— Все кончено! Я уродина!
К моей шее приставили скальпель.
Лезвие царапало кожу в нескольких сантиментрах от яремной вены и сонной артерии. Если рука дрогнет, и шею мне все же проткнут, то будет больно, но не смертельно.
Но допускать такого не стоило!
Мы были вдвоем в моём кабинете. Ни зеркало, ни шкаф с препаратами ни кушетка на помощь не придут. За окном — московский вечер: синева, фонари, шум трамвая на Ленинском проспекте.
— Анна Витальевна, — пробормотала я, не поворачивая головы, — вы красавица. Мужчины лежат у ваших ног.
Скальпель в её руке дрогнул. Я напряглась.
— Какое мне дело до них. Мой муж уходит! — прошипела она. — Он бросает меня!
Я вздохнула. Она тоже.
Мы стояли лицом друг к другу. Я видела слезы, наполнявшие ее глаза, она в отчаянии. Уже несколько лет я работаю с ней, мы много болтали, пока я делала ей процедуры. Она долго добивалась своего Славика. Буквально сохла по нему. И вот сейчас...
Бедняжка!
— Что случилось? — спросила я.
Она не ответила сразу. Только сглотнула, и слеза скатилась по щеке — аккуратно, не размазывая дорогущий тональный крем.
— Он перестал ходить со мной по музеям и театром… — ее голос задрожал. — От него пахнет чужими духами. Вчера, когда мы ужинали в ресторане, он заявил, что я некрасивая...
— Вот козел! — вырвалось у меня.
Анна Витальевна в свои сорок с хвостиком выглядела изумительно. Фигурка отточена в спорт зале, личико ухоженное. Морщин нет – мы их убрали ботоксом, кожа гладенькая – пилинг и маски, кожа плотная – биоревитализация, все объемы сохранены – работали поставили парочку филлеров.
Мы много работали с ее лицом. Не было перебора, все выглядело естественно. Ей больше тридцати пяти и не дашь.
— Ты же знаешь, как я за ним бегала, — прошептала она. — А сегодня он сказал, что найдет себе красивей и... моложе.
Она убрала скальпель и расплакалась.
Я медленно выдохнула. Конечно, привыкла к разным выходкам пациенток, в нашу совсем даже не дешевую клинику ходят очень состоятельные люди, многие из них считают, что за деньги могут позволить себе все.
Мне приходится решать не только проблемы с внешностью, но и психологические проблемы тоже.
За окном проехала машина с включенной музыкой — басы глухо ударили по стеклопакету.
— Сделайте меня моложе и красивей! — взмолилась Анна Викторовна, усаживаясь на кушетку. — Уколите что-нибудь еще.
Я еше раз внимательно осмотрела ее лицо и шею. Но с ее последнего визита, который был ровно пять дней назад, ничего не изменилось. Колоть ее сейчас было бы преступлением. Ей следовало отдохнуть от инъекций. С ее внешностью было все в порядке. Все дело в ее Славике.
— Анна Витальевна, — сказала я тихо, — сейчас нельзя ничего колоть. Это только причинит вред вашей коже и внешности.
— Но он сказал… что я уродина. Что рядом с той девчонкой бариста я выгляжу старухой...
— Дело вовсе не в вас, и не в вашей внешности, — ответила я. — Вся проблема в вашем супруге.
Она молчала. Пальцы сжимали край кушетки, прикрытой голубой одноразовой простынкой.
— Я так старалась… — прошептала она. — Я столько сделала для наших отношений. Мы четыре раза в год летали отдыхать, я купила ему машину, полностью гардероб обновила...
Она замолчала. Пальцы всё ещё сжимали край кушетки.
— Анна Витальевна, — сказала я, — а скажите честно: он хоть раз платил за отдых или ресторан?
Я отлично знала ответ. Но сейчас настало время познакомить ее с реальностью. Она должна была ответить для самой себя.
Она задумалась, потом нахмурилась.
— Нет… Он у меня же и так все есть. А у него никак не налаживаются дела. Он должен вначале все устроить, а пока я его поддерживаю.
— Сколько лет он пытается все наладить?
Мне пришлось задать этот вопрос. К сожалению, она сама так и не поняла, что происходит в ее жизни.
— Пять лет, — тихо сказала она. — Но ему просто не везет, постоянно конкуренты обходят, сотрудники подводят.
Она замерла. Глаза расширились, кажется, что-то начала понимать. Следовало еще немного помочь ей.
— А в вашем бизнесе все идеально? Конкуренции нет? Все вам помогают? Кадры квалифицированные? Все само собой налаживается?
А рассмеялась.
— Зиночка Викторовна, что ж вы такое говорите?! — все еще смеясь спросила она. — Едва успеваю проблемы разгребать. Сроки нарушают, договоренности не соблюдают, личные проблемы норовят на работе решать. Я даже ночью вскакиваю, чтобы срочные вопросы решить.
— Значит и у вас в бизнесе проблемы есть, не только у Славика. Но вы справляетесь, ночами не спите.
Анна Витальевна захлопала глазами. Кажется, она ушла в перезагрузку. Её плечи неожиданно опустились. Губы, сжатые в тонкую линию, чуть приоткрылись, чтобы выпустить воздух.
Я очнулась от резкой боли.
— Как ты посмела, мерзавка, — меня ударили по щеке.
И снова ударили!
Что за...?
Кто-то дёргал меня за волосы так грубо, что даже в черепе звенело. Голова дергалась, зубы стучали друг об дружку, в ушах звенело.
— Очнись, уродина! — проревела в ухо женщина. — Ты думаешь, можно валяться, как мешок с картошкой, когда тебе судьбу на блюдечке подают?!
Я попыталась открыть глаза. Не получилось. Ладно, не все сразу, главное, что сознание вернулось.
В нос ударил запах гнилой соломы, дыма и чеснока. Где я?.. Клиника? Нет… Слишком холодно. Слишком сыро.
— Ты должна выполнять все мои приказы!
Меня снова встряхнули. И это помогло открыть глаза.
Вот, что забота человеческая делает!
Наконец-то я смогла оглядеться. Я находилась в унылой комнате, с холодными каменными стенами и узенькой кроватью. За окном сумерки: рассвет или закат не понятно.
Меня трясла огромная женщина в бордовом платье с вышитыми воронами по подолу. Лицо — красное, глаза — злые. На пальцах — перстни с камнями, один из них впился мне в скулу при очередном рывке.
— Слышишь?! — зарычала она. — Мельник согласен взять тебя даже с твоим лицом! Да ещё и приданного отвалит! А ты противишься?!
Она наклонилась, и я смогла рассмотреть ее лучше. Поры растянутые и закупорены, кожа вялая с обильным куперозом, морщины глубокие, лицо отечное. Морщины уже стали статическими. Под глазами дефицит жировой ткани, а вот на щеках и в нижней трети лица явный избыток жира.
Не ухаживает эта тетка за собой, от слова «совсем». Ей даже обычный пилинг с масочкой сделать, уже бы лучше выглядела. Ладно, что-то я не о том задумалась.
— Завтра он приедет. И если ты не улыбнешься ему, как положено невесте, я сама тебя в его мельницу затолкаю! Поняла?
Я молчала. Голова гудела. Щека горела.
— Тебе ясно? — тетка снова встряхнула меня. — И нечего нос воротить. Он хоть и старый, зато приданное заплатит! А ты — ни лицом, ни умом, ни манерами не вышла!
Поскольку мне очень не хотелось получить еще одну затрещину, и лишиться очередного клока волос, я решила, что надо идти на контакт с этой женщиной. А уже потом разбираться, что происходит.
— Да, я все поняла, — пробормотала я. И не узнала свой голос, он стал каким-то другим, более звонким и вместе с тем, более глубоким.
— Сделаешь как я приказала?
Меня встряхнули еще раз, для убедительности.
— Сделаю.
Наконец-то мои волосы отпустили. Сразу стало легче.
— Вот так бы и сразу! — хмыкнула она. — Потом еще спасибо скажешь. Тетка плохого не посоветует.
— Какая тетка? — я не удержалась от вопроса.
Она посмотрела на меня с удивлением.
— Ты чего чудишь? Или я тебе слишком сильно по морде заехала?
Я пожала плечами.
Это она наверняка знает, что происходит и кто она такая. А вот у меня в голове сплошная и каша и вопросы. Не знаю ничего, кроме того, что стала невестой старого мельника.
Она выпрямилась, поправила тяжёлый медальон на груди и бросила:
— Я — Натаниэла Штефан твоя родная тетушка, сестра твоей матери, прими господь ее душу, — сказала тетка.
С ней разобрались. Оставалось понять, кто я такая.
— А я ваша племянница? — спросила я. — Как меня зовут?
Тетка с сомнением глянула на меня, пытаясь сообразить издеваюсь над ней, или потрясения с затрещинами оказались слишком губительны для моего мозга.
— Ты Лукреция фон Гренвальд, дочь барона Гренвальда и моей сестры, — ответила она.
Я застонала — не от боли, а от внезапного вихря в голове. Воспоминания накатили: мой кабинет, зеркало, девушка с воспаленным лицом, протянутая рука…
Я опустила взгляд, чтобы рассмотреть себя.
Серое платье из грубого льна, пятна от сажи на рукавах, подол в соломе. На ногах — деревянные башмаки. Руки — худые, с ссадинами, ногти обломаны, а некоторые и обкусаны.
— Я не Лукреция, — прохрипела я.
— Ах, не Лукреция?! — фыркнула тётка и дала мне пощёчину. — Тогда кто же ты, костлявая ведьма? Решила поиздеваться надо мной?
Щека загорела болью. Если хочу выжить, и разобраться во всем, от этой тетки следовало избавиться, а то экзекуция будет продолжаться еще долго. А вот потом разберемся, кто из нас тетушка.
— Я все поняла, и благодарна вам за ваши мудрые слова и заботу, — поспешно сказала я. Еще одну пощечину не вытерплю. Противостоять этой тетке не могу.
— Опять издеваешься? — насторожилась тетка.
Да что же ты такая недоверчивая!
— Только неблагодарная тварь может издеваться над тем, кто искренне заботится, — сказала я. — Просто вначале я немного засмущалась от счастья. А теперь поняла, насколько выгодно будет выйти замуж за мельника. И благодарна судьбе за такой подарок.