Двойной запрет для миллиардера

Глава 1

Карина

«Папа, жди скоро буду». И смайлик из безе.

Какая милота! Тортик это то, что мне нужно.

Или лучше сразу написать «Папа, жди скоро будем»? Я чувствую, что он там не один.

У нас в роду по маминой линии у всех двойни. У мамы сестра-близнец. У бабушки тоже. И у меня была, мне никогда не говорили, но я слышала, как мама с бабушкой шептались. У моей сестренки не забилось сердце еще когда мы были эмбрионами.

Мама тяжело это пережила, наверное потому я у них с папой одна.

Поэтому я почти уверена, что Марк сразу станет дважды папой. Я не была на УЗИ, пока еще рано. Чувствую себя хорошо, а когда приедет Марк, мы с ним пойдем на УЗИ вместе.

Как хорошо, что я загуглила в поисковике «Как оригинально сообщить мужу о беременности», на меня сразу посыпались десятки способов. Марк пока не муж, но такой тортик ему зайдет.

Футболка «Ты скоро станешь папой» тоже зашла бы. И сообщение от Аиста «Уже вылетаю, буду через девять месяцев».

Киндер-сюрприз с тестом внутри такое себе. Я вообще все варианты с тестом отмела сразу. С учетом того, как я его делала, вручать использованный тест мужчине в любом виде не слишком гигиенично. Можно, конечно, запаять в пленку, но это не вариант.

А вот тортик да, тортик это топчик. Небольшой, как раз чтобы поместилась надпись. Может Громов вообще сладкое не любит, я не успела поинтересоваться. Нам было не до того.

Надо обзвонить кондитерские, чтобы успели сделать торт к приезду Марка. Я жду его каждый день с тех пор, как он улетел на лечение в Израиль.

Как будто посигналила машина, выглядываю в окно. Показалось. Сейчас межсезонье, спрос не такой высокий. Сегодня с утра еще никого не было.

Была бы не сама, завалилась бы в гамак за домом под деревьями, но нельзя. Родители уехали к бабушке, папиной маме. Ей понадобилась операция, и теперь мама за ней приглядывает, а папа без мамы никуда.

Вгрызаюсь в сочное яблоко и лениво пролистываю ленту новостей. Известные актеры, которые совсем недавно поженились, уже собираются развестись. Популярной певице изменил муж с ее подругой, и она выгнала его из дома. Правильно сделала, я бы тоже выгнала в шею, и подругу следом.

Глаз цепляется за знакомое имя.

«Мартин Громов, наследник миллиардов своего деда, Бориса Бронского, вернулся из Израиля, где проходил лечение после аварии, случившейся по пути...»

С раздражением отбрасываю смартфон. Почему они на Марка говорят Мартин?

Кто-то с самого начала напутал, а остальные сми подхватили и до сих пор множат ошибку. Они пишут, что Марк погиб, а остался в живых его брат Мартин. Но я-то знаю!

Выжил Марк, я своими глазами видела Марти с безжизненно застывшим взглядом. Пульс не прощупывался, сердце не билось. Я своими руками тащила его вместе с Марком и пересаживала на водительское сидение. Пусть у меня глаза были залиты слезами, но я все это видела.

Я вызвала полицию с неотложкой и смотрела, как аквалангисты ныряют в море, ищут тело Марка. Живого Марка, который в это время лежал в моей комнате.

Марк Громов, известный гонщик, многократный чемпион мира по кольцевым автогонкам и серебряный призер ралли-кросс.

Который пробыл у меня почти две недели, который сказал, что обязательно за мной вернется. И от которого я беременная, хоть он пока этого не знает.

А главное, если Марк вернулся, то почему он мне не позвонил?..

***

Самолет еще не успевает приземлиться, а мне уже хочется выскочить наружу. Я и без трапа готова, по полю готова бежать, лишь бы быстрее.

Я и так несколько дней потеряла, пока уговаривала папу приехать. Он ни в какую не соглашался, пока я не пригрозила бросить дом и заправку на работников. А потом еще ждала, пока отец доберется до «Четырех колес».

Приготовилась к длинным нотациям, но папа на удивление не сказал ни слова. Даже денег добавил на дорогу, хоть у меня свои были. Немного, но были.

За все это время Марк так и не позвонил, но я стараюсь не загоняться. Конечно, в глубине души неспокойно, но уговариваю себя, что могло произойти все что угодно.

Марк мог забыть мой номер телефона. Его гаджет мы вместе выбросили в море, чтобы его не могли отследить. И мой номер он не записывал, а заучивал на память, по той же причине. Чтобы не выследили меня.

А еще он мог по уши зарыться в делах, которые теперь ему пришлось взвалить на себя вместо Мартина. Их дед, Борис Бронский, завещал свои миллиарды обоим братьям поровну, но Марк не собирался заниматься бизнесом.

— Из нас двоих мозги деда Бронского унаследовал Марти. Мне осталась только его безбашенность, — говорил мне Марк. Он передал свою долю в управление брату, оставив себе лишь дивиденды.

При воспоминании о Мартине в носу щиплет. Я его не знала, и мне его искренне жаль, правда. Но тут же тихонько начинает грызть совесть, потому что я не могу не радоваться в самой глубине души, что из них двоих в живых остался именно Марк. В которого я влюблена со школы.

Глава 2

Карина

«Каро, ради всего святого, закрой рот!» — умоляю себя мысленно, но челюсти как заклинило.

Я столько раз представляла нашу встречу! В мельчайших подробностях вплоть до жестов и взмахов ресниц. А сколько сценариев этих неожиданных встреч я сочинила — не меньше сотни, если не больше! И для каждого из сценариев у меня заготовлен отдельный диалог.

Меткие фразочки. Остроумные замечания. Ироничные обороты.

Я не должна была оставить Марку ни единого шанса.

Я должна была быть в меру загадочной, чтобы его увлечь и в меру заинтересованной, чтобы не оттолкнуть.

Вместо всего этого стою как чурбан с открытым ртом и одеревеневшими ногами в белом сарафане в мелкий цветочек.

Потому что Марк, как и его брат Мартин, стоит передо мной с голым торсом и заброшенной на плечо футболкой. Смуглая кожа усеяна капельками пота, и я мысленно веду по ней ладонью, стирая влагу... В общем, все как в моих более смелых фантазиях. Там, где мы не разговариваем, а больше заняты друг другом.

Марк переглядывается с братом и переспрашивает с некоторым беспокойством:

— Эй, малышка, а здесь кроме тебя есть еще кто-то? Кто-то из взрослых.

Утвердительно киваю и тут же вспоминаю, что сегодня воскресенье. Торопливо мотаю головой.

— Мда, очень информативно, — задумчиво потирает подбородок Мартин и снова обращается ко мне: — Детка, ты не знаешь, кто бы мог нам помочь? У нас закончился бензин, не хватило совсем немного. Нужен полный бак. Сама понимаешь, жара, кондиционер работает, и мы еще все время вверх прем.

Логично, парни! В горах или вверх, или вниз.

Нет, дар речи ко мне не вернулся. К счастью. Это я практикуюсь в остроумии, оттачивая его на себе и поддерживая диалог исключительно в собственной голове. Тем временем Мартин наклоняет голову к брату и спрашивает, почти не двигая губами.

— Слушай, может она глухая? Как думаешь? Может ей лучше написать?

Спрашивает на русском и я как будто включаюсь.

— Не надо писать, Мартин, — возражаю сиплым голосом, — я не глухая и прекрасно вас слышу.

Говорю тоже на русском, вгоняя обоих Громовых в совершеннейший ступор. Разворачиваюсь так резко, что хвост делает в воздухе зигзаг, и иду к заправке. Вспоминаю, что не взяла ключи, так же резко разворачиваюсь и возвращаюсь к дому.

Мужчины молча следят за моими метаниями. Поднимаюсь на крыльцо, оборачиваюсь и вижу на их лицах все то же выражение, которое можно истолковать как угодно.

— Вы пока подгоните машину, — взмахиваю рукой в сторону топливнораздаточных колонок и продолжаю подниматься по ступенькам.

— А ты куда? — летит вдогонку.

— За ключами, — отвечаю, уже не оборачиваясь. — У нас сегодня выходной, работники отдыхают. Но я заправлю вашу машину, вы ее только подгоните, чтобы я могла дотянуться пистолетом.

В доме вместо того, чтобы взять ключи, прилипаю к окну. С замиранием сердца гляжу, как перекатываются и бугрятся мышцы на самом красивом в мире теле. Марк толкает машину, держась за проем передней дверцы, Мартин упирается в багажник.

Еще некоторое время кружу по дому, не понимая, зачем сюда пришла, и ничего перед собой не вижу кроме гладкой, покрытой ровным загаром кожи, под которой перекатываются рельефные мускулы.

— Малышка, ты где застряла? — снаружи доносится настойчивый голос. Он заставляет включиться и достать ключи из сейфа, стоящего в родительской спальне.

Тяну шланг с заправочным пистолетом, вставляю в топливный бак.

— Откуда ты знаешь, что он Мартин? — слышу за спиной почти грозное. Поворачиваюсь.

— Потому что ты Марк, — отвечаю, глядя прямо в синие глаза, которые сейчас кажутся темными, точно как море во время шторма.

Громовы продолжают возвышаться передо мной, оба широкоплечие, загорелые, темноволосые. И очень-очень похожие. Но не настолько, чтобы я не могла их различить.

— А откуда ты знаешь, что я Марк? — синие глаза пристально сканируют. Изучают.

«Потому что я тебя люблю...»

Но я скорее умру, чем скажу это вслух. Зачем-то отступаю на шаг назад и бормочу:

— Угадала.

Кажется, он не поверил. Но разве это мои проблемы? Вообще не мои. А сканировать меня вполне можно и со спины.

Отворачиваюсь, делаю вид, что поправляю пистолет в отверстии топливного бака, хотя он прекрасно держится. Чего нельзя сказать обо мне.

А ведь я действительно различаю братьев. Вот только как, интересно? Я же не телепат, мысли читать не умею.

Тот, кто первым назвал братьев Громовых клонами, вполне мог бы запатентовать это как бренд. Они не просто похожи, они максимально идентичны. И это при том, что один из братьев профессиональный спортсмен, а второй — «белый воротничок». Офисный планктон.

Мартин хоть и не гонщик, но тело у него прокачано не хуже чем у брата. Черт, да у них даже татуировки набиты одинаково, выверены с точностью до миллиметра.

Глава 3

Громов

— Забавная малышка, — говорит Мартин, кивая в сторону девчонки в сарафане, пока я выруливаю за ворота.

Слежу за его взглядом в зеркало заднего вида. Девчонка так и стоит посреди двора с видом потерявшегося ребенка. Перебирает пальцами подол сарафана, как будто ее отчитали в школе и теперь грозятся вызвать родителей.

— Обычная, — отвечаю неохотно, нет желания обсуждать Каро.

— Она на тебя смотрела как на божество.

— Не неси ерунды.

— Я тебе точно говорю. Я твоих фанаток вычисляю интуитивно.

Может он и прав, но сейчас это раздражает.

— Ты пристегнулся?

— Пристегнулся.

— Тогда погнали.

Выворачиваю на трассу и разгоняюсь. Мартин скучающе смотрит на дорогу, а я пытаюсь понять, почему мое настроение стремительно несется вниз.

И если это касается Каро, то как именно?

— Она тебя зацепила, — вдруг говорит брат, и я вопросительно хмыкаю.

— С чего такие выводы?

— Мне так показалось. Если я прав, то может, нам стоило остаться?

— Вот ты сейчас пошутил, Мартин?

— Нет, — качает головой брат, — гостевая у них приличная, кровать просторная, меня бы устроило.

— Тебя? — уточняю.

— Ну да. Тебя бы Каро к себе позвала.

— А если нет?

— Тогда ты пошел бы к ней сам.

— Ошибаешься, — качаю головой, — она не в моем вкусе.

— А мне показалось, что...

— Тебе показалось, — перебиваю брата, — вчерашние школьницы не мои влажные мечты.

— Что в них не так?

— Даю голову на отсечение, что она девственница. А я после Грейс зарекся с ними связываться.

— С Грейс ты себя повел как кусок дерьма.

— Сама напросилась.

— Ты и сейчас продолжаешь себя так вести.

— Не читай мне морали, Марти.

Брат замолкает, а я нехотя признаюсь, что он прав. Девчонка меня зацепила, только чем, понять не могу. Не могу сформулировать.

Не внешностью, нет, и не тем, что меня обычно цепляет. А вот это ее «Вы давно проверяли тормозные колодки?»

Ни одну из моих знакомых женщин, да и незнакомых тоже, никогда не интересовали мои тормозные колодки. Даже маму.

Вот это, похоже, и зацепило. Как и слова Мартина.

Мы с братом разные настолько, насколько похожи внешне. У него мозги нашего деда Бронского, именно поэтому я сразу после вступления в наследство выдал Мартину все возможные доверенности. Большую часть активов тоже перевел на него как инвестиции, так что теперь я только получатель дивидендов.

Меня это устраивает. Одна мысль о необходимости присутствия в офисе с утра до вечера вызывает приступ дикой тоски. От словосочетания «совет директоров» начинается паника. Даже секретарши меня напрягают.

Единственное, что у меня хорошо бы получалось, это трахать секретаршу на столе в своем огромном кабинете на самом высоком этаже, в котором одна стена обязательно панорамная.

С костюмами не так, костюмы я люблю, но это потому, что в костюме меня больше любят девушки и камеры. Как и Мартина.

Девушек я тоже люблю. Я бы не смог как брат жениться на незнакомке, которую за меня выбрал дед. А Мартин готов, уже сделал Анне предложение. Это все было прописано в завещании.

— Ты же ее не любишь, нахер она тебе? — я пробовал его отговорить, но бесполезно. Марти только сильнее хмурил лоб.

— Анна меня тоже не любит, она подчиняется воле семьи. Интересы бизнеса у них выше личного.

— А для тебя?

— Для меня тоже.

Размышления прерывает входящий сигнал. Смотрю на экран телефона — незнакомый номер. Ответить или нет? А пальцы уже сами тянутся к гаджету.

— Марк, привет, это Каро, — слышится из наушника, и меня почему-то пробирает, хотя голос у нее самый обыкновенный, — звоню узнать как вы. Ты больше не слышал ничего подозрительного?

— Да нет, все в порядке, — пожимаю плечами, хоть она меня точно не видит, — но приятно, что беспокоишься.

Внезапно задумываюсь, а не был ли это повод мне позвонить? Кажется, кто-то погорячился, давая свой настоящий номер, он у меня только для избранных.

Девушка извиняется, прощается торопливо, и я выбрасываю ее из головы. Еще и потому, что самому чудится негромкий писк. Слышится и пропадает. Снова появляется.

На заднем сиденье начинает трезвонить телефон, а я слышу писк даже за громким звуком динамика. Давлю на тормоз и холодею, потому что педаль под ногой пружинит. Прокачиваю ногой — бесполезно, машина упрямо несется вперед.

Слышу щелчок, а дальше как в поганом кошмаре. Боковым зрением вижу, что Мартин отстегивает ремень безопасности и тянется назад за телефоном. Он его забросил на заднее сиденье еще когда мы толкали машину по трассе.

Глава 4

Карина

Ужас сковывает тело.

Надо вызвать полицию и скорую, но только сейчас я осознаю, что телефон остался в моей комнате. Вижу телефон Марка, закрепленный на фронтальной панели, тянусь к нему и внезапно слышу короткий глухой стон.

— Марк! — у меня из глаз брызжут слезы. — Марк, как хорошо, что ты живой!

Он открывает мутные глаза, пытается сфокусировать взгляд.

— Ты... Кто... ты... — он еле шевелит губами. Наклоняюсь над ним, и слезы капают ему на шею.

— Это я, Карина, — вытираю глаза ладонями. Громов закрывает глаза, снова открывает, на этот раз его взгляд более осмысленный.

Он проводит ладонями по лицу, делает усилие, чтобы привстать. Поворачивает голову вправо...

Я зажимаю руками рот, слезы ручьями текут по пальцам, а Марк смотрит в потухшие глаза.

— Мартин... — хрипит он, — Марти...

Я никогда не слышала, чтобы так кричали. И я не могу это слышать. Обхватываю голову Марка и шепчу как заведенная:

— Успокойся, Марк, миленький. Он тебя не слышит. Пожалуйста, Марк...

— Он мой брат, — Громов хватает меня за плечи и встряхивает так, что у меня в ушах начинает звенеть, — он мой брат, поняла?

— Да, — плачу я и вытираю мокрые дорожки на его щеках, — да, я знаю...

— Почему я тебе не послушался, Каро, — в отчаянии хрипит Марк, — почему? Ты же говорила про колодки, и ты была права. Это я его убил! Я убил своего брата...

Он резко замолкает, мы вперяемся друг в друга взглядами. Не знаю, читает ли он это в моих глазах, или догадка приходит нам в голову одновременно. Но первой заговариваю я.

— Не ты, Марк, — у меня тоже голос звучит хрипло, я наревелась и наглоталась пыли, — не ты, а тот, кто хотел убить вас обоих.

— Да, — он не сводит с меня жуткого, безжизненного взгляда, — и этот кто-то подобрался к моей семье очень близко.

Он со снисходительной улыбкой объяснял мне, что техосмотр автомобиля проводили специалисты их собственной станции техобслуживания. Семейный бизнес...

Не просто близко. Близко пугающе.

— Ты уверен... — сглатываю, комок в горле мешает говорить, — что это тормозные колодки? Как же ты сумел направить машину на дерево?

— Я и не сумел, — тяжело дышит Марк, крупные капли пота усеивают его лоб, — вышло случайно. Если бы этого дерева здесь не было, мы бы уже ехали по дну моря.

Снова зажимаю рот. На минуту представляю ощущение, когда машина теряет управление и несется в сторону, к обочине, за которой крутой обрыв и вода...

Громов щелчком отстегивает ремень безопасности, отбрасывает его и пробует подтянуться на руках. Но его ноги зажало педальным узлом и вдавившейся при ударе об дерево обшивкой салона.

От его дерганых, судорожных действий машина начинает опасно покачиваться.

— Стой, не торопись, — останавливаю его, — попробуй отодвинуть сиденье.

Марк смотрит безумным взглядом, но все же перестает дергаться. Я молюсь, чтобы механизм оказался неповрежденным, и мои молитвы доходят до адресата — сиденье медленно отъезжает назад.

Громов наклоняется и распахивает дверцу со стороны пассажирского сиденья. Наклоняется к брату, ерошит волосы на макушке.

— Марк, — зову, не в силах сдержать всхлип, — почему? Подушки ведь сработали.

Марк оборачивается, и мне хочется зажмуриться, так опаляет горящая в глубине глаз ярость.

— Он отстегнул ремень, чтобы взять телефон. Я не сразу увидел. А когда увидел, то...

— Ты кричал, чтобы он пристегнулся, — шепчу, глотая слезы, — я слышала.

Марк молча кивает, тоже шумно сглатывает, но я и так догадываюсь. При ударе Мартин вылетел вперед и ударился о подушку. Система, предназначенная сохранить жизнь, тоже умеет убивать.

Марк берет за плечи брата и привстает на сиденье.

— Каро, помоги.

Он глухо матерится сквозь зубы и морщится от боли. Замечаю, что он старается опираться на левую ногу.

— Что ты хочешь сделать... — начинаю, но он перебивает довольно грубо: — Шевелись, сказал!

Бросаюсь на помощь, мы осторожно пересаживаем Мартина на водительское сиденье. И пока возимся, лихорадочно соображаю.

Открытая пассажирская дверь, один брат за рулем, значит второй...

— Ты хочешь, чтобы думали, будто ты утонул? — озаряет догадкой. Марк хмуро кивает.

— Пусть думают, что у них получилось, а я пока попробую выяснить, кто это сделал. И лучше, чтобы никто не знал, что я жив.

Марк упирается одной рукой в руль, второй в сиденье, прикладывается губами ко лбу Мартина, и я сдавливаю горло, заглушая рыдания.

— Я отомщу, клянусь, Марти, — выдыхает он, снимает с торпеды телефон и захлопывает дверцу. — Иди сюда.

Теперь ясно, что он не может стать на правую ногу. Опирается о кузов, морщится от боли. Подхожу ближе, и Громов переносит опору на меня.

Глава 5

Карина

Подгоняю пикап вплотную к крыльцу. Никогда еще я так не радовалась отсутствию соседей! Марк пробует ступить на землю покалеченной ногой, и его лицо искажается от боли.

— Что ты делаешь, подожди, — подбегаю, подставляю плечо.

— Черт, я думал, обезбол поможет, — шипит он, хватаясь одной рукой за меня, второй за перила.

— Надо будет снять джинсы и посмотреть, — говорю ему и ойкаю, когда он переносит всю тяжесть на меня.

— А здесь больше никого нет, кто бы мог помочь? — останавливается Марк, глядя на меня с сомнением. — Я же тебя сейчас раздавлю.

Я сразу краснею как помидор и быстро опускаю голову, чтобы он ничего не заметил. Эта фраза прозвучала так двусмысленно...

— Что ты! — убедительно лгу. — Ты совсем не тяжелый. Я с весны хожу в тренажерный зал, отжимаю штангу. Я знаешь, какая сильная?

Говорю, а сама сгибаюсь в три погибели. Громов скептически смотрит сверху вниз.

— И какой у тебя был максимальный вес в жиме лежа?

— Ну... эмм... — смотрю в небо, прикидывая, как так соврать, чтобы было правдоподобно.

— Ясно, — кивает Громов, — тебе гриф для штанги пустой поднять уже считалось бы достижением.

Он старается опираться на меня как можно меньше, держится за откос двери, за стену, за подоконник.

Мы доползаем до гостевой комнаты, и тут меня осеняет.

— Марк, тебе сюда нельзя.

— Почему? — останавливается он.

— Завтра придут рабочие, а дверь гостевой выходит на террасу. Они могут тебя увидеть.

— Что ты предлагаешь?

— Лучше ко мне. Моя комната окнами выходит на другую сторону. А я пойду к родителям, их еще долго не будет, — добавляю поспешно, чтобы Марк не подумал, будто я на что-то намекаю.

Ни на что не намекаю, я правду говорю.

И только когда переступаю порог, до меня доходит, что Громов сейчас увидит свою глянцевую копию.

— Ого, — слышу негромкое, и хочу провалиться сквозь землю.

— Это не мой постер, — бубню, заталкивая Марка в комнату.

— Правда? А чей? — его голос звучит серьезно, но в нем чувствуется смешинка.

А мне хочется плакать. Ну почему я его не сняла и не сунула в кладовку как обещала?

— Папин. Он помешан на гонках. Он твой фанат.

— А почему тогда папа свой постер повесил в твоей комнате?

— Да мама ругается, — пожимаю плечами, — у них в спальне дизайнерский ремонт. Она папе не разрешает ничего на стены вешать. Он попросился повесить тебя у меня.

Громов хмыкает, но я держу каменное лицо. Теперь главное, чтобы он не попал в родительскую спальню. Там обычный ремонт бы сделать, о дизайнерском никто и не мечтает.

Он дохрамывает до кровати и упирается в быльце.

— Мне бы в душ, Каро. Поможешь?

— Конечно, — отзываюсь с готовностью.

— Тогда помоги снять джинсы.

И тут я понимаю, что погорячилась.

Нет, конечно, в моих мечтах я это проделывала не раз. Когда мы оба распаленные и возбужденные, он срывает с меня платье, а я расстегиваю ремень на джинсах. Мои руки дрожат от нетерпения, от волнения и с непривычки. Я не справляюсь, и тогда он дергает ремень одной рукой...

Мда, реальность оказалась немного другой.

Скажем, прямо противоположной. Непохожей и близко.

Мужчина, который занимал все мои мысли и мечты, теперь стоит передо мной в ожидании, а я лихорадочно сглатываю и тянусь руками к ремню.

— Я расстегну сам, спасибо, — к моему огромному счастью Громов не умеет читать мысли, иначе мне можно было бы смело умирать от стыда. — Ты за штанины тяни.

Он стаскивает через голову футболку и расстегивает ремень. Его плечи и руки посечены осколками разбитого лобового стекла, отчего футболка вся в красных разводах.

— Я попробую отстирать, — бормочу, присаживаясь перед ним на корточки. И такое я тоже себе представляла, только не так, далеко не так...

Марк чуть ли не падает на кровать, а я тяну сначала одну штанину, затем вторую. Громко ахаю и закрываю ладонью рот, а Громов зло матерится.

Нога выглядит ужасно. Распухшая багрового цвета с синюшными прожилками.

— Это может быть перелом, — сипло говорю, показывая подбородком на ногу.

— Может, — мрачно соглашается он.

— Марк, нужен рентген.

— Где у тебя душ? — он намеренно меняет тему, и я со вздохом отвечаю.

— Подожди, надо придумать, как ты будешь мыться. У нас нет ванны, только душ, а ты не можешь стоять.

— Нужен металлический стул или табурет, — Громов не пытается шутить на предмет того, чтобы я его держала.

Правильно, мне и того что есть с головой.

Глава 6

Карина

Вижу себя, сосредоточенно вглядывающуюся в камеру видеорегистратора. Отступаю на шаг, прищуриваюсь, поправляя устройство, и с удовлетворенным видом отхожу к дороге. На полпути останавливаюсь и оглядываюсь.

Так странно наблюдать за собственными эмоции, которые читаются на лице как на страницах книги. Почему мне об этом раньше никто никогда не говорил?

Я сажусь за руль пикапа, мой старичок бойко срывается с места, и на дороге остается только спорткар Громовых. Меня переполняет странное и двойственное чувство. Я как будто заново проживаю этот день, только глядя на происходящее со стороны.

Сейчас передо мной пустая дорога, дерево, небо и разбитое авто. На водителя стараюсь не смотреть, это слишком больно и страшно.

Думаю о том, как хорошо обозревается участок дороги, и мысленно поздравляю себя с удачно выбранным расположением девайса.

Просматриваю запись в ускоренном режиме. Я этого жду, и все равно, когда из динамика доносится вертолетный гул, вздрагиваю. Дорогу накрывает тень, инстинктивно втягиваю голову в плечи.

Спустя некоторое время в зону видимости камеры въезжает большой черный автомобиль с тонированными стеклами. Возвращаю нормальный режим просмотра, нервно сдавливая руками телефон. И когда автомобиль тормозит в месте аварии, внутри натягивается струна. Кажется, я даже слышу это звенящее напряжение.

Из автомобиля выходят четверо, одетые в обычные костюмы. Ну как обычные, приличные. Я не слишком хорошо разбираюсь в марках одежды, но на мужчинах костюмы сидят отлично. Так что они явно не куплены в магазинах с ширпотребом.

Мужчины подходят к спорткару, заглядывают внутрь. Переглядываются. Из того, что я вижу, делаю вывод, что один из них босс, остальные его подчиненные.

Откуда я это взяла? Насмотрелась у нас на заправке. Точно так же на папу смотрят наши сотрудники, когда ждут его распоряжений. А весь последний месяц они так смотрят на меня, свое временное начальство.

Босс отдает приказ, только какой, не понятно. Вообще невозможно разобрать ни слова, о чем они говорят между собой. Слишком далеко расположен видеорегистратор, к тому же ветер дует в сторону моря. Относит все звуки, даже гул работающих винтов.

— Ты можешь приблизить его лицо? — слышу над ухом и вздрагиваю.

Поворачиваюсь и вижу Марка в одном полотенце, повязанном на бедрах. Он хватается за быльце, переносит вес тела на здоровую ногу и беззастенчиво заваливается на заправленную кровать.

— Обязательно так тихо подкрадываться? — бормочу, пряча смущение. — Я чуть телефон не выронила!

Марк недоуменно поднимает брови, и до меня запоздало доходит, что хромающий мужчина весом под девяносто килограммов подкрасться незаметно просто не в состоянии. Значит это я слишком увлеклась.

С готовностью останавливаю запись и увеличиваю изображение. Марк приподнимается на локте и приглашающе похлопывает по кровати рядом с собой. Делаю над собой усилие, чтобы не раскраснеться как красный флаг на автотреке.

Сажусь рядом, он заглядывает в телефон. Хмурит брови, покусывает нижнюю губу. Долго смотрит, но в итоге падает назад на кровать.

— Не знаю, никогда его не видел. А ты откуда вообще взяла эту запись, Карина?

— Спрятала видеорегистратор в камнях. Видишь, как далеко получилось? — расстроенно киваю на экран.

— Как ты умудрилась его закрепить?

— На присоске, — пожимаю плечами. — Он у меня самый обычный.

— А как запитала?

— Он на аккумуляторах.

— Хочешь сказать, он до сих пор работает? И не разрядился? — неверяще спрашивает Громов.

— Я оставила там повербанк. Примотала изолентой, — уточняю, но совершенно напрасно. Марк и так выглядит вполне потрясенным.

— Ты знаешь, кто ты? — спрашивает он, не скрывая восхищения. — Ты настоящий клад!

Понимаю, что это относится лишь к моей догадливости, и вздыхаю. Не очень приятно, конечно. С другой стороны, лучше чем ничего. Вчера я и мечтать о таком не могла.

— Каро, а ты можешь транслировать запись на больший экран? — Марк указывает на телевизор. — Хочу попробовать их все-таки рассмотреть.

Согласно киваю и включаю телевизор. Марк был прав, теперь мужчин видно лучше, особенно когда я приближаю изображение и запускаю покадровый просмотр.

Громов пристально всматривается, кусает губы, но ни Босс, ни его подчиненные ему явно не знакомы.

— Впервые вижу, — бурчит Марк, в изнеможении откидываясь на кровать, а я снова запускаю нормальный режим просмотра.

Мужчины фотографируют спорткар с разных ракурсов, заглядывают внутрь, подходят к самой обочине, что-то высматривая в море.

Не что-то, а кого-то, осеняет меня. Марк не зря оставил распахнутой дверь и утопил свой телефон.

— Может, это полиция? — спрашиваю с надеждой.

— В костюмах? — исподлобья смотрит Марк.

— Какое-то их спецподразделение... — бодрым голосом выдвигаю предположение, но замолкаю, потому что он больше на меня не смотрит, а смотрит на экран.

Глава 7

Карина

Поднимаю подъемник на полметра и заглядываю внутрь. Марк мог отправиться в обход по нашему погребу, поэтому я не стала поднимать лифт полностью.

Но Громов сидит, привалившись к опоре, точно в той же позе, в которой я его спускала в гараж. И мне это не нравится.

— Держись, — предупреждаю на всякий случай и поднимаю платформу.

Громов не двигается, и я приседаю возле него на корточки. Голова откинута назад, глаза закрыты.

— Эй, — легонько трясу за плечо, — Марк, ты уснул?

Он с трудом разлепляет глаза, подернутые мутной пеленой, и пробует на мне сфокусироваться. А я даже через ткань слышу, какой он горячий.

Лихорадка. У парня началась лихорадка, и судя по его виду, врачебная помощь ему необходима прямо сейчас.

Я все понимаю. Босс с Лысой Башкой мне тоже очень не понравились. А еще у меня были самые разные мечты, некоторые довольно смелые. Но о том, чтобы Громов скончался у меня на руках в моем гараже, я не мечтала никогда.

Бегу к пикапу, заворачиваю за дом и подъезжаю к подъемнику.

— Марк, тебе надо в больницу. Срочно, — пытаюсь его поднять, но он неожиданно резко отбрасывает мои руки.

— Нет.

— Но у тебя жар, — пробую спорить.

— Дай мне жаропонижающее. Или у тебя дома нет лекарств?

Опять он обижает меня и мою семью недоверием!

— Есть, но проблему это не решает.

— Ты не повезешь меня в больницу, — он даже зубами скрипит от злости, и я сдаюсь.

— Хорошо. В больницу не хочешь, поедем к дяде Андронику.

— Куда?

— Сосед у нас есть. Ну как сосед, он живет в поселке, это недалеко, отсюда всего два километра. Мы весь поселок соседями считаем.

— Он врач?

— Да, но он не практикует.

— Ты уверена, что он будет молчать?

Марк говорит надсадно, с трудом, из его груди вырываются хрипы, а дыхание тяжелое и прерывистое. Похоже, он сам не понимает, насколько все плохо.

Хуже всего, что дядя Андроник не то чтобы станет молчать. Девяносто процентов вероятности того, что он в принципе не сможет говорить. Тем более в такое время. Явись мы к нему с утра, возможно, у нас бы были шансы. А так все очень призрачно.

— Дядя Андроник любит выпить, — вздыхая, объясняю Марку, — поэтому его с работы выгнали. А доктор он был прекрасный, к нему весь поселок до сих пор ходит. Я к нему кота нашего носила, давно, года три назад. Вылечил.

— Так он ветеринар? — непонимающе переспрашивает Громов.

— Почему ветеринар? Он очень хороший врач, а хороший человеческий врач и кошку, и собаку, и даже козу вылечит. Тете Филомене вон вылечил.

Марк непонимающе моргает, обессиленно роняет руку и снова закрывает глаза, а я осознаю, что наши переговоры слишком затянулись. Открываю дверцу, беру Марка под руки и пробую тянуть.

— Надорвешься, — шепчет он с закрытыми глазами, — я сам.

Он упирается здоровой ногой, цепляется руками, и я буквально заталкиваю его в машину. Достаю аптечку, там есть пластинка жаропонижающих. Впихиваю Громову таблетку сквозь зубы и даю запить водой. Завожу двигатель.

— Ты так и не объяснила, почему решила, что этот Андроник будет молчать? — не унимается Марк. Что бы я ни говорила, его выдержка и живучесть меня покоряют.

Или это начало действовать жаропонижающее? Тогда у него сумасшедший метаболизм.

Я ничего не отвечаю не потому, что не хочу разговаривать, а потому что мы уже приехали. Оставляю машину за воротами, вхожу в калитку. Здесь не заперто. И в доме, я уверена, все нараспашку. Но я все равно стучу.

— Дядя Андроник! Дядя Андроник!

И ног не чую от радости, когда слышу за дверью шаркающие шаги. Он не спит!

— Чего тебе, Каро? — дверь распахивается, и на пороге появляется помятая, чуть скособоченная, но громадная фигура Андроника. — Чего голосишь?

Его взгляд мутный и при этом осознанный, от него пахнет спиртом, значит, снова пил без остановки на сон, а может и во сне прикладывался. Мне крупно повезло, что наш сосед пока держится на ногах.

— Калимера, дядь Андроник! Я собаку сбила, — говорю торопливо, — поможете, кирие?

И честно моргаю изо всех сил. Андроник смотрит на меня, словно переваривая слова, согласно кивает и выдает:

— Пойдем, — он приглашающе машет и разворачивается в сторону коридора, но я хватаю его за рукав.

— Не туда, кирие. В машину.

Он послушно идет за мной. Мы подходим к пикапу и останавливаемся возле Громова, откинувшего голову на сиденье. Некоторое время Андроник рассматривает мужчину, затем поворачивается ко мне.

— И где же собака?

— Там она, — неопределенно взмахиваю рукой, — а это ее хозяин. У него с ногой беда.

Мне стыдно, очень и очень. Прямо до слез жалко доброго Андроника. Но я по опыту знаю, что в таком состоянии как сейчас, он запоминает только начало разговора. А потом действует как зомби.

Глава 8

Карина

Ухожу спать в спальню родителей и проваливаюсь в сон, лишь только голова касается подушки. Но я сплю очень чутко, поэтому очень скоро просыпаюсь от непонятного шума. Первое время пытаюсь сообразить, что меня разбудило и почему я не у себя в комнате.

Память прорезает словно лучом прожектора, и перед глазами встает вчерашний день во всех его жутких подробностях. Дико хочу спать, но из моей комнаты доносятся неясные звуки, и я с сожалением сползаю с широкой родительской кровати.

Свет в коридоре я с вечера приглушила до минимума, а двери оставила раскрытыми. Плетусь в свою комнату, жутко зевая. На часах всего два ночи. Это так всю ночь будет? Может, стоило принести туда раскладушку? Я не вынесу, если придется так бегать всю ночь.

Клянусь, если Громову вздумалось прогуляться по дому, я его придушу.

Но Марк не гуляет, он лежит на постели, разметавшись, и бормочет что-то под нос. Прислушиваюсь и цепенею. Он зовет Мартина, и у меня сразу пропадает желание злиться.

Кладу ладонь ему на лоб. Все ясно, у него снова поднялась температура. Дядя Андроник предупреждал, что так может быть.

Включаю прикроватный ночник и иду за таблетками, вода стоит возле Громова на тумбочке. Беру его за плечо и легонько трясу.

— Марк, проснись, нам надо выпить лекарство.

— Что? Где? — он схватывается, стиснув мою ладонь так сильно, что я вскрикиваю.

— Отпусти, мне больно!

— Прости... — Громов выглядит ошарашенным, и я подношу на ладони таблетку.

— У тебя снова жар. Выпей, это жаропонижающее. А потом я тебе дам настойку, которую дядя Андроник прописал.

Марк послушно берет таблетку, я отмеряю ему ложку Андроникового зелья.

— Пей.

— Я тебя разбудил, Каро, — говорит он сипло.

— Хорошо, что я проснулась, ты бы сам не стал меня будить, — отмахиваюсь.

Синие глаза сверкают в отблесках светильника, и я понимаю, что угадала.

— Мне так жаль, что я не даю тебе выспаться... — теперь его голос звучит глухо.

— Ничего, главное, чтобы температура упала, — я расправляю по краю кровати сбившуюся простынь и наклоняюсь, чтобы поправить подушку.

Меня окутывает горячим дыханием, такая же горячая ладонь нащупывает мою руку.

— Я не договорил, малыш. Мне жаль, что я не даю тебе выспаться именно таким способом.

Яркие блики отражаются в глазах, которые сейчас смотрят на меня нереально, невозможно, непозволительно близко. От Марка исходит такой жар, что кажется, это не блики от светильника, а языки пламени, горящие в глубине зрачков.

Прикладываю к его щеке ладонь, кожа под рукой слишком горячая и сухая. Точно как мои губы. И горло. И вообще внутри меня сухо как в пустыне. Как такое может быть, горит Марк, а сгораю я?

Получается, может.

— Тебе нужен охлаждающий компресс, — заставляю себя отстраниться, и это дается мне с трудом, — и чай. Подожди, сейчас принесу.

Марк с явной неохотой меня отпускает, и я чуть ли не бегом бегу в кухню. Готовлю чай, бросаю ломтик лимона, сахар, кубик льда и несу своему больному. Когда я болею, мама всегда делает для меня много чая, и он обязательно должен быть не горячим, а теплым. Это я хорошо запомнила.

Наливаю в ковшик холодной воды, смачиваю полотенце и несу все это в свою комнату.

— Пей чай, Марк. А я буду тебя обтирать, пока не подействует жаропонижающее, — сажусь на стул рядом с кроватью. Он с интересом оглядывает мою ношу.

— Ты будешь обтирать меня везде?

Опять за рыбу деньги. Температура у Громова, а красная как арбузная мякоть я.

Конечно, я слышала, что если обтереть тело уксусом, разбавленным водой, температура мгновенно падает. Но мне хватило сегодняшнего душа и обтирания, чтобы я еще раз на это согласилась. Без пафоса и преувеличения, я лучше дам себя убить.

В полном молчании кладу на лоб Марка компресс. Тот тоже терпеливо молчит. С закрытыми глазами. Выпил свой чай и лежит.

А я сижу. На стуле. В собственной комнате!

Хочется спать, хоть спички в глаза вставляй, но я стоически дожидаюсь, пока температура не пересекает отметку в тридцать семь и пять. К тому времени просто валюсь с ног, даром что сижу.

На лбу Марка выступают мелкие капельки пота. Он засыпает, измотанный высокой температурой, а я боюсь встать со стула. Чувствую, что упаду, как только сменю точку опоры с пятой на третью и четвертую.

Громов шумно дышит во сне и поворачивается на бок, а я упираюсь глазами в соблазнительную белизну собственной постели. У меня кровать хоть и не двухспальная — что поделать, у меня не такая большая комната, — но тоже достаточно широкая. Вдвоем вполне можно поместиться.

Ничего ведь не случится, если я немного полежу? Совсем немного и совсем недолго...

Я не встаю, я переползаю на половину кровати рядом с Марком и засыпаю, кажется, еще по дороге.

***

Глава 9

Карина

— Они здесь обедали?

— Да, офицер.

— Вот на этой террасе?

— Да офицер.

— Вы знаете, в какую сторону они поехали?

— Нет, офицер.

— Они вам не сказали?

— Нет, офицер.

— Что, просто заправились, рассчитались и уехали?

— Да, офицер.

Вот так неинтересно и без огонька протекает наша беседа, пока офицеру наконец-то не хочется разнообразия. Это видно по его вспотевшему лбу и вращающимся глазам.

— А вы случайно не знаете, кто из братьев был за рулем?

Здесь я делаю над собой неимоверное усилие, впиваясь ногтями в ладони. Только бы не задрожал, только бы не задрожал...

Но он все равно чуть срывается и дрожит. Мой голос.

— Знаю. Марк...

Полисмен приподнимает бровь и вперяет в меня удивленный взгляд. Ждал, что я скажу «Нет, офицер»?

— А откуда вы знаете? Разве братьев Громовых можно различить?

— Слышала как брат его окликнул, потому и знаю, — не могу назвать Мартина по имени и мысленно прошу у него прощения.

Полицию как будто устраивают мои ответы, и я немного успокаиваюсь. Приходится изображать полное неведение и неосведомленность, потому что подробно об аварии мне узнать неоткуда. Марк сказал, что в новостях все описано довольно скупо, он успел полистать новостную ленту, пока я спала, забросив на него ногу и уткнувшись ему в грудь.

Боже какой стыд. Невольно краснею, и офицер поднимает уже обе брови.

Мы сидим на террасе, я угощаю его кофе с печеньем. Он пишет протокол нашей беседы, а я делаю вид, что скучаю и разглядываю второго полицейского, который неторопливо прогуливается по террасе.

Внезапно в глубине дома раздается грохот, и у меня сердце проваливается вниз. Полицейские переглядываются, а я вскакиваю и кричу:

— Козинак! Хулиган хвостатый, а ну брысь! — и поворачиваюсь к офицерам, придав себе расстроенный вид. — Кот хулиганит. Уже не знаю, что с ним делать, такой шкодливый стал, просто сил нет. Наверное снова вазон с цветком перевернул.

«Мяу!» — доносится из дома в подтверждение моим словам, и я холодею. Марк, конечно, мяукает очень достоверно, но вдруг они захотят убедиться и попросят показать кота? Где искать этого ленивого засранца Козинака?

— Как я вас понимаю, кириа Ангелис, у меня дома такой же, — сочувственно кивает полицейский, который со мной беседовал. Он протягивает мне протокол. — Будьте так добры, ознакомьтесь и подпишите. Если у меня возникнут вопросы, я вам позвоню. Вы не против?

Я подписываю бумаги, мы рассыпаемся в любезностях, и полицейские уезжают. Провожаю их до ворот и даю знак отбоя Яннису и Менелаю, которые все это время следили за нами с определенной тревогой.

— Чего это им от тебя понадобилось, хозяйка? — обеспокоенно спрашивает Менелай.

— А я знаю? — пожимаю плечами. — Вчера тут заезжали одни заправляться, вот о них и спрашивали. Я рассказала, что видела, а что не видела, пусть додумывают.

— Смотри ж ты, сами приехали, не поленились, — бурчит Яннис.

Парни за меня горой, и это греет. Но надо проведать Громова, и я громко заявляю, что иду завтракать, а когда я завтракаю, меня лучше не отвлекать.

Каково же мое удивление, когда я обнаруживаю Марка, сидящего в родительской комнате в кресле, а на коленях у него свернулся клубком Козинак.

— Так это не ты мяукал? — спрашиваю Громова.

— Нет, — он почесывает Козинака за ушком, и тот довольно жмурится, — это он. Влез в окно и перевернул цветочный горшок. Он его даже не разбил, только землю рассыпал. Я бы убрал, но не знаю, где у тебя веник с совком.

— Сиди уже, — говорю ворчливо и иду за веником.

— Каро, — зовет Марк, когда я заканчиваю уборку, — а в этом доме завтраками кормят?

Я не позволяю ему выходить на террасу, и Громов возвращается в мою комнату. Бросает быстрый взгляд на постер с собственной физиономией, и я прячу глаза. У него хватает такта не напоминать мне о дизайнерском ремонте в родительской спальне, а я тем более не собираюсь эту тему поднимать.

Марк падает на кровать и кривится, забрасывая покалеченную ногу. Я иду за мазью, бинтами и настойкой Андроника.

— Пока я буду готовить завтрак, смени себе повязку и выпей лекарство, — говорю повелительным тоном и быстро иду на кухню.

Мне не тяжело сделать перевязку, но только если бы это был не Марк. Стоять перед ним на корточках и прикасаться к его телу для меня слишком неподъемное испытание. Особенно когда ловлю потяжелевший мужской взгляд. Не стоит подвергать ни себя, ни его лишним испытаниям.

Приношу на подносе сэндвичи, кофе, и яичницу с полосками вяленого бекона и помидорами черри. Марк окидывает поднос голодным взглядом и переводит его на меня. Мне кажется, или этот взгляд такой же голодный?

— А ты? — спрашивает Громов, перехватывая поднос и помогая установить его на тумбочке.

Глава 10

Карина

Он меня нарисовал.

Аааааааааа!

Меня никто никогда не рисовал. Никто. И никогда.

Что это может значить, кто-то понимает? Я сейчас в принципе неважно соображаю.

А ведь даже спросить не у кого. И прочитать негде.

Выбегаю из спальни и вбегаю в кухне, прижимая руки к груди как будто сердце в грудной клетке удерживаю. А оно так скачет, что я не удивлюсь, если выпрыгнет.

Сажусь за стол, глубоко вдыхаю носом, задерживаю дыхание и выдыхаю через рот. Нерешительно смотрю на холодильник, на плиту, а затем на телефон, лежащий на столе.

Марк Громов сидит голодный уже минимум пару часов, поэтому ничего не случится, если Марк Громов поголодает еще немножечко. А вот если я прямо сейчас не узнаю правду, меня разнесет на атомы.

Беру телефон и забиваю в гугле «Если тебя нарисовали, это...» Жду.

Гугл натужно вращает колечко ожидания и выдает спустя некоторое время:

«Как толковать сон, в котором вас нарисовали».

Эм... Это как бы не совсем то. Я не спала, Громов мне не приснился, и нарисованный портрет я держала в своих собственных руках. Наяву. Но других вариантов гугл не предложил, поэтому открываю первый.

«Если кто-то рисует вас — в вас накопилось много нерастраченного чувства, но вы не знаете, куда его направить».

Хм. Ну допустим. А где конструктив? Где рекомендации, что мне с этим делать? Нет, это не подходит. Нажимаю другую ссылку.

«Снилось, что нарисовали вас — ваши родные начнут к вам лучше относиться».

Вот же бред. Да мой папа если надо за меня убьет. Без шуток. Не дрогнет ни на секунду.

Разве можно относиться лучше? Кликаю на следующую ссылку.

«Если в сновидении вы позировали художнику — то у вас скоро родится ребенок».

А вот это к чему? Это вообще не в тему. Откуда у меня взяться ребенку? И это, напоминаю, толкования снов. А мой портрет очень даже реальный.

Вижу следующую ссылку «Что значит если тебя ограбили во сне?» и некоторое время героически борюсь с искушением на нее кликнуть. Но я знаю себя. Дальше зацеплюсь за какой-нибудь видосик и очнусь часа через два в поиске разрекламированного сериала.

Плавали, знаем. Поэтому с некоторым усилием закрываю гугл и открываю холодильник. Если Марк Громов выжил в аварии, будет очень несправедливо, если он погибнет от голода.

***

Ужинать садимся на террасе. Яннис с Менелаем давно закончили работу и ушли домой, с улицы террасу не видно. Она хорошо закрыта деревьями и виноградом.

Марк соглашается с моими доводами и теперь сидит напротив сытый и умиротворенный. Слегка задумчивый, ну так и обстановка у нас располагающая.

Вечер сегодня тихий и безветренный. Громко трещат цикады, по воздуху плывут ароматы олеандра и бугенвиллии — у нас их целые заросли. Забора за ними не видно, там из олеандра настоящая живая изгородь.

— Как ты нас нашла, Каро? — спрашивает Марк, откинувшись на диване. Я подливаю ему чай, и он благодарно улыбается.

— Ты мне позвонил.

— Я? Я тебе звонил? — он смотрит недоверчиво, и я спешу пояснить.

— Почти сразу после того, как позвонила я, и ты ответил, что у вас все в порядке. Вы когда уехали, я себе места не находила. Мне все этот писк чудился, и на душе было неспокойно. Вот и решилась тебя набрать, — «а вовсе не из-за того, о чем ты подумал, заносчивый павлин!» — Видимо вас тряхнуло, телефон включился на автодозвон. Я увидела, что ты звонишь, услышала и...

— Значит, ты все слышала? — задумчиво спрашивает Марк. Закусываю губу и с виноватым видом киваю.

Конечно, моей вины нет, и Марк ни в чем не виноват перед братом. Но мы с ним здесь, сидим и слушаем как заходятся цикады, а он...

— И ты бросилась нас искать? — Марк первый берет себя в руки.

— Да. Мне повезло, что у тебя была включена геолокация.

Мы молчим под заливистую трескотню цикад. Я боюсь сказать лишнее, а Марк снова погружается в себя. Молчание становится невыносимым, и я первой решаюсь его нарушить.

— Расскажи мне про себя, Марк.

Он смотрит на меня блестящими глазами, подносит к губам чашку и делает глоток.

— Я не знаю, что тебе интересно, Каро. Ты лучше спрашивай, а я буду отвечать.

— Хорошо, — я готова болтать о чем угодно, лишь бы отвлечь его от тяжелых мыслей, — то что ты ходил в художественную школу, мы уже выяснили. А чем ты еще увлекался? Что ты любил?

Марк прикрывает глаза, словно силится вспомнить, но возможно ему просто скучно со мной, а еще хочется спать. Настроение дает опасный крен и грозит понестись под откос.

— Я ходил на танцы. Еще на теннис и на бокс. Но больше всего я всегда любил машины. Скорость.

— Ты умеешь танцевать? — не скрываю изумления, вмиг позабыв о том, что мое настроение собиралось падать ниже плинтуса. — Правда?