Драконий берег - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Карина Демина (самиздат)

Глава 1

На кладбище было тихо.

Здесь, в принципе, всегда было тихо, но сегодня как-то особенно. И близость бури почти не ощущалось, разве что по небу поползли белесые полосы, предупреждая, что не стоит задерживаться. Мертвецам ничего не грозит, а вот живым стоит задуматься о будущем.

Ник протянул кукурузную лепешку.

Теплая еще.

И пахнет по-особому. Такие печет лишь миссис Клопельски. Не знаю, что она добавляет в муку, но получается вкусно. Я вытянула ноги, без зазрения совести пристроив их на зеленый холм могилы, и сунула лепешку в рот.

В животе заурчало.

- Опять не обедала? – Ник укоризненно покачал головой.

- Опять, - согласилась я.

С Ником на редкость легко соглашаться. Он лишь вздохнул и протянул флягу. С чаем. Пожалуй, Ник единственный человек в нашем городишке, который носит во фляге чай. Он сам смешивает чайные листья с чабрецом, добавляет мяту и сушеные ягоды барбариса, и еще что-то. Получается вкусно.

- Может… потом к Фло заедем? – он предложил это не из вежливости. Ник знал, что плевать я хотела на вежливость и приличия, но ему и вправду было не все равно.

Я покачала головой.

И на небо посмотрела.

- Буря скоро.

- Может, еще не будет, - он выдернул тонкий стебель сухоцветника, что пробился сквозь плотное покрывало вечнозеленой травы.

- Будет. И сильная.

Хмыкнул.

Но поверил. Ник знал, что мне стоит верить больше, чем утреннему прогнозу погоды, в котором нам обещали ясные солнечные дни. Нет, солнце жарило, впрочем, как вчера и позавчера, но…

Буре быть.

Я чувствовала ее всей своей шкурой, как и то, что кому-то придется туго.

- Старики уже второй день по пещерам, - ему не было нужды объяснять, но и молчание стало невыносимым. – А сегодня и молодняк попрятался.

- Драконы не ошибаются.

- Драконы не ошибаются, - согласилась я, дожевывая лепешку. Заодно уж вспомнилось, что дома пусто. Консервированная фасоль, так здорово выручавшая меня, и та закончилась, не говоря уже о другой, более приемлемой с точки зрения Ника еде.

Главное, чтоб в светлую голову его не втемяшилось спасать меня от голода. Денек-другой я продержусь. Вяленое мясо, в конце концов, никуда не делось.

И мука есть.

Где-то с четверть мешка. Главное, просеять, а то стоит давно, мало ли, что в ней завелось. Яйца наверняка протухли, а вот бочка, та полна.

За водой я следила.

Только за ней, пожалуй, и еще за драконами.

Ник протянул вторую лепешку и сказал:

- Я захватил кое-чего. Возьмешь?

- Возьму.

От него – да.

- Замечательно, - он расплылся в улыбке. И я подумала, что Зои повезло… то есть раньше, до того, как… и лепешка изрядно утратила вкуса.

- Как она?

Я не хотела думать о ней.

И о Нике.

Я даже не пришла на их свадьбу, что было глупо, и Вихо, тогда еще живой, обозвал меня ревнивой дурой. Ложь. Отчасти. Дело ведь не в моей бестолковой влюбленности, которую я старательно скрывала, а Ник также старательно делал вид, будто знать ни о чем не знает.

Просто я видела, что Зои он не нужен.

И видела, как Ник смотрит на нее. Мне было больно от этого несоответствия. И еще я знала, что дурной мой нрав не позволит промолчать. Как знала и то, что правда, мной озвученная, на самом деле никому не нужна.

Так зачем?

Тот день я провела в пещерах. И следующий. И много-много дней после. С драконами оно как-то проще.

- По-прежнему, - по лицу Ника скользнула тень. – Иногда… ей становится лучше. В хорошие дни она даже пытается говорить, и тогда я думаю, что надо еще немного подождать. Просто подождать.

Я дотянулась до светлых его волос.

Легкие, словно пух.

И мягкие.

От Ника пахнет дезинфицирующим раствором, который он возит с собой, и еще воском, и больницей, хотя больницы у нас в городе нет, а вот поди ж ты…

- А потом хорошие дни заканчиваются, и она вновь перестает меня узнавать. Я нашел одно место рядом с Вашингтоном. Списался со своим учителем. У них рабочая группа как раз посвящена реабилитации после инсульта. Комплексная методика. Экспериментальная. И он согласился принять Зои.

- Это хорошо?

Странно, что сочувствия к Зои я не испытывала.

Нет, мне было жаль ее, но жалость эта была совершенно абстрактной, какой-то отделенной от прочих эмоций.

- Наверное. Не знаю. Придется ехать с ней. А значит, бросить здесь все…

Глава 2

Кофейный аппарат вновь сломался, окончательно убедив миссис Облонски в собственной незаменимости. И осознание этого факта заставляло ее сильнее вытягивать шею, и без того длинную, бледную, стиснутую лентой кружевного воротничка. Кружевными были и манжеты блузы, выглядывавшие из рукавов форменного пиджака, который напрочь лишал и без того плоскую фигуру миссис Облонски всякого намека на женственность.

Ее это возмущало.

Примерно так же, как возмущали лодочки на низком каблуке, бесцветный лак и необходимость мириться с кофейным аппаратом, в котором миссис Облонски мерещился конкурент.

Она скривилась.

Изобразила улыбку, совершенно неискреннюю. И мягким, совершенно несообразующимся с костлявой ее фигурой, голосом произнесла:

- Вас уже ожидают.

Три слова, но в них слышался и мягкий упрек, и недоумение, и обида, будто своим опозданием Лука поставил ее в положение крайне неудобное.

- Благодарю, - он поставил на стол фарфоровую кошечку. – А это вам…

Кошечек миссис Облонски собирала. Поговаривали, что не только фарфоровых, но в это Лука не особо верил, ибо не походила миссис Облонски на человека, способного ужиться с живой кошкой. А вот фарфоровых она принимала охотна.

И Лука был удостоен милостивого кивка, а с ним предупреждения:

- Мистер Боумен нынче изволит пребывать в крайне расстроенных чувствах. Он дважды просил кофе без сахара. С его-то давлением…

Мистер Боумен стоял у окна.

Огромное, в человеческий рост, оно служило предметом зависти многих, равно как и способом продемонстрировать реальную власть этого тихого, сероватого человека.

- Лука? – мистер Боумен со своими пятью футами роста едва ли доставал до плеча Луки. И туфли на особом каблуке не слишком прибавляли ему росту. – Проходи, мальчик мой. Как съездил?

- Нормально. Отчет…

- Читал, - мистер Боумен махнул рукой. – Краткость, она, конечно, нужна, но не до такой степени… по личным впечатлениям что?

- Да ничего. Обыкновенное захолустье с его захолустными проблемами.

По правде говоря, к маленьким городкам Лука относился с некоторым предубеждением. Чудилось ему потаенное желание их и людей, в них обитавших, затянуть Луку в болотце своего бытия.

- И шериф, выходит, знал?

- Знал. Там все обо всех знают. Покрывал. Но доказательств нет. Так, ощущения, - Лука присел.

- Плохо, что нет. Тронем – пресса не поймет. Оставим… мерзкое дельце.

Мерзкое.

Но не мерзее прочих.

Три пропавших девушки. Точнее их было больше, но заявили о трех. А дальше просто. Брошенный дневник. Письма, перевязанные ленточкой. Любовь на словах.

Счет за телефон.

Городишко, где никто не слышал об Элизе Грон, зато все пребывали в уверенности, что такой классный парень, как Айзек, не способен сотворить зло.

- Они с папашей этого отморозка приятельствовали. И когда появились… странности, решили, что ничего страшного, главное, чтоб приличных людей не трогал.

Айзек и не трогал, обходясь шлюхами, пока шлюхи не приелись. Что за удовольствие в охоте, когда жертва сама идет в руки?

То ли дело…

- Доказательства?

- На него хватит. Там целый сарай доказательств. Наши еще работают. Да и запираться он не стал. Напротив, счастлив, особенно, когда эти щелкоперы пронюхали, - Лука скривился.

Журналистов он не любил, пожалуй, еще больше, чем маленькие городки.

- Он жаждет славы. И он ее получает.

Мистер Боумен склонил голову, то ли соглашаясь, то ли сочувствуя. Он поправил красный галстук, разительно отличающийся цветом от обычной серой его одежды.

Вздохнул.

И сказал:

- Чучельник вернулся…

- Что? – Луке показалось, что он ослышался.

Мистер Боумен не спешил с ответом. Он стоял, сцепив руки за спиной, и смотрел на город. С двадцатого этажа небоскреба тот казался игрушечным.

Дома и домики.

Машины.

Людишки.

Все бегут, все спешат. У всех свои дела, в которых им нет дела до людишек других. И в этом есть своя прелесть. Сверкают витрины, манят роскошью. И кажется, что если бежать немного быстрее, то когда-нибудь и ты…

…матушка опять прислала письмо, жалуясь на то ничтожное содержание, которое ей отведено. И на подруг. На погоду, ставшую совершенно невозможной. На здоровье, требовавшее курортного отдыха, желательно, где-нибудь на побережье. На отца, вновь оставшегося равнодушным к ее жалобам. Ему не было дело до старой жены, когда имелась новая. И на Луку она тоже жаловалась.

Что ему стоило пойти в бизнесмены? Прикупить нефтяной участок, обеспечивший бы безбедную жизнь родной матери. Все так делают, а он… раз уж повезло стипендию выиграть, мог бы и университет выбрать приличным, стать человеком, чтобы мама гордилась.

Глава 3

…лифт опускался медленно. Лука слышал, как гудят цепи, раскручиваясь, и думал, что однажды они все-таки не выдержат, и хорошо, если не в его смену.

Поговаривали, что в новом здании, которое почти окончено и будет полностью отдано под нужды Бюро, этажей всего пять. Сверху. И лифты там поставят новые.

Надежные.

Этот же скрипел, стонал, но опускался.

Медленно.

Он остановился на третьем, приняв прехорошенькую машинистку, которая в одной руке держала кипу папок, а другой старательно поправляла взбитые кудряшки. Папок было много, как и кудряшек, а еще пахло от девицы ванилью, розами и кофе.

Лука отвернулся.

И сделал вид, что не замечает обиды, мелькнувшей в синих очах.

Нет у него настроения для флирта. Да и место неподходящее. Мистер Боумен крайне негативно относится к интрижкам на рабочем месте, полагая, что подобное поведение весьма отрицательно сказывается не только на моральном облике коллектива, но и на его производительности.

В чем-то он был, пожалуй, прав.

Лифт задержался на первом, выпустив машинистку. И со скрежетом пополз ниже, в минусовую зону. Скрежет усилился, да и сама кабинка затряслась, грозя развалиться прямо сейчас.

Однако выдержало.

Здесь пахло не кофе, точнее, кофейный аромат терялся среди иных запахов, резких, едких, заставлявших кривиться.

Им не были помехой ни стальные двери, ни узкие жерла вентиляции, в которую теоретически они должны были уходить. И уходили.

Частично.

Пункт пропуска.

Журнал.

Роспись. Отпечаток пальца. Сканирующее поле, и камень остается зеленым, а стальная дверь открывается, позволяя Луке войти. Белый электрический свет, отраженный белыми же стенами, создает иллюзию бесконечности отдельно взятого коридора. И Лука вновь останавливается.

Здесь эхо рождается, чтобы умереть, увязнув в камне.

Неприятно.

И ощущение, будто шкуру живьем сдирают. Хуже только блокираторы. А ведь, казалось бы, нижний, тюремный уровень отделен от лабораторий толстым слоем гранита, а тот в свою очередь экранирован свинцом, прикрытым сталью.

Не помогает.

И Лука ускоряет шаг. В лабораториях, где слой свинца удвоен, как-то все равно полегче. Да и деревянные панели, которые появились во многом благодаря мистеру Боумену, свое дают.

Третья секция отделена еще одним пропускным пунктом, и здесь от Луки требуют каплю крови, которая падает в горло уродливой жабы. Лука когда-то пытался узнать, кому вообще пришло в голову делать портативный анализатор в виде жабы, но… у бюро имелись свои секреты.

Дверь отворяется с мерзковатым скрипом.

- Наконец-то, - миссис Ульбрехт отступает от стола, но лишь затем, чтобы махнуть рукой. И жест этот предназначен вовсе не Луке. – Вы определенно не спешите.

- Утром вернулся.

Для нее это не оправдание. Миссис Ульбрехт в принципе не признавала оправданий. Иногда Луке казалось, что сама почтеннейшая миссис Ульбрехт, американка во втором поколении, как она любила повторять, давно уже не может считаться в полной мере живым человеком.

Плевать.

Она лучшая.

- Это…

- С высокой долей вероятности я могу утверждать, что на представленных образцах имеется ряд повреждений, сходных как между собой, так между образцами, полученными ранее.

Миссис Ульбрехт опустила маску.

Сняла перчатки.

Отступила от стола и отправила их в мусорную корзину, где уже лежало десятка два перчаток. Шапочка упала на руки ассистенту, а халат – другому. Она осталась в темно-сером узком платье, с виду неудобном, а еще подчеркивающем нечеловеческую ее худобу.

- Впрочем, это лишь результаты первичного осмотра. Я отражу их в отчете, однако вы должны понимать, что лишь всестороннее исследование способно дать ответ на ваш, несомненно, важный вопрос.

- Я понимаю.

Многие отказывались работать с ней.

Жесткая.

Нетерпимая к чужим слабостям. Идеальная во всем, что касалось патанатомии, она пугала обычных людей. Луку же восхищала. И главное, он был готов поклясться, что миссис Ульбрехт знает об этом восхищении, вполне искреннем. А потому принимает его.

И позволяет Луке чуть больше, чем прочим.

К примеру, услышать ее частное мнение.

Миссис Ульбрехт разминает пальцы. И садится, не дожидаясь, пока Лука подвинет стул. Она принципиально не принимает помощь от мужчин, а еще отказывается становится их прислугой.

Так говорят.

Кофе он наливает сам.

Варит его бледная девочка, слишком боящаяся миссис Ульбрехт, чтобы впечатлить ее, но при том в достаточно мере старательная, чтобы остаться при бюро.

Глава 4

Девятый стол.

От прочих отличается лишь табличкой, прикрепленной на углу. А так – холодный блеск металла. Стойка с инструментом, разложенным так, как привычно миссис Ульбрехт. Здесь же – защитная одежда. Не потому, что останки представляют опасность, но из-за опасения привнести в них лишнее.

Лука без спора накидывает халат. Не застегивает – даже самые большие халаты для него тесны.

И шапочку надевает, хотя тончайшая ткань на его лысине смотрится глупо. Он берет перчатки, которые вновь же тесноваты и жмут руки. Они лишь дань порядку: миссис Ульбрехт и в перчатках не позволит ему прикоснуться к останкам.

Она ревнива.

Она совершенна в этом своем обличье. И маска скрывает ее лицо, а глаза удивительное дело, становятся огромными, выразительными.

Что до останков, то высвеченные яркими лампами, они кажутся жалкими. Темные, буроватые, покрытые не то грязью, не то жировоском, они лишь напоминают фигуру человека.

- Это определенно мужчина, в возрасте до тридцати пяти лет.

Миссис Ульбрехт берет в руки череп и поднимает к лицу. Луке кажется, что сейчас она вопьется губами в желтый рот, вытягивая душу.

Но нет.

- И он не является в полной мере человеком. Обратите внимание на выраженные надбровные дуги. И положение скуловых костей. Челюсти… в частности верхние клыки.

- Думаете…

- Полукровка. Или даже квартерон. Вряд ли меньше, иначе признаки были бы не столь ярко выражены. У чистокровных айоха верхние клыки куда длиннее, а у людей разница нивелируется. То же касается зубов мудрости. Они прорезались, тогда как…

Мужчина.

Айоха.

Полукровка. Весьма интересно

Миссис Ульбрехт вернула череп.

- Я проведу дополнительные исследования, но уже сейчас могу сказать, что он чем-то сильно разозлил вашего… Чучельника.

Это слово она произнесла с явным неодобрением.

Миссис Ульбрехт полагала, что убийцам не стоит давать имена.

Она указала на левую кисть.

- Обрати внимание, фаланги пальцев отсутствуют. Срезаны. Чем именно, скажу позже.

Лука склонился над кистью. От останков пахло. Землей. Плотью. Гнилью. Можно ставить на кон годовую премию, что на сей раз Чучельник не стал возиться с выделкой шкуры.

- Локтевая кость сломана. Лучевая – почти раздроблена, но при этом наблюдаются следы сращения. На второй руке переломы в нескольких местах, причем… - она бережно подняла остаток руки, который не соединялся с телом. – Взгляни, видишь? На плечевой кости головка сильно деформирована. Она не соответствует суставной выемке. А соединение с лучевой и локтевой костью…

Миссис Ульбрехт легонько тронула остатки тех самых локтевых и лучевых, соединенные лишь полосами высохшего мяса.

- Весьма условно. Есть ощущение, что кости растягивали. Я видела такое прежде.

- Где? – Лука подобрался.

Он мало понимал в костях, но пожалуй, согласился, что парень, кем бы он ни был, крепко разозлил Чучельника. Чем?

Увидел что-то не то?

Слабовато верится. Свидетелей убирают, и Чучельник не стал бы церемониться. Но вот… ломать кости, оставляя при этом парня в живых настолько, чтобы переломы начали заживать?

- Африка, - миссис Ульбрехт бережно уложила кости на стол. – Лагеря Китченера, если вам это о чем-то говорит. Нет? Созданы во время англо-бурской войны так, сказать, для защиты мирного бурского населения. Меня наняли, чтобы изучить захоронения. Так вот, в целях, так сказать, обеспечения порядка, там практиковали ряд наказаний. В том числе и подвешивание за руки.

А череп не тронут.

Нет, Лука не мог утверждать со всей определенностью, но выглядел тот вполне целым. Свидетеля проще пристрелить или перерезать горло. Да и мало ли найдется способов убрать ненужного человека?

- Плечевые суставы под весом тела выворачиваются, связки растягиваются. И даже после прекращения воздействия человек длительное время ощущает его последствия.

- А здесь…

- Я полагаю, что тело осталось в подобном положении и после смерти, когда мягкие ткани стали разлагаться. И да, животные до него не добрались, разве что крысы, но и то следы единичны. У вашего убийцы довольно чисто.

И сейчас Луке послышалось одобрение. Миссис Ульбрехт умела ценить чистоту.

- То есть, его подвесили за руки и потом их…

- Сломали. Возможно, сняли, позволив частично зажить, но после вновь подвесили. Я пока не могу сказать, были ли иные переломы, кроме явных. Рентгенографию я заказала. Результаты…

…будут в отчете.

- Правая ступня отсутствует. Удалена искусственно. Спил аккуратный, я бы сказала, хирургический. На левой нет пальцев. Сухожилия повреждены. Кости… малая берцовая сломана на обеих ногах. Большая – на правой. Ребра… явные переломы на третьем, четвертом и пятом… но, подозреваю, это не все. Опять же, подробнее только по результатам рентгенографии.

Глава 5

В базе пропавших без вести полукровок было шестеро.

Трое женщин.

Старик.

И пара мальчишек, явно ушедших из дому в поисках лучшей жизни. Мальчишки не подходили по возрасту и росту, старик тем паче. Женщины… Лука отложил снимки. Ему почему-то было крайне неловко смотреть в лица тех, кто так и не был найден.

И скорее всего не будет.

- Ты же понимаешь, что база далека от совершенства, - Майкл Хордор был невысок, профессионально-сутуловат и видом своим походил на мелкого клерка, которым по сути своей и являлся. Впрочем, в архивном царстве своем он был полноправным властителем. – База только-только создается. Да и регионы не спешат делиться. В регионах, чтоб ты знал, живут на редкость упрямые люди, которые полагают, что сами разберутся, когда и о чем нас информировать.

Он ловко выдвигал ящики картотеки, вытягивая то одну, то другую картонку. Поднимал ее к лампе. Хмурился. Качал головой и возвращал вновь.

- Я бы на твоем месте глянул и по привлекавшимся… так… погоди… возраст?

- От двадцати до тридцати, - Лука слегка расширил рамки.

- Рост?

- Шесть футов четыре дюйма.

- Цвет волос?

- Черные. Судя по остаткам. Он ведь полукровка.

Майклл только хмыкнул.

- Ты не поверишь, но… ага… смотри… трое… возраст похож, но один из них из Вашингтона… да, адрес имеется, проверьте… второй… да, в описании указано, что на руке не хватает пальцев.

Пальцы у покойника имелись.

- Взгляни.

На стол легли два снимка.

- Этот из Вашингтона? – Лука указал на хмурого толстяка.

- Он. Сутенер. Поставлял девочек людям, готовым платить за экзотику. К слову, в настоящее время отбывает наказание… ага, да, тюрьма Негирро. Частное заведение, но с неплохой репутацией. Раньше положенного точно не выйдет, а дали ему семь лет.

- За проституцию?

- И за нанесение тяжких телесных. Погоди, - он ушел куда-то вглубь комнаты, заставленной одинаковыми с виду шкафами, чтобы вернуться с папкой. – Копия дела.

Парень был пьян.

И решил, что ему море по колено. Айоха в принципе плохо ладят с алкоголем, а этот вспомнил о том, что он потомок гордого свободного народа и схватился за стул, который и запустил в полицейского.

Попал на свою беду.

Череп проломил… в общем, отсидеть ему еще оставалось лет пару. Нет, запрос Лука отправит, но в ответе он почти не сомневался.

- А этот? – он взял последний снимок.

Парень казался молодым и веселым, пусть и снимали его у полицейской стены. Но он смотрел прямо, улыбаясь широко, будто всю жизнь мечтал об этом.

А ведь кровь айоха почти незаметна.

Кожа смугловата. Скулы широковаты. Нос с горбинкой, но и только. Темные волосы он обрезал коротко, и на снимке те торчали, придавая облику какую-то совершенно ненужную лихость.

- А… погоди… - Майкл вновь исчез, чтобы появиться с очередной папкой, предыдущую он отметил в журнале посещений, который вел с той же маниакальной почти аккуратностью, выставляя не только дату и часы, но и минуты, проведенные агентами в архиве. – Вот… Вихо Саммерс, полукровка… выпускник… так… имел юридическое образование, но вот адвокатом так и не стал. Коллегия дважды отказывала в ходатайстве… ага, без права представления клиента в суде… служил в конторе… контора так себе, средней руки, а должность… не понять. Дело мелкое. Задержан за превышение скорости, был пьян, а в машине нашли почти полфунта дури.

Лука присвистнул.

Не повезло парню. И кажется, это тоже не их клиент. А хотелось верить, что опознать чужака выйдет легко.

- Так… машина принадлежала клиенту, была взята без спроса, но дело прекращено… сделка. Парень согласился на месяц исправительных работ, полагаю, коллеги заступились.

И отнюдь не из любви к пареньку, но из опасения, что подобная история дурно отразится на репутации фирмы. Кому нужен законник, не способный прикрыть собственный зад?

- Само собой, парню указали на дверь… так… наказание он отбывал исправно, потом… потом ничего. Ага… вот…

Майкл развернул дело и подвинул его к Луке, ткнув пальцем в строчку, которую Лука и сам бы вряд ли пропустил. Но Майклу нравилось чувствовать себя нужным.

Пускай.

Сейчас он и вправду здорово помог.

- На твоем месте я бы запрос отправил. Пусть кто из Тампески подъедет, побеседует, авось и родственники сыщутся. Возьмете кровь, сличите…

…так все и будет.

Лука повертел папку в руках.

Глава 6

Томас вынырнул из сна, хватая воздух ртом.

Снова.

Сколько лет… а казалось, что все уже. Он сел в кровати, вцепился в волосы, пытаясь справиться с мелкой дрожью, что сотрясала все тело. Получалось плохо.

Томас заставил себя сделать глубокий вдох.

И выдох.

Снова вдох. И снова выдох. Стиснул кулаки и разжал, полюбовался трясущимися пальцами. Сунул их в подмышки.

Выпить бы…

От одной мысли замутило. Значит, на этот раз вода снилась. Темная, что деготь, что черный кофе в белой каменной чаше. Горькая. Говорят, во снах вкус не ощущается, но Томас точно знал, та вода была горькой. И в желудке оседала камнем. Значит, полдня будет мутить.

Чудесно.

Он сполз с постели. Поморщился. Спина противно ныла, будто он, Томас, древний старик. Это все из-за кровати. На помойке ей самое место, но разве хозяйке докажешь? Она, хозяйка, душой привязалась и к древним кроватям, и к дрянным матрацам, заменять которые запрещалось под страхом выселения, и к пуховым подушкам. Подушки следовало взбивать и укладывать горой.

Томас выругался.

Он ненавидел горы, правда, чуть меньше, чем море.

…а в море вода соленая. И серая. Или сизая. Или еще синяя, когда день погожий. И тогда море спокойной, что стекло. Сквозь него можно разглядеть дно и скалы. Рыбью мелочь. Водоросли, что опутывали всякий мусор. И мусор тоже.

А за дальней грядой скрывались затонувшие корабли.

Берт так говорил.

Томас потряс головой. Вот же… некстати. Это из-за сна, если он тонул, то и Берт вспомнится. А до годовщины далеко. Годовщина, если подумать, пару месяцев как минула. И Томас ее вновь пропустил, зная, что рады ему не будут.

Но и отсутствия не простят.

Так оно и получилось. Даг пьяно орал в трубку, что Томас скотина, что всех позабыл и решил, будто он лучше, а на самом деле все знают, все до единого, что Томас – скотина.

Наверное, прав.

Мутное зеркало отразило мятую физию. Побриться не помешало бы. И в парикмахерскую наведаться. Потом.

Когда-нибудь.

Он сунул голову под кран. Вода текла едва теплая. И на вкус была кислой.

А та, из сна, горькая, как… как полынь?

Или еще хуже.

Томас пригладил мокрые волосы ладонями. Вот так лучше. Теперь кофе и опять в постель, раз уж выходной выдался.

Кофе выпить еще получилось. Правда, вкус его был привычно мерзким, - после сна полынная горечь ощущалась буквально во всем – но Томас уже привык и даже научился получать своеобразное удовольствие.

А потом его вызвали.

- Ты ведь родом из Долькрика? – мистер Аштон любил охоту, ружья и собственные усы, которые он тщательно расчесывал и смазывал особым воском.

Он носил белые рубашки.

И галстук выбирал тонкий, веревочкой.

Он обладал немалой силой, которую не стеснялся выказывать при рукопожатиях, сдавливая ладонь так, что редко у кого получалось не морщиться. Впрочем, чужая слабость приводила мистера Аштона в пречудестнейшее расположение духа.

А вот Томаса он не любил.

И не то, чтобы для этой нелюбви имелись реальные причины. Скорее уж… просто неприязнь. Такая возникает с первого взгляда, а со второго крепнет, чтобы на третьем сделаться устойчивой. Нет, мистер Аштон был выше того, чтобы позволить этой неприязни сказаться на работе.

Просто…

Она была и все тут.

И сейчас в покрасневших глазах начальства Томасу виделось сомнение.

- Так точно.

А еще раздражение.

- Отлично… и давно дома не был?

- Давно.

…с тех самых пор, как его из этого дома выдворили. За дело, конечно, это Томас теперь понимает, но понимание пониманием, а обида осталась.

И сны.

Сны его тоже родом оттуда, с Драконьего берега, где весной море дразнит близостью и сказочными сокровищами, которые рядом, надо только поискать.

- Плохо, - мистер Аштон крутанул кончик уса и головой покачал. – Нехорошо, когда человек свои корни забывает.

Он держал на столе снимок миссис Аштон и семерых детей, о которых было известно лишь, что они существуют. И тоже любят охоту.

- Я помню.

- И замечательно… да, просто замечательно… слышал, неподалеку кладбище нашли?

- Нет.

- И правильно, тебе не положено… дело такое, помалкивать просили. А когда там просят, - мистер Аштон ткнул пальцем в потолок. – Нам остается слушать. Похоже, что Чучельник вернулся.

Глава 7

Матушка вышла.

Она выглядела одновременно рассерженной и несчастной, впрочем, второму я не слишком верила, поскольку слишком уж она свыклась с этим, однажды созданным образом бедной женщины. А вот злость, та была настоящей.

Губы поджаты.

Глаза прищурены. Пальчики стискивают розовую сумку так, будто матушка с трудом сдерживается, чтобы не разодрать ее на куски.

И все же она справляется с собой.

Делает вдох. Отпускает сумочку, которая повисает на ремешке, и касается пальцами лица. Подхватывает несуществующую слезу и говорит:

- У вас… не найдется воды? – ее голос дрожит, и Маккорнак верит.

Ей все верят.

Он спешит успокоить несчастную женщину, а меня ждут. За дверью. За этой вот тонкой дверью, где меня будут спрашивать про Вихо.

…только ли про него?

Внутри холодеет, а пальцы мелко подрагивают. Я чувствую страх. И он сильнее меня. Еще немного, и я сбегу, хотя нельзя. Тот, кто бежит, он заранее виноват.

В чем?

Не важно.

Я делаю шаг к двери. Я, завороженно уставившись на нее, протягиваю руку, касаюсь шершавого полотна. Толкаю. И дверь поддается.

- Добрый день, Уна… - этот голос смутно знаком, как и мужчина в сером гражданском костюме. Я моргаю.

Я хочу разглядеть его, но не получается.

Он стоит напротив окна, и солнце светит мне в глаза, стирая черты его лица. Я вижу только костюм. И еще загорелые руки. Белые полосы манжет. Запонки круглые. Они украшены зелеными камнями, и это вдруг кажется неуместным франтовством.

- А ты мало изменилась.

Том?

Быть того не может!

- Томас. Томас Хендриксон, если ты помнишь, - он чувствует мою неловкость и делает шаг навстречу. А я с трудом сдерживаюсь, чтобы не отступить к двери.

Протягиваю руку.

И ее берут, осторожно так, будто опасаясь причинить боль, сжимают.

- Ты изменился, - собственный голос я слышу словно бы со стороны.

- Так… сколько времени прошло.

Он высокий.

Выше меня.

А это случается редко, потому что даже Маккорнак одного со мной роста. Билли, тот был ниже, и это его злило. В том числе и это злило.

Томас.

Надо же… изменился? Или нет? Я не помню. То есть, все помню, кроме лица. И еще то, что он светлым был. И светлым остался. Правда, теперь волосы не торчат дыбом. Аккуратная стрижка.

Правильные черты лица.

И зубы на месте.

- Фарфоровые, - он понял, на что я смотрю, и широко улыбнулся. – Лучше тебе не знать, во что они стали…

- Я…

Сглотнула.

А если… если он здесь? Выгнал Маккорнака из собственного его кабинета. Это ведь не просто так? Приехал из Тампески.

- Успокойся, - мою руку он отпускать не спешил. – Я не собираюсь мстить. Да и… по меньше мере мстить следовало бы не мне. Я был глупым наглым мальчишкой, который вовремя получил по заслугам.

Томас потянул меня, заставив шагнуть к стулу.

- Садись. Пить хочешь? Или, может, попросить, чтобы чаю принесли? Ты выглядишь усталой.

- И грязной.

Не знаю, зачем я это сказала. Наверное, затем, чтобы сказать хоть что-то.

- Есть немного, - его фарфоровые зубы было не отличить от настоящих. – В горах была?

- Была.

- Кто-то…

- Изумруд. Помнишь?

Он покачал головой. Ну да, откуда ему. Местные драконов видели, но издали. И имен знать не могли. А костюм ему идет. И прическа эта. И сам он… матушка сказала бы, что вышел в люди. Вышел. Вижу.

- Мне к горам ходить запрещали.

- А ты слушал?

- В тот раз, когда ослушался, папаша вытащил ремень… он его частенько вытаскивал, порой просто, чтоб мы не забывали, кто в доме хозяин. Но в тот раз… я неделю пластом лежал.

- Мне жаль.

- Пустое, - Томас отмахнулся.

И подвинул бутылку с водой. А я поняла, что дико хочу пить. У меня имелась своя фляга – глупо ходить в горы, не взяв с собой воды, но теперь захотелось именно этой, чистой, из стекла. Она вкусная, наверное. Вкуснее любой другой.

- Пей…

- Чтобы ты не думала всякого… тогда я на тебя злился. Ты и зубы выбила, и по лицу прошлась, - он повернулся боком, и я разглядела тонкую паутину шрамов. Со временем они стали почти незаметны, но не исчезли. – А отец еще добавил. За то, что позорю его… с девчонкой не справился. Не справились. Потом, как узнал, что у меня нож был, так снова добавил. И к дядьке сослал. А дядька у меня из полиции. Он… в общем, выяснил подробности и сказал, что нам повезло, что если бы мы сделали то, что собирались, то сели бы. Он попросил своего приятеля, который в тюремной охране работал, устроить экскурсию. Знаешь… помогло.

Глава 8

Мы успели до заката.

Закат в горах – это, конечно, охренительно красиво, но потом наступает такая темень, что налобный фонарь кажется бесполезной игрушкой.

Но мы успели.

Свой «студебеккер» я бросила на тропе, которую изрядно попортило бурей, а стало быть, выше третьего уровня найдется пара грязевых ям.

- Дальше пешком, - предупредила я Томаса. И еще мстительно подумала, что шерстяной его костюмчик – не самое подходящее для гор одеяние. А уж ботинки с длинными носами и вовсе никуда не годятся. – Если не передумал.

Он хмыкнул.

И вытащил из рюкзака сверток, который превратился в весьма приличного вида шерстяное пончо.

Но ботинки все равно дерьмовые.

- Идешь за мной, никуда не сворачиваешь. В лужи не лезь, вытаскивать не стану.

Я подняла воротник куртки.

Ветер третий день держался с севера. Несильный, но пронизывающий, он имел дурную привычку выдувать и те крохи тепла, которые кое-как удавалось сохранить.

Томас поежился.

Но решительно зашагал вверх по тропе. Он не промолвил ни звука, даже когда мы выбрались на гребень, и ветер, разыгравшись, лягнул его в грудь. Я привычно пригнулось, а вот его развернуло, почти опрокинуло. Но ничего, только пончо поправил.

Выше.

И быстрее.

Солнце уже тянулось к морю, отражаясь в нем лужей расправленного золота. От краев ее расползалась белизна, прикрывая и уродливые скалы, и мертвый остов корабля, стоявшего здесь только, сколько себя помню. Эта белизна прятала волны, и море казалось спокойным.

Мирным даже.

А вот ветер швырнул в лицо горсть колючего снега.

- А здесь… бодрит, - Томас остановился, чтобы оглядеться. И вид у него был… да как у любого новичка. Я когда впервые забралась на тропу, тоже стояла, рот разинув, не способная справиться с окружавшим меня великолепием.

Скалы гляделись черными.

А море – белым.

И золотым.

Солнце в небе – крошечным и низким, руку подыми и сорвешь, сунешь диковинный этот плод в корзину.

- Мне казалось, что драконы не любят холода.

- Это смотря какие, - ветер трогал мои волосы, и щекотал шею хвостами косынки. – Флоридский болотный, тот да, холод переносит плохо, а наши, наоборот, в той жаре не выживут. Здесь им самое раздолье. Смотри…

Я видела темную искру на белизне моря. Она скользила, приближаясь, становясь все больше и больше, превращаясь из искры в змеиную тень. А та, поднявшись выше, распахнула крылья. И вот уже по-над морем прокатился рев.

- Лютый, - я двинулась по тропе, придерживаясь за ветки кустарника. Тот рос плотно, почти наползая на эту самую треклятую тропу. А она вилась по краю обрыва. И камни привычно скользили вниз, растворяясь в темноте. – Ты тут осторожно. И под ноги посматривай. Ветер северный, значит, где-нибудь да наледь будет…

Он шел, стараясь не показывать страх.

А я знала, что ему страшно. И удивительное дело, это понимание доставляло мне радость. Мстительную такую, гаденькую по сути своей, но все же радость.

…Билли однажды сунулся.

И не смог.

Остановился где-то там, еще в начале, где тропа не подбиралась к самому обрыву. Сказал, что-то вроде, что ему на хрен не упали мои драконы. И ушел.

А этот…

Лютый заревел вновь, поднимая стаю. И тени закружили, заплясали, выстраиваясь в хоровод. А я остановилась, позволяя Томасу перевести дух.

- Вот там, видишь, с широкими крыльями? Матушка Фло, старейшая самка в прайде. А рядом две поуже. Динь и Дон, сестрички, молодые совсем, пять лет только, но ранние… думаю, зимой поднимутся на крыло.

- А разве они…

- Летать они учатся рано. Но я о том, что в гон пойдут. А там, если повезет, и гнезда поставят. Рядом с ними Графит. И Янтарь. Янтарь уже довольно стар, но до сих пор пары не нашел. У драконов с этим сложно. Никто так и не понял, как они выбирают, но Янтарь явно нацелился на Динь. И ревнивый. Всех от нее отгоняет, даже Лютого.

- А тот…

Томас старательно не смотрел под ноги. И это правильно. Скала, конечно, крепкая, и тропа достаточно широка, особенно, когда привыкнешь к этому, но все же нервы стоит беречь.

- Он старший в прайде. Сын Изумруда. И пару нашел еще до моего рождения. Ну что, подойдешь ближе?

- Еще ближе?

Кажется, эта затея больше не казалась Томасу столь уж привлекательной. Но он мотнул головой, словно убеждая себя, и сделал шаг.

Тропа отползла от обрыва.

Сквозь заросли дикого терна, который здесь рос низким, но удивительно цепким, мы пробрались почти без потерь. На ветвях блестел иней, стало быть, к ночи снег выпадет. И надо будет проверить стариков, потому как теплые источники теплыми, но на перемену погоды у них кости болеть начинают, отчего характер становится просто отвратительным.

Глава 9

В этом треклятом городке ничего не изменилось.

Узкие улицы.

Пыль.

Мальчишки, которым было нечем заняться и от безделья они сбивались в стаи, а уже стаи вяло воевали друг с другом за пустые дворы и темные переулки. Иногда в переулках появлялись крысы, и тогда мальчишки оживлялись.

Крысиная охота – то еще развлечение.

Томас потер нить шрама на левой руке и поморщился. Порой крысы защищались.

В мотеле гуляли сквозняки. Домишко этот, перестроенный то ли из сарая, то ли из коровника, отличался какой-то особенной несуразностью. Он был длинен и низок. В вырубленные на разной высоте окна свет почти не проникал, зато остатки тепла уходили.

Да и какое тепло?

Дощатые стены. Скрипучие полы. И вездесущая плесень, которая обжила и стены, и подоконники, и по потолку поползла ржавыми пятнами.

Зато хозяйка мотеля не изменилась.

- Чего домой не едешь, Томи? – поинтересовалась она, сплевывая табачную жвачку прямо под ноги. – Не рады будут?

- Не хочу стеснять.

Она хохотнула.

И ключ кинула.

- Надо будет одеяло, скажешь. Тебе бесплатно.

Ключ, слегка погнутый, но почти чистый, Томас взял. И поинтересовался:

- Что здесь вообще нового?

Миссис Гольстром хмыкнула.

- Вынюхиваешь?

- Работа такая.

- А приличным парнем был. Папаша твой, небось, в гробу переворачивается. Он федералов крепко недолюбливал.

Она была толста и неопрятна. Она носила цветастые балахоны, до того одинаковые, что, казалось, различаются они лишь пятнами.

На одном – от соуса.

На другом – от горчицы. Третье и вовсе пестрит мелкими темными, то ли крови, то ли сока. Нынешнее миссис Гольстром украсила воротничком. Даже почти белым.

- Но ты ж у нас не так, ты ж у нас по делу, верно?

Передние зубы она давно потеряла, поговаривали, что еще в той жизни, в которой был весьма бодр покойный ныне мистер Гольстром с его страстью к выпивке и играм.

- По делу, - согласился Томас. – Может, разрешите вас угостить?

- А вежливый какой… фу-ты, ну-ты… угощай. Эй, Кир, сгоняй за выпивкой. И пожрать пусть дадут.

Мальчишка, служивший и горничной, и носильщиком, и прочим обслуживающим персоналом, вынырнул откуда-то из подсобки и застыл с вытянутой рукой. Пятерка мигом исчезла в рукаве.

- Сдачу чтоб принес, дьяволово семя.

Она уселась на высокий табурет и сказала:

- Спрашивай.

- Если бы знать, о чем… слышал, старый Эшби ушел?

- А то… давненько уже. Слышала, молодого Вихо нашли?

- Нашли.

- Неподалеку?

- Есть такое.

Она кивнула и, вытащив из кармана пачку табаку, отрезала кусок, сунула за щеку.

- Будешь?

- Воздержусь.

- И правильно…

- На его месте теперь Ник?

- А кто еще? Кто ж может быть, если не Эшби… туточки он… про него, стало быть? С чего бы это?

- С кого-то ведь надо.

- Твоя правда… и чего сказать? Эшби – он Эшби и есть. Вот взять тебя, ты у нас вежливый, лощеный весь из себя, что коровья задница, но сковырни чуток, и нутро попрет. Нутро-то старое, что у тебя, что у папашки твоего, что у деда. Хоть ты весь наизнанку вывернись, а себя не перекроишь. Эшби, они… эти… ристократы. Вот.

Она даже жевать прекратила, довольная тем, что смогла произнести слово столь непростое.

- И всегда были, сколько себя помню. Старший-то Эшби, не нынешний, а тот, который его папенька, тот по городу гулять любил. Костюмчик нацепит, рубашечку белую, тросточку возьмет. Машина у него была знатная. Из-за океана везли, да… верно, в гараже где-то стоит, не слышала, чтоб ее продавали. А встретит кого, раскланивается. О делах спрашивает… до баб, правда, охоч был. Но не так завалить, а ухаживал, цветы слал… наши-то и довольные. Не мужики, бабы, конечно… мамка моя сказывала, что и его папаша… жену, правда, не отсюда взял. Привез. Красивую, да… правда, тут ей не больно-то понравилось. Небось, думала, что станет во Фриско жить или еще где, но не в нашей глуши. Тут и койоты от тоски дохнут, что уж про красивую женщину говорить? Вот она сына выродила и все, только ее и видели…

- Это ведь давно было?

- Давно. Только ты не спеши. Такие, как Эшби, они прошлым живут. И он свою маменьку не простил. Сказывали, что она после объявилась, как деньжата закончились. То ли любовник ее бросил, то ли что-то там другое не заладилось, да скандал был… только он ее не простил. Мол, я тебе был не нужен, стало быть, и ты мне не нужна.

Этого Томас не знал. Он вообще не представлял старого Эшби молодым.