Две полоски. Двойная ошибка

Глава 1

Апрель 2017 год

— Что ты умеешь?

— В смысле?

Мужчина смотрит с интересом, расслабленная поза, держит бокал с алкоголем. Рядом бутылка виски, две верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Темная растительность на груди, толстая золотая цепочка.

— Ты тупая?

— Нет.

— Про петь и плясать я тебя не спрашиваю. Что ты умеешь как шлюха?

— Огласите, пожалуйста, весь список. Что конкретно вас интересует?

— Шутница?

— Драматургия — моя лучшая сторона.

— Это когда тебя ебешь, а ты плачешь?

А вот это было пошло и грубо. Я поморщилась, прикусила нижнюю губу.

Мужчина спросил серьезно, сделал большой глоток из бокала, посмотрел в окно. Там на фоне кромешной тьмы сверкал огромный и красивый город. Он вроде бы потерял ко мне интерес, думая о чем-то своем.

Хорошо, что я сама выпила, влила в себя три коктейля «Смерть в полдень», чтоб не тронуться умом от того, на что пошла. Кстати, его придумал Эрнест Хемингуэй, я бы много о нем рассказала, если бы этот мужчина мог испытывать интеллектуальные оргазмы.

Эрнест, абсент и шампанское — мои лучшие друзья на сегодня.

Я вполне в адеквате, может, еще не накрыло?

Стою ровно, держу спину, как на уроке хореографии, когда Эмилия Витольдовна всех хлестала по спине указкой, если та была недостаточно для нее прямая.

Ну вот, а я-то думала: зачем мне кружок хореографии? А оказывается, пригодился. Мой первый проститутский дебют, будет что вспомнить на пенсии, если доживу.

Оглядываю номер: очень богатый, две спальни, гостиная, корзина с фруктами, цветы, шампанское, при виде его слегка передергивает. На стол небрежно брошены банковские карты, деньги, бумаги, макбук и два телефона. На полу две дорожные сумки, на диване пиджак.

Бизнесмен крутой, наверное. Взгляд как у акулы — презрение и холод. За тридцать, солидный, с харизмой. Конечно, крутой, зачем бы он тогда понадобился спецслужбам?

И наверняка опасный, раз он им понадобился и они под него роют моими руками.

А теперь вопрос: какое отношение к спецслужбам имеет двадцатитрехлетняя девица из Пскова, которая сейчас отражается в высоком зеркале шикарного номера люкс одного из дорогих отелей Дубая?

О, это длинная история, и я не хочу ее вспоминать.

Не сейчас.

— Насмотрелась? Делом заняться не хочешь?

Кстати, для клиента он вполне терпелив. Или просто никуда не торопится, и вся ночь для утех у него впереди.

Убирает бокал, расстегивает ремень, открыто показывая, чем мне нужно заняться. Сглатываю слюну, ладони мокрые, на высоких каблуках неудобно, но на мне самый провокационный наряд за всю жизнь. Мать бы, увидев в таком виде, перекрестилась и сплюнула.

Короткое платье-сорочка на тонких бретельках, черные пайетки, как чешуя, волосы собраны в высокий хвост. Массивные серьги, крохотная сумочка и туфли, естественно, в тон платью, с теми же пошлыми пайетками. Пятнадцатисантиметровая убийственная шпилька, я на них как на вершине Эвереста.

Не стоит говорить, что лифчика нет, как сказала Берта — это мой шлюханский стилист, — в их работе он лишняя деталь.

Кто я такая, чтоб спорить с профессионалами?

Облизываю губы, на них противный жирный блеск помады. Вспоминаю свою недолгую консультацию и сборы «на дело» у местной сутенерши.

Правил не так много, точнее, одно: «Клиент всегда прав».

Если сказал «соси», то будь добра, встань на колени и расслабь глотку.

Черт, меня сейчас вырвет.

— Ты новенькая, что ли?

— В смысле?

— Если ты еще раз скажешь это слово, я запущу в тебя бокалом.

Дура тупая.

Это все нервы.

Моя задача была предельно проста: прийти в номер клиента, незаметно оставить прослушку. Обратить внимание на то, чем он занят, вещи, документы, деньги. Вот для чего на мне массивные, тяжелые серьги, которые оттягивают уши.

Мужчина настроен не по-доброму. Глаза темные, брови сведены, взгляд уничтожающий, очень короткая стрижка, ухоженная щетина, четкий контур губ. Не смазливый красавчик, терпеть их всегда не могла.

Господи, о чем вообще думаю? Меня сейчас трахнут в рот, дай бог, если только в него, а я рассматриваю «клиента» и оцениваю его внешние данные. Надо что-то делать, а не стоять столбом.

— Да, новенькая.

— Русская?

— Из Пскова.

— Милый городок.

— Кому как. А вы откуда?

— Ты слишком любопытная для шлюхи.

— Почему же сразу шлюха? Это очень грубо.

— Проститутка?

— Ночная бабочка.

— Жрица любви?

Глава 2

Когда выхожу, он все еще сидит в кресле, что-то читает в телефоне, включаю свою фантазию, подхожу походкой гулящей кошки, на ходу спуская бретельку платья:

— Скучал?

Ловко усевшись на подлокотник кресла, одной рукой веду по спинке, другой — по его плечу. Мужчина откладывает телефон, поворачивается, смотрит.

А я забываю, как дышать. В голове шум и ни одной мысли.

— Ты там что-то приняла?

У него карие глаза, красивые, цвета крепкого чая с черными лучиками от зрачка. Убийственные глаза.

Солидный, холеный. Думаю, за тридцать. Приятно пахнет, а мне хочется выпить виски прямо из бутылки, что стоит рядом. Я таких мужиков видела только в сериалах и криминальных новостях, обычно из их домов полиция выносила деньги сумками и чемоданами — слитки золота.

Левой рукой тянусь дальше, нужно закрепить этот треклятый жучок на задней стенке кресла. Но, как только я это делаю, бедро сползает с подлокотника, и я начинаю заваливаться назад.

Перед глазами пролетает вся моя никчемная жизнь.

Мужчина ловит за платье, ткань трещит, лямки вырываются с нитками, я сама вскрикиваю, хватаясь за его плечи.

— Ты там нюхала что-то?

— В смысле?

Он поймал меня, потянул на себя, и теперь я практически голая, с торчащей грудью, восседаю на его коленях и снова отвечаю неправильно на простой вопрос.

— В коромысле. В Пскове так отвечают непутевым шлюхам?

— Нет-нет, я не наркоманка. Ничего такого, клянусь. Я вообще в жизни никогда ничего не принимала.

Чувствую, это придется исправить, если я вживусь в роль и решу сделать карьеру проститутки.

— Ты шлюха, но неумелая. Я это уже понял. Вас по объявлению набирают, через газету?

— Да.

Шикарный ответ, но надо валить, часть миссии я уже выполнила, на вторую не пойду, это очень опасно. К тому же он спросил о наркотиках, как чувствует.

— Может, уже приступишь к основным обязанностям?

— Ой, я совсем забыла. Презервативы забыла.

— Говорила, что чистая.

— Для надежности.

— У меня есть.

— Нет, у нас свои, проверенные.

— Ты, милочка из Пскова, решила меня наебать?

— Нет.

— Тогда опустилась на колени и сделала то, за что тебе платят. А то я поставлю тебя сам и буду ебать, но уже очень грубо.

Он легко разрывает остатки платья, кидает в сторону. Моя кожа моментально покрывается мурашками, соски торчат, а тошнота вновь подкатывает. На скулах играют желваки, губы плотно сжаты, это плохой признак.

Чувствую его взгляд, он оценивает, проверяет, так что нутро сворачивается в комок. «Смерть в полдень» не помогает, предательница, я так на нее рассчитывала.

— Встань на колени. И возьми. Мой. Член. В рот.

Унижай и властвуй?

Кратко и по делу.

Круто ты попала, Олечка. Как кур в ощип, привет от отчима. Он всегда орал, что я буду проституткой, вот, Фёдор Петрович, сбылась ваша мечта, выпейте за это самогоночки.

А вот сейчас и проверим, насколько я покорна.

Кашляю, надеюсь, жучок уже заработал сейчас, те дяденьки в костюмах с каменными лицами должны его отвлечь, и я смогу уйти. Но ничего такого не происходит, и вот именно в этот момент накатывает паника.

Меня грубо опускают на колени, не знаю, кого убьют первым, когда вернусь на Родину, если вернусь, еще и не по частям. Но если я хочу не остаться здесь навсегда и не продавать реально свое тело, нужно немного включить мозг и избежать всего этого.

Не такого я ожидала от деловой поездки переводчиком с двумя бизнесменами. Твари, чтоб и они горели в аду вместе с отчимом.

Оказывается, мой билет был куплен в один конец, денег у них тогда не было, все на счетах. И номер в гостинице оплачен на три дня, а их повязали на сделке.

А вот теперь еще вопрос. Откуда в лексиконе без пяти минут выпускницы факультета иностранных языков очень хорошего университета, гордости курса, умницы и красавицы, по словам завкафедрой, оказалось слово «повязали»?

Вместе с ними «повязали» и меня — как сообщницу, я даже не поняла, в чем. Но потом мне быстро разжевали ситуацию, и стало совсем хреново.

«Смерть в полдень» наконец ударила в голову — в ту самую, в которую меня сейчас будут трахать.

Я или бегу отсюда со всех ног, или вспоминаю все свои нехитрые навыки и скудный опыт минета.

Мужчина чуть сползает вниз, ширинка расстегнута, брюки приспущены, устраивается удобнее. От него приятно пахнет, теперь я снова могу разглядеть его ближе. Крупная ладонь, красивые пальцы, серебряные запонки.

Кто вообще сейчас носит запонки?

Дорогой, ухоженный, таких еще можно встретить на семнадцатом этаже высотки в центре, там офис какой-то крутой фирмы. Хотя нет, те лишь жалкое подобие в сравнении с ним.

Глава 3

Семь утра.

Сижу в баре соседнего отеля, народу никого. В этой стране не принято пить с восходом солнца, но я не сделала еще ни глотка. Кручу по глянцевой поверхности стойки бокал с виски, а у меня на языке его вкус, оставшийся с ночи.

С той самой ночи, что закончилась несколько часов назад.

А еще запах. Я пропитана им.

Стоит лишь вдохнуть и прикрыть глаза, как вижу картинки яркими вспышками, слышу свои крики, чувствую дрожь в теле. И как терпкое послевкусие случившегося — это муки совести и стыд.

— Попалась, малышка.

Игривый голос, мужчина прижимает меня к себе, горячие ладони ложатся на спину. Высокий, темноволосый, он практически несет меня на середину номера, а потом отпускает. Чуть не падаю на высоких каблуках на пол, прикрывая грудь руками.

— Клим, что тут происходит? Где ты нашел такую крошку-мышку?

— Сама нашлась.

— Сама — это хорошо, я люблю такие сюрпризы. И таких крошек-мышек. Кто привел?

— Сама пришла.

— А зачем пришла? Эй, зеленоглазка, ты слышишь меня? Ты понимаешь меня?

Нет, мы так не договаривались, говорили, что мужик будет один, что дело плевое и меня быстро вытащат, если все пойдет не по плану. Сейчас точно нет никакого плана, пора вытаскивать. Или мне уже можно начать кричать: «Караул» и «Насилуют»?

— Эй? Она говорящая?

— Если бы ты не приперся, была бы еще и сосущая.

— Фи, Шахов, ты выражаешься, как пьяный сапожник.

— Где ты слышал пьяных сапожников? В консерватории?

Им весело. Я рада. Вот если бы во время этого нехитрого диалога я смогла бы прикинуться торшером и ускользнуть, было бы волшебно.

— Тебя как зовут?

Это он мне?

Как-то неуютно стоять при двух мужиках в одних трусах.

— Классная татуха. Ты верующая?

Прикрываю локтем крест с левой стороны на ребрах. Ему два года, с ним много связано, он с рваными краями, словно нарисован двумя мазками, он мне дорог, и дело не в вере.

— Это не ваше дело.

— Значит, говорящая. Ну, рассказывай.

Он моложе того, что в кресле. Шахов — так, кажется, его называли, а Шах — кличка? Хорошо, что член в брюки заправил, а то как-то было бы несолидно. Не нравится мне это. Мне вообще все не нравится, все то дерьмо, в которое я попала, и что согласилась на убойную авантюру. А то, что они прибьют меня, моя задница чует.

— Что?

— Какого хрена ты здесь стоишь и трясешь титьками? Ты хоть в курсе, что в Эмиратах запрещена проституция? Или тебе мамка не сказала?

Второй повышает голос, милый весельчак пропадает по щелчку пальцев.

— Она из Пскова.

Скотина какая.

Вот кто просил его комментировать? Сидел бы и бухал дальше.

— Это все меняет, в Пскове, конечно, все можно. А чего так далеко забралась? В сексуальное рабство, что ли, попала? Приехала поступать и покатилась по наклонной?

Да типун ему на язык. Но я в шаге от этого. И вообще-то, я поступила и иду на красный диплом.

В голове каша из матов и нелепых отговорок, надо выбрать что-то одно и сочинить складно. Чувствую я, что мужики серьезные, не шпана псковская, вот как тот смотрит, того и гляди нагнет стоя и поимеет во все тяжкие.

А вот молодому весело, в глазах задор, черти танцуют самбу, у него черты лица аристократа, некий Казанова, утонченный сластолюбец и развратник.

Чуть капризный изгиб полноватых губ, красивые брови, ему бы носить не джемпер и джинсы, а сюртук маркиза, который соблазняет каждый день новых девушек, и неважно, графиня это или ее служанка, он просто трахает то, что шевелится.

Почему всякая хрень лезет в голову? То отчим, то вот этот бред.

— Так и будем молчать, молодая, неверующая и нарушающая закон?

— Марк, давай она вернется к тому, от чего ты ее оторвал, уверен, это у нее получится лучше.

Такой надменный, наглый, слова холодные, злые.

— А поговорить?

— Очень смешно, дома поговоришь.

Марк подходит ближе, рассматривает меня, ведет пальцами по волосам, по плечу, я не двигаюсь, тяжело дышу.

— Тебе страшно?

— Нет.

Да кому я вру? Я сейчас блевану на ковер или обосрусь.

— Страшно. А чего ты боишься?

— Ничего.

— Бесстрашная проститутка из Пскова. Хочешь, я тебе потом дам медаль? Могу на лбу отпечатать.

Какой шутник, я прям сейчас от колик в животе помру.

— Тогда приступим, раз ты молчишь.

— К чему?

У этого Марка тоже карие глаза, улыбнулся, на щеках появились ямочки. В него можно влюбиться. Но сейчас, в моей поганой ситуации, для этого совсем не время и не место.

Глава 4

— Что, подруга, тяжелый день? — Берта грациозно для своей массы села на высокий барный стул, щелкнула пальцами, подзывая молодого человека: — Гарсон, сделай нам два «Секса на пляже».

— Мне не надо.

Вот чего-чего, а секса мне хватило.

— Тогда один и быстро, у мамочки все внутри пересохло, как в пустыне. Здесь, сука, и так кругом пустыня.

В моей голове ни одной дельной мысли. Поправляю распущенные растрепанные волосы, делаю большой глоток виски, не чувствуя его вкус.

— Так как все прошло?

«Секс на пляже» появляется через тридцать секунд, Берта, отпив половину, блаженно закрывает глаза. Накладные ресницы, накладные ногти, боевой макияж, глубокое декольте. Она похожа на продавщицу из сельского магазина, что торгует не только карамелью на развес, а еще самогоном из-под прилавка и молоком от собственной буренки. Была бы похожа, если бы, конечно, не то место, где мы сейчас находимся, и не моя о ней осведомленность.

Господи, Оля, ну как ты могла вляпаться в такое дерьмовое дерьмо?

— Так как прошло наше мероприятие? — Берта затянулась электронной сигаретой, окутав меня паром с привкусом клубники.

Спросила так, словно я провела ночь не с двумя мужиками, которые вертели мной как хотели, а каталась на аттракционах в Диснейленде.

Мероприятие. Слово-то какое интересное.

Ой, да феерично, так понравилось, хочу еще.

Она это хочет услышать?

— Ладно, не отвечай, видок у тебя отвратный. А где платье?

— Осталось на поле боя.

— Оно сто баксов стоило.

— Скажи это спецслужбам, они возместят.

Она фыркнула, снова затянулась сигаретой.

Я была зла, но сил выплескивать негатив не было совсем.

А еще потрясена случившимся. Не то чтобы у меня никогда не было мужчин, они были, был даже тот, кого я любила. Но произошедшее ночью немного не укладывалось в голове.

Словно до завершения сбора огромного пазла осталось два кусочка, а нужен всего один. И в голове немного не укладывается, почему их два, когда вполне бы хватило и одного.

Берта вылила в себя остатки коктейля, снова щелкнула пальцами, парень без слов освежил.

— Ой, мать, ну ты, ей-богу, как в первый раз, ну трахнули, ну что случилось-то? Мир не треснул, небесное светило не упало на земную твердь.

Вообще-то, меня не каждый день трахают одновременно двое мужичков. Групповушка как бы не мой конек.

— А ты вообще откуда?

Стали так интересны ее сравнения с земной твердью.

— А откуда мы все? У нас с тобой одна необъятная родина.

— А как стала… ну…

— «Мамкой»?

— Да. — Было неудобно спрашивать.

— Повысили меня, до этого топталась «в поле».

— Нравится?

— Конечно, вот таким, как ты, сопли вытирать после первого раза и мозги вправлять дурехам.

Снова появляется «Секс на пляже», но теперь женщина смотрит не на меня, а поверх головы, неприязненно морщится.

Хочу обернуться, но Берта останавливает:

— Полиция, они сейчас уйдут.

Не хватало еще загреметь в участок за проституцию, а на мне даже нет трусов.

— Кстати, классная рубашка, дорогая.

— Трофейная.

— Ты мне нравишься. Люблю здоровый цинизм.

— Ты их связная?

Берта громко смеется, обнажая белоснежный ряд зубов, делает глоток коктейля:

— Все мы тут связные.

— Почему ты работаешь на них?

— Деточка, ты как с луны упала, мир — он гораздо сложнее, и тут рука моет руку, слышала такое выражение? Меня прикрывают от местной власти, давая той же власти нужные сведения об интересующих людях. Мои пташки много кого обслуживают, разговорят немого, поднимут мертвого.

— Звучит как девиз. У вас нет профсоюза?

— Все у нас есть, я девочек не обижаю и никому не даю в обиду.

— Почему тогда они не послали профессионалку?

— Это палево, они бы поняли.

— А так я, типа, пришла пианино настраивать? Или продавать кексы от кружка скаутов?

— Ты определенно мне нравишься, оставайся. Устрою тебя шикарно, зуб даю.

А вот мне все это не нравится и не нравилось с самого начала.

Но как же я была счастлива, что меня наняли переводчиком, что я первый раз в жизни могу наконец воспользоваться своим загранпаспортом, который три года пылился в шкафу. Что я могу показать себя как профессионал, как квалифицированный переводчик, но оказалось, что все, кроме Эмиратов, пустышка.

Миронова, конечно, удружила. Сучка. От нее хорошего и ждать не стоило. Подкинула двух «крутых бизнесменов», которые на деле оказались предателями родины. Приехали продавать под видом перспективного проекта какие-то чертежи, схемы, бумаги.

Глава 5

— Неужели такая скромница?

— Ты что-то имеешь против скромниц?

— Нет, но с ее профессией это странно.

Лежу голая, на меня пялятся двое практически обнаженных мужиков, при этом комментируя, бросая шуточки, словно я резиновая кукла и ничего не слышу.

— Вообще-то, я не проститутка.

— Да это уже неважно, Мила, или как там тебя?

Меня снова дергают за ногу, до боли сжимая лодыжку. Марк оказывается рядом, как раз между моих широко разведенных коленей, ведет другой рукой по бедру.

— Смотри мне в глаза, смотри, дыши, да, вот так, умница. Не сопротивляйся, ты ведь неглупая девочка, знаешь, что бывает, когда даешь отпор.

Это что, гипноз?

— Мы не хотим, чтоб тебе было больно и ты ушла с плохими воспоминаниями.

— Мне по хуй, с какими она уйдет, трясла титьками, завела, теперь пусть будет послушной и уже опустошит мои яйца.

— Шах, ты не джентльмен.

— Я даже слова такого не знаю.

— Нет-нет, вы не понимаете…

— Когда я вижу красивую девушку, я вообще перестаю что-либо понимать.

— Аверин, хорош уже петь дифирамбы шлюхе, у меня сперма кипит, дай уже навалить ей в рот.

— Твое плохое воспитание сведет меня в могилу.

Меня касаются сразу везде две пары рук — внутренней стороны бедра, половых губ. Этот Марк, он словно знает, на что и как давить, чтоб я не могла дать отпор, а мой здравый смысл не начал бороться с реакцией тела.

Второй мужчина уже голый, он шире в плечах, на его груди густая растительность, большая татуировка, уходящая в пах, а там внизу внушительных размеров половой орган.

— Вы знаете…

— А давай ты свой сладкий ротик применишь по назначению? Завязывай уже трепаться, так тебе понятно?

Ступор, перед моими глазами раздутая головка члена, мужчина оттягивает крайнюю плоть, сжимает ее, тыча в лицо.

— Шах, не пугай девочку, она все сделает сама, без всех этих истерик, так ведь, мышка-малышка?

Оля, беги!

Возникает единственная правильная мысль, но тело не реагирует, потому что Марк припадает к груди, нежно втягивая сосок в рот, при этом стимулируя клитор, проникая в меня пальцем.

У меня не было секса давно.

Очень давно.

Я безбожно теку, низ живота наливается тяжелым горячим свинцом, а он все продолжает играть с грудью, прикусывая, дразня распухшую плоть, которой так давно не касался мужчина.

— Шах, потрогай, какая мышка мокрая, а еще голодная, да, девочка?

— Голодная шлюха? Вот это нам повезло.

Во рту пересохло, я не в силах ничего сказать, смотрю в глаза своего соблазнителя, сейчас они стали еще темнее, как моя порочная, грешная душа.

Трогают снова, теперь двое мужчин натирают эпицентр моего возбуждения, приподнимая под ягодицы, размазывая мои собственные выделения по половым губам и анусу.

Вот же черт! Черт! Черт!

Твою же мать!

— Господи…

С губ сорвалось совсем не то слово, вторую грудь мнет другой мужчина, он плохой, злой, так мой мозг воспринимает его. Но я выгибаюсь дугой, когда вижу, что теперь они одновременно ласкают грудь, проникая в меня, натирая, дразня клитор и попку.

Я забыла, как это — сгорать от страсти.

Скоро будет два года как.

Я похоронила себя вместе с Чехом, никого не подпускала, шарахалась от любого намека на секс или флирт. Но стоило оказаться в полном дерьме, как организм отключил все барьеры и снял запреты.

— Открой ротик, давай-давай, девочка, не заставляй меня делать тебе больно и спрячь зубки. Это по-джентльменски, Аверин?

Это точно не транс?

Как я так быстро сдалась?

Пальцы Марка проникают неглубоко, но этого достаточно, чтоб по телу прошла первая судорога, предшественница оргазма. Моего голодного, он правильно сказал, такого необходимого оргазма.

Смотрю в его глаза, облизываю и кусаю губы, веду бедрами, ловлю в зрачках мужчины всполохи пламени. Но мне не дают долгожданной и такой желанной разрядки. Меняют позу, переворачивая на живот, упираюсь локтями в кровать.

— Ебать, Аверин, завязывай с этими сексуальными играми.

— Клим, ты животное, дай девочке кончить. Смотри, как ее трясет.

— Я голодное животное, обо мне подумать некому.

Меня немного приподнимают, небольшая заминка, шорох фольги, пальцы снова массируют клитор, а потом Марк входит в меня одним плавным, но глубоким движением. Я сжимаю пальцами покрывало, кричу, задыхаясь от эмоций.

— Давай… давай открой рот, возьми его.

Это точно все сейчас происходит со мной? Или это кадры какого-то очень, сука, откровенного порноролика, как растлевают непутевую проститутку?

Глава 6

Апрель, 2023 год

— Мама, мама, смотри, что у меня есть. Мам! Мама!

Сын дергает за руку, останавливаюсь, опускаю на него взгляд, машинально поправляя шапку на его голове. Я никудышная мать, вот иду и не слушаю, что он мне говорит.

— Да, Ванечка, что ты хотел мне сказать? — Я сажусь на корточки прямо в стороне от входа в метро.

— У меня Бэтмен, смотри, какой красивый. А еще Гера обещал подарить Супермена — нового, с красным плащом. У меня такого еще нет. Круто, правда?

Убрав волосы с лица, смотрю на очередную, наверное, пятидесятую фигурку Бэтмена. Нам бы надо идти, еще ехать на метро, потом до дома минут десять ходьбы, но я разглядываю игрушку, проявляя интерес к увлечению сына.

— Очень красивый, но я просила тебя не брать подарки у Геры.

— Почему?

Да, вопрос верный, а почему, собственно, почти шестилетнему пацану не брать подарки от соседа? Это надо соседу мозги вправлять, чтобы он так не делал и не привязывал мальчика к себе.

— Потому что слишком часто — это дурной тон, можно на Новый год или день рождения. Пойдем, в метро поговорим, пока едем.

Тащу ребенка за собой, крепко сжимая его маленькую ладонь, ненавижу метро за его суету, у меня какая-то паранойя, боюсь отпустить его руку и потерять в этом потоке людей. Я вообще все время за него боюсь.

Пока ждем на перроне, сын снова задает вопросы. Он вообще очень развит для своих лет, даже не знаю, в кого такой умный. Ваня быстро запоминает слова и их определение, может сам сформулировать вопросы, которыми ставит взрослых в тупик. Он уже читает по слогам, предпочитает слушать определенную музыку и имеет свое мнение.

И эта его увлеченность супергероями тоже странная. Но тут во всем виноват Гера, наш сосед, айтишник. Гере тридцать пять, у него ненормированный рабочий график, в перерывах между написанием новой проги или приложения он играет в игры и зарабатывает даже на этом.

Гера — большой ребенок, я уже делала ему несколько внушений по поводу дорогих подарков Ваньке, но, как видно, без толку. Потому что все эти как бы игрушки стоят немалых денег, я как-то заглянула в Интернет. Все фигурки коллекционные и имеют ограниченный выпуск.

Час пик, народу полно, все едут с работы домой, Ваня по-деловому достает из своего рюкзака — кстати, с ручной росписью столкновения Бэтмена и Супермена — комикс. Мальчик листает яркие страницы, а я зависаю на его темных пушистых ресницах.

У Марка были такие.

Нет, я не забыла.

Сколько прошло лет?

Шесть?

Там тоже было два, я бы сказала, «супергероя». Кто из них был Бэтменом, а кто Суперменом, хрен знает.

Да, точно, почти годовщина, но меня иногда кроет и без знаменательных дат. Я помню все — до мелочей, до запахов и вкуса крови во рту от агрессивных поцелуев Шахова. От яростных толчков членов до парализующей нежности после этого.

Я помню, как убегала из той страны ночным рейсом, пряча лицо, словно за мной гонятся и вот-вот схватят за руку. Я сделала нехорошую вещь, и это даже не секс, там было другое. Подло, короче, я поступила.

— Мам, мам, мама!

Сын снова дергает за руку, теперь на меня смотрят его глаза цвета крепкого чая с черными лучиками от зрачка.

— А кто сильнее — Супермен или Бэтмен?

Вопрос, заданный в миллионный раз, уже даже не раздражает.

— Не знаю, ты как сам думаешь?

— Я вот тоже не знаю. Но когда я вырасту, я обязательно буду кем-то из них.

Он забавный, хмурит брови, думает, вытягивая губы. Не знаю, что бы я без него делала, хотя нет, знаю, но стараюсь об этом не думать.

— Пошли, наша станция. Сейчас зайдем в магазин, а потом ты погостишь пару часов у Лары, поиграешь с Жориком.

— Жорик тупой.

— Нельзя говорить Жорику, что он тупой.

— Но если от тупой!

— Все равно нельзя говорить людям, что они тупые.

— Почему? Взрослые учат никогда не обманывать. Но как понять, что можно говорить, а что нельзя?

— Если ты не хочешь обидеть друга, то не говори ему обидные слова.

Ваня вздыхает, выходим на улицу, до нашей милой квартирки на пятом этаже идти еще прилично, но хорошо хоть, не трястись в автобусе. Мечтаю купить машину, у меня даже есть права, еще на первом курсе универа отучилась. Но до этой мечты еще пахать и пахать, а я уже просто валюсь с ног от того графика, в котором живу шесть лет.

— Хорошо, я не буду говорить Жорику, что он тупой, но можно я посижу у Геры?

Гера — персонаж забавный, не будь ему тридцать пять лет, а хотя бы тринадцать, я бы разрешила Ване с ним посидеть. Но взрослый дядька, который периодически устраивает у себя тематические вечеринки в стиле «Марвел», «Гарри Поттер» и «Звездные войны», не вызывает доверия у тридцатилетней тетки, которой я скоро стану.

Как бы сказал мой отчим — и снова здравствуйте, Федор Петрович, за сегодня я уже вспоминаю его третий раз, — так вот, он бы сказал: «Все это ебана ересь от нечего делать, шел бы работать на завод». Первый раз за свою жизнь я солидарна с отчимом, но все равно гори он в аду.

Глава 7

— Нет, Сева, я сегодня не смогу, работаю. Ну, это у тебя пятница, у меня график ненормированный. Да, конечно, я позвоню и напишу. Нет, я буду поздно, за Ваней присмотрят. Пока.

— Господи, как ты его терпишь? Он такой нудный.

Лара театрально закатила глаза, приставила два пальца к виску, изображая выстрел в голову. Всеволод, по меркам Лары, не тянет на моего мужчину, мы встречаемся год, он первый, кого я к себе подпустила, страшно подумать, но это так.

И с чего это молодой, здоровой, в меру привлекательной девушке давать кому-то обет воздержания от секса? Я его и не давала, само так вышло.

— Он нормальный, не блатной, не крутой, без понтов и выебонов.

— Тоска.

— Зато работает в прокуратуре.

— Толку, я смотрю, никакого, что он там работает. А если он такой хороший, чего с женой развелся?

У Лары все мужики, что развелись, в чем-то дефективные. А ей и мне — по ее же определению — такие не нужны.

— Я не знаю, не сошлись характерами.

— Может, у него член маленький? Кстати, это немаловажный фактор в отношениях, я тут читала…

— Лара, не начинай, нормальный у него член.

— Как-то после ваших встреч я на твоем лице не вижу радости. Помнишь, когда-то я встречалась с Колей, ну тот, что дальнобойщик якобы, а на самом деле барыгой был?

Лара страсть как любит ворошить прошлое и вспоминать своих бывших «дефективных», потому что, не будь они такими, она бы давно уже с кем-то из них жила на Рублевке.

Да, у Ларисы большие амбиции, она не отчаивается, не унывает, пилит ногти на дому, зарабатывает, кстати, больше, чем я, которая ночами портит зрение, корпя над мелким текстом переводов.

— И что с ним? С Колей? — Я слышала эту историю несколько раз, но лучше пусть она говорит о своих бывших, чем о моем настоящем.

— У него нехилый был агрегат, в рот едва влезал.

— Лар, в доме дети.

Вдвоем оборачиваемся в сторону детской, Лариса прикусывает губу. Она красивая, такая знойная, рыжая. Прямое каре чуть выше плеч, полные губы, выразительные зеленые глаза, фигура ближе так к «плюс-сайз», но все органично: грудь, красивые ноги. Неудивительно, что она, как сексуальный магнит, притягивает к себе всех не имеющих комплексов и моральных принципов мужиков.

Ваня с Жориком играют, Лариса делает мне маникюр. Ибо как я такая, не со свежим лаком, пойду на тусовку богачей? Это ее слова.

— Так вот, дай бог у него был дружок, я чуть живая была при каждой встрече. А судя по тебе, Сева там чисто головкой водит, и то неумело.

Ларисе тридцать два года, она, как и я, воспитывает ребенка одна, но она, в отличие от меня, знает, кто отец восьмилетнего Жорика, и даже получает от него алименты. Лара мечтает выйти удачно замуж — естественно, не за «дефективного» — и открыть свой салон маникюра. Я от всей души желаю ей второго, потому что это более реальная мечта, и считаю, что женщина должна сама себя обеспечивать, а не сидеть на шее мужика.

— Рада за тебя и агрегат Коляна.

— Да, пусть земля ему будет пухом.

— Помер, что ли?

— Убили, разборки какие-то пьяные.

— Ужас какой!

— Ты в чем пойдешь-то?

Лара без сожаления о бывшем сняла перчатки и посмотрела на дело рук своих. По глазам было видно, что мастер остался доволен, а вот я — не очень, но главное, ей это не показывать. Лак, по моему мнению, был слишком ярким, вызывающим, казалось, что все ногти в крови. Но для тусовки богатых подойдет.

— Не знаю, наверное, платье то синее.

— Длинное? Ты с ума сошла, в нем только на поминки ходить.

— Нормальное оно.

— Да для поминок нормальное, я же не говорю, что оно отстойное.

Мой гардероб матери-одиночки, живущей только на свои доходы, состоит из одной юбки-карандаша, двух блузок, купленных на распродаже, там же приобретенных джинсов. А еще по мелочи: футболки, толстовки, ботинки, кроссовки. В чем удобно, практично и не марко.

— А то, черное такое, переливающееся, короткое, где оно?

То, о чем говорит Лара, было из далекой прошлой жизни, как и синее для поминок. Черное короткое, но с длинными рукавами и немного нескромным декольте я надевала еще на студенческие вечеринки в пабе с Чехом.

— Так, давай иди к себе, одевайся, я пока детей накормлю. Перед уходом покажешься и дашь адрес вашей сходки, чтобы я знала, где тебя искать в случае чего.

— Это лишнее, я взрослая девочка.

— Взрослая, но адрес дашь.

Обо мне так мать с отчимом никогда не волновались, как соседка. Но я рада, что Лара есть в моей жизни, что я сняла именно эту квартиру, что есть кому оставить сына на пару часов.

«Может быть, я заберу тебя после встречи? Скинь адрес, я буду ждать».

Всеволод.

Я даже не знаю, хочу ли я его сегодня видеть. Во всем теле с момента разговора с Мироновой какой-то мандраж и предчувствие неизбежного. Хрен пойми, с чем это связано? А может, это очередной звонок домой так меня подкосил? Раз в две недели выполняю обязанности хорошей дочери, звоню матери, но постоянно нарываюсь на отчима или она отвечает по громкой связи.

Глава 8

Мероприятие восхищало своим масштабом, минут десять не могла понять, по какому оно поводу, а еще не могла дозвониться до своего заказчика. Ситуация, конечно, двоякая, словно я и не переводчик, а предоставляю услуги эскорта.

Именно эта мысль первой пришла в голову, когда я посмотрела на себя в большое зеркало: в отражении девушка в коротком платье переминалась с ноги на ногу на высоких каблуках и нервно кусала губы. Пальто и шарф я сдала в гардероб.

Корнев Павел Львович не отвечает, но и неудивительно: шум, музыка — все это отвлекает. Ресторан «Анис», в который я ехала, оказался клубом, но для избранных, меня пропустили через рамку металлоискателя на входе, а потом охранник долго рассматривал меня со всех сторон с каменным лицом.

Безопасность — это, конечно, прекрасно, но не до такой же степени. Странно, что не спросили пароль и пригласительный, все заходили по черной бумаге с золотыми буквами. Но стоило мне произнести фамилию работодателя, как от меня сразу отстали.

Надо было хоть погуглить, кто такой этот Корнев, но хорошие мысли в мою бедовую голову приходят поздно. Всеволод прислал два сообщения, что если он за мной приедет, то обещает мартини, суши и куни. Как мило, я должна хлопать в ладоши и улыбаться до ушей, но это вызвало лишь иронию.

Что вообще со мной не так?

Сева — он нормальный, ну, по словам Лары, он нудный и душный, есть немного, но нормальный, такой, с которым можно, не боясь, брать ипотеку, ездить раз в год в Карелию совершать турпоходы, а лето проводить у бабки в деревне. Он, кстати, рассказывал, у него где-то в Подмосковье бабка живет.

— Ты не меня потеряла, красавица?

Испуганно отскакиваю в сторону, как дикая лань, на талию ложится чья-то рука, а меня накрывает волна отвращения.

— А как ваша фамилия?

— А зачем нам фамилия? Называй меня просто Вадик.

Вадик продолжает лапать, оттесняет нас в сторону, никому нет дела до парочки, что зажимается в углу. Вадику за сорок — я так решила; невысокий, коренастый, с рыжей бородой, блестящим от пота лбом и маленькими, глубоко посаженными глазками. От него пахнет терпким до рези в носу парфюмом и алкоголем.

Не знаю, может, тут у них так принято — всех лапать, но я к такому не привыкла.

— Так, мужчина, руки убрал, я сюда не развлекаться приехала.

— Работаешь, что ли?

— Работаю.

И лишь через три секунды до меня доходит смысл слова «работаю».

Твою же мать!

Я точно одичала, сидя дома.

— Так я помогу тебе заработать, очень хорошо заработать.

У Вадика даже глаза стали шире от такого свалившегося счастья — меня в роли проститутки.

Вот было уже так, было, и все шло, по словам моего отчима, «по пизде». Оля, ну давай, не упусти свой шанс хорошо заработать. Даже подташнивать начало от такой перспективы.

— Вы меня не так поняли, я переводчик, и меня наняли на это мероприятие.

— Языками владеешь? Мне это уже нравится. Кто нанял? Я куплю дороже. Ты такая ладненькая, я уже возбужден.

Вот, оказывается, как все происходит в мире богатых, не совсем трезвых и думающих, что им все можно, людей. Они могут купить, перекупить, потом продать и снова купить, а за ненадобностью выкинуть.

А Лара не понимает, почему я не стремлюсь заполучить богатого мужика и вот уже год как тухну со Всеволодом.

— Корнев, мне нужен Павел Львович Корнев. Вы знаете, где такого найти?

Когда вся информация дошла до мозга Вадика, мужик изменился в лице. Сделал шаг назад, убрал руки, схватил у проходящего мимо официанта бокал шампанского и влил в себя до последней капли.

Теперь я, как сказочная принцесса, знаю волшебное слово, которое отпугивает всех гоблинов.

Повезло.

— Так вы видели его?

— Так а ты чего сразу не сказала, красотуля? Пойдем, провожу.

Идти с ним не хотелось, но пришлось. Вадик вцепился в мою руку, потащил за собой сквозь толпу, с кем-то здороваясь по пути. Все женщины были в вечерних нарядах, мужчины в костюмах, слышался смех, звон бокалов.

— Вадик, привет, дорогой, я сто лет тебя не видела.

Какая-то девица в серебристом платье остановила нас, повисла на шее Вадика, тот выпустил мою руку, а я, сделав всего два шага в сторону, потеряла его из вида.

Ну и славно, без него найду нужного человека.

— Шампанское?

Официант предложил выпить, я не отказалась, во рту пересохло, голова шла кругом. После жизни матери-одиночки, когда твой мир замкнут на ребенке, садике, магазине и поликлинике, попав в «это» место, нетрудно растеряться и потеряться.

Сделала пару глотков, отошла к бару, начала присматриваться в публике, что собралась. Все, конечно, очень дорого, но со вкусом: светлые тона, стекло, мягкий свет, блики, живая музыка. Мой телефон молчал, а я уже не торопилась искать своего заказчика.

Немного в стороне была компания, девушка в красном платье громко смеялась, запрокинув голову, этим она и привлекала мое внимание. Рядом с ней была женщина старше, а спиной ко мне стоял мужчина. Прямая спина, черный пиджак облегает плечи, широко расставленные ноги, одна рука в кармане брюк.

Глава 9

Было такое ощущение, что меня ведут на Голгофу.

Нас провожали взглядом, Павел Львович со всеми здоровался, принимая поздравления. День рождения? Юбилей? Я терялась в догадках, но скоро все стало ясно.

Мужчина, что встал у нас на пути, был вполне обычным. Невысокий, щуплый, на носу тонкая золотая оправа очков, жидкие волосы прикрывали лысину, а вот говорил он на английском языке.

— Господин Корнев, поздравляю, удачное слияние. Вы оказались хитрее и опередили меня, рискнули, и сейчас мы пьем шампанское.

Добросовестно перевожу каждое слово, блеклый мужик обращает внимание на меня, неприятный тип. Но у меня все мужики в последнее время неприятные, за сегодня он второй после Вадика.

— Спасибо, Джимми, я оценил твою шутку, но надо было быть шустрее. Или не быть скрягой и заплатить на пару миллионов больше.

Перевожу снова, понимая, что Корнев увел из-под носа у этого Джимми компанию. Ну, тут, конечно, я далека от ситуации, у меня уводили только такси и еще трехколесный велосипед Ваньки, но велик нашли. А уж масштаб компании мне не понять.

Мужчины смеются, жмут руки, хлопают друг друга по плечам, наблюдаю эту веселую минутку.

— Познакомишь меня с твоей спутницей? Привет, я Джимми Грин. Можно просто Джимми.

Да ты, мистер Грин, в отцы мне годишься, точно, на отчима моего чем-то похож — такой же мерзкий, сальный взгляд. Думаю, это переводить не стоит, Корнев и так все понял. Отвечаю лишь из вежливости.

— Меня зовут Ольга. Извините, но я на работе, — выдавливаю скромную улыбку, мне не нравится этот Грин, как-то неискренне у него все.

— Паша, вот ты где, я тебя потеряла, — появляется та самая женщина, что была рядом с девушкой в красном платье.

Она кивает Грину, виснет на локте моего работодателя.

А вот и супруга. Думаю, что это она. На меня не смотрит, словно я предмет интерьера. Яркая брюнетка с короткой стрижкой, ухоженная, с бриллиантами в ушах и тонким чокером из жемчуга на шее. Платье цвета шампань и цепкий взгляд гиены. Такая разорвет любую, кто посягнет на ее кормильца.

Право, я была разочарована. Мне представлялась совсем другая спутница рядом с таким мужчиной. Немного нежнее, что ли, мягче, женственнее. Но это не мое дело, главное — отработать вечер. Здешняя обстановка, люди — совсем не мое. Но я хочу выйти на новый уровень, выкарабкаться из болота переводов и репетиторства.

— Анюта, нужно пригласить Джимми к нам на выходные, пока не затянула рутина.

— Да, конечно, в любое время. — Анюта улыбается, имя ей совсем не идет. — Я хотела тебя кое с кем познакомить.

Разговоры и шум переполненного людьми зала уходят на второй план. Убираю волосы набок, чувствую, как по обнаженной части шеи бегут мурашки, ледяной волной спускаются на спину.

Взгляд.

Кто-то смотрит на меня.

Во рту вновь сухо, облизываю губы, боюсь обернуться. Смотрю вперед, встречаясь глазами с мужчиной.

Он стал взрослее. Чуть короче волосы, хитрый прищур, легкая ухмылка.

Нет, этого не может быть. Чтобы вот так встретиться через шесть лет непонятно где — один шанс на миллион. Ну, я же счастливица, у меня получилось.

Марк.

Это он.

Ладони потеют, хочу уйти. Убежать, спрятаться, как я это делала первые месяцы после прилета. Сидела как мышь в своей норе и боялась высунуть нос. Потому что понимала, что могут со мной сделать эти мужики после того, как я их подставила.

— Все в порядке? Ольга?

— Паша, где ты ее нашел? Она трезвая?

— Извините, да, я трезвая.

Но после точно напьюсь, и мартини Всеволода мои нервы не успокоит.

Супруга Корнева смотрит с пренебрежением, Джимми Грин трется рядом, Марка больше не вижу. А может, все это мне показалось? Галлюцинации на фоне эмоционального напряжения. Как-то странно на меня действует апрель, и так каждый год.

— Следуйте за мной.

Идем в сторону, и снова незнакомые мужчины, иностранная речь. Перевожу на автомате, помогаю найти общий язык. Речь идет как раз о той компании, что Корнев увел у Грина, а это некоторые из членов правления, они обсуждают, когда будет новое заседание. Отвлекаюсь от своих мыслей, выполняю свою работу, которую я люблю.

Отчим всегда считал, что моя тяга и способности к языкам ни к чему хорошему не приведут. Накаркал, сука. Он утверждал, что женщина должна иметь полезную профессию, например швея, повар, продавец — то, что может быть полезно семье. Но я считала, что знание языка и диплом хорошего вуза откроют для меня дорогу в другой мир.

Впрочем, первая же моя попытка показать себя и увидеть мир немного, так сказать, пошла не по плану. Совсем не по плану.

Мужчины, которые не спешат со мной знакомиться, за что я им благодарна, обсуждают работу, что-то связанное с покупками акций, сложные финансовые и экономические термины, но я их понимаю. Разговаривают долго, кто-то постоянно отвлекает, но когда решают вернуться в зал, где музыка уже звучит громче, вздыхаю с облегчением.

Глава 10

Было такое чувство, что все шесть лет, что я жила до этой встречи, пролетели перед глазами за шесть секунд. За шесть долгих, мучительных секунд я вспомнила страх, когда увидела две полоски на тесте, вспомнила то, как впервые увидела сына и как ощутила счастье.

А сейчас на меня смотрят его глаза, и накрывает ужас.

— Вспомнила, я же вижу, что вспомнила.

Давление пальцев на шее слабеет, они перемещаются на лицо, мужчина ведет по скулам, давит на щеки.

А еще я помню, как он трахал меня. Да, шесть лет назад, такое сложно забыть. Эмоции перекрывали одна другую, мужчина брал жестко, да и так видно, что это не податливый теленок, он хищник и будет рвать меня зубами даже во время секса. Но в том-то и дело, что мне тогда это нравилось.

Бред.

— Я думаю, что вы ошиблись. Я бы запомнила вас.

Ухмылка, он так близко, белые зубы, оскал. Запах алкоголя — дорогого, элитного. Это вам не водка из ларька за углом, что пил мой отчим, а потом дышал ею в лицо.

— Какая же ты, сука, забавная. Тогда была забавная и сейчас.

Я бы добавила «забавная смертница», но лучше промолчать. Странно реагирую на ситуацию, как и тогда, «дура» включилась быстро, мозг просчитывает пути отступления. Но ничего дельного на ум не приходит.

— Шлюха из Пскова, я помню. Волосы у тебя тогда были длиннее.

Несколько шагов, мужчина вжимает меня в стену, мы в каком-то закутке, справа от меня колышутся черные шторы, слышны голоса, смех. Там Корнев празднует удачную покупку и слияние, а я здесь отсчитываю минуты до своей кончины.

Шахов ведет по волосам, собирая их в кулак, больно, но я терплю. Дышать около него нечем, слишком близко, душно, жарко. У него каменное тело, словно высеченное из куска монолита.

— А может, я тебе напомню, как все было, чтобы, так сказать, освежить память? Для начала ты встанешь на колени и отсосешь мне, как в тот раз. Начнем с того, чего ты так и не сделала вначале.

Он сжимает челюсти, открывая мой рот, тянет наверх, поднимаюсь на цыпочки, сумочка падает из рук, хватаюсь за его пиджак. Лучше бы я позвонила Севе, у него было все очень заманчиво: куни, суши и мартини.

— А потом я позову нашего интеллигента, и мы трахнем тебя во все дыры.

— Я правда не понимаю, о чем вы говорите, я… вы ошиблись…

— Ошибся? Ошибся, мать твою?

Удар кулака в стену рядом, я вздрагиваю, зажмуриваюсь, сердце бешено колотится в груди.

— А ты это видела? — Он тычет пальцем, показывая шрам на левом виске, тянущийся вниз вдоль скулы.

Этого тогда точно не было, я помню.

— А это сувенир из Эмиратов, восемь месяцев в тюрьме Аль Авир за то, что я, сука, никогда не видел и не трогал. За то, что ты, тварь, нам подбросила.

Теперь можно начинать молиться о быстрой и безболезненной кончине. Потому что я просто могу не выйти из этого клуба живой. Снова удар, захват на шее, совершенно бешеные черные глаза смотрят на меня. Где-то звонит телефон, но Шахов его даже не слышит.

— Черт, Клим, я сколько могу тебя искать? Здесь, конечно, весело, и телок много, но я устал. Все, что нам нужно было узнать, мы узнали. О, да ты не один? И почему к тебе телки постоянно липнут сами?

Шахов не двигается с места, а второй мужчина, подойдя ближе, удивляется лишь секунду, а потом начинает улыбаться.

Марк мне не привиделся. И что сегодня за день такой поганый?

— О, мышка-малышка, ну, вот и свиделись. А ты, Шах, хотел найти и оторвать ей голову, вот, сама нашлась, прибежала в норку, а тут два серых волка.

— Марк, на хуя мне сейчас слушать твои прибаутки?

— Да и правда — на хуя? Поедем трахаться, в тот раз так чудно время провели.

Я уловила лишь некоторые слова: «найти», «оторвать» и «трахаться». Теперь вообще нет никакого смысла говорить, что я — это не я, что это совсем другая крошка-мышка оставила шесть лет назад сюрприз в дорожной сумке. Вот как по сценарию: бежала, хвостиком махнула, и кто-то сел на восемь месяцев в дубайскую тюрьму.

Чувствую, что меня сейчас стошнит, пытаюсь вырваться, машу руками, накрывает паника. Нужно на воздух, срочно.

— Отпусти, отпусти… плохо мне…

Шахов отходит, сажусь на корточки, обняв себя за плечи, глубоко дышу, раскачиваясь, но это не помогает унять тошноту. Подбираю сумку, иду в сторону, туда, где черная штора, не слышу, о чем говорят мужчины, в голове лишь шум. Давление скакнуло, так бывает, мне еще нет тридцати, а оно уже периодически шарашит.

Толпа людей, пробираюсь сквозь нее словно пьяная, меня никто не останавливает, но не успеваю выйти в холл, как натыкаюсь на мужика.

— Эй, ты где пропала? Пьяная, что ли? Давай подвезу? Слышишь меня?

Вадик.

Он сам едва стоит на ногах, хватает меня за локоть, а потом как-то странно оседает и ложится на пол.

— Нет, крошка-мышка, свалить с другим мужиком у тебя не выйдет.

— Марк, идем. И держи ее крепче, а то слишком резвая.

Глава 11

— Отпустите! Вы не имеете никакого права удерживать меня или куда-то везти! Вы слышите?

— Нужно занять твой рот, чтобы не орала. Устроить это?

Он устроит, по глазам вижу.

В меня бросили пальто и шарф, прижала к груди, забилась в угол внедорожника, который медленно выезжал с парковки клуба. Марк был за рулем, сосредоточенно смотрел по сторонам, а вот Шахов прожигал меня взглядом.

Я заткнулась.

Не хватало еще публичного унижения в машине, чтобы я, как заправская эскортница, начала брать в рот, выполняя негласные пункты договора эскорта. Хотя кто знает, как там у них все происходит, это лишь мои догадки. Понятно сразу, за кого они меня приняли.

— Я еще раз повторяю, я не давала согласия куда-то с вами ехать. Я прошу остановить автомобиль и дать мне выйти. Меня ждут дома,— сказала как можно четко и уверенно.

— Кто тебя ждет, крошка-мышка? Мужик? Мужа завела за это время? А он знает о твоем ударном прошлом? Как ты подмахивала и стонала на наших членах?

Закатываю глаза, вот хорошо, что об этом, не самом, так скажем, благочестивом событии в моей жизни знаем только я и эти двое. А встретить их еще раз не входило в мои планы. В наши с Ванькой планы. Мужики в серых костюмах спецслужбы и сутенерша Берта не в счет, те остались в фантастическом прошлом.

— Это не ваше дело.

— Ошибаешься, уже наше. — Шах бросил короткий ответ, низкий голос проскреб по нервам.

В сумочке вибрирует телефон, нарушая трехсекундную тишину, прижимаю ее к себе, накрывая пальто.

— Дай его сюда. — Клим протягивает руку.

Смотрю на крупную ладонь, а у самой внутри снова все сворачивается от страха.

— Что вы хотите от меня? Я достаточно доходчиво спрашиваю? Можно уже объяснить, что вам конкретно нужно?

О не должен видеть мой телефон, там заставка на экране — Ванька улыбается и обнимает соседского лабрадора Дуню. Сын в тот день взял с меня обещание, что, когда мы будем жить в большом доме за городом, я обязательно разрешу ему завести собаку. Обещание далось легко, потому что на дом мне в жизни не заработать, а там уже Ванька подрастет и будет не до собаки.

Клим изучает меня, чувствую, как кожа словно покрывается волдырями под его взглядом, а по спине стекает ледяной пот. Он молчит, рука все так же протянута, телефон замолкает, я нервно сглатываю, облизываю пересохшие губы, и это моя фатальная ошибка.

Рывок, волосы стягивают на затылке, вскрикиваю от резкой боли, слезы текут по щекам. Губы мужчины близко, едва касаются моих, запах крепкого алкоголя и немного табака. Прерывисто дышу, а по шее бегут мурашки.

В нем так преобладает животное начало, еще тогда, шесть лет назад, я сравнила Шахова с диким волком, голодным, ненасытным. Он рвал меня на части, вгрызаясь в плоть, до той тонкой грани, когда близость становится насилием, но никогда не переступал ее.

— Ты будешь с нами столько, сколько мы захотим. Ты скажешь нам то, что мы захотим услышать. А если сказанное нам не понравится, ты будешь говорить снова и снова.

У него не пальцы, а стальные прутья, голос тихий, но в сознании эхом отражается каждое слово. Я верю, что буду говорить, говорить много, отвечать на все вопросы и не посмею врать.

Но в том-то и дело, что на все я не смогу ответить.

Резкое торможение, мы падаем вперед, меня отпускают. Я рада такой заминке, происходящее бьет по нервам. Марк впереди матерится, бьет по рулю, сигналит.

— Что там?

— Пешеход.

Дергаю ручку двери, можно выскочить и убежать. Не представляю, как это делать на каблуках, Лара удружила, спасибо ей. Надела бы сапоги, было бы теплее и удобнее. Мать всегда твердила, что я заработаю воспаление придатков, поэтому девочка Оля до девятого класса носила теплые трусы и, естественно, юбку ниже колен. Именно поэтому в двадцать лет я все еще была девственницей, хотя там была другая причина.

Дверь была заблокирована, внедорожник снова тронулся с места, а я даже понять не могла, по какой дороге, а уж тем более куда мы едем.

— Ты с Корневым говорил?— Марк задает вопрос.

— Нет, еще рано. Нужно время, он пока не знает.

— Будет сюрприз. Ему он не понравится.

— Может быть, но он мужик неглупый, но все проглотит и стерпит, деваться ему некуда.

— Был бы умным, все бы проверил сто раз.

— Все иногда ошибаются.

— А ты что там делала, крошка-мышка?— Теперь он переключается на меня.— Работала? Какой сейчас тариф?

Они сговорились? Тот странный Вадик тоже принял меня за проститутку.

— Где?

— В «Сайгоне».

Я действительно не поняла, о чем Марк спрашивает.

— Год назад этот клуб назывался «Сайгон», тогда там было веселее и интереснее. Сейчас сделали какое-то гламурное дерьмо.

— Первый раз слышу, что тебе интересно в клубах, ты больше по музеям и филармониям отираешься. В чем дело Аверин?

Глава 12

Какое-то время ко мне больше не приставали с вопросами, теперь по телефону говорил Марк, Шахов то с неохотой отвечал на сообщения, то смотрел на меня. Мне бы думать, как отделаться от них, как сделать так, чтобы отпустили, а я нервно сжимаю ткань пальто, всматриваюсь в огни вечернего города и вслушиваюсь в слова Аверина.

— Да, именно у нас уже есть пятьдесят один процент, если ты пошевелишь мозгами и кое-кого уболтаешь, то все сложится еще лучше. Работай лучше, нам нужно больше, гораздо больше.

Марк моментально посмотрел на меня через зеркало заднего вида — слишком внимательно. Стало неприятно, отвернулась, прикусила губу. Не хватало еще, чтобы они на самом деле решили, что я засланная шпионка и представляю опасность. А вдруг начнут обыскивать? У них нет вообще резона верить мне.

Затем несколько минут ехали молча, а когда внедорожник заехал на подземную парковку, стало как-то нехорошо.

— Вы так и не ответили, что хотите от меня? Все, что вас интересует, я могу рассказать в нейтральном месте.

Мотор был заглушен, а мужчины посмотрели на меня.

— Да, Шах, на хрена ее тащить в квартиру? Ты там все опять зальёшь кровищей, снова вызывать бригаду, объяснять людям, что это всего лишь была драка, а зубы ненастоящие.

Они что, совсем больные?

Икнула, вжалась в сиденье. А когда Шахов начал щелкать костяшками пальцев, открыла рот, чтобы заорать, но смех Марка меня опередил.

— Только не обделайся в салоне, это очень некрасиво. Но ты бы видела себя сейчас, такая забавная.

Шахов вышел первый, быстро обойдя автомобиль, грубо вытащил из него меня, до боли сжав локоть, повел к лифту. Каблуки по бетонному полу стучали в такт биению сердца, а истерика как-то странно задерживалась.

— Только попробуй, сучка, заорать, я заткну твою глотку членом.

— Господи, Клим, мне стыдно за твое воспитание. Что девушка может о нас подумать?

— То, что я на самом деле заткну ее глотку своим членом. Насрать на то, что она может подумать, пусть подбирает правильно нужные слова.

Милая перепалка на секунду отвлекала, перспектива с членом в глотке остановила истерику, цифры на дисплее шикарного лифта с живыми орхидеями среди хрома и зеркал отсчитывали этажи.

Никогда не была в таком месте. Да и боже упаси, я слишком реально смотрю на мир, не то что моя соседка Лара, та всегда покупает лотерейные билеты. Большая и наивная девочка.

Там, где большие деньги, всегда есть и будут большие проблемы и никогда не будет места чувствам. А может, это я слишком прагматичная? И нужно верить в чудо, что вот встречу я принца и заживу в таком «сказочном» месте?

— Так как тебя зовут, шлюха из Пскова? Смотри, я запомнил имя, а еще то, что было. Тебе понравилось тогда?

В ярком свете люминесцентных ламп лифта могу хорошо разглядеть мужчин. Марк, которого я шесть лет назад приняла за некоего аристократа, что топчет осколки разбитых сердец, таким и остался.

Прибавилось несколько морщинок, легкий загар, трехдневная щетина — она ему шла. Хитрый прищур, чуть отросшие волосы, красивый изгиб губ, аромат унисекса, а еще кофе и корицы, рубашка, пиджак.

Понравилось ли мне тогда?

О да, еще как! Я так и сказала серым костюмам, что жить не могу без групповушки.

Бред.

— А это мы сейчас проверим.

Пальцы Шахова как прутья впиваются в руку, он заставляет смотреть на него, а я вновь задыхаюсь от ненависти в его глазах. А еще от понимания, что у моего сына такие же — темно-карие, словно крепкий чай, с черными лучиками от зрачка.

Вот Клим Аркадьевич, как Шахова назвал Марк, очень повзрослел. Немного впалые щеки, плотно сжатые губы, стильная стрижка, едва заметная седина на висках. В нем нет ни капли игры или иронии, только ненависть и решимость узнать правду, по чьей вине он отсидел восемь месяцев в тюрьме за то, чего не делал.

Понять его можно, я бы тоже была зла.

Но, в конце концов, я заплатила по своим счетам и закрыла грех, а вот ему о Ваньке знать необязательно.

— Больно, отпусти!

Не отпустил.

Лифт плавно остановился на тринадцатом этаже.

Поганое число. Я не суеверная, но как-то все сегодня погано у меня.

Мы вышли, не было желания осматривать интерьер, а вот когда зашли в квартиру, невольно пришлось оглядеться по сторонам.

Мой отчим сказал бы: «И на какие, блядь, шиши вся эта ебаная роскошь?» Я бы его поняла, но озвучивать вопрос не стала.

Роскошь была сдержанная, в минимализме, но она читалась в каждой детали. Такие интерьеры красуются на фото элитного глянца — для элиты и ее приближенных. Но я отчего-то в свете событий последних часов затосковала по своей съемной однушке, да даже по конуре Севы в Мытищах, а там ждали мартини, суши и куни.

— Раздевайся!

Я все еще, ломая ногти о сумочку, прижимаю к себе пальто, оно как родное стало, почти часть меня.

— Я не понимаю, если вы меня и сейчас приняли за проститутку, то это, я могу вас огорчить, не так. И не буду я раздеваться, можете начинать резать и выбивать зубы. Я переводчик и была в клубе по работе.

Глава 13

— Что вы хотите знать? Спрашивайте, и не надо так со мной! Отпусти!

Резко дергаюсь в сторону, несколько шагов назад, сжимаю кулаки. Если они решили, что нашли девочку для битья, то это не про меня. Не про меня сейчас — спустя шесть лет. Я на своей территории и никому, кроме своего сына, ничего не должна.

Мужчины ничего не делают, лишь смотрят, каждый по-своему: Марк — прищурив глаза, скрестив руки на груди, Шахов — исподлобья, зло, нервно трогая стакан.

Глупая зебра загнана в угол, два хищника думают, с какого края начать ее рвать на куски, утоляя голод своей ненависти и гнева, который все это время жаждал крови.

— Тогда в Эмиратах я была по работе, но не проституткой, случайно подвернулся заказ от двух бизнесменов, которых вели спецслужбы, они там какие-то секреты Родины продавали. Меня посчитали соучастницей и предложили загладить вину.

— И ты заскочила на наши члены? — Шахов сказал сквозь зубы, посмотрел на Марка.

— Дальше. — Аверин слушает с интересом, медленно подходит ко мне ближе.

— Они попросили поставить прослушку, а в случае, если бы вы начали приставать, они вытащили бы меня из номера.

— Не вытащили, да?

— Да.

— Это говорит о чем?

— О том, что никому верить нельзя.

— Правильно.

— Пусть продолжает, я, так и быть, потерплю немного.

Не знаю, кого слушать, но верить этим двоим нельзя ни при каких обстоятельствах. И это я еще много недоговариваю — про то, за что Шахов сидел восемь месяцев, — но я даже не знала, вообще не представляла, что такое могло произойти.

— Так не пойдет.

— Что не пойдет?

— Так скучно и неинтересно. Давай поиграем, крошка-мышка? Ты согласна?

Согласна ли я была во что-то поиграть? Нет, конечно.

— Нет.

— Вопрос был задан чисто из-за моей природной вежливости.

— Марк, кончай эти игры, меня они еще тогда, в Дубае, заебали.

— Мой старый друг не ценит моменты наслаждения и удовольствия.

— Я ценю хороший минет и жесткий трах. Путь или говорит, или встает на колени.

А вот это я помню. Черт, и почему я действительно все помню?

Марк сейчас так близко, что я уже начала задыхаться от чуть уловимого на первый взгляд аромата парфюма, а еще своего предчувствия неизбежного морального падения. Они не хотят меня слушать, им нужно другое.

Отчим всегда считал меня шлюхой, с самого раннего детства, с моего пятилетнего возраста, как только появился в нашем доме. Шок, да? Так и жили. Я бы не сказала, что он деспот, тиран и гнобил нас с матерью. Но его пагубное влияние передалось ей, и они все дружно переключились на мое воспитание.

Странное было время. Не хочу вспоминать.

Сглатываю скопившуюся во рту слюну после последней фразы Шахова. Это вышло так характерно, Марк нагло улыбнулся, провел пальцами по моему лицу, убрал волосы за ухо и опустил ладонь на плечо:

— Знаешь, а ведь у меня уже стоит, реально. Но заметь, ты еще одета, не отсасываешь Шаху.

— Мне тебя поздравить? — Наглый и дерзкий вопрос вырвался сам собой.

— Даже не знаю. Начнем?

Так он еще не начал?

Снова сглатываю, но во рту сухо, а ладони мокрые от пота, как и спина. Снова засмотрелась на его ресницы и ямочку на щеке, а потом остановила взгляд на губах.

Ждала вопроса. Но вышло все иначе.

Разворот, звук расстегивающейся молнии платья, и вот я в одном белье и черных колготках напротив вальяжно расположившегося в кресле Шахова. Повел подбородком, сделал последний большой глоток алкоголя, убрал бокал и начал расстегивать рубашку.

Оля! Очнись, Успенская!

Тебя сейчас будут трахать, а ты стоишь столбом, как в кружке хореографии, и Эмилия Витольдовна сейчас треснет по плечам указкой, потому что я недостаточно ровно, с ее точки зрения, держу спину.

Сейчас она мной бы гордилась, но я не понимаю, что вообще происходит. Нет, есть конкретное объяснение, я могу подобрать слова, но эмоционально происходящее не укладывается в голове.

Пытаюсь прикрыть грудь и удержать на месте уже расстегнутый лифчик, но Марк, схватив за шею, прижимает к себе, накрывает одну грудь и громко шепчет на ухо:

— Если ты будешь дергаться и сопротивляться, Шах сделает больно.

— Я хоть как сделаю больно.

— Он шутит.

— Ни хуя.

— Вы хотели поговорить, я отвечу на все вопросы, отпусти.

— Нет, уже не могу, я же говорю, стоит.

Аргумент так себе, мне от него ни холодно ни жарко. Я вообще сейчас словно нахожусь в какой-то сумеречной зоне, не могу четко обозначить эмоции и чувства. Не могу определить, как мне сейчас.

Прошло много лет, а я все помню, и именно эти такие яркие воспоминания меня страшат. Не могу сказать, что тогда было насилие, но тогда не было выбора, они не дают его и сейчас. Может, это оно и есть, то самое насилие, которое я вновь готова стерпеть? Получая при этом несколько крышесносных оргазмов и теряя контроль над собственным телом.

Глава 14

Я бы дала всему определение — сумасшествие.

Мое. Их. Наше общее.

В каких ситуациях двое мужчин станут трахать одну девушку, при этом она как бы не против? Забавы ради? Развлечения? Пощекотать нервы? Потешить самолюбие? Но Шахов и Аверин совсем не похожи на тех людей, что делают это с завидной регулярностью.

Впрочем, что я знаю о них?

Да и сопротивлялась я плохо, отвратительно плохо. Нужно было бить по яйцам, как учил Чех, на нем я и отрабатывала те приемы, которыми так ни разу и не воспользовалась. А еще в кадык тыльной стороной ладони и в лодыжку.

Но нет, я стояла как овца, что-то блеяла, а сейчас кусаю губы, сдерживая стоны от того, что происходит на тринадцатом этаже одной из элитных высоток Москва-Сити.

Царапаю кожу на груди Шахова, впиваясь в нее ногтями, причиняя ему такую же боль, что и он мне своим поцелуем. Я закусываю свою кровь терпким алкоголем, понимая, что уже сдалась.

Слабая, безвольная, голодная женщина, но, скорее всего, только так я могу отвлечь их от расспросов и не дать узнать о сыне.

Ну, так решили моя глупость и наивность.

А по сути, это было фиаско.

— Да сними ты уже это все с нее, а то порву!

Дают глотнуть воздуха, Шахов не сдержался, порвал белье, разорванные трусики вместе с колготками болтаются на щиколотках. Четыре руки шарят по телу, они гладят, давят, сжимают, дразнят.

Все вместе делаем несколько шагов в сторону дивана, теперь в губы впивается Марк, повернув меня к себе лицом, а Клим, заставляя прогнуться, проводит пальцами по открытой промежности.

— И чего ты так сопротивлялась и строила из себя хрен пойми кого? Мокрая и голодная кошка.

Я действительно чувствую сама свою влагу, а еще откровенные касания, пальцы мужчины, что натирают клитор. Они то проникают в меня, растягивая, надавливая там, внутри, на какие-то даже мне незнакомые точки, то снова гладят.

Почему до них так никто не пробовал и не умел?

Агрессивно, настойчиво. Это не похоже на нежность. У Шаха нет цели доставить удовольствие, он делает что хочет, никто и ничто не в силах его сейчас остановить.

— Хочу твой рот.

Марк перестает насиловать мой рот языком, давит на щеки, как до этого Шахов. А я кричу, цепляясь за плечи мужчины, он, как и Шахов, уже без рубашки. Закатывая глаза, чувствую, как в меня глубоко и резко входит член Клима.

Он большой, я отвыкла от такого размера, но за этот вечер он еще не раз будет входить в меня, выбивая крики, стоны и оргазмы, которых так давно не было.

— Вот же сука, какая узкая. — Шлепок по ягодицам, Марк удерживает, заглядывая в глаза, ведет с нажимом большим пальцем по влажным губам, опуская меня ниже.

— Хорошо, что мы начали не с разговора, да? Давай, крошка-мышка, открой свой ротик.

Началось.

Началось то, что по определению должно было случиться снова в моей жизни. Я словно все эти годы готовилась к повторному появлению этих мужчин в жизни. К гадалке ходить не надо было, я знала.

Закрываю глаза, опускаясь грудью на диван, соски касаются прохладной кожи, в меня входят сзади. А я сама, открыв рот, облизывая головку, беру в рот член Марка.

На секунду представила нас всех со стороны, на мне еще ботильоны, рваные колготки, я принимаю в себя два члена, испытывая при этом такой охренительный коктейль из эмоций, страха, желания, стыда. «Смерть в полдень» — ничто в сравнении с ним.

— Да, да… глубже, не торопись… мм…

— Хочу ее попку, я помню, сука, я помню ее задницу, думал о ней все восемь месяцев, пока сидел в тюрьме.

Шахов касается тугого колечка ануса, я вздрагиваю, по телу за доли секунды проносятся разряды тока. Я хочу, хочу больше, я теку, и этому нет объяснения. Мое тело воспринимает происходящее как должное, это все уже было, и ему понравилось.

Не помню, сколько прошло времени, но мой первый оргазм случился именно в этой позе. Я сокращалась мышцами влагалища — до боли, до нереального удовольствия, словно не делала этого много лет. Выпустила изо рта член Марка, поднялась, удерживаемая лишь руками Клима за талию. Трясет, срываю голос, сердце выламывает ребра.

Нет, так не бывает.

— Вот же сука, сейчас сам солью.

Теряя точку опоры, практически падаю вперед, чувствуя на ягодицах что-то теплое и вязкое, а еще слышу сквозь свое сдавленное дыхание хрип мужчины сзади.

— Да, да, крошка-мышка, кончай еще. Хочешь еще?

Марк говорит в губы, сам при этом натирает воспаленный клитор. Не хочу, чтобы он это делал, слишком остро.

— Нет, нет… а-а-а…

— Да, да, ты будешь кричать лишь: «Да!»

Пуговицы рубашки летят в стороны, когда Марк хочет снять ее, получается не сразу. Снова целует, тянет на себя, усаживая сверху, сейчас он слишком нежен, а меня все не отпускает оргазм.

— Шах, дай резинку.

— Я даже, сука, забыл о ней, с этой девкой совсем обо всем забыл, как наказать хотел. Но мы еще продолжим, да, Оленька?

Глава 15

— Мама, ты видела, какой я нарисовал рисунок? Мам? Мама?

Сын дергает за край футболки, только тогда обращаю на него внимание, откладываю мокрую тарелку, смотрю на протянутый лист бумаги. На нем два супергероя, изображенные рукой пятилетки, сражающихся за мир на фоне космоса и ярких звезд.

— Очень красиво, это ты сам нарисовал?

— Конечно.

— И никто не помогал?

— Нет, сам.

— Молодец, вот ты настоящий супергерой.

Глажу Ваню по волосам, чувствуя, как дрожат пальцы, сжимаю их в кулак.

— Беги, одевайся, я обещала, что пойдем в парк.

— Ура!

Самое время для блудной матери отвести ребенка в парк, платить по счетам и доказывать самой себе, что я не пропащая. Смотрю на то, как из крана капает вода, а мысли не здесь, я не дома. Я там, на тринадцатом этаже высотки, стоя, опершись руками о прохладное стекло, принимаю толчки мужчины, что стоит сзади.

Он все делает уверенно, сдавливая пальцами талию, впиваясь в кожу, прожигая ее до костей. А у меня перехватывает дыхание от спазмов, сжимающих от удовольствия изнутри каждую мышцу.

— Иди сюда, смотри на меня, смотри в глаза.

Это Шахов, он тянет на себя, отрывая от точки опоры, фиксируя рукой на груди, поворачивая голову. Я смотрела, смотрела и падала в пропасть его черной бездны, теряя мир вокруг, содрогаясь от нахлынувшего оргазма.

— Вот же сука, сжимаешь мой член до боли.

Не слышала собственного голоса, растворялась в ощущениях, позволяла делать все, что он хотел. Что хотели они. Сняли с члена, легко подхватили на руки, этот мужчина, рождающий во мне противоречивые ощущения, словно высечен из камня. Жилистый, крепкий, с татуировками по телу, с уверенным шагом и железным захватом пальцев.

— А сейчас иди ко мне, крошка-мышка, нас так грубо прервали.

Марк трогает лицо, волосы, шею, а руки Шахова царапают ногтями спину, сжимают ягодицы.

— Надо вновь опробовать ее попку, сука, и почему я помню, как трахал ее шесть лет назад?

— Так она особенная не-шлюха-из-Пскова, я и сам запомнил. Странно, раньше вроде не был таким сентиментальным.

— Хорош пиздеть.

— Прости моего друга, мышка. — Марк сдавливает пальцами щеки, я заметила, у них это общая дурацкая привычка.

Снова накатывает жар от откровенных прикосновений, Клим ласкает промежность, размазывая влагу по половым губам и анусу, давит на него. У меня не было даже мысли остановить его, остановить их двоих, все происходило так… Черт, я не могу дать определение как.

Уже лежу на груди Марка, ноги широко раздвинуты, грудь кусают, проникновения пальцев глубже.

— Где гондон? Сука, почему никогда их найти нельзя?

Шахов матерится, небольшая заминка, а меня потряхивает от неизбежности происходящего и удовольствия, что еще не отпускает после оргазма.

— Смотри на меня, да, смотри в глаза, не дергайся.

Марк говорит громким шепотом, замечаю, как по его виску стекает пот. Чувствую первый толчок, кусаю губы, часто дышу, зажимаюсь инстинктивно. Я помню, как это было в тот, первый раз, как было так же больно, но потом прошло.

— Сучка, вот же сучка, до чего узкая задница. Если ты скажешь, что тебя кто-то, кроме нас, трахал в нее, я и за это тоже закопаю тебя в лесочке.

Никто не трахал. Да меня вообще так трахали только они.

Кричу от боли, не дают сдвинуться с места, Аверин целует, кусает мои губы, другой рукой натирая клитор, отвлекая от проникновения. Слишком медленно, а потом резкий толчок, вспышка боли, но по телу идет дрожь и тепло.

— Да, вот так, не двигайся, а то кончу сейчас.

— Расслабься, впусти меня, да, так, еще, Оля, смотри на меня.

Мое падение в самую адскую бездну порока продолжается, но я уже лечу, раскинув руки, отдавая себя всю, получая то, что не испытывала никогда.

Они входили в меня вдвоем, то одновременно, то по очереди, замедляя темп и ускоряясь. Трогали, щипали, натирали, что-то говорили и шептали. Не помню, через какое время я снова кончила, но нервы натянулись в тонкую струну, а потом лопнули. Я сокращалась на их членах, сжимала внутренними мышцами, кричала.

— Блядь, не могу больше, кончаю.

Члены набухли еще больше, комнату наполнили хрипы, стоны, а еще запах. Запах секса. Откровенный, острый, терпкий.

— Мам, я оделся. Мам? Мы идем?

Возвращаюсь в реальность, но мне кажется, я все еще чувствую этот запах, я пропитана им, хоть и долго отмывала себя в душе.

— Идем, солнышко, конечно идем. Сегодня обещали хорошую погоду.

— Ты плакала?

Ваня очень внимательный и умный, даже не знаю — в кого. Его мать точно этим не отличается, о бабке и говорить не стоит. Остается думать, что он в Марка — Аверин интеллектуал, наверняка с хорошим образованием. И больше он говорил со мной, чем Клим. Задавал правильные вопросы, давил на нужные точки. Но в нем, как и в Шахове, есть та агрессия, что иногда пугает.