Моё имя Си́гюн, и я – жена пламенного Ло́ки.
Быть госпожой, принадлежащей темпераментному богу огня, оказалось непростой задачей.
Каверзный Локи недаром получил своё прозвище: своевольный, непримиримый и вспыльчивый, он не отличался мягким нравом с первого дня нашего знакомства. И всё же с того самого дня и по сей миг я любила своего повелителя, как только способна женщина любить мужчину.
Любовь Локи была другой: жадная, страстная, безудержная – она скорее походила на одержимость.
Иногда к моим ногам ложился весь мир: дорогие ткани, диковинные украшения и драгоценные камни, полные богатства и золота чертоги, покорные и исполнительные слуги и, наконец, он сам – гордый, красивый, сильный и пленительный.
В иные дни передо мной представал второй Локи. Тот, которого я боялась и избегала – непредсказуемый и жестокий. Эгоистичный, властный и беспринципный полуас-полувеликан получал желаемое любыми методами.
Без жалости. Без сострадания. Без чувств.
Не составляет труда догадаться, почему моя жизнь не стала ни лёгкой, ни, тем более, спокойной.
Жена переменчивого бога хитрости и злокозненных интриг, дочь доброго и благожелательного бога света Ба́льдра, любимого всеми… Кроме Локи, которому мой отец отвечал взаимной непримиримостью и неприязнью.
Как я могла удержать от погибели две одинаково важные части моего сердца, два разных, во всём противоречащих друг другу мира? Как слабой хрупкой аси́нье совладать с волей двух сильных независимых а́сов?..
– Я здесь, чтобы забрать Сигюн в свой чертог! – громогласные слова, полные гнева и вызова, сорвались с губ Бальдра.
Он явился в золотой чертог Локи без приглашения, в полном боевом облачении, окруженный лучшими своими воинами и с мечом наперевес. Ни минуты не колеблясь, мой ослабленный тяжёлым ранением супруг вышел ему навстречу.
Мягкость и нежность моего отца улетучивались в присутствии Локи, напоминая, что его сила способна не только согревать, но и губить, уничтожая всё сущее. Какая злая ирония! Бальдр и Локи, свет и пламень, такие близкие и схожие, так яро ненавидели друг друга!
Бог огня молчал. Я сделала осторожный шаг в сторону, чтобы взглянуть ему в лицо и попытаться разгадать, о чём он думает и что собирается делать. На губах мужа появилась ядовитая усмешка.
Когда мёртвая тишина и ожидание сделались невыносимыми, Локи шагнул вперёд, демонстративно медленно вынул меч из ножен и поднял его в немом вызове так, чтобы остриё оказалось на высоте горла Бальдра.
– Попробуй, – вскинув голову, вкрадчивым тоном предложил надменный ас.
Я замерла, не в силах поверить в происходящее, как и тем страшным вечером, когда наёмники-турсы ворвались в наш чертог. Это не могло происходить наяву, это было страшное видение родом из моих ночных кошмаров.
Я боялась за отца, ведь по части вероломства никто не сравнился бы с находчивым богом обмана. И боялась за любимого мужа, который ослаб после затянувшейся болезни и не был готов к серьёзному поединку.
Особенно после изматывающего боя с Хаканом, в конце которого вновь дала о себе знать незажившая до конца рана.
Губы оскорблённого Бальдра дрогнули и скривились, ожесточая красивое правильное лицо, и он нанёс первый удар. Сталь издала протяжный заунывный звон, приглушённый нарастающим биением в моих висках.
Раскрыв искусанные в кровь губы, я вдохнула полной грудью, ощутив, как кружится голова, а тело холодеет и слабеет от волнения за дорогих мне асов.
Задохнувшись от ужаса, бросилась к противникам в тщетной надежде остановить их. Не знаю, на что я рассчитывала в ту минуту, но ловкие и сильные руки Хакана поймали меня в последний момент и удержали от ошибки.
Первые пробные удары, каждый из которых словно был нацелен в моё сердце. Соперники присматривались друг к другу, не спеша очертя голову бросаться в бой.
Выпад. Защита. Злой лязг меча, отражённого другим мечом.
Перестав вырываться, околдованная размеренными движениями двух любимых мужчин, я почувствовала, как вместе с сумасшедшими частыми ударами сердца к горлу подступает дурнота. Поглощённая страшным и в то же время прекрасным зрелищем, сдерживала её и до поры, поглощённая схваткой.
Воины разогревались. Движения становились быстрее и между ними уже не оставалось прежних осторожных пауз. Лязг оружия превращался в суровую песню битвы. Я поняла, чем отличался тренировочный бой с Хаканом от настоящего – ненавистью.
Лютой ненавистью и яростью, даровавшей противникам силу.
Мои любимые мужчины рубились насмерть, находя исступлённое наслаждение в одержимости боя. Отец и муж – двое непримиримых врагов, каждого из которых я любила и почитала.
Я не рвалась и не кричала в бережных руках стражника, скованная страхом и усталостью. Всё случалось, как в тумане. Головокружение усилилось, словно я попала в сумбурный сон, к горлу поднялась тошнота.
Финал жаркой битвы был предрешён: кто чаще держал в руках меч, тот и праздновал победу.
В ловком грациозном прыжке Локи ударил противника сапогом в грудь, повалив его на спину. Вторым отточенным движением ноги он приземлился и выбил меч у Бальдра из руки.
Бог огня замахнулся, и на его бледном, но сосредоточенном лице и в полыхавших гневным огнём глазах я прочитала желание убивать. И, полагаю, не я одна, поскольку Бальдр растерялся и замер, словно глядел в глаза самой смерти.
Я попыталась закричать, но предательский голос пропал. Мне с трудом удавалось вздохнуть. Сердце так трепыхалось в груди, горле и висках, что грозило разорвать меня на части или разорваться само.
Волна дурноты и совершенного бессилия взметнулась и накрыла меня с головой. Мир перед глазами смешался и поплыл. Судорожно вздохнув, я обмякла на руках у Хакана.
– Госпожа! – закричала Рагна, и это было последним, что я запомнила, а после милосердная тьма небытия приняла меня в свои объятия…
Резкий отталкивающий запах горьких трав ударил в нос. Я вздрогнула и закашлялась. Голова ещё кружилась, и мне с трудом удалось разлепить ресницы, оберегавшие глаза от слепящих лучей Соль.
Смилостивившись, провидение, наконец, подарило мне желанный покой. Последние месяцы я прожила в беззаветном счастье. Локи оставался в Асгарде, и мы много времени проводили вместе, как прежде.
На следующее утро после того, как Хельга принесла нам радостную весть, весь золотой чертог ликовал. Повелитель пребывал в благосклонном расположении духа, и по его приказу Рагна и Аста раздавали обитателям золотых палат угощение.
Играла музыка, и день походил на торжество.
Слуги пламенных палат и шагу не давали мне ступить. Утром, днём и вечером они сопровождали меня, куда бы я ни пошла, и их настойчивость начинала утомлять.
Когда я пожаловалась Локи, он рассмеялся, а затем пояснил, что не виноват и не отдавал приказа. Сообразительные слуги тоже упивались лёгкостью и спокойствием последних дней, и, как могли, следили за моим благополучием, лишь бы они не закончились.
Со временем я смирилась, рассудив, что мне и правда безопаснее не оставаться одной. Память о вторжении йотунов ещё жила во мне, и с малышом под сердцем я ощущала себя ещё более уязвимой, чем до того.
Я даже попросила бога огня выделить кого-то из его воинов мне в учителя, чтобы овладеть простейшими приёмами самозащиты, но повелитель не позволил.
– В основе самообороны, боя на мечах или кинжалах лежит умение держать равновесие. Начни с него, Хакан подскажет тебе. А после появления на свет нашего первенца поговорим о большем, – ответил Локи на мою робкую просьбу.
А чтобы я не расстраивалась, он подарил мне новый кинжал взамен прежнего. Золотая рукоять, тонкий клинок, покрытый защитными рунами, ножны, украшенные россыпью рубинов и изумрудов – прекрасное редкое оружие.
Я не расставалась с ним ни днём, ни ночью.
Помимо Хакана я часто виделась с Хельгой. Иногда я испытывала лёгкое недомогание: слабость, головокружение и тошноту, но в целом чувствовала себя бодрой и весёлой.
Правда, была в моём положении одна особенность, которой мне не захотелось делиться с целительницей: я испытывала непреодолимое притяжение к сильному и ладному телу бога огня.
Каждую ночь мы проводили в одной постели, и, если по какой-то причине этого не случалось, я начинала тревожиться, тосковать и бредить своим повелителем.
Мы проявляли осторожность. Темпераментный Локи сделался столь непривычно бережным и нежным, что регулярная близость ничуть не утомляла меня, напротив, в его огне я черпала силы.
Наше счастье настолько ничем не омрачалось, что я боялась в него поверить. И однажды ночью спокойствию и безмятежности пришел конец.
Во сне ко мне явилась Гулльвейг.
Я увидела её другой: молодой, высокой, сильной. В спутанных тёмно-русых волосах великанши запутались листва и сухие ветви. Её удивительные бездонные очи так ярко сияли золотом полуденного солнца, что не удавалось рассмотреть сами глаза, а только две глубокие впадины, из которых исходил ослепительный свет.
Колдунья, глядевшая на меня из-за плеча, пленила красотой. Она притягивала, но в то же время отталкивала и внушала страх, как умели только великаны и их потомки. Я с удивлением поняла, что Гулльвейг не всегда была уродливой гримтурсенкой: в её жилах текла смешанная кровь.
Ведьма молчала, пожирая меня взором, а я не находила сил отвернуться и с ужасом понимала, что нахожусь в её безраздельной власти. Колдовской блеск её неземных глаз порабощал меня, завораживал, подчинял.
Потом Гулльвейг обернулась, и в её руках я разглядела младенца.
Сердце заледенело, ведь в первый миг я решила, что колдунья держит моего ребёнка, что она похитила его, отняла самое ценное! Но затем крошечное дитя повернуло головку и устремило на меня пронзительный взгляд удивительно взрослых глаз – холодных, колких, цепких.
Они показались мне знакомыми, но я так и не сумела вспомнить.
Гулльвейг с нежностью поцеловала младенца в лоб, и я осознала, что это дитя – её. Выходит, в своё время она тоже была матерью, подарившей жизнь по меньшей мере одному отпрыску.
Прищурившись, великанша захохотала. В тот же миг порыв пронзительного зимнего ветра сбил меня с ног, хлестнул по лицу, изрезал щёки острыми снежинками и мелкими осколками льда, сдавил невидимыми пальцами горло так, что я не сумела вздохнуть…
Застонав, я проснулась в своей постели. Солнечный свет едва забрезжил на горизонте, смазывая краски мира сквозь полупрозрачную серую дымку.
С трудом разомкнув веки, окликнула Локи, но повелителя рядом не оказалось. Его отсутствие обеспокоило меня, и я поднялась на ноги, прошлась по пустым покоям, отгоняя дурной сон, а затем накинула на плечи запашное верхнее платье.
Утро выдалось зябким, очаг догорел, и я дрожала всем телом то ли от холода, то ли от липкого кошмара, который не успела забыть. Одиночество и безмолвие сделались нестерпимыми, и я распахнула входные двери.
Стражники, приставленные к покоям, поклонились.
Рассудив, что мне всё равно больше не уснуть, я отправилась в зал купален в робкой надежде, что прохладная вода сумеет вселить ясность в мои мысли и бодрость в тело.
Воины сопровождали меня молчаливым конвоем, к счастью, на лестнице мне повстречался Эйнар.
– Я провожу госпожу, куда она пожелает, – лучезарно улыбнулся молодой мужчина, ставший мне верной опорой и другом.
Я обрадовалась его обществу. У начала ступеней, приняла поданную мне руку, и, взяв слугу под локоть, принялась спускаться вниз. С каждым днём страх падения растворялся во мне, тем не менее, я старалась больше никуда не бежать и не спешить.
У высоких дверей, ведущих в купальни, я обернулась и хотела отпустить стражника, когда воздух вокруг нас замер, содрогнулся и моего чуткого слуха коснулся тихий женский голос:
«Сигюн… – я не сразу узнала его, но моё тело задрожало, и каждый крошечный волосок, казалось, встал дыбом. – Сигюн…» – продолжал звать низкий напевный тон. Передо мной возникли бездонные колдовские глаза, и их яркий золотой свет ослепил и поглотил меня.