— Ты к тому мальчику не ходи, дочь. Он грязный, заразу какую можно подцепить. Как от бездомного щенка. Помнишь, как тебе уколы делали, когда ты недавно одного погладила?
Это первое, что я услышала о нашем новом соседе. Мы жили в хорошем, богатом районе. У родителей были деньги, статус, возможности. Все соседи вокруг — такие же состоятельные приличные люди. Но так получилось, что бабушка Нора, живущая в соседнем доме, умерла, а ее единственными наследниками оказались неблагополучные внучатая племянница и её сын. Женщина пила, а мальчик был предоставлен сам себе. А еще так получилось, что через дом жила моя самая лучшая подруга. И чтобы с ней общаться, мы придумали свою систему знаков и общались через соседний двор.
Нам было всего по семь лет, и нам хотелось играть, бегать, делать глупости и шалить.
— Хорошо, папочка. Я могу идти? Мне уроки надо готовить. Можно ко мне Лиза придет?
— Конечно. Лиза хорошая девочка.
Мы учились в одном классе престижной частной школы и даже сидели за одной партой. Хорошую девочку отпускали со двора без проблем. Меня одну — никогда, даже к ней. Мне казалось это нормальным, потому что другого я тогда еще не знала. Мне просто нужно было позвать подругу к себе. То есть позвонить ей. Но зачем звонить, если у нас своя система сигналов!
Папа, выполнив свою работу по нравоучениях, отправился по своим делам. А я — по своим. Выбежав через задний двор, взобралась на старый стульчик, спрятанный в кустах. Балансируя на спинке стула, повисла на заборе, высматривая Лизку. Конечно же, я не могла её увидеть, потому что между нашими был еще один двор. Только если она сделает так же, как я — выглянет, взобравшись на свой забор. С тоской взглянув наверх, на балкон, к которому мне никак не добраться, я спрыгнула вниз. Дело в том, что окна моей комнаты на третьем этаже выходили на другую сторону. Там была еще одна спальня, из окон которой как раз был обзор на спальню Лизы. Но она почему-то всегда была заперта.
Мне оставалось только одно — взять камешек и бросить через двор. Я всегда так делала. Лиза увидит, и поднимется со своей стороны. Найдя подходящий камень, я снова взобралась на свою импровизированную лестницу. Прицелившись, чтобы перебросить камешек через весь двор к Лизке, пустила снаряд. Конечно же, бросать камни через двор — занятие непростое. С первой попытки почти никогда не получалось.
— Недолет, — вздохнув с разочарованием, снова спрыгнула вниз, на поиски следующего камешка. Но и второй не долетел.
Я могла так развлекаться очень долго. Упрямства мне было не занимать. Но когда я высунулась со следующим снарядом, едва не свалилась с забора, услышав мальчишеский голос внизу.
— Ты когда бросаешь, не размахивай так рукой. От себя бросай. И пальцы раньше разжимай. Тогда он через забор полетит, а не в него. Ты ведь через забор перебросить пытаешься?
Я в недоумении уставилась на мальчишку внизу. Опрятно одетого, с взлохмаченными длинноватыми темными волосами, и большими глазами шоколадного цвета с длинными, густыми ресницами. Мне в тот момент он показался ужасно умным, не только красивым. Я ни слова не поняла, что он сказал, но была уверена, что что-то очень умное, с таким серьезным видом он разговаривал. Разговаривал со мной. Когда до меня дошло последнее, я в ужасе спрыгнула вниз и рванула со всех ног в дом, к себе в комнату.
Не потому, что отец запретил с ним общаться. Я в тот момент даже не поняла, что это именно он, “грязный, от которого можно заразу подцепить”.
Я испугалась. Впервые увидев его, сама не знаю чего испугалась. Наверное, в семь не нужны особые причины. Растерялась — вот и сбежала. Но спустя какое-то время на место страха пришло любопытство. Это тот самый соседский мальчик? Он не выглядит таким, как описал его папа. Но не верить отцу у меня не было причин. Ведь со щенком именно так и произошло. Я не послушалась, схватила его. А потом мне делали уколы, хотя с виду он казался чистым. В моем семилетнем мозгу отец был авторитетом. Он всегда прав.
Но как мне теперь общаться с Лизой? Взглянув на телефон, отбросила эту идею. Никакие мальчишки не станут между мной и Лизой!
Набравшись смелости, я снова вышла во двор. Подобрав возле кустарника камешек, подошла к ограждению. Немного постояла, прислушиваясь. Собственно, он вообще уже мог уйти. Не сидеть же ему там вечно? Карабкаясь на забор, я именно так и думала. Но стоило высунуть нос, как увидела того же мальчика, стоящего внизу.
— О, одуванчик. А я тебя ждал. Полезай ко мне, я тебя научу бросать камешки, — бодро предложил мальчишка, улыбнувшись мне. И не просто предложил, а подставил стульчик, на котором сидел, со своей стороны.
После этого я таки свалилась с забора прямо в кусты.
Меня так никто никогда не называл. Родители звали принцессой, златовлаской, хотя волосы у меня были белыми. Иногда даже Белоснежкой, но никогда — одуванчиком. В школе обращались по имени или сокращенно — Альби, от Альбина. Но тут вдруг — одуванчик.
Я не знала, как к этому относиться. Хочется ли мне обидеться или, наоборот, рассмеяться? Инстинктивно захотелось взглянуть на себя в зеркало, хотя я этого не любила. Волосы мои вечно путались и кудрявились, и я с детства мечтала, что однажды смогу их покрасить в темный цвет. Но пока это "однажды" не наступило, я привыкла считать себя странной. Альбинос. Такое ведь сразу заметно, даже если никто ничего не говорит. Я с детства настороженно относилась к любым прозвищам. Даже родители, когда называли меня ласково, встречали моё сопротивление. А уж если кто-то другой пытался придумать что-то новенькое, мне было совсем не по себе.
— У тебя всё в порядке? — голос мальчика снова раздался сверху. Я вздрогнула, взглянув на него, чтобы встретиться с шоколадного цвета глазами. Безумно красивыми глазами. Даже тогда, в семь лет, я это поняла.
— Да, — ответив из вежливости, поспешила отвести взгляд и подняться с земли. Отряхнула юбку небрежно, потерла ушибленное место. Мальчишка, перебросив руки через забор, внимательно наблюдал за мной. Я замечала это не только боковым зрением, но и чувствовала кожей его внимание. Слишком стеснительная, с жутко бледной кожей, я моментально вспыхнула румянцем.
— Ну так что, идешь ко мне? Хотя, наверное, лучше через калитку.
— Это почему еще так? — задрав голову, возмущенно поинтересовалась.
Была у меня еще одна черта, из-за которой потом у меня часто возникали проблемы. И из-за которой я часто попадалась на его уловки, а он этим безбожно пользовался, стоило ему понять мою слабость.
Если кто-то говорил или просто намекал, что я чего-то не могу — мне тут же надо было доказать обратное. И причина не имела значения, как и о каком именно “не могу” идет речь.
— Ну ты же девочка, — и снова улыбка, то ли безобидная, то ли насмешливая, попробуй пойми.
Только мне уже было все равно. Процесс запущен.
— И что, что я девочка? — уперев руки в бока, взбеленилась мгновенно. — Если девочка, то только через калитку могу? А вот и неправда! Я и через забор, и по деревьям могу, и даже вон на тот балкон смогу взобраться! — гордо вздернув подбородок, кивнула в сторону третьего этажа.
— Ну тогда залезай. Я с этой стороны оставил стул, — сказал и исчез, спрыгнув вниз.
Растерянно хлопая ресницами, я смотрела на забор, разрываясь между запретом папы и необходимостью доказать, что всё я могу. Подумав, решила, что вот если он ответит правильно на мой вопрос, тогда разрешу ему поучить меня бросать камешки. Просто не буду к нему прикасаться. И правда, странное сравнение. Я же не буду какого-то мальчишку обнимать, как щенка? Фу. Щенки милые, а мальчишки заносчивые и задиристые.
Вскарабкавшись со своей стороны, я неуклюже повисла на заборе. Сосед стоял внизу, разместив руки на спинке своего стула. Обернувшись, убедилась, что меня никто не заметил. Хотя в этой части двора меня не должны были увидеть. Никогда не замечали, но мало ли. Или же я искала пути к отступлению. Повод, чтобы сбежать обратно.
— Передумала? Здесь высоко. Может, всё-таки через калитку?
— Ничего я не передумала! А ты почему это меня одуванчиком назвал?
— Ты похожа на одуванчик, — с улыбкой ответил он.
— Некрасивая? — почти с отчаянием спросила я, отчего-то испытав укол разочарования.
— Не знаю, — дернув плечом, ответил мальчик, внимательно рассматривая моё лицо. — По-моему, ты очень милая. Просто похожа на одуванчик, — взмахнув рукой, он очертил голову.
Значит снова волосы выбились из прически! Непослушные белые волосы, которые местами превращались в кудряшки, в то время когда мне хотелось темные и ровные.
— И ничего я не похожа. Это когда я упала, волосы растрепались.
— Как скажешь. Идешь? Не бойся. Если что, я поймаю.
— Зачем тебе меня ловить? — врожденная осторожность заставляла во всём искать подвоха. Вот и сейчас непонятно было, почему это он такой приветливый? Со слов папы, у меня сложилась другая картина. И сейчас она никак не натягивалась на реальность.
— Чтобы ты не упала. Я ведь мальчик и я старший. И я всегда хотел младшую сестричку. Я бы ее защищал. Хочешь, будешь моей?
— Кем? — спросила, чудом удержавшись, чтобы снова не свалиться вниз.
— Сестричкой.
Мне вдруг так грустно стало. Я ведь тоже всегда хотела, чтобы у меня был братик или сестричка. Вместо этого пришлось с грустью признаться:
— Но мне папа запретил с тобой общаться.
— Почему? — искренне удивился он.
— Он сказал, что ты грязный. И что я могу от тебя заразиться и заболеть. Но ты ведь… ты ведь не грязный, правда? — с надеждой спросила я.
Мне кажется, я даже тогда смогла распознать не только недоумение на лице мальчишки, но и зачатки злости, которые с возрастом переросли во всепоглощающую ярость. Тогда он эту вспышку погасил, наверное, потому что это были не мои слова, а я всего лишь неуверенно повторила слова отца. Он даже не показал обиды, произнеся спокойно в ответ.
— Не грязный. Но ты можешь просто ничего не говорить папе. Пусть это будет наш секрет. Перелезай ко мне.
Я и перелезла, всё-таки свалившись прямо на него. Нам было смешно. Было тогда, было и потом. Нам всегда было весело вместе. И мы поклялись никому не говорить о том, что общаемся, понимая, что нам никто не разрешит.
Так было до тех пор, пока мы не выросли.
— Ты всегда такая неуклюжая? — немного с обидой спросил он, потирая ушибленное плечо.
— И ничего я не неуклюжая! — ответив слишком громко для той, кто впервые без разрешения оказался за пределами двора, я воровато оглянулась. А вдруг кто услышал? Чтобы не показаться перед мальчишкой слишком правильной и послушной, я ткнула пальцем в яблоню под домом во своем дворе и добавила: — Видишь вон то дерево? Я на него забираюсь. Легко! Так что я очень даже уклюжая!
Враньё конечно же. Сколько я ни пыталась выкарабкаться на ту яблоню — а все попытки в пустую. К сожалению, ведь с нее я бы могла забраться на балкон закрытой комнаты на третьем этаже, а оттуда — играть с Лизой в секретных агентов.
— Ладно, — важно протянул он. — Я Тим. А тебя как зовут?
— Альбина.
— Камешки бросать будешь?
— Не хочу. Лучше покажи, какие у тебя есть игрушки? Я машинки люблю и всяких роботов управляемых. А мне родители не покупают, говорят, что это не девчачьи игрушки.
Тим почему-то потерял свой боевой настрой. Я подумала, что это потому, что ему запрещают приводить чужих в дом. Наверное, его мама очень строгая. Тогда мне казалось, что пьющий — это человек, который пьет много лекарств. Для того чтобы меньше нервничать. Мама так делала все время. Пила таблетки, чтобы не кричать. Она была очень строгой, как и папа. Следовательно, мама Тима еще строже.
Правда, Тим сказал, что просто их еще не привезли, поэтому он не может показать мне свои игрушки. Я не поверила. Я же видела, что приехала всего одна небольшая машина еще вчера. А целый дом в такую маленькую машину точно не поместиться. Значит, игрушки тоже. И родители говорили, что они бедные. Продадут дом, и к нам подселяться другие, нормальные соседи.
— А вы отсюда уедете, да? — спросила, неожиданно для себя подумав, что не хочу этого.
— Не знаю. А что?
— Ну ты ведь обещал, что будешь моим старшим братом. А как ты им будешь, если уедешь?
— Я буду к тебе приходить. И ты ко мне.
— А тебя отпустят? Я девочка, и маленькая, меня не отпускают. Скорей бы уже вырасти, — со вздохом пожаловалась на свои проблемы.
— Детство — самый лучший период в нашей жизни. Не стоит спешить взрослеть, — заявил Тим с умным лицом, но тут же сморщился недовольно, после чего добавил: — Но чур по секрету, мне тоже не нравится.
— А сколько тебе лет? — спросила я, ковыряя носком землю. Мне вдруг так хорошо было с ним, хотя я с мальчиками обычно не очень сходилась. — Мне — семь.
— А мне уже двенадцать.
— Врешь! — пораженно уставилась на него. — Почему ты тогда такой маленький? Ты ведь ростом как я. Папа старше мамы на два года, так он и выше нее.
— Глупая. Это не потому, что он старше. Представляешь, какими бы великанами были старики, если бы старшие обязательно были выше? Просто мальчики растут позже, но потом вырастают больше. Вот увидишь, я буду большим и сильным и буду тебя защищать.
— Честно-пречестно?
— Честно-пречестно!
— А когда же ты вырастешь, если тебе уже двенадцать? — спросила я, всё же учуяв ложь.
— Ладно, — важно протянул Тим. — Тебе скажу по секрету. Мне тоже семь, но обещай, что не скажешь никому!
— Обещаю! А в каком месяце у тебя День Рождение?
— В апреле.
— А у меня в марте, — я огорчилась, потому что мне безумно сильно захотелось, чтобы у нас с ним было как можно больше общего. И каждое несовпадение расстраивало.
— Значит, ты всё-таки старше? — наугад спросила я, тщетно пытаясь посчитать, кто же из нас и насколько раньше родился. Математика мне уже тогда давалась тяжело.
— Нет. Это ты старше, — совсем уж разочарованно произнес Тим. — Но я против, чтобы ты была старше! Я ведь хотел младшую сестру.
С этим я была согласна. Зачем мне младший брат? Я старшего хотела. Пока я думала, он продолжал рассуждать:
— А мы никому не скажем! Да?
— Не скажем! Ты теперь мой старший брат, — поддержала радостно. А после, поддавшись порыву, обняла Тима. Он охотно обнял меня в ответ.
От него и правда приятно пахло. Шампунем и стиральным порошком. Мне тогда этот запах показался немного странным, не похожим на привычные мне средства для стирки и кондиционеры. Только потом я узнала, что это специфический запах одежды из секонда, который, кажется, ничем не перебить. Узнала из собственного опыта. Но это случилось намного позже.
Мы с Тимом снова собрались в нашем секретном месте за большим деревом, рядом с задним двором. Там, среди аккуратных кустарников и густой листвы, можно было прятаться целыми днями. Сегодня я притащила с собой целую коробку конфет, стащив их из кухни, пока никто не видел. Мы решили устроить «пикник», как сказали бы взрослые. На самом деле, мы просто ели конфеты, сидя на траве, и рассказывали друг другу самые странные истории, которые только могли придумать.
— А если бы ты был супергероем, каким бы ты был? — спросила я, откусив кусочек карамели.
— Наверное, как Бэтмен, — серьёзно ответил Тим, вытирая липкие пальцы о штаны. — У него же нет суперсил, но он всё равно всех спасает.
Я задумалась, представляя Тима в чёрном плаще и с маской на лице. Это, конечно, выглядело смешно, но в то же время так подходило ему. Он и правда уже тогда казался мне маленьким героем — не совсем таким, как в фильмах, но тем, кто всегда был рядом и готов был защитить. Даже если это была всего лишь защита от скуки и одиночества, когда рядом никого не было.
— А я бы хотела быть невидимкой, — задумчиво сказала я. — Чтобы никто меня не видел, когда я прячусь от нянь.
— А ещё можно невидимой пробираться к холодильнику и брать сладости, когда хочешь, — хитро сузил глаза Тим.
Мы оба рассмеялись. Я представила, как пробираюсь ночью на кухню, а потом прячусь от папы и его упреков за конфеты на ужин.
— А что бы ты сделала, если бы твой папа стал невидимым? — спросил Тим, глядя на меня с интересом.
— Ну… он бы не смог следить за мной, если бы стал невидимым, правда? — ответила я, немного растерявшись от вопроса. — Тогда я бы всё равно делала то, что хочу.
Тим засмеялся, но в его смехе было что-то странное. Я заметила, как его глаза на мгновение стали грустными, но он быстро снова принял серьезный вид.
В этот момент рядом с нами раздался шум, и из кустов выползла Лиза. Её волосы были слегка растрепаны, а в руках она держала палку, будто бы меч.
— Я нашла вас! — воскликнула она, упираясь палкой в землю, словно это её рыцарский жезл. — Теперь я тоже буду супергероем. Пусть меня зовут… Рыжая Молния!
— Рыжая Молния не подходит, — заметил Тим. — Лучше Злая Пчела.
Лиза нахмурилась, но потом рассмеялась, махнув рукой.
— Ладно, пусть будет Злая Пчела! Только я буду вас жалить, если вы не возьмете меня в свои игры.
— Ладно, ты будешь Злая Пчела, но жали только тогда, когда мы согласны, — строго сказал Тим.
— А если не согласитесь? — Лиза с вызовом посмотрела на Тима, но её глаза светились весельем.
— Тогда будем договариваться, — ответил он, ловко найдя компромисс.
Несмотря на то, что мы были всего лишь детьми, в этих играх проявлялась какая-то странная гармония. Мы могли спорить, ссориться и дуться друг на друга, но в конце концов всегда находили способ договориться. Даже Лиза, несмотря на свою «рыжую натуру», признавалась, что без нас ей было бы скучно.
Прошло ещё несколько дней, и, как всегда, после школы я возвращалась домой с Лизой. Школа была совсем недалеко, район закрытый и хорошо охраняемый, так что в школу нас нянечки часто отпускали одних, а сами оставались болтать и пить кофе. И я, показавшись им на глаза, теперь имела привычку сбегать к Тиму. Он обычно поджидал меня возле заднего двора. Лиза присоединялась к нам чуть позже, потому что у нее были еще уроки пения.
В этот раз всё было точно так же. За исключением того, что мама почему-то оказалась дома, хотя обычно в такое время, кроме няни и пары охранников, никого не было. Я замерла в ступоре, не ожидав ее здесь увидеть. В руках у мамы был бокал с прозрачной жидкостью, а в глазах был заметен странный блеск. Тогда я подумала, что она снова пьет лекарства. Смешно, да, но наверное, это хорошо, что тогда я ничего не понимала.
— Альбина, кто это с тобой? — строго спросила она, прищурившись.
— Это… просто мой новый друг, мама, — быстро ответила я, стараясь выглядеть как можно более спокойной. Поправила рюкзак, думая, как бы теперь быстрее проскочить в дом. Понятно, что днем поиграть у нас уже не получится.
— Ты ведь знаешь, что тебе нельзя общаться с кем попало, — её голос был холоден и резок. Я непроизвольно поежилась. Чем ей не нравится Тим? Он ведь чистый и опрятный, а не такой, как думает папа.
Мама казалась такой далекой в этот момент. Даже когда она была рядом, её внимание было поверхностным, будто она думала о чём-то своем. Я всегда чувствовала эту её отстраненность. А мне хотелось хоть немного любви и ласки, как и любому ребенку.
— Он не “кто попало”. Он хороший, — обиженно произнесла я, но в глазах мамы читалась насмешка и пренебрежение.
— Ладно, я ничего не скажу отцу, — добавила она снисходительно. — Но чтобы этого больше не повторилось.
После короткого взгляда и раздраженного хмыканья, мама развернулась и пошла в сторону дома. Её походка была немного неуверенной, но это, видимо, потому что она устала…
— Она всегда такая? — осторожно спросил Тим, когда мама отошла достаточно далеко от нас.
— Да, — ответила я, пожав плечами. — Папа говорит, что это из-за работы. Ладно, я побегу, пока она не разозлилась. Лучше чтобы папа ничего не знал, — закатив глаза, я улыбнулась Тиму и побежала следом за мамой. Но когда я вошла, она уже скрылась из вида.
В тот день я её больше не видела, хотя слышала шум из спальни родителей и крики. Слов разобрать я не могла, но подумала, что, наверное, снова лекарства плохие попались, не действуют, и у мамы случился срыв.
Вечером, лёжа в постели, я вспоминала, как Тим стоял перед мамой, уверенно глядя ей в глаза. Я бы на его месте сбежала, а он был таким храбрым. Он совсем не боится взрослых. Вот бы мне взаправду такого брата. Или чтобы его забрали к нам, и тогда он бы мог им стать. Но это, конечно же, было невозможно…
Я уже почти уснула, когда услышала шепот за окном:
— Эй! Альби, это я, Тим! — его голос был тихим, но настойчивым.
Я посмотрела вниз на Тима. Его лицо освещали слабые отблески уличного фонаря, и он выглядел взволнованным. Моё любопытство росло.
— Ладно, подожди меня! — прошептала я.
Мне было жутко страшно, ведь я никогда не выходила в такое время из дома. Тем более без разрешения. Но я знала, что мне не разрешат, если спрошу. А любопытство было сильнее меня. Приоткрыв дверь, убедилась, что в коридоре никого нет. Стараясь двигаться максимально тихо, представляя, что я шпион на секретном задании, я пробралась к выходу и проскользнула на улицу. Через пару минут я была рядом с Тимом, который смотрел на меня с широкой улыбкой. А я ощущала гордость за удавшийся план побега.
— Ты пришла, — улыбнулся он. А после внезапно притянул меня в объятия. Оторопев, я сначала растерялась. А после, заразившись его эмоциями, ответила на этот простой жест.
Мне было хорошо с Тимом. У детей все проще, чем у взрослых. Он мне понравился — и этого было достаточно, чтобы доверять и поддаваться на его уловки. И с ролями определиться тогда не составило труда. Он мой брат — и точка. А с братьями что нужно делать? Правильно! Шалить и нарушать все запреты.
— Что там у тебя? — спросила я, сохраняя независимый вид. На самом же деле умирала от любопытства.
Тим сделал паузу, нарываясь увидеть меня в другом свете. Вот возьму и отниму у него то, что он прячет за спиной! Правда, Тим не стал сильно мучить меня. Спустя мгновение, он торжественно протянул мне маленький сверток, завернутый в исписанный листок, видимо, вырванный из тетради.
— Это тебе, — сказал он, чуть опустив взгляд. Мне показалось, что там, в глубине его глаз, промелькнуло волнение.
Но мне было не до этого. Я поспешно развернула сверток, подгоняемая любопытством. Видимо, этот момент и стал особенным, решающим в наших отношениях. Мне было все равно, что там. Сейчас, спустя годы, до сих пор храня его подарок, я понимаю, что плевать мне было, что там. Главное, что это подарок от Тима. Моего Тима.
Увидев внутри маленькую деревянную фигурку в виде котёнка, я на миг растерялась. И вовсе не потому, что она была неровной, с одним надколотым ушком и странно изогнутым хвостом. Я поняла, что он сделал фигурку сам. Для меня. И это был первый подарок в моей жизни, подаренный лично, да еще и сделанный собственными руками. Первый настоящий подарок, который я, подняв взгляд на Тима, прижала к груди.
Родители никогда не заморачивались по поводу таких мелочей. Вместо них все делали слуги. До определенного момента я думала, что это нормально, что все так живут. Но даже тогда поступок Тима, его внезапный без повода подарок оставил глубокий след в моем сердце. И что-то во мне сломал. Наверное, замочек, совсем хлипкий, который висел на моем сердце, чтобы защититься от разочарований. Да, они уже тогда были, ведь каждый раз, когда я искала материнского тепла, я встречалась с равнодушием и холодом.
— Правда мне? — переспросила, все еще не веря.
— Конечно! — немного удивленно ответил Тим.
— И ты сам его сделал?
— Конечно! — а это уже он произнес, гордо выпятив грудь. — Я сам его вырезал. Ты же любишь котят? Я знаю, все девочки любят котят. Теперь у тебя будет свой котенок. И он всегда будет маленьким, не то, что у других. А еще его можно покрасить в любой цвет. И вообще можно каждый день менять! Я бы и сам покрасил, но у меня нечем, — вдруг стушевался он.
— А мне такой нравится, — широко улыбнувшись, подбодрила друга. — И ты нравишься. Ты хороший.
Вот тогда я поняла, что мальчишкам тоже очень приятно, когда их хвалят. Тим буквально расцвел на глазах. А после, внезапно схватил меня за руку и потащил куда-то. Крепко так, что не вырваться.
— Ты куда меня тащишь?
— Сейчас увидишь. У меня для тебя еще один сюрприз.
Конечно я не возражала, просто не поспевала за ним. А еще он слишком сильно сжимал мою ладонь. Но когда мы оказались на месте, я забыла о причиненном им неудобстве, и обиженная “принцесска” во мне притихла, испытав восторг от увиденного.
— Это теперь будет еще одно наше секретное место, — загадочно улыбнулся Тим, притянув меня к небольшому сараю, куда изредка заглядывал садовник. Большинство его инструментов хранилось в подсобке возле гаража, а сюда он переносил то, что не по сезону. И самое главное, что это место не просматривалось из дома. Скрытое в дальней части сада, оно и правда на долгое время стало нашим убежищем.
— Нравится? — спросил Тим, кивнув на организованное им место. Он притащил сюда коврик, пару коробок, накрытых не первой свежести тряпками. Но мне отчего-то было совершенно плевать на удобства рядом с ним. Ни секунды не сомневаясь, я кивнула и сама поспешила закрыть дверь.
— Здесь нас никто не найдёт, — уверенно заявил Тим. — Здесь можно делать всё что угодно.
Вытащив из кармана фонарик, он водрузил его на пол. Мы сели на коробки, с двух сторон от фонарика. Теперь, когда свет падал на наши лица снизу вверх, это выглядело зловеще. Но мне было смешно.
— И рассказывать можно всё что угодно? — прищурившись, спросила я, как мне казалось, пугающим тоном.
— Да, даже это.
Но вместо разговоров мы синхронно начали смеяться. Шикая друг на друга и прикрывая рты, хихикали, сами не зная почему. Но нам и причина не нужна была. Может, потому что мы были маленькими. А может, потому что с Тимом мне было хорошо. Во всяком случае, пока мы не повзрослели.
— Хочешь поиграть в невидимок? — неожиданно предложил он, разрывая тишину.
Да, он был заводилой и инициатором, я просто следовала за ним. И не потому, что так проще. Это шло где-то из глубины. Я верила ему. И только ради игры иногда проявляла упрямство. Ну, или чтобы получить то самое внимание, которого мне всегда не хватало дома. Но не в этот раз. В этот раз я тут же согласилась.
— Давай.
Мы фантазировали о приключениях невидимых шпионов, придумывали роли и сами их играли. Я представляла, как прокрадываюсь через весь дом, незаметная для всех, а Тим разрабатывал план спасения пленников из выдуманного замка. Мы смеялись и дурачились, не замечая, как быстро летит время.
— Альбина! Где ты? Сейчас же идти сюда! — голос отца был строгим и звучал так громко, что у меня внутри всё похолодело. Я замерла на месте, не решаясь даже пошевелиться.
Моя первая мысль — сбежать. Вторая — спрятаться ещё глубже. Но Тим быстро склонился ко мне, оставаясь совершенно спокойным, и шепнул тихо:
— Мы же с тобой шпионы, Альби. Забыла? Не будь трусихой. Скажи отцу, что просто играла. Давай. У тебя всё получится.
Я сомневалась, что справлюсь. Но Тим добил меня словами:
— Ты же не хочешь, чтобы отец узнал о нашей тайне?
Это был удар ниже пояса. Но зато я тут же взяла себя в руки. Я понимала, что не хочу терять нашу дружбу. И готова была выгораживать Тима до последнего. Точнее, до последнего притворяться, что я не с ним была, чтобы отец его случайно не нашел.
Тим погасил фонарик, прежде бодро кивнув мне. Несколько секунд хватило, чтобы привыкнуть к темноте. И чтобы отец снова позвал меня. В этот раз его голос прозвучал ближе, побуждая действовать немедленно. Осторожно приоткрыв дверь, я выглянула наружу и, убедившись, что отца нет в поле зрения, тенью выскользнула на улицу.
Представлять, что я на задании, и это просто игра — оказалось легче, чем я думала. Впоследствии, эта уловка не один раз помогала мне выходить сухой из воды в самых разнообразных ситуациях. Врать нехорошо, но когда на кону стоит слишком многое, порой даже жизнь — не задумываешься, что хорошо, а что плохо. Просто действуешь.
Спешно сделав несколько шагов в сторону от сарая, я замерла. А едва поняла, где находится отец, побежала навстречу.
— Я здесь папочка! Что случилось? — крикнула я, выходя на открытое место.
Я даже смогла улыбнуться, подбежав к нему. Врать плохо? Наверное. Но мы учимся этому у взрослых, подражаем, и на них же тренируем свои первые навыки. Особенно хорошо получается, когда начинаешь своим детским мозгом понимать, что тебя тоже где-то обманули. Отец не очень-то лестно отозвался о Тиме, а оказалось, что это не так. Я не знала, папа сам так решил или кто-то ему сказал, но проверять не планировала. Ведь я точно знала, что если он узнает о нашем общении — запретит.
Отец обернулся резко, в его взгляде застыло что-то среднее между беспокойством и недовольством.
— Где ты была? — сузив глаза, резким тоном спросил он.
Да, он умел одним лишь взглядом нагнать жути. Папа у меня был строгим. Но я помнила, что я шпион на задании. И я не имею права подвести Тима.
— Светлячков искала.
— Какие светлячки могут быть в такое время? — в недоумении спросил отец.
Я была в шаге от провала, но если уж врать — то до конца.
— Красивые… А разве нет? Но мне нужны светлячки. Нам дали задание рассказать о своем любимом занятии. Я хотела показать… — я готова была расплакаться, даже всхлипнула. А отец ненавидел слезы!
— Только не реви, я тебя прошу. У тебя есть универсальные няни для таких целей. Что-нибудь придумают.
— Но я хотела сама-а, — протяжно завыла я, надавив на слабое место родителя.
— Ладно-ладно, только не сама, а в следующий раз с няней. Всё, иди в дом. Сейчас же! — добавил строгим тоном.
Задерживаться не было смысла, так что я побежала к себе, от греха подальше. Сердце бешено колотилось, а в ушах звенело от страха, но внутри меня разливалось радостное тепло: я справилась. Я могла гордиться собой. Правда, с отмазкой слегка промахнулась, но это ничего. Задача со звездочкой, но я в итоге смогла.
Только оказавшись в своей комнате я поняла, как на самом деле страшно мне было. У меня даже ноги дрожали, но это приключение оказалось весьма увлекательным. Прижавшись к двери, я дала себе несколько секунд, чтобы передохнуть. А после поспешила к окну. Тим, конечно же, был внизу. Улыбнувшись, я махнула ему рукой и показала большой палец вверх.
— Всё получилось! — шепнула я одними губами.
— Тогда до завтра, — ответил он, на мгновение замешкавшись. Мне показалось, что он хочет что-то еще сказать, его взгляд был каким-то серьезным и задумчивым. Но Тим повернулся и ушел, скрывшись в тени деревьев.
Ложась спать, я думала о том, каким насыщенным был этот день. И представляла, каким будет следующий. Все было более чем замечательно, хотя на тот момент казалось, что запреты отца — это настоящий апокалипсис. Мне ведь хотелось играть, хотелось дружить с другими детьми, хотелось делиться эмоциями, как другие дети. А я могла только похвастаться подарками, купленными даже не самими родителями. Только в моем классе все дети были из состоятельных семей. В итоге получалось, что я на их фоне знатно проигрывала.
— Вот вырасту, и ничего не буду запрещать своим детям! Всё-всё буду разрешать, — шепнула раздосадовано во тьму. — А еще буду каждый день обнимать перед сном, а не как моя мама. А еще…
Много было таких “еще”, но все я не решилась озвучить вслух. Я просто мечтала, прежде чем сон меня забирал в свои ласковые объятия. А сны мне снились красочные, интересные. В то время мне стал часто сниться Тим. Он занимал все мои мысли, все мои мечты. В моих снах он был тем самым защитником, на которого я всегда могла рассчитывать.
Я не понимала, насколько это опасно, но разве бы это что-то изменило? Я бы все-равно сблизилась с ним. Даже если бы знала, чем закончится наше общение, не отказала бы себе в этой слабости. Ведь он стал не только слабостью — он подарил мне настоящее детство. Да, была еще Лиза, но ее окружение и мировоззрение не сильно отличалось от моего. Разве что родители уделяли ей чуточку больше внимания, а я… Меня и няни не сильно баловали, поняв, что я никому ничего не скажу и не пожалуюсь, если мне забудут почитать сказку на ночь или на завтрак дадут бутерброд не с авокадо, а с огурцом. А с появлением Тима, мне вообще стало плевать на все, лишь бы нам не мешали гулять вместе и ничего не рассказали отцу.
Три года спустя
— Альби!.. Эй! Выходи, я видел, твои родаки ушли, охрана дурака валяет. Ну же, малая! Ты что, обиделась?
От голоса Тимки, смешно срывающегося на грубый хриплый и совершенно незнакомый звук, хотелось рассмеяться. А я не могу позволить себе даже этого. Мне так плохо, что я только стонать могу. Еще сегодня днем я была в школе, нормально себя чувствовала, вернулась домой, прошло пару часов — и вот, слегла внезапно с жаром. Няня где-то шастает. Мне кажется, у нее с одним из охранников роман, так что… Я, наверное, в доме одна. Если бы не ломота в теле, я бы и не жаловалась. Но мне жутко пить очень хочется, а я подняться не могу…
— Малыш, если ты не выглянешь в окно, я к тебе сам поднимусь. Считаю до десяти!
Ох уж эти угрозы… Только что я могу поделать, если ни подняться, ни крикнуть в ответ? Да и в любом случае, в дом ему не пробраться. Меня точно заперли, в этом я даже не сомневаюсь. Родители в последнее время дома почти не появляются. Папа в офисе, мама непонятно где пропадает. Насколько мне известно, она уже несколько месяцев как не работает. Когда я случайно услышала, что она уволилась, я глупо понадеялась, что теперь у нее появится время для единственной дочери, но увы. Мне снова пришлось осознать, что жизнь — не сказка.
Кроме Тима и Лизки у меня никого нет.
Черт, как это глупо было оставить телефон внизу. Я ведь даже позвонить никому не могу. Лизку бы впустили в дом. Набрала бы ее, попросила прийти, а там и Тим смог бы проскользнуть. Вдруг накрыло тоской с головой. Обычно я люблю одиночество, потому что могу включить музыку и уйти в свои фантазии. Или могу почитать книгу, какую я хочу, а не то, что задали. Но еще больше мне нравится проводить время с Тимом и Лизой. Вот сейчас, я уверенна, если бы они были рядом, мне бы сразу стало легче.
— Эй. Малыш, ты чего? Что случилось?
Тим появился так неожиданно, что я сначала подумала, что уснула и это он мне сниться.
— Тимош… Я что, уже брежу? Откуда ты взялся? Хороший мой, — прохрипев, поймала его ладонь, скользнувшую к моему лобу, и прижала к щеке. На моих губах сама собой расползлась улыбка. Тим всегда умел находить лазейки там, где другие видели только тупики. Это одновременно восхищало и смущало меня. Он был слишком умным, слишком ловким, а его находчивость оставалась для меня такой же загадкой, как и он сам. Но именно это заставляло меня доверять ему ещё больше — ведь он всегда был рядом, каким бы сложным ни казался путь.
— По ходу если не бредишь, то в шаге от того, чтобы начать, — хрипло рассмеялся он. — Сейчас, температуру тебе померяем. Погоди.
— Тим! — из последних сил позвала, боясь, что он уйдет, а я высохну от жажды. Казалось, еще чуть-чуть — и всё, превращусь в пустыню.
— Что, малыш? — он склонился надо мной, а я зависла на его больших глазах с длинными густыми ресницами.
— Пить хочу.
— Я бегом. Кароч, где у вас лекарства? У тя по-любому жар, малыш, надо пить колеса.
— Фу. Не хочу я.
— Я не спрашиваю. Где аптечка?
— Понятия не имею. Давай ты просто побудешь рядом? Ты ведь побудешь? Кстати, а как ты вошел в дом? Тебя кто-то впустил?
— А я не входил, я залез.
Тим ушел. Я провела его удивленным взглядом, как это он залез? Но надолго удивляться моих сил не хватило. Я даже, кажется, начала дремать, пока Тима не было. Но в этом были и свои плюсы — время его отсутствия прошло незаметно. Впрочем, я вообще думала, что он мне приснился, пока не встретилась с его глазами снова.
— Пей, — приказал, подхватив меня под плечи и подсунув таблетку ко рту.
Блин. Ну не любила я лекарства, и болеть не любила. Обычно дети с удовольствием, а для меня это означало сидеть дома в одиночестве. Да я и не болела практически. А тут вот так внезапно.
Но мне пришлось послушно выпить таблетку, только бы наконец-то утолить жажду. Отправив таблетку в мой рот, Тим позаботился о воде. Осушив стакан почти полностью, я рухнула обратно на кровать. Теперь мне стало легче, но не из-за лекарств, конечно же. Они бы просто не успели подействовать. Это всё Тим… Он на меня так действовал.
— Ты же не уйдешь?
— Нет, конечно, — уверенно ответил он. Я подвинулась, Тим тут же прилег рядом. Теперь я могла расслабиться, как всегда с ним. Его присутствие рядом дарили такое желанное чувство безопасности и спокойствия. Сердце незаметно усилило свой стук, словно входя в ритм с биением его сердца.
— Малыш, как тебя так угораздило? Утром бодрячком была, я тебя видел.
— Почему не вышел? — подняла на него растерянный взгляд.
— Извини. Так получилось, — неопределенно ответил Тим. Но я знала, что когда он так отвечает, допытываться нет смысла.
Значит, он что-то скрывает от меня, и не скажет, пока сам того не пожелает.
Мы всегда пересекались утром. Я для этого специально раньше выходила, потому что мне было совсем близко в школу, а Тиму — дальше. Чтобы он не опаздывал, мне приходилось выходить раньше. Родителям говорила, что чтобы уроки повторить. Точнее, сказала бы, если бы кто-то из них поинтересовался. Ну а так… никто особо не спрашивал, если я соблюдала режим и не привлекала внимание. Ну а я старалась, чтобы папа вдруг не застукал меня с Тимом. Его мнение о моем лучшем друге нисколько не изменилось. Я не раз слышала его нелестные выражения в адрес “этих долбанных соседей”. Не знаю, чем ему не угодил Тим и его мать, но я даже и не пыталась выяснить. Мне было главное, чтобы Тим и дальше был рядом.
— Я скучала, — вздохнув, снова опустила голову и прижалась к нему поближе. — Наверное, я потому и заболела, что тебя сегодня не видела.
Тим, замерев на мгновение, почему-то рассмеялся. Не со зла, я знала, что это он ласково, но не поняла почему.
— Одуванчик, не выдумывай. Ты заболела, потому что осень. В это время все вирусы просыпаются.
— Вот черт.
— Что? — он даже приподнялся от удивления, чтобы заглянуть в мое лицо. Да, я крайне редко так резко выражалась.
— Ты ведь теперь тоже заболеешь, Тимош. Может, еще не поздно, и если ты уйдешь, то пронесет?
— Еще чего! Ты меня прогоняешь, что ли? — возмущенно спросил он. Его голос снова смешно каркнул, изменившись от низкого к высокому и наоборот. Но в этот раз мне не было смешно. Я не хотела, чтобы он меня превратно понял, поэтому поспешила его заверить:
— Нет, просто волнуюсь. Если ты тоже заболеешь, кто будет за тобой ухаживать?
— Я не заболею, малыш. Не волнуйся. А тебе надо поспать.
— Я не хочу спать. Лучше расскажи, как ты ко мне пробрался? — поинтересовалась я, оживившись. Это ведь какое событие — никого нет, и Тим у меня дома! Мы ведь можем… можем… Эх, ничего мы не можем, потому что у меня ни на что сил нет. Только болтать и остается.
— Взобрался по дереву и залез через балкон, — его рот изогнулся в кривой хитрой усмешке, мой открылся в удивлении.
Я застыла на миг, пытаясь понять, через какой это такой балкон он пробрался и по какому дереву. А потом…
— Это то дерево, которые ведет на балкон к закрытой комнате?! — я ошарашено уставилась на парня, не веря своим ушам. — Да ладно тебе! Быть такого не может. Там ведь заперто!
Он лишь пожал плечами, но ничего не ответил. Взломал? Ничего себе, оказывается! Тим умеет удивлять. Но важно было не это, а то, что теперь я могу туда попасть! Впереди ждало целое приключение, а я в постели валялась. Непорядок!
— Я хочу посмотреть, что там, — решительно заявила и тут же попыталась встать. Но то ли Тим был сильнее и удержал меня, хоть он и чуть ниже меня ростом и хлюпик такой с виду, то ли я совсем обессилела, но я тут же шлепнулась обратно на кровать.
— Ничего там особенного нет. Комната как комната. Потом посмотришь, — отсек он и уложил обратно в кровать.
Мне было жутко интересно, но моя слабость и настойчивость Тима оказались сильнее, чем мое любопытство.
— Ладно. Но ты потом обязательно мне покажешь!
— Конечно. А пока спи давай. Быстрее выздоровеешь. Кстати, малыш, я, как и обещал, велик нашел у кого одолжить. Покатаю тебя. Ты же хочешь, не передумала?
— С чего это я передумать должна была? Конечно хочу. Завтра после уроков постараюсь сбежать. Да, я думаю, получится. Сегодня не могла, на завтра много домашки задали, а завтра обязательно приду к тебе, и ты меня покатаешь.
— Покатаю. Ты только выздоравливай, — прижав меня к себе, Тим пресек мои последние отчаянные попытки куда-то идти. А мне хотелось. В голове вертелось столько идей — от катания на велике до изучения запертой комнаты...
Естественно, мне казалось, что если я очень сильно хочу, то я обязательно завтра и поправлюсь. Но увы, болезнь только начиналась, хоть для меня она и прошла слово в тумане. Из-за высокой температуры я помнила только то, как меня сторожила няня Вера — единственная в этом доме, кто забеспокоился о моем состоянии. Еще я врача помнила. А вот Тима не помнила, приходил он на самом деле каждую ночь, или это мне только снилось.
Последнее, что я услышала уже почти сквозь сон, прежде чем болезнь окунула меня в забытье, это очень странный вопрос:
— Одуванчик, а у тебя была сестра?
Но ответить я уже не смогла. Сон окончательно поглотил меня, увлекая за собой и странный вопрос Тима. Я забыла о нем, даже не успев удивиться.
Где Тим?
Это первое, что мне пришло на ум, едва я очнулась. Понять, сколько прошло времени было сложно. А взглянув на телефон, я в ужасе уставилась на дату. Я провалялась почти неделю в кровати, как так? Мне показалось, что прошло от силы пара дней. И Тим… Я точно помню, что он приходил, помню, как делал мне компресс, давал лекарства. Или не было всего этого? Как мне понять, что из моих воспоминаний реальность, а что всего лишь сон?
Нужно об этом спросить Тима! А для этого нужно сначала его найти. Но попытка подняться с постели с треском провалилась. Я только до туалета доковыляла — и на этом все мои приключения закончились. На прикроватной тумбочке стояла вода, которую я с удовольствием осушила и снова рухнула в постель.
Я провалялась в кровати еще три дня. Ко мне приходила только няня, приносила лекарства и еду, и сразу же уходила, стараясь не приближаться. Словно я какая-то прокаженная. Подумаешь, простуда… Тим вот не побоялся приходить. Если мне это не приснилось, конечно. Только теперь куда-то запропастился. И Лизка не приходила, ей родители запретили, пока у меня не будет справка, что я выздоровела.
После болезни я все еще чувствовала слабость, но самое неприятное — это одиночество, которое тяготило сильнее жара. Мне было скучно и одиноко. Говорить я могла с трудом, так что телефонные разговоры отменялись. Да и нет у Тима телефона, а Лиза, казалось, даже так боится со мной общаться. Словно я ее на расстоянии заразить могу. Когда мне наконец стало легче, я уже была настроена сама идти к соседу. Но нужно было дождаться вечера.
Открыв окно на проветривание, я тут же поежилась от холода. Пришлось набросить на плечи плед, чтобы впустить свежесть в комнату. Да и вдруг Тим придет, а я не услышу… Чтобы время к вечеру прошло быстрее, я решила почитать книгу. Да так увлеклась, что не сразу услышала шум снаружи. И только подойдя к окну, поняла, что это отец кого-то вычитывает на улице. Сначала мне именно так показалось, но через несколько мгновений до меня дошло, что не кого-то…
Я рванула в коридор, но не рассчитала силы. Почувствовав головокружение, притормозила и осторожно пошла дальше, придерживаясь за стену. Остановившись перед ступеньками, чтобы меня не заметили, выглянула, прислушиваясь к разговору. Но разговора не было, было слышно только рычание отца.
— Я тебя еще раз спрашиваю, что ты забыл у меня во дворе? Стащить что-то собрался? Куда охрана только смотрит! Уволю всех к чертям!
Тим что, напролом пошел ко мне? Или как так получилось, что он попался? Мне было жутко страшно, что отец после этого запретит ему приходить. Хотя… О чем это я?! Он ведь и не разрешал! Только вот Тим приходил, пока отец не знал. А теперь папа может усилить охрану, отдать приказ, чтобы не пропускали Тимошу, если вдруг увидят во дворе.
Прижав ладони ко рту, чтобы не всхлипнуть и не выдать себя, замерла на месте. Если я сейчас вмешаюсь, сделаю только хуже. Я знала, каким категоричным бывает отец. Лучше не злить его еще больше.
— Ты что, глухой? Еще раз спрашиваю, чего здесь шатаешься? Ты знаешь, что это частная территория? Или ты еще и тупой вдобавок? Хочешь по малолетке загреметь? Для таких тоже найдется место. Не думай, что тебе это сойдет с рук. Сколько тебе уже? Думаю, достаточно, чтобы поставили на учет за проникновение на чужую территорию.
Отец схватил телефон. Рядом появилась охрана, придерживая Тима с двух сторон. У меня сердце колотилось, как сумасшедшее, а мысли лихорадочно метались в попытке найти выход из сложившейся ситуации. Тим поднял взгляд. Но я не сразу поняла, что смотрит он прямо на меня. И только когда через пару секунд он повернул голову к отцу, волчонком на него глядя исподлобья, я поняла, что только что произошло. Поймав мой взгляд, Тим словно воспрянул. И смело что-то сказал моему папе, вздернув подбородок. Я не услышала, что именно. Но, как ни странно, после этого отец вдруг отшатнулся, словно от удара. И даже кивнул охране, чтобы отпустили Тима.
Что же Тимоша такого сказал? К страху за парня и за наше общение, добавилось еще и любопытство. И гордость, потому что мне бы никогда не хватило смелости вот так противостоять моему папе. Тем более если бы он был для меня совершенно посторонним человеком! Он ведь умеет одним только взглядом напугать так, что мурашки по коже.
Конечно, папа ненадолго уступил. В любом случае он должен был оставить последнее слово за собой. Подойдя к Тиму, он слегка наклонил голову и прорычал угрозу. Тихо, но настолько четко, что даже мне было слышно.
— В этот раз ты, считай, отмазался, щенок. Но если я еще раз увижу тебя здесь, или если тебе хватит тупости приблизиться к моей дочери, я с тебя шкуру спущу, наплевав на последствия. Ты понял? Проваливай, пока я добр.
Я видела, понимала, насколько напряжен отец, хоть он и пытался выглядеть в этой ситуации победителем. А едва Тим повернул на выход, я поняла, что мне тоже пора убираться отсюда! Немедленно!
— Сучонок! Он еще мне угрожать будет! — последнее, что я услышала, прежде чем сломя голову погнала в свою комнату.
А оказавшись внутри, защелкнула дверь на замок и прижалась к полотну, еще и собой придерживая. Мне было страшно, что отец сейчас пойдет ко мне. Да я была уверена, что он пойдет ко мне! Но хуже всего было не это. Я вдруг поняла, что Тим больше не придет. Он не сможет после запрета папы. Да и захочет ли после такого? На смену страху пришла злость. Она подобно пламени в секунды разожглась внутри меня, поглотив все остальные чувства. Какое право отец имеет решать, с кем мне общаться, а с кем нет? Обхватив ладонями лицо, я рухнула на кровать, захлебываясь внезапно накатившими злыми слезами.
Я обязательно найду способ снова увидеться с Тимом и объясниться. Надеюсь, он услышит меня и придумает, как нам продолжать видеться. Он ведь умный, он всегда из любой ситуации находит выход. И в этот раз тоже обязательно сможет.
А если нет — я сбегу из дома!
Ручка двери опустилась вниз. После этого прозвучал настойчивый стук и раздраженный голос отца:
Меня здесь просто нет. Исчезла, растворилась, умерла — меня не существует. Протест внутри нарастал, а отец продолжать настойчиво стучать и требовать, чтобы я его впустила. Мне хотелось спрятаться, не слышать его слов. Схватив телефон, я включила музыку погромче. Воткнула наушники и крепче вдавила их в уши, будто это могло оградить меня от реальности. Представила, что всё это лишь сон, обман моего сознания. Тим не приходил, отец не видел его и не прогонял. Потому что если иначе… если иначе — мы больше не сможем общаться, как раньше.
Для меня это было подобно концу света…
Внезапно дверь с грохотом, который я услышала даже в наушниках, открылась, заставив меня уронить телефон из рук.
— Альбина, — в голосе отца, а это именно он стоял на пороге, была слышна угроза, плавно перешедшая на последних звуках в удивление. — Ты зачем заперла дверь?
Он оценил обстановку, окинув внимательным взглядом помещение. Задержался на наушниках, один из которых выпал, а второй еще держался в ухе. Только, кажется, я провод оборвала. Просила ведь подарить мне беспроводные, так не же, снова заказали эти допотопные. А теперь вот вообще без них осталась.
— Я девочка, папа, и мне уже десять лет. Я могу запирать дверь, и иногда мне необходимо побыть одной.
— Что за ерунда? Кто тебя этому научил? Я твой отец. Пять тебе или десять — этот факт не меняется. Поняла? Никаких закрытых комнат в моем доме. Тем более если ты напялила наушники и нихрена не слышишь, что вокруг происходит.
Отложив наушники, я наклонилась и подняла соскользнувший на пол телефон. Положила его на кровать, аккуратно сложив рядом порванные наушники. Подняла взгляд, сложив руки на коленях, и спросила, уверенно глядя в глаза своему главному страху:
— И ту комнату тоже запирать не будешь? И свою, я так полагаю? — спросила бесчувственным голосом, запоздало удивившись собственной смелости. Я всегда боялась отца. Иногда больше, иногда меньше, но боялась. Мне всегда казалось, что он другой, не тот, за кого его принимают. Я это чувствовала. Словно он притворялся, и все его отцовство тоже мне казалось притворством…
— Дерзишь? — сузив глаза, спросил он. Хмыкнул, криво усмехнувшись, блеснув недобрым взглядом в мою сторону. Зря я это, конечно, но поздно. А впрочем, что мне терять? Если мне запретили общаться с единственным другом, кроме Лизы, боятся мне уже нечего.
— Значит, так, — в его голосе появились рычащие нотки. Отец неспешно двинулся внутрь, источая угрозу каждым своим движением. Вопреки ровному тону, я бы даже сказала мягкому, я понимала, что он на пределе, — если ты решила, что имеешь право общаться со мной в таком тоне в моем доме, то я тебя верну на землю, дорогая доченька! Ты живешь за мой счет, ты еще ребенок, и твоя жизнь полностью зависит от меня. Так что ты поосторожнее с выражениями. То, что я тебя люблю, не значит, что я позволю неуважительно со мной общаться. И, кстати, по поводу неуважения. Я разве разрешал тебе якшаться с соседским мальчишкой?
— Ты о чем? — спросила, изобразив искреннее удивление. Вспомнив наши с Тимом шпионские игры, решила дерзнуть.
И да, я могла собой гордиться. На лице отца отчетливо прочиталось смятение. Он поверил, прежде чем снова вспыхнул злостью.
— Ты прекрасно поняла, о чем я, — прорычал он сквозь зубы, подойдя еще ближе. Теперь всё внимание отца было сосредоточено на мне, и я должна сыграть на отлично!
— Оу, если ты о том мальчишке, — акцентировала я внимание, показательно скривившись, словно что-то противное увидела, и кивнула в сторону соседского дома, — то я с ним не общаюсь. А что случилось?
— Не ври мне! Зачем он тогда приходил? — папа сделал паузу, но тут же продолжил, только уже другим тоном, вкрадчивым и испытывающим. — Или ты правда не в курсе? Тогда я могу вызвать полицию? Он ведь проник к нам в дом, Альбина. А за это отправляют в тюрьму.
Я была малявкой, но не полной дурой, и теперь, успокоившись, понимала, что Тима в тюрьму не отправят. Не за что! Так что продолжила играть свою роль.
— Как хочешь, папочка, — пожала плечами. — Но мне кажется, он за мячом пришел. Видела, как тот залетел к нам во двор.
Мяч действительно был. На заднем дворе. Мы там иногда играли, когда никого не было. Плохо будет, если папа решит туда пойти. Может заметить, что мы там устроили полигон для наших развлечений. Конечно, для прикрытия была Лизка, но и лишнее внимание к себе привлекать не очень хотелось. Это наш шанс. Мой шанс. Если я буду достаточно убедительной, отец поверит и мы сможем возобновить наши встречи.
Отец несколько секунд буравил меня внимательным взглядом, словно пытаясь докопаться до правды, а затем неожиданно сдулся, расслабленно опустив плечи. Только тогда я поняла, насколько он был напряжен. И теперь его отпустило, значит, он мне поверил!
— Ладно. Как там твоя учеба?
— Я болела, вообще-то, — взглянула на него, в удивлении распахнув глаза.
— А, точно. Я в командировке был, забыл. Ладно, давай, занимайся, — папа повернул к выходу. Мне показалось, что он вдруг решил сбежать. Понять бы еще — почему. На пороге он все же притормозил и добавил строгим тоном: — И дверь не запирать! Мало ли что случится, а к тебе не достучаться.
— Да не запру уже, — вздохнув, я скользнула взглядом по сломанному замку, прощаясь с последней каплей свободы.
Придется быть осторожнее. Но главное, что я выкрутилась. Осталось найти способ увидеться и поговорить с Тимом.
Я почти засыпала, когда услышала шорох со стороны двери. Сердце подпрыгнуло от неожиданности, но тут же замерло, когда в силуэте в проеме я узнала Тима. Тихо пробравшись ко мне в комнату, он прикрыл за собой дверь.
— Тим? — прошептала я и бросилась ему навстречу. — Ты пришел!
— Тише, малыш! — шепнул он в ответ, поймав меня в объятия. — Вряд ли тебе можно вот так носиться. Ты ведь только на поправку пошла.
— Я вспомнила! Ты обещал меня на велике покатать!
— Если обещал — покатаю. Садись давай, — подтолкнул меня обратно к кровати.
— Какой ужас, — произнесла я, вспомнив разговор отца и все те неприятные слова, которые он Тиму наговорил. — Я думала, ты уже не придешь. Строила план, как к тебе незаметно пробраться.
— Что за глупости. Жара нет? — Тим прижал ладонь к моему лбу. — Ложись, малыш. Тебе надо набираться сил. Я просто пришел тебя проведать. Соскучился жутко.
— И я, — ответила, глупо улыбнувшись. Под его натиском послушно улеглась на кровать, но потащила Тима за собой. — Я правда боялась, что ты не захочешь меня больше видеть.
— Глупости не придумывай. С чего бы это я не хотел тебя видеть?
— Так отец ведь. Я слышала, что он тебе сказал. Мне бы было неприятно…
Я с тревогой всматривалась в лицо Тима в полумраке, но не заметила ничего, кроме спокойствия и решимости.
— Ну так это отец, а не ты. Ты ведь не можешь его заставить стать… другим. Главное, что ты не такая, малыш.
Мне вдруг так хорошо, спокойно стало. Тим притянул меня к себе. Устроившись удобно на его плече, я снова задумалась, как мне с ним повезло. Вернулся, не послушал угрозы. Ой! Но ведь у нас даже дверь не заперта! А вдруг отец захочет заглянуть?
— Ты чего напряглась?
Тим тут же заметил мое изменившееся состояние.
— А если отец войдет? Он мне замок сломал. Теперь я не могу закрыть дверь. Боюсь, что он может тебе что-то сделать.
— Он тебя обидел? — вдруг поинтересовался Тим.
Я не сразу поняла, о чем он. Но когда до меня дошло, поспешила объясниться.
— Нет, он… я просто его боюсь. Он никогда и пальцем меня не тронул, если ты об этом, но ему и не надо. Хотя мне иногда кажется, что он бы мог, знаешь, ударить или… Или что-то еще такое страшное сделать. Вот поэтому я и боюсь за тебя. Нам надо быть осторожнее.
— Все в порядке. Главное не шуметь.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
— А как ты сюда попал?
— Через комнату напротив. Ты забыла? Я все это время так приходил. Ночью. А днем через дверь, ведущую во внутренний двор.
— Значит, мне это не приснилось? А как же так… И никто тебя не видел?
— Почему же. Видели. Прислуга ваша видела. Охранники тоже, но они мне сказали только, чтобы не вздумал ничего стащить. Мол, если что, скажут, что ничего не знают, и выкручиваться я буду сам. Впрочем, так и получилось.
— Но как же так? Ты с ними договорился? Как они тебя пропускали?
— Они заразиться от тебя боялись, малыш, вот и молчали. Только выдавали мне еду и лекарства для тебя. А потом пару дней твой батя был дома, и я решил не привлекать внимание, вот и не приходил. Тем более, мне сказали, что ты на поправку пошла. А сегодня он вроде как уехал, но, как оказалось, не совсем. Поспешил я, а он вернулся, наверное, что-то забыв. В общем, предупредить меня не успели, но хорошо, что я хоть за дверь успел выскочить, будто я только собрался позвонить.
Тим умный. У него всегда получалось изловчиться и выкрутиться из любой ситуации. А я так не умела.
— Кстати, я притворилась, что не общаюсь с тобой, — призналась ему. — Скала папе, что видела, как к нам во двор мяч залетел. Якобы ты мог за ним приходить. Прости, ничего лучше не смогла придумать. Это ты умный, ты бы лучше выкрутился.
— Ты молодец, Альби. Хорошая отговорка. Не волнуйся. Я думаю, он быстро об этом забудет. Но лучше нам не попадаться.
Не забудет. И я не забуду, к сожалению, что папа даже не заметил, что его единственная дочь больна. Где мама — вообще непонятно. Ее я, кажется, не видела эти дни.
— А как ты его уговорил отпустить тебя? — спросила у Тима, вспомнив, как папа вдруг пошел на попятную. — Что ты ему сказал?
— Сказал, что украду тебя, — шепнул Тим, улыбнувшись.
Ответ меня немного смутил. Но я отреагировала смехом, решив, что он шутит.
— Ти-им, — протянула, смеясь, и легонько толкнула его в плечо. Правда, когда Тим после этого едва не свалился на пол, притянула его обратно. Еще ближе, боясь почему-то. Не того, что он может упасть, а что он куда-то денется. Я ведь не смогу без него. Всем на меня плевать, даже родителям. Даже прислуге, которой за это платят деньги!
И только Тим всегда рядом.
А, ну и еще Лизка. Но она… Не то.
— Спасибо тебе, Тимош, — шепнула, устраиваясь поудобнее.
А через несколько секунд уже спала крепким сном, впервые чувствуя странное, острое желание, чтобы всегда было вот так — мы вместе. Только чтобы он называл себя не моим братом, а чтобы когда-нибудь стал моим парнем, а потом — мужем.
Это были такие наивные детские мечты, но именно они стали первыми посеянными на благодатную почву семенами. Я чувствовала себя совершенно ненужной, и только Тим заботился обо мне. Всегда, невзирая на любые препятствия. Разве я могла не влюбиться?
Спустя три года
Солнце клонилось к горизонту, заливая теплым светом улицы, когда Тим вез меня на своем старом велосипеде по узкой проселочной дороге. Я крепко обнимала его за талию, стараясь не отпустить, когда велосипед вдруг подпрыгивал на ухабах. Каждая кочка заставляла меня крепче сжимать руки вокруг него, а смех вырывался сам собой, легкий и беззаботный, как в те дни, когда все казалось простым и понятным.
— Тим, ты уверен, что знаешь, куда едешь? — окликнула я его сквозь смех, когда велосипед снова качнуло в сторону.
— Абсолютно! — рассмеялся он в ответ, оборачиваясь, чтобы взглянуть на меня. — Прямая дорога — для слабаков. А мы сегодня рискуем!
Крутой поворот, и ветер свистит в ушах, шуршит в листьях по бокам дороги. С этой скоростью, этим смехом и ощущением свободы мне на мгновение показалось, что мир вокруг исчезает, оставляя только нас вдвоем. Я чувствовала, как с каждым поворотом и каждой ухабиной уходит куда-то вся тревога, а на смену приходило чувство, будто я лечу.
Когда Тим наконец затормозил, я, задыхаясь, отпустила его, поправляя растрепанные волосы, и встретила его довольный, чуть ироничный взгляд.
— Ну что, впечатлилась, Одуванчик? — усмехнулся он, глядя на мои выбившиеся пряди.
Только ему было позволено так меня называть. И мне это нравилось.
— Ага, — кивнула я, переводя дыхание и стараясь скрыть, что все еще слегка дрожу от пережитого восторга, смешанного с толикой естественного страха. — Это было потрясающе!
Я чувствовала себя так легко и свободно. Рядом с ним я забывала обо всем, а на душе становилось светло и спокойно. Мы еще долго болтали, прогуливаясь обратно, только уже пешком. На безопасном расстоянии от наших домов остановились, прячась в любимом, заросшем деревьями и кустами парке. Хотелось подольше быть вот так вот рядом. Я ловила каждое мгновение с ним. Когда солнце начало клониться к горизонту, я с грустью поняла, что пора возвращаться домой. С улыбкой помахав Тиму на прощание, я побрела к дому, не подозревая, что этот вечер завершится совсем иначе.
Как только я вошла внутрь, почувствовала напряжение. Дом был необычно тих. Но это длилось лишь секунды, словно перед бурей. Зайдя в гостиную, я сразу заметила, как стоят мои родители — на расстоянии, не обращая на меня внимания, поглощенные друг другом. И ссорой, как я поняла спустя мгновение. В их голосах слышалась несдерживаемая ярость, слова били остро, как осколки стекла, и с каждой фразой мне становилось все страшнее.
— Я устала жить так, как будто мне все это нравится, и постоянно притворяться! — голос матери дрожал от эмоций, казалось, она вот-вот сорвется на истеричный крик.
— А как ты хочешь жить? Ты только о себе и думаешь! А в последнее время — так и подавно! — оскалился в ответ отец, отбрасывая какой-то предмет на стол. — Хватит вечно во всем меня упрекать! Я дам согласие, но не сейчас, когда у меня такой важный контракт. Потерпишь пару месяцев!
Я застыла на месте, чувствуя себя беспомощной и не зная, что делать. Они не прекращали, словно не замечали меня, и казалось, что они оба на пределе. Слово за словом, обвинение за обвинением… И вдруг до меня дошло: они говорят о разводе. О том, что это «нужно было сделать давно» и что «так будет лучше для всех»…
Для кого «всех»?
Мой мир рухнул в один миг. Еще утром я смеялась, мечтала о том, что смогу с ними обоими поговорить, и, может, когда-нибудь они будут меня понимать, но сейчас я чувствовала только страх. Страх, что то, что я знала как свой дом, разлетится в клочья. Я не могла больше слушать, мне было невыносимо больно. Я бросилась к себе в комнату, захлопнув за собой дверь, и почувствовала, как слезы сами собой хлынули из глаз.
В голове была только одна мысль — выбраться отсюда. Мне вдруг стало тесно в четырех стенах. Я не могла оставаться здесь, среди лжи, среди этого ужасающего ощущения, что я больше никому не нужна. На ватных ногах я подошла к окну, стараясь приглушить рыдания. Выглянув, убедилась, что охрана сидит в своей будке, не высовываясь. Потом, точно в полусне, я вышла из комнаты и тихонько двинулась к выходу.
Я должна была пропасть к Тиму. Только он сможет помочь мне пережить это.
Я бежала по тропинке, которая вела к дому Тима, чувствуя, как холодный воздух обжигает легкие. Сердце колотилось, не только от бега — внутри было так много боли и страха, что мне хотелось кричать. Слова родителей отозвались во мне глубокой раной, и я не знала, куда себя деть, как заглушить этот новый, но такой пугающий звук: “развод”. Они уходят друг от друга. Бросают меня.
Тим — только к нему я могла сейчас прийти.
Я остановилась перед его домом, стараясь унять дыхание. Кругом было тихо, и только слабый свет горел в комнате за занавешенным окном. Когда я подошла к двери, то на миг застыла, не решаясь постучать. Но я не могла уйти, не сказав ему. Я нуждалась в поддержке, в том, кто поймет мою боль, или хотя бы утешит и скажет, что всё будет хорошо.
Медленно толкнув дверь, я вошла в полутемное помещение. В доме стоял удушливый запах табака и какой-то резкой, сладковатой горечи, которую я не сразу узнала. Гул телевизора доносился из комнаты напротив, и я осторожно заглянула туда.
На диване, уставившись в экран, сидела женщина. Волосы ее были растрепаны, замасленный халат небрежно прикрывал острые плечи, а рядом стояла наполовину пустая бутылка. Она даже не обернулась на мой шаг. Я застыла в дверях, не сразу понимая, что это мать Тима и что здесь происходит. Громкий смешок с ее стороны вывел меня из оцепенения. Мой взгляд испуганно метнулся по комнате: разбросанные вещи, опрокинутая банка с какой-то едкой жидкостью, куча пустых банок, бутылок и окурков в блюдцах на столе. Это всё было так странно и страшно… Неужели Тим живет вот так?
— Эй! — услышала я приглушенный голос за своей спиной и вздрогнула. Оглянулась и увидела Тима. Он стоял на пороге и внимательно смотрел на меня. — Ты что здесь делаешь?
— Тим… — прошептала я, шагнув к нему ближе. Мне вдруг стало страшно. Он казался таким холодным и далеким в этот момент. Но ведь он мне был нужен как воздух. Особенно сейчас. А еще откуда-то вынырнуло чувство вины. Я понимала, что мне нельзя было вот так врываться к нему. Но уже поздно. Я здесь, и отступать у меня просто не было сил. Потребность в парне напротив была слишком острой, чтобы противостоять ей.
— Прости. Я не знала, куда еще пойти, — добавила, виновато пряча взгляд. Скрестив пальцы за спиной, отчаянно ждала его реакции. Если он меня оттолкнет, я понимала, что это будет крах всему. Всему моему маленькому миру…
Тим долго молчал. Мне казалось, что слишком долго. Когда он наконец вздохнул и шагнул ко мне, взяв за руку, я готова была разреветься еще громче. Боль и отчаяние смешались с чувством облегчения, а тепло его руки буквально обжигало.
— Пойдем, — тихо сказал он и увел меня прочь, поднимаясь по лестнице к себе в комнату. Я следовала за ним, не отпуская его руки, цепляясь за нее, как за единственную опору в этом хаосе. В его комнате было чуть чище, но всё равно чувствовался беспорядок. Лежащие на полу тетради, книги на столе, какие-то мятые рубашки на кровати… Он стянул их с кровати, освобождая мне место.
— Садись, — пробормотал парень, глядя в пол. — Рассказывай, что случилось.
Но я не могла ответить. Всё, что я смогла, — это схватить его за руку, потянуть к себе и уткнуться лицом в его плечо, выпуская наружу слёзы. Он, казалось, не ожидал этого, но всё равно обнял меня. Его руки были теплыми, такими надежными, что в его объятиях я почувствовала себя немного спокойнее. Сквозь слёзы я начала говорить:
— Они… они разводятся, Тимош. Мама и папа. Я не знаю, что мне делать… Я больше никому не нужна. Они даже не заметили меня, когда ругались. И никто не пошел за мной, когда я побежала в свою комнату. Им плевать на меня, Тим. Я им не особо была нужна раньше, а теперь и подавно.
Он слушал молча, поглаживая меня по спине. Потом, когда я уже начала успокаиваться, Тим вдруг тихо сказал:
— Я знаю, что это за чувство — быть никому не нужным. Мерзкое. Но даже с ним привыкаешь жить, малыш.
Я замерла, всматриваясь в его лицо. В этом взгляде было что-то, чего я раньше не замечала, и от этого мне становилось страшно. Он с горечью оглянулся на дверь, откуда слегка доносился шум телевизора. Но в тот момент намного отчетливей был слышен голос его матери. Кажется, она ругалась, и я непроизвольно поежилась.
— Я не хотел, чтобы ты видела… вот это, — он обвел взглядом комнату, тяжело вздохнув. — Ты теперь тоже будешь считать, что я… грязный, да? — на его губах появилась кривая усмешка, а в глазах полыхнул злой блеск. Словно он и правда думал, что я стану считать его таким, или даже хотел этого!
Что за глупости? Мне было странно это видеть, мне было неприятно и даже немного страшно, но это же мой Тим! Он останется таким, что бы ни происходило.
— Тим, нет, — быстро ответила я, рывком подавшись к нему и сжав его плечи, чтобы прильнуть к парню всем телом на мгновение. После отстранилась, но только для того, чтобы посмотреть в его чудесные даже сейчас, когда он зол, глаза. — Я вовсе так не думаю. Ты у меня самый лучший. И никогда, никогда и ничто не заставит меня думать иначе.
Он замолчал, глядя на меня серьёзно и внимательно. Теперь в его взгляде плескалась боль, скрытая под маской равнодушия.
— Клянешься? — спросил он, наконец. — Клянешься, что не уйдёшь, не отвернешься после увиденного?
— Клянусь, — пылко прошептала я, взяв его за руку и чувствуя, как этот жест сближает нас еще сильнее. Мы были похожи, пусть и в разных домах, в разных условиях, но оба никому не нужные.
Напряженная тишина окутала комнату. Словно что-то важное прямо сейчас должно было произойти. И я ждала. Ждала его реакции. Ждала, когда увижу понимание и веру в его глазах. Казалось, Тим сомневался в моей искренности, а мне так хотелось, чтобы он верил мне. Я ведь правду сказала.
— Ты не одна, Альби, — наконец произнёс он тихо, но так уверенно, что напряжение внутри мгновенно отступило. Казалось, все проблемы остались за дверью. Даже развод моих родителей и пьяная мать Тима не могли нарушить проблеск счастья от того, что я услышала в этот миг. — У тебя есть я. Я всегда буду рядом, малыш.
Его слова проникли глубоко, согревая там, где внутри всё казалось холодным и пустым. Я подняла глаза и ощутила, как улыбка медленно, робко проявляется на моих губах.
— Я тоже, Тимош, что бы там ни было. Я всегда буду рядом. Ты очень нужен мне, — проговорила я, чувствуя, как слова сплетаются с дрожью в голосе.
Он смотрел на меня, и в его взгляде отражалось всё, что трудно выразить словами. Тогда я поняла, насколько мы с ним похожи. Больше, чем могло показаться на первый взгляд. И даже Лиза, хоть она и девочка, не понимала меня настолько, насколько понимал Тим.
— Значит отныне, мы всегда будем нужны друг другу, — бодро подытожила я, глотая непрекращающиеся слёзы.
— Обязательно, одуванчик. И только попробуй передумать, — он улыбнулся своей фирменной наглой ухмылкой и притянул меня к себе.
В этом сумасшествии, когда мир вокруг рушился, я вдруг почувствовала себя счастливой. Мне не нужно было больше ничего — лишь этот момент, в котором я чувствовала себя не одинокой, наконец-то нужной кому-то, и, что самое важное, нужной именно Тиму.
Прошло несколько дней, и атмосфера в доме накалилась до предела. Отец и мать словно перестали существовать друг для друга, обращаясь лишь в крайнем случае и то отстраненным, натянутыми фразами. Я старалась вести себя тише воды, ниже травы, боясь, что достанется и мне. И надеясь, что напряжение постепенно исчезнет, угаснет, а родители перестанут обижаться друг на друга. Они ведь не в первый раз ссорятся. Пускай не настолько сильные, но у них и раньше были разногласия.
В тот вечер я, как и всегда, старалась быть незаметной. Мне казалось, даже прислуга стала быстрее работать и раньше уходить, лишь бы меньше сталкиваться с моими родителями. Идя к себе, я услышала какие-то звуки из комнаты напротив, но там ведь не должно никого быть! Даже прислуга в той комнате убиралась очень редко, за закрытой дверью и под жестким контролем матери. Иногда через эту комнату ко мне пробирался Тим, сделав отмычку. Но это был явно не он. Заглянув сквозь узкую щель в двери, я заметила мать, сидящую на полу, и тут же поняла, что это за звуки — мама тихо плакала. Раньше я ее не видела здесь вот так…
Эта комната всегда была для меня загадкой, пока однажды Тим не показал мне, что там находится. Мне было запрещено туда заходить, да и дверь всегда была заперта. Но оказавшись внутри, я испытала странное разочарование. Оказалось, это просто детская комната, оформленная в розовых тонах. Мне очень хотелось выяснить, зачем она нужна, но спросить было не у кого, ведь я бы выдала и себя, и Тима. И вот я застала маму здесь. Она сидела на полу, склонившись над небольшой коробкой, и тихо плакала. Я сама не поняла, как ноги понесли меня вперед. Любопытство было сильнее меня. Передо мной словно приоткрылся занавес самой большой тайны в моей жизни, и это, как мне казалось, был единственный шанс узнать хоть что-то большее.
Подойдя ближе, я увидела, что на полу перед мамой разложены детские игрушки, а в руках она держит фотографии. На верхней была изображена маленькая улыбчивая девочка. На вид ей было около год-полтора на этом снимке. Мне в какой-то момент даже показалось, что это моя фотография, но я отмахнулась от этой мысли. Девочка на снимке была светловолосой, а у меня волосы всегда были белыми, и даже сейчас. А я ведь втайне надеялась, что с возрастом они обретут более естественный оттенок.
— Кто это? — тихо спросила я.
Мать, вздрогнув, обернулась и в её глазах вспыхнуло что-то тёмное, как ночь, пронзившее меня насквозь. Я впервые увидела её такой, потерянной и обнажённой перед окружающими. Секундой позже на лице матери отразился испуг. Она прижала фотографии к груди, как что-то очень ценное, то, что нужно спрятать от чужих глаз. А еще мгновение спустя лицо матери исказилось от гнева. И я тут же пожалела о своем опрометчивом поступке. Зачем было заходить сюда? Но я точно не ждала, что мама грубо произнесёт в ответ:
— Кто тебе разрешил сюда войти? Убирайся немедленно и чтобы ноги твоей не было в этой комнате!
Она поднялась на ноги, резко откинув снимки в коробку. Мне вдруг стало страшно. Ее руки были сжаты в кулаки, глаза пылали гневом. Мне казалось, она меня сейчас ударит. Но ноги не слушались. Я не могла сдвинуться с места,
— Прочь отсюда! — выкрикнула она, вскинув руку и указав мне на выход.
Моргнув ошарашено, я отступила на шаг под ее давлением. Слёзы непонимания подступили к глазам — за что она так со мной? В ее глазах было столько ненависти, словно я злейший враг в ее жизни, а не дочь родная.
— Мама, — шепнула я омертвевшими губами.
И вдруг гнев в глазах матери исчез, сменившись ледяным равнодушием.
— Нет. Не мама, — произнесла она, глядя мне в глаза. Медленно качнув головой, вдруг рассмеялась, запрокинув ее вверх.
Мне стало по-настоящему страшно. Не чувствуя ног, я рванула прочь и спряталась в своей комнате, подперев ее стулом. Слёзы душили меня, но я боялась, что любой изданный звук может привлечь ее внимание, вновь разбудить этот страшный гнев. Схватив подушку, уткнулась в нее лицом, чтобы приглушить собственные всхлипы. Я чувствовала себя никому не нужной, брошенной сиротой, потерянной среди этих холодных стен, где не было места для любви.
После ночи, наполненной горькими слезами и унылыми мыслями, я чувствовала полное опустошение. Меня заставил подняться с кровати стук в дверь — это прислуга звала на завтрак. В школу меня никто давно не сопровождал, охрана тоже больше не следила. Кухарку волновало лишь то, пойду я есть или нет, ведь ей потом предстояло убираться. Собственно, всем было на меня наплевать. И похоже, теперь это взаимно.
Вытащив из дальней полки альбом, я села на кровать листать его. Казалось, эти воспоминания должны приносить умиление и улыбку, но я почувствовала только еще большую пустоту. Вчера слова матери накрыли меня холодной волной, обрушились, оставляя чувство пустоты и ненужности. Казалось, я буквально умираю, потому что мама отказалась от меня. Я виновата в том, что они расходятся? Мама меня не хотела? Или она не любила папу, а была с ним только из-за меня? Все эти вопросы один за другим вспыхивали в голове, но не находили ответа. А потом мне вдруг стало понятно то, чего я не хотела раньше замечать. И в чем убедилась, рассматривая снимки. Ни на одном из них в глазах мамы не читалась любовь. Да она даже не смотрела на меня. А там, где я совсем крошечная, на руках меня всегда держал папа. Я думала, что это потому, что маме тяжело было таскать меня на руках, но нет. Она просто не хотела.
В носу защипало, а на глаза снова проступили слёзы. Но я сдержала их, не позволяя выйти наружу. С острой боль превратилась в такую же невыносимую, но тупую, ноющую, как болит едва затянувшаяся рана.
Отложив альбом, я побрела в “запретную” комнату, ни на что не рассчитывая. Но дверь оказалась открытой. Убедившись, что в доме никого нет, а прислуга занята болтовней с охранниками, я вернулась в комнату, так ретиво охраняемую мамой. Найти коробку, над которой вчера рыдала мама, было несложно. Сложно было заставить себя взглянуть туда, посмотреть спрятанные в нее вещи. Но я должна была знать правду, а ответы, я была уверена, лежали передо мной.
Я не ошиблась. Но как же было больно. Найдя на дне коробки не только снимки и игрушки, но и свидетельства о рождении и смерти, я испытала леденящий кровь ужас. Не уверена, что получилось сложить всё аккуратно, настолько сильно дрожали мои пальцы. Спрятав коробку обратно, я переоделась и рванула из дома, прихватив рюкзак. На небрежный вопрос охраны “Куда?”, ответила, что в школу и в сопровождении не нуждаюсь. На самом деле мне просто нужно было побыть одной.
Добравшись до излюбленного парка, где мы часто гуляли и прятались втроем, а в последнее время все чаще вдвоем с Тимом, я шла наугад, стараясь не думать о том, что увидела. Найдя укромное место, села на отдаленную, скрытую густыми ветками скамью. Меня практически не было видно, зато я могла наблюдать за большей частью парка. Не скажу, что увиденное радовало, хотя ничего такого не было в мамочках, гуляющих с детьми. Мне было больно смотреть и осознавать, что у меня никогда этого не было. Ни теплых улыбок, ни ласковых объятий, ни нежных слов. Ничего из того, в чем нуждается каждый ребенок. Почему? За что меня лишили этого всего?
Оказывается, у меня была сестра, а мама горевала об утрате. Но разве я в этом виновата? И ведь я здесь, жива, но не получила даже крох той любви, которая досталась другой. Разве мертвые нуждаются в любви? Им нужна память, а любовь стоит растрачивать на живых, на тех, кто с нами. Разве взрослые этого не понимают? Или они настолько глупы в своем стремлении удержаться за прошлое, что не видят настоящего? Мать променяла живую дочь на мертвую… Или я неправильно поняла ее слова. Что если она сказала те злые слова буквально? Тогда получается, меня удочерили, что ли?
Сирота я или нет на самом деле, но чувствую себя именно такой. Разве что не нуждаюсь в материальном, а любви таким, как я, не положено.
“Не мама…” Я бы никогда не смогла сказать такое ребенку, считающему меня родной! Даже если это правда. Почему она так жестока ко мне?
— Малыш? Ты почему здесь одна?
Глава 17
Я вздрогнула, услышав голос Тима, и, обернувшись, увидела, как он приближается ко мне. Он как раз возвращался со школы и застал меня в состоянии, в котором я не хотела никому показываться. На миг мне стало неловко, но я просто опустила голову, глядя в сторону, надеясь, что он не заметит моих нескончаемых слез.
— Малыш, — снова тихо окликнул он. Я не могла выдавить из себя ни звука, потому что понимала, стоит произнести хотя бы слово, и начну рыдать безостановочно.
Но вместо слов, Тим просто подошел ближе и обнял меня. Как у него получалось так ловко определять мое состояние, для меня оставалось загадкой. Но я была рада оказаться в его надежных объятиях. Прижавшись к парню, я судорожно вздохнула. Как ни странно, плакать мне перехотелось.
— Ты же знаешь, что можешь всё мне рассказать, да?
Его слова были простыми, но в них чувствовалась такая искренняя поддержка и готовность понять, что мне на мгновение стало легче. Я кивнула, хотя и не знала, с чего начать. Тим, кажется, понял это и не стал задавать лишних вопросов. Выбравшись из его объятий, позволила взять себя за руку и повести по аллейке, ощущая молчаливую поддержку и заботу по-настоящему близкого мне человека.
— Ой, что это вы здесь делаете? — голос Лизы прозвучал неожиданно. Вскинув голову, я увидела, как она заинтересованно рассматривает нас, а затем скользит взглядом к нашим рукам…
Я попыталась освободить руку, но Тим почему-то сжал мою ладонь сильнее. Взглянув на него мельком, я увидела, что он прямиком смотрит на Лизу. А еще мне показалось, что она немного напряжена. Впрочем, как и Тим. Какая кошка между ними пробежала? Но сейчас спрашивать об этом было неуместно.
— Просто… гуляем, — ответила за двоих, пожав плечами.
Лиза подошла ко мне с другой стороны, и мы не спеша двинулись дальше.
— Я поняла, что гуляете. Что с тобой происходит? Школу начала прогуливать. Ты, случайно, не влюбилась? — Лиза рассмеялась, но ее смех прозвучал неестественно натянуто.
— Родители снова поругались, — ответила я, будучи совсем не готовой выливать сейчас душу. Стоило подумать о том, что случилось, как снова душили слёзы. А мне ведь казалось, что я уже выплакала все за ночь, утро и этот бесконечно долгий день.
— Ой, да не парься ты. Взрослые постоянно ругаются. Ругаются, мирятся — увлечения у них такие, чтобы не скучно было.
Если бы… Но я предпочла оставить свои мысли при себе. Слишком всё сложно, чтобы можно было вот так просто объяснить. Я сама не понимала, что происходит.
Так мы шли не спеша. Лиза болтала о пустяках и о том, что произошло в школе за день. Мне оставалось только кивать и вовремя улыбаться, иногда вставляя ничего не значащие комментарии. Тим, в итоге, тоже подключился к разговору, но руку мою так и продолжал крепко держать. Но я уже и не пыталась освободиться. Казалось, это прикосновение согревает не только ладонь, но и душу.
Так мы и дошли почти до самого дома, когда Тим, словно опомнившись, отпустил меня. Лиза пошла к себе, махнув на прощанье, а мы с Тимом, пройдя еще несколько десятков метров, остановились возле его двора. Мне вдруг стало не по себе от того, как пристально он на меня смотрел. Я неловко опустила взгляд и перехватила крепче шлейки рюкзака. Не понимала, мне хочется побыстрее сбежать, или снова прижаться к нему, чтобы почувствовать успокаивающие объятия друга.
— Я пойду, ладно?
— Иди.
Мне казалось, что Тим хочет еще что-то сказать, но он повернулся и пошел к себе во двор, а я побрела к себе. Остаток дня я пыталась заняться уроками, но у меня всё валилось из рук. Вчерашняя сцена не выходила из головы, и я решила во что бы то ни стало поговорить с отцом. Дождавшись его возвращения и обрадовавшись отсутствию матери, я тут же поспешила к нему. Я знала, что если буду мешкать хотя бы минуту, передумаю.
— Пап, можно тебя на несколько минут?
— Не сейчас, дочь. Я только с работы и жутко устал. Если тебе нужно помочь с уроками, у тебя есть няня.
Так было всегда, хотя я редко обращалась к отцу за чем-то. Как и нечасто ему грубила, а в тот момент не сдержалась, выпалив в сердцах:
— Почему родная мать сказала, что она мне не мама, рыдая над фотографией маленькой девочки? Тоже няня ответит? Или, может, охранник, если у отца для меня никогда времени нет?
— Придержи язык, юная леди! — рыкнул раздраженно отец. — Пойдем, — взяв за локоть, он подтолкнул меня в сторону кабинета. Но я заметила, как сперва папа опасливо оглянулся, проверяя, нет ли никого поблизости.
— Итак, о чем ты хотела поговорить? — едва мы оказались в его кабинете, резким тоном поинтересовался отец, захлопнув дверь за нами. — Что за глупости ты говоришь, и еще при всех! Разве тебя такому учили? Семейные разговоры должны вестись без посторонних ушей.
Отец прошел к столу, опустился в кресло и уставился на меня тяжелым взглядом. Подойдя ближе, я с вызовом посмотрела на него, прежде чем ответить:
— Может, я бы и знала, как вести семейные разговоры, если бы у меня была семья, которая это объяснит, — дерзко произнесла, ощущая, как во мне нарастают так долго и тщетно скрываемые чувства.
Не знаю, откуда это вдруг вспыхнуло. Дерзить я не особо осмеливалась отцу. Я его боялась. Но сейчас боль смешалась со злостью, и мне было всё равно, как он отреагирует на это. Потому что я говорила правду.
— Да как ты… — его голос снова сорвался в рык. Отец с угрожающим видом резко встал, уперев ладони в стол. Я почувствовала себя такой маленькой, беззащитной… Никому не нужной помехой. Так какая уже разница, разозлится он еще больше или нет.
— Да легко! Мне никто ничего не объясняет! Родители со мной отказываются общаться! Мать вообще сказала, что она мне не мать! Вы меня удочерили?! Это из-за меня вы разводитесь? Скажи мне! Скажи это! Мне уже собирать вещи? Или можно пожить в вашем доме до совершеннолетия?
Злые слова вылетали одно за другим, но я уже не верила, что они будут услышаны. Я ожидала худшего. Даже того, что меня и правда выкинут на улицу.
— Дурочка. Ты не представляешь, через что ей пришлось пройти.
Слова отца прозвучали еле слышно. Ей… да, ей, наверное, через многое пришлось пройти. Если я правильно сопоставила факты, то маме было тяжело. До сих пор тяжело. Но откуда мне было знать, если мне никто об этом не рассказывал? Единственное, что я знала наверняка — через что приходилось проходить мне. И как мне больно и одиноко.
— Ну так скажи мне, — сделала последнюю попытку, подняв на отца исполненный надежды взгляд.
Но вместо ответа я натолкнулась на стену из отчуждения и холодный стеклянный взгляд чужого мне человека.
— Это не твоё дело, Альбина. Оставь эти вопросы.
На ватных ногах я побрела к выходу, поняв, что ничего здесь не добьюсь. Оказавшись у себя в комнате, прижалась спиной к двери и уже готова была сползти по ней, завывая от боли, когда из тени вышел Тим. Не знаю, когда и как он оказался в моей комнате. Впрочем, для него это никогда не составляло труда. Тим находил способ быть рядом тогда, когда я так сильно в нем нуждалась. Подхватив меня до того, как я скатилась на пол в полуобморочное состояние, он отнес меня на кровать, укрыл одеялом, лег рядом и обнял, ни слова ни произнеся.
Мне было больно, как никогда в жизни. Но вместе с тем странное чувство зарождалось в груди. Я вцепилась в руку Тима, на секунду допустив мысль, что и он исчез из моей жизни. И тут я поняла, что смогу пережить развод родителей. И то, что я им не нужна — тоже переживу. Это давно известный факт, просто я его отказывалась принимать. Но Тим… Такую утрату я пережить не смогу. Если он меня бросит… Нет. Он обещал! Он поклялся…