Я склонилась над алтарём, ловко туша свечи. Голыми пальцами я поочерёдно гасила пламя, не ощущая боли. Огонь лишь дрожал и уступал, оставляя на коже тепло и сажу. Пепел оседал на рукавах, но я этого не замечала.
— У тебя, кажется, талант к самоистязанию. Колокольчик — это не просто украшение, знаешь ли.
Голос отца раздавался тихим гулом по каменным стенам Храма.
На мгновение я позволила себе зажмуриться, до боли сжимая в руке бесполезный для меня маленький колокольчик, способный безопасно и быстро погасить свечу.
Я думала, привыкла, что отец всё-таки будет ко мне приходить, но встреча с прошлым всё ещё волновала.
Отец ждал у входа, словно сам храм не решался впустить его дальше. Хотя кто в этих землях мог что-то запретить самому Князю? Высокий, с прямой спиной и тяжёлым, властным взглядом, он напоминал о жизни, от которой мне пришлось отказаться.
— Амалия, — произнёс князь, и в этом слове звучало упрямое право собственности на меня и всё вокруг. Ко мне давно принято обращаться просто «Сестра», как ко всем служителям пресветлой Богини. Но отец упорно это игнорировал. — Сегодня вечером в храм прибудет наследник Драконов, Владыка Рилас. Он будет на службе в честь зимнего солнцестояния.
Я молчала, ожидая продолжения.
— Лучше тебе, — князь помедлил, — оставаться в келье.
В свете витражных окон его лицо казалось резче, старше, чем обычно. И всё равно оно было знакомым до боли. В этот момент особенно стало заметно, как отец изменился за последнее время.
Я подняла на него взгляд. Скрывать творившееся внутри — это лучшее, что я с самого детства научилось делать. Иначе потопила бы давно всё княжество в слезах и криках.
— Я служу храму, отец, — тихо ответила я, поглаживая пальцами старый шрам на ладони, такой же, как и у всех женщин, что проходили в юности проверку огнём в этом самом храме. — И никакой наследник не вправе изменить это. Отец, ты не сможешь меня спрятать от людей дальше, чем уже это сделал. Можно только притворяться, что я не такая, как есть. Таков же был твой план?
Князь сжал губы, но ответил:
— И он несовершенен, — тяжело вздохнул он. — Амалия, нельзя, чтобы раскрылся наш обман.
— Ты в этом уверен? — задавая этот вопрос, я не смотрела в глаза отца. — Может проще всё открыть? — я протянула руку, показывая тонкий шрам на ладони.
— И что дальше? — тихо зарычал отец, больно схватив меня за запястье.
От неожиданной боли я чуть дёрнулась, но быстро заставила себя замереть, как в детстве, когда отец учил терпеть.
— Может быть, ты ещё хочешь рассказать, что боишься зеркал и своего отражения?
На этих словах он резко развернул меня лицом к одному из высоких витражей, удерживая за волосы. Стекло качнулось перед моими глазами; на миг показалось, что всё вокруг дрожит — храм, стены, воздух. Я вцепилась пальцами в складки своей мантии, чтобы не выдать дрожь. Отец заставил посмотреть в глаза той, что обеспокоенно взирала моими же глазами. Той, что всегда отражалась в зеркалах вместо меня, и сейчас переводила взгляд от моих глаз на отца и обратно. Но она, как и я в этот момент, ничего не могла поделать.
— Ты хоть понимаешь? — прошипел отец, сжав запястье так сильно, что в пальцах запульсировала боль. — Они не просто отнимут у тебя свободу. Они заглянут тебе в душу. Увидят… — он осёкся, и голос впервые дрогнул, — Увидят, что я так долго скрывал. Что сделают с Истинной, — продолжил он уже спокойнее, — которой самое место не на троне, и даже не среди прислужниц храма, а лечебнице или на костре? А что станет с семьёй? С твоим братом, который придёт на моё место? Что с ним станет, когда узнают, как мы их столько времени обманывали?
Внезапно в дверях появился чей-то силуэт. В храме стало тише. Отец отпустил мою руку и, не глядя на меня, сказал спокойно:
— Не участвуй в службе.
И развернулся, чтобы уйти. Но не успел сделать и двух шагов, как строгий, негромкий голос пронзил тишину:
— С какой стати вы здесь приказываете?
Я резко подняла голову.
На пороге стояла мать-настоятельница Элион. Её фигура казалась высокой и почти пугающе прямой в строгом сером облачении, лицо, как всегда, не выражало ничего, кроме сухого спокойствия.
— Амалия — Сестра Света. И теперь я говорю ей, что делать, — произнесла Элион, глядя прямо на Князя, ни на миг не отводя взгляда. — Помнится, именно вы, Князь, настояли на этом. Или теперь хотите забрать назад свои решения?
Отец остановился, тяжело выдохнул и бросил на мать-настоятельницу взгляд, от которого, казалось, стены могли потрескаться, но та не дрогнула.
Он не ответил. Только резко развернулся и вышел, громко захлопнув за собой дверь.
Я осталась стоять у витража, чувствуя, как затекли плечи и дрожат пальцы.
— Он прав, — прошептала я, не в силах встретиться взглядом с матерью-настоятельницей. — Мне не сто́ит появляться на службе.
— Нет, — отрезала она. — Ты теперь одна из нас, такая же, как все мы, и я не могу позволить, чтобы сёстры действовали по решению их отцов.
Я подняла глаза. Мать Элион не знала, о чём говорит. Я потрогала шрам на своей ладони, вспоминая, что не она, а её предшественница участвовали в обмане. Настоятельница и не догадывается, насколько я не такая, как все.
Настоятельница подошла ближе, и её голос стал чуть тише, но не мягче:
— Тьма не уйдёт, если мы будем от неё бегать. Ты будешь участвовать в службе, Сестра. И пусть все смотрят. Пусть смотрит даже сам Дракон.
Я склонила перед ней голову в знак смирения и шагнула назад к алтарю, дальше от отражений в витражах, ближе к богине Света. Пламя свечей мерцало в полумраке, и я старалась, чтобы взгляд не выдал того, что творилось в моей душе.
Не показывать. Не давать никому увидеть слабость.
Я села на пол рядом со свечами, склонив голову, и пыталась сосредоточиться. Пусть все думают, что я просто служу, что всё в порядке. Пусть отец не заметит, как мне тяжело.
Толпа закуталась в шерстяные плащи и меха, плотной стеной стояла вдоль дороги, ведущей к храму. Дети взбирались на отцовские плечи, чтобы получше видеть. Женщины держали в руках венки из еловых веток и рябины — символы жизни, не угасающей даже в самую долгую ночь года. Мужчины, шутя и переговариваясь, грели руки над принесёнными фонарями.
Я всегда любила этот момент: когда они издали видят процессию — тонкую ленту белых фигур, скользящих по каменным плитам. Меня завораживало то, как над площадью пробегал вздох, а затем наступала тишина, полная трепета и благоговения.
Я шла вместе с другими сёстрами Света и представляла, как мы в белых одеждах казались не земными, а сотканными из снега и света. Наши вуали колыхались от дыхания зимнего ветра, а шаги были едва слышны, словно сами силы природы шли среди людей. Ночь зимнего равноденствия всегда была моим любимым праздником, особенно теперь, когда я шла в её самом сердце.
— Сёстры! — шептались в толпе. — Несут Свет! Несут благословение!
Кто-то упал на колени, кто-то просто преклонил голову. Люди тянули руки вперёд, как будто могли коснуться края наших одежд и тем самым заполучить частицу удачи на весь следующий год.
На лицах улыбки, полные надежды, а в сердцах ожидание чуда.
И пока мы неторопливо двигались к храму, ночь становилась всё глубже и темнее, но никто этого не боялся. Потому что именно в такую ночь рождалась новая сила, и каждый верил: завтра будет свет.
В это верила и я, пока шла среди светлых вестниц. Одна из многих. Лицо закрыто вуалью, руки сложены на груди, походка безупречно ровная.
В храме пахло хвоей и воском. Под мраморными сводами отражались отблески множества свечей. По стенам ползали тени елей, красные гроздья рябины на украшениях казались пятнами крови на белом камне.
Но стоило мне ступить за порог, как я почувствовала его взгляд.
Зал храма был полон людей, но в тот миг, как наши взгляды встретились, мне показалось, что все растворились и мы только вдвоём остались под высокими сводами.
Я, заворожённая, даже на секунду сбилась с шагу. Сердце в груди при виде незнакомца, радостно затрепетало. Захотелось бросить всё и коснуться его.
Мужчина стоял рядом с моим отцом на невысоком постаменте у алтаря. Высокий, со смуглой кожей, чёрными прямыми волосами, слишком живой на фоне выцветшей зимы. Его одежда, плотная, богато расшитая золотом, совсем не северная. На груди был красный символ дракона, древний, как сами горы.
И только в это мгновение я поняла, кем именно засматриваясь. Дракон. Тот самый, о котором всю мою жизнь так рьяно предостерегал отец.
Я снова бросила на него взгляд, удивляясь, что в его облике не было ни мрака, ни той тяжёлой силы, какую я всегда приписывала ему в воображении. Я ожидала увидеть закалённого в сотне битв зверя в человеческом обличье, чудовище в броне, повидавшее слишком многое. Но передо мной стоял молодой человек.
Да, он был на голову выше отца и шире в плечах, словно его тело собиралось из камня и пламени, но всё в нём от гладкой, как полированный обсидиан, кожи до чёткой линии подбородка говорило о юности. Не той мальчишеской, неуверенной, но крепкой, зрелой, только-только вступившей в свою полноту. Ему едва ли исполнилось больше двадцати пяти, и в его лице ещё не было следов времени — ни усталости, ни рубцов, ни сдержанных морщин.
Я поспешила отвести от него взгляд и тут же натолкнулась на холодные глаза моего отца. Князь смотрел на меня в упор и желваки на его лице так привычно играли от гнева и раздражения. Хотя в остальном он смотрелся самим спокойствием.
Рядом с отцом стояла его жена, чуть в стороне, застенчиво прятался их сынишка, мой младший сводный брат. Он едва доставал до локтя отца, но держался с удивительным достоинством. Заметив меня, он неловко помахал рукой. Я улыбнулась сквозь прозрачную вуаль, коротко, но тепло. На секунду всё остальное исчезло, Амар всегда умел мне поднять настроение.
Но взгляд Дракона снова заставил меня повернуться.
Казалось, он смотрел в саму мою душу. Я чувствовала на коже его взгляд даже через тонкую вуаль. Когда же я, вместе с остальными сёстрами откинула накидку с лица, дракон сжал кулаки и так громко втянул воздух, что мне на мгновение показалось, он вот-вот извергнет из себя пламя, как в книжках и сказках, которыми в детстве пугают всех не прошедших ритуал девочек.
Но мне ничего больше не осталось, кроме как опустить глаза, слившись с толпой, облачённых как и я в белые праздничные одежды, сестёр, хотя сердце в груди стучало слишком громко, слишком быстро.
Я подошла к возвышению и встала рядом с Матерью-настоятельницей, стараясь сосредоточиться на ритуале, на движениях, на ровном дыхании. Но краем уха услышала низкий голос, от которого у меня мурашки побежали по рукам:
— Кто она? — спросил Дракон, не сильно заботясь о том, чтобы его не услышали.
— Дочь князя, — сухо ответил кто-то рядом.
Я не сдержалась и снова подняла взгляд.
— И за что же она оказалась сосланной в служение? — не без иронии спросил наследник, рассматривая меня.
Его взгляд жаром прошелся по мне, а слова больно кольнули, и всё во мне сжалось от унижения. Хотелось крикнуть: я не изгой, я сама выбрала этот путь. Но, даже я сама никогда бы не поверила в это.
— Кто же признается… — ответила молодая женщина, что стояла рядом с драконом.
Я, стараясь сделать это незаметно, перевела взгляд на отца.
Он знал, что Дракон меня заметил, и ему это совсем не нравилось.
Торжество продолжилось. Начался древний обряд: посвящение юных дев в девушки.
В зал ввели пятерых девочек. Я рассматривала их испуганные лица, и перед моим взором вспышками вставали картинки, которые каждый раз подбрасывала память о моём собственном дне ритуала.
Я помнила не всё, так сильно была напугана. Но очень хорошо понимала, что сейчас чувствовали эти двенадцатилетние девочки. Пусть то, что будет происходить, давно было данью традиции, но каждая из них всё равно боялась, что именно на ней история вернётся вспять и огонь решить не касаться их кожи, заявляя драконьи права.
Знакомьтесь с Амалией
Амалия — молодая княжна, выросшая в тени тайн. Её отец скрывал от всех её природу, оберегая от тех, кто охотится на Истинных. Когда в Храм приходит Рилас — Дракон и наследник — мир Амалии рушится. Он узнаёт в ней свою Истинную.
Рилас — наследник Великого Князя, древней крови Драконов, в жилах которого течёт пламя; магия, которая теряет контроль. Если не найти Истинную — потеряет себя.
Храмовые двери распахнулись, выпуская в ночь троих девочек в белых одеждах. Они шли медленно, ещё оглушённые торжественностью обряда и тяжестью испытания. Я вела их, придерживая за локти, как будто сама ночь могла сбить их с ног.
На площади царил лёгкий, радостный гул. Люди стояли тесной толпой, прижимая к себе меховые накидки, пахнущие домом и теплом. Кто-то держал в руках светильники, кто-то — охапки свежего елового лапника. В воздухе витал аромат медовухи и хвои.
Родители бросились навстречу девочкам, не сдерживая слёз. Кто-то сорвал с плеч тёплый плащ, накинул на худенькие плечи; кто-то, не заботясь о приличиях, поднял на руки, прижимая к себе крепко-крепко. Присутствие Дракона заставило и их понервничать.
— Слава Свету! Вернули! Вернули нам! — шептали в толпе, словно боясь спугнуть счастье.
Я стояла чуть поодаль, позволяя родителям забрать своих детей, наблюдала за ними с лёгкой улыбкой. Всё прошло. Ночь приняла новых дочерей, и никто не исчез, не был уведён, как это бывало в старых песнях.
Одна из девочек, тоненькая, с золотистыми косами, заплетёнными в тугие венки, незаметно выскользнула из объятий матери и подошла ко мне. Голос её был тонким, едва слышным среди гомона:
— Я так боялась, — призналась она, цепляясь за край белого рукава. — Боялась, что он меня заберёт… как тогда, когда ещё бабушкины бабушки жили…
Я улыбнулась, стараясь не показать свою тревогу, ведь и сама в этот момент боялась того же. Поправила выбившуюся из причёски девочки прядь, лишь бы занять беспокойные руки.
— Тише, — сказала я мягко. — Всё уже позади. Никто тебя не забрал и не заберёт.
Девочка кивнула, но в её огромных глазах всё ещё дрожал страх.
Я улыбнулась чуть шире:
— Избранных не было уже много поколений, помнишь? Это только в старых песнях и сказках драконы уводили девушек. Теперь это лишь символ, напоминание о том, как сильно мы меняемся. И ты прошла испытание. Ты свободна.
Маленькая ладошка крепко сжала мои пальцы в короткой, горячей благодарности.
А потом девочка сорвалась с места, бросившись обратно к матери, что уже звала её, кутаясь в тёплую шаль.
Я осталась стоять под серебряным светом луны, среди запаха хвои и весёлого людского шума, с лёгкой тяжестью на сердце.
Всё было правильно. Всё как должно быть. Но в груди щемила тоска, а в голове кричала одна мысль — пожалуйста, хоть кто-нибудь успокойте и меня!
Я стоял в тени колонн, стараясь не выдать своего присутствия. Ветер едва шевелил вершины храма, но я ощущал только тяжесть в груди. Столько лет ожиданий — и снова ошибка. Снова не та. Амалия, с её светлыми глазами и упрямым взглядом, сразу привлекла меня, пусть и почти не отличалась от других Серых Сестёр. Я мог поклясться, что на её ладони не могло быть ожога. Но этот шрам разрушил ту краткую, предательскую надежду, что успела затаиться во мне.
Я не двигался, боясь спугнуть птичку, что так взволновала моё сердце. И не хотел нарушать покой простого люда — это был их праздник. Для тех, чья жизнь коротка, пережить зиму значит многое.
Маленькая девочка стояла рядом с Амалией, что-то тихо говоря. Амалия склонилась над ней, словно и не княжна вовсе, а такая же, как все, кто сейчас её окружал.
Я потянулся к магии и тёплый, еле различимый отклик скользнул по коже, давая на секунду ложную надежду.
Я сделал полшага вперёд и тут же остановился. Нельзя. Нужно держать себя в руках.
Время ускользало. И вместе с ним и мой разум. Если я не найду её, ту, предназначенную, если снова ошибусь… я сломаюсь. Уже сейчас сны терзают меня, путают реальность и наваждение. Я слышу её голос в шелесте листвы, вижу силуэт в треснувших зеркалах. Я силён, но даже сила имеет предел. Я всматривался в движения Амалии, надеясь найти в них её, ту самую, но я уже давно не доверяю себе.
Шаги сбоку насторожили меня. Из полумрака вышла Лиара. Высокая, смуглая, в одежде с золотой вышивкой, почти моё отражение, только в женском обличье.
— Думаешь, это она? — спросила она тихо.
Я не сразу ответил. Посмотрел туда, где всё ещё теплилась искра надежды. И только потом опустил взгляд.
— Я уже ни в чём не уверен, Лиара, — прошептал я. — Но при виде неё мне спокойнее.
Она ничего не сказала. Просто осталась рядом. И я вновь замер в тени, один на один со своим самым страшным страхом: не успеть, ошибиться, сойти с ума.
Меня отвлёк мальчишка, что пробежал мимо, озорно сбежал по ступеням, но на последней поскользнулся. Ноги выскользнули, руки взметнулись. Я, не думая, шагнул вперёд. Одним движением перехватил его за шиворот мехового кафтана. Тело дёрнуло, но я удержал. Ребёнок вцепился в мою ладонь, а я только сейчас узнал его — младший сын местного князя. Он смотрел на меня так испуганно, что я понял: дракон для него страшнее, чем падение с лестницы.
— Амар, — услышал я совсем рядом голос Амалии.
Я поставил мальчика на ноги и осознал: она рядом. Совсем рядом.
В храме, среди мрамора и тихого света, её присутствие ошеломило меня. Я не знал, куда себя деть. Всё в ней сбивало с толку: голос, запах, сама близость. И в то же время казалось, что она не должна была быть одной из этих похожих друг на друга сестёр. И я сам будто оказался не на своём месте.
А теперь, на свежем воздухе, с разрумянившимися щеками, в окружении детей, она завораживала и казалась той самой.
— Спасибо, — прошептала она, отпуская братишку, и улыбнулась. И я замер. Впервые за долгие годы я знал, что нахожусь именно там, где должен быть.
Я отступил на шаг, боясь, что если подойду ближе — она исчезнет. Или, что хуже, уйдёт сама.
— Ты часто бываешь среди детей? — спросил я первое, что пришло в голову.
— Почти никогда, — засмеялась она. — Дети тебя боятся, — добавила и указала глазами: девочки уже разошлись.
Я не сразу нашёлся, что ответить. Сердце глухо стучало о рёбра. Я с трудом выдавил:
— Боюсь, это взаимно.
Она удивлённо посмотрела на меня, а потом рассмеялась. Легко, звонко. Махнула рукой и, почти неслышно прошептав «мне пора», пошла прочь.
А я остался стоять и смотреть ей вслед. И с каждым её шагом что-то во мне сжималось. Но впервые за долгие годы — внутри не было пустоты.
В маленькой келье стояла тишина, такая густая, что слышно было, как потрескивает воск в свече.
Каменные стены, грубые, холодные на ощупь, окружали со всех сторон. Узкое окошко было плотно закрыто ставнями, и лишь редкие сквозняки шевелили полог над кроватью. На низком столике стояло зеркало, завешенное белой тканью.
Я устало потёрла глаза. Это был очень долгий день. Пальцы машинально потянулись к маленькому флакончику на краю стола — тёмная настойка для сна, проверенное средство в долгие, тяжёлые ночи. Бутылочка привычно холодила кожу, успокаивая.
Я вытащила крышку, наклонила флакон, но только несколько капель коснулись губ.
Слишком мало.
Горечь настоя щекотала язык, но зелья было обидно мало, и я, нахмурившись, быстро пересчитала в уме свои запасы.
— Вот беспечная дурочка, — пробормотала вслух, резко вставая. — В такой день…
Я рыскала по сундуку и полкам, развязывала маленькие мешочки с травами, но нужных ингредиентов не было. Ни валерианы, ни корня сновидений, ни даже простого сушёного мака.
С досадой хлопнула крышкой сундука, обернулась, и взгляд упал на завешенное зеркало.
Ткань над ним чуть шевельнулась от сквозняка. Рука сама собой поднялась, желая сорвать покрывало, заглянуть в гладкую, тёмную глубину, но в последний миг пальцы замерли в воздухе, не касаясь ткани.
Я сделала несколько глубоких вдохов, заставляя себя успокоиться.
«Она всё равно не послушается и пойдёт куда не стоит».
Я судорожно думала, что же делать. Одно знала точно — спать нельзя.
Я, разочарованная собственной беспечностью, босой ногой топнула по холодному каменному полу и выскользнула из кельи. Коридор был тёмным, слабо освещён только догорающими лампадами. К счастью, до двери Элис было всего несколько шагов. Я тихо приоткрыла её и проскользнула внутрь, затаив дыхание.
Внутри было темно и тепло, пахло сушёной мелиссой и подогретым воском. Спину приятно окатило теплом.
— …Амалия? — сонно пробормотала Элис, различая меня в полутьме. Её голос был хриплым от сна.
Я застыла, прижавшись спиной к двери, виновато улыбаясь, как ребёнок, прокравшийся на кухню за вареньем. Что мне за это будет, если поймают? Да плевать. Лучше выговор, чем выпустить сестрицу.
Элис шевельнулась в постели, сбросила покрывало и, зевая, нащупала спичку. Слабое ш-ш-шк — и свеча ожила, озарив комнату тёплым светом.
Мы с ней были разными. Элис, как дубрава — широкоплечая, крепкая, с корнями в самой земле, с вечной лёгкой растерянностью в глазах. Я рядом с ней чувствовала себя лишь оторванным листом, что всё кружился и не мог найти покоя. Я всё ещё внутри была Княжна, как бы ни пыталась отучиться быть ею, слишком резкая, слишком молчаливая. Но всё равно мы сошлись. Она называла меня «упрямая, как коза», а я отвечала, что у неё голос громче храмового колокола. И всё равно каждый день мы оказывались рядом.
— Ты чего? — прошептала она, глядя на меня широко распахнутыми глазами.
— У меня снотворное закончилось, — выдохнула я, подходя ближе. — Я боюсь засыпать.
— Опять кошмары? — Элис сразу приглушила голос, опершись локтем о подушку. Вид у неё был уставший, я даже на мгновение пожалела, что разбудила её.
Я кивнула, не в силах соврать в лицо, но и правду не сказав.
— Ну, после встречи с Драконом и я плохо сплю, — зевнула она, убирая одеяло и откидываясь назад. — Иди уже. Чего стоишь?
— Я не буду спать, — упрямо пробормотала я.
— Значит, не будем вместе, — хмыкнула Элис. — Не заставляй меня вставать и тащить тебя за ухо.
Я улыбнулась, вздохнула и нырнула под одеяло. Элис тут же обняла меня одной рукой, подложив под себя вторую. У неё всегда были сильные руки, от неё пахло травами, молоком и чем-то домашним. Я уткнулась лбом в её плечо и впервые за день чуть не разрыдалась.
— Поболтаем, — добавила она, как будто почувствовав, что мне так нужна поддержка.
Мы молчали несколько минут, просто слушая, как потрескивает свеча и как затихает ветер за узким окном.
— А я тут, представляешь, узнала, что у тебя сегодня день рождения, — сказала она вдруг, сонно щурясь. — Откуда-то с кухни до меня долетело. Удивилась.
Я вздрогнула. Даже под одеялом.
— Не любишь свой день рождения? — спросила она, повернув голову ко мне.
Я только кивнула. Ком подкатил к горлу. Говорить не хотелось.
— Странно, — пробормотала Элис, глядя в потолок. — Родиться в день солнцестояния — почти святое. Такое благословение.
— Ты не знаешь? — мой голос сорвался на тихий хрип. Я резко села, оперевшись о стену. Элис помотала головой. — Моя мать умерла в родах. И моя сестра-близнец. Мы делили утробу девять месяцев. Она не сделала ни одного вдоха. А я девятнадцать лет топчу эту землю, да не знаю зачем.
— Ох… — Элис быстро села рядом, обняла меня сзади, прижавшись лбом к моему плечу. — Прости, я не знала. Не должна была напоминать.
— Всё нормально. Я не забываю об этом никогда. Даже когда улыбаюсь.
— Ты поэтому пошла в услужение богини? — спросила Элис, старательно делая вид, что не хочет спать.
— Нет, я просто хотела быть подальше от всех политических интриг, хотела быть как можно дальше от столицы и отца. Но далеко уйти не получилось, — горько усмехнулась я.
— Для всех нас оказаться в этом храме — большая удача. Но не для тебя, да? — удивлённо спросила Элис.
— Я просила меня отправить в провинцию, но отец даже так не отпустил.
Мы долго сидели, укрывшись одним одеялом, плечо к плечу. Пламя свечи дрожало, рисуя на стенах покачивающиеся тени. В какой-то момент я услышала, как дыхание Элис стало ровнее. Она заснула, уткнувшись носом мне в плечо. Я погладила её пальцами по руке. Кожа у неё была грубее моей, натруженная.
Сегодня сестра останется внутри.
Этой ночью я была не одна.
И только тогда позволила себе подумать о нём. О наследнике Драконов.
Я улыбнулась, вспоминая Дракона в окружении испуганных детей. Такой холодный и властный в храме, он показался мне совершенно с другой стороны после службы. Неужели этот человек может быть для меня опасным? Почему-то сердце подсказывало, что нет. Он так тепло смотрел, так робко говорил…
И в тот миг, когда её дыхание стало ровным, из её тела поднялась Тень.
Она выглядела точно так же: та же белая кожа, тёмные волосы, распущенные по плечам, та же серая, до пола, ночная сорочка, трепещущая от незримого ветра.
Она какое-то время просто стояла над спящей Амалией, затем протянула руку и, коснувшись кончиками пальцев её волос, прошептала:
— Спи сладко, сестрёнка, а я покажу нам сон.
Тень хотела бы поправить Амалии одеяло, но тонкая рука прошла сквозь ткань. Она привычно горько усмехнулась и повернулась в сторону двери, прошла сквозь дерево, даже не заметив. Босые ноги легко коснулись камня, но не оставили ни следа, ни звука, не почувствовали холода.
На улицах царила зимняя ночь. Всё вокруг было окрашено в серебро. Ледяной воздух обжигал кожу. Но Тень ничего не чувствовала. Лишь с любопытством скользила взглядом по лицам редких прохожих.
Праздничный город всё ещё не спал: костры потрескивали на площадях, в домах смеялись, пели, поднимали кубки за возвращение солнца.
Тень шла незаметной среди них.
Она останавливалась рядом с парой и мальчиком, ловившим искры костра. Иногда протягивала руку и с лёгкой тоской смотрела, как пальцы проходят сквозь лица, дыхание и свет.
Никто не чувствовал её присутствия.
И всё же она улыбалась.
Это было чужое счастье, но её радовало уже то, что она могла быть свидетелем, пусть и не могла почувствовать. Хоть немного побыть рядом с жизнью. Амалия так давно запирала её снотворным, не давая выйти по ночам, что эта неожиданная редкая возможность приносила особое удовольствие.
Она, пусть Амалия сотни раз и просила этого не делать, достигла терема князя, огромного деревянного дома, где резные стены были украшены гроздьями рябины и вечнозелёными ветвями. Дома, где когда-то родилась, должна была вырасти и умерла, не успев вдохнуть.
Внутри царил пир.
Тени трепетали по закопчённым балкам. Мёд, жареное мясо и горячее вино наполняли воздух пряными, густыми ароматами. Смех и звон тостов заглушали даже вой ветра за стенами.
Тень прошла меж столов, почти касаясь людей плечами, вглядываясь в лица родных сестры Амалии.
Как же они были похожи между собой и на неё тоже. Тень это знала. В глубине её души жила тоска, тошнотворное желание хоть раз назвать их «семьёй», но губы не слушались.
Тень услышал голос отца, тот самый, что долгие годы шептал Амалии: «Её нет, она лишь твоя болезнь, вымысел, бред»… Она знала эти слова наизусть, как знала их вся семья, поэтому смотрела на него с заворожённой смесью ненависти и притяжения.
Он не знал её, но знал о ней и отказывался верить.
Тень подошла к нему, наклонилась, почти касаясь губами его уха. Хриплый, едва слышный шёпот сорвался с её губ:
— Я здесь, и ты об этом знаешь.
Но он даже не шелохнулся, не замечая Тень, как и все вокруг.
Тень задержалась у его плеча, замерла в этом странном, призрачном присутствии. Потом медленно обошла его кругом, заглядывая в лицо.
Она протянула руку и провела по его щеке.
Лёгкое движение, и пальцы растворились в воздухе, даже не почувствовав кожу.
— Ты даже не знаешь, что я прощу тебя, если ты хоть раз меня увидишь, — шёпотом сказала она. — Просто увидишь.
Он лишь поднял кубок, смеясь в ответ на чей-то тост, даже не подозревая, как близко к лицу стояла сейчас та, от кого он так долго пытался отмахнуться.
Тень пошла дальше.
Вот сводные братья с блестящими от вина глазами. Она уже давно не хотела крикнуть им, коснуться, заставить обернуться, как бывало в детстве. Давно приняла, что между ней и миром была непреодолимая стена.
Вот маленький Амар, которого Тень всегда была рада видеть не спящем. Но это так редко случалось. Поэтому она с радостью подошла к нему и почти коснулась его волос. Вернее, представила, что их касается.
Тень подёрнула плечом. Ей показалось, что до него кто-то легко, еле заметно дотронулся. Пусть этого не могло быть, но она обернулась посмотреть и замерла.
Рилас сидел, откинувшись на спинку резного стула, как будто не только зал, но и сам праздник были далеки от него.
Он был одет просто для наследника — тёмный камзол без излишеств, только с вышивкой в виде драконьих крыльев по вороту. Его руки лежали на подлокотниках, одна из них ритмично постукивала пальцами, выстукивая ритм музыки.
Он слушал девушку, сидевшую рядом. Она что-то сказала, и Рилас вдруг рассмеялся. Смех нарушил хрупкую тишину между мелодиями, и привлёк к нему несколько взглядов. Он не смутился, а наоборот, с каким-то мальчишеским озорством посмотрел на девушку, приподняв бровь.
Но вот что-то изменилось, его медные глаза, потеплевшие после смеха, стали внимательнее, серьёзнее. Он провёл взглядом по залу, туда, где в полутьме высоких сводов, за колоннами таилась она.
Тень задохнулась. Если бы её сердце билось, то замерло бы. Она стояла, в ледяной пустоте зала, среди танцующих теней. А он смотрел на неё.
Тень замерла. Их взгляды встретились.
На одно-единственное мгновение.
Может, это был обман света, игры огня. Это было невозможно. И всё же он смотрел и, казалось, видел.
Тень дрогнула, заставляя ткань сорочки колыхнуться. Но разум быстро нашёл оправдание.
Он не мог видеть. Никто не мог.
Но почему тогда он не отворачивается? Почему глаза его не скользят дальше?
— Амалия, — скорее прочитала она по губам Риласа, чем услышала, как он произнёс это имя.
Он обернулся к девушке, что сидела рядом, что-то коротко произнёс, и та, нахмурившись, глянула в ту же сторону, чуть качнула головой, едва заметно пожала плечами. Но он уже поднялся и шагнул вперёд.
Тень инстинктивно сделала шаг назад, спряталась за каменный столб. Впервые она захотела исчезнуть, стать пустотой. Поэтому повернулась и побежала прочь.
Тень петляла по коридорам, уверенная, что всё будет, как всегда: её не заметят, не тронут. Она миновала отдушину, за которой шипели жаровни, свернула за арку, за кторой оставались звуки пира: звон кубков, стук посуды, хмельной смех. Но они гасли, будто их глотала глубина старого терема.
Дракон был здесь. И когда только успел выйти из трапезного зала?
Тень сделала шаг. Он не пошевелился.
Она видела, как играет свет в его волосах, как тень ресниц ложится на скулу, как остро очерчены губы. Тень помнила впечатление о нём Амалии, в её же памяти они были обрывками сна. Амалия его опасалась, она же бояться ничего.
Поэтому она, не скрываясь, рассматривала, любовалась его мужественной красотой.
Он моргнул, повернул голову чуть вбок. Тень замерла, привычно уверенная, что для всех её просто не существует. Он пройдёт мимо, не заметит.
Прежде чем она успела исчезнуть в одной из трещин огромного терема, он шагнул вперёд и резко схватил её за запястье.
— Ты издеваешься надо мной? — прошипел он, голосом скорее усталым, чем яростным. — То появляешься, то исчезаешь. — Он притянул её чуть ближе. — Амалия, тебя не должно быть здесь тем более, — он внимательно посмотрел на её серую ночную рубашку, — в этом. Ты Сестра Света или только притворяешься? — с ноткой надежды спросил Дракон.
Тень не шевелилась, а только смотрела, но не на его лицо, а на свою руку.
Он держал её.
Живой человек держал её за руку.
Тепло его ладони было настоящим. Оно впивалось под кожу, жгло. Тень ощущала давление его пальцев, неожиданно грубую кожу ладоней и боль.
Боль.
Она ахнула. Это и есть боль? То, что заставляло Амалию в детстве так часто плакать? То, чего люди избегают, как проклятия?
Запястье начало ломить.
Она ощущала, как сжимается кожа, как скользит кость под мышцами, как пульсируют вены. Тень столько раз всё это пыталась себе представить, но настоящие ощущения от прикосновения другого человека не шли ни в какие с фантазиями сравнения.
Это было первое прикосновение в её жизни.
Живое. Жёсткое. Невозможное.
Мир исчез. Осталась только эта рука, его пальцы и её запястье.
Наконец, с трудом, она подняла глаза. Встретилась с его взглядом и поняла, что он смотрит на неё. Он видит. Он видит её.
Нет. Не её — Амалию.
Тень решительно дёрнула рукой. Дракон, казалось, не ожидал никакого сопротивления, поэтому быстро освободил тонкое запястье.
Она снова была одна.
Сбивая дыхание, шла по коридорам, вдоль стен, где спешили слуги с подносами и бочками. Сквозь весь дом тянулся аромат хвои, горячего воска и чего-то нового.
Она бродила, не зная, зачем, всё дальше туда, где не было ни музыки, ни смеха. Дальше от его прикосновения, туда, где мир становился пустым.
Тень не знала, сколько прошло времени, но пир вдалеке ещё гудел, слуги суетились.
И вдруг она услышала рёв и грохот.
Тень вздрогнула. Стены вокруг задрожали, будто сам терем застонал от боли.
По коридорам пронёсся визг, посуда звякнула, закричали слуги. Сквозь перекрытия ударила дрожь, и в следующую секунду пламя ворвалось внутрь.
Огонь был везде.
Он вспыхнул сразу в нескольких местах, будто воздух сам по себе загорелся.
Тень метнулась к проёму в стене, к ближайшему окну.
Небо раскололось.
Из-под облаков, тяжёлых и рваных, спускался дракон. Огромный и красный, как сама кровь. Его крылья заслонили полнеба, казалось, вот-вот заденут крыши.
Он парил над теремом, и с его пасти с глухим, низким рыком сорвалась струя огня.
Дерево вспыхивало мгновенно. Словно все эти балки, перекрытия, лестницы только и ждали своего часа.
Зал, где ещё недавно смеялись и пели, превратился в гигантский костёр.
Люди бросались врассыпную, как муравьи, но пламя было быстрее. Оно ползло по стенам, облизывало колонны, сползало по лестницам. Оно жрало их.
Крики сливались в один общий вой.
Дракон, медленно, не торопясь, описал круг над горящим теремом и взмыл выше.
А Тень стояла, а в окне, и сквозь её тело проходил жар.
Я проснулась от удушающего запаха гари. Сердце сжалось в груди, и я, долго не думая, вскочила с кровати. Спальня оказалась чуждой. Я не сразу вспомнила, что засыпала у Элис. Обрывки тревожного сна врывались в сознание, подсказывая, что произошло. Я подняла руку, ту, за которую Дракон держал Тень, и посмотрела внимательно, будто смогу увидеть и на своём запястье следы от его прикосновений.
— Пожар… — сначала я произнесла совсем тихо и бросилась в коридор.
Я разбудила Элис, и мы вместе выбежали из кельи. Вокруг всё было тихо. Только запах и щемящий ужас в груди.
Я ворвалась в общую комнату, теперь уже поднимая крик, будя всех.
— Пожар! — я схватила послушницу за плечо. — Бегите! Быстро! — вот уже все девушки проснулись и вскочили на ноги.
Я вырвалась на улицу, и в тот момент меня охватил первый удар жара. Дворец князя, огромный терем, был охвачен огнём. Его высокие башенки были хорошо видны за ограждением храмового двора, но теперь они были больше похоже на огромные факелы. Пламя разгоралось с такой силой, что казалось, будто горел сам воздух.
Я бежала, спутанные волосы развевались, ветер их подгонял передо мной, словно заграждая путь, снег, ещё не растаявший, едва успевал оставлять следы под ногами. Это было всё так, как в кошмаре. Я шла туда, где когда-то был мой дом, отец и вся семья. Но там уже не было ни привычных звуков, ни привычных форм — лишь пламя.
Как только я подошла ближе, глаза встретились с тем, что осталось от терема. Пепел и дым заполняли всё вокруг. Я пробиралась через обломки, пряча лицо от жара. Всё вокруг было пусто и мертво. И вот тогда, среди чёрных углей, я увидела его. Отец.
Его тело лежало почти нетронуто, как будто смерть пришла к нему по какой-то другой дороге. Огонь, который поглотил всё вокруг, не коснулся его. Я опустилась на колени и протянула руку к отцу. Мои пальцы скользнули по остаткам его обгоревшей одежды, но его кожа осталась холодной и жёсткой от пепла.
Молча, с лёгким дрожанием в руках, я проводила пальцами по его холодному лбу. Огонь отца не тронул.
Почему ты скрывал это от меня? — подумала я, чувствуя, как грудь сжимается от боли. Всё, что я знала о своём отце, теперь обернулось новой, невыразимой правдой.
— Если бы ты рассказал, что мы так похожи, было легче принять и себя, и все ограничения, что ты для меня устраивал… — прошептала я, зная, что папа моих слов уже не слышит.
И в этот момент, когда мои мысли всё ещё кружились вокруг смерти отца, я услышала звук. Это был не обычный вой ветра или падающих обломков, а гул, далёкий, но мощный, который эхом разносился по горящей земле.
Я подняла голову, и глаза расширились от ужаса и изумления. В небе между горящих остатков терема, появилось огромное красное пятно, движущееся в сторону пепелища. Дракон был невообразимо велик. Его чешуя сверкала в свете раннего утра, отражая отблески угрюмого света солнца, которое ещё не успело проснуться за горизонтом.
Это был дракон. Огромный, величественный и страшный дракон. Его крылья распахивались, как тёмные знамёна, разрезая воздух.
Моё сердце сжалось, а кровь застыла в жилах. Я не могла отвести взгляда, как бы ни старалась. Красный дракон с невероятной скоростью снижался, его тень накрывала землю. На мгновение меня посетила мысль: давай, выпусти ещё одно пламя из своей пасти. Пусть оно сожрёт и меня. Но я вовремя спохватилась, что пламя меня не примет, а лишь в доказательство обмана оставит в живых.
Именно в этот момент я осознала, что теперь жизнь изменилась навсегда. Я снова смотрела на отца, который всю свою жизнь так тщательно скрывал секрет, теперь сама смерть его раскрыла.
— Княжна! — донёсся мужской голос, хриплый, искажённый дымом и страхом.
Я не сразу поняла, что зовут меня. Мир сузился до одной точки — тела, лежащего у моих ног. Грудь отца больше не поднималась. Пепел тонким слоем укрывал знакомое лицо. Я склонилась, почти невесомо коснулась губами его сухого, ледяного лба, и ощутила, как соль слёз разъедает губы. Всё кончено.
Ко мне подошли двое мужчин и, завидев, возле кого я стояла, замерли, не решались ни подойти, ни говорить.
Я поднялась, пошатываясь, и впервые ощутила, как непривычно тяжело тело, будто за эти несколько минут оно стало старше на сотню лет. Горели мышцы, ноги были ватными. Но я не позволила себе упасть.
— Позаботьтесь о его теле, — выдохнула я, понимая, что больше ничего для него не могу сделать. Слова отдавались глухо, как сквозь воду. — Не оставляйте его здесь.
Я поднялась на ноги, покачнулась и пошла не глядя прочь, через мёртвое пепелище, где всё ещё потрескивали доски и воняло горелым жиром и волосами.
Сёстры Света уже собрали пострадавших. Кто-то кричал, кто-то молился, кто-то смотрел в небо, как будто там был ответ. Ветер гнал пепел по заснеженному полю, и снег от этого казался серым.
— Амалия! — Элис подбежала ко мне, запыхавшаяся, с растрёпанной косой. — Мы принесли твои мази! Стараемся, как ты учила… но рук не хватает!
Я смотрела на людей, обожжённые лица, голые по колено ноги в снегу, детские ладошки, сжатые в судорогах и неожиданно ощутила, как в груди поднимается волна гневе. Но всё потом — и люди, и ярость, что росла в груди.
Сжав челюсть, я аккуратно опустилась на колени, вытащила мази, бинты, иглу, нитки — и начала.
Работала быстро. Пальцы скользили по ранам. Человеческое тело отзывалось — жаром, хрипом, пульсом под кожей.
— Великая княжна… — послышался сдавленный шёпот.
Сначала я хотела снова напомнить, что я давно не княжна, но вовремя спохватилась, ведь я и никогда не была Великой… Я обернулась. Из дыма вышла Лиара, сестра Риласа. Платье в клочьях, на лице копоть, чёрные волосы, как развороченное гнездо.
— Никого, — шептала она еле слышно. — Я больше не нашла никого… — и стала рассматривать небо, обнимая себя за плечи.
— Улетел, — резко сказала я, не отрывая глаз от ребёнка, на чьими ранами сейчас работала. Знала, кого в небе ищет Лиара, и от этого гнев в моём сердце расцветал ещё ярче.
Снег хрустел подо мной, обжигающе холодный. Я открыл глаза, и мир завертелся, едва я приподнялся на локтях. Мышцы ломило, дыхание было рваным. Всё тело горело изнутри. Ох уж это послевкусие обращения, когда кости вывернуты, а плоть не успела собраться обратно.
Я резко встал, шатаясь, стряхнул с плеч тяжёлые хлопья снега, совершенно не понимая, где нахожусь.
Последнее, что я помнил — это стремительные шаги Амалии. Она снова ускользала от меня в полумраке коридоров.
И вдруг я учуял гарь.
Повернув голову, увидел, как за дальними деревьями небо полыхает багрово-оранжевым. Почувствовал, как лёгкие сжимаются от жара, даже здесь, на снегу, как мир снова рушится.
Горел Княжеский терем.
И это сделал я…
Зарево пламени било в небо. Я бросился вперёд, ноги проваливались в снег, будто он хотел удержать меня, спрятать от правды. Но уже было поздно.
Терем полыхал. Крыша провалилась. Балки, как сломанные кости, торчали в небо. Крики. Плач. Я знал — спасать, скорее всего, уже некого. Но человеческая часть меня требовала сделать хоть что-то, хоть что-то исправить, хоть кого-то вытащить.
Я ворвался в пламя. Огонь знал меня, отступал. Я разгребал почерневшие балки, двигал обугленные тела, различая живой или уже нет.
И вот я услышал тихий писк. Не слово, не стон, лишь крохотный, почти звериный звук, тонкий и отчаянный. Ребёнок?
Я повернулся, вглядываясь в дым. Писк доносился из-под рухнувшего фрагмента стены. Я бросился туда, отодвигал обломки руками, будто сам был не телом, а огнём.
Под последним брусом я увидел маленькое тельце, сжатое в комочек. Это был Амар — младший сын Князя, братик Амалии. Личико в саже, волосы слиплись от крови, но он дышал. Писк сорвался вновь, хрипло и слабо.
— Слышу тебя, слышу… — прошептал я, уже прижимая ребёнка к груди. Тонкие ручки едва шевелились, но попытались уцепить за мою рубаху.
Я подхватил его, неся на руках, как последнюю надежду.
Когда я вышел из огня, свет слепил. Снег был слишком белым, слишком живым. Вокруг люди, остатки толпы, кто-то из слуг, кто-то из местных.
И тогда я увидел её.
Амалия сидела в снегу на коленях. В одной тонкой сорочке, волосы растрёпаны. Её руки были черны от сажи, она перевязывала чужую рану.
Я замер.
Всё внутри меня вопило, что нужно подойти, извиниться, встать на колени и просить. Но я не мог. Потому что знал: никакое слово не вернёт тех, кто сгорел.
Она обернулась. Наши взгляды встретились.
Сначала я увидел в её взгляде испуг, а затем гнев, чистый и бескомпромиссный.
И презрение, то самое, что делает врагом, даже если раньше была надежда.
Даже если она моя Истинная, даже если нас связала сама магия крови, пламени и судьбы, я для неё теперь чудовище. И никакая судьба это не отменит.
Я сжал челюсти, отступая. Впервые за всю свою жизнь я хотел исчезнуть.
Храм, некогда сиявший светом и радостью, теперь казался заброшенным. Пожар был три дня назад. По всем правилам как раз в этот день должна была проходить служба по погибшим: по отцу, его жене и детям, по всем гостям того пира, по тем, кто там был и работал.
Пустой зал тянулся ввысь, эхом возвращая каждый шаг.
Еловые ветви, которыми украшали колонны и арки, потемнели и осыпались. Гроздья рябины висели над проходами, сморщенные, пожухлые, алые ягоды расплющены под ногами, как капли крови.
Всё напоминало поле битвы, где торжество жизни проиграло.
Я замерла в дверях. Знала, что придётся войти и даже говорить, но во мне по отношению к тому, кто там ждал, внутри была только ярость, которую я не имела права показать. Ни как Сестра Света, ни как поданная, я не могла открыто вернуть всё зло, что он причинил. Поэтому взяла себя в руки, надела привычную личину спокойствия и вошла.
Меня ждали двое.
Великий князь Валмир прилетел огромным медным драконом в тот же день, как случилась трагедия. Своим появлением он ввёл весь город в панику. Столетия ни один из Правящих Драконов не посещал наш северный край. Люди успели забыть об их ужасающем величии. А здесь сразу двое. И первый оказался убийцей. Чего же людям ждать от его отца?
Князь Валмир седовласый, с глазами цвета старого серебра смотрел на меня холодно и спокойно.
И рядом стоял Рилас, его наследник. Красный дракон, чьи огромные крылья вот уже третью ночь закрывают во снах весь мой небосвод и никакие снадобья не помогают от них избавиться.
— Иди, дитя, — голос Великого князя звучал ровно, спокойно. — Мы не причиним тебе зла.
Моё тело отказывалось повиноваться, чувства требовали напомнить, что они уже причинили.
Стиснув зубы, я сделала шаг.
Когда я приблизилась, великий князь мягко взял мою руку. Его пальцы были на удивление тёплыми. Он внимательно разглядывал тонкий белёсый шрам на ладони.
Рилас, стоя́щий в полушаге, процедил сквозь зубы:
— Она не та. Я видел шрам. Она не прошла испытание.
Великий князь не поднял глаз, продолжая изучать мою руку.
— Торопишься, сын мой. Проверим.
— Мы теряем время, — Рилас чуть повысил голос.
Князь поднял на него усталый взгляд.
— Ты слишком горяч. Дракон должен быть мудр. Прикажи ей и проверим.
Рилас повернулся ко мне. Он смотрел с раздражением, которого я не могла понять. Это я должна его ненавидеть, это я должна гневаться от одного его вида.
— На колени, — голос, тихий и спокойный, пронёсся, как буря по моему сознанию.
Я не хотела подчиняться. Я могла не подчиняться. Сразу вспомнила, что отец и на этот случай уже давно дал чёткие указания. Не показывать Драконам, что они не властны. До последнего играть в ту игру, что мы начали в день моей проверки огнём. Отца больше не было, но где-то далеко на границе княжества ещё был Арам, старший брат. Если драконы поймут, что я, как и отец, неподвластна их огню и слову, что будет с братом? Голос покойного отца в душе был сильнее собственного и, тем более, сильнее голоса Дракона.
Я поспешила со всем возможным рвением выполнить приказ. Упала на колени, разбив их в кровь. Камень впился в кожу колен. Боль пронзила.
Я почувствовала, как Рилас замер.
— Видишь? — окликнул он отца. — Она слушается. Она одна из обычных.
— Или хорошо умеет прятать свою волю, — заметил Великий князь.
Я подняла взгляд на Князя Валмира, и именно в этот момент он рванул рукой вперёд. Из его ладони вырвался поток багрового пламени. Я вскрикнула, но не успела увернуться.
Огонь обжёг платье, превратив ткань в пепел за секунду. Догорающие клочья медленно осыпались на камень. Пахло палёной тканью и озоном.
Я стояла на коленях, в дрожащем воздухе, посреди каменного круга храма, среди пепла и копоти.
И… в защищающих объятиях Риласа. Он мгновение назад закрывал меня от княжеского огня, а сейчас немного отстранился и смотрел. Так, удивлённо и внимательно, что я не сразу поняла, что случилось.
Только что меня опалил Драконий огонь, а я стою на коленях посреди храма, живая и невредимая.
Камень подо мной стал раскалённым, кожа щипала от жара, и всё же боль не пришла. Кожа была чистой, целой, без ожогов и следов боли. Я какие-то мгновения стояла на коленях не шевелясь, не веря в то, что произошло. Но сквозняк, что привычно бежал по холодному каменному полу, привёл меня в чувство, заставил сжаться, стараясь прикрыться руками.
Рилас стоял на коленях рядом со мной, всё ещё касаясь руками моих теперь уже обнажённых плеч. От его рук и одежды шёл дым. Его глаза сияли, раскалённые янтарём.
Похоже, и он только в этот момент понял, что держит меня в объятиях почти обнажённую. Быстрым движением снял с себя тёплую накидку и набросил её на мои плечи, позволяя крепче в неё укутаться.
Я подняла взгляд. Во мне не было ни слёз, ни страха, только ярость и холодная пустота. Он убийца отца. И теперь видел всё. И теперь он знал всё. Меня не смущала ни его близость, ни моя нагота.
И всё же, стоя перед ним, я чувствовала себя так, будто кожа всё же сгорела, но не от пламени, а от его взгляда.
Наступила гробовая тишина.
Рилас поднялся и шагнул ближе к отца.
— Это невозможно…— прошептал он.
Великий князь кивнул медленно, с печальной серьёзностью:
— Возможно. Когда кто-то из местных князей зарывается и идёт на обман, да, милая?
Я промолчала, понимая, что мои слова больше ничего не решают.
Рилас вдруг резко повернулся к отцу.
— Она не проходила испытание! — почти крикнул он. — Шрам — это ложь. Кто-то заклеймил её намеренно. Её прятали от нас. Всё это время. — Он подошёл ко мне и помог подняться на ноги. — Ты не представляешь, что вы наделали этим обманом, — он говорил, обдавая дыханием мою кожу, отчего мурашки бежали по обнажённому телу, но я молчала.
Теперь я боялась.
Великий князь сначала задумчиво смотрел на происходящее, а затем мягко обратился к сыну:
Я шла по двору от здания храма к спальным покоям, кутаясь в чёрную накидку, которую Рилас набросил на меня. Снег хрустел под босыми ногами, но я почти не чувствовала холода, кожа горела, словно меня окунули в кипяток. Запах дракона, такой пряный, резкий, слишком живой, въелся в ткань, волосы и кожу. Хотелось вырваться, содрать накидку, как чужую кожу, но я не могла. Не после того, как он так на меня смотрел. Я не выдержала бы ещё одного унижения, пусть даже перед пустыми коридорами храма.
Келья встретила меня тишиной. Я скинула накидку, и она упала на пол с мягким шлепком. Стало легче, но ненадолго. Я метнулась к сундуку, вытащила серое, грубое платье и натянула его через голову, не заботясь о том, что будет с собранными в причёску волосами.
Сердце колотилось, будто хотело выломать рёбра и сбежать прочь. Я села на край кровати, сжав дрожащие пальцы. Хотелось обвинить кого-то. Хотелось кричать. Зачем я пошла на праздник? Почему не послушала отца? Почему не осталась в келье, как он просил? Знала же, что он всегда чувствовал опасность раньше всех.
Если бы про́клятая сестрица не попалась тогда, может, ничего бы и не случилось. А может, наоборот — всё стало бы только хуже. Дракон пришёл не за ней. Он пришёл за мной.
Мысли метались, как птицы в клетке. Я почти не услышала, как тихо скрипнула дверь. Повернулась напрягшись.
На пороге стояла Лиара. Свет падал ей на лицо, и в полумраке она казалась призраком — женская версия Риласа, чуть мягче, но такой похожей. В руках она держала объёмный свёрток.
— Можно? — её голос едва дрогнул. Она словно изучала меня, не решаясь подойти ближе.
Я не ответила. Только смотрела и молчала. Не хотела никого видеть, а уж тем более её.
— Я пришла помочь тебе собраться, — Лиара вошла и закрыла за собой дверь, осторожно, почти извиняясь.
— Или проследить, чтобы я ничего не натворила? — голос сорвался на хриплый смешок.
— А ты хочешь? — Лиара спросила с тревогой. Я поняла, что она действительно не знала, чего от меня ждать.
Я медленно повернулась к келье, огляделась. Лежанка, сундук, зеркало под покрывалом, пустые стены.
— Даже если бы хотела, здесь нечем, — ответила я, и, к собственному удивлению, рассмеялась. Так тихо и горько, будто сама себя хоронила.
Лиара подошла к зеркалу. Сдёрнула покрывало. Я поспешила незаметно отвернуться, чтобы не видеть отражения своего лица.
— Я просто принесла это, — сказала она и подняла свёрток.
Я бросила на него быстрый взгляд, затем на неё.
— Что это?
— Пальто. Специальное. В нём я путешествую с отцом и братом. Оно защищает от когтей дракона, когда они меня несут, от холода и ветра… от всего, что может случиться в небе. — Она замолчала, обдумывая следующие слова. — Брат придёт за тобой. Сегодня.
— Зачем? — я сделала шаг к ней. — Скажи хоть ты.
— Он тебя давно искал, Амалия. По всем деревням. По городам. Он знал, что ты есть. И теперь… теперь вы должны быть вместе.
Я снова рассмеялась.
— Уж не женой ли его стать? — прошипела я, сама удивляясь, что смогла выговорить это слово. — После того как он сжёг всё, что у меня было?
Лиара отвела взгляд. Поджала губы. Плечи её чуть опустились.
— Он не такой, — выдохнула она. — Он не хотел, чтобы всё случилось так.
— Но случилось. Он убил мою семью. Сжёг мой дом. И я должна… что? Простить? Понять? — я шагнула ближе, готовая вывалить на неё весь свой гнев, но вовремя опомнилась, что это не она, а Рилас передо мной виноват. — Ты сама-то это веришь? — уже тише и спокойнее спросила я.
Лиара долго молчала. Потом очень тихо сказала:
— Я хочу верить.
И это было честно.
Я опустилась на край кровати, вцепившись в покрывало.
— Как же повезло, что мне нельзя выходить замуж. Я отреклась от мира. Я… — я, наконец, поняла, что отец знал, потому и настоял, чтобы спасти меня от этого. — Я Сестра Света, — почти с победной улыбкой закончила я.
— Но не в этот раз, — прошептала Лиара. — На Избранную Дракона обет не распространяется.
Мир покачнулся. Я смотрела на неё в упор, молча, пытаясь найти хоть тень сомнения в её лице. Но она стояла твёрдо, словно и вправду верила в свои слова.
Я вскочила. Воздух сжался вокруг меня. Всё тело зудело от желания сбежать. Я чуть не бросилась к зеркалу, чтобы спросить, как слова Великой княжны поняло моё отражение.
Но что бы я увидела там?
Я метнулась к двери, толкнула её в надежде, что мать-настоятельница, хоть кто-нибудь, подтвердит: всё это бред и я в безопасности.
Я почти бегом миновала пустынные коридоры, мимо заиндевевших окон, за которыми зима рассыпала свой белый прах. Ноги подрагивали, будто ещё помнили ледяной снег на ступнях, но теперь я не чувствовала холода, только щемящий страх в груди. Привычная тишина кельи настоятельницы сегодня казалась мрачным преддверием приговора.
Она сидела за массивным дубовым столом, как всегда выпрямившись, с руками, сложенными на поверхности в молитвенном спокойствии. Свет свечей играл на её строгом лице, вырезая тени под глазами и у губ. Но едва я вошла, её взгляд сразу поднялся, встретив мой. Она ждала меня.
Я поспешно захлопнула за собой дверь, обернувшись, чтобы убедиться, что за мной никто не шёл.
— Скажите, — выдохнула я, прижимаясь спиной к двери. — Скажите, что я могу не идти с ними. Что стены обители, как и обещали, защитят меня. Что мне не нужно быть с ними. С ним…
Голос дрогнул, и я испугалась, что сейчас упаду.
Матерь Элион мучительно долго не отвечала. Она встала, и медленно, будто тащила за собой не платье, а долг, пошла ко мне.
— Амалия, — тихо сказала она, и это имя вдруг стало звучать слишком земным, тяжёлый и резким.
Элион обошла стол, остановилась рядом. Её пальцы коснулись моих рук.
— Я могу настаивать на соблюдении договора, — сказала она, и сердце моё дёрнулось, как птица в клетке.
Но я уже знала. Самое важное будет дальше.
— Но… — она сделала паузу, и это было тяжелее, чем вся зима за стенами обители. — Но Драконы умеют настаивать. А я… я не готова защищать тебя ценой других. Что будет с нашими сёстрами? С девочками, которые только пришли? С послушницами, которые ещё боятся собственной тени?
Я попыталась вырваться, и она отпустила. Её пальцы соскользнули с моих рук.
— А что будет с твоими братьями, Амалия? — добавила она мягко.
Я отступила, прижимая ладони к груди, словно пыталась удержать сердце.
— И пожалуйста… — продолжила она, — не делай глупостей. Ты можешь ненавидеть меня, но я знаю, что в тебе до сих пор живёт княжна. Со всей присущей титулу гордыней. Так вот, сейчас тебе нужна не гордость. Тебе нужно смирение. Это именно то, что тебе сейчас поможет. Смирись и жди, когда судьба снова повернётся лицом и раздаст всем по заслугам.
Я молча развернулась и вышла.
Коридор показался длиннее, чем обычно, как будто сама обитель пыталась оттянуть момент моей встречи с судьбой. Шаг за шагом, я приближалась к своей келье.
Но уже у самой двери я остановилась.
И поняла. Матерь Элион не отказала мне. Она дала мне путь. Только не тот, которого я хотела.
«Смирись», — сказала она. Но я услышала другое. «Жди шанса отомстить».
Я не сдамся. Я стану тенью в их логове. Глазами, ушами, голосом мёртвых. Кем угодно, но не жертвой.
12. Лиара всё так же стояла по ту сторону двери, но теперь её присутствие не вызывало во мне прежнего раздражения. Я больше не гневалась, не вспыхивала при виде её тонкой фигуры в дорогом одеянии. И всё же каждый её взгляд, каждое движение напоминали о Риласе, и в какой-то миг показалось, что это он смотрит на её тёмными, глубокими глазами, слишком похожими на глаза брата, чтобы я могла отмахнуться от этого ощущения, как от пустой игры воображения.
— Вы так похожи… — прошептала я, сама не осознав, что эти слова соскользнули с губ.
Лиара чуть улыбнулась, мягко, с едва заметной грустью, будто знала, что я скажу, ещё до того, как это случилось.
— Он старше меня лишь на несколько минут, — произнесла она почти ласково.
Я опустила взгляд, пытаясь отвлечься от ощущений, которые поднимались во мне. И вдруг сама не зная зачем, я заговорила:
— У меня тоже была сестра. Близнец.
— Да? — Голос Лиары стал тише. — И что с ней случилось?
Я выдержала паузу, глядя в пустоту, словно там, за окном, могла увидеть ответ.
— Умерла, — сказала я ровно, не дрогнув, лишь бросив быстрый взгляд на теперь открытое моему взору зеркало. — Вместе с нашей матерью. В день родов.
Мои слова легли между нами, и я специально не смягчала их. Не желала ни жалости, ни сочувствия, ни продолжения этого разговора. Мне хотелось поставить точку.
— Мне дадут время? — Я, наконец, подняла взгляд на Лиару. — Дождаться брата, похоронить тех, кто мне дорог?
Она качнула головой почти незаметно, и в этом движении было больше сожаления, чем в сотне слов.
— Боюсь, нет. Вы с Ралисом должны отправиться уже сегодня.
Я молча опустилась на край кровати, медленно, будто бы меня пригнул к полу собственный вес. Выпрямив спину и сложив руки на коленях, я изобразила смирение, точно передо мной стояла настоятельница. Только внутри меня всё скручивалось от одного лишь упоминания его имени.
— Я не могу… — начала я, чувствуя, как внутри начинает рваться тонкая ткань самообладания. — Я не могу оставить Амара. Он даже не приходил в себя после пожара. Он ещё такой маленький. Он потерял и мать, и отца в один день. Я не могу вот так просто уйти.
Лиара шагнула ближе.
— Я останусь. Я дождусь твоего старшего брата и присмотрю за малышом. Мы с отцом будем здесь.
Я всмотрелась в её лицо. Только теперь я поняла, как много в ней было не только от брата, но и от неё самой.
— И Азура, — имя старшего брата мне всегда было сложно произносить. — тоже будете проверять огнём?
— Не так, как тебя, — тихо сказала она, стараясь говорить мягко, обходя острые углы. — А малыш Амар уже доказал, что не несёт в себе опасности.
Я видела перед глазами его маленькое тело, обожжённое, безжизненное, словно кукла, забытая в углу пылающего дома. От этой картины внутри всё снова застонало.
— Я могу попрощаться с кельей наедине? — спросила я, оглядываясь. — Отсюда всё равно не сбежать, это ведь ты знаешь.
— Конечно, — прошептала Лиара, немного растерянно, словно на миг пожалела, что зашла так далеко. — Только прошу оденься. Вас уже ждут.
Она медленно вышла, оставив за собой тишину, в которой вдруг стало слышно, как бьётся моё сердце.
Я застыла рядом с зеркалом. Ткани на нём больше не было. Я понимала, что мне надо поговорить с Тенью, но всё не решалась заглянуть в отражение. Перед сестрой было предстать сложнее, чем перед драконами, ведь перед ней виновата я. И она об этом знала. Но я сделала глубокий вдох и быстро села перед зеркалом, не давая себе шанса передумать.
Отражение какое-то время не двигалось, даже моргая в такт со мной. Я смотрела, ожидая, что она начнёт разговор, но сестра молчала. Я устало потёрла ладонями лицо и, подняв взгляд, поняла, что в отражении руки так и остались спокойно лежать на столе. Наконец-то она дала о себе знать.
— Ну, здравствуй, сестра, — начала моя Тень осторожно. — Давно не виделись. Решила извиниться?
— Нет, — выпалила я. Знала ведь, что она с этого начнёт, но всё равно не была готова. — Я поступала правильно. И последняя твоя выходка этому подтверждение.
Тень нахмурилась, поджав губы.
— Это какая же? — зло спросила она.
— Ты не должна была идти в ту ночь в Княжеский дом.
— И не встретить того, кто подтвердил, что я не плод твоего воображения? Доказал и тебе, и мне, что я существую?
— Того, кто убил всю нашу семью! — гневно прошипела я. Я бы крикнула, но боялась, что могут услышать.
Тень какое-то мгновение молчала, смотря на меня моим же застывшим лицом.
— Зачем ты решила со мной говорить? Что тебе нужно?
— Он нас забирает с собой, — произнесла я и увидела, как на лице Тени отразилась неожиданная радость.
— Нет! Это плохо! — поспешила я продолжить. — И я хочу тебя попросить, пока мы будем в их замке, не высовывайся. Дай мне время, и я верну нас домой.
Тень слушала молча, но вдруг рассмеялась. Я никогда не видела, чтобы она так ярко выражала эмоции, поэтому они меня испугали.
— Куда вернуться? — резко успокоившись, переспросила она.
— Домой, — мой голос дрогнул.
— В эту камеру, — Тень указала рукой мне за спину. — Куда ты заперлась, прячась от жизни, от того, чем судьба тебя наградила, обобрав у меня? Туда, где моя собственная сестра травит себя каждую ночь, лишь бы я не вышла на свободу. И ведь я даже ничего не могу делать выбравшись! Только смотреть и слушать. А ты и это у меня отобрала. Амалия. Да ты действительно сумасшедшая.
— Если бы ты не ходила к семье, я бы тебя оставила в покое, — крикнула я, защищаясь. — Но ты упорно ходила слушать то, чего знать не положено ни тебе, ни мне. Это было опасно для нас обоих. Отец не просто так убрал нас подальше, чтобы ты каждую ночь туда возвращалась. Ты…
— Пыталась получить хоть призрачную крупицу той жизни, что должна была быть у меня и от которой ты отказалась? — спросила она, перебив. — И теперь ты просишь меня отказаться от шанса на кусочек настоящей жизни? Амалия. Я чувствовала его! И мир вокруг. Первый раз я по-настоящему была.
— Ты отказываешься? — спросила я прямо.
Тень в ответ только усмехнулась.
Я знала, что не найду в ней союзника, но не могла не поговорить. И теперь разочарованная и разозлённая, я подняла с пола ткань и снова спрятала зеркало. Так проще делать вид, что её не существует.
Пальцы дрожали, времени осталось мало, поэтому я заставила себя действовать быстро, без пауз и сожалений. Я собирала травы, снадобья, перебирая мешочки и пузырьки, на ощупь вспоминая всё, чему меня за эти годы учила матерь-настоятельница: мази, отвары, целебные настойки — и то, что в других руках лечило, в моих, при нужной концентрации и правильной пропорции, могло убивать.
Я сжала в ладони заветные пузырьки, надеясь, что смогу укрыть от Тени свои планы.
Прежде всего — снотворное. Дракон каким-то образом видел её, и мне нельзя было больше ошибаться. Нельзя было допустить, чтобы тень вырвалась из-под моего контроля.
Теперь всё зависело от точности и от веры в то, что я ещё могу выбрать, то что принадлежит мне.
Я шагала по хрусткому, ещё девственно-чистому снегу, неуклюже переставляя ноги в непривычно тяжёлом кафтане. Несмотря на богатую вышивку золотыми нитями, он казался нелепым: капюшон плотно облегал голову, стягивая виски и щёки, рукава свисали до самых кончиков пальцев, мешая держать равновесие, а длинные, тяжёлые полы цеплялись за ноги при каждом шаге, ударяя по икрам и замедляя движение. Всё во мне протестовало против этой одежды — чужой, вычурной, как будто не на моё тело надетой.
Лиара проводила меня до большого чистого поля за князевым теремом… за тем, что от него осталось. Я шла и старалась даже не смотреть в его сторону, ругая себя за слабость, будто не решаясь попрощаться, я предаю тех, кто там погиб.
За полем меня ждал он. Рилас. Пока что всего лишь тёмное пятно на ослепительном снежном фоне, почти точка, но с каждым моим шагом контуры его фигуры становились чётче, плотнее, реальнее. Он стоял прямо, уверенно расставив ноги, руки свободно опущены вдоль бёдер. Ни тёплого кафтана, ни плаща — только чёрный халат, богато расшитый алым, струящийся с его плеч, как кровь по снегу.
Я смотрела на него, на линию плеч, изгиб спины, движение ткани на ветру, на всё что угодно, лишь бы не встречаться с его взглядом и надеясь, что под халатом на нём есть что-то ещё. И на себе чувствовала нетерпеливый настойчивый взгляд.
Подол кафтанной ткани снова зацепился за пятку, и я, конечно же, споткнулась. Только богине ведомо, как мне удалось не рухнуть в снег. Инстинктивно вскинула взгляд — и замерла, уловив его движение: он чуть подался вперёд, словно действительно собирался подхватить меня, если упаду. Неужели ему было хоть немного не всё равно? Но я устояла и продолжила медленно идти, теперь уже смотря в его чёрные глаза.
Между нами осталось каких-то метров тридцать, как неожиданно он начал растягивать и снимать с себя накидку.
— Да ты издеваешься, — громче, чем стоило, проговорила я, остановившись.
Уголок его губ дёрнулся в той самой хищной, самодовольной улыбке. Но, к моему облегчению, он не стал обнажаться, а просто повернулся ко мне спиной, раскинул руки и вспыхнул тысячами искр. Не успели они опасть на белый снег, как передо мной уже стояло не человеческое тело, а огромное существо, чешуя которого горела тёплым, алым светом, будто огонь разлился под кожей.
Дракон тяжело ударил хвостом по земле, снежная пыль взметнулась вокруг, и в вихре ледяных крупиц я потеряла равновесие. Здесь уже я не устояла на ногах, так что, когда дракон повернулся ко мне шипастой мордой, я на него взирала лёжа, припорошённая снегом.
Он не стал церемониться. С каждым шагом он выдирал землю из-под снега, когти глубоко уходили в мёрзлую корку, но приближался он с неожиданной осторожностью Когда он занёс надо мной свою огромную лапу, я не сдержалась и вскрикнула. Но боль так и не пришла. Его прикосновение оказалось мягким, насколько вообще может быть мягкой драконья лапа. Он легко подхватил моё окутанное тканями тело, прижал к груди, где что-то глухо и мощно стучало, как колокол в горах, и, развернувшись, одним резким взмахом огромных крыльев взмыл в воздух.
Ветер хлестал по щекам, вырывая дыхание. Мы поднимались выше, и снег под нами стремительно превращался в белую туманную пелену, стирая границы между землёй и небом.
Лапы Дракона, его грудь, его крылья, мощные, упругие, отталкивали воздух с такой силой, будто пытались рассечь само небо.
Я прижалась к его груди, сквозь ткань ощущая жар, и на миг мне показалось, что меня держит само сердце вулкана. В груди защемило. Я не знала, кто он теперь: Рилас, дракон, нечто среднее между человеком и чудовищем. Но я знала, что он не уронит.
Мы пронеслись над выжженным теремом, над обломками, которые больше не могли быть домом. Мимо шлейфа дыма, клятв, боли и утрат. Всё это осталось внизу, с каждой секундой мельчало, исчезало. Наверху было только небо, холодный воздух, оглушающая свобода.
— Я лечу, — прошептала я, не закрывая глаз.
Крылья дракона опустились тяжело. Воздух задрожал, и внезапно всё стихло.
Я ощутила под ногами твёрдую землю впервые за часы полёта. Каменистая площадка располагалась прямо перед замком, высеченным в теле горы, величественным, мрачным, неприветливым. Скала уходила вверх, к облакам, и в самом её сердце зиял чёрный проём ворот, над которыми нависали каменные барельефы в виде драконов.
От одного только вида этого места у меня пересохло в горле.
Я стояла, прижав ладони к бёдрам, пытаясь не дрожать. Холодный ветер с вершин ударил в лицо, и только тогда я осознала, насколько устала.
И насколько испугана.
Это был страх бессилия. Страх того, что я, маленькая фигура на фоне этой гигантской твердыни, ничего не изменю. Ни криком, ни гневом, ни ядом в потайной склянке.
Я подняла глаза на дракона, стоявшего в своей истинной форме — колоссальный, с глазами, сверкавшими, как расплавленная медь. Он не смотрел на меня или делал вид, что не смотрит.
Сердце сжалось, и я вдруг поймала себя на том, что рада снова стоять на земле, даже если эта земля -- территория врага.
Ко мне подошли двое слуг, женщины в серо-синих одеждах, одна с простыми косами и выцветшими глазами, вторая молодая, с яркими завитушками из-под чепца.
— Леди Амалия, — склонила голову, не высокая, коренастая, но с виду добродушная женщина. — Мы проводим вас в покои.
Я кивнула. Горло всё ещё было слишком сухим, чтобы говорить. Ступая за ними, невольно обернулась назад, туда, где стоял дракон. Но он исчез, словно испарился в воздухе. Осталась только тень, отбрасываемая скалой.
Замок встречал камнем, огнём и тишиной. Коридоры были широкими, но тёмными, освещёнными редкими факелами в кованых держателях. Воздух пах гарью, пеплом и чем-то пряным.
Наконец, мы остановились перед тяжёлой дверью. Одна из женщин открыла её, поклонилась и указала рукой внутрь.
— Ваши покои, госпожа.
Я вошла, медленно, сдерживая дыхание.
— Если что-то понадобиться, — проговорила мне в спину женщина и указала на ту, что с завитушками. — зовите, Зорину, она будет вашей прислугой.
Девушка поспешила мне поклониться, но продолжила любопытно рассматривать меня.
Но вот они вышли, и я осталась одна.
Комната оказалась удивительно просторной. Потолок был высок, своды из тёмного дерева уходили вверх, к резным перекрытиям. Вдоль стены узкие окна с витражами. Сквозь них лился тусклый свет, окрашивая комнату в мрачные, но красивые оттенки. Кровать с высокими столбами и пологом из бархата. У стены стол с зеркалом в резной раме, которое я уже привычно занавесила первым, что попалось под руку. Всё в комнате было чистое, безупречно убранное, но такое чужое.
Я вытащила из-под плаща небольшой мешочек и молча распустила шнуровку. Из него звякнули склянки: одна с густым синим зельем, другая с прозрачной жидкостью, в которой плавал чёрный лепесток. Яд без запаха и без вкуса.
Я не без труда нашла нишу в каменной стене за изголовьем, совсем незаметную. Сунула туда мешочек, накрыв его складкой ткани и оставив немного пыли, чтобы всё выглядело так, будто место давно заброшено.
Когда всё было готово, встала и подошла к окну.
Снаружи начиналась ночь. На фоне багряного неба очерчивались острые пики гор. И где-то там, среди тени, был он. Тот, кто забрал у меня всё. Но и дал ей теперь новую роль и новую цель.
Надолго остаться в одиночестве мне не дали. От резкого стука в дверь я вздрогнула, обернувшись, и застыла.
В дверях стоял Рилас. Высокий и широкоплечий, он занимал собой почти весь проём, но не спешил переступать порог.
Стоял, как страж на границе чужого мира, словно сам не был уверен, имеет ли право войти.
Я тоже просто смотрела. В груди стучало неровно, жар поднимался откуда-то из живота к лицу, смешиваясь с леденящей тревогой. Что он скажет? Войдёт? Принесёт приговор? Попробует оправдаться? А он просто стоял и смотрела на меня своими бесконечно глубокими глазами.
— Что тебе нужно? — спросила я сразу слишком громко для возникшей между нами тишины.
— Поговорить, — спокойно сказал он и снова замолчал.
Прошло несколько долгих, вязких мгновений, прежде чем он сделал шаг, потом ещё. Вошёл и резко закрыл за собой дверь, словно теперь решение было принято, и обратного пути нет.
— Я понимаю, — начал он сдержанно, — что тебе не хочется находиться здесь. Ни в этом месте, ни просто рядом со мной. Но боюсь, что ни у меня, ни у тебя больше нет выбора. Нам придётся быть вместе.
Он говорил так, будто выносил приговор сам себе.
Я слушала и молчала, ожидая услышать всё, что он готов сказать. Но он снова замолчал.
— Зачем? — я первая не выдержала тишины.
— Ты моя Истинная, — сказал он негромко, почти шёпотом, будто боялся, что само признание обрушит на нас ещё одну трагедию.
— Не смей, — зашипела я, голос сорвался, стал хриплым. — Не смей говорить это после того, что ты сделал!
Гнев захлестнул меня, накрыл с головой, слёзы жгли глаза, но я их сдерживала, пока могла.
— Но это правда. Это не я выбрал. Это…
— Ты ничего не выбираешь?! — я сжала кулаки. — Ни тогда, ни сейчас. Всё за тебя решает кровь, судьба, боги?
— Нет. Сейчас я выбрал. Я пришёл сюда. К тебе.
— Ты… — я стояла на месте, понимая, что хоть одно движение и я уже не смогу себя контролировать. — Ты спалил мой дом. Мой дом, слышишь?! Там были люди. Моя семья… Моя жизнь! Ты сжёг всё! Всё, что у меня было… — я уже кричала, крик бил по горлу острыми гранями, но я не могла остановиться. — За что?! Ради чего?!
Я не сдвинулась с места, но дрожала всем телом, взглядом впилась в его лицо, понимая, что если он не ответит или ответит не так, то попробую убить его голыми руками. Я знала, что не смогу и оцарапать дракона, но гнев искал выхода прямо здесь и сейчас.
Дракон молчал.
Он смотрел, в его глазах я не видела страха. Лишь неожиданная печаль. Тихая, как у воина, что знает: был бой, и кто-то остался лежать в пыли и уже ничего не исправить.
В этот момент я поняла: он стерпел бы всё: крик, удар, и даже попытку убить. Принял бы всё, что я могла сделать, потому что чувствовал, что заслужил.
— Думаешь, я когда-нибудь смогу смотреть на тебя и не видеть пепла?! — прошептала я, задыхаясь. — Думаешь, можно просто всё перечеркнуть и сказать: «Теперь ты моя»?! Ты действительно думаешь, что после этого я могу тебе стать кем-то, кроме врага?
— Боюсь, что придётся. Тебе придётся быть рядом, хочешь ты этого или нет.
— Я Сестра Света. Я не могу связать свою жизнь с мужчиной, я давно отдана богине, — хрипло проговорила я, сама не веря уже в свои слова.
Слова казались пустыми. Они были щитом, но щит трещал. Всё, что составляло мою прежнюю жизнь — дом, обеты, храм — всё пылало в воспоминаниях.
— Теперь все прежние договорённости и обещания для тебя не действительно. Всё, кроме меня, осталось в прошлом.
Он договорил и замолчал. Я должна была остаться стоять, сдержанно отвернуться, молча перенести, и он бы ушёл.
Но я сорвалась.
Не помню, как это началось. Может, с дрожи в пальцах, может, с толчка в груди, но в следующий миг я уже летела на Риласа с кулаками.
— Скажи хоть что-то! — я ударила его кулаком в грудь. — Защищайся! Ври! Проклинай! Сделай хоть что-то!
— Я не буду защищаться, — выдохнул он. — Не перед тобой.
— Ненавижу! — голос сорвался, стал чужим.
— Да, — он опустил голову. — Я знаю.
Я била его по груди, плечам, куда доставала. Била яростно, вслепую, как зверь в капкане. Он не двинулся ни на шаг. Только стоял, позволяя мне вылить всё, что скапливалось ночами и горело под кожей.
Руки обмякли. Колени дрогнули. Гнев выгорел и осталась только пустота. Я бы упала, если бы он не подхватил.
Он не обнимал, а просто держал, твёрдо и уверенно, как якорь в море шторма.
И я заплакала, прижавшись к человеку, которого ненавидела всем сердцем. Беззвучно глотала слёзы, прижавшись лбом к его груди. Заплакала впервые с той ночи.
Он ничего не сказал. Не пошевелился. Только его рука осторожно легла мне на затылок.
События прошедших дней, перелёт в лапах дракона, его присутствия со мной на одной земле — это настолько утомило, что я готова была уснуть и сидя, но не могла себе этого позволить. Поэтому, как только немного успокоила бег сердца в груди, я села за стол разбирать запасы безобидных трав и снадобий. Без одного из них я в стенах этого дома не могу позволить себе уснуть. Я быстро нашла нужную бутылочку и была готова уже глотнуть и забыться во сне без сновидений, как в дверь снова постучали.
Сердце подсказывало, что это не Рилас. Он на сегодня сказал уже всё, что мог.
Дверь открылась, и на пороге появилась Зорина, одна из тех женщин, что привела меня в эту комнату.
— Госпожа, — обратилась она, но замолчала, увидев облачение Сестры Света, которое раньше пряталось под странным пальто для перелётов.
Зорина несколько раз удивлённо моргнула, а потом поспешила склониться, как это положено делать перед служительницей богини.
— Вас хочет видеть Великая княжна, — сбиваясь, продолжила она.
Зал был пуст. Стены увешаны тяжёлыми полотнами, изображающими сцены из старых легенд: короли, горящие в драконьем пламени, женщины с глазами из света.
Меня провели внутрь, оставили и закрыли за мной дверь. Я опасливо обернулась, стараясь не замечать подбирающегося по затылку ощущения, что это захлопнулась дверца ловушки.
Я встала, скрестив руки, напряжённая до предела.
И тогда появилась Княжна. Высокая женщина с царственной осанкой. Красота её была властной: не хрупкой, а завораживающей, почти агрессивной. Светлая кожа, медовые глаза, тёмные волосы, чуть затронутые сединой, собраны в тугую высокую причёску, украшенную тонкими кольцами. Её платье не было вычурным, но каждая его складка напоминала о том, кто здесь главная.
Она остановилась в нескольких шагах от меня. Смотрела молча и долго. Так как смотрят на вещь, которую не просили.
— Так это ты и есть? — не скрывая презрения начала она. — Та, что обманула моего сына. И каково тебе жилось с мыслью, что ты обводишь вокруг пальца самих Драконов?
Я от неожиданности услышать с первых слов обвинения перестала дышать. Но, сделав несколько предательски нервных входов, ответила.
— Мне было двенадцать, — отчего-то стала оправдываться я. — Тем более что вы сделали все, чтобы девочки ничего не знали об истинном значении этого знака, — я поняла вверх руку, показывая ожог на ладони. — Я всего лишь делала то, что мне говорили, — уже спокойнее закончила, привычным жестом поглаживая тонкий шрам, который начинала тихо ненавидеть.
— Ты понимаешь, зачем твой отец это устроил? — Княжна продолжала нападать, ничуть не заботясь о том, насколько её слова могут ранить. — Ради себя и власти. Не ради тебя.
Я молчала.
— Ваш обман сделал моего сына убийцей, — прошипела она. — Вот этой рукой, — она подошла, резко схватила меня за запястье, — Ты убила их всех. И теперь будешь жить, чтобы каждый день напоминать нам об этом. — закончила она и оттолкнула мою руку.
Я потёрла покрасневшее запястье, на котором до сих пор чувствовала её пальцы.
— Если бы ты не была нужна моему сыну, я бы вышвырнула тебя отсюда. Но нам всем придётся терпеть. А это, как я вижу, не твоя сильная сторона.
Она снова коснулась моей руки неожиданно осторожно.
— Прими это, — заговорила она тихо-тихо. — Прими его. И может быть, я прощу тебе то, что ты украла у моей семьи.
— Я ничего не крала! — выкрикнула я, вырывая свою ладонь из её тонких пальцев. — Я жила, как умела! Я не выбирала быть его Истинной! И не просила ни его, ни вас…
Княжна выслушала меня спокойно и также спокойно ответила:
— Драконы не прощают, но я, так и быть, дам тебе совет. Один. Первый и последний. Или ты станешь тем, кем рождена, или разрушишь всё, что у тебя ещё осталось. Всё, что у нас у всех осталось, — она немного раздражённо посмотрела на меня с ног до головы и продолжила. — И сними это платье. Ты больше не Сестра Света.
— И кто же я теперь, — чуть не плача прошептала я, теребя рукав сестринского одеяния.
— Сядь, — приказала она, указывая мне на одно из кресел. — И раде богов не реви.
Мне ничего не осталось, как подчиниться, ноги и так предательски отказывались меня держать, а слёзы уже были готовы сорваться с ресниц.
— Мы не будем спешить, — устало начала она. — Пока ты просто привыкай быть рядом с моим сыном. Потом уже, когда всё станет привычнее, мы проведём ритуал. Вам в любом случае придётся стать парой. Хотите вы этого или нет. У нас никогда не было выбора. Ни у меня, ни у тебя.
— Но он дракон… Вот сколько ему? Сто? Зачем ему такая, как я?
— Ты не права, милая, — засмеялась Княжна. — Сто лет мне.
— Но, — я подняла на неё удивлённый взгляд. — Вы же человека. Вы же сами сказали, что вы — как я.
— Да. Сто лет назад огонь не обжёг моей ладони, и Драконы забрали меня. И сто лет Князь Валмир делится со мной силой. А вот моему сыну, Риласу, в этом году исполнилось двадцать три года. Даже по человеческим меркам он твой ровесник. — Я молча слушала, не веря своим ушам. Как так вышло, что я об этом не знала? — И поэтому мне особенно больно за него. У него должно было быть гораздо больше времени на поиски истинной…
Княжна встала, повернулась и, больше не сказав ни слова, ушла, оставив меня наедине с растерянностью, гневом и мыслями.
Я смотрела ей вслед, но перед глазами плыли лица тех, в чьей гибели меня только что обвинили.
Вернувшись снова в отведённую мне комнату, я прислонилась спиной к двери, совершенно не ощущая себя в безопасности. Так хотелось оказаться в своей маленькой тёмной келье, где не было ни роскоши, ни тепла. Я только сейчас, в этой ловушке поняла, что именно там я чувствовала себя свободнее всего. И теперь, похоже, мне в то состояние уже не вернуться никогда.
Я захотела запереть дверь, но, поняв, что не могу этого сделать изнутри, громко рассмеялась. Истерический смех словно прорвал что-то внутри меня, постепенно сменяясь на рыдания. Я дошла до кровати и рухнула на неё, позволяя своему телу излиться слезами.
Тень тихо поднялась и встала над спящей Амалией. Она привычно коснулась её лица, понимая, что кончики её пальцев не почувствуют прикосновения, соскользнут мимо, как дуновение ветерка.
Тень взглянула на свои руки и вдруг остановилась. На ней было платье. Не простая ночная рубашка, в которую обычно погружалась спящая Амалия, нет, это был наряд, какой Тень никогда раньше не носила. Серое платье, из плотной, благородной ткани, украшенное тонкой белой вышивкой: цветочные узоры вьются по манжетам и под горлом.
Она опустила глаза, медленно ведя пальцами по манжетам, желая ощутить текстуру нитей, прижаться кожей к ткани — но ничего не почувствовала. Пальцы прошли сквозь вышивку, будто сквозь дым. Только зрение давало ей доказательство существования этого наряда.
Она оглянулась ещё раз на спящую сестру и прошептала едва слышно, так, что и сама с трудом уловила звук:
— Я осмотрюсь, сестрёнка, — прошептала Тень и пошла, внимательно наблюдая за тем, как при каждом шаге ноги в чёрных ботиночках выглядывают из-под юбки.
Тень подошла к двери и, не задумываясь, прошла сквозь неё. Дерево не встретило сопротивления. Она вышла в коридор, залитый мягким полумраком, и неторопливо пошла по нему, разглядывая окружающее. Стены, картины, светильники — всё казалось реальным, но не трогало её, не отзывалось в теле.
Дойдя до комнаты матери дракона, она без стеснения зашла внутрь.
Покои встретили её тишиной и тусклым, колеблющимся светом свечей. В камине лениво потрескивал огонь, запах вина и воска висел в воздухе, как напряжение перед грозой. Мать Риласа сидела у низкого стола, в руках изящный бокал, почти полный, но она к нему не прикасалась.
Она подняла бокал и резко отпила, как лекарство. Потом снова поставила его, медленно, будто борясь с желанием швырнуть об стену.
— Я бы прокляла её, — выдохнула она. — Богиней клянусь, прокляла бы, если бы знала, что это не убьёт моего сына вместе с ней.
Тень замерла, не в силах отвести глаз. Это были слова, которые Амалия не должна была слышать.
На лице Великой княгини не было ни прежней холодной гордости, ни маски достоинства. Только застывшая тревога и странная смесь ярости и бессилия.
Тень пошла дальше. В одном из коридоров она увидела Риласа. Он шёл навстречу, взгляд его сразу упал на неё. Тень застыла. Она попыталась спрятаться, вжаться в стену, сделаться невидимой, как прежде, но он продолжал смотреть прямо на неё. Не мимо, не сквозь — на неё.
Рилас подошёл ближе. Протянул руку и снова коснулся.
На этот раз мягко, почти с нежностью. Пальцы обвили её запястье, словно не хотели спугнуть.
От неожиданности Тень резко рванулась в сторону, метнулась к стене, чтобы, как обычно, исчезнуть в ней. И… не смогла.
Она врезалась в неё плечом, ударилась рукой. Камень, реальный камень, остановил её. Холодная, шероховатая поверхность царапнула кожу.
Тень отпрянула и в изумлении приложила ладонь к стене ещё раз. Плоть отозвалась на прикосновение. Она чувствовала, она ощущала стену и мир.
— Я рад, что ты не стала прятаться в комнате, — спокойно сказал Рилас.
Тень молча перевела взгляд со стены, которую до сих пор удивлённо трогала, на руку, за которую её держал Рилас, и только потом молча посмотрела на него.
— Я говорил с матерью и хочу у тебя попросить прощение за её слова. Она не должна была всего этого говорить. Ей непросто, но она была сегодня с тобой несправедлива.
Тень слушала с замиранием сердца, чьё биение тоже ощутила внутри себя впервые. Она не понимала, что происходит и как такое может быть.
— Пожалуйста, ответь мне что-нибудь…
Тень молчала. Она не знала, что сказать. Она плохо понимала подробности всех разговоров, что днём вела Амалия. Больше ей был доступны её эмоции по этому поводу. Но и в них она не очень понимала: какие Амалия хотела бы открыть, а какие были её тайной. Для тени это было не доступно.
— Я долго плакала после разговора с ней, — неуверенно ответила Тень, вовремя заговорив об Амалии, как о себе.
— Я не смогу загладить за неё вину, но хочу попробовать поднять тебе настроение, — сказал Рилас, всё ещё держа её за руку.
Тень его почти не слушала. Она снова ощутила тепло — настоящее, плотное. Его пальцы на её запястье были не иллюзией. И только благодаря этому прикосновению она чувствовала всё вокруг: шероховатую ткань платья, прохладу каменного пола, даже тонкий аромат трав, пробравшийся сквозь старые стены.
Но стоило ему немного ослабить хватку, как мир снова становился призрачным: воздух глухим, свет тусклым.
— Пойдём, — предложил он, принимая её молчание за согласие. — Мне кажется, тебе нужно увидеть кое-что хорошее. Просто чтобы напомнить, что свет бывает не только у алтаря твоей богини.
Он не отпускал её, пока они шли. Тень ступала аккуратно, боясь, что любое движение разрушит ощущение реальности. Он вёл её по коридорам, мимо высоких окон и тяжёлых гобеленов.
— Это место я нашёл, когда был ещё совсем ребёнком. Мать запрещала сюда ходить, но я возвращался снова и снова.
Он провёл её на открытый балкон, за которым простирался ночной сад, залитый лунным светом, белый, с чёрными узорами обнажённых деревьев. Кусты были покрыты инеем, как драгоценной пылью. В центре стоял фонтан, замёрзший в движении, струя воды стала скульптурой изо льда. Над садом тихо падал снег, медленно, как во сне.
Тень сделала шаг вперёд — и сразу потеряла ощущение камня под ногами. Мир снова поблёк. Она инстинктивно потянулась назад и почувствовала его руку на своей талии. Прикосновение вернуло ей всё: тяжесть тела, холод воздуха, трепет в груди. Даже звук его дыхания рядом стал отчётливым.
— Я не буду у тебя просить прощения. Понимаю, что это не возможно. Но прошу не спешить и дать шанс.
Она смотрела на сад, но слышала каждое его слово. Тень стояла, затаив дыхание. Сердце билось быстро и тяжело, каждое движение воздуха, каждый звук казались оглушительными. Она чувствовала, как ткань его рубашки касается её кожи сквозь сорочку, как от него пахнет теплом, огнём, ветром.
Я просыпалась медленно, всплывая со дна вязкого, тревожного сна. Веки слиплись, губы пересохли, а сердце глухо бухало в груди. Я вспомнила, что не приняла зелье.
Память тут же отозвалась туманными, пугающе живыми картинами: коридоры в полутьме, голос Риласа, касание, его рука, сомкнутая на запястье. Резко села, обхватила дрожащими пальцами запястье. Я знала, что он меня не касался, но на коже ощущала странный, тёплый след.
Встала, шатаясь, чувствуя, как холод каменного пола пробирается в ступни. Ноги были ватные, подкашивались, и всё же я пошла к зеркалу, которое с вечера, по старой привычке, укрыла лёгкой тканью, чтобы не видеть той, кто может там появиться.
Сквозняк, проскользнувший из окна, чуть шевельнул ткань, и сердце моё дёрнулось. Я замерла, глядя на покрывало, которое трепетало от ветра, будто звало меня сорвать с зеркала. И как всегда перед разговором с сестрой медлила.
Но коснуться ткани мне так и не удалось. Я услышала неуверенный стук и, вздохнув с облегчением, обернулась к двери.
На пороге замерли две служанки. Совсем юные. Первая всё та же рыжеволосая Зоряна, вторая — смуглая, с копной густых кудрей, придерживающая на сгибе локтя сложенное покрывало. Обе в тёмных фартуках, с кружевными головными уборами, чуть приоткрытыми губами и одинаково округлившимися глазами.
— Простите, госпожа, — Зоряна от волнения чуть выронила слова. — Мы думали, вы ещё спите. Нас прислали приготовить комнату к утру.
Вторая чуть склонилась, торопливо добавив:
— Велено было согреть воду, выбрать наряд и… — она запнулась, увидев, что гостья перед ними стоит с распущенными волосами, в помятом платье и потухшим взглядом. — Проводить на завтрак.
Я опустила руку от зеркала. Всё, что было во мне собранного и сильного, медленно истончалось. Я вновь пряталась, но уже не за молитвой, а просто за утренней суетой.
— Вы не вовремя, — сказала я, чуть хрипло, но спокойно. — Но входите.
Служанки переглянулись, затем бесшумно вошли, ставя поднос на низкий столик. Одна склонилась к камину, осторожно раскладывая щепу, другая расправила свежее платье на спинке кресла, и я краем глаза успела заметить: ткань была синего цвета, цвета утреннего неба перед бурей, а на лифе тонкой вышивкой поблёскивали драконьи крылья.
И тогда я поняла, что утро действительно наступило, и не просто в замке, не просто за окном, а в моей жизни. И от того, каким будет это утро, зависело всё, что последует.
Я вышла из комнаты одетая, умытая, с гладко зачёсанными назад волосами и шнуровкой на платье, затянутой так туго, словно только плотность ткани могла удержать меня от того, чтобы не рассыпаться на части. Возле дверей уже ждала одна из тех же девушек, что приносили воду. Она повела меня по каменным коридорам.
В зале, куда меня привели, всё было безупречно: длинный стол, накрытый белой скатертью, серебряная посуда, вино в тонких кубках, дымящиеся блюда, ещё не тронутые.
Я была одна.
На мгновение захотелось повернуться и уйти, но я знала — это было бы слабостью. Я прошла к столу и села в дальнем конце, лицом к двери.
И в этот момент они распахнулись.
Рилас вошёл быстро, словно ветер ворвался следом за ним. В тёмной рубашке, с чуть влажными от умывания волосами и кольцом дракона на пальце. Я тут же напомнила себе, кто он. Напомнила про семью и про отца. Но перед глазами всплывали не обугленные стены, а обрывки её воспоминаний о мужчине с тёплыми руками и такой неожиданной нежностью.
Я перевела взгляд с перстня на лицо Риласа и поняла, что всё это время Дракон смотрел на меня.
Он подошёл, не спеша. Молча сел напротив.
— Доброе утро, — сказал он таким мягким голосом, будто всё, что было в прошлом лишь недоразумение и ошибка.
Я не ответила.
Улыбка скользнула по его губам. Он и вправду верил, что прошлая ночь всё изменила?
— Я рад, что ты здесь, — добавил он, тише.
Я сделала вид, что не слышала, уставившись в тарелку перед собой, но чувствовала на себе его взгляд. Он ждал реакции. Ждал, что я взгляну, улыбнусь, подамся вперёд. Но я не дала ему ничего. Ни одного лишнего движения.
— Амалия, — сказал он, чуть громче, и я знала: если не отвечу, он продолжит. Может быть, даже вслух произнесёт то, что должен был бы прятать между строк.
— Прошу, — добавил он, и это «прошу» звучало так, будто сам не понимал, чего ждёт — ответа или пощады.
Я, наконец, повернулась, взяла кубок неуверенно. Пальцы дрожали. Сделала глоток, пытаясь подавить жар, поднявшийся к щекам. А потом… потом всё вырвалось наружу ровным, почти ласковым тоном:
— Тебе не нужно говорить со мной. И тогда будет шанс, что я не захочу тебя убить при следующей встрече.
Его зрачки чуть сузились. Его пальцы на ноже сжались так сильно, что побелели костяшки, а метал стал медленно сгибаться. Он слегка наклонился вперёд, и я почувствовала движение воздуха от его тела.
— Думаешь, это возможно? — спросил он тихо, но я могла поклясться, что услышала в его голосе глухое рычание.
Я на секунду задумалась над тем, что он имел виду? Возможно ли не говорить со мной или убить его?
— Пока не знаю, — я поставила кубок на стол, отвечая на оба вопроса, — Но я понимаю, что мне некуда отсюда бежать.
Я взяла вилку, как ни в чём не бывало, и отломила кусочек тёплого хлеба. Поднесла ко рту.
— Ты боишься меня? — спросил он вдруг.
Я вздрогнула. И снова сделала глоток вина, прячась за кубком.
— Нет. — Я смотрела на него поверх металлической кромки. — Я ненавижу тебя, а это другое.
Он не отреагировал сразу. Только слегка кивнул, будто ожидал именно этого. Плечи его были расслаблены, но пальцы, что держали кубок, подрагивали едва заметно.
— Я знаю, — кивнул он. — Это даже хуже.
Я смотрела на него. Его лицо в этот момент казалось высеченным из тени, такое неподвижное и острое, будто хранило в себе всё недосказанное за годы. И всё равно он не прятался от меня. Он позволял себе быть открытым. Почему?
По возвращении с завтрака комната встретила меня тишиной. Но я сразу, с порога поняла, что что-то не так.
Я замерла, прежде чем закрыть за собой дверь. Тонкий утренний свет скользнул по столу, на котором ещё утром лежали мои травы, флаконы и отвары, выстроенные по привычке. Но сейчас их не было.
Я подошла ближе, даже не веря глазам. Пальцы дрожали, когда я пробежалась по гладкой поверхности, нащупывая знакомые весы, деревянную ложечку, склянку с маком, но всё исчезло. Только травяная пыль, только слабый, еле уловимый запах ромашки, оставшийся в воздухе, как насмешка.
— Нет… — прошептала я. — Нет-нет-нет…
Сердце застучало в висках. Я резко обернулась, метнулась к кровати, и, став на колени, нащупала крошечную щель в стене. Тайник.
Камень нехотя поддался. Пальцы, дрожа, вытащили мешочек. Я быстро открыла его. Внутри лежали три флакона. Тяжёлые, матовые, с обмотанными нитями горлышками.
Яды на месте.
Облегчение пронеслось по телу как вздох, но он тут же превратился в судорогу страха.
Снотворное.
Я повернулась на коленях к столу, как будто что-то могло измениться, но нет. Его не было: ни бутылочки, ни настоя, ни даже измельчённого корня. Всё исчезло.
Я встала, пошатываясь. Грудь сдавило, а пальцы судорожно вцепились в край стола.
Без снотворного она выйдет. Тень сегодня ночью снова выйдет.
— Кто это сделал?.. — шептала я в пустоту. — Кто посмел всё забрать?
Мой голос был слабым, и мне не надо было ответа, я его знала и так. Великая Княгиня.
Я не помнила, как оказалась в коридоре. Только шелест шагов по каменному полу напоминали, что я двигаюсь. Всё происходило будто во сне, в котором стены расплываются, а воздух становится гуще и тяжелее.
Где-то в углу потрескивала масляная лампа, её неровный свет дрожал на стенах. Я шла почти не глядя, пока не услышала шаги.
Я резко свернула за поворот и почти налетела на молодую служанку.
— Подожди, — сказала я.
Она замерла, широко раскрыв глаза. Щёки вспыхнули, и пальцы судорожно сжали подол фартука.
— Где Княжна? — Я не кричала, но приложила все силы, чтобы голос мой звучал как у отца. Вот его бы никто не ослушался.
— Её Светлость… — девушка запнулась, глаза метались. — Она сейчас в южной галерее. Принимает утренний чай.
Я приблизилась. Свет лампы скользнул по её лицу, высветив веснушки и тонкий шрам под глазом, почти незаметный.
— Отведи меня, — сказала я, с ужасом узнавая в своём тоне отца. Несмотря на то, что это было именно то, чего я хотела, узнать в себе его было страшно. — Сейчас, — закончила я с напором, не приемлющем возражений.
Служанка кивнула, почти не дыша, и быстро зашагала вперёд. Я шла за ней, стараясь сохранять шаг ровным, но каждая в голове рой мыслей шептали наперебой. Если Княжна и правда отдала приказ? Если знала, что именно она забирает?
Мы миновали ряд мраморных колонн, поворот, ещё один, пока не оказались в просторной галерее. Там, в конце, как тонкий силуэт на фоне окна, сидела она.
Я остановилась. Служанка тихо поклонилась и быстро исчезла.
Княжна сидела у изогнутого окна, словно вписанная в пейзаж.
Я подошла медленно, стараясь не спугнуть тишину, не расплескать гнев, который копился, как тёплый настой в плотно закрытом сосуде.
— Вы забрали их, — сказала я ровно.
Княжна не обернулась.
— Да.
— Какого права вы имели? — Я подошла ближе. Свет из окна обжигал глаза, всё в комнате казалось чуть выцветшим, как старая гравюра.
— Я имею право заботиться о своих. — Она, наконец, посмотрела на меня. Глаза её были светлыми, и в них не было ни злости, ни сожаления.
— Вы не знаете, что вы сделали, — прошептала я.
— Знаю, — ответила она. — Я избавила тебя от соблазна навредить себе или кому-то из нас.
Я молчала, чувствуя, как дыхание дрожит в груди. Комната будто стала теснее, стены прижались ближе.
— Вы не представляете, что вы наделали… — начала было я, но осеклась.
— А ты расскажи, — Княжна смотрела внимательно и испытывающе, всё своим видом показывая, что прекрасно знает — мне ей нечего сказать.
Я ничего и не ответила.
А Княжна только снова опустила взгляд в книгу, будто наш разговор был всего лишь вре́менной тенью, упавшей на страницу.
Я повернулась и пошла прочь по длинному коридору, где тени становились гуще с каждым шагом.
Сегодня ночью она выйдет.
Пока Рилас не различает, кто из нас кто. Не понимает, что нас двое. Но что будет, когда догадается? Если отец всегда меня уверял, что сестра — плод моего больного воображения, то теперь, когда и Рилас её видит, я понимаю, как он ошибался.
Или сестра сама признаётся? Если она узнает о моих планах его отравить, то расскажет.
Этой ночью она снова выйдет.
Я прикусила губу до крови. Мне срочно нужно было новое снотворное. Или… что-то более надёжное.
Я выглянула в окно, прижимаясь лбом к прохладному стеклу, и на мгновение задержала дыхание. Внизу, далеко под отвесной стеной замка, лежали равнины, сверкающие под толщей нетронутого снега. Ледяная белизна простиралась до самого горизонта, и в этой тишине я вдруг остро осознала, как беспомощно было бы искать в этом безмолвии хоть что-то живое, хотя бы жалкий корешок валерианы. Может, у южных стен, там, где солнце держится чуть дольше, и можно было бы попытать удачу, но, не зная, где именно искать, я провожусь до самой весны, до оттепели, до той поры, когда всё уже будет слишком поздно.
Решение, напротив, оказалось простым: искать нужно внутри. Мне нужно было совсем немного, что-то хоть немного усыпляющее. Остальное я сделаю сама. Отвар — это лишь основа. А уж как усилить его, я знала слишком хорошо.
Я бросила короткий взгляд на тайник у изголовья кровати. И сразу же отвернулась, словно сама стена могла прочитать мои намерения и выдать меня. Но больше я боялась, что Тень, тихо спящая во мне, узнает о тайнике и разрушит мои планы.
К счастью, этот день прошёл в забвении. Ни княгиня, ни сам Дракон не пожелали меня видеть. Вероятно, оба решили дать мне время, чтобы «собраться с мыслями», или чтобы я сама себя разъела изнутри. До самого вечера я просидела в комнате. То ходила взад-вперёд, то снова садилась, не в силах сосредоточиться ни на одном занятии. Мысли гудели в голове, как пчёлы в улье.
Только когда солнце коснулось горизонта и комната окрасилась в янтарно-медовые тона, в дверь постучали. Пришла Зорина с помощницей. Они молча принялись готовить комнату ко сну: поправляли постель, закрывали ставни. Я наблюдала за ними, напряжённо прикидывая момент, когда могу сказать, не вызывая подозрений.
Когда они уже почти закончили, я тихо — как бы между прочим, устало и с чуть сбившимся голосом — произнесла:
— Зорина… а ты не могла бы принести мне немного валерианы с хмелем? Мне совсем не спится, кажется, нервы сдают.
Никакой тревоги в её лице я не увидела. Напротив, девочка, кажется, даже обрадовалась, что может быть полезной. Кивнула с готовностью и вышла быстро, почти вприпрыжку, как будто в этом поручении было нечто привычное.
Прошло совсем немного времени, и передо мной уже стояла чаша с тёмным, плотным отваром. Пахло прелыми травами, горько, чуть смолисто. Но я знала, что для Тени этого слишком мало. С этими травами я просто усну. А она — выйдет.
Я подошла к двери, прислушалась. Тишина. Ни шороха, ни шагов за стеной. Осторожно отодвинула сундук у кровати, нашарила тонкую щель и достала из тайника маленькую баночку с прозрачной жидкостью, напоминающей мёд, вязкий и холодный. Я не раз отмеряла яд, знала, как выглядит нужная капля. Одна. Только одна. Этого достаточно, чтобы не умереть, но заснуть крепко, без снов и шанса вырваться в иной облик.
Я замерла, держа бутылочку над чашей. Капля, тяжёлая, тугая, набухала на краю стеклянного горлышка. Один вздох — и она упадёт. А если рука дрогнет, и капнет больше? Я заставила себя не дышать. Секунда — и жидкость упала в отвар. Легонько расплескалась, растворяясь.
Теперь отвару нужно настояться. Три ночи и яд перестанет быть смертельным. Он станет тем, чем мне нужно: последней границей между мной и Тенью.
Три ночи. Только три. И если я ошиблась — мы обе не проснёмся.
Две ночи я держалась. На одном гневе, на злости и на упрямой уверенности, что справлюсь. Держалась, пока внутренний голос не начал звучать, как затухающее эхо. Но на третье утро весь хрупкий баланс пошёл прахом. Усталость, словно сорвавшийся с цепи зверь, набросилась сразу, не предупреждая, не давая отдохнуть. Я боялась не просто лечь, я боялась сесть. Хоть на миг прикрыть глаза. Хоть на миг замереть. Потому что знала: если позволю себе хоть немного покоя, сон увлечёт меня в темноту, и Тень выйдет на волю.
Я бродила по холодным коридорам замка, цепляясь за мысль, что движение спасает. Ноги несли меня куда-то, сами, наугад, пока не оказалась в месте, которое почему-то показалось до боли знакомым, хоть раньше точно не бывала в этой части замка. Передо мной стояли двери, старые, с тёмным деревом, тонкими, покрытыми узорами. Я протянула руку, коснулась пальцами холодной поверхности. Казалось, что даже кость под кожей отозвалась болью.
Дверь поддалась с лёгким скрипом, и я вышла на открытый балкон. Передо мной раскинулся сад, застывший в белом безмолвии. Снег лежал идеально: ни одного следа, только лёгкие холмы, искрящиеся на солнце. Лёгкий ветерок пронёсся над ветвями елей, унося с собой сухой иней. Я подошла к балюстраде и оперлась на камень, голыми ладонями. Он был обжигающе холодным, как и хотелось. Я сжала камень сильнее, впиваясь пальцами в промёрзшую гладь, как будто через эту боль можно было удержаться на поверхности, не провалиться в сон.
Шаги позади были тихими, но я всё равно услышала. Звук, от которого сжалось сердце.
— Амалия? — голос Риласа прозвучал неуверенно, с лёгкой тревогой.
Я не ответила. Просто стояла, вцепившись в камень.
Он подошёл ближе, и когда тёплая ладонь коснулась моей замёрзшей руки, я вздрогнула. Он взял её осторожно, так, будто боялся причинить боль и поднёс к своему лицу. Его дыхание, горячее, почти обжигающее, коснулось моей кожи.
— Ты же совсем замёрзла… — прошептал он.
Я посмотрела на свои руки. Синеватая кожа, лёгкая дрожь в пальцах.
— Я тебя ненавижу, — прошептала я, не отводя глаз от его лица. — Но ты так красив… — и эти слова сорвались с губ не как признание, а как истина, которая просилась наружу.
Он замер, на секунду замолчал, и в его лице промелькнула неуверенность и удивление. Он явно не знал, что с этим делать.
— Пойдём. — произнёс он ровным, осторожным голосом. — Тебе нужно согреться.
Он обнял меня за плечи, бережно, как будто я могла сломаться от любого неосторожного движения, и повёл через коридоры замка. Я не сопротивлялась, но не потому, что хотела идти с ним, а потому что не могла уже противостоять ничему. Сил не осталось ни для борьбы, ни для отвращения.
Он что-то сказал слугам, строго и чётко. Они кивнули и исчезли в дальних проходах.
В комнате он не ушёл, не оставил меня, наоборот, сам провёл к кровати, усадил, словно знал, что без этого я могу просто упасть. Я сидела и смотрела, как он открывает мой сундук, перебирает вещи, находит плед и закутывает меня. Движения у него были осторожными, почти домашними.
— Ты убил мою семью, — в сотый раз повторила я Риласу, но в этот раз без ярости и угроз. На них у меня не было сил.
— Я знаю, — ответил он, обеспокоенно, всматриваясь мне в лицо.
— И с этим ты хочешь, чтобы я жила? — спросила я чуть тише.
Он глубоко и устало вздохнул.
— Да, я хочу, чтобы ты жила, — сказал он.
— Я хочу домой, — сказала я тихо.
— Ты сможешь навещать родные земли, — произнёс он уже мягче.
Рилас подошёл, присел передо мной на корточки. Его лицо оказалось так близко, что я могла рассмотреть каждый тёмный лучик в его медных глазах.
— Навещать? — я невесело усмехнулась. — Это как целовать призрак, — я протянула дрожавшие от усталости пальцы и коснулась его губ. — Память есть, тепла нет. Я хочу туда насовсем.
— Мне жаль, — Рилас не шевелился, но так пристально всматривался в меня, что я даже через туман в голове поняла, чтоб делаю что-то не то. — Но этого я не могу позволить, — сказал он после паузы, и в его голосе прозвучало сожаление.
Я посмотрела на него и вдруг, сама не зная почему, улыбнулась, всё также касаясь кончиками пальцев его лица.
Он напрягся.
— Ты первый, кто говорит мне, что делать, и при этом сожалеет, — прошептала я. — Все всегда только приказывали. Отец, брат, настоятельница. Но им и в голову не приходило сожалеть.
Он не ответил. Лишь смотрел, и в этом взгляде было то, что я не могла понять. Будто пытался прочесть не только выражение лица, но и мысли, чувства, даже дыхание. И впервые за всё это время я не отвела взгляда. Может, потому, что уже не могла. Может, потому, что всё внутри меня от усталости растрескалось, и сквозь эти трещины наружу проступало всё, что я так долго сдерживала.
— Отдохни, Амалия. Я больше не буду тебя тревожить сегодня.
Он встал, выпрямился. Снял с кресла ещё одно одеяло, уложил его у изножья кровати и, на секунду задержавшись, поджал губы, будто хотел сказать что-то ещё. Но передумал. Только медленно кивнул, словно соглашаясь с чем-то, что решил сам с собой, и направился к двери.
Я не смотрела ему вслед. Лишь когда шаги стихли, позволила себе вдохнуть чуть глубже.
В голове гудело. Сознание плыло, всё сливалось: снег в саду, его дыхание на моей коже, голос, сказавший «Отдохни» как просьбу, а не как приказ. Всё казалось чужим, словно это не со мной — а с кем-то другим, кому позволено быть слабой.
Я знала: если усну, она выйдет. И всё же… глаза сомкнулись сами
Тень вздрогнула и поднялась из уставшего тела.
Амалия лежала на неразобранной постели, свернувшись калачиком, вцепившись в плед на груди, будто он был её последней защитой от мира. Так хотелось поправить сбившийся с плеча плед, что Тень даже протянула руку, но замерла, понимая глупость этого жеста.
За спиной послышался мягкий скрип двери. В комнату осторожно вошла молодая служанка, неся в руках щипцы и охапку сухих веток. Она направилась к камину и занялась огнём, не замечая ни присутствия Тени, ни её взгляда. Искры взлетели, сухо потрескивая, и воздух наполнился дымком хвои. Скоро комната наполнится теплом, и Амалия будет в безопасности. Этого было достаточно, чтобы Тень, не оглядываясь, вышла в коридор.
Она двигалась интуитивно, почти вслепую. Ей был нужен он. Рилас.
Тень шла по коридору, прислушиваясь к себе. Пыталась коснуться камня стен, уловить дуновение сквозняка, но ничего, даже её тело не давало ей никаких ощущений.
Она не знала, где мог быть дракон. Пошла искать его сначала на тот балкон, что выходил в снежный сад, затем пыталась вспомнить, где днём была Амалия, но коридоры были так похожи друг на друга, а слуги, что встречались по пути, просто проходили сквозь неё.
Одна из дверей, наконец, распахнулась, и в коридор скользнула служанка. Вслед ей донёсся знакомый голос — голос Риласа. Тень замерла, затаив дыхание, надеясь, что он выйдет. Но дверь лишь мягко закрылась, снова отрезая её от мира живых. Она подошла ближе, протянула руку, но пальцы беззвучно провалились сквозь дерево. В груди сжалось. Чтобы попасть внутрь, ей нужно было войти как человек… но человек мог бы постучать, а она не могла.
Поэтому просто тихо его позвала:
— Рилас! — её голос с непривычки дрогнул.
И вот за дверью послышалось шаги, и она распахнулась. Удивлённый дракон стоял перед ней в расстёгнутой на груди рубашке, в широких штанах и босой.
— Что-то случилось? — вдруг спросил он и выглянул в коридор, не веря, что она пришла по собственной воле.
— Нет, просто я, — Тень запнулась, судорожно придумывая причину, по которой Амалия могла прийти, но такой не находилось. — Хочу поговорить…
Он не задал лишних вопросов. Просто отступил в сторону, давая ей дорогу. Она прошла мимо, задевая его плечо, и в этом почти случайном прикосновении тело откликнулось с такой полнотой, что мир вокруг на мгновение стал ощутимым до дрожи.
Комната встретила её ароматом древесины и старых книг. У камина стояло тяжёлое кресло, обитое тёмной тканью. В нём хотелось утонуть. Она едва успела сесть, как он, не говоря ни слова, опустился к очагу, бросил в него охапку поленьев, заставляя пламя вспыхнуть. Свет от огня заскользил по его лицу, оживляя тени под скулами.
Тень смотрела на него и пыталась придумать повод коснуться, поглядывая на второе кресло, которое, скорее всего, закончив возиться с поленьями, Рилас и займёт. Но оно было так далеко, не дотянуться.
Так и случилось. Он сел напротив неё и стал в ожидании смотреть, не подгоняя и ничего не спрашивая. Но Тень не знала, что говорить. У неё само́й вопросов к Дракону не было, а что бы спросила Амалия? Она помнила её дни туманными обрывками, но даже среди них знала главный вопрос, который Амалия наверняка уже задавала, но других идей Тени не пришло:
— Зачем ты спалил мой дом?
Дракон тяжело вздохнул, нервным движением зачесал пальцами волосы ото лба и начал говорить:
— Я не знаю…
Тень вздрогнула от неожиданности услышанного.
— Последнее, что я помню — это то, как шёл по коридору после твоего исчезновения. Дальше провал, и я проснулся далеко от того места, понимая, что перевоплощался, но совершенно не помня, что делал.
Рилас поднялся и подошёл к Тени, он опустился перед ней на колени и взял её за сложенные на коленях ладони.
— Это чистая правда, которая нисколько меня не оправдывает.
Тень смотрела не его руки, на пальцы, которые сжимали её. Она перевела взгляд на его лицо, он тоже всматривался, пытаясь понять, что же она думает. А Тень не могла думать ни о чём, кроме его прикосновения.
Она отняла свои ладони. Дракон разочарованно вздохнул. Тень его больше не касалась. Её сердце, которое она слышала секунду назад, замерло в груди и не собиралось больше биться.
Тень протянула руки к его лицу и коснулась самыми кончиками пальцев, захватив прикосновением миллиметры его смуглой кожи. И сердце снова пустилось в пляс. Она коснулась его лица всей поверхностью ладоней, и мир заиграл новыми красками. Всё вокруг наполнилось цветом. Звук его дыхания стал громче, воздух гуще, свет от камина живее. Она чувствовала себя полностью в этом мгновении. Только здесь, только сейчас, только с ним.
Тени хотелось почувствовать его всего и она наклонилась ближе, к самому лицу. Горячее дыхание Риласа обдало её, руша последние барьеры, и Тень прильнула губами к его губам.
В этом поцелуе не было слов, ни объяснений, ни даже выбора. Только чувство и прикосновение, в котором впервые в жизни она была живой.
Но когда поцелуй закончился, и она прижалась лбом к его щеке, на миг прикрыв глаза, внутри кольнула тихая, предательская мысль.
Амалия этого не простит.