Драконья кровь

Глава 1

Глава 1

Заведение, в котором нашла приют миссис Эшби, и вправду было достойным. О том говорила и уединенность его, и кованая узорчатая ограда, окруженная другой, живой стеной. Та была аккуратно подстрижена, но кое-где сквозь плотную зелень проглядывали тонкие ниточки вьюнка.

Милдред пришлось остановиться на подъезде.

Здесь не пахло морем. А вот скошенной травой, солнцем и горами – вполне. За воротами дорога продолжалась, правда, переодевшись из черного асфальта в белесый камень. Она разрезала зеленые лужайки того идеального вида, который, как представлялось Милдред, возможен лишь на картинке. Но нет.

Композиции из елей.

И снова живая ограда. Статуи.

Фонтан.

И голуби на крохотной площади. Старушка в инвалидном кресле. И рослая женщина за ее спиной. В руках женщины батон, куски которого она отрывает, чтобы передать старушке, а та уже крошит голубям. И те, толстые, неповоротливые, вяло толкаются, спеша урвать кусок получше.

Главный корпус лечебницы вписывался в окружающий благостный пейзаж как нельзя лучше. Колонны и те были к месту, тонкие и белые, будто сахарные.

Аромат цветов.

И бронзовые тяжелые цветочницы у входа. Пол узорчатый, выложенный кругами. Печальные мужчина старательно переступает через черные плашки камня. А за ним с некой долей снисходительности наблюдает рослая женщина.

- Добрый день, - сказала Милдред, когда взгляд женщины зацепился за нее. – Я ищу мистера Пинброка. Мы договаривались о встрече.

- Туда, - ей указали на левый коридор. – По зеленой линии.

- По черной нельзя, - добавил мужчина, замирая перед очередной плашкой. – По черной ходить – смерть бередить.

Мистер Пимброк оказался невысоким человеком вида столь обыкновенного, что это казалось почти издевательством. Мягкие черты лица. Вяловатый подбородок с куцей бородкой. Округлые щеки и пухлые губы, которые казались слишком уж яркими, будто накрашенными.

- Мне звонили, - к появлению Милдред он отнесся безо всякого восторга. – Меня предупреждали о визите. Не скажу, что рад.

- Не скажу, что я рада.

Он поморщился.

Он не любил красивых женщин, скорее всего потому, что они не обращали на него внимания ни раньше, ни сейчас. И даже успех его – а глава подобного рода клиники априори успешен – не способен был изменить сего печального факта.

- Но мне звонили. Мистер Эшби. Он ясно выразился… стало быть, вы хотите побеседовать с Лукрецией?

- Если можно.

- Я бы не рекомендовал.

Он обзавелся изумрудными запонками и привычкой ходить слегка в развалку. Он позаботился о том, чтобы движения его обрели должную неторопливость. Он собрал неплохую коллекцию булавок для галстука и часов. И даже порой проводил время у любовницы, соответствующей статусу, но не вызывавшей в душе ничего, кроме раздражения.

- Что с ней?

- То же, что и со всеми… разум человеческий сложен. И непостижим. И порой в сложности своей он дает сбой, который невозможно исправить.

Он любил свою жену, столь же невзрачную и так и не научившуюся распоряжаться прислугой. Но все одно милую.

А вот красивых женщин опасался.

- И все-таки.

- Вряд ли вы поймете…

- Я постараюсь.

- У нее шизофрения.

Мистер Пимброк удостоил Милдред снисходительного взгляда.

- Я знаю. А подробнее если? Когда она к вам попала? В каком состоянии? Как проходило лечение? Какие методы вы использовали? Был ли отклик?

Каждый новый вопрос заставлял мистера Пимброка морщиться все сильнее и сильнее пока он, наконец, не поднялся, довольно-таки резко. Он сцепил руки за спиной и сказал:

- Это врачебная тайна.

- У меня ордер имеется, - Милдред взяла его на всякий случай, искренне надеясь, что звонка Эшби будет достаточно. Но вот, пригодился. – Поэтому, будьте столь любезны, распорядитесь сделать копию истории болезни…

- Двадцать лет… чуть больше, - мистер Пимброк вернулся в свое кресло, объемное и массивное, оно должно было бы придавать солидности его фигуре, но вместо этого лишь подчеркивало общую неказистость хозяина. – Около двадцати двух или двадцати трех? Не скажу точно. Я тогда лишь появился здесь. Да, по протекции хорошего знакомого. И да, сперва всего лишь врачом. Позже… сложилось. И да, во многом стараниями мистера Эшби. Он совладелец клиники.

- Даже так?

А вот этого Милдред не знала. Интересный факт. Полезный ли? Она потом решит. И подавшись слегка вперед, она сказала:

- Я ни в чем вас не обвиняю. Более того, я представляю, насколько нелегко вам приходится. Это непростое место. И больные тоже… специфические, не говоря уже о родственниках.

Сочувствие должно быть искренним. Странно, но люди, даже напрочь лишенные эмпатического дара, остро чувствуют фальшь.

- Вы в сложном положении. И многие хотели бы занять ваше место…

Глава 2

Глава 2

…она изменилась.

Похудела. И поблекла.

Узкое личико. И глаза, в которых пряталось безумие. Инвалидное кресло, на подлокотниках которого лежат полупрозрачные ладони. Пальцы их мелко подрагивают, и смотреть на это неприятно. Но обманываться не стоит, силы в этих руках немало.

Следующую медсестру, приставленную к ней, миссис Эшби задушила.

И да, мистер Эшби выплатил семье полмиллиона. А еще столько же ушло, чтобы замять дело. Нет, расследование проводилось и выяснила, что покойная сама нарушала внутренние правила. Именно она научила миссис Эшби плести кашпо.

И приносила пряжу.

И толстую бечевку, потому что из пряжи без крючка кашпо получались некрасивыми. Она поверила истории в жестокого мужа, который запер вовсе не безумную, но надоевшую жену, в сумасшедшем доме. За что и поплатилась. Однажды во время прогулки, к тому самому искусственному озеру, которое едва не стало приютом для Эбони, плетеная петля захлестнула шею уже немолодой, но все еще слишком доверчивой мисс Пулман.

- Вы ведь знаете, что это он виноват? – любезно осведомилась миссис Эшби. – Он меня заставил отнять жизнь этой несчастной… она была хорошим человеком. И я уверена, что душа ее попадет к Богу.

Сиделка, стоявшая за инвалидным креслом, была широкоплеча и мускулиста. И форменное платье бледно-розового, какого-то на редкость тусклого цвета, не скрывало квадратных очертаний ее фигуры.

- Наедине мы вас не оставим, - сказал мистер Пимброк, хмурясь. – Вы ведь понимаете…

…миссис Эшби еще трижды нападала на сопровождающих, всякий раз умудряясь ранить. А мистер Эшби извинялся и доставал чековую книжку. Любил ли он жену, сказать сложно. Но обходилась она ему недешево.

- Добрый день, - сказала Милдред, пытаясь зацепить эмоции женщины, которая смотрела на нее светлым и чистым взглядом истинного безумца. Впрочем, один взмах ресниц и в светлых глазах ее появилась печаль.

- Добрый.

Голос тихий, нежный.

И трясущаяся рука касается губ.

- Вы кто?

Удивление. И легчайшая настороженность. Впрочем, насквозь фальшивая. Она – оболочка, под которой прячется что-то иного толка, мутное, тревожное.

- Меня зовут Милдред. И я хотела бы поговорить с вами.

- О чем?

- О вашем сыне.

Она и вправду научилась справляться с яростью. Вспышка была короткой и на лице Лукреции не отразилась. Напротив, губы ее растянулись в улыбке.

- Вы наконец-то поняли, да?

- Что?

- Кто истинно ненормальный… не надо, Томми, она пришла ко мне. Пришла, чтобы выслушать мою историю. Всерьез. Без того, чтобы сказать, вот сидит ненормальная, словам которой нельзя верить.

Речь миссис Эшби была спокойна.

- Не обращайте на него внимания. Он привык, что его окружают безумцы.

- А вы не безумны?

- Все мы в какой-то мере безумны, - довольно уклончиво ответила миссис Эшби. – Камилла, девочка моя, ты будешь слушать? Конечно, будешь. Камилла здесь не так давно, всего пятый год. Еще не успела очерстветь душой.

- Но она знает, на что вы способны, - с неудовольствием заметил мистер Пимброк.

- Ах, никто из нас до конца не знает, на что способен… и да, я знаю, о чем вы… те женщины собирались меня убить.

- Зачем?

- Им приказали. Я не держу на них зла. Но мне пришлось защищаться. Это ведь нормально, защищать себя, правда? Вот я и пыталась. Как умела.

Последняя сестра милосердия вынуждена была восстанавливать лицо, после того, как почтенная миссис Эшби вцепилась в щеку и не разжимала зубы, пока не выдрала кусок плоти.

- Кто осудит человека, спасающего свою жизнь? – она прижала хрупкие полупрозрачные руки к груди. И нервно дернулась, будто левую половину ее тела свело судорогой.

А платье на ней было без пуговиц.

- Расскажите мне все, - попросила Милдред. – И может, я смогу вам помочь?

- Мне уже не поможешь. Но тем девочкам, которые умирают, вполне можно… вы знаете, он показался мне чудесным человеком.

- Кто?

- Станислав. Конечно, имя странноватое, есть в нем что-то такое, плебейское до крайности. Чуждое, я бы сказала. Как можно назвать ребенка Станиславом? Или Николасом? Я хотела дочь, но родился мальчик, и его назвали Николасом. Ужасно!

- Сочувствую.

- Не сочувствуешь. Не считай меня дурой, - эта вспышка заставила миссис Эшби привстать, и молчаливая Камилла возложила руку на худенькое плечо безумицы. – Я прекрасно вижу, что ты мне не веришь… никто никогда не верил. Господи, да я сама до последнего не верила. Скажи, вы всех нашли? Знаешь, Драконий берег – это одно огромное древнее кладбище, где люди смешались с драконами.

Бред, но…

Место не просто закрыто от мира, оно изолировано. Тогда о каких девушках идет речь? Или… место местом, а люди людьми, даже столь молчаливые с виду. Могли ли сюда проникнуть сплетни внешнего мира?

Глава 3

Глава 3

Старый приятель выглядел помятым. Он щурился, тер переносицу и мотал головой, будто мух отгоняя. Мух в забегаловке и вправду хватало. Они гудели, кружились под потолком, садились на серые от пыли окна. Ползали по липким столам.

И порой забирались в тарелки.

Впрочем, народ здесь собрался простой и к мухам привычный.

- Может, куда еще сходим? – Лука осторожно коснулся вилки, которая  даже с виду была липкой.

- Снобом стал?

- Вроде того. А ты?

- А я не стал, - Дилан осклабился. – Я, мой друг, человек простой.

В мятом сером пиджаке, наброшенном поверх мятой серой рубашки. Легкая небритость. Красные глаза. И запах дорогой туалетной воды.

- Для кого представление?

- Да так… есть тут один, - Дилан смахнул муху, которая медленно ползла по гамбургеру. Тот выглядел в достаточной мере заветренным, чтобы Лука отказался от мысли перекусить. – Решил, что уж больно хорошее у меня место, самому такое надо. Вот скажи, какого хрена молодняк вечно в начальство прется? Думает, что в моем кабинете медом намазано? Да я хоть завтра… сидишь целый день, над бумажками чахнешь, голову ломаешь, какую дыру теми грошами, что нам из бюджета выделены, заткнуть. Людей не хватает. Адвокатишки у клиентов землю роют, гонорарчики отрабатывая. Ребята злятся. Прокуратора тоже лютует, мол, виноваты, если на доследовани. Судьи через одного входят в положение хороших оступившихся ребят…

Дилан махнул рукой.

- На земле как-то оно проще было, понятней, что ли…

- Зачем позвал.

- Слух пошел, что вы моего парня нашли.

- Какого?

- Вихо.

- Твоего? – Лука подобрался. И даже грязноватую тарелку поближе подвинул. Нет, есть это он не станет. Прошли те времена, когда он и сухому хлебу рад был, а в такой вот забегаловке подрабатывал.

- Официально он нам никто… то есть, имелся у нас сотрудник, но имя другое. И сам понимаешь, закрытый файл. Нужен был кто-то чистый, если проверить захотят.

Дилан вздохнул.

И отломав кусок булки – а ломалась она с треском – сунул в рот. Жевал он медленно, всецело сосредоточившись на процессе.

- Тогда, помнится, все было куда как менее прилично. Это сейчас бандюки чуть что за широкие адвокатские плечи прячутся, а тогда… ножик в руку и ищи потом. Жертва ограбления. Или просто пьяной драки, в которой даже виноватого найдут, но разве оно легче станет? А кто-то вообще пропадал и с концами, это аккурат года три назад, когда колумбийцы пришли. Безумные ребята. Но их местные хорошо проредили и к порядку призвали.

Лука приподнял булку.

Вялый лист салата, явно видавший лучшие дни. Сизый огурец, который начал расползаться. И мягкая котлета с дырой в середине, точно пальцем проткнули. Соус лежал плотными комочками и с виду был твердым.

- Да ешь уже, тоже мне… цаца.

- Цаца, - Лука потер кончик носа. Надо будет шоколадный  торт купить.

Ей понравится.

Она шоколад любит. Или… сочтет, что Лука нарушил тот молчаливый договор, который возник между ними? Торт – это слишком уж личное.

Или нет? Приедет наверняка уставшей, выложится до капли. И вообще не стоило отпускать ее одну. Или стоило? Милдред не из тех, кто готов подчиняться.

- Вон, видишь… в углу сидит, пытается  не смотреть. Это Тедди, мелкая шестерка у «Боевых котов». Коты, мать его, бизоны, тигры… хоть бы раз назвали себя баранами, какими по сути и являются. Тедди приглядывает за мной, собирает факты.

- Какие?

- Неумеренного пьянства. Злоупотребления. Проституток вот пытались подсунуть…

- А ты?

- А я был слишком пьян, чтобы воспользоваться, - Дилан широко осклабился. – А еще я играю. И проигрываю. Много… скоро, думаю, подойдут с предложением.

- А говоришь, жизнь скучная.

- Скучная. Разве ж это веселье? Все под колпаком… помнишь, раньше? В Нью-Йорке еще? Когда нас на складах зажали. Пули свистят… - Дилан прикрыл глаза и вид у него сделался довольный.

- Свистят, - Лука потер плечо. Одна и присвистела. Чуть бы ниже, и все. А так, месяцок в больничке, полгода реабилитации, потому как нерв задет, а они и с целительским присмотром восстанавливаются туго.

- Парня мы в университете зацепили. Была там одна история… предлагали ему заняться распространением. А он к нам пришел. Сам. Толковый был…

- Ты про Вихо Саммерса? Точно?

- А то… уникум… знаешь, к этому делу ведь тоже талант нужен. А у него был. Сперва я хотел зацепить рыбешку повыше. Дурь и студенты, это то же самое, что булка и масло, друг без друга никак. Но одно дело, когда там травка безобидная, а другое, когда серьезные мозголомы проскакивают. И ведь явно, что кто-то из преподавательского состава крышевал, уж больно нагло себя ребятишки вели. Вот я и предложил пареньку дельце. А он и согласился.

Дилан подпер щеку кулаком и вздохнул тоскливо.

Глава 4

Глава 4

Братец за годы изменился. Куда подевался мальчишка со шрамом над бровью и кучерявыми волосами, которые его несказанно злили этой своей девчачьей кучерявостью. Как-то он, добравшись до мамкиной корзинки с рукоделием, вытащил ножницы и постригся.

Крику было.

Досталось почему-то Томасу. Старший. Не уследил. А он, если подумать, всего-то на полтора года и старше. И дела свои имелись. И вообще…

- Привет, Даг, - сказал Томас и руку протянул, которую Даг принял осторожно, будто боясь раздавить. У самого-то лапы огромные, кожа задубела, покрылась сеткой черных шрамов.

- Привет, стало быть, - прогудел Даг, правда, не слишком радостно.

Когда все разладилось?

Когда Томас уехал, а Даг остался, единственный из троих, этакой последней надеждой папашки обзавестись, наконец, правильным наследником.

Даг был рад.

Он всегда стремился вылезть вперед. И дико обижался, когда его на охоту не брали. Но ведь после отъезда Томаса должны были бы взять? Или нет?

Кудрявые волосы поредели. И лысина, проклюнувшись на макушке, расползалась этаким уродливым пятном, будто плесень, право слово. Округлое лицо утратило детскую припухлость, зато обзавелось взрослой щетиной и отвисшими щеками.

Волосатые руки.

Клетчатая рубашка, будто оставшаяся с тех давних времен. Помнится, отец такие любил. Джинсы. И старый ремень.

- Неплохо выглядишь, братишка, - примиряюще сказал Томас.

Если кто и может знать, что случилось той ночью, это Даг. Он всегда любил подсматривать. Вечно следом ходил и ныл. Порой жаловался родителям.

И тогда Томасу прилетало.

- И ты ничего, - Даг плюхнулся на стул. – Пить будешь?

- Воздержусь.

- Брезгуешь?

- Голова болит, - почти не соврал Томас. Голова и вправду болела. Когда сильнее, когда слабее.  Сейчас вот боль отступила, превратившись в тень самое себя.  Но пить ему настоятельно не рекомендовали. А прибывший из Тампески менталист сказал, что Томасу следует в церковь заглянуть.

Помолиться.

И вообще, он может считать, что во второй раз родился.

В третий. Томас точно это знал, но спроси кто, почему, не ответил бы. На счастье его никто подобным вопросом не задавался.

Даг махнул рукой.

- Пива… чистюля. Совсем нас позабыл.

- Прости. Дела.

- Ага, - сказано это было так, что стало понятно: в существование этих самых абстрактных дел Даг не верит. И правильно делает. Томас и сам не мог бы сказать, отчего он столь упорно избегает появляться в городе. Даже когда случался отпуск, Томас предпочитал проводить его где угодно, только не дома. И причины находил веские, как ему казалось.

Теперь эти причины казались смешными.

- Я по делу, - задушевной беседы не получится. Но Томас должен спросить. – Помнишь Берта?

- Ага.

Даг одним глотком ополовинил бутылку.

- И ту ночь, когда… его не стало.

- Когда ты его пришиб.

- Что?

- Мамка велела молчать, - Даг вытащил из кармана отцовский портсигар и постучал им по стойке, нарочно привлекая внимание. – Но мамки нет. И папашка спился… знаешь, как он меня драл?

- Знаю, меня он тоже драл.

- Но не в пьяном угаре. Ты уехал и все. Забыл. Будто и не жил здесь.

- Ты на это обижаешься?

- Я? – Даг откинул крышку и вытащил мятую папиросу. Курили в баре много и всегда, и сигаретный дым, собираясь под низким потолком, красил его в серый цвет. Ближе к полуночи дыма станет так много, что старенькая вентиляция окончательно им захлебнется. Он спустится к полу, прикрывая разноцветные осколки. Он поднимется и укроет раздолбанные мишени, в которых время  от времени застревали дротики. Он пропитает одежду и волосы людей, здесь собравшихся.

- Я не обижаюсь. Чай, не дитё. Я говорю, что из-за тебя все разладилось. После той самой ночи…

- Я ее не помню.

- Что, совсем? – вялый интерес и недоверие.

- Совсем. Я даже не помню, что к Эшби заглядывал накануне. К ним пошел, увидел дом и поплыл. Сказали, что блок стоял.

Врать брату смысла не было, тем паче информация была не так, чтобы закрытой.

- Он слез, но память порушил. И теперь я разобраться хочу, что там случилось.

- А хрен его знает, что там случилось,, - меланхолично отозвался Даг. – Вы ж меня не взяли. Я просил, а вы не взяли… вечно вдвоем. Я помню.

Он допил пиво и махнул рукой, призывая новую бутылку, которая появилась во мгновение ока.

- Я хотел в окно вылезти. Даже пригрозить думал, что все расскажу, только заснул. Ждал, ждал и заснул. Случается с детьми… выбегался накануне. Проснулся уже от голосов.

Глава 5

Глава 5

Томаса я нашла на заднем дворе забегаловки, в которую любил заглядывать Билли. Да что там, любил, в последние месяцы он проводил там и дни, и ночи, высаживая те крохи денег, до которых получалось дотянуться.

Хуже всего, что ему давали в долг. Пятерку. И десятку. И даже пятьдесят, зная, что я отдам. Я ведь должна отдавать долги чести, плевать, что чужие.

- Пил? – поинтересовалась я, спрятав руки за спину.

Хотелось вцепиться в волосы этого придурка, которому бы лежать тихонько, надеясь, что последствий от ковыряния в мозгах не будет, а он по барам шляется.

- Нет.

- Врешь.

- Глоток пива. На редкость поганое.

- А то, - я плюхнулась рядом. – Другого здесь нет. Подозреваю, что его тут и варят… или не тут, а там, пустыня большая.

Луна ныне почти вошла в тело, вон, в боках раздалась, краснотой налилась, не предвещая ничего хорошего.

- Я с братом говорил, - признался Томас, ковыряясь в ухе. – Он сказал, что это я Берта убил.

- Вот так прямо и сказал?

- Прямо.

- А ты?

- А я ничего не помню. То есть помню. Только не уверен, что это действительно память, а не игра воображения. Еще сказал, что Ник с ним разговаривал после той истории, когда тебе косу обрезали.

Надо же.

Я не знала. И теперь обрадовалась, как-то совершенно по-детски. Значит, ему было не все равно… но он же был в отъезде? Или нет? Нет, был в отъезде, это точно, но… возвращался?

У него ведь случались каникулы.

Праздники.

И в теории Ник мог бы наведаться, но… почему я не знала? Он не желал встреч?

- Тоже что-то вспомнила? – светским тоном поинтересовался Томас.

- Вроде того. Его здесь не было. Он учился. И приезжал редко. А когда приезжал, отправлял мне приглашение. На ужин. И мы ужинали в его треклятом огромном доме… на день Благодарения. И еще на Рождество. И весной тоже. Но когда приключилась эта хрень, его здесь не должно было быть.

И я знаю, о чем говорю, потому что… потому что каждый приезд Ника был событием.

- Почему он не сказал?

Зря спрашиваю, откуда Томасу знать. Но он пожимает плечами и говорит:

- Может, не хотел ставить тебя в неловкое положение?

Хорошая теория. Мне нравится.

- Пройдемся? – сидеть невыносимо. И я встаю. Томас тоже поднимается, замирает на мгновенье, будто пытаясь справиться со слабостью. Во мне даже совесть просыпается.

Ненадолго.

Но тотчас замолкает. Я ведь не настаиваю. Я просто предлагаю, а уже его дело, принимать предложение или нет. И вообще, он уже большой парень, сам должен думать, что и как.

- Знаешь, ощущение такое, будто я не уезжал, - он сунул руки в карманы просторной кожанки. – Ничего не изменилось. Даже люди не сильно постарели.

- Ага.

Я не уезжала, но пожалуй, была согласна с тем, что в нашей дыре время тянется медленно. День за днем. И еще день.

- Мне бы домой, - я не боялась возвращаться.

Еще чего.

Теперь, когда Билли точно мертв, бояться некого.

- Уверена?

- Не знаю, - я пнула плоский камень. Маму эта моя привычка раздавать пинки камням весьма раздражала. – А куда еще?

- Эшби?

- Вы друг друга интересуете, - хмыкнула я. – Скоро ревновать начну.

- Кого и к кому?

Следующий камень сдвинулся с места. А мне подумалось, что это и вправду по-детски, идти, спрятав руку за спину, чтобы тот, кто рядом, не вздумал прикоснуться к ней.

А он и не думает.

У него свои заботы. И кровь из носу не идет, но Томас все равно им шмыгает.

- Спрашивал?

- А сам как думаешь?

- С тобой всегда было непросто.

- С чего бы? – я вполне искренне возмутилась. Может, я и не была примерной девочкой, которая умеет красиво приседать, взявшись за подол платьица, но чтобы сложно…

- Ты на меня внимания не обращала, - пожаловался Томас и, глянув искоса, тоже пнул камень. – Я пытался привлечь…

- Это когда книжкой по голове шандарахнул? Или когда клей на стул пролил?

- Я клей не лил!

- А кто тогда?

- Понятия не имею, - он сорвал сухую травинку и протянул мне. – А за книжку извини. Дураком был…

…хотелось ответить, что и остался, но неожиданно для себя я эту травинку приняла. И даже присела отведя полы куртки. Прекрасная леди.

Не выдержала и фыркнула.

И Томас фыркнул.

Расхохотались мы одновременно.