Две Елены

Глава 1. Кампус в Авджыларе. Педагог-переросток

Две Елены

…и как мы ни грустны,

Скроем в сердца и заставим безмолвствовать горести наши.

Сердца крушительный плач ни к чему человеку не служит:

Боги судили всесильные нам, человекам несчастным,

Жить на земле в огорчениях: боги одни беспечальны…

(Гомер «Илиада» Песнь двадцать четвёртая)

Плохое начало

Кто бессмертным покорен, тому и бессмертные внемлют…

(Гомер «Илиада» Песнь первая)

Человек обретает настоящую мудрость, когда понимает, что всё имеет оборотную сторону. Мы привыкли думать, что жизнь состоит из чередующихся периодов удач и горестей, из чёрных и белых полос, а на самом деле это одни и те же явления, предметы и события неуклюже, но неотвратимо поворачиваются к нам разными боками…

Моё детство закончилось в тринадцать лет, когда отец обрёл новую любовь, а мама потеряла рассудок. Сначала она рыдала и валялась у него в ногах, потом проклинала, а потом прокляла дочь и пинала ногами, обвиняя меня в крушении своей личной жизни.

Когда буря её гнева рассеялась, я, охая и всхлипывая, выползла на балкон и попыталась с него сброситься, но запуталась в бельевых верёвках на балконе соседей снизу. Они достали меня и вызвали милицию.

Из больниц – психиатрической и травматологии – вышли уже совсем другие мать и дочь. Отец не забрал меня к себе и не сдал в детдом – он оставил меня с мамой. Долгое время я думала, что лучше бы он меня убил, а потом поняла, что у Бога на всех свои планы, и раз я не могу умереть, значит надо просто жить…

***

Бог любит разнообразие, поэтому создал множество видов животных и растений и всех людей создал разными. Но люди не ценят уникальность и неповторимость – они создали сотни классификаций всего, что их окружает. Я, например, тоже привыкла всё и вся относить к каким-то видам и типам, к классам, навешивать ярлыки. Видимо, это прививают нам со школы. Так, я считаю, что все люди делятся на тех, кто изучает мир в теории и живут как кабинетные учёные, не покидая своих кабинетов, а знания черпают из книг и других безопасных источников, и на практиков, в которых неискореним дух авантюризма, и которые бросаются в жизнь подобно корсарам в атаку, испытывая свои и чужие возможности и удачу, и постигая простые вещи самым ужасным способом – на собственном, подчас горьком, опыте. Моя жизнь сначала сложилась так, что я оказалась не просто кабинетным учёным, а самим кабинетом с заколоченными пыльными окнами… 

Поседевший Керим гонит машину по жёлтой пыльной дороге, стараясь обогнать поднимающееся к зениту солнце, а я тихо следую за воспоминаниями, которые то и дело отбрасывают меня назад, в прошлое, сбивая с моего нынешнего жизненного пути…

Мама умирала долго, около года. Рак пожирал её изнутри как чудовище, доводя до исступления болевыми приступами, слабостью и отчаянием. Разумеется, я была виноватой. Так уж повелось с того дня, когда папа ушёл в новую семью, – я всегда и во всём была виновата.

За неделю до комы она приказала мне присесть на край постели. Мама никогда не просила – только приказывала.

- Сядь. Не ёрзай! Мне же больно! Ничего не можешь сделать нормально! Выдерни одеяло! О боже, знаешь сто языков, но ни слова не понимаешь! Сорок лет, ума нет!

Мама умела отчитать ни за что, а уж при наличии причины её язык становился острее лезвия. Но лезвие не режет пух, и я научилась быть покорной и мягкой, чтобы зря не страдать.

- Мама, успокойся. Вот, я на самом краешке.

Мама глубоко вздохнула.

- На самом деле, это я подошла к краю.

- Мама!

- Молчи. Не перебивай. Твой отец будет гореть в аду за то, как он поступил со мной, как растоптал нашу любовь. К сожалению, я начну гореть раньше – за то как обошлась с тобой.

- Мамочка!

- Тише. Я вовсе не собираюсь просить у тебя прощения за то истерическое избиение младенцев, что я устроила, свихнувшись от боли. Я не сожалею и о том, что не позволила тебе устроить личную жизнь, отвадив от тебя мужчин. Они все подлецы и мерзавцы, и я подарила тебе жизнь без лишних разочарований. И я не буду извиняться за то, что ты осталась нищей и бездетной.

- Я поняла, мама. Ты не будешь просить прощения. И не надо. Давай выпьем лекарство?

- Давай выпьем водки. Теперь уже мне можно всё, как и тебе. Через несколько дней ты получишь полную и абсолютную свободу и сможешь зажить так, как захочешь. К несчастью, ты понятия не имеешь о реальном мире и совершенно не приспособлена к жизни.

Мама закашлялась. Я налила ей капли и ловко подсунула с водой. Мне пришлось научиться быть изворотливой, чтобы лечить того, кто упорно не хотел исцеляться.

- Да, ты совершенно не приспособлена к жизни И вот за это я прошу прощения. Я подчинила себе твою волю, принудила жить со мной. Я не сожалею об этом, я так хотела, это было проявлением моего эгоизма и моей мести твоему отцу. Но теперь я прошу у тебя прощения, потому что я больше не смогу защитить тебя.

Глава 2. Рахат-лукум с перцем

Глава 2. Рахат-лукум с перцем

«Нет, не печаль мне, супруга, упреками горькими сердце:

Так, сегодня Атрид победил с ясноокой Афиной;

После и я побежду: покровители боги и с нами.

Ныне почием с тобой и взаимной любви насладимся.

Пламя такое в груди у меня никогда не горело;

Даже в тот счастливый день, как с тобою из Спарты веселой

Я с похищенной бежал на моих кораблях быстролетных,

И на Кранае с тобой сочетался любовью и ложем.

Ныне пылаю тобою, желания сладкого полный…»

(Гомер «Илиада» Песнь третья)

Керим остановился у автозаправки, и я вышла подышать воздухом. Остро пахло бензином – в точности как у их офиса в таксопарке, куда мы как-то заехали, когда Фатих забыл бумаги.

В то лето я перестала ходить по Стамбулу пешком – меня всегда и везде возили либо Керим, либо сам Фатих. Вообще вся моя жизнь изменилась тем майским утром, когда я проснулась не одна на своём надувном матрасе и как всегда улыбнулась до ушей.

- Ты совершенно очаровательна по утрам, - заметил Фатих, когда мы пили кофе в кафе на набережной Мраморного моря, куда он завёз меня до работы, успокоив, что и на работу отвезёт.

- А ты по вечерам, - бездумно вернула я комплимент.

- И по ночам?

Я вспыхнула и готова была утопиться в чашке кофе.

- У? – и он попытался заглянуть мне в лицо.

- Не знаю, - буркнула я и отпила глоток, не ощутив вкуса.

Ночью мы не спали. Совсем. Я на рассвете чуть прикрыла глаза, как сразу зазвонил будильник.

- Ты права. По одной ночи сложно судить. Тем более, по первой. Мы ещё только узнаём друг друга. Ещё кофе?

- Нет. Я опаздываю. Пожалуйста, отвези меня в кампус, - взмолилась я, полыхая как помидор на сковородке.

Он усмехнулся своей милой малой усмешкой.

- Ты не должна просить, богиня моя. Только требовать.

- Ни в коем случае. Ты не представляешь, как это отвратительно!

Он внимательно на меня посмотрел, но промолчал и подозвал официанта.

- Мы многого не знаем друг о друге и, возможно, никогда не узнаем, но я хочу знать о тебе всё, и у нас будет время пообщаться. Я могу пригласить тебя в свой дом? – спросил он в машине.

- Э…

- Что?

- Я два года жила в общежитии. Это дом, о котором я мечтала, и я хотела жить в нём…   

- Хорошо. Тогда могу я попросить разрешения пожить в твоём доме?    

Я глянула на него в зеркало.

- А ты уверен, что ты турок?

Фатих расхохотался. Это был первый раз, когда я услышала, как он смеётся. Если от его улыбки вокруг меня расцветали цветы, то от его смеха мне стало так тепло и хорошо, словно я сидела на коленях ангела.

- Ты права, это всё чудовищно быстро. Но я вообще люблю скорость. А ты?

Я пожала плечами.

- Не знаю. Странно, мне сорок два года, а я даже не знаю о себе, что мне нравится. Я долгое время жила очень… замкнуто.  

- Расскажешь, - обязал он и переспросил, - Так тебе сорок два?

- Да. А тебе?

- Сорок четыре. Странно, мы почти ровесники, а мне кажется, что ты совсем девчонка.

- Да прям! Ой, приехали.

Он поцеловал меня, отстегнул ремень и, высадив, уехал.

Вечером он так же быстро забрал меня из главного корпуса, завёз на закрывающийся рынок за продуктами и привёз в теперь уже наш дом. На пустой кухне он покачал головой, бросил на подоконник пакеты с продуктами, велел мне переодеться и повёз в ресторан.

Мы поехали на ночь глядя в Каракёй, причём – о чудо – без машины. В азиатской части Стамбула мы вдруг увидели граффити. Мы как-то приезжали в Каракей и с коллегами, и со студентами магистратуры на шумные вечеринки, где веселились и танцевали до утра. Я тогда фотографировала шедевры уличного искусства на телефон, поскольку невозможно было равнодушно пройти мимо разукрашенных стен, не сохранив их себе на память. Сейчас я ничего не видела, кроме профиля Фатиха, высвеченного в свете уличных фонарей. Он сразу это почувствовал и быстро на ходу чмокнул, потом не удержался и поцеловал снова, шокировав прохожих.

Ресторан Chez Moi находится в пятиэтажном здании и состоит из четырёх этажей. На нижних этажах гостям предлагают блюда французской кухни, а терраса и верхний этаж оформлены в стиле турецкой таверны-мейхане. Мы пришли в зону турецкой кухни, и Фатих заказал нам жареную рыбу и закуски, белое вино и зелёный чай. Я ужаснулась, увидев спустя пару часов чек на двести лир.