздух и превращая солнечный свет в сверкающий веер. Взлетает по диагонали вверх – разрубленный лук падает на песок. Сталь входит меж ребер стрелка до того, как он успевает схватиться за саиф. И прежде чем тело касается земли, меч вскрывает грудную клетку мечника, забирая еще одну жизнь.

– Сзади! – голос Кайдона бьет в спину, предупреждая об опасности.

Я уклоняюсь без раздумий. Лезвие свистит над моей головой, срезая несколько светлых прядей. Рывок. Резкий удар под колено, хруст костей. Враг падает, и мой клинок вонзается ему в живот. Оглядываюсь и нахожу Кайдона рядом. Он отступает к повозке, чудом не попадая под стрелы, которые впиваются в дерево за его спиной. А справа на него надвигается огромная тень.