Двор Опалённых Сердец

Глава 1

Больничный коридор пах антисептиком, разбитыми надеждами и переваренным кофе из автомата — идеальный букет для моего текущего существования. Костыли впивались в подмышки, напоминая, что карма существует и она мстительная сучка с хорошей памятью. Гипс на левой ноге весил как чугунная гиря правосудия, которой меня приговорили таскать ближайшие шесть недель.

Спасибо, Винни. Надеюсь, те файлы стоили того, что твои дружки решили поиграть в бейсбол, используя мою ногу вместо мяча.

Я ковыляла по пустому коридору, считая плитки — двадцать три, двадцать четыре — и смаковала свою обиду, как хорошее вино. В голове всё ещё крутились строки кода, данные, которые я успела скопировать до того, как встреча пошла наперекосяк. Банковские счета. Имена. Суммы с таким количеством нулей, что захотелось бы присвистнуть, если бы рёбра не напоминали о "дружеской беседе".

Три часа ночи. Больница спала. Я — нет. Сон и я развелись где-то на втором курсе университета, когда я поняла, что взлом чужих серверов куда интереснее лекций по высшей математике.

Двадцать пять. Двадцать шесть.

Я свернула за угол, уже мысленно репетируя, как буду объяснять ночной медсестре свою прогулку как вдруг врезалась.

Не просто столкнулась — впечаталась всем телом, всей своей жалкой конструкцией из костылей, гипса и плохих жизненных решений в нечто твёрдое, горячее и, судя по тактильным ощущениям, совершенно голое.

Время сжалось. Растянулось. Завязалось в узел и решило поиздеваться надо мной.

Первое, что зарегистрировал мой мозг — кожа. Много кожи. Слишком много кожи. Загорелой, будто её владелец только что вернулся с какого-то элитного курорта, а не шатался по больничным коридорам в три часа ночи. Горячей — температура обжигала мои ладони, когда я инстинктивно выбросила руки вперёд.

Второе — мышцы. Твёрдые. Рельефные. Словно какой-то одержимый скульптор решил высечь из мрамора учебник анатомии и забыл добавить одежду. Пресс под моими пальцами можно было использовать для стирки белья — и это была не метафора.

Третье…

О нет.

Моя правая рука, отчаянно цепляясь за что угодно, лишь бы не упасть, обхватила нечто тёплое, бархатистое и определённо не предназначенное для хватания в качестве опоры.

Я схватила незнакомца за член.

Сжимала его в кулаке, как поручень в метро.

Время остановилось.

Мой мозг завис, как древний компьютер при попытке открыть слишком много вкладок порнхаба одновременно. Костыль с грохотом рухнул на пол — звук эхом прокатился по коридору, — но я едва его слышала сквозь рёв крови в ушах.

Мужчина подо мной — надо мной? — застыл. Полностью. Каждая мышца окаменела, превратилась в натянутую струну. Я почувствовала, как он втянул воздух сквозь зубы — резко, шокированно, с тихим шипением, — и этот звук, этот грёбаный звук отдался где-то внизу живота предательским теплом.

Нет. Нет-нет-нет. Не сейчас. Не здесь. Не с голым незнакомцем в больничном коридоре.

Несколько секунд — вечность — мы оба просто стояли. Я — с его членом в руке. Он — в полном охренении от происходящего.

Потом его взгляд медленно, мучительно медленно, скользнул вниз. К моей руке. К тому, что она держала. Задержался там на мгновение, будто он пытался осознать реальность происходящего.

Затем поднялся обратно к моему лицу.

Я встретилась с глазами цвета расплавленного золота.

Охренеть.

Нет, серьёзно. Охренеть вслух, письменно и с нотариальным заверением.

Передо мной стоял — едва стоял, мышцы подрагивали от напряжения — мужчина, который не должен был существовать за пределами обложек любовных романов и особо смелых фантазий. Высокий, под метр девяносто минимум. Широкие плечи, узкие бёдра, пресс, достойный рекламы спортивного питания. Резкие скулы, способные резать стекло. Точёная челюсть с лёгкой щетиной. Полные губы, сейчас приоткрытые в немом изумлении.

И эти глаза. Эти невозможные золотые глаза, в которых плескалось нечто среднее между шоком, яростью и совершенным непониманием происходящего.

Одна его бровь медленно поползла вверх.

Вопрос без слов: "Серьёзно? Вот так мы знакомимся?"

Поздравляю, Кейт. Ты только что познакомилась с незнакомцем в обратном порядке. Сначала интимные части, потом, может, имя узнаем. Мать твою, где мои приоритеты?

Я всё ещё не отпускала.

Пальцы словно прилипли, отказываясь слушаться команд мозга. И — и, чёрт, — я чувствовала, как под моей ладонью он начинает твердеть, наливаться жаром, и моё лицо вспыхнуло так, что можно было жарить яичницу.

Кейт, ОТПУСТИ. ОТПУСТИ ПРЯМО СЕЙЧАС.

Но какая-то безумная, саморазрушительная часть меня — та же самая, что заставляла взламывать защищённые серверы и связываться с мафией — решила, что раз уж попала в неловкую ситуацию, то надо выходить из неё стильно.

Я провела рукой вверх.

Потом вниз.

Медленно. Оценивающе.

Раз уж схватилась — так схватилась. Какого хрена мелочиться.

Его глаза распахнулись. Зрачки расширились, поглощая золото радужки. Дыхание сбилось — я видела, как резко вздрогнула его грудная клетка. Губы приоткрылись шире, обнажая ровные белые зубы, и из его горла вырвался звук — низкий, гортанный, нечто среднее между стоном и рычанием.

Мышцы под его кожей заходили ходуном.

А я подняла взгляд и встретилась с его золотыми глазами.

И медленно, с самой наглой ухмылкой, на какую была способна, произнесла:

— Впечатляюще. — Я разжала пальцы, отпуская его, и добавила с издевательской интонацией: — Девять из десяти. Снимаю балл за отсутствие предупреждения. Обычно мужчины хотя бы ужин предлагают, прежде чем дать мне подержаться.

Он моргнул.

Один раз.

Второй.

Словно пытался перезагрузить мозг и осознать, что только что произошло.

Я оттолкнулась от него, пытаясь восстановить равновесие на одной ноге, но гипс потянул вниз, гравитация злорадно потирала руки.

Глава 2

Взлом больничной системы занял четыре минуты. Слишком долго. Я отвлекалась.

Сосредоточься, Кейт. Это просто ещё одна работа. Ещё одна цель. Ещё один человек, которого нужно взломать.

Медицинские записи загрузились на экран.

Пациент №447. Джон Доу. Мужчина, приблизительно 28-32 года.

Я пробежалась по тексту, впитывая информацию как губка. Обнаружен в начале декабря в лесах Северной Ирландии. Без одежды. Множественные резаные раны. Ожоги третьей степени неизвестного происхождения. Три месяца в коме. Без документов. Без отпечатков пальцев. ДНК не совпадает ни с одной базой данных.

Я остановилась. Перечитала последнюю строчку.

Без отпечатков.

Не "не найдены в базе". А просто нет. Как будто их стёрли. Или как будто он родился без них.

И ДНК...

Я кликнула на вкладку с генетическим анализом. Прокрутила вниз. Застыла.

"Результаты анализа ДНК: несоответствие стандартной структуре Homo sapiens. Обнаружены аномальные хромосомные маркеры. Рекомендуется повторное тестирование".

Холодок пробежал по спине.

Это невозможно.

Даже если он иностранец, даже если он из самого отдалённого племени на планете — у всех людей есть базовые совпадения в геноме. Мы все произошли из одного источника. Все связаны.

Но у него... ничего.

Словно он вообще не человек.

Я сглотнула, горло пересохло. Пальцы дрожали, когда я открывала видеоархив.

Первая запись: его доставка в больницу. Носилки. Белая простынь, пропитанная кровью. Врачи суетятся, выкрикивают команды. Золотые волосы — длинные, почти до бедер, спутанные, слипшиеся от крови и грязи. Лицо бледное, губы посиневшие.

Я увеличила изображение.

Даже полумёртвый, он был красив. Неправильно красив. Слишком идеальные пропорции. Слишком резкие черты. Словно кто-то лепил его из мрамора, а не из плоти.

Волосы действительно были значительно длиннее — сейчас они едва касались плеч, значит, кто-то обрезал их во время лечения. Практично. Гигиенично. Но почему-то от этой мысли стало не по себе — как будто у него отняли что-то важное, даже не спросив.

Вторая запись: реанимация. Он неподвижен. Подключён к аппаратам. Врачи качают головами, их голоса звучат приглушённо через динамики компьютера. Один из них, пожилой мужчина с сединой на висках, произносит что-то, указывая на монитор. Другой кивает, записывает что-то в карту. С такими ранами удивительно, что сердце ещё бьётся, читаю я по губам одного из них.

Третья запись — и я замерла.

Дата: позавчера.

Он просыпается.

Я включила звук, придвинулась к экрану так близко, что видела пиксели.

Сначала — тишина. Писк мониторов. Ровное, механическое дыхание аппарата ИВЛ. Затем его пальцы дрогнули. Веки затрепетали. Приоткрылись.

И он закричал.

Звук был диким. Первобытным. Полным такой ярости и отчаяния, что у меня перехватило дыхание. Он рванулся вверх, срывая трубки, датчики, капельницы. Медсёстры бросились к нему, пытаясь удержать, но он боролся — яростно, отчаянно, каждая мышца его тела напряглась до предела.

И он кричал. Слова лились из его губ непрерывным потоком — певучие, странные, прекрасные и совершенно непонятные.

— Аэлирэн эй'тала! Нисса ар джилиэн!

Я узнала интонацию. Власть. Приказ. Требование немедленного подчинения.

Но медсёстры просто переглядывались, растерянные и испуганные.

Он дёрнулся, оттолкнул одну из женщин — она отлетела на метр, врезалась в стену — и попытался встать. Ноги подогнулись. Он рухнул на колени, и я увеличила изображение, поймав крупный план его лица. Унижение. Ярость. Шок. Он смотрел на свои руки, на свои ноги, словно они предали его. Словно тело отказывалось слушаться команд, которым всегда подчинялось.

Он попытался подняться снова. Упал. И на его лице промелькнула эмоция, которую я не ожидала увидеть: страх.

Врач вбежал в палату, замахал руками, заговорил громко и медленно, каждое слово произнося так, словно обращался к ребёнку или к человеку с тяжёлой контузией. Сэр, вы в больнице, вы в безопасности, понимаете?

Мужчина медленно повернул голову. Посмотрел на врача. И даже через экран, даже через размытые пиксели камеры, я почувствовала это.

Взгляд хищника на добычу. Монарха на слуг. Существа, стоящего настолько выше остальных, что слова врача казались жалким писком насекомого. Воздух в палате словно сгустился. Врач отступил на шаг, инстинктивно, не понимая почему.

Мужчина произнёс что-то — одно короткое слово. Каждый слог звучал как удар молота. Тишина. Затем он снова попытался встать — и медсёстры навалились на него всей толпой, с трудом усадив обратно на кровать.

Он перестал сопротивляться. Застыл. И медленно, очень медленно, поднял руки перед собой.

Я наклонилась ближе к экрану, не отрываясь.

Он смотрел на свои ладони так, словно видел их впервые в жизни. Поворачивал их то одной, то другой стороной. Растопыривал пальцы. Сжимал в кулаки. Разжимал. Движения были странными — слишком плавными, слишком точными, как будто каждый жест имел значение. Как будто он привык, что его руки делают больше, чем просто двигаются.

Затем он коснулся своего лица — медленно, осторожно провёл пальцами по скулам, по линии челюсти, по губам. Застыл.

Лицо его исказилось. Недоумение. Медленное, нарастающее осознание чего-то неправильного.

Руки метнулись к ушам.

Он коснулся их кончиками пальцев. Провёл по краю. Снова. И снова. Словно искал что-то, чего там больше не было. Дыхание участилось. Пальцы задрожали. Он провёл ими по ушам ещё раз — отчаянно, почти агрессивно, — и его лицо исказилось от чистого, неподдельного ужаса.

Он прошептал одно слово — тихо, надломленно:

— Эйлиан...

Затем резко вскинул руки перед собой.

Пальцы сложились в странный жест — сложный, точный, явно имеющий значение. Движение было текучим, почти танцующим, словно он делал это тысячу раз. Он щёлкнул пальцами. Раз. Два. Замер, ожидая. Ничего не произошло.