Душа

От Автора

Все события и персонажи вымышлены. Любое сходство с реальными событиями случайно.

Глава 1

Один мудрый человек сказал как-то, что «если двоим суждено быть вместе, то не важно сколько преград и разлук встретится на их пути, потому что судьба всё равно соединит их». Не знаю, как вы, а я верю в истинность этого высказывания. Точнее, верила… И дело ни в том, что я в чём-то разочаровалась или меня кто-то обманул, просто… Просто девушка, что лежит в гробу, обитом ярко-розовым шёлком, я.

Я умерла четыре дня назад, на пешеходном переходе между улицами Красноармейская и Братьев Райт. Меня сбил чёрный BMW, за рулём которого находился семнадцатилетний парнишка. Он взялся непонятно откуда и вылетел на «красный» на скорости, как стало известно позднее, около ста двадцати километров в час. Я заметила его в последние доли секунды. Боли не было – только удар. Меня отбросило метров на двадцать вперёд, и я, кажется, даже упала, но потом спустя мгновение вновь оказалась на ногах. Повинуясь неведомой силе, я повернула голову и увидела его и машину. Бампер был изрядно помят, а мальчишка, спрыгнув на асфальт, дрожащими пальцами пытался вытащить из кармана последнюю модель айфона, но выходило у него скверно. Коренастый, темноволосый, отрастивший непонятно для чего-то бороду, которая совершенно ему не шла. Подбородок у него трясся, а нужный номер в списке контактов никак не хотел нажиматься. Несколько людей, прогуливающихся неподалёку, стали зачем-то снимать его на свои телефоны. Один пожилой мужчина даже рискнул подойти ближе, но почему-то ближе ко мне. А потом я опустила глаза…

Вас когда-нибудь обливали ледяной водой из ведра? Если да, то вы, наверняка, поймёте, что я почувствовала. Я стояла и смотрела на себя, на своё распростёртое по асфальту тело, замершее в луже крови. Честно говоря, я не понимала, что происходит. Голова шла кругом, и я зажала рот рукой, чтобы не закричать. Как можно быть распластанной по земле и стоять на своих двоих одновременно? Только если, только если…

Подошедший седоволосый мужчина присел на корточки и приложил к моей шее два пальца. Отчего-то мне вспомнилась девушка из фильма «Между небом и землёй», которую сыграла Риз Уизерспун. Она чувствовала все прикосновения к своему телу. Она чувствовала, а я – нет. Чувствовала, потому что находилась в коме, по всей вероятности, мне повезло меньше…

– Пульса нет, – озвучил мой «приговор» седоволосый. – Кто-нибудь вызовите «скорую». Я без телефона.

– Уже вызвали, – ответила женщина, стоявшая ближе всех. – Молоденькая совсем. Лет семнадцать, наверное. Поди и школу не закончила.

– Сейчас посмотрим.

Седоволосый начал рыться в моей сумке, извлекая оттуда паспорт, зачётную книжку, студенческий билет и телефон. Видимо, он пытался установить мою личность и решил сообщить об аварии ближайшим родственникам.

– Девятнадцать. Иванова Наталья Николаевна, – произнёс он, рассматривая мои документы. – Студентка. Закончила второй курс факультета иностранных языков. Отличница.

– Родителям звонить надо.

– А что им скажешь? Куда её повезут?

– В пятую.

– А почему не в третью?

Советы местных зевак сыпались на седоволосого один за другим, но он лишь отстранённо покачивал головой, пытаясь разобраться со списком контактов на моём видавшем виды телефоне. В тот момент я даже обрадовалась, что отключила блокировку, иначе бы ему пришлось совсем туго. Впрочем, мне и скрывать-то нечего. В соцсетях не зарегистрирована, с сомнительными личностями дел не имею. Точнее, не имела… Я вздохнула и вновь уставилась на мужчину, который продолжал изучать имена последних звонивших мне.

В конце концов до меня дошло, что именно он ищет. Точнее, кого. Маму. И никак не может найти. Не может, потому что её попросту там нет…

Мама умерла, когда мне было четыре, и, если честно, я всегда винила в её смерти себя. Они с отцом поженились рано, ещё студентами. Он историк, она филолог, оба – потомственные учителя. Мама с детства мечтала о большой семье, но её мечта никак не хотела сбываться. Каждая новая беременность заканчивалась выкидышем. Родители прождали меня больше пятнадцати лет, объездили все святые места, которые только были в России, поставили кучу свечек и таки вымолили меня у Бога. Я родилась, когда маме шёл уже тридцать девятый год. Беременность и роды дались ей трудно, пришлось многим пожертвовать, в том числе, и здоровьем, которое и без того было уже давно расшатано. И всё же мама смеялась, смеялась до самого последнего дня. У неё была потрясающая по красоте улыбка и на редкость мягкие, всегда чем-то вкусным пахнущие волосы.

– Позвоните папе, – взмолилась я, обратившись к мужчине, но он не услышал. Развернулся, словно хотел отогнать назойливую муху, посмотрел назад, но меня не заметил. – Позвоните папе или Ромке, – закричала я, обратившись уже к толпе, – хотя нет, Ромке нельзя: он на дежурстве. Пожалуйста, хоть кто-нибудь! Хоть кто-нибудь…

Ветер разбросал мои слова по воздуху. Никто не шелохнулся, даже ухом не повёл. Я сделала шаг вперёд и оказалась нос к носу с женщиной, которая вызвала «скорую». Набравшись смелости, я коснулась её плеча. Женщина поёжилась, будто к её коже приложили кусок льда, отряхнула плечо и отошла. Её пальцы прошли сквозь мою ладонь.

Я стала никем. Стала бестелесным призраком, которого никто не видит, не слышит и не замечает.

– У неё тут всё Ромка какой-то да отец.

– Значит, отцу звоните. Лишь бы не алкоголиком оказался.

– А что сказать? – Седоволосый замер, глядя на контакт «Папа» в моём телефоне.

– А что тут скажешь? – пожала плечами женщина, которой я едва не коснулась. – Правду!

Мужчина нажал на кнопку вызова. Я прислушалась к гудкам и вдруг представила папу, склонившегося над личными делами своих учеников. Завтра должен был начаться его отпуск.

– Наташа? – Голос у папы был уставший. – Как последний экзамен? Трудно было? Помню, эта Камелавкина твоей матери немало нервов попортила, но всё же законную пятёрку поставила. Наташа, ты меня слышишь?

– Добрый день, – седоволосый откашлялся. – Это не Наташа. Я Георгий. Простите, я не знаю, как зовут Вас, но… Вашу дочь сбила машина на пешеходном переходе между улицами Братьев Райт и Красноармейская. «Скорую» вызвали. Наверное, её повезут в пятую. Или в третью…

Глава 2

Мои поминки проходили в столовой напротив городской ярмарки, там же, где три месяца назад мы с Ромкой играли свадьбу, а ещё за полгода до этого моя свекровь, Оксана Леонидовна, праздновала свой юбилей. «Да, всё здесь, – с грустной улыбкой сообщила она кому-то из родственников, кивнув в сторону пластиковой двери, – все горести и радости отмечаем в одном месте».

На самом деле правда выглядела куда прозаичнее. С деньгами дело обстояло плохо, а в этой столовой три шкуры за обслуживание не драли, да и еда была вполне неплохого качества. «Всё как тогда, – подумала я, разглядывая стены, – только зал теперь маленький и без украшений».

Сами похороны организовывала опять же Оксана Леонидовна. У папы с Ромкой на это сил не было. Именно она договорилась с агентством, заказала гроб, венки, столовую, службу в церкви и даже сумела выбить место на кладбище рядом с могилой моей мамы. Порой мне казалось, что эта энергичная, моложавая женщина может договориться с самим чёртом, если того требуют обстоятельства. Меня обрядили в длинное белое платье, напоминающее свадебное, зачесали волосы назад и «прибрали» лицо. Пожалуй, никогда в жизни я не казалась себе такой красоткой, как в день собственных похорон.

Папа крепко сжимал руки Оксаны Леонидовны и беспрестанно благодарил за участие. Ромка как обычно стоял в самом дальнем углу и безмолвно созерцал происходящее. За последние четыре дня он лишь единожды появился дома. Перед самыми похоронами принял душ, закинул в рот зачерствевший кусок батона, нацепил строгий чёрный костюм, который надевал на свадьбу, а затем сел в автобус, который останавливался рядом с моргом. Всё это время я надеялась, что он вернётся в нашу квартиру, заснёт на нашей кровати и будет ужинать за нашим столом, но он словно специально слонялся по улицам, а утром возвращался в больницу, падал на один из железных стульев, похожих на вокзальные, и либо прикрывал глаза, либо таращился в одну и ту же точку на потолке. Обычно я сидела рядом, а когда Ромка задрёмывал, навещала папу. Странное мы, должно быть, представляли зрелище. Высокий, щуплый парень в капюшоне со стеклянным взглядом и девушка, от которой остался только бестелесный дух.

Отцу было не лучше, но он хотя бы разговаривал. Обзвонил моих школьных и университетских подруг, на всякий случай сообщил о моей смерти тётке с области, хотя и знал, что она не приедет, выбрал церковь для заупокойной службы. Он часто держался за поясницу и с трудом переставлял ноги, и я видела, как трудно ему стало подниматься по лестнице. Неужели на нервной почве артрит обострился? Оксана Леонидовна всё чаще смотрела на него с жалостью, просила отдохнуть и обещала, что сделает всё сама.

На третий день сидения с Ромкой я начала задумываться о том, что ждёт меня дальше. Что вообще происходит с душой человека после того, как он умер? Неужели все так и бродят в мире живых до скончания века? Или есть какой-то другой мир? Рай, ад, чистилище? И где они тогда?

В последнюю ночь перед похоронами я набралась смелости и попросила Савву рассказать мне о призраках. Порой мы встречались на улице. Его как магнитом притягивало к месту, где происходила очередная авария, даже, если жертвами становились только капот и бампер. В ту ночь он нашёл меня сам. Я почему-то подумала, что он соскучился, а потому решила задать вопрос, который мучил меня уже не один день.

– Призраков много, – нарочито растягивая слова, начал рассказывать Савва. – Кто-то десятилетиями живёт среди людей и не может уйти. Кто-то не хочет. Чаще всего незавершённые дела притягивают душу к земле, но, если дело удаётся доделать, то душа способна увидеть свет и уйти в мир покоя.

– Ты видел свет?

– Видел, – на мгновение Савва затих, – но мне и здесь неплохо. В мире живых куда интереснее. А ещё машины… Эти людишки до того смешно визжат, когда поцарапают их «малышку». Особенно мне нравится смотреть на богачей.

– Но во время аварий гибнут люди.

– Ага, знаю. Сам из таких. А вообще мне уходить нельзя: хочу поглядеть, как сдохнет рыжий бородач. Ничего, уже недолго осталось. А уж когда мы встретимся…

Савва продолжал говорить, но я больше его не слушала. Что-то подсказывало мне, что рыжим бородачом он называл водителя автобуса, который по неосторожности сбил его. Савва не мог уйти, потому что жаждал увидеть смерть того человека. Мальчишку Нестерова к земле приковали злоба, ненависть и жажда мести. Меня же на ней держали совершенно противоположные чувства.

Я не могла оставить ни Ромку, ни папу. Я боялась за них, боялась, что они не выдержат и сломаются окончательно. Один молчал, другой качал головой, словно не мог поверить в происходящее. Оксана Леонидовна сообщала всем и каждому, что они оба держатся молодцом. Я не разделяла её мнения, особенно в тот момент, когда в церкви ей пришлось вырвать мою ладонь из рук отца и подтолкнуть к гробу Ромку.

Поездка на кладбище вышла отвратительной. Попав в пробку, мы плелись как черепахи и постоянно останавливались. Мою университетскую подругу Юлю вырвало. Я не чувствовала, что в салоне душно, но кто-то постоянно жаловался на это. Начало июля выдалось жарким, и будь я жива, то, скорее всего, бы тоже показывала всем содержание своего желудка. Что ж, вот и нашлись положительные моменты в «жизни» призрака…

Гроб заколотили ещё в церкви, и большинство пришедших проводить меня старались не смотреть на моё лицо. Они словно испытывали стыд. Стыд за то, что были живы, а я – нет. На кладбище дело обстояло проще. Могилу вырыли заранее, гроб опустили быстро, один из копальщиков пробубнил куда-то в сторону: «А теперь бросьте каждый по горсти земли». После сказанных слов Ромка словно очнулся от долгого сна. Его взгляд наконец-то стал ясным. Выбрав один из больших комков, он подошёл слишком близко к краю могилы и едва не потерял равновесие. Кто-то в самый последний момент успел ухватить его за пиджак и с силой потянул на себя. Повернув голову, я заметила наманикюренные пальчики Лены Буруновой, нашей бывшей одноклассницы. Она всегда засматривалась на Ромку и отчего-то даже считала, что я отбила его у неё. На самом деле они никогда не были вместе, ну либо я об этом не знала. С Леной мы не встречались два года, с самого выпускного, а от того мне показалось странным видеть её на своих похоронах. В груди кольнуло. Неужели ради Ромки пришла? Вон как снисходительно улыбается.

Глава 3

Мы поженились шестнадцатого апреля, в пятницу. Весна в этом году выдалась тёплой, снег растаял быстро, а в день свадьбы распогодилось настолько, что палантин понадобился мне только ближе к одиннадцати вечера, когда весёлые и пьяные гости высыпали на улицу, чтобы поглядеть, как мы с Ромкой запускаем в небо праздничные шарики и укатываем домой на «собственном лимузине». На самом деле никакого лимузина не было: была обычная отцовская «Лада», которую мы с подружками украшали вчерашним вечером. До машины я шла, с трудом переставляя ноги. Ступни от неразношенных туфель болели страшно – я радовалась только тому, что послушала свекровь и выбрала невысокий, удобный каблук, отказавшись от острой «шпильки». В нескольких метрах от машины Ромка подхватил меня на руки и под радостные возгласы гостей посадил на заднее сиденье. За рулём сидел как обычно трезвый папа, он опустил стекло, и до меня успели долететь последние поздравления друзей и родственников. По традиции они желали нам долгой и счастливой семейной жизни.

В машине мы ехали, тесно прижавшись друг к другу. Я без конца разглядывала правую руку, любуясь обручальным кольцом. Простым, тонким и без всяких бриллиантов. Говорили мы мало, возможно, стеснялись папу, а может, просто хотели насладиться этим вечером и молчаливой близостью друг друга. Я не заметила, как опустила голову на Ромкино плечо. Усталость валила с ног. День начался рано, свадебная кутерьма не отпускала ни на минуту: причёска, макияж, выкуп, ЗАГС, прогулка и, наконец, банкет, на котором нам даже поесть толком не дали. И все же я не могла сказать, что не была довольна. Я с детства мечтала о платье как у принцессы, танце молодожёнов и ресторане с расписным потолком. Папа и Ромка сделали мою мечту явью. Сама по себе свадьба вышла довольно скромной, но это не мешало мне чувствовать себя героиней волшебной сказки.

Музыка из приёмника отца убаюкивала, веки наливались свинцом, и я, видимо, начала дремать как раз в тот момент, когда машина затормозила у подъезда нашего дома. В лучших традициях любовных романов Ромка понёс меня по лестнице на руках. Папа придерживал двери и усмехался в усы, радуясь тому, что квартира находится на втором этаже. Входную дверь Ромка открывал сам, забрав из моих рук ключ, который я с трудом нашарила в своей сумке. Папа пожелал нам спокойной ночи и сжал мои пальцы. В тёмный коридор мы с Ромкой зашли только вдвоём.

Я до сих пор помню, как сильно билось моё сердце. Оно почему-то напомнило мне воробья, нечаянно угодившего в клетку. Странное сравнение, не правда ли, особенно, если учесть то, что я была безумно влюблена и не менее безумно счастлива?

Ромка не спеша прошёл в комнату, снял пиджак и повесил его на спинку стула. Я скинула туфли и провела ладонью по ноющим ступням, а затем несмело шагнула к окну и тщательно задёрнула занавески. Руки мучительно хотели что-то делать, а голова кружилась от осознания того, что может последовать за этим желанием. Здесь, в нашей квартире, мы впервые были наедине. Нет, конечно, мы не раз заходили сюда, делали генеральную уборку, раскладывали вещи, нужные на первое время, расставляли мебель, но с нами всегда кто-то был. То папа, то Оксана Леонидовна, то мои подружки, то его друзья – нас не оставляли вдвоём ни на минуту, и вот сейчас, в этот самый момент, мы были совершенно одни.

Ромка смотрел так, что я едва могла дышать. До чего же странно желать своего мужа и бояться этого одновременно.

– Кто первый в душ? – сказала я, чувствуя, что щёки краснеют.

– Иди первой, если хочешь.

Ромка улыбнулся и, присев на край кровати, взял в руки пульт. На полочках в коридоре я отыскала тапочки и побрела в ванную, лишь у порога осознав, что сама никогда и ни за что не развяжу туго завязанный корсет. Прикусив губу, я позвала Ромку. Когда его пальцы коснулись моей спины, по коже прошёл удивительный трепет. Я чувствовала такое и раньше, но сейчас эти ощущения казались острее, тоньше и ближе.

– Спасибо, дальше справлюсь сама, – прошептала я, боясь повернуться, и тут же мысленно назвала себя идиоткой. Какой смысл держать платье, если через несколько минут, он всё равно увидит меня голой?

Почесав нос, я забралась в ванную. Тёплые струи вместе с мылом смывали с моего лица тонны косметики, лака для волос и пота. Я подставляла под воду голову и тщательно распутывала склеенные пряди. Закончив с волосами, намылила мочалку и обдала густой пеной тело. Спать захотелось ещё сильней. Смыв гель для душа, я завернулась в полотенце и только тогда поняла, что не взяла с собой в ванную ни халата, ни ночной рубашки. Вдохнув воздух через нос и хорошенько ударив себя по лбу, я наконец вышла из ванной.

Когда я приблизилась к Ромке, ладони вспотели. Он встал с дивана, расправил мои мокрые волосы по плечам и приподнял за подбородок. Я старалась смотреть только в его глаза, любовалась длинными, изогнутыми ресницами, а потом незаметно потянулась к губам. Он рассмеялся и осторожно чмокнул меня в нос:

– Классное полотенце!

К моему смущению добавилась лёгкая обида.

– Я забыла всё, что готовила, а выйти голой мне бы никогда не позволило воспитание.

Он засмеялся ещё громче и крепко прижал меня к себе. Запах одеколона, приятно пахнущего мускатом, до конца не выветрился, и я упоением уткнулась носом в Ромкину шею.

– Устала? – прошептал он, чмокнув меня в макушку.

– Ага, – качнула я головой, не разжимая объятий. – Сегодня выдался суматошный день.

Слегка отодвинувшись, он вновь приподнял мой подбородок и аккуратно очертил большим пальцем контур губ. В то принадлежащее только нам двоим мгновение его темно-карие глаза приобрели оттенок жидкого золота. Замечтавшись, я приблизила к нему свой нос и неожиданно широко зевнула.

Он усмехнулся.

– День сегодня и правда сумасшедший, так что необязательно заниматься любовью прямо сейчас. Мы слишком долго этого ждали. Обидно будет кувыркнуться наспех, из последних сил, только ради того, чтобы отдать честь традициям.

Глава 4

Знаете, когда я была маленькой и ещё не училась в школе, то больше всего любила смотреть на звёзды. Новогодние праздники и папин отпуск мы почти всегда проводили в деревне у тёти, и, когда никто не видел, я забиралась на крышу сарая и принималась считать эти крохотные белые жемчужинки, которые зимой светили особенно ярко. Порой я даже доходила до сотни и бросала лишь потому, что не знала, какое число следует дальше. А по ночам мечтала поскорее вырасти, чтобы стать высокой и сильной, вытянуться в полный рост, сорвать с неба самую яркую звезду и повесить себе на шею в качестве амулета. Может быть, именно поэтому папа называл меня своей Звёздочкой.

Папа заменил мне всех родственников разом. Маму я помнила плохо да и то во многом благодаря старым фотографиям. Если уж говорить начистоту, то после похорон я очень сильно надеялась, что она появится и поможет мне привыкнуть к новой ипостаси. Я жаждала найти кого-нибудь близкого, кто знает меня, видит и хотя бы чуточку любит. Но мама не приходила и не звала меня, из чего я сделала вывод, что она ушла в свет.

Какое-то время я сильно злилась на неё и никак не находила оправдания такому поступку. Выходит, у мамы в мире живых не осталось незавершённых дел, и мы с папой совершенно ничего не значили для неё. Ушла... А вот я не могу… И не уйду до тех пор, пока не буду знать наверняка, что с папой и Ромкой всё нормально.

Но вдруг мама рассуждала когда-то также? Кто знает, как долго она была с нами. Неделю, месяц, десять лет?.. Возможно, она тоже ходила за мной по пятам и старалась уберечь от травм и волнений. Может, даже стала ангелом-хранителем и видела мою свадьбу. Я не знаю. Знает только она. Только моя мама. Вдруг она нашла покой лишь тогда, когда окончательно удостоверилась, что у нас всё хорошо, и теперь ждёт меня по ту сторону света, чтобы обнять и рассказать о том, как сильно любит…

Ах, мама, мама… Я тоже скучаю по тебе, но пока мой путь на земле ещё не окончен…

Ромка на «скорую» не вернулся и перестал говорить о блистательной карьере офтальмолога. Если честно, то он вообще перестал говорить о чём-либо. Разорвал все старые отношения и решил не начинать новых. Прямо как в старой песне: «Если у вас нету тёти, то вам её не потерять…» Всех друзей и родных заменил одним памятником на кладбище – моим. Каждый день навещал. И всегда в одно время.

− Ну, как ты там? – раз за разом повторял он, проводя ладонью по моей фотографии. – Слышишь меня? Вспоминаешь? Я думаю о тебе постоянно. Сегодня полил кактус. Знаешь, утром упала одна из твоих книг. Что-то про волка. Чёрт, не помню… Прости, но сейчас я туго соображаю…

Первые дни я отвечала ему. Гладила по лицу и целовала волосы, а он ругал глупый ветер, что трепал верхушки деревьев. Тогда от отчаяния я начинала кричать, и по кладбищу разносилось странное эхо. Он списывал вибрацию на карканье ворон и бил кулаками землю, проклиная человека, который изобрёл автомобиль. Иногда он плакал, а иногда просто лежал на могиле, обнимая проклятый памятник.

− Сегодня я был в их магазине. Знаешь, этот урод удалил все страницы в социальных сетях…Завтра выхожу на работу. Ты ведь рада, правда? Опять молчишь… А я бы всё отдал лишь бы услышать твой голос снова.

Ромка не лгал. Деньги закончились, и он действительно устроился на работу. К счастью или к сожалению. Только я не была рада. Мой муж стал грузчиком на ближайшей стройке. Таскал вверх по лестнице мешки с цементом, а когда надоедало, брался за арматуру. Порой другие мужчины ждали его, чтобы начать. Ромка редко отдыхал и никогда не устраивал перекуров. Они сидели, а он работал. Смеялись и называли его «наш парень», потому что не знали настоящего имени, а он не стремился раскрывать его.

Если таскать было нечего, все грузчики отправлялись в «Голубой Дунай» − летнюю забегаловку местного разлива под открытым небом. Пришедшие отдохнуть работяги собирались там кучками и за бутылкой часто травили анекдоты. Ромка пил один. Рюмку, две или три, не закусывая либо почти не закусывая. Порой он оставался до поздней ночи и за дополнительную плату убирал кафе. Когда «Голубой Дунай» по каким-то причинам не работал, то Ромка навещал ближайший «Лион» и проводил вечер в компании очередной бутылки «Беленькой».

Папа тоже ходил на кладбище. Только с утра. Поливал цветы, посаженные Оксаной Леонидовной, выпалывал лишнюю траву и разбрасывал крошки хлеба для бездомных собак и птиц. А ещё молился. Плакал и молился, умоляя меня простить его. Словно мне было за что его прощать.

Вот так они и жили, неся ежедневную вахту у моей могилы. Один спивался, другой растрачивал в церкви и без того давно потерянное здоровье. Минуты складывались в часы, часы становились днями, а дни – неделями – всё было стабильно. Стабильно плохо… Каждый из них жил по особому расписанию. Каждый зачёркивал в календаре прожитый день, каждый ждал дату суда. Каждый верил в тридцатое августа.

Оксана Леонидовна напоминала кусочек железа между молотом и наковальней. Она не забывала про папу, который теперь, в общем-то, стал ей совершенно чужим человеком, и изо всех сил старалась поддержать Ромку. Трижды в неделю приходила к дверям нашей квартиры и умоляла его поговорить с ней, но он, как правило, не вставая с дивана, шептал ей одно-единственное слово: «Уходи», а потом либо закрывал глаза, либо таращился в стенку.

Вчера её терпение лопнуло. Отыскав запасные ключи, она тайком пробралась в квартиру и стала ждать его прихода там. Купила продуктов, приготовила ужин, помыла полы и пропылесосила ковёр. Холодный и угрюмый дом на минутку как будто ожил и засиял ясным, живым светом. Жаль, Ромка его не заметил. Если сердце не хочет видеть, глаза тоже остаются слепыми. Сверкающие чистотой полы и запахи горячего ужина с кухни привели его в бешенство. Я видела, как он сжимал и разжимал кулаки, с трудом сдерживая желание накричать на мать и вытолкать её за дверь.

− Не приходи больше. И еду свою забери. Не надо. Я не хочу, чтобы обо мне заботились. Мне не нужна ничья жалость. Мне никто не нужен.