Двойная игра

1

Глава 1: Вспышка на танцполе
Сочи встретил Гришу не по-хозяйски, но с распростёртыми объятиями. Он приехал сюда с одной лишь целью — доказать отцу, да и самому себе, что он не просто бездарный прожигатель жизни, а самостоятельный мужчина. Но в его случае "самостоятельность" пока что означала лишь полную и тотальную неготовность к суровым реалиям жизни без папиной кредитки.
Ещё утром, когда московское солнце только начинало лениво пробиваться сквозь тюль в его просторной спальне, Гриша слушал гневную тираду отца. Геннадий Петрович, всегда безупречно одетый и с вечной усталостью в глазах, в этот раз выглядел особенно непреклонно.
«Гриша, я устал. Устал смотреть, как ты просаживаешь мои деньги на всякую чепуху. Тебе двадцать пять. Пора бы уже хоть что-то из себя представлять! Или ты идёшь работать в компанию, под моё крыло, и учишься бизнесу, или…» – отец сделал многозначительную паузу, и Гриша уже знал, что последует. «Или ты лишаешься всего. Я не шучу, сын. Больше никаких денег. Вообще».
Гриша тогда только усмехнулся. «Да что ты, пап! Перестанешь меня баловать? Ну и отлично, я сам заработаю! Всегда хотел пожить как простой смертный». Эти слова вылетели из него с такой лёгкостью, с какой обычно вылетали купюры из его толстого бумажника. Он тогда ещё не знал, как дорого ему обойдётся это бахвальство.
Сборы были молниеносными. Пара футболок, шорты, паспорт и, конечно же, мобильник, который пока ещё был с ним заодно. Безрассудство и юношеский максимализм гнали его вперёд. «Сочи! Море! Свобода!» — крутилось в голове. Свобода, которая обернулась первым же вечером поиском самого дешевого хостела.
«Комнатушка» оказалась не просто маленькой, а крошечной. Стены, кажется, дышали историей десятков таких же авантюристов, как Гриша. Старый скрипучий диван, шаткий столик и одно-единственное окно, выходящее прямо на стену соседнего дома. Никаких тебе кондиционеров, только вентилятор, гоняющий горячий воздух по кругу. В первый вечер Гриша почувствовал укол паники: что он наделал? Как он, привыкший к пятизвездочным отелям и изысканным ресторанам, будет жить здесь? Но потом, когда он съел шаурму на набережной, глядя на закат, что-то щёлкнуло.
Может быть, это было головокружение от непривычной еды, может, свежий морской ветер, но в этот момент Гриша впервые за долгое время почувствовал нечто похожее на свободу. Никто не давит, не требует, не ждёт. Только он, море и незнакомый город. И он решил: "Будь что будет. Прорвёмся".
Так начались его сочинские дни. Утром – пляж, где он валялся на дешёвом полотенце, слушая крики чаек и шум прибоя. В обед – столовая с домашней едой, которую он раньше и за еду-то не считал. А вечерами… Вечерами Сочи преображался. Огни на набережной, музыка из кафе, смех, разговоры. Гриша, конечно, скучал по привычным дорогим барам и ресторанам, но и здесь находил свою прелесть. Он знакомился с людьми, такими же отдыхающими, но куда более простыми, открытыми. С ними было легко, не нужно было поддерживать фасад. Он даже научился торговаться за сувениры и, к своему удивлению, получал от этого удовольствие.
Однажды вечером, поддавшись общей атмосфере праздника, он заглянул в ночной клуб "Морская звезда". Он не собирался никого искать, просто хотел послушать музыку и, может быть, выпить что-нибудь. Музыка гремела, заставляя стены вибрировать, а толпу – сливаться в единую, пульсирующую массу. Гриша стоял у бара, лениво потягивая дешёвый коктейль, который, к его удивлению, оказался вполне сносным. Его взгляд скользнул по танцполу. И замер.
Она.
Она была похожа на видение, на ожившую мечту из самых смелых фантазий. Длинные тёмные волосы, рассыпавшиеся по плечам, казалось, жили своей жизнью, отбивая ритм. Глаза, цвета расплавленного шоколада, блестели в свете стробоскопов, отражая каждую вспышку, каждый отблеск. А улыбка… Улыбка была такой яркой, такой искренней и заразительной, что Гриша почувствовал, как что-то внутри него дрогнуло и перевернулось. Она танцевала, совершенно не обращая внимания на окружающих, в каждом её движении была такая свобода, такая грация и непринуждённость, что он оцепенел. Легкое летнее платье, кажется, было соткано из морского бриза и солнечных лучей, так оно облегало её стройную, точёную фигуру.
Сердце Гриши, привыкшее к размеренному ритму, вдруг сорвалось в галоп, заглушая грохот басов. Он никогда не верил в эти романтические бредни про любовь с первого взгляда. Считал это выдумками для наивных простаков. Но сейчас… Сейчас все его циничные убеждения рассыпались в прах. Это было не просто влечение, это было нечто большее, чем простое желание. Это было притяжение, словно невидимая сила тянула его к ней.
Не сговариваясь, ноги сами понесли его на танцпол. Он пробирался сквозь толпу, извиняясь и натыкаясь на людей, но не замечая ничего, кроме неё. Она танцевала спиной к нему, и каждый её взмах волосами, каждый поворот головы притягивал его сильнее. Когда он подошел достаточно близко, она внезапно обернулась, и их взгляды встретились.
В её глазах, больших и выразительных, мелькнула искорка удивления, потом лёгкая тень смущения, а затем – ответный интерес. И этот интерес был настолько очевиден, настолько открыт, что Гриша почувствовал, как по его венам разливается тепло.
— Привет, — сказал он, почти крича, чтобы перебить оглушительную музыку. Голос предательски дрогнул. — Не хочешь выпить что-нибудь? Отсюда не так много народу до бара.
Она улыбнулась. Эта улыбка была такой чистой и солнечной, что, казалось, весь клуб наполнился светом. Это был самый прекрасный звук, который он слышал за долгое время – не музыка, а именно её улыбка, отразившаяся на её лице.
— Можно, — ответила она. Её голос был низким, чуть хрипловатым, обволакивающим, как бархат, и невероятно притягательным. — Я Маша.
— Гриша, — ответил он, чувствуя, как глупая, но невероятно счастливая улыбка расплывается по его лицу. — Очень приятно, Маша.
Они танцевали до изнеможения, растворяясь в музыке и друг в друге. Смеялись над собственными нелепыми движениями, обменивались фразами, которые тонули в шуме дискотеки, но почему-то были абсолютно понятны. Каждое случайное касание рук, каждый взгляд вызывал волну мурашек по телу Гриши. Он чувствовал в ней ту лёгкость и беззаботность, которую сам так отчаянно искал в эти дни. Он видел в ней нечто большее, чем просто красивое лицо и прекрасное тело. Это была душа, которая, казалось, вибрировала в унисон с его собственной. К концу вечера, когда музыка стихла, и клуб начал пустеть, Гриша был абсолютно уверен: эта девушка – его судьба. В её глазах он видел нечто, что он так долго искал, нечто, что должно было заполнить ту пустоту, которую он так тщательно прятал под маской безразличия. Это было предчувствие чего-то невероятного, того, что должно было изменить его жизнь навсегда.

2

Глава 2: Медовый месяц на берегу
Дни после первой встречи с Машей пролетели для Гриши как один миг, раскрашенный в яркие, насыщенные тона. Он, наследник огромного состояния, который еще пару недель назад не представлял своей жизни без роскоши, теперь чувствовал себя абсолютно счастливым, делясь порцией шаурмы на набережной и запивая ее дешевым лимонадом. Мир сузился до ее улыбки, до ее смеха, до прикосновений ее руки.
Маша оказалась еще более удивительной, чем он себе представлял. Она была воплощением свободы и легкости, которую Гриша так отчаянно искал. Она не задавала лишних вопросов о его жизни, не пыталась понять, почему он живет в такой скромной комнате, не интересовалась его прошлым. Ей было достаточно настоящего, и это невероятно подкупало. Она жила моментом, и Гриша, рядом с ней, наконец-то научился этому.
Их дни начинались рано, с нежным сочинским солнцем, которое проникало сквозь тонкие шторы Гришиной комнатушки. Маша приходила к нему, или он заходил за ней в её скромную съемную квартиру неподалеку. Никаких дорогих завтраков в отелях. Они покупали свежие фрукты на местном рынке и ели их прямо на пляже, наблюдая, как первые лучи солнца танцуют на волнах. Гриша, который до этого и не знал, что такое свежий персик, съеденный прямо с дерева, с наслаждением откусывал сочную мякоть, а Маша смеялась, глядя на его довольное лицо.
Пляж стал их вторым домом. Они часами могли лежать под солнцем, слушая шум прибоя и болтая обо всем на свете, или же, не сговариваясь, срывались к воде, смеясь, бросались в прохладные волны. Маша плавала как русалка – легко, грациозно, словно родилась в этих водах. Гриша, который обычно предпочитал бассейн с подогревом, с удовольствием гонялся за ней, брызгаясь и дурачась, чувствуя себя мальчишкой, а не взрослым мужчиной с ворохом проблем.
– Смотри! – кричала Маша однажды, указывая на стайку дельфинов, которые показались вдалеке. – Они такие свободные! Разве не здорово?
Гриша смотрел на нее, на ее сияющие от счастья глаза, и думал: "Маша, ты гораздо свободнее их всех".
Вечерами они снова возвращались на набережную. Музыка, огни, запах шашлыка и морского воздуха создавали неповторимую атмосферу праздника. Они почти каждый вечер ходили на дискотеки, в те же самые клубы, где впервые встретились. Маша продолжала танцевать так, будто весь мир принадлежал ей, и Гриша, глядя на нее, забывал о своем отце, о деньгах, о своем "настоящем" мире. Он чувствовал, что наконец-то живет.
Их отношения развивались стремительно, но казались абсолютно естественными. Между ними возникла невероятная близость, не только физическая, но и эмоциональная. Секс с Машей был таким же свободным и страстным, как и все остальное в их отношениях. Он был полон нежности и взаимного притяжения, без всяких условностей и ожиданий. Гриша никогда раньше не испытывал такого единения, такого оргазмического счастья, которое они дарили друг другу. Каждое прикосновее, каждый поцелуй были наполнены таким искренним желанием, такой жаждой друг друга, что у него буквально сносило крышу. В её объятиях он чувствовал себя по-нанастоящему живым, чувствовал, что он – именно там, где должен быть.
Однажды, лежа на пляже после долгого купания, Маша повернулась к нему.
— Ты знаешь, Гриша, с тобой так легко, — сказала она, глядя в небо. — Словно я знаю тебя целую вечность.
Гриша взял её руку, переплетая их пальцы.
— Я чувствую то же самое, Маша. Словно мы всегда были знакомы. Словно я ждал тебя всю жизнь.
Эти слова были сказаны искренне, от всего сердца. Он действительно чувствовал, что нашел свою родственную душу, человека, который понимает его без слов, который принимает его таким, какой он есть, без его денег, без его фамилии. Он рассказывал ей о своих мечтах, о своем желании быть независимым, о том, как устал от давления отца. Маша слушала внимательно, кивая и иногда вставляя свои мысли, которые всегда казались ему невероятно мудрыми и правильными.
Они встречали закаты, сидя на пирсе, наблюдая, как солнце медленно погружается в морскую пучину, окрашивая небо в невероятные оттенки оранжевого и фиолетового. Это было время их сочинской идиллии, месяц, который казался целой вечностью. Месяц, наполненный смехом, страстью, беззаботностью и глубокой, зарождающейся любовью. Гриша был уверен: он никогда в жизни не был так счастлив, как в эти дни. Он чувствовал, что наконец-то нашел то, что было ему нужно – не деньги, не статус, а простое человеческое счастье рядом с любимой женщиной. Он даже не вспоминал о своем отце, о Москве, о тех проблемах, от которых сбежал. Все это казалось далеким, неважным, не имеющим отношения к его новой, прекрасной реальности.
Он был уверен, что эта идиллия продлится вечно. Он уже начал представлять их будущее вместе, здесь, в Сочи, или, может быть, где-то еще, но обязательно рядом с ней. Он даже подумывал о том, чтобы поговорить с ней о совместной жизни, о том, чтобы попытаться заново начать всё здесь, без отцовских денег, но с ней. С этой мыслью, полной надежды и планов, он засыпал каждую ночь, крепко обнимая Машу, чувствуя её тепло и её дыхание.
Но ничто не вечно, а особенно такая хрупкая, идеальная мечта.

3

Глава 3: Пустая постель
Утро наступало всегда одинаково. Сквозь тонкие шторы Гришиной комнатушки, которые едва ли спасали от южного солнца, пробивались первые лучи, заливая скромное жилище мягким, золотистым светом. Обычно Гриша просыпался от запаха Машиных волос, уткнувшись носом в её шею, или от нежного поцелуя, который она оставляла на его губах. Он любил эти ленивые пробуждения, когда можно было еще немного понежиться в ее объятиях, слушая мерный шум моря за окном и чувствуя ее тепло рядом.
В то утро Гриша проснулся не от поцелуя. И не от запаха. Он проснулся от какой-то странной тишины, неестественной и пугающей. Сонно потянувшись, он инстинктивно протянул руку, чтобы нащупать Машу рядом. Его пальцы скользнули по холодному, пустому месту.
Гриша распахнул глаза. Постель была пуста. Ее половина была аккуратно заправлена, словно ее никто и не касался. Не было ни вмятины от ее головы на подушке, ни скомканного одеяла, ни даже легкого запаха ее духов. Полная пустота.
Первая мысль была, что Маша просто встала пораньше, чтобы сходить за фруктами или прогуляться по пляжу, как они часто делали. Он перевернулся на спину, пытаясь отогнать легкое беспокойство, и улыбнулся. "Наверное, хотела сделать сюрприз", — подумал он. Но чем дольше он лежал, тем сильнее росло ощущение тревоги. Обычно Маша оставляла записку, или он слышал, как она тихонько собирается. А сейчас – ничего. Только эта оглушительная тишина, которая словно кричала о чем-то нехорошем.
Гриша резко сел. Сердце забилось чаще, заглушая все остальные звуки. Он оглядел комнату. Ее легкая пляжная сумка, которую она обычно оставляла на стуле, исчезла. Туника, в которой она вчера ходила, тоже. Все ее немногочисленные вещи, которые она приносила с собой, пропали. Ничего. Абсолютно ничего, что могло бы напомнить о ее присутствии здесь.
Холодный пот выступил у него на лбу. В голове пронеслась шальная мысль: "Она ушла. Но почему? Зачем?" Гриша вскочил с кровати, ощущая, как дрожат колени. Он бросился к двери, потом к окну, словно мог увидеть ее на улице, идущую куда-то. Но улица была пуста, только редкие прохожие спешили по своим делам.
Он схватил телефон. Номер Маши. Он набрал его дрожащими пальцами. Гудок. Еще гудок. И еще. И еще… И наконец – короткие, отрывистые звуки. "Абонент недоступен". Гриша попробовал снова. И снова. Тот же результат. Раз за разом.
Его охватила паника. Отчаяние. Он стал метаться по комнате, как зверь в клетке. «Маша! Где же ты, Маша?!» — этот немой крик разрывал его изнутри. Он не мог понять, что произошло. Вчера вечером они были вместе, они смеялись, строили планы на завтра, их поцелуи были наполнены такой нежностью и страстью. Ничто, абсолютно ничто не предвещало такого исчезновения.
Он начал звонить всем знакомым, которых они успели завести в Сочи. Администратору хостела, у которого иногда брал советы. Ребятам с пляжа, с которыми они играли в волейбол. Продавщице из фруктовой лавки, с которой они всегда шутили. Никто ничего не знал. Никто не видел Машу.
«Она, наверное, просто уехала, — равнодушно обронила администратор, пожилая женщина с вечно усталым видом. — Ну что вы, молодой человек. У нас тут такое бывает. Курортный роман, все дела. Сегодня здесь, завтра там. Забудьте».
«Забудьте?» — Гриша буквально задохнулся от возмущения. Как он мог забыть ее? Ее глаза, ее смех, ее прикосновения? Каждый момент, проведенный с ней, был выжжен в его памяти. Он любил ее. Он действительно любил ее.
День тянулся мучительно долго. Гриша ходил по городу, словно тень, бросаясь в каждую толпу, всматриваясь в каждое женское лицо, надеясь увидеть знакомый силуэт, ее волосы, ее улыбку. Он обошел все места, где они бывали вместе: их любимое кафе, пляж, пирс, клуб "Морская звезда". Он спрашивал каждого, кто попадался на пути, показывал фотографии с телефона, где Маша сияла рядом с ним. Но никто не видел. Никто не знал. Словно она растворилась в воздухе.
Вечером, обессиленный и опустошенный, он вернулся в свою пустую комнату. Тишина давила, каждая деталь напоминала о ней, и одновременно кричала об ее отсутствии. Он упал на скрипучий диван, обхватив голову руками. В груди зияла огромная дыра. Это была не просто грусть, это было отчаяние, граничащее с физической болью. Сердце разрывалось от вопросов, на которые не было ответов.
Почему? Неужели это был просто обман? Игра? Неужели та страсть, та нежность, та близость, которую он чувствовал, были лишь ложью? Его разум отказывался это принимать. Ведь он был так счастлив! Он был уверен, что их чувства были взаимны. Он вспоминал ее слова: "С тобой так легко", "Я чувствую то же самое". Неужели всё это было лишь притворством?
Чувство предательства начало медленно, но верно заполнять его. Предательства, которое казалось не менее сильным, чем боль потери. Как мог человек, которого он так сильно полюбил, просто исчезнуть, не сказав ни слова? Не оставив ничего, кроме этой зияющей пустоты и вороха воспоминаний, которые теперь жгли душу.
Гриша лег на холодную, пустую половину кровати, свернувшись калачиком. Слезы, к его собственному удивлению, потекли из глаз. Он, Гриша, который никогда не позволял себе слабости, плакал, как ребенок. Он плакал не только от потери, но и от осознания того, насколько наивным он был, насколько глубоко погрузился в эту идиллию, не заметив надвигающейся катастрофы.
Его сочинская сказка закончилась. Закончилась внезапно, жестоко, оставив после себя лишь горькое послевкусие и ледяную, пустую постель.

4

Глава 4: Год в забвении
Дни превратились в недели, недели — в месяцы, но Маша так и не появилась. Сочинское солнце продолжало светить, море шумело, но для Гриши все это потеряло смысл. Город, который еще недавно казался раем, теперь душил его своей пустотой. Каждый уголок, каждый звук напоминал о ней, о ее смехе, о ее прикосновениях. Это была не просто грусть, а глубокое, пронзительное чувство опустошения, будто из него вынули часть души.
Он пробовал искать. Спрашивал у местных, показывал фотографии, которые успел сделать на телефон, надеясь, что кто-то ее узнает. Он даже наведывался в полицию, но там лишь пожали плечами: "Молодой человек, курорт, люди приезжают, уезжают. Не пропадала она, а просто уехала, скорее всего". Эти слова, сказанные с таким равнодушием, лишь усиливали его отчаяние и ощущение бессилия. Никто не верил в его историю любви, никто не понимал его боли.
Постепенно Гриша понял, что оставаться в Сочи бесполезно. Его "самостоятельная" жизнь обернулась полным крахом. Без денег, без цели, с разбитым сердцем, он чувствовал себя потерянным и жалким. Воспоминания о комфорте, о беззаботной жизни, которую ему обеспечивал отец, стали невыносимо яркими. Он больше не мог отрицать, что был не готов к такой "свободе".
Признаться отцу в поражении было самым трудным решением. Гриша позвонил ему, голос дрожал, когда он произносил слова раскаяния. Геннадий Петрович, как всегда, был невозмутим. Он не стал читать нотации, не высказал ни единого упрека, что было даже хуже, чем если бы он кричал. Просто сказал: "Приезжай. Будем думать, что с тобой делать".
Возвращение в Москву было возвращением в серую реальность, в мир, где не было ни ярких сочинских красок, ни Машиного смеха. Гриша снова оказался в своей роскошной квартире, которая теперь казалась холодной и безжизненной. Он вернулся к своим привычным делам, к машинам, к вечеринкам, но все это было каким-то ненастоящим, пресным. Он двигался по инерции, выполняя указания отца, но его душа оставалась в Сочи, с той исчезнувшей девушкой.
Отец, верный своему слову, вновь открыл Грише доступ к деньгам, но потребовал полного подчинения. Гриша начал работать в одной из компаний отца, занимаясь скучными бумагами и бесчисленными встречами. Он учился, вникал, и вскоре снова был при деньгах, даже при больших деньгах. Но ничто не приносило ему радости.
Каждая девушка, с которой он знакомился, казалась лишь бледной копией Маши. Он невольно сравнивал их, и сравнение всегда было не в пользу других. В его снах продолжали являться её глаза, её улыбка, её голос. Он просыпался в холодном поту, а потом часами лежал без сна, глядя в потолок и вспоминая каждый момент, проведенный с ней.
Он искал ее. Не переставал искать. Используя свои теперь уже неограниченные ресурсы, он нанял частных детективов, которые прочесали весь Юг России. Он запускал объявления в интернете, подбрасывал фотографии знакомым. Но все было тщетно. Маша словно испарилась, растворилась без следа, оставив после себя лишь фантомную боль в его сердце. Детективы лишь разводили руками, сообщая, что такой девушки по их базам не числится, или что она могла быть приезжей, скрывающей свою личность. Это только запутывало Гришу еще больше.
Год прошёл в этом забвении, в этой апатии. Гриша стал замкнутым, циничным. Он больше не верил в любовь, в искренность, в случайные встречи, меняющие жизнь. Та история в Сочи оставила на его душе глубокий шрам, который никак не хотел заживать. Он был богат, успешен, но внутри чувствовал себя невероятно одиноким.
Иногда, в минуты слабости, он задавался вопросом: "Что, если она была просто аферисткой? Что, если она использовала его? Он ведь был без денег, что ей было нужно от него?" Эти мысли были самыми болезненными, они отравляли все его воспоминания, превращая светлые моменты в горькие и отталкивающие. Но что-то внутри него отказывалось верить в это. Он помнил ее смех, ее открытость, ту нежность, с которой она смотрела на него. Это не могло быть игрой. Или могло?
Он часто ходил на дискотеки в Москве, бесцельно, просто чтобы заглушить тоску грохотом музыки и толпой людей. Пытался забыться в алкоголе, в случайных знакомствах, но все было напрасно. Каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним вставало ее лицо, и он слышал ее голос.
И вот, спустя год, в одну из таких бессмысленных ночей, в дорогом московском клубе, куда он пришел по привычке, чтобы развеять тоску… случилось нечто, что заставило его сердце вновь сорваться в безумный ритм.
Он стоял у бара, наблюдая за танцполом, когда его взгляд зацепился за знакомый силуэт. Длинные темные волосы, грациозные движения, та же лёгкость и непринуждённость. Она. Маша. Она стояла в центре группы молодых людей: трое парней и трое девушек, и весело смеялась, общаясь с одним из парней, который держал её за талию.
Мир Гриши сузился до одной точки. Все звуки вокруг померкли. Шок. А потом – волна ярости и жгучей ревности. Она здесь! Она жива, она счастлива, она смеётся, обнимается с другим парнем, пока он целый год сходил с ума от ее исчезновения. Она обманывала его тогда? Или она обманывает этого парня сейчас? Она просто исчезла, оставив его умирать от боли, а сама, видимо, вернулась к своей обычной жизни.
Это было не просто предательство. Это было издевательство.

5

Глава 5: Дежавю на московском танцполе
Год. Целый гребаный год. Он прожил этот год как в тумане, как в каком-то выцветшем, блеклом фильме, где главная героиня внезапно исчезла из кадра. Москва, деньги, работа, отцовские наставления – всё это было фоном, шумом, который не мог заглушить главный вопрос: "Где ты, Маша?" Он научился носить маску безразличия, за которой скрывал зияющую дыру в душе. Каждая женщина, с которой он пытался завести отношения, была лишь тенью, бледным отражением той, сочинской Маши. И это сравнение всегда было безжалостным.
Сегодняшний вечер ничем не отличался от десятков предыдущих. Дорогой московский клуб, гул музыки, полумрак, сквозь который пробивались редкие лазерные лучи. Гриша стоял у стойки бара, потягивая виски со льдом, вкус которого он уже почти не ощущал. Он просто смотрел на танцующую толпу, пытаясь хотя бы на время заглушить гнетущую тоску, что сидела внутри.
Его взгляд скользнул по хаотичному движению тел и вдруг замер. Замер, словно сердце, которое на секунду перестало биться. Она.
Она была там, в центре небольшой группы молодых людей. Трое парней, трое девушек. И она. Те же длинные темные волосы, которые, казалось, жили своей жизнью, отбивая ритм музыки. Та же невероятная грация в каждом движении, та же легкость, с которой она покачивалась в такт биту. Та же, что и год назад, только… чуть более взрослая, что ли. Платье на ней было явно дороже, чем то, что он видел на ней в Сочи, но это было неважно. Важно было то, что это была она.
Его Маша.
Первая волна, огромная, всепоглощающая, была чистейшей, неразбавленной радостью. Она жива! Она здесь! Это не сон, не мираж, не игра воображения. Он нашел ее! Он хотел крикнуть её имя, броситься к ней, прижать к себе так крепко, чтобы никогда больше не отпустить. Засыпать ее вопросами, обрушить на неё все свои переживания, весь свой страх, всю свою любовь.
Но эта волна мгновенно захлебнулась под цунами гнева, шока и жгучей ревности. Она не просто нашлась. Она стояла там, непринужденно смеясь, а один из парней в её компании, высокий брюнет с легкой небритостью, непринужденно держал её за талию. Его рука лежала на её талии. Той самой талии, которую он обнимал каждую ночь.
Весь мир вокруг Гриши рухнул. Звук музыки превратился в оглушительный вой в его ушах. Глаза жгло от напряжения. Год страданий, год поисков, год мучительных вопросов – и вот она, здесь, счастливая, беспечная, обнимается с другим.
"У неё есть парень?" — эта мысль пронзила его, словно раскалённый кинжал. — "Кто этот человек? Он знает, что она исчезла? Что она бросила меня? Или она его тоже обманывает?"
Его мозг отказывался принимать эту реальность. "Нет. Она не такая. Она не могла. Та Маша, которая смеялась со мной на пляже, которая плакала, слушая мою историю об отце… Она не могла быть такой лживой". Но картинка перед его глазами была более чем красноречивой. Ее счастливое лицо, ее смех, ее рука, лежащая на его груди… И теперь эта рука на другом мужчине.
Его сердце сжалось от боли, такой острой и пронзительной, что перехватило дыхание. Эта боль была даже сильнее, чем та, что он испытывал в Сочи, проснувшись в пустой постели. Тогда была неопределённость, надежда. Теперь – предательство.
Кровь прилила к лицу. Руки сжались в кулаки так, что побелели костяшки. Он чувствовал, как его захлестывает дикая, необузданная ярость. Ярость на неё, на себя, на весь мир, который так жестоко над ним пошутил. Он должен был подойти к ней. Сейчас же. Выяснить всё. Понять. Заставить её объяснить.
Он начал проталкиваться сквозь танцующую толпу, игнорируя недовольные взгляды и толчки. Его глаза были прикованы только к ней. Она не заметила его. Продолжала смеяться, откидывая голову назад, и ее темные волосы мелькали в свете стробоскопов.
Наконец, он оказался совсем близко. Всего в паре метров. Он видел каждую черточку её лица, каждую ресничку, каждую мельчайшую деталь, которую так хорошо запомнил за месяц, проведенный с ней. Она была такой же, и одновременно не такой. Что-то изменилось. Возможно, она стала чуть более изысканной, ее одежда была дороже, движения чуть более сдержанными, но взгляд… Взгляд был тем же. Тем же самым, который когда-то сводил его с ума.
Его губы сами собой произнесли её имя, сначала шёпотом, потом громче, перекрикивая музыку, голос сорвался на хрип:
— Маша!
Она вздрогнула. Медленно повернула голову. Ее взгляд скользнул по его лицу, и Гриша затаил дыхание, ожидая хотя бы намека на узнавание, на ту искорку, что была в её глазах в Сочи. Но в её взгляде не было ни узнавания, ни радости, ни тени нежности. Только недоумение, а затем — холодное равнодушие, граничащее с раздражением.
Гриша почувствовал, как его захлёстывает ледяная волна. Это был не тот взгляд, который он ожидал увидеть. Не взгляд влюбленной девушки, которая наконец-то нашла его. Это был взгляд незнакомца.
— Маша, это я! Гриша! — он сделал шаг вперёд, протягивая к ней руку, словно пытаясь коснуться ускользающей реальности. Его голос был полон отчаяния. — Ты же… Ты помнишь меня? Сочи? Мы… мы были вместе!
Его слова повисли в воздухе, словно осколки стекла. Её лицо, такое знакомое и любимое, вдруг побледнело. Глаза, которые еще секунду назад сияли весельем, теперь были широко распахнуты, полны страха и недоумения. Она отшатнулась от него, словно от призрака, от чего-то мерзкого и нереального.
— Что вы… Что вы говорите? — её голос прозвучал так отстранённо, так холодно, что у Гриши все внутри похолодело. В нём не было ни единой знакомой нотки, ни единого оттенка того бархатного тембра, что он помнил. — Я вас не знаю. Вы ошиблись.
Её друзья, заметив странную сцену, повернулись к ним. Парень, обнимавший её, напрягся и подошел ближе, заслоняя Машу своим телом. Его взгляд был жёстким, предупреждающим.
— Всё в порядке, Маша? — спросил он, бросая на Гришу настороженный взгляд. В его голосе звучала явная угроза.
Маша покачала головой, не отрывая испуганного взгляда от Гриши. Её губы дрожали.
— Я… я не знаю его. Он, кажется, перепутал меня с кем-то. Он какой-то… неадекватный.
Слова Маши прозвучали как приговор. Гриша почувствовал, что теряет связь с реальностью. Это была не та Маша. Или же… она была такой же блестящей актрисой, какой он её представлял в своих самых худших кошмарах. Эта мысль, ледяная и отвратительная, начала проникать в его сознание, вытесняя боль и заменяя её на обжигающую ярость.
— Как не знаешь?! — прорычал он, его голос сорвался. — Маша, Сочи! Наша комната! Море, дискотеки! Ты ушла посреди ночи, оставив меня… Ты что, издеваешься надо мной?! Это что, какая-то игра?!
Её лицо стало мертвенно-бледным. Она резко покачала головой, словно пытаясь отогнать его слова, как назойливую муху.
— Я не знаю, о чём вы говорите! — её голос дрожал, но она старалась звучать твёрдо, пытаясь убедить его и себя. — У меня никогда не было комнаты в Сочи. И я никогда не видела вас раньше! Пожалуйста, прекратите!
Гриша впился в неё взглядом, пытаясь найти хоть что-то, что выдало бы ложь. Но её глаза, хоть и полные страха, казались абсолютно искренними в своём отрицании. Это было невыносимо.
Он чувствовал, что задыхается от обиды и отчаяния. Неужели их любовь была ложью? Неужели она просто играла с ним, как с игрушкой, а потом выбросила? Этого просто не могло быть. Или могло?
Нет. Он не позволит ей так просто уйти. Он не позволит ей разрушить его жизнь, а потом просто исчезнуть, словно ничего и не было. Он должен был получить ответы. Сейчас же.

6

Глава 6: Ледяной взгляд и оправдания
Слова Маши, "Я вас не знаю. Вы ошиблись", прозвучали для Гриши как оглушительный удар. Он стоял, оглушенный, не в силах поверить в происходящее. "Ошибся? Я?" — эта мысль билась в его голове, заглушая грохот музыки и голоса окружающих. — "Как я мог ошибиться, если каждую ночь в течение месяца я засыпал в её объятиях? Если я помню каждую родинку на её теле, каждый изгиб её губ, каждый шёпот?"
Её друзья, трое парней и трое девушек, с недоумением и настороженностью смотрели на Гришу. Парень, который до этого держал её за талию, высокий брюнет, теперь полностью заслонил собой Машу, его взгляд был жёстким и предупреждающим.
— Молодой человек, с вами всё в порядке? — произнёс он низким, угрожающим голосом. — Кажется, вы спутали девушку. Маша вас не знает. Уходите.
Гриша проигнорировал его. Его взгляд был прикован только к Маше, которая пряталась за спиной своего защитника, её плечи напряглись, а глаза метали испуганные взгляды. Страх. В её глазах был неподдельный страх. Но почему? Страх узнать его? Или страх, что он разрушит её нынешнюю, видимо, очень удобную жизнь? Эта мысль жгла его изнутри.
— Маша, прекрати эту комедию! — голос Гриши прозвучал хрипло, он сам себя не узнал. — Сочи! Наша комната с видом на море! Мы купались вместе, танцевали до утра! Ты спала в моих объятиях! Ты каждую ночь… ты каждую ночь была рядом со мной! Как ты можешь это отрицать?!
Её лицо стало мертвенно-бледным. Она резко покачала головой, словно пытаясь отогнать его слова, как назойливую муху.
— Я не знаю, о чём вы говорите! — её голос дрожал, но она старалась звучать твёрдо. Она повернулась к парню, который её обнимал, и в её голосе появилась какая-то молящая интонация. — Дим, я правда не знаю его! Я никогда не была в Сочи! Я не понимаю, почему он это говорит!
Эта фраза, "никогда не была в Сочи", пронзила Гришу больнее любого удара. Это было не просто отрицание, это было полное стирание их совместного прошлого, будто его и не существовало. Все его воспоминания, все его чувства, вся его боль были обесценены одним махом. И эта оправдательная интонация перед каким-то Димой! Она вела себя так, будто его здесь нет! Будто он пустое место!
Это была последняя капля. Гриша почувствовал, как ярость, до этого тлевшая под пеплом отчаяния, вспыхнула с новой силой, обжигая всё внутри. Она притворяется, что не знает его, чтобы что? Чтобы сохранить свою нынешнюю, идеальную картинку жизни? Она была готова растоптать его чувства, чтобы не выглядеть плохо в глазах этого Димочки и его друзей?
— Что значит, ты не знаешь его?! — воскликнул брюнет, которого она назвала Димой. Он повернулся к Грише, его глаза сузились. — Ты вообще кто такой? И что за бред ты несёшь про Сочи?
— Я Гриша! — прорычал Гриша, делая шаг вперёд. Его кулаки сжимались. — Я её… я её парень! И она была со мной в Сочи целый месяц! А теперь она притворяется, что ничего не было!
Маша отчаянно замахала руками.
— Нет! Дим, он врёт! Я клянусь, я его не знаю! Пожалуйста, скажи ему уйти!
Эта мольба, обращённая к другому мужчине, была словно удар под дых. Гриша чувствовал себя униженным, растоптанным. Она не просто отрицала его. Она унижала его перед своими новыми друзьями, выставляя его сумасшедшим.
— Ты лжешь! — слова вырвались из Гриши помимо его воли. — Как ты можешь так врать? Ты же знаешь, что было! Мы были вместе! Ты сбежала, как воровка, а теперь смотришь на меня, как на незнакомца?!
Дим сделал ещё один шаг, его лицо исказилось от гнева.
— Слушай, парень, ты достал! Если ты сейчас же не свалишь, я тебе голову оторву! Маша ясно сказала, что тебя не знает!
Гриша рассмеялся, горько и истерически.
— Оторвёшь? Ты?! Да я тебя… — гнев захлестнул его. Он не помнил себя. Всё, что он пережил за этот год, вся боль, вся обида, всё унижение, выплеснулись наружу.
Не успел Дим среагировать, как Гриша нанёс ему удар. Резкий, сильный, прямо в челюсть. Звук удара был оглушительным даже сквозь музыку. Дима пошатнулся, схватившись за лицо.
В клубе начался хаос. Девушки завизжали. Парни из компании Димы бросились на Гришу. Он не чувствовал боли, только чистую, обжигающую ярость. Он отбивался, нанося удары направо и налево. Его били, он бил в ответ, его глаза искали Машу. Она стояла чуть в стороне, прижав руки ко рту, её лицо было искажено ужасом. Она смотрела на него, словно на дикого зверя.
"Неужели всё было ложью?" — эта мысль была единственной, что пульсировала в его сознании, пока он принимал и наносил удары. — "Неужели она обманывала меня, обманывает его, обманывает всех?!"
Внезапно его схватили крепкие руки, скручивая его сзади. Охранники клуба. Гриша пытался вырваться, но их было слишком много. Его потащили к выходу, игнорируя его крики и сопротивление.
— Маша! — он кричал, пытаясь дотянуться до неё. — Маша, ты должна мне объяснить! Ты не можешь так просто…
Его вышвырнули на улицу, как мешок с мусором. Холодный ночной воздух ударил в лицо. Он упал на асфальт, ощущая боль в разбитом кулаке и рассечённой губе. Но физическая боль была ничто по сравнению с той, что рвала его изнутри.
Он поднял голову. Из дверей клуба вышла Маша с друзьями. Она посмотрела на него. В её глазах не было ни жалости, ни тепла. Только испуг, отвращение и непонимание. Она быстро отвернулась, и группа поспешила прочь, исчезая в ночной толпе.
Гриша остался один. На асфальте. С разбитым сердцем и разбитым лицом. И с одним-единственным, разрывающим на части вопросом: "Неужели всё было ложью?"

7

Глава 7: Преследование и жалость
Московский воздух после духоты клуба казался ледяным, обжигая разбитую губу Гриши и ушибленную скулу. Боль была острой, но она меркла перед жгучей обидой и гневом, что клокотали внутри. Он видел, как Маша, поддерживаемая Димой и друзьями, быстро прошла мимо него, ни разу не обернувшись. Её лицо было бледным, взгляд испуганным, но в нём не было ни тени сочувствия, ни намёка на узнавание. Это сводило с ума.
"Она не может так просто уйти. Она не может так просто забыть," — эта мысль пульсировала в висках. Гриша, хромая, поднялся с асфальта. Голова кружилась, но он не чувствовал усталости, только дикое, отчаянное желание догнать её, заставить её говорить, заставить её вспомнить.
Он увидел, как Маша и её компания остановились у обочины. Дим что-то говорил, успокаивая её. Вскоре подъехало такси. Маша быстро села на заднее сиденье, а Дим, попрощавшись с друзьями, сел рядом с ней. Двери захлопнулись, и машина тронулась с места.
Гриша не раздумывал ни секунды. Он бросился к своей машине, припаркованной неподалёку, завёл мотор и, вырулив из парковочного места, двинулся следом за такси. Он ехал на расстоянии, стараясь не быть замеченным, но не упуская из виду красные габаритные огни. Его разум был затуманен, эмоции захлестывали, но инстинкт вел его. Он должен был получить ответы.
Такси остановилось у входа в дорогой, современный жилой комплекс. Тот самый, в который он пытался ворваться в клубе. Маша и Дим вышли из машины. Дим что-то нежно говорил ей, видимо, утешал. Маша кивала, её взгляд был по-прежнему настороженным, она оглядывалась по сторонам, словно ожидая его появления. Гриша пригнулся в машине, чтобы не быть замеченным.
Они дошли до подъезда, Маша, видимо, жила в этом доме. Дим проводил её до двери, что-то сказал на прощание, и Гриша увидел, как она смущённо улыбнулась. Это была не та яркая, беззаботная улыбка из Сочи, а скорее вежливая, несколько вымученная. Дим поцеловал её в щеку, задержался на мгновение, а затем повернулся и пошёл прочь, возвращаясь к такси.
Гриша дождался, пока такси Димы отъедет, а затем выскочил из своей машины. Время было позднее, улицы опустели. Он подошёл к подъезду Машиного дома. В холле горел приглушённый свет. За стеклянными дверями сидела консьержка. Гриша, не обращая внимания на неё, резко нажал на кнопку звонка её квартиры.
Прошло несколько долгих секунд. Потом раздался щелчок домофона.
— Кто там? — голос Маши был уставшим и напряжённым.
— Маша, это я! Гриша! — его голос звучал отчаянно. — Открой, пожалуйста. Мы должны поговорить.
Наступила тишина. Затем, чуть тише, прозвучал её голос, полный явного раздражения и усталости.
— Я же сказала вам, что не знаю вас. И я не собираюсь ни о чём с вами разговаривать. Сейчас очень поздно. Уходите. Пожалуйста.
— Нет! Я никуда не уйду! — Гриша прижался лбом к холодной двери. — Маша, ты не можешь так со мной поступить! Мы любили друг друга! Ты просто исчезла! Объясни! Скажи мне, почему?!
Он слышал её тяжёлое дыхание за дверью. Она явно колебалась.
— Я не могу… я не понимаю… — её голос звучал растерянно. — Я не знаю, кто вы такой. Я никогда не видела вас в своей жизни. И я никогда не была в Сочи! Вы, кажется, очень сильно обознались. Уходите.
— Нет! — Гриша ударил кулаком по двери, несильно, но достаточно, чтобы звук разнёсся по пустому холлу. Консьержка вздрогнула и с опаской посмотрела на него. — Я не обознался! Это ты притворяешься! Притворяешься, что не знаешь меня, чтобы… чтобы этот твой Дим ничего не узнал?! Или что?
Её голос стал твёрже, в нём появилась нотка отчаяния.
— Послушайте, молодой человек! Я не знаю, что у вас случилось, но я не та девушка, которую вы ищете! И у меня нет сестры-близнеца! Вы ошибаетесь! Уходите! Мы поговорим завтра. Сейчас очень поздно. Вы пугаете меня.
— Завтра? — Гриша горько усмехнулся. — Завтра ты опять притворишься, что меня не знаешь? Или опять исчезнешь? Я ждал год, Маша! Год! Год я сходил с ума, искал тебя, а ты… ты просто живёшь здесь, как ни в чём не бывало?! Неужели тебе нисколько не жаль?!
Его голос дрожал от обиды и горечи. Он понимал, что его поведение граничит с безумием, но ничего не мог с собой поделать. Вся боль, все невысказанные вопросы, которые он носил в себе целый год, прорывались наружу.
За дверью наступила пауза. Гриша слышал её прерывистое дыхание. И вдруг её голос изменился. В нём появилась смесь страха и жалости. Жалости, которая была едва ли не хуже презрения.
— Мне… мне очень жаль, — прошептала она. — Мне жаль, что вы так страдаете. Но я не знаю, чем вам помочь. Я действительно не знаю вас. Вы… вы очень несчастный человек. Но я не та, кого вы ищете. Пожалуйста, уходите. Я… я позвоню в полицию, если вы не уйдете. Мне страшно.
Угроза полицией должна была отрезвить его, но Гриша не почувствовал страха. Только новую волну непонимания. Она жалеет его? Она считает его сумасшедшим? Как она может так хладнокровно притворяться? Эта мысль жгла его.
— Ты лжешь! — прошипел он сквозь зубы. — Я не уйду, пока ты не объяснишь! Пока ты не скажешь мне, почему ты бросила меня!
— Я вас не бросала! — почти крикнула она, её голос сорвался на всхлип. — Я вас не знаю! С кем вы меня перепутали?! У меня нет сестры-близнеца! Я одна!
Последние слова она произнесла так отчаянно, что Гриша на секунду засомневался. Её голос звучал так искренне, её страх был так очевиден. Неужели она говорит правду? Неужели он действительно ошибся? Но тогда… тогда кто была та девушка из Сочи? И почему она так на неё похожа?
Его разум начал мучительно работать, пытаясь найти хоть какое-то объяснение этому абсурду. Новая, еще более пугающая мысль начала зарождаться в его сознании.
Он смотрел на закрытую дверь, чувствуя себя опустошенным и загнанным в угол. Он не мог понять. Он не мог уйти. Не сейчас, когда он был так близко к разгадке, которая ускользала от него.

8

Глава 8: Семейные тайны
Гриша стоял у двери её квартиры ещё несколько минут, слушая собственное прерывистое дыхание. Угроза полицией, отчаяние в её голосе, её искреннее "Я вас не знаю" – всё это, наконец, начало пробивать стену его ярости. Он был в замешательстве. Что, если она говорила правду? Что, если он действительно ошибся? Но как, чёрт возьми, такое возможно? Она была её абсолютной копией.
Консьержка, которая всё это время наблюдала за ним из своей будки, теперь смотрела открыто испуганно. Она уже достала телефон. Гриша понял, что зашёл слишком далеко. Он сделал шаг назад, потом ещё один. Его голова раскалывалась от боли – не только от удара в клубе, но и от этого абсурда, который никак не укладывался в голове.
— Хорошо, — прохрипел он, обращаясь к закрытой двери, хотя понимал, что Маша, скорее всего, уже ушла от неё подальше. — Хорошо. Но я вернусь. Я выясню, что здесь происходит. Ты не можешь просто так исчезнуть из моей жизни.
Он повернулся и, покачиваясь, пошёл к выходу. Консьержка облегчённо выдохнула, убирая телефон. Гриша вышел на улицу, и ночной воздух, который минуту назад казался прохладным, теперь пронизывал до костей. Он сел в свою машину, запустил двигатель и, не глядя, нажал на газ, уезжая прочь от этого дома, от этой загадки, от этого обжигающего недоумения.
За дверью, прижавшись спиной к холодной поверхности, стояла Маша. Сердце колотилось как сумасшедшее, а руки дрожали так, что она едва могла удержать телефон. Она слышала, как он уходит, как затихли шаги, как загудел мотор его машины. Только когда звук двигателя полностью стих, она осмелилась отойти от двери.
Её тело было покрыто холодной испариной. Ноги подкашивались. Она дошла до ближайшего кресла и рухнула в него, обхватив голову руками.
"Что это было? Что, чёрт возьми, это было?!" — эти вопросы вихрем проносились в её голове, сталкиваясь друг с другом.
Ей было страшно. Страшно от его безумного напора, от его слов, от его глаз, полных такой боли и ярости, которую она видела впервые. Он назвал её Машей, хотя это её имя. Но говорил о каком-то Сочи, о месяце, проведённом вместе, о любви, о том, что она его "бросила".
Сочи? Она никогда не была в Сочи. От слова "Сочи" у неё в голове возникали лишь образы из рекламных буклетов. Она закончила университет, вернулась в Москву, строила планы на будущее, ходила на вечеринки с друзьями. Её жизнь была до предела прозрачна и понятна. Она не могла представить, где в этой жизни мог бы появиться такой человек.
"Мы спали вместе", "ты была в моих объятиях каждую ночь" — эти слова звучали как грязная, омерзительная ложь. Маша чувствовала, как к её лицу приливает жар стыда, хотя ей не было за что стыдиться. Её отношения всегда были чистыми, без всяких тайных романов и грязных секретов. Она дорожила своим именем, своей репутацией. И вот этот человек, сумасшедший, как она его назвала, бросал ей в лицо такие обвинения!
"Он, должно быть, сумасшедший, — повторяла она про себя, пытаясь успокоиться. — Или он кого-то перепутал. Но… с кем?"
Её взгляд упал на зеркало в прихожей. Она подошла к нему, всматриваясь в своё отражение. Те же тёмные волосы, те же глаза, тот же овал лица. Она была уникальна. У неё не было сестёр, тем более близняшек. Она была единственным ребёнком в семье. Она знала это наверняка. Родители всегда были открыты с ней, никаких семейных тайн не было.
"Или есть?" — эта мысль, скользкая и пугающая, впервые зародилась в её голове. Она тут же отогнала её. Это абсурд. Полная чушь.
Но его боль… Его отчаяние было настолько искренним, что Маша невольно ощутила к нему жалость. Жалость к этому безумцу, который, очевидно, пережил какую-то трагедию. Кто-то, невероятно похожий на неё, причинил ему боль. И теперь он ошибочно приписал эту боль ей.
"Но как такое может быть? — снова и снова крутилось в голове. — Как можно так сильно ошибиться?"
Она вспомнила, как он кричал её имя. Как умолял объяснить. Как его глаза, полные слёз и ярости, смотрели на неё. Он действительно верил в то, что говорил. И это пугало её ещё больше.
Маша достала телефон. Сначала хотела позвонить Диме, чтобы рассказать о произошедшем, попросить поддержки. Но потом передумала. Зачем? Чтобы он считал её какой-то странной? Чтобы эти безумные обвинения как-то бросили тень на их отношения? Нет. Она не хотела портить вечер и его настроение.
Затем она подумала о родителях. Может, спросить у них? Но что спрашивать? "Мам, пап, у меня есть сестра-близнец, о которой вы мне не рассказали?" Это звучало бы смешно, нелепо. И уж точно вызвало бы у них панику и недоумение. Нет, это было бы слишком.
Она чувствовала себя загнанной в ловушку. С одной стороны, этот безумный преследователь, который клялся в любви, о которой она ничего не знала. С другой – её собственная жизнь, которая вдруг оказалась под угрозой. Ей хотелось просто забыть этот вечер, выбросить его из головы, как плохой сон. Но его лицо, его больные глаза, его крики "Маша, почему?!" стояли перед глазами.
Маша прошла в свою спальню, чувствуя себя опустошенной. Она посмотрела в окно на ночной город. Где-то там, в этих лабиринтах улиц, бродил этот сумасшедший. И она не могла не думать о нём. Она не понимала его. Но и он, очевидно, не понимал её.
"Что же мне делать?" — прошептала она в пустоту, прижимая ладони к вискам. — "И с кем он мог меня перепутать? Ведь у меня нет сестры-близнеца… Или есть?" Последняя мысль, проскользнувшая в её сознании, была настолько абсурдной, настолько немыслимой, что Маша постаралась тут же её выбросить. Но почему-то эта мысль, словно крохотный, заноза, засела глубоко внутри, причиняя странное, едва уловимое беспокойство.