Дыши водой

Пролог 1. Голос боли

На пороге

Той страны, где можно быть как боги,

Мы всё не встретимся с тобой,

Моя печаль, моя любовь.

Ирина Богушевская, «Ключи в твоих руках»

Лидия. Январь. Москва

Боль. Боль и пустота. Поровну, наверное… Хотя нет, боли больше.

Попробовала пошевелить рукой, боль затопила ту пустоту, что была ранее, и я провалилась в вязкую темноту.

Второй раз я пришла в себя, когда за окном уже было темно, а рядом приглушённо горел ночник. Рука занемела, я с трудом повернула голову и увидела тонкий хвост капельницы, идущий к пакету с лекарством на стойке. Эта стойка, белая, обыкновенная, по сути, занимала мои мысли долго, потому что понять, почему я в больнице и почему мне так больно, не удавалось. Писк аппаратов не раздражал, служил как будто фоном моему пребыванию в палате, но ясности в ситуацию тоже не вносил.

Когда в палату вошла медсестра, я так и лежала, разглядывая капельницу и отсчитывая капли лекарства, монотонно и однообразно срывающиеся на дно пластиковой капсулы. Девушка подошла ближе, закрутила колёсико системы и только сейчас увидела, что я не сплю.

— Вы очнулись? — И, не дожидаясь моего ответа: — Сейчас врача позову. — Она вытащила телефон из кармана и набрала номер: — Сергей Константинович, из третей пришла в себя.

Девушка представилась Ангелиной, вытащила иглу из катетера в руке, предложила попить. И всё это проговаривала таким тихим голосом, что на ум пришло сравнение: как с умирающей. И только я хотела спросить об этом, как в палату вошёл врач. Большой, даже огромный, мужчина лет сорока. Он занял собой все пространство и заговорил так же тихо и вкрадчиво, как и медсестра:

— Добрый вечер, Лидия. Я рад, что вы пришли в себя. Я заведующий отделением травматологии Деляев Сергей Константинович. Вы сейчас находитесь в палате интенсивной терапии после перенесенной операции. — Произнося всё это, мужчина пододвинул стул ближе к койке и сел.

Теперь мне казалось, что он нависает, довлеет надо мной. Я попыталась отодвинуться в противоположную сторону, но ничего не получилось. Тело не слушалось совершенно.

— Спокойнее, Лидия, спокойнее, — вкрадчиво произнёс доктор. — У вас компрессионная травма позвоночника и переломы пары рёбер. Рёбра-то нестрашно, а вот позвоночник задет. Вы помните, что произошло?

Я покачала головой. Чугунная, тяжёлая, она с трудом перекатывалась по подушке.

— А имя своё помните?

— Лидия Регер, — попыталась ответить, но получился сиплый стон: горло пересохло, губы разлепились с трудом.

— Ангелина, дайте немного попить. А потом продолжим осмотр.

Пить из трубочки непослушными онемевшими губами тот ещё квест, но мы с медсестрой справились. Легче не стало, но хоть слова не так царапали горло.

Завершив осмотр, врач опять сел рядом с кроватью и принялся задавать вопросы:

— Кому из родственников можно позвонить, сообщить, что вы в больнице?

— Марите Аркадиевне. Это моя наставница. Её номер есть в телефоне.

— Она со вчерашнего дня сидит в коридоре, караулит. Но я имею в виду родственников. Родители? Супруг?

— Я не замужем. Мама давно умерла. Отцу нет смысла звонить. — Информацию я выдавала как компьютер, слова не имели никакой эмоциональной окраски.

— Хорошо, что вы помните себя и свою биографию. — Врач похлопал меня по руке. — Потом и остальное вспомните. Сейчас я позову вашу наставницу минут на пять, не больше! Вам надо спать, набираться сил. Реабилитация будет длительной и сложной.

Мужчина распахнул дверь палаты и позвал Мариту. Она ворвалась в палату, как ураган, который долго сдерживали, и впервые я увидела её заплаканной. Никогда! Никогда ни до, ни после я не видела, чтобы наставница плакала. Всегда очень скупая на проявление эмоций, она даже ругала или смеялась так же спокойно, как и разговаривала.

А тут лицо красными пятнами, припухшие глаза, скорбные заломы морщин вокруг поджатых губ. Марита подошла ко мне и накрыла рукой мою ладонь.

— Слава богу, ты жива. А остальное выдюжим.

Я смогла только слегка сжать её пальцы в ответ.

— И я позвонила твоему отцу. Нам пригодится его помощь.

Я была так слаба, что не нашла в себе силы возмутиться, хотя видеть отца не было никакого желания.

Не было желания даже жить.

Пролог 2. Голос моря

То под Солнцем, то под Луной,

Мне не надо выбирать, я знаю путь.

И уходит с каждой волной

То, что было раньше со мной,

Ведь дельфин не знает слова «Забудь».

Ирина Богушевская, «Наперегонки с волной»

Игорь. Июнь. Севастополь

Заворачивая на пятачок высушенной земли, которая у нас гордо зовётся парковкой, я через открытые окна в машине слышал «голос» своего дельфина.

Моя красавица Альфа чувствовала мой приезд ещё с поворота и начинала подавать голос, чтобы все знали: брат приехал. Уж как она это понимала — не знаю, но ни разу не ошиблась. В принципе, другие ребята тоже отмечали, что дельфины их ждут, начинают активнее выпрыгивать из воды или наворачивать круги, когда чувствуют, что их инструктор зашёл в здание. Но подавала голос, ещё и так громко, только Альфа. И загодя начинала, с парковки.

Я вылез из машины, потянулся и вдохнул тёплый, настоянный на йоде и полыни воздух. Начало июня — ещё не жара, но уже вовсю чувствуется приближение зноя. В первые дни лета прошли дожди, трава слегка позеленела, листва на деревьях стряхнула пыль. Пару недель без осадков, и всё вокруг океанариума покроется толстым слоем бурого налёта. Вокруг камни, глинозём и скалы, пожухлая трава и море: синее, бескрайнее и характерное.

Море я любил. Как увидел его в детстве, когда мама привозила нас с братьями к родне в Севастополь, так и пропал. Сашка смеялся надо мной, что, мол, я нырнул и не вынырнул. Вполне точное определение.

А ещё влюбился я в дельфинов, в их улыбчивые морды и ауру, непередаваемую словами энергетику. Даже со временем у меня не прошла та дрожь в душе, что я почувствовал, когда впервые оказался на представлении в небольшом городском дельфинарии.

Ни одну женщину я не любил так, как люблю море и дельфинов.

Альфа запела громче, видимо, как истинная женщина, решила, что меня следует поторопить. Вообще дельфинов-самок предпочитали не брать в группы боевых, но Альфа была дочкой Омеги, и при формировании и распределении подгрупп их решили не разлучать.

Омега — старожил океанариума, прожила в неволе рекордные двенадцать лет и умерла месяц назад от пневмонии. Для нас с Альфой это был удар.

Оставшись с ней вдвоём, я ещё чётче и яснее стал понимать, насколько прирученные дельфины привязаны к человеку и насколько они при этом беззащитны.

Обогнув здание, я предъявил документы парнишке, что сегодня сидел на КПП, прокатал пропуск и вошёл внутрь, сразу окунувшись в прохладу с запахом проточной воды и рыбы. А далее по отлаженной за вот уже три года схеме: переодеться и по мосткам к морю, где в специальных секциях-загонах живут дельфины. Поздороваться с каждым, кто сейчас не на тренировке в бассейне, назвать по имени, махнуть рукой. Дельфины всё понимают и чувствуют, несмотря на то, что исследования доказывают их неспособность распознавать человеческую речь. Это исследования у нас несовершенны, а дельфины гораздо умнее людей, по моему скромному мнению.

Альфа плавала в третьем ставке справа. Раньше рядом, во втором, была Омега, но сейчас там пусто. Сколько ждать нам с ней второго дельфина, неизвестно, да и дождёмся ли? Финансирование урезают, программы тренировок усложняют, требуют большей отдачи и уж совсем нереальных результатов.

Пока мы работаем с Альфой в паре. Кто-то из начальства, из залётных, высказал предложение объединить дельфинов в тройку и оставить одного инструктора. Мы с ребятами поржали. Почему громче всех отдают приказы те, кто ничего не смыслит в этом деле? Ну нельзя просто так взять и передать дельфина другому инструктору, нельзя наобум разбивать слаженные пары или добавлять третьих, четвёртых дельфинов. Пока объяснишь это дуболомам с погонами, захочется всё бросить и уйти, хоть на корабль, хоть на гражданку. Но потом подаёт голос Альфа, и я отметаю эти мысли. Ибо нефиг думать, надо выполнять приказ.

Только я успел выйти из душа, натягивая гидрокостюм, как в раздевалку влетел Кипиш. Ну вообще-то он Кишеев Кирилл Артурович — наш непосредственный начальник. Подполковник, командир воинской части. Худой до невозможности, весь дёрганный, юркий, как ласка, причём не только физически, но и в разрезе жизненных ситуаций. Пролезет в любые дыры, найдёт выход из любой ситуации, подход нащупает к любому человеку. Черноволосый и кареглазый, был он по отцу армянин, а по духу — еврей. Так лихо ругаться, выбивая деньги или требуя послаблений, могут только коренные одесситы, торгуясь на «Привозе».

— Игорь, ты-то мне и нужен!

Пожав руку начальнику, я сел на лавку поправить перекрутившуюся ткань костюма. На периферии зажужжала мысль, что это не к добру, на потолке ей вторила своим навязчивым и монотонным гулом лампочка.

— Вы с Альфой временно снимаетесь с дневных тренировок.

— Чего? — Не то чтобы у нас поощрялось панибратство. Нет, несмотря на общение на равных, Кипиш был за строгую дисциплину и субординацию.

Просто я подзавис от новости. Снять дельфина с тренировок, пусть и не всех, а только дневных, означало поставить под вопрос всю мою работу. В обучении самое главное — систематичность. Это для дрессировки дельфинов в городском дельфинарии важна игра и хорошее настроение млекопитающих. Ведь не зря их во время выступления называют артистами. А с боевыми дельфинами этот метод не подойдёт. Им важны авторитет и понимание задач, отработанность навыков.

Глава 1. Дыши глубже

Ты смотришь в свой калейдоскоп, то плача, то смеясь,

И не пытаешься понять причудливую вещь,

Пытаясь только удержать тот миг, где так легко дышать,

Где вы друг друга обрели, пройдя сквозь все века.

Ирина Богушевская, «Шоу для тебя одной»

Игорь

«Нет, всё-таки надо было идти в цирковое училище на клоуна, народ бы смешил. Или в городской дельфинарий, мне бы там хлопали, я бы улыбался — мечта, а не работа. А я пошёл в военные, инструктором боевых дельфинов стал, и ради чего?! Чтобы теперь по просьбе — именно просьбе!, не приказу — адмирала развлекать его дочь», — разные мысли крутились в голове, но я стоял возле бассейна молча, в разговор начальства не влезал, тем более меня никто и не спрашивал. Высказать Кипишу всё, что я думаю, ещё успею.

А вот девчонку, конечно, жалко. Красивая, молодая, ей бы сейчас с подружками на пляже загорать да с парнями переглядываться, а она в инвалидном кресле сидит и так недобро на отца зыркает, что, не будь у него иммунитета к косым взглядам и плевкам в спину, давно бы упал замертво.

Встреча с чином возле бассейна не заняла и десяти минут. Ничего не поясняя, адмирал только и бросил в мою сторону, вглядываясь цепким взглядом в лицо:

— Я на вас надеюсь, Игорь. — И направился к выходу, махнув дочери на прощанье. Женщина, стоявшая за спиной каталки, даже такого жеста не удостоилась. Тёплые отношения в адмиральской семье, ничего не скажешь.

Кипиш кинулся провожать начальство, а мы остались у бортика вчетвером. Альфа вела себя тихо, медленно рассекая воду в бассейне, всё-таки умная девочка, не в пример некоторым двуногим. Девчонка в кресле молчала, закусив губу и косясь то на меня, то на Альфу с опасением, в то же время высоко задранный подбородок явно указывал на то, что показывать свой страх она не намерена.

Сопровождающая её женщина стояла ровно, как палку проглотила, поджав губы, неодобрительно осматривая помещение, и тоже молчала. А я молчал, потому что вообще не очень понял, зачем меня вызвали.

Нет, в общих чертах-то всё понятно: девчонка угодила в аварию, перелом позвоночника, и, как следствие, — не может ходить. Батя привез её в надежде на чудо дельфинотерапии. Это тоже мне понятно: когда беда приключится, поверишь даже в чудодейственные свойства подорожника и ослиной мочи. Но при чём тут мы с Альфой, я не понимал. Поэтому стоял и рассматривал своих визави.

Девушка совсем молоденькая, лет двадцати, может, чуть старше, худенькая, волосы светлые — не блондинка, скорее светло-русая, глаза не то серые, не то голубые. Симпатичная, но до ужаса серьёзная, не улыбчивая, я бы сказал, хмурая или даже злая. Хотя, если разобраться, отчего ей быть весёлой, сидя в кресле. Но вот таких недобрых взглядов сквозь прищур ни я, ни Альфа не заслужили.

Она была одета в синий сарафан длиною ниже колен, на ногах джинсовые мягкие туфли. Ноги, несмотря на статичное положение, не выглядели атрофированными, тонкие щиколотки, сильные рельефные икры. Я даже засмотрелся на мгновение.

Имени её я не запомнил, хотя, может, никто и не называл его. Прикинув, что молча стоять дальше бессмысленно, а Кипиша на горизонте не видно, решил пойти на контакт:

— Меня зовут Игорь, предлагаю познакомиться. — И улыбнулся как можно дружелюбнее.

Девчонка тяжело вздохнула и, глядя куда-то мимо меня, твёрдо произнесла, выпятив подбородок:

— Лидия. И, думаю, на этом можно закончить наше общение. Марита, едем домой.

Я перевел взгляд на женщину, которая до сих пор молчала. Судя по обращению, это не мать — сиделка, скорее всего. Хотя представить, как эта строгая женщина, вся как будто состоящая из углов и резких линий, может мягко и ласково помогать своей пациентке, у меня не получалось.

— Константин Станиславович специально договорился насчёт тебя, Дия. Ты не можешь уехать, даже не попробовав.

— Константин Станиславович придумал глупость. И ты, и я это понимаем. Мы зря теряем время. — Девушка повернула ко мне голову и добавила: — И отнимаем его у других.

Я уже собирался подтвердить, что, мол, да — работы невпроворот, а вам могу вызвать такси и даже помогу в него загрузиться, как возле бортика резко нарисовался товарищ подполковник.

— Ну что, вы уже успели познакомиться? Это хорошо. — Кипиш частил как пулемет, не давая вставить ни слова: — Игорь у нас самый спокойный и уравновешенный парень. Вам с ним будет комфортно. А Альфа — вообще единственная девочка, контактная, в высшей степени разумная, тактильная. Так что ничего не бойтесь: переодевайтесь и в воду. Малый бассейн к вашим услугам с двенадцати до трёх каждый день. Игорь с Альфой вам помогут, чем смогут, и даже больше.

Опешив от такого расклада, я даже не смог сразу что-то возразить и, только увидев спину начальника, бросился за ним следом, кинув на ходу:

— Извините, я на минутку. — И уже громче: — Кирилл Артурович, товарищ подполковник.

Догнав его в пару шагов, спросил:

— Так что мне с ними делать? Три часа каждый день?

— Так заниматься, — как само собой разумеющееся выдал командир.

Глава 2. Начало заплыва

Не броди по берегам пустынным,

Не зови, не жди и не грусти.

Если б только смог ты стать дельфином,

Нам бы было по пути.

Ирина Богушевская, «Наперегонки с волной»

Игорь

О-о-оке-е-ей. Есть над чем подумать. Но лучше всего мне думается за чисткой рыбы, когда руки привычно разделывают куски, монотонно отрезая огромным тесаком хвосты и жабры. Мысли в это время бегут своим чередом и максимально чётко выкристаллизовывается суть. Но до этого надо ещё дожить, а пока убрать эмоции подальше, заткнуть свой гонор и идти к бассейну, где ждут меня две особы, с которыми вовсе не понятно, что делать.

— Ну что же, дамы, я со своей стороны пытался сократить наше знакомство до минимума. Сами слышали, что мне это не удалось. Поэтому давайте договариваться о сотрудничестве, — спокойно произнёс я, подзывая свистком Альфу к бортику, и тут же получил грозную отповедь:

— Я не инвалидка. — Глаза девушки смотрели на меня прямо и очень зло.

— Да, извини, — вполне искренне покаялся я. — Это звучало грубо, я не подумал.

Лидия кивнула головой очень по-царски, а вот её сиделка обратила на меня внимательный взгляд, рассматривая пристально и очень заинтересованно. После некоторой паузы она ответила:

— Марита Аркадиевна. А вы, молодой человек, не безнадёжны. Думаю, подружимся.

Не знаю, что она имела в виду, но я решил не уточнять.

— Сочту за комплимент свою «небезнадёжность», — хмыкнул я, обозначая, что не так-то и нуждаюсь в дружбе, несмотря на погоны Лидиного отца. — И предлагаю познакомиться с дельфином поближе. — Я погладил Альфу по носу и, отыскав глазами Володьку, тренера другой боевой двойки, сделал знак рукой, мол, рыбы притащи, будь другом.

Володька кивнул и скрылся в подсобном помещении.

— Дельфина зовут Альфа, это девочка. Умная и спокойная. Сегодня предлагаю познакомиться, можно погладить без опасений. Она к вам присмотрится, решит, подходите ли вы ей или нет. Попробуем покормить в две руки, а с дальнейшими планами определимся позже.

— Тогда мне надо пересесть на бортик, — с тщательно скрываемой паникой в голосе сказала девушка. Я заметил, как она с испугом смотрит на воду и как борется с собой.

— Да, было бы хорошо. Не бойся, Альфа не опрокинет. Я сейчас помогу.

Тут к нам подошёл Володька, неся ведро, доверху заполненное рыбой: филе сёмги, мелкая ставридка, мойва и куски сельди. Альфа обожает мясо кальмаров, но, естественно, в рацион они не входят. Зато у меня всегда есть запас для того, чтобы наградить, похвалить или просто порадовать напарницу.

— Здравствуйте. Владимир, — он широко улыбнулся девушке и её сиделке, поставил ведро с рыбой возле бортика и выпрямился во весь свой могучий рост.

Владимир Андреевич Соловцов, тридцати двух лет от роду, перешёл к нам года два назад из водолазов. Высокий, крепкий, коренастый, он был похож на медведя, по ошибке забредшего в море. Глаза серые, волосы русые, лицо круглое — типичный такой славянский парень-увалень из сказок. Громогласный шутник-балагур в компании, в воде Володька преображался: он, как никто другой, умел чувствовать настроение дельфинов, быть с ними на одной волне. Если я воспринимал Альфу как боевую подругу, то для Вовки все дельфины были младшими братьями и сёстрами, хотя такой подход и не приветствовался, но был вполне рабочим.

Володька мечтал в молодости попасть на службу на подводную лодку, но по габаритам не прошёл; на корабле не прижился: как сам он шутил — «всё время бился лбом об эту консервную банку». Так и оказался в школе водолазов, потом в части, обслуживающей наш дельфинарий, и в итоге — у нас инструктором.

— Лидия Регер, — окинув Володьку недовольным взглядом, ответила девушка, сиделка дежурно промолчала.

«Нелегко мне будет с ними двумя, — мелькнула мысль. — И скинуть ни на кого не получится».

А Володя тем временем пожал своими могучими плечами, предложил помощь, получил отказ и отбыл по своим делам, оставив меня на растерзание двум дамам, которые были очевидно недовольны, и недовольны всем.

Когда я помог пересесть Лидии на подстилку, расстеленную на краю бортика, Марита Аркадиевна отошла к стене, откатив кресло, и застыла каменным изваянием. Лишь глаза зорко и внимательно следили за девушкой и за моими действиями. Мне было неуютно под этим взглядом. Рядом с девушкой, которая боится и отчаянно пытается это скрыть, тоже было некомфортно. Одна Альфа не чувствовала неловкости, брала рыбу из моих рук и рук Лидии, позволяла себя гладить и звала поплавать.

— Слушай, — начал я, когда ведро опустело, — я в принципе не понимаю, что мне с тобой делать. И как я, инструктор боевых дельфинов, могу тебе помочь. Но для начала мне надо знать, чего ты боишься: воды или дельфина?

Девушка нервно дёрнула плечом, оглянулась на сиделку, поправила сарафан на коленях и соизволила ответить:

— Ничего я не боюсь. И помогать мне не надо. Это папочка решил поиграть в добренького, но его надолго не хватит. — Она помедлила, махнула своей сиделке, которая тут же коршуном сорвалась с места и быстро подкатила кресло к бортику.

Я помог ей пересесть, всё ожидая окончания её реплики, и дождался:

— Завтра-послезавтра мы ещё приедем, исполним обязательства перед адмиралом Регером. А потом попрощаемся в связи с нецелесообразностью дальнейшего сотрудничества. Не переживайте, Игорь, инструктор боевых дельфинов, — она перекривляла последние слова, — вам и вашей карьере ничего не грозит. Я с папочкой разберусь сама. Всего доброго, — кивнула, разворачивая кресло.

Глава 3. Муть

Чем ты дышишь, чей ты узник,

Я не знаю. И не хочу знать,

Кто оковал тебя цепями.

Дело моё — их разбить и не знать,

Чем ты дышишь.

Ирина Богушевская, «Чем ты дышишь»

Игорь

В подсобке, к моему неудовольствию, что так умело раскачали неожиданные мои посетительницы, обнаружился Володька, который, стоя возле раковины, методично разделывал рыбу.

«Уйду на гражданку, подамся в ресторан японской кухни, буду суши крутить. Так безотходно, быстро и чётко разделывать рыбу не каждый сможет», — подумалось очень пессимистично.

Но, несмотря на всяческую периодическую дурь, служба и работа с дельфинами мне нравилась. Такие мысли посещали меня редко.

Увидев меня, Володя тут же развернулся всей своей массивной фигурой, отложил нож и рыбину в раковину и спросил:

— Ну как? Пережевали или просто слегка надкусили? Яд, так сказать, сцедили змеи-то?

Меньше всего мне сейчас хотелось лясы точить, но от Володи так легко не отделаешься, тем более в подсобке за общей работой. Поэтому я только дёрнул плечом, мол, жив пока, и то хлеб, и встал рядом чистить и разделывать рыбу на ужин дельфинами. Ясное дело, парня этот ответ не удовлетворил, и он принялся разглагольствовать дальше уже без оглядки на мои ответные реплики.

— Я даже не знал, что у адмирала дочь есть. Про сыновей слышал, а вот про дочь, ещё и взрослую… Слух пошёл, что она в аварию попала?

Я кивнул, вырезая жабры у скумбрии и оттяпывая хвост.

— Моталась небось с мажором каким-нибудь на предельных скоростях, вот и впаялись. Золотая молодёжь нынче без тормозов.

— Да не похоже. Серьёзная такая на вид, — возразил я, хотя подробностей аварии не знал. Но за девушку было обидно, как лихо её Володька по одному отцовскому достатку причислил к мажорам. — Да и адмирал — мужик строгий, у такого не забалуешь.

Константин Станиславович Регер был мужиком крутым и суровым, прямым, но, как ни странно, справедливым. Даже удивительно, как он дорос до званий и чинов, умудряясь периодически идти против системы. Хотя многое решали удачливость и его колоссальное трудолюбие. Командовал дивизией он третий год, и все пророчили ему скорое повышение. А по флоту ходили байки среди молодняка, что Регер никогда не спит, потому что он немецкий зомби.

Вспомнилось, как Лидия отзывалась об отце, называя «папочкой» так пренебрежительно и даже с издёвкой, не скрывая своего отношения перед посторонними. Его сухое прощание тоже было красноречивым. Любовью между отцом и дочерью не пахнет, но даже уважение в их отношения не затесалось. Или дочь — махровая эгоистка, презирающая отца за отказ купить серёжки с брюликами, или адмирал, будучи правильным мужиком на службе, где-то сильно накосячил перед семьёй.

— Да фиг сейчас разберёшь, что у баб в голове.

Вот мы и подошли к сути беседы: Володька влип в очередные проблемы и теперь видит окружающую действительность сквозь призму постулата: «Все бабы — дуры». Если бы меня спросили, то я бы сказал, что это Вовка — дурак. Но никто не интересовался моим мнением, поэтому я молчал. Молчал и слушал очередные душевные излияния товарища. Рыба в ящике медленно, но убывала.

Владимир был приезжим, из Твери. И там, дома, у него оставалась девушка Тамара, когда он ушёл в армию. Она же его ждала, когда он после армии пошёл учиться. К ней же Володя возвращался в отпуска. Но замуж не звал, а когда распределился в Севастополь, то и ехать с собой не предложил. А, следуя каким-то хитрым завихрениям логики и мотивов чести, сделал девушке ремонт в квартире в свой отпуск, помог купить машину, подарив денег, и отчалил, попрощавшись.

Вот только девушка, которая ждала его добрых восемь лет, прощаться не желала. И в один не самый приятный для Володьки день нарисовалась на пороге его съёмной квартиры. А Владимир, который только что вышел из очередных несерьёзный отношений и не успел завести новые, Тому в дом пустил. И покатился по старой проторенной дорожке. И катился уже третий год, недоумевая, почему девушка, которую теперь приходится величать гражданской женой, живёт в его квартире и никак не уезжает обратно домой.

А причин для недоумения у него конечно было много, начиная с внешности Томы. Будучи крепким и коренастым, любил Володька миниатюрных блондинок, голубоглазых и хрупких. Только таких любовниц и заводил. А его Тамара была восточных кровей: высокая, фигуристая жгучая брюнетка. Домашняя Томочка и по темпераменту не подходила балагуру Вовке, в постели тоже были проблемы, которые товарищ решал чередой любовниц. Но разрубить этот узел с Тамарой он не мог, прикрываясь чувством долга и чести. Мол, она ради меня всё дома бросила, приехала, сидит без родни и подруг в четырёх стенах, как же я её выгоню. Я ей обязан по гроб жизни.

Логики я не улавливал совершенно, единожды попытался вправить мозг в целом неглупому взрослому мужику, нарвался на детский лепет про долг и ушёл в тень. Если человек сам не хочет решать свои проблемы, никто ему не поможет. Сидела у меня в голове мыслишка, что ждёт Володька, когда вся ситуация разрешится без его участия. Какая-нибудь очередная бойкая любовница заявится к Томке или сердобольные знакомые решат открыть всю правду о его похождениях бедной обманутой девушке. Тогда Тамара сама бросит Володьку, а он будет как бы ни при чём.

Глава 4. Я ненавижу море

Так течём, скользим, летим

И на время не глядим,

И ни разу мы не спросим,

Что ждёт нас впереди.

Ирина Богушевская, «Два лепестка»

Лидия

Из окна квартиры видно море.

Море я не люблю.

Я его ненавижу!

Оно забрало маму.

Но вот так сидеть у окна и смотреть, как море плещется вдали, меняя цвет, уходя в глубокую синеву ближе к равелинам, мне нравится. Это нестрашно.

Сегодня море спокойное, тихое, мечтательное.

А я нервная, взвинченная и… растерянная.

И это обычное моё теперь состояние.

Ещё чаще со мной случается ощущение пустоты, как в тот момент, когда я пришла в себя в больнице. Как будто потеряла точку опоры и никак не могу найти.

«Соберись, тряпка!» — даю себе мысленно подзатыльник и отъезжаю от окна.

Я поселилась в квартире, которая досталась мне от бабушки, маминой мамы. К отцу не поехала бы ни за что, да он и не предлагал. Огромная трёшка с высокими потолками в двухэтажном доме послевоенной постройки на городском холме досталась мне, как единственной наследнице. Окна моей комнаты выходят на бухту. Окна зала — на сквер у Владимирского собора. Очень хорошее расположение, козырное, как сказал ушлый сосед, который однажды вцепился в меня мёртвой хваткой, пытаясь вынудить продать квартиру. Цену предлагал такую, что в Москве запросто можно купить отличную квартиру чуть ли не на Арбате. Но я не поддалась на уговоры.

Эту квартиру я оставляла как память. Уезжая из города последний раз в семнадцать лет, я думала, что больше сюда никогда не вернусь. Но то, что квартира только моя, знала. Бабушка перед смертью оставила на меня документы. Отцу я запретила что-либо делать с квартирой, да он бы и не стал лезть.

А сейчас я снова в городе, снова в этой квартире. Перед приездом Марита озаботилась интерьером, заставила меня выбрать обои по каталогу, какой-то диван в зал, хорошую кровать с матрасом, заказала кухню. Отец всё безмолвно оплатил и снова ушёл в тень до вчерашнего дня, когда появился на пороге квартиры с новостью о реабилитации.

Как же так вышло, что единственный мой родной человек за последние годы всего дважды поинтересовался моей жизнью: в больнице после аварии, куда его вызвала Марита, и сейчас, когда явился незвано?

Чёрт! Безделье — это не моё. Ну не могу я сидеть и просто быть. Мне нужно тренироваться, двигаться, жить. Наверное, я так забиваю внутренний эфир, доказывая себе, что не одинока, а востребована, что нужна. Если не людям, то профессии.

Не знаю, нужна ли я балету, но он мне жизненно необходим!

Я посмотрела на свои ноги и прикрыла глаза, вспоминая те ощущения натяжения, собранности и невероятной лёгкости, когда танцуешь партию. Ничего не выходило, мышцы не желали ничего вспоминать. Я решила зайти с другого конца: тремор в конечностях после разминки у станка, судорога и мучительно тянущая боль в стопе.

Ничего!

А мне даже нечего расколотить или швырнуть в порыве отчаянной злости. В моей комнате минимум вещей и предметов. Это не моя комната, не мой дом.

А где мой дом?

Где то место, что отражает меня?

Меня всю жизнь окружали казённые стены училища, общежития и съёмной квартиры. И нет в этом ничего плохого: просто всё своё я держу в себе, не расплескивая попусту, переплавляя в эмоции на сцене.

А сейчас эмоций нет. Только краем прошёл интерес к сегодняшней встрече с дельфином и его тренером. Но об этом не стоит думать — мелочь.

Звонок в дверь прервал мои безрадостные мысли. Пришёл массажист. А я даже не покачусь его встречать, потому что везде по квартире высокие порожки, через которые очень неудобно перекатываться. И мне просто лень прилагать усилия для элементарной вежливости.

— Привет, красотка! — поздоровался Дима — массажист, которого нашёл отец.

Я поначалу была против, но долго перечить тоже было лень. Какая разница, этот или другой человек будет делать мне массаж, главное же результат.

Дима споро разобрал свой складной массажный стол и помог мне перелечь.

— Ну, что у нас тут?

— Ноги, — ответила я на вопрос, который, по сути, и не требовал ответа. — Ещё спина.

— Вижу, что ноги. И тонус вижу. И упаднические настроения.

Дима регулярно пытался заигрывать со мной. Такой у него был стиль общения. Но мне с ним было тяжеловато. Как, собственно, со многими людьми. Наверное, со всеми... Хорошо мне было только на паркете, и дружбу я водила с пуантами. Да…

— Ничуть, — я вяло возразила. — Сегодня ездили с дельфином знакомиться, будем пробовать дельфинотерапию.

Дима оторвался на мгновение от моей правой ступни и глубокомысленно заявил:

— О как! Интересно. — И продолжил работу.

А мне больше нечего было сказать, и мы замолчали.

Глава 5. Жалеть меня не надо!

Может и дождём в ладони пролиться,

И одно лишь лето продлиться,

Иль остаться с нами до гроба.

Милый, не пытай небесные силы.

За любовь им скажем «спасибо»,

Ведь спасёмся ею мы оба.

Ирина Богушевская, «Как ласточка»

Лидия

В дельфинарий я всё-таки поехала. И не потому, что не хотела перечить отцу, а просто потому, что решила использовать любой шанс на своё выздоровление. Да и чёрт с ним, кто этот шанс мне преподнесёт.

Я должна встать с инвалидного кресла!

Я должна вернуться в балет!

Я буду танцевать в Большом!

Нет, в Ла Скала!

И как удачно у Мариты для меня нашёлся купальник. Новенький, с бирочками.

— Ты знала, что я соглашусь?

— Конечно. Ты согласишься хоть на иглоукалывание, хоть на гипноз, хоть на обёртывание лопухами. Ради сцены ты на всё пойдёшь. Иногда мне кажется, что ты способна убить любого, кто встанет на твоём пути к сцене.

— Прям так и убить? — Кровожадности за собой я не замечала, в подковёрных интригах никогда не участвовала, в постель со спонсорами не прыгала. Всего добивалась своим трудом и немного талантом. Так что слова наставницы про убить мне не понравились.

— Не в прямом смысле. Но ты не остановишься ни перед чем и ни перед кем.

— Разве это плохо?

— Не плохо и не хорошо. Главное, чтобы цель была стоящая. Чтобы, заплатив свою цену, ты не пожалела.

— А ты жалеешь? — Мы никогда раньше не обсуждали подробно жертву Мариты, которую она принесла на алтарь искусства, цену, которую заплатила, но я знала, что она была. Слухами училище полнилось.

К двадцати трём годам Марита смогла выбраться из кордебалета Большого в балерины. Это достижение. Сольные партии и возможность стать примой. Потому что балерин, а уж тем более прим, мало, по пальцам рук можно пересчитать. Гораздо больше балерин в массовке. К моменту такого взлёта своей карьеры Марита была замужем два года за хорошим пареньком, профессия которого никак не была связана с театром и искусством. Беременность в планы наставницы не входила. Может быть, когда-нибудь потом, но не в тот момент…

А беременность эта приключилась. Муж умолял оставить ребёнка, на аборт Марита не решилась. Но и в театре не сообщила о своём положении, стояла у станка, как все, пахала с утра и до вечера, сидела на диете, крутила фуэте.

Ожидаемо случился выкидыш. И вроде Марита ни при чём, так сложилось, бывает, как сказали врачи. Но муж не простил и ушёл. Она не держала его, всё понимала, что это только её вина, только её решение.

Романы потом были, семьи больше не было.

Но и примой Марита не стала. Ушла из Большого через два года в училище преподавать.

— Я смалодушничала.

— Не факт, что случись по-другому, было бы лучше. Ты не реализовалась бы как балерина. Пилила бы мужа, третировала ребёнка. Сожалела о том, что не получилось.

— Всё-то ты знаешь, — криво улыбнувшись, бросила мне наставница.

— Да ничего я не знаю. Просто оправдываю тебя.

— Я в этом не нуждаюсь, — она покачала головой. — Просто вспомни об этом, когда придёт время выбирать. Чтобы не пришлось потом оправдывать саму себя.

Я фыркнула на её слова и покатилась в коридор. С минуты на минуту должен был подняться водитель, чтобы спустить меня в машину.

Глава 5.1. Жалеть меня не надо

— Марита, давай постоим, — попросила я наставницу, когда мы выбрались из машины.

Время до начала тренировки ещё было, даже с учётом переодевания. А мне просто необходимо набраться сил.

На парковке жарко, ни деревца. Да и не парковка это, а кусок выжженной земли, укатанной машинами. Кожа в миг покрылась красной пылью, дышать тоже трудно. Море рядом, вода, по сути, но от этого не легче ни людям, ни земле.

— Ты без шляпы. Так и солнечный удар получить недолго.

— Пять минут. — Я подняла солнечные очки на лоб и попыталась посмотреть на море без них.

Солнце, отражаясь тысячами блёсток в воде, слепило глаза. Я вернула очки на место и прислушалась к себе и к шуму волн. Море сегодня беспокойное, не в пример вчерашнему. Ветер с Балаклавы, волны, как солдаты, косым строем наваливались на скалистый берег.

«К вечеру будет дождь», — решила я про себя, вспомнив, как бабушка по местным приметам определяла погоду. Ветер с Балаклавы — всегда к дождю. Красное небо на закате — к ветреной погоде. Много кизила по осени — к лютой зиме. Бабушка много знала, только не знала, почему море забрало маму.

— Пойдём. Раньше начнём, раньше закончим.

Марита кивнула, и я тронула коляску.

— Вечером по прогнозу шторм. Вон как море волнуется, — проинформировала наставница, предъявляя наши пропуска на КПП.

Сегодня нас ждали: дельфин рассекал гладь бассейна, Игорь сидел на бортике, опустив в воду руку.

Я присмотрелась к мужчине внимательнее, всё-таки придётся ему доверить своё здоровье, да, собственно, и жизнь. Мысль о том, что могу утонуть, я боялась даже допустить и отгоняла прочь, а вот хлебнуть водички — запросто. Я и здоровая, до аварии, не умела плавать, а теперь-то и подавно не представляю, как держаться на воде.

Игорь высокий, накачанный, загорелый, тренерский костюм обтягивает тело как вторая кожа. Симпатичный, даже красивый, если можно так сказать про мужчину. Лицо гармоничное, тело подтянутое. Ему бы по подиуму ходить или в кино сниматься с такими внешними данными. Девчонки бы млели. Хотя и так, наверное, штабелями укладываются. А если он ещё и улыбнётся, как улыбается своей Альфе, то всё — оргазм обеспечен.

Тьфу ты блин, о чём я думаю!

А думать надо о том, что вчера Игорь был молчалив, собран и немного растерян в момент, когда ему озвучили, что я — его новое задание. Но он быстро взял себя в руки и даже сумел считать мой страх, хотя я затолкала его так глубоко, как только смогла.

А сегодня Игорь хмурый и как будто закрыт, отгорожен от внешнего мира. Как тучка дождевая. И ветер с Балаклавы насплетничал о дожде, и тренер нерадостный намекает о том же.

— Добрый день, — Марита окликнула задумчивого Игоря, он даже не заметил нашего приближения, вздрогнул и рассеяно кивнул на наше приветствие.

— Добрый. Раздевалок женских у нас нет, — начал объяснять Игорь. — И душа, и… туалета тоже. Но руководство тут подумало, что на первом этаже вам выделят отдельный санузел. — Игорь махнул рукой в сторону коридора, ведущего к закрытым дверям. — Если нужна помощь, то обращаться ко мне. Пропуск тоже у меня. Но с переодеванием и прочим, — он замялся на мгновение, потом посмотрел мне прямо в глаза, — я вряд ли чем смогу помочь.

И взгляд такой прямой и спокойный. Намекает на что-то? На то, что флирт с ним не затевать? Так я и не собиралась, и намёка не было! Или… Или отец настращал, что за любые поползновения ко мне под юбку четвертует? Точно! Водитель тоже поначалу боялся меня на руки взять, потом, заикаясь, поведал про наставления батеньки.

Я улыбнулась. Мне понравилось, что Игорь не тушевался перед именем и чином отца, хотя мог бы. Тем более не лебезил. Выслужиться перед адмиралом Регером — это же такой трамплин по службе. А Игорь его не стал использовать.

Набивает себе цену? Вряд ли. Слишком прямой он, незамысловатый. Хитросделанных и ушлых я в училище, да и в театре повидала с лихвой. Они так прямо в глаза не смотрят, не умеют.

— Не переживайте, я не настолько беспомощна. Да и Марита мне сможет помочь.

На самом деле паралич ног у меня был на бумаге. Как и диагноз про компрессионный перелом позвоночника, атрофию нервных окончаний и прочее-прочее-прочее. Ноги мои были чувствительны, реагировали на боль, холод, укол иголкой и стук молоточком, но не реагировали на мои желания. Они не шли, не сгибались, не выпрямлялись. Ноги как бы были, но отдельно от меня. Не подчинялись мне. Сама не сяду. И шага не сделаю. Если мне выпрямить ноги — то согнуть никак. Только руками себе помочь.

Врачи разводили руками.

«Такое бывает».

«Что вы ходите, такая травма».

«Ждите».

«Не теряйте надежду».

И огромное количество ненужных слов.

А я не могу ждать! С каждым днём утекает моя надежда на возвращение на сцену. Никто не будет меня ждать, мои партии уже разошлись по другим балеринам. Да и форму растеряю, пока буду сиднем сидеть. Тем более, чего ждать, не понятно.

Когда я, переодетая в купальник, вернулась к бассейну, заметила парочку парней, стоящих в отдалении и бросающих на меня взгляды. Неловкости не чувствовала, я так и не привыкла чувствовать себя инвалидкой. И не собиралась привыкать. А если они заскочили поглазеть на дочку адмирала, то и тут вышел облом — через меня к отцу не подобраться, не те у нас отношения. Поэтому я спокойно подъехала к бассейну и с ужасом уставилась на воду.

Глава 6. Войди в эти воды

Как вдруг в тот день,

На грани яви и сна,

Средь тысяч дел

Пред тобой возникла Она.

Ты узнал её с первых же слов —

Госпожу твоих странных снов.

Ирина Богушевская, «Госпожа твоих снов»

Лидия

Большая теплая ладонь накрыла мои ледяные пальцы. Игорь погладил большим пальцем костяшки, сжал сильнее руку, и я почувствовала, как возвращаюсь из того ужаса, что пытался поглотить меня ещё пару мгновений назад.

После маминой смерти я до одури боялась большой воды: морей, озёр, бассейнов. Меня вгоняла в ступор сама мысль, что в воду надо войти, окунуться, что я перестану чувствовать дно под ногами. Может, как раз из этого страха и выросла моя крайняя самостоятельность? Я органически не переваривала чувство незащищённости и зависимости от кого-то.

Никогда и никому в этом не сознавалась. Ещё чего не хватало!

И вот сейчас я мало того, что должна заставить себя погрузиться в воду, так ещё и довериться Игорю. Это страшно. Страх парализует.

Но Игорь уже переварил вводные данные и принял какое-то своё решение. Он, не раздумывая, подхватил меня на руки и присел на бортик. От резкой смены положения я вцепилась ему в шею так, что никакая сила меня не отлепит от его тела, тепло которого чувствовалось даже через ткань костюма. Спустив свои ноги с бортика, он аккуратно перекинул туда же мои и длинным плавным движением соскользнул в чашу бассейна.

Вот я уже в воде, она обступила меня со всех сторон. Но главный страх моего детства — сомкнутая толща над головой — не осуществляется. Вода по-прежнему плещется ниже груди. Я, как оранжевый поплавок, болталась в бассейне. Вокруг нас нарезала круги Альфа.

Игорь попробовал отцепить меня, но я сжала руки сильнее. Ноги болтались в воде безвольными плетьми, как я ни пыталась отдать им команду шевелиться.

— Так, спокойно. Дыши и слушай меня. Дыши на счёт раз-два. — Он начал медленно и размеренно считать, а я, сама не знаю почему, его послушалась.

Паника отступала, медленно, по капле напряжение покидало тело.

— Ты не утонешь, потому что, во-первых, в жилете, во-вторых, я рядом и, в-третьих, рядом Альфа. Поэтому дышишь и выпускаешь мою шею из тисков, пока я не задохнулся.

Я уже пришла в себя на столько, что стало стыдно за своё поведение. Но стыд лучше страха. С этим чувством можно работать. Я огромным усилием воли расслабила пальцы правой руки и отпустила плечо Игоря. Левую он убрал сам, перехватив мою ладонь. Ноги тянули вниз, но жилет не давал мне утонуть. Болезненные ощущения в пояснице, которые я не замечала в приступе паники, сейчас усилились. Всё тело, находясь в неестественной позе, напряглось.

Игорь свистнул, и рядом с нами по большому кругу проплыла Альфа.

— Сейчас перехватишь плавник и аккуратно держись двумя руками. Ногтями не царапай! Кожа у дельфинов нежная. Ноги попробуй проложить вдоль тела Альфы. Можешь даже прижаться к её боку. Главное, не давай ногам опуститься перпендикулярно.

Я кивнула, обдумывая ситуацию. Отпускать руку Игоря не хотелось, но и цепляться дальше было уже неловко. Альфа подплыла ближе и замерла. Я ухватилась вначале правой рукой за плавник, потом левой. На ощупь кожа дельфина оказалась бархатной, очень нежной. Альфа курлыкнула и медленно поплыла по воде. Я, забыв наставления Игоря, чуть не выпустила плавник. Потому что с опущенными ногами оказалось нереально следовать за дельфином.

Не знаю, каким чудом, но мне удалось всё-таки лечь на воду и прижаться бедром к боку Альфы. Ноги не слушались, но я упрямо напрягала спину и поясницу, не давая попе опуститься.

Медленно мы проплыли круг и зашли на второй, когда я начала понемногу воспринимать окружающую действительность. Игорь плыл рядом, готовый в любой момент прийти на помощь. За бортиком стояла Марита, никак не демонстрируя своего напряжения. Только сцепленные в замок руки выдавали её волнение. На третьем круге мне показалось, что я начинаю ощущать прилив восторга от того, что касаюсь дельфина, что Альфа так доверительно и очень аккуратно катает мне по воде. Даже проскользнула мысль убрать с плавника левую руку и держаться только одной. На четвёртом круге боль в пояснице стало невозможно игнорировать.

Я обернулась на Игоря и, стараясь не выглядеть жалкой, попросила остановку.

— Что-то не так? — Он коротко свистнул Альфе, и мы с ней остановились.

Игорь подплыл ближе и протянул руку.

— Спина болит. Мне бы на сушу.

— Чёрт! — Игорь выругался и перехватил меня под мышки. — Сейчас помогу выбраться.

На бортике уже было расстелено полотенце, на которое меня усадили. Марита быстро расстегнула и сняла с меня жилет.

— Где болит?

— Поясница, — я согнулась, прижимаясь грудью к коленям в попытке унять боль.

— Диме звонить или таблетку выпьешь? — Марита, как всегда, без лишних сантиментов быстро находила пути решения проблемы.

Рецепты на сильнодействующие обезболивающие мне выписывали регулярно. Но я таблетки не принимала: боялась стать зависимой от них. Да и обычно не болело так сильно. А боль-то уж я умела терпеть. Балет научил.

Глава 7. Морской ёж

Слушай меня,

Там серебристым блеском гибкой волны

Души полны у нас.

Воздух теплом,

А взгляд печалью и просторами полон,

Руки полны ласк.

Ирина Богушевская, «Слушай меня»

Игорь

Ветер принёс с северо-запада дожди на два дня. По улицам побежали грязные потоки, превращая и тротуары, и проезжую часть в непреодолимые реки. Я с трудом вспомнил, где в шкафу висит ветровка, которую последний раз надевал в апреле. Хорошо, что зонт всегда валялся в машине.

Земля на парковке возле дельфинария совсем раскисла, превратилась в большое красно-бурое чавкающее болотце, потому что глина размокала от дождевой воды, но не впитывала её. На службу мы приходили изгвазданные, как свиньи. Я торжественно похоронил свои новенькие белые кроссовки и влез в старые серые проверенные временем боты.

Море штормило, под ставки набило грязи, палок, водорослей и дохлых медуз. Мы с парнями по очереди счищали этот «кисель» с решёток ограждения.

Иногда небо прояснялось, и тогда начинало немилосердно жарить солнце. Здесь после летнего дождя всегда так: облегчения минут на пять, а духота до вечера, пока всё не просохнет.

Лидия на занятия приезжала каждый день, даже в дождь. Машину пропускали прямо под ворота, чтобы ей не пришлось колесами коляски грязь месить. Всякий раз, когда водитель выносил её на руках из салона авто и усаживал в кресло, у девушки было такое выражение лица, что я только выдыхал и начинал мысленно считать до ста.

Ну не умела Лидия быть слабой, не умела принимать помощь, благодарить, зато умела работать, даже, я бы сказал, пахать, и командовать.

На любой жалостливый взгляд она отвечала высокомерным, на предложение помощи — резкой отповедью. Мотала мои нервы профессионально, пила кровь литрами. Колючая, неуживчивая, непримиримая ни к своим слабостям, ни к чужим.

Не девушка, а ёж!

Но, несмотря на наши препирательства, взаимное недовольство и колкие ответы на, казалось бы, мирные замечания, которые всё сильнее расшатывали мою нервную систему, я Лидию уважал. За то, что не ныла, за то, что терпела боль и усталость, за то, что поборола страх.

Того, что этот ёж боец, было не отнять!

Уж не знаю, за какие качества, но мою подопечную очень благосклонно приняла Альфа. Шла на контакт с девушкой, помогала ей, даже приветствовала, если ко времени прихода Лидии была уже в бассейне.

Я на это только вздыхал: женская солидарность — она такая.

Каждый день прощаясь с Лидией после тренировки, я выдыхал с облегчением и шёл чистить рыбу. Это занятие меня всегда успокаивало. И даже стенания Володьки по поводу баб уже не так раздражали. Ежедневная прокачка нервов делала их крепче, закалённее.

— Ого! Ты чё так шпаришь?! — Соловцов бахнул об стол коробкой с замороженной рыбой. — На меня, что ли, чистишь?

Я огляделся и только сейчас заметил, что два ведра доверху забиты разделанной рыбой, третье — заполнено наполовину.

— Задумался. Надо — забирай. — Я отложил ещё целую тушку обратно в контейнер и отошёл к раковине вымыть руки и нож.

— Заберу. И этот пак сюда переложу, на завтра. Ты не слышал, Кипиш документы подписал на новых поставщиков?

— Не, не слышал.

История с поставщиками рыбы тянулась ещё с зимы. То не та рыба, то поставка не вовремя, то цены взлетели. Кипиш ругался с продовольственниками, искал крайних, жаловался снабженцам и опять ругался.

— Времени-то уже сколько прошло.

— Ну так у нас всё не быстро делается, — высказал я очевидную мысль.

— Ну, это да.

Коробка у Вовки никак не влезала в морозильную камеру, как он её ни впихивал. Я ждал, когда же он догадается её разрубить, но он упорно заталкивал рыбу целиком, матерился и возмущенно пыхтел. Потом каким-то чудом всё-таки всунул и закрыл дверцу.

— А ты что? Третья неделя тренировок, результаты хоть есть?

Это была крайне неприятная для меня тема, потому что второго дельфина мне уже даже не обещали. И плавно тренировки с Лидией стали моей основной службой. Что меня не устраивало.

И вдвойне не устраивало то, что результатов тренировок тоже не было. Боль в спине у Лидии после занятий в бассейне стала меньше, и на этом всё. Я почитал немного в интернете про её диагноз, яснее от этого не стало.

Кипиш и вовсе заявил, что поставлю на ноги дочь адмирала и только потом могу рассчитывать на нового дельфина. В благодарность, так сказать. Манипуляторы хреновы!

Вовка моё молчание понял верно, но заткнуться ума у него не хватило.

— А ты зайди с другой стороны.

Я поднял тяжёлый взгляд на сослуживца. Если он ещё раз намекнёт на карьеру через постель Лидии, я ему табло расквашу так, что девкам перестанет нравится. Хоть он и не единственный, кто давил на эту тему, но перепадёт именно ему.

Глава 8. Не утонешь! Я рядом!

Время там стригут цикады,

Слышишь, только так и надо

Жить.

Ирина Богушевская, «Слушай меня»

Игорь

Разговор с Дмитрием не принёс никакого результата.

— Да я-то, в целом, и помочь ничем не могу, — затянувшись табачным дымом, парень пожал плечами на мои вопросы. — Я же массажист. Даже не реабилитолог. Да и наши коновалы в госпитале узкие спецы. Они после ранений поставить на ноги могут, травмы какие на службе, а тут…

— А тут что? Та же травма.

— Та, да не та. — Дима метко стрельнул окурком в мусорку, попал и поправил лямки рюкзака на плечах. — Пойдём, что ли, пива холодненького выпьем? В такую жару самое то.

В баре за бокалом пива под неустанно работающим кондиционером Дима быстро провёл мне ликбез:

— Компрессионная травма — это ещё не перелом. Всё зависит от степени сжатия. Ты про саму аварию подробности знаешь?

— Нет.

— И я не знаю. Но если в общих чертах, то попала Лидия в автомобильную аварию. Компрессионный перелом позвоночника. И в идеале она бы отлежалась положенное время и встала. И пошла бы, как другие пациенты с таким же диагнозом. А она не пошла и даже не встала! Понимаешь! Все говорят, что должна ходить, а она не может! И это при её характере, закалке и силе воли. У неё же одна цель в жизни — балет. А какой тут балет, если к креслу прикована.

Дмитрий отпил из своего бокала, закинул пару орешков в рот, пожевал и продолжил:

— Вот наши хирурги и развели руками. В операции нет необходимости, реабилитация проведена в полном объёме. Больше ничем помочь они не могут. — Дима помолчал, покачал головой, прикидывая что-то в голове, а потом выдал: — Мне кажется, что адмирал её зря забрал из Москвы. Там медицина и возможности. У нас таких нет, да и заточены мы на крепкий мужской организм, а не хрупкий женский.

— Зачем бы отец делал хуже дочери?

— Ты их вместе видел?

Я кивнул.

— И что? Похожи они на любящих отца и дочь? — со смешком заметил Дмитрий.

— Ничуть.

— То-то и оно. Тут, может, вообще дело в психике?! А мы мышцы разминаем.

— Думаешь, она так неосознанно пытается привлечь внимание? — Я отставил бокал и принялся, задумавшись, гонять по столешнице тарелку со снеками.

— А почему бы и нет? Или наоборот: так она жаждет вернуться в свой Большой театр, или где она там плясала, что выходит только хуже. Организм сопротивляется. Устал он крутиться и вертеться, вот и бойкотирует все попытки оздоровления.

— И что мне с этим всем делать? — спросил скорее сам себя, но ответ от собеседника получил:

— Забить. Служба идёт? Идёт. Ты чем-то конкретным можешь помочь? Не можешь. А раз не можешь, значит что? Прими ситуацию как есть.

Всё у Дмитрия выходило логично, но его выводы не ложились в мою картину мира. Даже смертельно больные люди борются за каждый вздох. А тут всего-то надо Лиде помочь.

Вот знать бы чем…

В госпиталь к врачам я лезть не стал, так почитал всякие статьи в интернете и пару мыслишек обмозговал. Одну решил реализовывать прямо на завтрашней тренировке.

— Сегодня мы занимаемся без жилета, — заявил с утра, когда Лида в сопровождении незнакомой женщины прибыла точно ко времени.

— Что значит без жилета?! — она удивлённо распахнула глаза, а я, наверное, впервые обратил внимание, до чего они у неё красивые, ярко-серые с более тёмной окантовкой радужки, и выразительные.

— Будем усложнять программу.

— Я тебе что, цирковой тюлень, чтоб мне программу тут усложнять?! — возмущённо отозвалась она, не глядя на меня. Взгляд её метался по бассейну, бортику, по воде и остановился на Альфе, в нетерпении нарезающей круги.

А никто не говорил, что будет легко! Поэтому я только сжал посильнее зубы, чтоб не сорваться на командно-матерный язык, и попытался аргументировать своё решение.

— Толку от того, что ты бултыхаешься в жилете, нет никакого. Надо пробовать без него, чтоб ты чувствовала воду и своё тело.

— Утопить меня собрался. Надоело возиться с калекой, так и скажи!

— Лидочка, — мягко укорила её женщина. — Ну что ты сразу всё в штыки принимаешь? Давай послушаем, что молодой человек придумал, а там решим, как правильнее поступить. Меня, кстати, зовут Надежда Константиновна. Я первая Лидочкина учительница хореографии. А сейчас можно сказать, что тётя, — женщина мягко погладила Лидию и оставила руку на её плече.

И, что удивительно, девушка не взбрыкнула и руку не отбросила. С этой своей учительницей у неё были явно другие отношения: теплее и душевнее.

— Игорь. Очень приятно.

— И мне очень приятно, Игорь. — И ответная улыбка широкая и по-матерински мягкая.

Надежда Константиновна во всём была противоположностью Мариты Аркадиевны, начиная с внешности и заканчивая стилем общения с людьми и самой Лидией. И, что интересно, в общении с этой женщиной Лида тоже вела себя спокойнее и теплее. Но на меня эти изменения в её настроении не распространялись.

Глава 9. Море нервов и радостей

С гор хлынул вешний водопад,

И вода, быстрая вода

Всё, всё, что было до того,

Унесла прочь, не оставив и следа.

Ирина Богушевская, «Чужая»

Игорь

Когда зазвонил телефон, я медленными глотками пил воду, сидя на мостках. Море к вечеру штормило, волны бились о скалы. Дельфины в ставках нервничали. А я, доведённый до белого каления ехидными и даже злыми репликами Дии, потихоньку успокаивался. Смотрел на разгул стихии, ловил мордой брызги, кайфовал от порывов ветра.

— Приветствую, большой брат! — ответил Александру, старшему брату, изображая голосом бодрость и веселье.

— И тебе привет. Как оно, твоё ничего?

— Ничего, в общем-то, — задумчиво протянул я, напускная весёлость слетела, как шелуха. Не умел я прикидываться, да и не хотелось.

— Занят или прохлаждаешься?

— Прохлада нам только снится. Сорокет днём в тени, а я успокаиваю нервы под кондиционером с бокалом воды со льдом, — я слегка приукрасил действительность.

В помещении бассейна было прохладнее, но на мостках — куда приятнее.

— Кто посмел покуситься на твои стальные нервы? И как зубы не пообломал?

— Как же, — хмыкнул я в ответ. — Сломает она. Скорее мои нервы сдадут. Дельфина же второго мне никак не дадут. Мы с Альфой вдвоём тоскуем без работы, даже тренировки без Омеги тяжело идут. Сам понимаешь…

Брат меня прекрасно понимал. Для хорошо сработанной пары боевых дельфинов смерть одного из животных — это трагедия. Для меня — тоже трагедия. Было нас в «семье» трое, осталось всего двое. Но и найти замену быстро не получалось. И вот мы и осталась пока не у дел, тренировки идут, а реальной работы нет.

— Вот нам адмирал тут и подкинул работёнку. Девицу лечить.

— Как лечить? — спросил Саша недоумённо. — От чего?

— Да чёрт её знает, от чего. Доча она адмиральская, от первого брака. Балерина, мать её, Большо-о-ого театра. Хребет поломала, ходить не может. Вот нам с Альфой выпала большая честь её на ноги поставить. Я им говорю: я не врач, не реабилитолог, я вообще людей не люблю, поэтому и пошёл работать с дельфинами. А Кипиш упёрся рогом: «Это не приказ, это просьба. Ну помоги. За границей дельфинов вообще используют для реабилитации тяжёлых случаев», — я попытался перекривлять своего командира. — Вот и везли бы за границу!

— Так, а Альфа как? — поинтересовался Саша.

— Да в том-то и дело, что Альфа как свою приняла. Прям нянчится с девчонкой, катает, играет. Не боевой дельфин, а цирковой теперь.

Я злился и на саму ситуацию, когда на тебя возлагают надежды, а ты вообще не в теме и помочь-то никак не можешь. И не стеснялся показать это Саше. Но было ещё что-то, такое личное, что хотелось скрыть, но не получалось. Прорывалось неосознанно.

Бесила меня подопечная. Характером. Поведением. Всем бесила.

— Ну, раз Альфа приняла, то ты уже не отбрешешься.

— То-то и оно. Вот я и успокаиваю нервы после часового занятия с Дией. Ещё парочка таких дней, и я начну хлестать коньяк прямо с утра, чтоб к занятиям быть в нужной спокойной кондиции.

— Ка-а-ак её зовут?

— Дия, мать её. Ли-Дия по-русски. Но в Большом она была под псевдонимом Дия Регер. Так, видимо, круче звучит. Её сиделка Дией зовёт. — Я подавил вздох и спросил: — Сам-то как?

— Завтра улетаю. Просьба есть. В доме у меня живут девчонки: Таня и Катя. Они мои.

— Понял.

А чего тут не понять? Если брат сказал, что его, значит, всё серьёзно. Саша основательный, как мировой океан, непоколебимый в своих словах и решениях.

— Я батю проинструктировал на случай ЧС. Но ты, коль сможешь, помоги им, если я задержусь или мало ли что.

— Давай без «мало ли что»! Ты вон сразу двумя девчонками обзавёлся. Теперь не только за себя в ответе.

— Слюшай, сам нэ хачу, — подражая кавказскому говору товарища Саахова из художественного фильма «Кавказская пленница», произнёс Саша в трубку.

— Ты хоть уточни: кто жена, кто дочь? — мне стало интересно.

— Таня — жена в планах, Катерина — дочь в планах.

— Крутые у тебя планы, товарищ майор! Удачи!

— И тебе! И нервов покрепче!

Нервов — это хорошо…

За Сашку я был искренне рад. Самый старший из нас, самый умный и самый сдержанный, Саша был нам с Оленем и братом, и наставником, и защитником.

Я был уверен, что женщину он нашёл себе под стать. А раз уж заявил «мои», значит, всё серьёзно. Это не Олень, который раз в полгода присылает фотки с очередной новенькой кралей, что я уже даже не стараюсь имена их запоминать.

Мысль как-то резко поменяла вектор и с кралей перепрыгнула на Лидию. Ведь симпатичная, неглупая, милая девушка, а как откроет рот, так хоть прикидывайся мёртвым мангустом, чтоб не хапнуть лишнюю дозу яда.

Глава 10. Ещё побарахтаемся

Каждую ночь, лишь только станет темно,

Я прилетаю на твоё окно.

И знаю, что вновь всё повторится точь-в-точь,

Что ты стоишь у окна и молча смотришь в ночь.

Всех ближе ко мне — и дальше, чем дивный месяц

В небесах, ты стоишь, и стекло между нами.

Всех ближе ко мне, ты рядом, но мы не вместе,

Никуда без тебя я не могу лететь.

Ирина Богушевская, «Городская чайка»

Игорь

Долго не думая, я решил, что сперва переговорю с Надеждой Константиновной, Мариту оставлю на потом. Всё-таки последняя навевала на меня оторопь своей строгостью и неприступностью. То ли дело Надежда Константиновна, улыбчивая, доброжелательная, на встречу сразу согласилась, позвала к себе домой. И никаких удивлённо заломленных бровей и гонора, только искреннее желание помочь своей, хоть уже и взрослой, ученице.

Квартира Надежды Константиновны была ей под стать: уютная, солнечная. В гостиной на серванте куча статуэток балерин, всюду портреты девушек и девочек в балетных пачках.

— Это всё мои ученицы, — похвасталась Надежда Константиновна, заводя меня в комнату, где уже был накрыт стол. — Кто-то продолжил карьеру, для кого-то балет остался увлечением детства и юности.

Для меня балет был чем-то непонятным из серии дрыганья ногами и невероятных прыжков и вращений. Но вслух я такое, естественно, никогда не произносил. У всех свои увлечения.

— Берите к чаю плюшку, Игорь. Берите, не стесняйтесь. Так о чём вы хотели со мной поговорить?

Я вздохнул, пытаясь чётче сформулировать мысли.

— Я занимаюсь с Лидией уже некоторое время. И результатов нет никаких. Вообще никаких. Это удручает. Тем более что я не понимаю, куда, в какую сторону двигаться дальше, чтобы ей помочь. Я почитал кое-что в интернете и предположил, что её травма скрыта не в ногах и позвоночнике, а в голове. Ну, то есть в психике. Чтобы понять, как мне быть, хорошо бы узнать о Лидии чуть больше.

Надёжда Константиновна задумчиво кивала на мои слова.

— К ней самой не подступиться, — продолжил я, воодушевлённый тем, что со мной, кажется, согласны. — Поэтому расскажите мне о ней. Как познакомились? Какой она была до травмы?

Надежда Константиновна улыбнулась, внимательно посмотрела мне в лицо и, склонив голову к плечу, произнесла:

— Везёт девочке на хороших людей, а она этого не понимает. Но я расскажу, возможно, это поможет. А началось всё с того, что маленькую девочку по имени Лидия, хрупкую и тонкую как тростинка, мама привела в танцевальный кружок. Дии, как её называли родные, тогда исполнилось четыре года — маловата, чтобы заниматься чем-то серьёзным, но в тот год во Дворце детства и юности как раз открыли группу для совсем маленьких детей. Отбор туда проводили нестрогий, брали всех с тем расчётом, что половина детей перестанет сама ходить, а из оставшихся через пару лет можно будет отобрать самых талантливых в танцевальный коллектив «Калейдоскоп». Кстати, — она улыбнулась так многозначно, как будто я должен быть в курсе, — этот коллектив до сих пор существует в городе, и его воспитанники занимают призовые места в конкурсах, — с гордостью продолжила Надежда Константиновна. — А многие ребята решают связать свою судьбу с искусством и поступают в университеты и академии.

Я понимающе кивнул: женщина — фанатка своего дела, живёт танцами и своими ребятами, радеет за них всей душой. Таких неравнодушных людей нечасто встретишь в наше время.

— Мне Дия сразу запала в душу: белокурый ангелок, глаза такие огромные у неё были, голубые-голубые. А сама серьёзная не по годам, сосредоточенная, всё старалась сделать сразу правильно, — мечтательно улыбнулась своим воспоминаниям Надежда Константиновна. — У меня же самой два сына, а теперь и три внука, девочки мне очень не хватает. Поэтому я к своим воспитанницам всегда прикипала душой, даже выпустив их, стараюсь поддерживать отношения с теми, кто особенно дорог.

Женщина помолчала немного, передвинула чашку от края стола и продолжила:

— Летом, когда Дии ещё не исполнилось пяти лет, мама её, Антонина, погибла. Они вдвоём с девочкой пошли на пляж, в Голубую бухту. Было жаркое лето, а на море холодное течение пришло. Причём по всему побережью. Отдыхающих из Ялты, даже из «Интуриста», к нам на пляжи на автобусах привозили, потому что на ЮБК ещё холоднее вода была.

Тоня решила окунуться. Поплыла в холодной воде и начала тонуть. Её вытащил какой-то парень отдыхающий, но уже мёртвую. Вскрытие показало, что у неё было что-то с сердцем, но она или не замечала, или просто не жаловалась и к врачам не ходила. А в холодной воде стало плохо, мгновенно захлебнулась и утонула.

А Дия всё это видела. И от стресса замолчала. Вот совсем. Ни фамилию свою не могла назвать, ни адреса, когда милиция приехала. Её в больницу забрали. А на следующий день по телевидению показали фотографию в новостях, чтобы хоть каких-то родственников найти.

Вот бабушку и нашли. Это всё я с её-то слов знаю. Вера Игоревна поздно родила Тоню, и когда с дочкой такое горе случилось, была уже в преклонном возрасте. А отец Лидии вообще тогда был не в городе. У него служба всегда была на первом месте. — Моя собеседница вздохнула тяжело и продолжила: — Вы, Игорь, пейте чай, пейте. Берите вот пирог с ягодами, я сама пекла.

Глава 11. Это как воздух

Если бы вошёл ты в эти воды,

То теперь бы наравне со мной

Под огромным небосводом

Невесомый и свободный,

Мчался наперегонки сволной.

Ирина Богушевская, «Наперегонки с волной»

Игорь

Я выбрал кафе с открытой верандой на набережной в парке. Вокруг высокие сосны и тень. Установленные на крыше увлажнители делали воздух комфортным. Посетителей было достаточно, но все сидели ближе к выходу, чтобы любоваться морем. Я же устроил Лидию за столиком в самом углу, где больше тени и сильнее пахнет соснами и смолой.

Море последние дни тихое и ласковое, красивого голубого цвета. Линия горизонта туманна и размыта, как будто затёрта ластиком для эффекта дымки. Поэтому кажется, что парусники, рассекающие морскую гладь, плывут прямо по небу.

Основная линия городского пляжа проходит чуть правее, откуда периодически доносятся шум и крики, рёв моторов гидроциклов. Здесь, в ресторане, играет ненавязчивая музыка и создаётся впечатление, что весь гам остался за оградой.

Приглашение в кафе вышло у меня спонтанно и немного необдуманно. Наверное, из-за этого Лидия и согласилась. Не ожидала, что я предложу, растерялась.

Всю последнюю неделю мы собачились по любому поводу. Лиде всё было не так. И вода не той температуры, и упражнения не те, и спина болит не так. Одно сплошное недовольство. Марита настроение своей подопечной переносила стойко и безразлично. Альфа вообще никак не реагировала, относясь к девушке как к своему детенышу, с неизменной лаской и принятием, а вот я закипал. Думал, взорвусь, но Лида пропустила пару дней и вернулась заметно спокойнее.

Из-за перерыва мне даже показалось, что есть некоторые подвижки, которые я и предложил отметить, пропустив по стаканчику лимонада.

— Не стыдно с инвалидкой по ресторанам ходить? — едко и недобро вдруг спросила Лидия. Подобралась вся и прищурилась.

— А должно?

Она пожала плечами и перевела взгляд на море. А мне не с руки оправдываться за то, чего не делал, не думал и вообще… Но всё же я посчитал важным расставить все точки над «i»:

— Если тебя кто до меня обидел, так я к этому отношения не имею. Чужие хвосты ни за кем носить не собираюсь. Ферштейн?

Она быстро зыркнула на меня и нехотя кивнула.

Я отодвинул лишние стулья от столика, сел напротив Лидии и спокойно спросил, как будто не было её выпада в мою сторону:

— Насколько сильно ты голодна? На один суп или на комплексный обед?

— Вообще не голодна, — привычно буркнула девушка, но потом, поколебавшись, добавила уже милостивее: — В такую жару еда не лезет. А суп я вообще не люблю. Вот если бы мороженое. Холодненькое. Или лимонад со льдом.

— Десерт выдаётся только после еды. Нам с братьями так Софья в детстве говорила. Я ещё думал: «Вот вырасту и куплю себе прицеп крем-брюле. И съем всё вместо обеда!»

— И что? Купил?

— Да, купил. Пять брикетов по килограмму каждый. И ел их полгода. Когда никто не запрещает, не так уж и вкусно.

Лидия вдруг засмеялась, искренне и звонко.

— А у меня никогда не было проблем с тем, чтобы не есть. Девочки за каждое взвешивание переживали, лишние сто грамм сгоняли мочегонными или на диету из капустных листов садились. А я спокойно питалась водой и гречневой кашей на воде. Ела то, что в училище выдавали, и не страдала. И сейчас ровно к еде отношусь.

Я хотел расспросить подробнее, но тут к столику подошла официантка. И к разговору о еде я вернулся позже, когда, вяло поковыряв в салате с морепродуктами, Лидия отодвинула тарелку и принялась крутить в руках стакан с лимонадом.

— А любимая еда у тебя есть?

Пожала плечами.

— Чай или кофе? — мне стало действительно интересно.

— Вода.

— Огурец или помидор?

Лида удивлённо посмотрела на меня, но ответила:

— Огурец.

— Мясо или рыба? — Я не сдавался.

— Овощи.

— Макароны или картофельное пюре?

— Овощи.

— Торт или шоколад?

— Персики. Свежие. Килограмм так пять. — Она мечтательно улыбнулась. — Обожаю сорт «Белый лебедь». И чтобы твёрдые были. Мягкие, такие, что как сладкая каша, терпеть не могу. И абрикосы люблю круглые и ярко-оранжевые, а когда их разламываешь, косточка выпадает. И аромат у них такой… — воодушевленно затараторила Дия. — А самое вкусное — это пенка от абрикосового варенья. Моя бабушка такое варила, что закачаешься. Половинки целенькие, сироп янтарный. Ба в банку сложит варенье и на свет всё смотрит, чтоб как в витраже свет переливался.

Лида так вкусно рассказывала, что я как будто в реальности ощутил аромат абрикосового варенья и сладкий вкус персика во рту, его бархатистую шкурку на губах.

Глава 12. Плохие новости

Игорь

С неделю назад небо затянуло тучами, ветер пригнал с запада затяжные дожди. Море бушевало, туристы разбежались. В Севастополе лило по ночам, но по-божески, а вот Симферополь плавал, Ялту затопило. Их маленькая невзрачная речушка Дерекойка превратилась практически в Ниагару, сметая на своём пути машины, дорожные знаки и автобусные павильоны. Были даже жертвы.

Мы продолжали занятия с Лидой, и порой казалось, что с успехом. Общение наше как-то выровнялось. Были подколы и взаимное фырчание, но уже без злости и нервно заломленных бровей и рук. Та наша беседа в ресторане помогла закопать топор войны, и дальше мы общались, понимая друг друга если не с полуслова, то хотя бы просто понимая.

— Отлично. Вот умница же, Лидка-ставридка. — Я нарезал круги вокруг бассейна, не переставая нахваливать подопечную.

Альфа тут же подала голос.

— И ты, моя красавица, и ты тоже.

Лида засмеялась, убирая одну руку с дельфиньего плавника, Альфа недовольно запела.

— Хорошо. Ты главная умница. А Лида — тоже молодец.

Тренировка подошла к концу. Я помог Лиде выбраться на бортик, накинул на плечи полотенце и пересадил в кресло. Дальше переодеваться ей помогала Марита.

Я ушёл, чтобы покормить Альфу, и заодно прихватил телефон из раздевалки. Два пропущенных от Софьи, один от отца и один от Олега не сулили ничего хорошего. Тревога моя усилилась, когда телефоны родителей оказались вне зоны доступа, зато ответил брат:

— Игорь, Саша пропал. — Вот так, без приветствия, огорошил Олег.

— Когда?

— Кто вас, вояк, знает… Нам только сообщили. Родители в Питер вылетели.

— Понятно. А ты?

— Я с Таней и Катей. Саша просил. Если…

— …что. Вот же… — Я стукнул кулаком по дверце шкафчика.

На грохот обернулись ребята, кучковавшиеся в раздевалке, Володька настороженно дёрнул подбородком.

— Ты там не буянь, — откликнулся брат. — Хорошо всё будет.

Олег у нас неуёмный оптимист. И за это его иногда хочется прибить, а иногда расцеловать.

— Я попытаюсь прилететь.

— Маякни, если надо будет встретить. Я вечером обязательно позвоню. А сейчас мне бежать надо. Там Таня... Конечно, она молодец и держится, но, сам понимаешь, нужен глаз да глаз.

Я, позабыв, что шёл кормить Альфу, помчался на поиски Кипиша.

— Кирилл Артурович, — завидев подполковника в конце коридора, позвал я.

— Некогда, Игорь, потом! — он махнул рукой и приложил пропуск к двери, намереваясь сбежать.

— Мне срочно. — Я в пару шагов догнал командира.

— Ну нет тебе дельфина, — заорал подполковник. — И от дочки Регера не могу тебя освободить! — не к месту припомнил подполковник.

— Мне срочно надо улететь. Брат пропал.

— Твою … Простите за мой французский. — Он уставился куда-то за мою спину. — Вырвалось на эмоциях.

Я резко обернулся и напоролся на серьёзный взгляд Лидии и хмурое лицо Мариты. И как они оказались рядом? Я и не заметил.

— Отпустите на три дня.

— Нет. Не могу. — Кипиш принялся крутить в пальцах пластиковый пропуск. — Сам знаешь, Альфа за три дня тут с ума сойдёт. Да и что тебе это даст?! Чем поможешь? Так что ты лучше вот что: черкани мне имя, фамилию брата, чтоб я досье твоё не искал. Я позвоню, прозондирую почву.

— Значит, не отпустите? — Я ещё раздумывал, психовать мне и устраивать скандал или пока подождать, додавить Кипиша втихую, как он заявил:

— Не вижу смысла. Вот придёт груз двести, вот тогда на похороны и полетишь.

Рука сама собой сжалась в кулак, и морду Кипиша спасло только то, что мою судорожно сжатую ладонь накрыли прохладные пальцы Лидии.

— Да как вы смеете?! Вы соображаете, что говорите? Или у вас в голове одни рыбьи потроха!

Я выдохнул, разжимая кулак. Лида обхватила своими пальцами мои, не выпуская руки. Это придало мне спокойствия, хотя она сама полыхала гневом, размахивала свободной рукой и отчитывала подполковника, как сопливого пацана. Ребята выскочили из раздевалки на крик, с КПП прибежал старлей, Марита подошла ближе и успокаивающе положила руки на плечи Лиде. Но она никак не успокаивалась, костерила Кипиша, пригрозила папой.

Подполковник мгновенно переобулся и теперь поддакивал, во всём соглашаясь с Лидией.

— Если надо, то, конечно, лети. Только с Альфой вопрос сам решай, — заявил Кипиш напоследок и поспешно сбежал, хлопнув дверью у нас перед носом.

Тут же к нам подошли Володька и ребята, стали расспрашивать, предлагать позвонить знакомым, поднять связи. Я, оглушённый, как будто прибитый лопатой по маковке, стоял и ничего толком не понимал. Куда бежать? Что делать?

Привела меня в чувства, как ни странно, Лида. Мы так и продолжали стоять, держась за руки.

— Пойдём, — она потянула меня на улицу. — Мне нужно позвонить отцу.

Глава 13. Поиски ведутся

Прощай, оружие!

Мой мальчик, мой гордый герой!

Прощай, оружие!

Скажи это вместе со мной!

Чтоб не было, не было войн.

Скажи: прощай, оружие!

Скорей скажи, пока живой.

Ирина Богушевская, «Прощай, Оружие!»

Игорь

Узкие сходни между дельфиньими ставками не были предназначены для инвалидной коляски, поэтому я, не думая ни секунды, подхватил Лиду на руки и понёс. Альфу кто-то из ребят выпустил домой, она тревожно нарезала круги по своему ставку и звала меня.

— Да здесь я. Здесь.

Прихватить плед или полотенце с собой я, естественно, не догадался, поэтому усадил Дию прямо на деревянный настил. Она суетливо помогла себе руками перекинуть ноги в воду и расправила платье на коленях. По поводу того, что мокро, даже не пискнула. Пару раз вздохнула, успокаиваясь, и вытащила из поясной сумки телефон, набрала номер.

Я уселся рядом, погладил тёплый бок Альфы.

— Здравствуй, отец, — Лида произнесла эти слова таким тоном, что я поёжился, Альфа недовольно фыркнула и отплыла. — Мне нужна твоя помощь. — И без малейшей паузы, совершенно не дожидаясь ответной реакции отца, продолжила: — У Игоря брат пропал, надо помочь. Он тебе сейчас всё пояснит. — И сунула мне в руки трубку.

Я на автомате обрисовал ситуацию, продиктовал данные Саши, получил в ответ «Ждите». Возвращая Лиде телефон, вспомнил слова Надежды Константиновны про то, что Регер сам виноват в таком отношении дочери.

— Расскажи мне про брата, — попросила Лида.

То ли действительно ей было интересно, то ли просто чтобы не молчать. В небе кричали чайки, волны с шумом накатывали на скалу, в ставках переговаривались дельфины, но, несмотря на окружающий шум продолжающейся жизни, я ощущал себя в полной тишине. Как будто замер в том моменте, когда Олег сообщил про Сашу. Хотелось отсечь всё внешнее и уйти в свою скорлупу, а Лида тянула на себя, выковыривая из тишины.

— Сашка у нас старший. Всегда за нас с Олегом в ответе. Прикрывал, уму-разуму учил, иногда раздавал профилактических люлей.

— Хорошо, наверное, когда ты не один ребёнок в семье? Я даже не помню, чтобы хотела когда-нибудь брата или сестру. Мы как-то всегда с мамой были вдвоём, потом с бабушкой. Отец служил. У нас же свой мир на двоих. А потом, когда мачеха родила, я в школе была. Мне её дети были не интересны. А вечные приказы и команды «Сделай то», «Купи это», «Помой», «Прибери», «Погуляй с коляской» я выполняла только, чтобы она отстала побыстрее. — Лида помолчала, вглядываясь куда-то в горизонт и немного внутрь себя, и добавила: — Нет, не представляю, чтоб у меня был брат или сестра.

— Не знаю. Кому как, наверное. Мне всегда было отлично: и старший брат есть, и младший. Мы знаешь какой бандой были. Ого-го! Софья с Русланом только и успевали валерьянкой закидываться.

Один раз мы решили поиграть в войну. Дело было как раз в мае, где-то за пару дней до Дня Победы. Накрутили бумажным самолетиков, спички припасли и, пока были одни дома, начали бой по всем правилам военного времени. Пленных не берём, «языки» нам не нужны. Короче, запускали самолёт и следом спичку горящую кидали. Если самолёт загорелся, то минус один вражеский борт. А потом один такой горящий самолетик попал на соседний балкон. А там кипы газет и бумаг. Всё вспыхнуло в миг. Потушить успели, но нам досталось по первое число.

Так что Саше, может, и сложнее всего приходилось. Нам с Оленем сопли подтирать и колени зелёнкой мазать, заступаться и порой на себя вину брать. А Олежке вообще кайф: два старших брата — мы его в обиду никогда не давали. Все во дворе и в школе знали: чуть что — так и отхватить можно за дразнилки и обзывалки.

— За что его обзывали? — Лида перевела на меня взгляд, и я с удивлением отметил, что у неё красивые ярко-серые глаза, по цвету напоминающие кусочек талого льда.

— Это долго рассказывать.

Чёрт его знает, почему, но мне захотелось рассказать Лидии про свою семью, Руслана и Софью, про маму и братьев. А ещё было немного неловко от того, что я о ней знал намного больше, чем она сама мне говорила.

— Отец сказал дать ему пару часов. У нас есть время. — Лида наклонила голову к правому плечу, рассматривая меня искоса и улыбаясь.

В этой её позе мне даже почудился флирт, и я на мгновение потерял мысль. Проморгался и все же решился.

— Наша с Сашей мама рано умерла. От рака. В молодости она была замужем за Русланом. Ещё до рождения Саши они развелись. Руслан уехал на Север, там женился на Софье. А мама вышла замуж за своего одноклассника и родила Сашу. Развелась и ещё раз вышла замуж, родился я. Но и с моим отцом долго не прожила. Бабушка говорила, что мама очень Руслана любила, но глупость по молодости совершила, вот и маялась всю жизнь. Не знаю, что там у них произошло. Никогда не интересовался. Сашка — тот да, узнавал у Руслана, у Софьи. Думаю, он в курсе или хотя бы догадывается, в чём дело. А мне проще принять всё как есть. Может, ещё и потому, что я маму совсем мало помню. А Олег у нас так вообще мелким был.

Начав рассказ, я понял, что вот так вот искренне я никому и не рассказывал про свою семью. Ограничивался скупыми сведениями, и всё.

Глава 14. Прощай, оружие

И никто не додумался просто встать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги — это только ступени

В бесконечные пропасти — к недоступной Весне!

Ирина Богушевская, «Я не знаю зачем»

Игорь

После двух дней нервного ожидания, когда я маялся, застыв в неподвижной неизвестности, маятник вдруг качнуло к плюсу. Первым отзвонился адмиральский адъютант, сообщил, что Саша в госпитале. Я, освобождённый от тренировок, в тот момент разделывал рыбу Альфе и чуть не отпанахал себе полпальца — тесак так неудачно соскочил с тушки трески. Выдохнул, отдышался и принялся набирать Оленя. У него было то занято, то он скидывал.

— Да, Игорь. Таня с родителями уехали в госпиталь. Мне только что отзвонились. Никто ничего толком не знает. Всё под грифом секретно, мать его! — Олежек, самый позитивный и оптимистичный из нас троих, крайне редко мандражировал, но сейчас его тщательно запрятанная тревога проскальзывала в голосе, в коротких фразах.

— Хорошо всё. Мне уже пробили информацию. Санька покоцанный, но живой.

Олег рассмеялся от облегчения и завопил в трубку:

— Да хрен с ним, что покоцанный. Подлатаем, подошьём, уши новые пришьём.

— Наших поддержи, чтоб в обморок не попадали от напряжения. — Мне самому хотелось рассмеяться от схлынувшего нервного давления.

— Сейчас попробую дозвониться папе. Татьяна вообще телефон дома забыла.

— В госпитале могут глушить связь. В любом случае, всё уже хорошо.

— Не считая моих седых волос! С вами так и до ста лет не доживёшь. Послал же бог братишек.

— Погоди. Это у тебя ещё нет детей. Вот где поседеешь. — Я отшвырнул рыбину обратно в короб и отложил нож.

— Покрашусь в радикально чёрный цвет и стану модным.

— Ну-ну. Шуруй звонить родителям.

— Есть, мой генерал.

— Бывай. — Я отложил телефон и засунул палец в рот, зализывая порез.

На смену нервяку пришло облегчение и радостное возбуждение, хотелось завопить в голос. Я вышел из подсобки и чуть ли не побежал по коридору в поисках того, с кем можно разделить радость. Внутри тихонько тренькала крепко натянутая до этого струна, а сейчас она ослабла и вибрировала спавшим напряжением.

Под руку попала Лида, катившаяся в кресле по коридору. Может, меня искала, может, Кипиша. Она вообще свободно передвигалась по корпусам, где срабатывал её пропуск, и никто ей слова не говорил.

— Лидка! — От радости я схватил её подмышки и выдернул из кресла, как морковку с грядки. Закружил в коридоре. — Сашка живой нашёлся.

Она была лёгкая и какая-то костлявая: рёбра, позвоночник, локти — при всём желании не потискаешь.

— Живой, живой. — Я поставил Лиду на ноги и, не задумываясь, что делаю, расцеловал её в обе щеки. — Володька, — в коридор завернул друг, я к кинулся к нему пожимать руку, позабыв про девушку. — Сашка живой!

— Слава богу, — Володя крепко обнял меня и вдруг как заорёт: — Стоит. Сама стоит.

Я обернулся и смотрел на Лиду во все глаза.

Она стояла там же, где я её поставил, расставив в стороны руки и почти не дыша. Но стояла, не заваливалась, не опираясь на кресло или стену, и смотрела на свои ноги.

Лида подняла на меня глаза и слегка взмахнула руками. Мы с Вовкой подскочили с двух сторон и подхватили её под мышки.

— Сядешь? Или постоишь?

— Постою, — немного заторможенно ответила она и накренилась вперёд. Наверное, хотела сделать шаг, но ноги не слушались. Если бы её не держали, то она всенепременно упала бы.

— Тогда ровно стой. — Я переместился за её спину и, обхватив за талию, скомандовал: — Вова, отпускай.

Друг кивнул и отступил к стене. Лида осталась стоять, удерживаемая моими руками.

— А теперь дыши ровно и спокойно, — проговорил ей на ухо и убрал одну ладонь.

Она шумно вдохнула и судорожно выдохнула, взмахнув рукой. Выпрямила спину и уставилась в одну точку на стене, над Володькиной головой.

— Я же сказал, спокойно дышим. Я держу. Я не отпущу. Я словлю.

Когда дыхание у Лиды выровнялось, я убрал вторую руку и шепнул на ухо:

— Ты стоишь. Сама.

Она кивнула, но взгляд со стены не перевела. Так же сосредоточенно изучала Вовкину макушку.

— Что у вас тут происходит? — громко и, как всегда, не вовремя в коридоре нарисовался Кипиш.

— А у нас прогресс, — умиляясь, заявил Володька и светился при этом так, будто это он лично Лиду научил стоять.

Кипиш как-то невнятно крякнул и скрылся за дверью.

— Я сейчас упаду, — чуть слышно произнесла Лида.

Я перехватил её под мышки и помог сесть в кресло.

Глава 15. Приплыли

Ждать не надо лета, чтоб узнать, что счастье есть.

Ждать не буду лета, чтоб сказать, что счастье здесь.

Я узнала тайну: для надежды, для мечты

Мне никто не нужен. Даже ты.

Ирина Богушевская, «У нас в раю»

Лидия. Сентябрь

Успехи мои закончились так же резко, как и начались. Я могла теперь стоять без опоры, не размахивая руками, как ветряная мельница, и на этом всё. Ни шагу. Ни с опорой, ни вдоль стены, ни за ручку, ни под ручки. Никак. Ноги не слушались меня.

Игорь молчал, никак не комментируя моё фиаско. Марита убеждала, что это нормально. Дима с преувеличенным энтузиазмом доказывал мне, что маленький результат — это уже шаг к победе.

А я то погружалась в пучину отчаянья. На смену непоколебимой уверенности в том, что я скоро встану, пойду и буду танцевать, пришло осознание, что, возможно, я никогда не смогу ходить. Про балет думалось с тоской.

То меня кидало в другую крайность: я развивала бурную деятельность — заказала у отца вертикализатор, нашла лучшего в городе остеопата и мануального терапевта. Занималась как проклятая, давая себе отдых только ночью.

— Лида, так нельзя, — критиковала меня Марита.

Ей вторила Надежда Константиновна. Игорь молчал: то ли поддерживал, то ли осуждал — не поймёшь.

Он медленно, но неизменно вошёл в мою жизнь: возил меня теперь вместо водителя в бассейн, привозил домой, договаривался со специалистами, выгуливал в парке, пару раз мы даже ходили в кино. Он забирал мои заказы из пунктов выдачи, встречал курьеров, привозил еду или готовил сам. Постепенно он вытеснял Мариту из быта. А та была только рада.

— Как ты тут обитаешь? — спросил Игорь, впервые переступив порог моей квартиры. — Здесь же такие высокие порожки.

Он присел на корточки и колупнул ногтем порог между комнатой и коридором.

— И как ты тут прыгаешь?

Я только пожала плечами в ответ. Да, было чертовски неудобно скакать по порожкам. И да, я могла обратиться к отцу за помощью. Он бы прислал бойцов, и они быстро устранили эту проблему. Но! Я не хотела обращаться за помощью к отцу. И было ещё одно…

— Понятно. Ставишь себе препятствия, чтобы преодолевать, закалять характер, — уверенно заявил Игорь, выпрямляясь. И как он, прозорливый такой, живёт на белом свете?! — Извини, но я вынужден облегчить тебе жизнь. Сейчас только прикину, кого лучше позвать.

И, удивляясь самой себе, я промолчала, не стала спорить и даже не возмутилась. А в душе колыхнулась благодарность.

Игорь действительно на следующий день позвал двух крепких ребят. И за пару часов они сняли все порожки в квартире, выровняли пол и даже поменяли линолеум на балконе.

Если поначалу и можно было предположить, что Игорь выслуживается перед отцом, то, узнав его получше, я отмела эту идею как нежизнеспособную. Он просто мне помогал, от всей души, искренне. Это было для меня странно.

К помощи Мариты и Надежды Константиновны я относилась как к само собой разумеющемуся. Других близких людей у меня не было. Не близким я не позволяла лезть в мою жизнь.

А Игорь сам пришёл, не спросясь, ничего взамен не требовал, просто помогал, и всё.

В начале сентября в Крыму наступил бархатный сезон. Изнуряющая жара пошла на спад, разъехались туристы. А вот море всё ещё было прогретым, воздух — тёплым. Хотя чувствовались в природе первые аккорды увядания.

У Мариты приключилась какая-то беда с младшей сестрой. Она улетела в Москву, наказав Игорю меня гонять и в хвост, и в гриву. А мы по обоюдному желанию забили на тренировки и массажи и целыми днями просиживали на пляже, питались чебуреками и фруктами, скупая килограммами виноград и поздние персики. Те самые, «Белый лебедь». Игорь научился вполне сносно выбирать самые твёрдые и сладкие. А ещё мы объедались грушами и сливами. Одним словом, вели какой-то полудикий, аборигенистый образ жизни. Заезжали в бассейн только поздороваться и покормить Альфу, всенепременно ее любимыми кальмарами, поплавать с ней час-два и по-быстрому провести тренировку. Потом мы снова садились в машину и катились на пляж.

Вся моя жизнь, до этого подчинённая одной-единственной цели — вернуться в балет, — теперь была восхитительно бесцельной. Зато все мысли и эмоции крутились только вокруг Игоря. Я млела от касаний его рук, любовалась его улыбкой, таяла от взглядов. И однажды нашла в себе силы признаться хотя бы самой себе, что влюбилась в него. Непонятно за что. Совсем неясно, почему именно в него. Но так уж сложилось. И я приняла это как данность.

Хотя доходило до меня долго и с трудом. Надежда Константиновна, да и Марита мне ещё в августе что-то туманно намекали, а я только фыркнула в ответ.

Я отношениях с людьми оказалась тем ещё жирафом.

Игорь же никаких ярких эмоций ко мне не проявлял. Был рядом, помогал, баловал, лишнего себе не позволял, ни взглядом, ни намёком не выражал своего отношения.

И вроде бы поначалу мне было совершенно всё равно. Ну не любит он меня, да и бог с ним. Но по мере того, как увеличивался объём съеденных нами персиков и винограда, я начинала понимать, как мне не хватает ответной реакции Игоря. Не хватает чувств, да и плотского удовольствия тоже.

Глава 16. Утопиться

Напой мне новый блюз —

О гибели иллюзий.

Смиренный блюз

О призрачном былом.

Напомни блюзу,

Как он лгал о том,

Что пройдут года,

Будем мы всегда вдвоём.

Ирина Богушевская, «Дожди Эдинбурга»

Лидия

Голоса из-за неплотно прикрытой двери доносились слегка приглушенно. Я, подождав буквально десять секунд, огляделась, как вор, по сторонам и подъехала ближе к кабинету. Пока никого нет в больничном коридоре, надо воспользоваться ситуацией. Хорошо, что кресло у меня новенькое — отец постарался, — не скрипит, едет бесшумно.

— И когда, вы говорите, Лидия начала самостоятельно стоять?

Что ответил Игорь, я не услышала, он сидел дальше от двери, да и говорил тише, чем доктор.

Сегодня был очередной ежемесячный осмотр. Хирург, невролог, травматолог, снимки, анализы. Ничего нового. Врачи выполняли свою работу, констатировали мою недееспособность и разводили руками.

Сегодня меня сопровождал Игорь. Я ему за это благодарна. Я устала, вся измучалась и со своей любовью, и со своими ногами. Мне жизненно необходим кто-то, с кем можно разделить эту ношу. И если с любовью я к Игорю не суюсь, то хотя бы поездку к врачу с ним за компанию пережить легче.

— Плохо. Очень плохо. — В кабинете на миг повисло молчание. — Несомненно, успех есть в том, что Лидия может стоять. Но тот факт, что нет прогресса дальше, говорит о том, что это потолок возможностей её организма. Ходить она не сможет.

Доктор замолчал, Игорь что-то стал расспрашивать, но я, оглушённая услышанным, не разобрала.

— Мой вам совет: убедите свою подопечную вернуться в Москву. Там легче найти специалистов, работающих с подобными травмами. А мы тут что? Совсем другая направленность.

Громко и как-то нервно скрипнул стул по кафелю. Голос Игоря раздался ближе, он, видимо, собрался покинуть кабинет. Я быстро откатилась к окну и невидящим взглядом уставилась на деревья в госпитальном парке.

В голове, как записанная на плёнку, крутилась одна и та же фраза: «Ходить она не сможет. Не сможет. Не смо-жет».

— Пойдём. — Игорь подошёл тихо — или это я не слышала ничего, кроме врачебного приговора.

Лицо его было невозмутимым. Спокоен, собран и молчалив. Дома помог приготовить ужин и, сославшись на встречу, уехал.

Я осталась одна. И даже ревность, которая раньше то и дело поднимала голову и отравляла мне жизнь, молчала.

Я проехалась из комнаты в кухню и обратно. Посидела у окна. Встала, вцепившись в подоконник, с силой дёрнула створку, распахивая его настежь. Вдалеке синело море, внизу бабушами-активистками была разбита клумба. Красивая. Высокие метелки золотого дождя и большие желтые шары рудбекии занимали почти половину клумбы. Ближе к дому гордо высились кусты роз: белые и красные. Небольшая горка бегоний и высокие стрелы гладиолусов стояли в объятьях жёлто-коричневых чернобривцев.

Моя бабушка обожала цветы. Именно на клумбе, не в букетах. Меня пыталась привлечь к этому тонкому делу облагораживания двора. Я никогда не сопротивлялась, с удовольствием проводила время вместе с бабушкой, хотя особого восторга от капания в земле не испытывала.

Я посмотрела несколько минут вниз и, сев в кресло, отъехала от окна. Створка не закрывалась — я сдуру сломала щеколду. Пришлось просто прикрыть.

Ночь, муторная и беспокойная, не принесла мне облегчения. Зато появилось решение. Я хотела ходить, даже если из последних сил. Горсть обезболивающих таблеток — и наступило долгожданное успокоение. На меня всегда обезболивающие действовали как успокоительное. А если что-то пойдёт не так, хотя бы боли не почувствую.

Игорь приехал как обычно. И вёл себя ровно, привычно. Мозг вяло обдумывал мысль, где он провёл вечер и ночь. И даже предположение, что с Ирмой или любой другой девушкой, не особо волновало.

Я же не море, чего волноваться.

В бассейне я сразу подъехала к Альфе. Она радостно нарезала круги в воде. Игорь отошёл к Владимиру, расспрашивая о графике занятий на следующий месяц.

И я решилась.