Два мира, одно сердце

Глава 1

Солнечный луч настырно щекотал лицо, и Саша, поморщившись, перевернулся на другой бок. Будильник ещё не звонил, но спать уже не хотелось. «Первый день в универе», — пронеслось в голове. В груди приятно щекотало от смеси волнения и предвкушения. Новая жизнь, новые знакомства… Он даже мысленно прикинул, в чем пойдет — джинсы и новая рубашка, которую он купил специально для этого дня, должны произвести впечатление. «Интересно, какие там преподаватели? Строгие? А одногруппники? Смогу ли я найти друзей?» — мимолётные мысли теснились в голове.

Не открывая глаз, он потянулся к телефону, чтобы отключить будильник, который вот-вот зазвенит. Но что это? На привычном месте телефона нет. Неужели он остался в кармане брюк? С трудом открыв один глаз… Саша подскочил, инстинктивно ожидая ощутить привычный матрас, но оказался на чём-то твёрдом и непривычно тёплом. Комната, в которой он находился, совершенно не походила на его собственную. Вместо привычных обоев стены были украшены каллиграфией и картинами, изображающими незнакомые пейзажи. Вместо кровати — какая-то низкая платформа, застеленная толстым, но упругим матрасом и множеством подушек и одеял из блестящей, похожей на шёлк, ткани. Вместо шкафа — богато украшенный сундук в углу. Мебель в виде низкого шкафчика с кучей дверей и ящичков, столика и нескольких изящных низких табуретов была сделана из темного, блестящего дерева. Через большие окна, затянутые тонкой, пропускающей свет бумагой, открывался вид на ухоженный сад с цветущими деревьями и чем-то вроде пруда.

Оглядев себя, Саша заметил, что одет не в свою пижаму, а в какие-то свободные белые штаны и рубашку с запа́хом из ткани, похожей на хлопок. В голове теснились мысли от непонимания, что происходит. Глаз задёргался, а в руках парень почувствовал дрожь. Он попытался встать, но ноги не слушались. Всё же с трудом поднявшись, шатаясь, подошел к большому зеркалу в бронзовой оправе, стоящему на низком столике.

Из зеркала на него смотрел… не он. Точнее, не совсем он. Лицо принадлежало молодому человеку явно азиатской внешности: благородные черты, высокий лоб, прямой нос, темные, проницательные глаза. Волосы были темными и длинными, собранными в странный пучок на макушке, закрепленный какой-то заколкой и повязкой. Саша проморгался, заглянул за зеркало, пытаясь убедиться, что это не муляж и там не стоит другой человек, повторяющий за ним движения.

— Это… это не я, — прошептал Саша, проводя рукой по чужому лицу. — Это… это какое-то сумасшествие…

Он несколько раз протер глаза, чтобы убедиться, что не спит, даже ущипнул себя, и, в итоге, довольно больно шлепнул себя по щеке.

— Айщ, — воскликнул он, поморщившись от жжения, а затем застыл, осознав, что сказал не «ой» или «ай», а какое-то странное, незнакомое слово.

Дверь, украшенная резьбой, тихо отворилась, Саша испуганно оглянулся, упав на задницу. Он увидел, что, поклонившись чуть ли не в пояс, в комнату вошла красивая девушка в длинном, непривычном платье с запа́хом, перехваченном широким поясом. Оно было сделано из блестящей ткани нежных пастельных цветов, расшитое вышивкой.

— Вы уже проснулись, мой господин?

Саша резко замер. Сердце бешено колотилось, а в голове царил хаос. «Господин? Что происходит? Где я?»

В голове, словно в замедленной съёмке, промелькнул вчерашний вечер. Он сидел с мамой на кухне, она налила ему ароматный чай и увлеченно рассказывала об очередном корейском сериале. Кажется, там опять какой-то дворцовый переворот в эпоху Чосон… Саша не выдержал и фыркнул:

— Мам, ну серьезно! Это же просто сериалы! Мыло! Там всё неправда!

Мать резко замолчала, посмотрев на сына с такой обидой, что Саше стало не по себе.

— Ты так говоришь, потому что ничего не знаешь, — тихо сказала она. — Ты смеёшься над тем, чего не понимаешь. Вот попал бы ты сам в такую дораму! Посмотрела бы я, как бы ты там выкручивался! Да ты бы там и дня не продержался со своими-то замашками!

Саша хотел было извиниться, но гордость не позволила.

— Да ладно, мам, — буркнул он. — Что я там, в Корее этой, не видел?

Он демонстративно уткнулся в телефон, показав, что разговор окончен.

Мать тяжело вздохнула и вышла из комнаты. Саша ещё какое-то время листал ленту новостей, пытаясь отвлечься, но слова матери занозой сидели в голове. Отправившись спать, долго ворочался, не находя себе места, снова и снова прокручивая в голове этот дурацкий разговор. Он чувствовал себя виноватым, но признать это не хотел.

— Ну и пусть, — подумал он, с силой сжимая подушку. — Подумаешь, дорамы…

С этой мыслью он, наконец, провалился в беспокойный сон, а проснулся в этом странном месте.

Неужели?.. Догадка пронзила его, отдаваясь гулким эхом маминых слов «Вот попал бы ты сам в такую дораму!»

«Да нет, — нервно ухмыльнулся своим мыслям, — не может быть. Мы не богаты, чтобы мне устроили «Холопа», да и что я такого сделал? В универ поступил. Никого не обижал. Ну, подумаешь, дорамы мне не нравятся».

Тем не менее он оглянулся в поисках каких-нибудь скрытых камер, но ничего не обнаружил, а лишь наткнулся взглядом на вошедшую девушку, поразившись её красоте. Волосы были уложены в сложную прическу, украшенную причудливыми, явно дорогими, шпильками и шелковыми лентами. Она выглядела очень юной, но держалась с достоинством и едва заметной учтивостью. В её темных, раскосых глазах светились забота и интерес.

Глава 2

Юн Соль вернулась быстро, словно поднос с едой стоял буквально за дверью. Она прошла в комнату, поставила на тот же табурет еду. Незнакомые ароматы щекотали ноздри. Саша с любопытством уставился на блюда: белая горка риса, темный коричневатый суп с плавающей в нем какой-то травой и несколько маленьких тарелочек с чем-то ярким и непонятным.

— Я помогу вам умыться и переодеться перед завтраком, — сказала она, а затем выглянула за дверь и взяла из чьих-то рук таз и полотенце.

Юн Соль поставила латунный таз с водой перед Сашей и, присев рядом, намочила край полотенца. Она аккуратно протёрла его лицо, смывая остатки сна. Саша замер, поражённый её близостью и нежностью.

Их взгляды встретились, и девушка заметно смутилась. Саша, неловко прочистив горло, тоже отвёл взгляд, пытаясь смотреть куда угодно, только не на нее.

Закончив с умыванием, она вынесла таз, передав его кому-то за дверью.

Подойдя снова к Саше она потянулась к завязкам на его груди, отчего он дернулся, схватившись за узелок.

— Ч-что ты делаешь? — испуганно спросил он.

— Помогаю вам переодеться, мой господин, — невозмутимо ответила она.

«Неужели, чтобы женщина переодевала мужчину, в порядке вещей?» — мелькнуло в голове Саши.

Он должен максимально соответствовать местным обычаям. Что же делать? Позволить ей себя раздеть? Его, конечно, раздевали девушки раньше, но совсем для других целей.

Саша постарался расслабиться и встал. Юн Соль аккуратно распустила завязки и, обойдя парня со спины, стянула с него тонкую белую рубашку, оголив подтянутый торс. Ветерок из окна обдул оголенную кожу, отчего та покрылась мурашками. Затем она достала из сундука точно такую же чистую рубашку, помогла надеть, дальше накинула на него шелковый халат, застегнув и завязав все завязки. Проведя концы широкого пояса за его спину, ей пришлось его приобнять, отчего он затаил дыхание от её близости. Наконец, закончив с одеванием, Юн Соль удовлетворённо оглядела парня, а затем указала ему на стол:

— Пожалуйста, мой господин, приступайте к еде.

Саша сел, но тут перед ним встала другая проблема — как это есть? Перед ним лежали палочки и ложка. Живот урчанием снова дал о себе знать.

— Ешьте, мой господин, — сказала она.

Саша решил пойти по простому пути: взял ложку и стал есть. Сначала съел суп, а затем рис. Все было очень вкусно, хоть и немного непривычно.

Пока он ел, Юн Соль спросила:

— Как вы себя чувствуете, мой господин? Голова больше не болит?

Саша, стараясь не смотреть ей в глаза, ответил:

— Немного лучше. Но у меня… будто туман в голове… Я плохо помню вчерашний день…

Юн Соль удивлённо на него посмотрела, а затем зарделась, опустив глаза:

— На вас наша свадьба так повлияла?

Это что же получается? Они только вчера поженились? И что теперь делать? Что ей сказать? А прошлой ночью что-то было, раз они женаты? А следующей что-то должно быть? Эти вопросы мелькали в голове парня, отражаясь на его лице. Заметив замешательство Саши, девушка ещё больше засмущалась.

— Вы вчера много выпили и быстро уснули, мой господин. Поэтому, наверное, болит голова и память подводит.

Саша облегчённо выдохнул. Она сама дала ему подсказку, как выкрутиться из этой ситуации.

— Тогда расскажи, что вчера было? Что я мог забыть? — спросил Саша, с интересом посмотрев на девушку.

— Церемония прошла очень сложно. Все эти поклоны... Я так волновалась, что споткнулась и чуть не упала.

— Ах, да-да, помню, — соврал Саша, натянуто улыбнувшись, сделав вид, что действительно что-то вспомнил.

— Затем нас поздравили и проводили в вашу спальню.

— Сюда? — Саша обвёл взглядом комнату.

— Да, мой господин. Здесь было много блюд, выпивка. Я постаралась соблюсти все положенные обряды. Но вы… Вы… — она запнулась, на глазах выступили слезы.

— Что я? Я тебя обидел? — Саша чуть не подавился. «Что же хозяин этого тела сделал с бедной девушкой, что она чуть не плачет?»

— Вы ругались на меня. Сказали… Сказали…

— Да, что я сказал? Говори… — Саша совсем разволновался.

— Сказали, чтобы я вела себя тихо и ни на что не надеялась, что вы будете моим мужем только для людей, что не хотели этого брака и вас заставили.

— Я правда так сказал? Наверное, я был очень пьян. Совсем не помню этого.

— Нет, вы это сказали будучи трезвым, а потом напились и уснули, не раздеваясь.

— Но я же проснулся не одетым… — чуть не подавившись, пробормотал он с набитым ртом. — Кто меня раздел?

Юн Соль покрылась румянцем:

— Я… — нерешительно сказала она, а затем затараторила, стараясь оправдаться, словно он мог ее поругать за этот поступок: — Не могла же я опозориться тем, что мой муж вместо выполнения супружеского долга просто уснул, — губы девушки дрожали, из глаз полились слезы.

Саша перестал есть и, не зная, что делать, потянулся к волосам девушки, погладив по голове:

Глава 3

Пока Саша был глубоко погружён в эти размышления, Юн Соль пришла, приглашая на обед.

— Как вы себя чувствуете, мой господин? Не соблаговолите ли вы пройти к столу? Вас ждёт отец.

— Наверное, я должен? — с сомнением спросил он, думая о том, что вряд ли у него есть выбор, а, увидев ее кивок, продолжил: — Да, подожди меня секунду. Я иду с тобой.

Саша последовал за Юн Соль. Как же ему сложно было делать вид, что знает, куда идти. Когда он едва не прошел мимо нужного поворота, Юн Соль тихо окликнула его:

— Сюда, мой господин, — указав на дверь, проговорила она, и уголки её губ дрогнули в едва заметной улыбке.

Саша вошел в большой зал. Стены были оклеены светлой рисовой бумагой, на которой тушью были изображены изящные пейзажи и каллиграфия. Пол устилали плетеные циновки, а в дальнем конце комнаты располагалось небольшое возвышение с расписной ширмой. Он увидел двух мужчин, сидящих за отдельными низкими столиками, а немного в стороне, ближе к двери, сидела его, Пак Мина, мать. Саша замер на пороге, но Юн Соль, поспешила вперед:

— Приветствую вас, батюшка и матушка, — произнесла она звучным голосом, растягивая гласные, а затем опустилась на колени и совершила глубокий поклон, коснувшись лбом пола.

Саша в полном замешательстве застыл, не зная, что должен делать, растерянно переводя взгляд с одного лица на другое.

— Поклонись родителям, сынок, — мягко улыбнулась мать.

Саша неловко опустился на колени, следуя примеру Юн Соль, а госпожа Пак поспешила его оправдать:

— Он нездоров сегодня. Прошу простить его, господин Юн.

— Понимаю, — ответил советник Юн, с усмешкой глядя на Сашу. — Первая брачная ночь – дело непростое.

— Поднимитесь, дети мои, — сказал господин Пак. — Желаю вам благоденствия и многих сыновей.

Саша и Соль поднялись. Он не знал, что делать дальше, а девушка и мать низко поклонившись, пятясь, вышли из зала

Мужчины пристально смотрели на него. Пока Саша кланялся, он не мог понять, кто из них отец Мина, но теперь предположил, что мать сидела ближе к своему мужу, а советник Юн был чем-то похож с Соль.

— Не стесняйся, Мин. Садись, — сказал господин Юн, указывая на столик напротив.

Саша подошел к указанному месту и неуклюже опустился на подушку, чуть не опрокинув столик. С ужасом он вновь увидел палочки. Перед ним стояла чаша с рисом. На отдельном блюде лежала целая отварная курица. «Неужели я должен съесть ее всю?» — пронеслось в его голове. Рядом стояла пиала с бульоном. Саша сидел, не смея прикоснуться к еде. Украдкой взглянув на господина Пака, он увидел, что тот ест курицу руками, и, посчитав это самым безопасным способом, тоже нерешительно взял кусок, стараясь не смотреть на остальную еду.

— Мин, завтра ты должен явиться во дворец. Не забудь свою именную табличку и свиток с указом о назначении, — негромко сказал господин Юн.

— Хорошо, — ответил Саша, слегка кивнув.

— Что за манеры, сын?! — строго воскликнул господин Пак. — Ты должен как следует поблагодарить господина советника за оказанную милость!

«А как это сделать?»— пронеслось в голове Саши. Кусок курицы словно встал поперек горла, и он закашлялся, судорожно схватив пиалу с бульоном и сделав большой глоток, чтобы протолкнуть пищу.

— Не стоит, мой дорогой Сонхван, — спокойно ответил советник Юн. — Его усердная служба и будет лучшей благодарностью.

Аппетит у Саши пропал окончательно. Мужчины завели неспешный разговор о государственных делах: о бесплодии королевы, о требованиях китайских послов... Саша совершенно не понимал, о чем идет речь, и погрузился в размышления о своем незавидном положении.

— Мин, можешь идти, если поел, — вдруг сказал отец. — Ты какой-то бледный. Хорошо отдохни. Завтра важный день. Не подведи.

— Хорошо, отец, — сказал Саша, вставая, и, поклонившись, покинул зал.

За дверью выдохнул, а затем вдохнул свежий воздух, словно и не дышал до этого. Оказалось, что уже вечерело и становилось прохладно. Посмотрев по сторонам, судорожно пытался вспомнить, куда идти. Выбрав направление наугад, пошел, плутая по коридорам. Ему казалось, что он ходит все время вокруг одного и того же места, настолько все было похоже, никак не мог найти свою комнату.

Вдруг он услышал доносящееся из ближайшего помещения тихое пение. Любопытство взыграло в нем, и он слегка приоткрыл дверь. Комната была освещена лишь несколькими масляными лампами, отбрасывавшими мерцающие тени на стены. Юн Соль сидела в большом деревянном чане с водой, что-то напевая. Ее влажные волосы струились по плечам, а большие глаза были прикрыты. От воды поднимался пар, поэтому было сложно разглядеть девушку, но тем не менее Саша не мог оторвать взгляда, ловя каждое её движение. Он прислушался к пению. Она пела о любви к молодому господину, о том, что он ее отвергает, как она встретила его много лет назад, а он её не узнаёт. Песня была такой грустной, что сердце Саши сжалось. Неужели, она поет о своих чувствах к нему? Оступившись от волнения, он нечаянно толкнул дверь, отчего та скрипнула и широко распахнулась. Песня оборвалась, а Юн Соль застыла, широко раскрыв глаза.

— Прости, — Саша быстро отвернулся. — Я ничего не видел, клянусь.

Он закрыл дверь и поспешил уйти. Образ девушки стоял перед глазами, словно впечатался под веки, а песня звучала в ушах, вновь и вновь вызывая чувство непонятной тоски.

Глава 4

Атмосфера комнаты была слишком интимной, а Саша не знал, что должен делать. В его воображении снова всплыл образ купающейся девушки. Мысленно ударив себя по лбу, заставлял себя перестать об этом думать. «Она чужая жена. Ты не можешь к ней прикасаться».

— Господин, — раздался тихий голос. — Я помогу вам раздеться и лечь.

О нет, только не это. Он не может позволить ей прикасаться к себе. Только не сейчас. Вернётся Мин и пусть тогда делает, что хочет. А Саша не может... Ни за что... не должен.

— Спасибо. Но я справлюсь сам. Иди. Тебе тоже нужно спать, — не поворачиваясь, сказал он.

— Вы снова отвергаете меня, мой господин? — её голос дрожал от обиды.

— Я переутомился сегодня, Соль, — пытался он оправдаться, впервые назвав ее по имени, что не укрылось от девушки, ее щёки слегка порозовели. — А завтра мне приступать к новой должности. Я волнуюсь и переживаю из-за этого.

— Хорошо, — сказала она, опустив голову. — Я все понимаю.

Она была такой грустной, что Саша не удержался и подошёл ближе. Он нежно поднял её голову за подбородок, заглядывая в глаза.

— Что тебя так расстраивает? Ты должна ненавидеть меня после того, как я отверг тебя вчера и отсылаю сегодня.

— Если я сейчас пойду в свою комнату, то пойдут слухи, что либо у нас плохие отношения, либо вы слабы... Ваша матушка будет меня ругать, что не могу вас расположить к себе.

«Да не того ты пытаешься завоевать, милая Соль», — мелькнуло в его голове. В очередном порыве жалости к ней он обнял её, пытаясь убедить себя, что будет относиться к ней, как к младшей сестре, которой у него никогда не было. Брат ведь может обнять сестру? Она сначала застыла, а потом прижалась головой к мужской груди, обвив его торс руками. Саша почувствовал, как бьётся её сердце. Или это было его собственное? Он гладил её по голове, вдыхая аромат ещё влажных волос.

— Если хочешь, останься здесь, только не знаю, как мы разместимся.

Она подняла голову, слегка отстранившись:

— Правда? Я могу остаться?

Саша утвердительно качнул головой.

— Спасибо, мой господин, — совсем выбравшись из плена его рук, она несколько раз поклонилась. — Я лягу на полу.

После нескольких поклонов, Саша не выдержал и остановил ее, удержав за предплечья. «Боже, какая она хрупкая».

— Хватит уже кланяться. Достаточно, — раздражённо сказал он. — Лучше ложись давай. Поздно уже.

И что она сделала? Стала раздеваться. Саша наблюдал за ней, не в состоянии отвести взгляда. Сняла с себя пару слоев одежды, оставаясь только в почти прозрачной белой нижней одежде. Распустила волосы и легла... на пол, абсолютно ничего не постелив, а под голову положив руки.

— Да ты с ума сошла? — возмутился Саша, придя в себя.

Она испуганно подскочила, опустив глаза и заламыая пальцы.

— Мне уйти, мой господин? — смотря на него глазами полными слез, спросила Юн Соль.

— Да нет же, глупая. Ложись на постель. Кто ж спит на полу? Заболеть решила?

Юн Соль села в замешательстве, растерянно глядя на него, что Саша снова сказал, добавив твердости в голосе:

— Ложись на постель. Это приказ.

Видимо, воспитание взяло верх, и она подчинилась, расположившись с самого краю, что от малейшего движения могла свалиться на пол.

— Нормально ложись, а я... — Саша оглядел комнату и, не найдя ничего более подходящего, стал с серьезным видом собирать подушки для сидения, раскладывая их паровозиком на полу, чтобы можно было лечь. — Я тут посплю.

Он лег на соединённые подушки, сложив руки под голову, но попытавшись разместиться поудобнее, почувствовал, как всё под ним стало разъезжаться, а его задница уже оказалась на полу. Он тяжело вздохнул и, кряхтя, сел на своем импровизированном ложе, понимая, что не сможет уснуть.

— Нет, мой господин, вы не можете там спать, — с тревогой в голосе сказала Юн Соль. — Что скажут люди? Что скажет ваша матушка?

— Так никто ж не узнает, — возразил Саша.

— Поверьте, о молодоженах всегда все всё знают, — с грустью вздохнула она, медленно встав и натягивая юбку. — Выговора от вашей матушки мне все равно не избежать, так что я лучше пойду в свою комнату.

Саше совсем не хотелось, чтобы из-за него девушка пострадала. Борясь с собой и своими принципами, тщетно убеждая себя относиться к ней, как к сестре, он сказал:

— Хорошо. Ты ляжешь с одного краю, а я с другого. Положим между нами свернутое одеяло, чтобы не мешать друг другу. Так сойдёт?

Она снова замерла в нерешительности, абсолютно не понимая поведение мужа. Саша подошёл к постели и свернул одеяло, уложив его по центру кровати, а затем и сам лег на одну половину.

— Вот. Я сплю здесь, а ты здесь, — он указал на пустующее место, но видел, что она не двигается с места. — Мне тебе снова приказывать или ты всё-таки сделаешь то, что говорю?

Юн Соль сняла юбку и, нерешительно подойдя, легла. Но возникла другая проблема. Хоть было лето, ночью, после жаркого дня, было довольно прохладно, чтобы спать без одеяла. А так как одно одеяло Саша свернул, сделав из него барьер, то осталось ещё одно, но достаточно узкое, чтобы под ним уместились двое. Конечно, тут же началась делёжка единственного одеяла. Юн Соль пыталась накрыть Сашу, он – её. Каждый раз, когда один из них тянул одеяло на себя, другой оставался почти неприкрытым. В конце концов, этот нелепый спор превратился в смех и бой подушками.

Глава 5

Жизнь Юн Соль проходила, как и жизнь всех девушек ее положения. С раннего детства ее готовили к тому, что она будет верной спутницей своему мужу и матерью его детей. Ее учили вышивать, готовить, вести хозяйство, быть скромной и послушной. В отличие от двоюродной сестры, мечтавшей о свободной жизни художницы, или от дочери служанки, которой предстояло унаследовать участь матери, Соль была готова к своему будущему. Она знала, что ей предстоит выйти замуж за Пак Мина, ведь еще в юности, будучи лучшими друзьями, Юн Чанмин и Пак Сонхван пообещали поженить своих будущих детей, если родятся мальчик и девочка.

Ее отец часто рассказывал о своем друге и о его сыне, Мине, который был всего на несколько лет старше ее. Мать говорила, что Мин – прилежный ученик и будущий ученый, очень похож на отца – такой же высокий и смуглый. Говорили, что он редко улыбается и не любит шумных игр. Соль представляла себе Мина высоким, сильным и мудрым, склонившегося над книгами, быть может, с бледным лицом и слабым здоровьем от постоянных занятий. Она втайне надеялась, что он будет хотя бы добрым.

Друг отца был строгим человеком. Юн Соль, зная, что это её будущий свёкр, еще будучи ребенком, побаивалась его. Он всегда был хмурым, мало улыбался, в отличие от её отца, который был человеком веселым и общительным. Однажды летним днем, когда Соль играла в саду, воздух был наполнен ароматом жасмина. Сквозь открытые двери доносились голоса мужчин, почти заглушаемые стрекотом цикад. Она видела, как отец разговаривал со своим другом. Вдруг девочка услышала резкий окрик и с любопытством посмотрела в сторону гостевой комнаты. Пак Сонхван, лицо которого стало багровым, кричал на слугу, который, дрожа от страха, пытался собрать осколки разбитых чашек. Отец Юн Соль, привыкший к более сдержанному обращению с прислугой, положил руку на плечо друга и тихо произнес: «Сонхван, успокойся. Это всего лишь чашка». Господин Пак, сразу остыв, смущенно пробормотал извинения и поспешно вышел из комнаты. Девочка заметила, как отец тяжело вздохнул, глядя ему вслед. «Он слишком вспыльчив, — пробормотал отец, словно говоря сам с собой. — Надеюсь, Мин не унаследовал эту черту». Но при этом он всегда говорил, что господин Пак — человек чести и долга, но Соль все равно не могла отделаться от чувства, что он чем-то опечален. Даже тогда она задумывалась, как два таких абсолютно разных человека так близко дружили.

Впрочем, мать Мина, госпожа Ким Гымсун, казалось, была полной противоположностью своего мужа. Она была женщиной пухлой и улыбчивой, но её постоянные восхваления сына вызывали у Юн Соль скорее раздражение, чем уважение. «Он у меня такой умный, такой образованный, такой благородный!» — говорила она, словно перечисляя достоинства дорогого товара. У Юн Соль было неприятное ощущение, будто ее судьбу решают без ее участия, словно она — фигура в игре взрослых, но тем не менее понимала, что должна принять свою участь, ведь таковы традиции.

Юн Соль знала, что как только достигнет брачного возраста, её отправят в дом Паков. Но не знала, что этот момент так быстро настанет.

Однажды, когда Соль с матерью занимались вышиванием и вели обычные беседы о роли женщины в доме мужа, в комнату вошла взволнованная служанка.

— Госпожа, вас и госпожу Соль срочно приглашает к себе господин Юн, — протараторила она в поклоне.

— Что-то случилось? — спросила женщина.

Служанка с сияющими глазами и счастливой улыбкой, словно это ей пришло предложение о браке, сказала:

— Пришло письмо из семьи Пак. С красной печатью.

Соль с любопытством посмотрела на мать, чувствуя, что происходит что-то важное. Женщина взволнованно взглянула на дочь и с едва заметной дрожью в голосе произнесла:

— Ну вот и пришло время… выйти замуж за Пак Мина.

Соль, услышав эти слова, выронила иглу из рук. Она побледнела, руки задрожали. Девушка смотрела в одну точку, словно увидела призрак прошедших беззаботных дней.

Мать, заметив реакцию дочери, поспешила добавить:

— Сын лучшего друга твоего отца. Ты же знаешь, они еще в юности поклялись поженить своих детей. Правда, тогда, наверное, никто и подумать не мог, что твой отец добьется таких высот. Теперь он постоянно повторяет, что выполнение данного другу обещания важнее любых титулов и богатств. Он безмерно рад, что сможет сдержать свое слово. Семья Пак, конечно, знатная, но все же уступает нашей.

Видя, что девушка не сдвинулась с места, она всплеснула руками:

— Пойдем скорее, дочка, что ты сидишь?

Соль словно очнулась ото сна:

— А? Что? Да, матушка, иду…

На ватных ногах она пошла вслед за матерью в кабинет отца.

— Соль, — торжественно объявил Юн Чанмин, — это письмо с предложением брака. Тебя сватает Пак Мин, сын моего дорогого друга, Пак Сонхвана.

Соль замерла, сердце ее забилось быстрее. Мать с улыбкой подошла к мужу и заглянула в письмо.

— А… что еще прислали? — спросила девушка дрожащим голосом.

Отец открыл ларец и достал оттуда небольшой сверток. Развернув его, он показал Юн Соль портрет.

— Вот, посмотри на своего жениха, — сказал он с теплотой в голосе.

С холста на нее смотрел молодой мужчина с тонкими чертами лица. Высокий лоб, темные, проницательные глаза и строго сжатые губы придавали ему суровый вид. Он был привлекателен, но в его взгляде Соль не увидела теплоты.

Глава 6

Пак Мин рос в строгом соответствии с конфуцианскими идеалами. С ранних лет его готовили к роли главы семьи, вменяя в обязанность почтение к старшим, усердие в учебе и преданность клану. О браке с дочерью советника Юна, Соль, говорили давно, и Мин воспринимал это как неизбежность, как часть своего долга. Он не питал иллюзий насчет любви, понимая, что в его положении чувства не имеют значения. Гораздо важнее было укрепить положение семьи, заключив выгодный союз.

Будущих тестя и тещу он уважал, хотя и видел их лишь мельком на официальных приемах. Советник Юн был известен своей ученостью и влиянием при дворе, а его жена славилась своей красотой и изысканными манерами. Мин понимал, что породниться с такой семьей – большая честь для клана Пак.

Однако, несмотря на внешнее спокойствие и принятие ситуации, внутри Мина зрело глухое беспокойство. Он знал о своей особенности, о своей неспособности испытывать сексуальное влечение. Этот секрет, известный лишь ему и родителям, тяжелым грузом лежал на его душе. В те времена подобное состояние не имело названия и считалось либо проклятием, либо одержимостью злым духом. Семья Пак тайно обращалась к лекарям и шаманам, проводились обряды изгнания злых духов, Мин пил отвары из целебных трав, но все было тщетно. Он понимал, что предстоящий брак станет обманом, ложью, которая рано или поздно выйдет наружу, принеся позор всей семье.

Несколько недель назад отец сообщил ему, что отправил в дом Юн письмо с предложением о браке. Мин тогда промолчал, понимая, что его мнение никого не интересует. Он лишь надеялся, что семья невесты откажется, найдя какой-нибудь благовидный предлог. Но надежды эти не оправдались.

Мину сообщили, что его ждёт отец. Глава семьи Пак, Сонхван, сидел в своем кабинете, просматривая бумаги. За окном сгущались сумерки, слуга зажег масляную лампу. Юноша, войдя в комнату, осторожно прикрыл дверь и почтительно поклонился.

— Отец, вы звали меня?

— Да, Мин. Садись, — Сонхван указал на подушку напротив. — Пришло важное письмо из семьи Юн.

Мин сел, сдержанно ожидая продолжения. Он знал о давнем уговоре между отцом и советником Юном, и эта тема всегда была болезненной для всей семьи.

— Они приняли наше предложение, — продолжил Сонхван, протягивая сыну письмо с красной печатью. – Вот письмо с согласием. И сведения о невесте.

Мин взял письмо, но не спешил его разворачивать. Он и так знал, что там написано, и от этого знания становилось только тяжелее.

— Отец, — начал он, с трудом подбирая слова. — Мы ведь уже говорили об этом… О моей… проблеме.

Сонхван устало вздохнул, но в его глазах не было сочувствия, лишь холодная решимость.

— Говорили, Мин. Помню. Но этот брак – наш единственный выход. Он скроет твой недостаток, породнив нас с почтенным домом Юн. И я дал слово Юн Чанмину, ещё когда вы оба не родились. Нарушить клятву – бесчестье для меня.

— Но как же… — Мин запнулся. — Как же Юн Соль? Она ведь не знает… Она будет несчастна, узнав правду.

— Она не узнает, — жестко сказал Сонхван. — Ты будешь вести себя как подобает мужу. Будешь почтителен, обеспечишь ей достойную жизнь. А остальное… остальное не её дело. Твоя обязанность – хранить эту тайну.

— Отец, но как же честь семьи Юн? — Мин повысил голос, что было для него крайне нехарактерно. — Что, если они узнают правду?

— Выполни долг перед семьёй, остальное — не твоя забота, — Сонхван устало потер лоб. — Иногда приходится поступать так, как должно, а не так, как хочется. Этот брак выгоден обеим семьям. Советник Юн получит зятя из знатного рода, а мы… мы сможем прикрыть твой позор.

— Позор… — тихо повторил Мин

— Да, Мин, позор, — Сонхван посмотрел на сына в упор. — Твоя неспособность… это пятно на чести нашей семьи. И мы должны его скрыть. Любой ценой. И повторюсь, обещание, данное другу ещё до твоего рождения, я не могу нарушить.

— Не приведёт ли это к ещё большему позору, если кто-то заподозрит неладное? — Мин пытался отстоять своё. – Люди начнут задавать вопросы…

— Не начнут, — отрезал Сонхван. — Мы позаботимся об этом. Ты будешь вести себя безупречно. А если и возникнут слухи, мы их пресечем. У нас достаточно влияния. Главное, чтобы ты молчал. Никто, кроме нас, не должен знать правду.

— Но как же… наследники? – пролепетал Мин, чувствуя, как его охватывает отчаяние.

— Об этом не беспокойся, — Сонхван усмехнулся. – Есть разные способы. Важно, чтобы род Пак был продолжен. И он будет...

Мин вздрогнул от этих слов. Мысль о таком обмане была ему противна.

— А сейчас не время для пререканий, — сказал Сонхван. — Решение принято. Ты женишься на Юн Соль. И не забывай, кому ты обязан своим местом в канцелярии. Советник Юн оказал нам большую услугу, поспособствовав твоему назначению. Завтра начнем готовить подарки для обручения. И ни слова больше об этом.

Мин молча опустил голову, ощущая себя раздавленным. Он понимал, что отец непреклонен. Его ждала жизнь, полная лжи и притворства. И где-то там, в другом доме, ничего не подозревающая девушка тоже становилась жертвой этой лжи, жертвой его проклятия и амбиций его отца.

Подготовка Мина к свадьбе проходила в атмосфере мрачного смирения. Он механически выполнял всё, что от него требовалось, словно наблюдая за происходящим со стороны.