Его вопреки

Пролог

Дорогие читатели, книга доступна для бесплатного прочтения!
Наслаждайтесь, а автору — звездочку и подписку для вдохновения)))
•••

Мы слишком близко. Я близко к нему. Настолько, что чувствую дыхание на своей щеке. Он пахнет мятой и табаком. Раньше был выше меня, уверена, и сейчас тоже, когда выпрямится во весь рост. Сейчас он оперся на дверь своей дорогой машины, и это облегчает задачу.

Протягиваю руку. Она дрожит так, будто я пробежала сотни километров. Но уверена, даже тогда адреналин колотил бы меня меньше. Сейчас же моё дыхание сбито настолько, что, кажется, никогда уже не вернётся в норму... Но я касаюсь ледяными пальчиками его горячей щеки.

Сначала легко, только кончиками пальцев, потом увереннее и ещё...

— Настоящий... Это правда ты? Я сошла с ума… – забвенно выдыхаю.

Он молчит. Смотрит, не мигая. Я провожу пальцами по виску, очерчиваю бровь, спускаюсь к губам. Там, чуть ниже, на подбородке, должен быть шрам. Он получил его из-за меня. Защищал.

Касаюсь большим пальцем и глаза мои, наверное, становятся словно блюдца. Потому что шрам есть.

Господи, моё сердце сейчас остановится, настолько бешено оно трепещет.

— Демьян... — как подтверждение, упрёк. Да что угодно!

— Жемчужная моя... Ундина...

Глава 1

— Манька! Манька, твою ж…! Ох, впоймаю треклятую, я тебе покажу! — слышится тёткин рёв и я, мгновенно подорвавшись с самодельной кровати, ещё не разлепив глаза, несусь к выходу из сарая.

Здесь, пока тепло, я и сплю. Благо, август на дворе. На скамейку старый плед бросила и можно не переживать, что к тебе вломится пьяное нечто.

— Я здесь, тёть Нюр! — кричу, заперев деревянную дверь на засов и скоренько шмыгнув за угол. В этой стороне у нас огород, можно отвертеться.

— Ты здесь что разгуливаешь спозаранку?! — упирает массивные руки в широкие бока и окидывает недоверчивым взглядом.

Не женщина — рентген. И ложь чует. Но я обучена.

— Грядки смотрела. Полоть сегодня или нет, — отвечаю, и оком не моргнув. И приближаюсь спокойно.

Это ей видится, что спокойно. На деле же сердце бьется гулко, словно запертый в клетке воробей. Если хотя бы заподозрит, что вру…

— Ишь ты, бездельница! Лишь бы лежебочничать! Полоть, конечно! Полоть! А сейчас марш домой! Мужиков кормить пора, а я пойду подремаю малость. Поздно легли сегодня.

Знаю, что поздно. Потому что тоже не спала, дежуря около окна. Замок на двери комнаты хлипкий. И если кто ломиться станет — точно не выдержит и поддастся. Замок — не я, упираться не станет. Поэтому и сплю на лавке. Лучше уж там. На кровати удобней, но неизвестно, чем ночь для меня кончится. Зимой вот, сна никакого.

Так и живём. Надеюсь только, что поступлю на бюджет да учиться поеду в столицу. Вот тогда жизнь наладится. Или хотя бы станет сносной. А пока этого не случилось и списков зачисленных на сайте нет, топаю в дом и сразу на кухню, чтобы поставить огромную кастрюлю и начать готовить завтрак на ораву. Алкоголики или тунеядцы, а жрать хотят одинаково.

— Проснулась уже, Манечка?

От этого голоса я вздрагиваю. Но не оборачиваюсь, чтобы взглядами не встречаться. Я знаю, каким он будет, взгляд его, и не хочу.

— Выспалась сегодня? — молчу. Просто киваю. Выспишься тут, ага. — Чем кормить будешь? — не отстает он.

Проходит за моей спиной, вынуждая прижаться к плите. Сливаюсь с ней, только чтобы его не коснуться. Но мерзкая ладонь специально проходится по пояснице. Я одета в спортивные штаны и закрытую футболку на два размера больше, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание. Не помогает, но я продолжаю пытаться.

— Пельмени варю, — отвечаю, по инерции глядя на кастрюлю, в которой наскоро помешиваю большой ложкой. И, бросив ту на блюдце, отхожу. Подальше. Насколько узкая кухня позволяет.

Гера, друг сына тёти Нюры, настежь распахивает приоткрытое окно в тяжелой деревянной раме. Выбивает из пачки сигарету, чиркнув спичкой, поджигает. Кидаю опасливый взгляд: руки у него дрожат, лицо опухшее после вчерашней попойки. Я невольно морщусь, а внутри и вовсе передергивает. Сколько себя помню, у нас так. И всё равно не привыкла. И не смогу никогда.

Уехать. Всё, что хочу — уехать.

— Нос всё воротишь и воротишь… — усмехается он, — Гордая, да? Городская! — заводится он. Злится. Это для меня плохо.

— Чай сделать? — надеюсь перевести тему.

Сбежать отсюда не получится. Гера уже зацепил меня и если я посмею уйти, воспримет это как неуважение. Защищать меня некому. Проходили. А ещё пельмени на плите, убегут или переварятся — тётка устроит…

Прелесть, куда не кинься.

— Давай чай, — соглашается он. А потом подходит к тумбе, на которой покоится отставленный с плиты чайник и облокачивается на неё спиной.

Чтобы забрать и вскипятить его, нужно близко подойти к Гере и обнять его одной рукой, потянувшись за чайником. И Гера это знает. Специально встал вот так. А теперь проходится по мне сальным взглядом. Опухшими, воспалённо-красными глазами. Разглядывает открыто, не стесняясь и не таясь. С претензией смотрит. Медленно, будто ощупывает. Куда деваться-то? Ежусь внутренне, внешне пытаюсь оставаться спокойной. Мне кажется, если дам слабину — хуже будет.

— Чего остановилась, а? — провокационно дергает уголком обветренных сухих губ, — Ты уже баба взрослая, Манечка. Почти восемнадцать.

— Семнадцать ещё, — хватаюсь за спасительную цифру.

— Через две недели восемнадцать, — настаивает он, — и уже по закону можно.

— Без согласия хоть в семнадцать, хоть в сорок, Гера, — обрубываю. Но голоса своего не узнаю. Сел от нервного напряжения.

— Это в городе, Мань, а мы в деревне. Тут на бабу замаранную знаешь, как посмотрят, если рот откроешь? На всё село слава будет! А я и замуж тебя возьму. Добродетель! — он криво улыбается, а я морщусь. Открыто. Не могу сдержаться.

Плевать мне на болтовню, на слухи. Нашу семью и так десятой дорогой обходят. Понятно почему. И меня жалеют.

Дверь хлопает, я опасливо оглядываюсь, но завидев тёть Нюру, расслабляюсь.

— Герочка, встал уже? Чего в такую рань? — она останавливается в дверях, — Сколько ещё возиться будешь? Люди на кухню собираются! — рявкает, обращаясь ко мне.

— Сейчас всё сделаю, — вздыхаю я. Лучше не спорить. Не о чем спорить. Уехать бы. Только за эту мысль и держусь.

— Чаю бы человеку предложила! Господи, что с тебя вырастет?! — качает головой и, протиснувшись к тумбе, ставит на плиту злосчастный чайник.

Знали бы родители, как я сейчас живу…

Глава 2

В сотый раз за сегодня обновляю университетский сайт. С кнопочного телефона это сделать очень сложно, мобильный интернет тянет едва-едва.

— Сходи за молоком к Илинишне, — указывает тётка и я, кивнув, забираю со стула в своей комнате спортивную кофту. Накинув ту на плечи, выхожу обратно в гостиную.

— А если не будет у Илинишны? Поздно ведь уже.

— А не будет, то в соседнюю деревню через мост сходи, к Павловне. Хватит вопросы задавать глупые, не впервой! — раздраженно цокает и отворачивается к экрану телевизора. Там в сотый раз крутят её любимый сериал.

Выхожу за двор, закрываю калитку и иду в нужном направлении. К Илинишне здесь недалеко. Всего-то мимо нескольких дворов пройти нужно. Знаю, что к этому времени молока у неё нет. Разбирают ещё утром. Но утро — не для нашей семьи создано, если можно обозвать так людей, у которых я живу. Я благодарна им, конечно, но это место сложно назвать хотя бы нормальным, не то, что домом. В общем, не просыпается тёть Нюра к утренней дойке. А Надежда Ильинична продает только утреннее молоко. С дневной и вечерней дойки себе оставляет. У неё семья большая и две маленькие внучки. Вот и делают сыр, творог, а потом и это на продажу.

Если уж совсем честно, то остальным она продает, мне кажется. Нам не хочет, вот и отнекивается. Но я послушно стучу, тётка проверить может.

— Маша. — Звучит предельно сухо, — Добрый вечер, — даже губы поджимает.

— Здравствуйте, Надежда Илинишна. Я за молоком к вам.

— Нет уже, Маш. Не ходите сюда. — строго, а я вздыхаю.

— Я понимаю всё, — говорю как есть, честно, — тёть Нюра послала, — оправдываюсь зачем-то.

— Хорошая ты девочка, Машенька. Но с вашей семьей я никаких дел иметь не хочу. Чудом ты не испортилась, но и тебе одна дорога — за ними, — взмахнув рукой, калитка закрывается прямо перед моим носом.

Сглатываю комок в горле. Знакомый такой, ставший уже родным. И направляюсь в соседнюю деревню. Это не очень далеко. Я часто хожу туда. Дорога почти безопасная, и я рада прогуляться в одиночестве.

Знаю, почему соседи так смотрят и думают. Всё знаю, а сделать ничего не могу.

Выпить в деревне — обычное дело. Но чаще в пятницу, после трудовой недели, а не ежедневно, как заведено у нас. Но и это не стало ключевым.

Однажды сын тёть Нюры Виталик, Гера и ещё трое парней выпивали дома у одного из этих ребят. Непонятно, чья сигарета была не потушена и сигарета ли вообще. Потому что у Геры и Виталика с теми парнями конфликт был какой-то. Утверждалось, что поехали мириться. Только сгорели все трое – вместе с домом, а эти Виталик с Герой живыми выбрались.

Полиция, конечно, приезжала, всех опрашивала , но доказательств не нашли. И даже несмотря на то, что прошло уже полгода — забыть никто не может. И не сможет. Как забыть-то о таком?

Поэтому Гера не прав. Если вдруг он полезет ко мне, то никто косо не посмотрит. Не посмотрит потому, что никому нет никакого до меня дела. Вот так.

— Машка! — окрикивает на другой стороне улицы Наташа. За этой дорогой — дворы соседней деревни, и мне нужно перейти на ту сторону, чтобы добраться до Павловны.

Наташа Коваль очень хорошая. Приветливая, улыбчивая. Когда я была помладше и только познакомилась с ней и её семьей, мне ужасно хотелось жить с ними. Я даже тёть Нюре сообщила об этом по наивности. Сейчас напоминанием моей глупости служит тонкий, едва заметный шрам на контуре нижней губы. Тётка у меня суровая, настоящая сельская женщина с тяжелой рукой и взрывным характером. Вот так он проявляется. Часто.

— Привет! — здороваюсь, перебежав дорогу, — а я к Нине Павловне за молоком. Можно? — поднимаю на неё робкий несмелый взгляд. Привыкла смотреть так. С опаской.

— Конечно! — легко хохочет она, — Пойдём! — и за руку меня хватает. И болтать начинает. Вот вроде бы ни о чем конкретном, но тепло становится и приятно.

Мы проходим мимо нескольких домов. Я больше слушаю, чем говорю, и стараюсь не думать о том, что совсем скоро придётся возвращаться в место, именуемое домом. Робко вхожу в распахнутую калитку, куда секунду ранее прошмыгнула Наташа. У дома, в красивой светлой плетеной беседке, собралась её семья. Они едят арбуз и обсуждают что-то. А тут я. Неловко.

Мнусь у ворот и уже поворачиваюсь, чтобы тихонько юркнуть обратно. Едва слышно скрипнув железной тяжелой дверью, практически незаметно. Но меня замечают раньше. К моему стыду.

— Машенька, садись к нам. Арбуз очень сладкий! — улыбается Нина Павловна, жестом приглашая к себе.

Делаю неладный шаг, останавливаюсь и всё-таки иду к ним.

Старший брат Наташи, Стёпа, их бабушка и родители — Антонина с Анатолием — всегда были ко мне добры. И сейчас тоже, а мне неловко. Неловко, потому что я тянусь к этой доброте, как побитый жизнью котёнок, пытаясь урвать себе побольше минутной ласки. Впитываю её, как в последний раз. Очень уж хочется.

— Присаживайся, — поддерживает Наташа. Она уже сидит за столом, похрустывает сочной ягодой, а у меня слюна выделяется невольно. Чувствую, как краснею. Сажусь.

— Как твои дела? — улыбается тётя Тоня. Она без всякого спрашивает, просто, чтобы беседу поддержать. А у меня столько волнения внутри...

Как на этот вопрос ответить? Что сказать? Стёпка отрезает мне кусочек и кладет на появившуюся передо мной тарелочку. Киваю благодарно.

— По-старому всё, — пожимаю плечами и кусаю розовый плод. Жмурюсь… Как вкусно! Надо же, как вкусно! Даже забыла, кажется, какие они сладкие, арбузы эти…

— Вкусно, доченька? — нежно обращается ко мне Нина Павловна, а у меня слёзы на глазах появляются. Да что ж такое-то? Дома держусь, а здесь, будто силы пропадают куда-то…

— Очень вкусно, — я стараюсь есть медленнее, но не выходит. Мне отрезают еще один кусочек. Потом третий. Им не жалко, они от всего сердца, а я чувствую себя обжорой.

Они делятся новостями и мне так хочется поделиться тоже. И я решаюсь. Рассказываю, что отправила документы в столичный вуз. И оказывается, Наташа тоже туда поступает. Они подбадривают её, не сомневаются, что пройдёт.

Глава 3

Вхожу в знакомый до страха двор и прислушиваюсь. Ничего необычного для меня: снова застолье, снова песни по радио и пьяные голоса в сопровождении на подпевках. Это тоже снова. Но я, как та охотничья собака, затаиваюсь, чтобы разведать на какой стадии гулянка.

Один — это безопасно. Они уже выключились и спят. Тогда я тенью просачиваюсь в сарай и ложусь спать.

Два — значит, нужно подождать. Немного, часика два-три посидеть во дворе, пока перейдут на самый безопасный для меня первый уровень. Летом — нетрудно совсем, вот зимой… Холодно…

Три — попойка в разгаре. Песни, пляски, мат. В голове воет сирена, которую я никогда не слышала в реальности, но от того не легче. Совсем.

Четыре — опасно. Особенно если тётка приняла побольше, а мужики ещё в ударе и им хочется умиротворить и другие свои желания. А в моей комнате замок хлипкий. Но есть окно.

Пять — лучше мне быть неподалёку, потому что тёть Нюра любит блеснуть своей важностью и отправить меня в погреб за соленьями или чистить картошку. Бывало, что и полоть. Она не забудет проверить, так что нужно делать всё очень-очень быстро, дабы успеть улизнуть до четвертой ступени. А между ними очень шаткое расстояние. Но улавливать я научилась. Хочешь жить — умей вертеться, в общем.

Вот и сейчас я стою, вся превращаясь в слух.

Подбираюсь ближе. В руках трехлитровая банка молока. Но руки уже не дрожат от страха, привыкла. Я только внутренне подбираюсь, вся — сплошное внимание. Сосредотачиваюсь.

— Да не хочет она меня, тёть Нюр. Прямо не говорит, но вижу, как смотрит. Не дурак, — сетует Гера пьяным жалостливым голосом, — Я к ней и так, и эдак, а она отворачивается, будто я место пустое!

— Мала ещё! На кого укажу, за того и пойдет! — убеждает его та, а у меня коробит от услышанного.

— Учиться собралась, — не успокаивается Гера. И звучит это, будто я что-то отвратительное удумала, ей-богу!

— Учиться, — пренебрежительно фыркает тётка. Мне не составляет труда представить, как при этом морщится её старое, покрывшееся нездоровыми морщинами, серое из-за алкоголя лицо, — пусть возьмут сначала! А этого не будет! — и по столу хлопает.

— А если возьмут, тогда что, а, тёть Нюр? — и я с замиранием сердца жду ответ на этот вопрос.

— Дома запру, коль нужна тебе больно. Мне-то уже нет. С восемнадцати кислород перекроют и денежки я за неё получать больше не буду. Так что ты и плати за харчи ейные!

Запрёт…

Замуж за Геру…

Боже, да я умру лучше! Кручусь волчком вокруг своей оси, ещё и банка эта тяжелая мешает безумно. Руки болят от ноши, но я держу упрямо. Не приведи разобью…

Замуж за Геру…

Запрёт, если нужно…

Я не отхожу от распахнутого настежь окна, под которым подслушивала. Наоборот, по стеночке передвигаюсь вправо. Там окно моей комнаты должно быть открыто. Я каждый раз, уходя, его так оставляю. Но сейчас там заперто. Черт!

Едва не вскрикиваю от ощущения собственной обреченности. Мне туда никак нельзя! Никак! Но на улице жара такая, что не продохнуть, молоко прокиснет!

— А где она, кстати, синеглазая моя?

Эти самые глаза распахиваю пошире, вот-вот выпадут. И я просто не понимаю, что делать. Ставлю банку на землю, положив руку на деревянную раму, толкаю. Не поддается. Ищу тонкую железку, я её ещё много лет назад в сарае нашла. Тогда был жив дядя Лёня. Спокойнее не было ничуть, вот я и приспособилась открывать ею окно. И сейчас она, — о, спасибо всему мирскому, — лежит под камнем, под который я прячу её обычно.

Совсем из головы всё вылетело! Я злюсь на себя, неуклюже перебирая пальцами, чтобы под нужным углом, — обязательно не повредив раму ещё больше, — поддеть нехитрый засов.

В комнате что-то опрокидывают. Чудится, что звон доносится из моей спальни и от страха я роняю спасительную волшебную палочку.

Но это у них. Там.

Начинается ругань. Оказывается, разбили банку с самогоном. Раздается очередной хлопок. А я, присев на корточки, чтобы найти железку, так и сижу. Обмерев, не смея пошевелиться.

Мне кажется, затевается драка. Слышу злой грубый мат, следом тёть Нюра орёт не своим голосом. Гулкий удар.

— Порезался! Лицо! — голосит другой женский голос. Соседка. Одно слово — соседка, но живет практически постоянно у нас. Дело не хитрое — проспаться, поесть и снова за стол, глаза заливать.

— Манька! Сюда иди! Манька! — а это очень плохо.

Я аки тот заяц, которого лиса настигает: бежать некуда, а пойманной быть не хочу. Страшно. Встаю, отхожу назад, разворачиваюсь и несусь к калитке.

Только бы успеть!

Я не могу услышать, но каким-то образом слышу — или представляю — настолько ясно, будто скрипят половицы, да шаги гремят: шумные, настигающие. И дверь. Скрипучая такая, противная всегда, а сейчас этот звук и вовсе пронизывает меня насквозь. Она открывается. А я – только в паре шагов от заветной калитки. В рывке буквально.

Но я не Алиса и в тоннель прыгнуть просто не успеваю. Да и не в сказке нахожусь совсем. Реальность моя, увы, совершенно не радужная. Обратная той, книжной. Но уж какая есть.

— Манька… — угрожающе шипит тётка, — а ты куда собралась-то на ночь глядя?

И этот её голос — самый опасный из всех. Он многое обещает. И она сделает. Я знаю. Как никто другой знаю об этом.

— Я… — стараюсь лихорадочно придумать, но мозг будто отказывается предложить хотя бы что-то мало-мальски сносное, — Я здесь, кажется, телефон свой обронила…

— Телефон? Нашла, надеюсь? — она поворачивает голову на бок, чуть пошатнувшись, но на ногах удерживается.

— Да, — киваю. С досадой, что продемонстрировать не могу для ясности. Телефон-то у меня в кармане лежит.

— А молоко где?

— Вон стоит, — указываю в направлении окна, — Я на половине дороги карманы проверила и поняла… То есть мне показалось, что телефона нет, вот и пошла искать, — продолжаю сочинять. Стараюсь уверенно, но получается откровенно так себе.

— Молоко на стол, а сама в комнату. И осколки в зале прибери. Живо. — Приказывает и входит в дом, захлопнув за собой дверь.

Глава 4

Щеку порезали Гере, теперь его лицо стало уродливее. Хотя, казалось бы, куда ещё больше? И дело же совсем не во внешности.

Самое страшное — уродливая, тёмная душа. А его душа, к тому же, трусливая, подлая, малодушная, мелочная… Продолжать можно очень долго. До бесконечности. А в моём случае до тех пор, пока не приберусь в торжественном зале, который совсем провонял алкогольными парами. Я распахиваю окна ежедневно, однако проветривание не помогает избавиться от удушающего смрада — он стоит стеной. Выбросить мебель, снять обои, плинтуса… Да проще сжечь этот дом к чёртовой бабушке!

Наташа, помню, делилась, как старалась подольше погулять, совершив что-нибудь такое, за что мама с папой непременно отругают. Во-первых, родители за это время немного успокаивались, а во-вторых – она банально оттягивала момент раскаяния.

Жаловалась, что в такие моменты чувствовала себя очень виноватой и донельзя расстроенной – стоя перед мамой, бабушкой или отцом, прикованная строгим родительским взглядом, грозным голосом и сурово сведенными к переносицы бровями. И всё, чего хотелось — чтобы этот момент поскорее закончился, Наташа извинилась, и они все вместе пошли пить чай с молоком.

Я вот не жду. Мету пол как можно быстрее, стараясь не реагировать — ни на колкие взгляды, что жгут спину, ни на сальные шуточки подвыпившего местного бомонда.

Порез Гере заклеивала пластырем та самая соседка Зинаида Тихоновна. Обращаться разрешается исключительно по имени-отчеству, если иначе — выкажешь неуважение. Будто уважение зависит от обращения, ага.

И когда Гера велел посмотреть хорошо ли женщина обработала его ранение — именно «ранение» — я со своего места метнула быстрый взгляд через стол и сказала:

– Замечательно.

По-хорошему, там шить, но во мне с каждым днём всё меньше и меньше хорошего.

В спальню вхожу и дыхание затаиваю. Тётка себя ждать не заставляет, входит следом. В каком бы состоянии ни была, а наказать меня сил достаточно. И память в этом случае не подводит.

— Так куда собралась на ночь глядя? — рявкает, обрубая путь к отступлению.

— Я крик услышала и испугалась, — отвечаю скомкано, но честно. Какой смысл отпираться?

— Испугалась, значит… Страшные мы здесь, а? Дикие, может? Зверье, а не люди? — начинает показательно спокойно. Но это обман. Я буквально вижу, как злость клокочет, — А чего страшного, коль человек порезался? Надо на помощь семье бежать. Иль мы, поди, не заслужили? — она подходит ближе, я инстинктивно делаю шаг назад.

Ей нравится загонять меня в угол – я давно поняла. Пробовала и не двигаться, но сопротивление лишь пробуждает в ней азарт.

— Не сообразила сразу…

— Ты жизнью, девка беспризорная, кому обязана?! — надвигается неминуемо. С каждой фразой голос набирает силы, становится громче, наливается сталью, — Нос от кого воротишь? Герка вокруг тебя и так танцует и эдак, а она губы дует да морду воротит! Рожей не вышел? Прынца ждёшь?! Ты кому нужна такая убогая? Радуйся, что мужик глаз на тебя положил! Сама хвостом машешь, а теперь, когда к делу подошло, играть с ним удумала?!

Спиной упираюсь в подоконник, затылком касаюсь хлипкого стекла. Тётка нависает надо мной. Сглатываю, уговаривая себя держаться. Немного осталось. Совсем чуточку потерпеть.

— Я не… никогда не давала повода… Никогда… Он мне не нравится… — бормочу и головой машу отрицательно.

— А кто тебе нравится?! Стёпка Тонькин? — брызжет слюной. Меня изрядно потряхивает. Вижу, она уже на взводе.

— Нет… Никто… Не обязательно же…

— Закрой свой рот! — обрывает громогласно и моё лицо обжигает первая пощечина.

Голова дергается в сторону, рука опирается о подоконник, второй касаюсь горячей кожи. Из горла рвётся всхлип, но держусь пока. Сжимаю веки, удерживая слёзы. От обиды, унижения, боли. Постоянства этих эмоций.

Отдохнула в гостях, ожила. Пора в реальность. И она обрушивается на меня прямо сейчас.

— Демьяна своего вспомнила опять?! — свирепствует сильнее. Распаляется. Лицо перекошено злобой, в глазах ярость.

Когда я только приехала сюда, то просыпалась в кошмарах, выкрикивая это имя.

Его имя.

Сама никогда бы о нём никому не сказала. И не говорила ни при каком предлоге. Никакие угрозы, пощечины, пряжка ремня, шланг или шнур от удлинителя не могли заставить меня рассказать о нём. Потому это имя для неё до сих пор, как для быка красная тряпка. Ведь у меня есть что-то сокровенное. Что-то, что принадлежит мне одной.

Он только мой. Только мой герой.

И предатель.

Ничего не отвечаю. Молчу. Мне нечего сказать. Его нет больше, а иногда кажется, он и вовсе мне приснился. В сон верить хочется гораздо сильнее, чем в очередную разрушенную о реальность фантазию.

— Значит так, никаких университетов! Потаскают в столице и вернёшься побитой собакой. Нечего по подворотням шляться! У меня под боком будешь! А на счёт Геры подумай. Это дело решенное. Я тебя воспитала, дальше его забота.

— Нет… — шепчу в ужасе. Холодею. Цепляюсь за облупленную на подоконнике краску, ломая ногти. Чтобы прийти в себя, потому что это… это… Да лучше сдохнуть сейчас, чем так жить!

— Ты мне ещё нервы мотать будешь?! — длинные острые ногти больно впиваются в кожу, когда толстые пальцы сжимают скулы. Она встряхивает меня, головой я ударяюсь о стекло. Оно опасно дрожит, но держится. И я должна. Обязана. — Будешь делать то, что я тебе скажу, дрянь неблагодарная!

Она отпускает и напоследок, чтобы запомнила получше, дарит мне ещё одну пощечину. На этот раз тыльной стороной ладони. От силы удара на ногах не удерживаюсь. Падаю на пол. Слёзы брызжут из глаз, прикрываю их ладонью.

Господи… Да за что мне это?!

Тёть Нюра хмыкает, оценивая моё очередное падение и ещё одну свою победу, как доказательство собственной правоты. Разворачивается, чтобы уйти.

— Родители хотели, чтобы я выучилась! — вскрикиваю эмоционально.

— Родители твои в могиле лежат. Теперь я решаю!

Глава 5

Неделя тянется, как и обычно. Я делаю свои ежедневные обязанности, включающие разнообразные тёткины требования. Гера постоянно вертится поблизости, откровенно забавляясь тем, как я от него отскакиваю. Он всем видом подтверждает тёткины слова, смотрит на меня, как на неразумное создание. А однажды так и сказал: «барахтайся, пташка, всё одно никуда не денешься».

А я денусь. Но ему об этом лишний раз напоминать не нужно.

В своём шкафу на самой верхней полке аккуратной стопочкой сложены вещи. Отобрала лучшее из того, что было и не ношу дома, а берегу в университет. Если поступлю и буду хорошо учиться, стану получать стипендию и смогу купить несколько блузок.

Документы спрятала лучше: в моей обители — сарае — есть секретное место, где я их храню. Там никто никогда не найдёт и мне спокойнее. Пусть тёть Нюра ни разу не отнимала паспорт, но ведь раньше и повода не было. Куда мне ехать? А теперь ситуация обострилась и такой вариант исключать ну никак нельзя.

Следующим утром, а это понедельник, у меня день рождения. Я едва разлепляю глаза, лёжа на деревянной лавке. Ночью был сабантуй. Они праздновали моё рождение, сегодня будут продолжать.

Мне же всю ночь снился он. Я крутилась на узком ложе и никак не могла успокоиться. То прислушивалась к тому, что могло бы произойти снаружи, то к буре, что внезапно захлестнула меня внутри. А я ведь давно о нём не вспоминала… Лишь вскользь, сознательно не акцентируя мысли, желая прогнать тот образ серьезного, грубого и жестокого ко всем на свете мальчишки. С яркими, такими тёмными глазами.

Касаюсь пальцами лба, отгоняя своё наваждение. Сколько прошло времени… Что он делает ещё в моей голове? И когда же, наконец, исчезнет и отпустит свою Ундину? Хотя по мифологии, конечно, должно быть наоборот. Только не сработало, как в сказке. Глядя на мою жизнь, ничего удивительного, да? Ушёл и забыл. Предал.

На телефон падает сообщение от Наташи. Оно короткое, но я счастливо вскакиваю с лежанки и ношусь по сараю, вытанцовывая с телефоном, вместо партнёра «раз-два-три»… вальс. А потом сажусь и, не веря собственным глазам, перечитываю ещё раз. Ещё и ещё. Пока слёзы не застилают глаза и, наконец, не катятся по щекам, своевольничая.

«Мы обе поступили!»

Поступили! Надо же…

Прижимаю к лицу ладони и замираю. Хочется прочувствовать это мгновение счастья.

Я отвечаю на сообщение и спрашиваю, когда она поедет в университет, чтобы, если это возможно и удобно, отправиться туда вместе. Вместе же не так страшно, верно?

Поздним вечером меня усаживают за стол, как виновницу. Но в этот раз торжества. Щедро льют самогон в граненый стакан и желают, цитирую: «Шоб всегда было, что выпить и чем закусить».

Гера раздевает меня глазами и, уверена, сделал бы это руками особо не церемонясь. Именно поэтому продолжаю сидеть за столом и принимать пьяные поздравления, украдкой то и дело меняясь стаканами с тёть Нюрой:

— О, а мой-то совсем полон! — прыскает, взбалтывая мутную жидкость, — Хорошо идёт!

В общем, с восемнадцатилетием, Маша!

А на рассвете, когда все ещё спят, я укладываю вещи в сумку и прячу её там же — на верхней полке шкафа.

«Нам бы только ночь простоять, да день продержаться».

Вот и мне бы…

Наташа выезжает в семь утра следующего дня, а меня с каждым приближающимся часом только сильнее колотит колючая дрожь. И не избавиться никак. Я трижды проверяю содержимое той самой старой, потёртой дорожной сумки, с которой вошла сюда однажды. Но всё равно никак не могу успокоиться.

Ночью глаз не смыкаю. Слушаю то, что происходит за стенкой. И даже после того, как они, наконец, засыпают, почему-то не могу заставить себя облегчённо выдохнуть.

Что-то скребёт на подкорке, клокочет, закручивается предупредительной воронкой. Ничего не понимаю... Волнение перед долгой дорогой? Наверное…

Я кое как выключаюсь на своей кровати, забывшись спокойным сном, что для меня большая редкость.

А потом на меня вдруг смотрят глаза Демьяна. Они у него такие были… не по годам… Серьезные, внутрь смотрящие, пробирающие до костей, волнующие и тяжелые. Никто не мог выдержать его взгляд.

«Беги… Беги… Беги…»

Я не вижу губ, но голос его. Ещё не до конца оформившийся, но уже с присутствующими низкими нотками.

Разжимаю веки, резко сажусь, однако получается только приподняться. Силюсь сделать вдох, но лишь захлёбываюсь кислородом, закашлявшись до боли в грудной клетке.

Я вижу другие глаза слишком близко. Мужчина сидит на кровати, склонившись надо мной, будто рассматривая вблизи. У меня лишь два варианта: подняться и оказаться в его руках или лечь обратно, увеличив расстояние и…

Нет уж!

Гера гулко дышит, втягивая поглубже воздух.

— Ты что здесь делаешь? — выдавливаю из себя заикающимся голосом.

— Пахнешь так… Чистенькая, молоденькая, нетронутая… — перебирает заплетающимся языком.

— Уходи, Гера. Тёть Нюра…

Он скомкано смеётся, обдавая меня перегаром:

— Тёть Нюре плевать, Манечка. Ты ведь уже девочка взросленькая… Совсем-совсем взросленькая…

Меня от этого «взросленькая» подбрасывает. Тошнота накатывает, нижняя губа дрожит. Пытаюсь сжаться в комок, стать меньше и улизнуть.

Его рука откидывает простынь, что служит мне покрывалом летом, гладит ноги, поднимаясь выше по джинсам, норовя расстегнуть пуговицу.

Цепенею.

Собственный взгляд ошалело шарит по комнате, разыскивая что-то, что сможет помочь спастись. Бестолку. Под рукой ничего нет и орать бессмысленно тоже.

И тогда я понимаю, что у меня есть только одна попытка. Единственная во всех смыслах: не достаться ему, удрать и успеть к Наташе. Если задержусь — перечеркну всё. Абсолютно всё.

Каждая минута промедления стоит мне будущего.

«…Но и тебе одна дорога, за ними…» — всплывают в сознании слова соседки.

Если не смогу вырваться — так оно и будет. Сломаюсь. Невозможно жить в темени и не отчаяться, не имея ни малейшей надежды на просвет.

Глава 6

Дальше события происходят ещё стремительнее, чем до. Хотя, казалось бы, да?

Наверняка, всё дело в неизведанном. Ведь у тётки я морально ко всему готовилась, а сейчас наслаждаюсь каждым моментом.

Мне настолько до боли сильно хотелось вырваться оттуда…

Мы с Наташей заселяемся в общежитие довольно быстро: протягиваем документы коменданту, и стоит только дяде Толе начать просить, чтобы нас с Наташей поселили вместе, как женщина поднимает руку. Строго, требуя тишины, манерно заявляет, что списки уже поданы, и будет так, как в них написано.

— Мария Лунёва… — пробегается глазами по бумаге, за секунду до этого водрузив на длинный нос очки в бордовой оправе, — и Наталья Коваль.

Я радостно сжимаю пальцы в кулачки, скрывая от женщины счастливую улыбку скорее по привычке. Наташа же несколько раз подпрыгивает на месте, а затем обнимает меня за шею, чуть завалив на бок. Она хохочет и благодарит Аниту Лаврентьевну. Ага… Наташин папа даже переспросил.

Спустя полтора часа заверений, что с нами непременно всё будет хорошо, тёть Тоня по очереди обнимает нас и, перекрестив напоследок, выходит за дверь вслед за мужем. Волнуются, переживают… Приятно так. На душе сразу тепло плещется, заполняя редким чувством моё бедное сердце. Невидимые ранки щиплет, заставляя бедный орган ухать ещё более гулко.

Подхожу к окну и делаю два глубоких вдоха.

Дальше мы с Наташей раскладываем вещи. Она — гору обновок, я — свои немногочисленные пожитки. Но это неважно. Я здесь. Главное: я здесь, а не там.

Учеба начнется уже через несколько дней. До этого нужно сходить в библиотеку за учебниками. И в ларек, купить хотя бы несколько тетрадей и ручку. Система сейчас переходит на электронные носители. Ноутбуки и планшеты для учебы разрешены, но можно и по старинке. Вот «по старинке» меня очень устраивает, потому что я с трудом оплачу три тетрадки. А если бы добираться до университета пришлось электричкой, а не с Наташиной семьей, не купила бы вовсе. Так что, какой ноутбук?

Забежала в деканат, оттуда узнала, что, оказывается, поступив на бюджет, я автоматически получаю стипендию! На мои ошарашенные глаза и вопросы, что надо же, наверное, сначала знания подтвердить и заслужить эти деньги, грузная секретарь мягко улыбнулась мне и ответила, что своими баллами я уже всё показала и всё заслужила. Но подчеркнула, что расслабляться рано и мой путь только начинается.

Вот так! Мне уже невероятно нравится в этом месте!

Первого сентября я надеваю белую блузку с длинным рукавом — потому что покупать с длинным практичнее: рукав можно подкатить, если станет жарко или он окажется мал. И юбку, что осталась у меня со школьных времен. Она в форме колокольчика, и я выгляжу в ней довольно мило.

И вот только сейчас, в нарядной форме, под праздничную музыку, что раздаётся из колонок, глядя на здание альма-матер — я чувствую себя студенткой.

Поднимаю глаза, снова и снова впиваясь в заветное название вуза. Теперь я делаю это вживую, не через экран потертого телефона. Качаю головой, улыбаясь, ловлю жемчужинку слезы на щеке. Это переизбыток эмоций. Хороших эмоций. Отныне только такие, да?

Присоединившись к компании стоящих неподалёку первокурсников, уточняю факультет и группу. Мне кивает приятная девочка.

— Я Саша Сомова, — чуть прищурившись, улыбается она.

— А я Маша. Лунёва, — добавляю немного растерянно.

— Будем дружить, Маша Лунёва.

В будущем я пойму, что эта встреча перечеркнула все-все мои надежды на лучшее. И это зайдет настолько далеко… Настолько глубоко лезвие войдёт в мою грудную клетку, что вытащить смогу только вместе с половиной своей жизни. Самой моей любимой, нужной…

Господи, да мне не стоило даже рта открывать!

Но это произойдет гораздо позже, а пока улыбаюсь Саше Сомовой, надеясь, что понравлюсь ей.

Потому что для той юной Маше Лунёвой было крайне важно стать такой как все и нравиться людям.

Первую неделю нагружают немного. Преподаватели, видимо, привыкли, что студенты ещё не отошли от отдыха, а потому пытаться вложить в наши бедные головы хоть крупицы информации — абсолютно бестолковое занятие. Так что для начала — что-то элементарное, чтобы размять мозги.

Вот именно так прямо и заявил красивый молодой преподаватель Марк Валентинович Аланьев. Смотреть на него было приятно, слушать — вдвойне. Я даже рот приоткрыла, когда его увидела… и тут же покраснела. Нет, не думала ничего такого, просто не заглядеться было сложно. Впрочем, я была не одна в своей откровенной реакции, и он либо сделал вид, что не заметил, либо действительно научился не замечать. Он же не вчера таким стал… Блин…

— Он на студенток никогда внимания не обращает! — переговариваются рядом девочки.

— Прямо-таки никогда? — смотрит с вызовом Саша Сомова.

Вот в таком ключе и проходят четыре года моей учёбы. Домой я с тех пор не ездила — только пару раз звонила тёть Нюре, узнать, как здоровье. На что неблагодарная дрянь, которую она воспитывала, была послана красноречивым и благим.

Больше не звонила. Хватит с меня.

Парни меня не интересовали. Или проклята я, или зачарована, но за столько лет соглашаться больше чем на одно свидание так и не захотелось. Наташа закатывала глаза, Саша недовольно цокала и в сотый раз предлагала зарегистрироваться на тиндере. Ну уж нет! На это её предложение цокала уже я.

Просто они не знали, что у меня был он. Мальчик из моих снов и воспоминаний. Именно он держал меня. Это заставляло злиться и ругать себя саму на чём свет стоит! Глупая, глупая Маша!

Но от понимания собственной безнадеги легче, как бы, не становилось.

— О чём разговорчики? — подхожу к Саше, киваю на группку девчонок, бурно что-то обсуждающих. Сомова стоит немного в сторонке, что на неё не похоже. Обычно она в центре событий, там, где внимание.

— Жарова и Аланьев, — не без раздражения говорит она.

А с раздражением, потому что сама пытала удачу. То слишком глубокие декольте, то манерные вздохи, то губы облизывала, как бульдог, а однажды… Это было вообще! Фильм «Основной инстинкт» помните?! Вот это она и провернула. Поставила стул перед его столом, чтобы ничего не загораживало ему… просмотр, Господибоже. И потом ножки переставила. Без белья, естественно.

Глава 7

Да, я уже не та забитая кроткая девочка Маша.

Помню, как в начале первого курса, когда к нам с Сашей подошли девочки с экономического, чтобы познакомиться, я скромно потупила взгляд, боясь ляпнуть что-то невпопад.

— Ты не тушуйся, — подмигнув, сказала мне Арина Туманова, — здесь без клыков не выжить. И уже через минуту продемонстрировала, как именно надо.

— Не слушай эту ведьму, красавица! — вставил свои пять копеек однокурсник Арины, Николай, — У нас любят нежных и покладистых дам.

— Закрой уши, чтобы не слышать эту бестолочь ни минуты! — шепчет мне, распахнув голубые глаза девчонка.

— Эй, Туманова, кому только такая красота достанется?! — не сдается тот.

— Мой брат подъедет и укажет тебе направление, куда именно и насколько долго прогуляться, Голубев! — отшивает его так грубо, что я невольно делаю вдох, испуганно ожидая ответа. Но Голубев не обижается, только смеясь показывает язык и оставляет нас в покое.

Не знаю, почему тот случай настолько запомнился мне. Просто Арина показала, насколько важно дать отпор с самого начала и тогда дальше не тронут тоже. Нет, я не начала перекраивать себя или подражать. Лишь поняла, что я должна быть важна для себя. Моё желание, моё внутреннее состояние. А не то, что скажут или подумают другие. Перемены давались трудно, но… я добилась главного — уважения к себе самой.

Имею своё мнение, которое мне ещё сложно отстаивать, однако я делаю над собой усилие каждый раз, когда это необходимо и довольна результатом. Ну, почти… Много учусь, зубрю каждый предмет, чтобы не только не слететь со стипендии, я хочу быть лучшей. Мне это просто необходимо.

Когда придет время устраиваться на работу, не знаю, насколько зачтутся отметки, а вот знание метлой не выметешь. Мне некуда возвращаться, некогда искать себя и пробовать что-то ещё. У меня просто нет на это средств. Когда я закончу учёбу, придётся съехать из общежития, а чтобы снять комнату, мне нужны деньги. Вот их-то я и коплю потихоньку.Откладываю с подработок, стараясь прожить на скромную стипендию. На продукты хватает — хорошо, но вот с одеждой сложновато…

В этом году мне необходима зимняя куртка или, если повезет в цене, пуховик. В прошлом году донашивала старый закатив рукава, которые совсем затёрлись. За лето я, конечно, хорошо отложила, но деньги на съем жилья считаются неприкосновенным запасом. Да и потом, если мне понадобится лечение, например, кто за это заплатит? Верно, никто. Я.

Выходим из здания университета. До смены в супермаркете — пару свободных часов. Он в часе езды отсюда и сорока минутах от общаги. Успею перекусить, заодно и логистику почитаю. Нина Святославовна сегодня что-то разошлась. Она и раньше задавала немало, а тут так вообще в ударе.

Поворачиваю голову в сторону и замечаю два спорткара. У нас тут много золотой молодежи, удивляться перестала. Неподалёку вижу Ветрова, который обсуждает что-то с университетской красавицей Ариной Тумановой. За неё не беспокоюсь, там палец в рот не клади — по локоть оттяпает. Дальше не рассматриваю. Возвращаюсь взглядом к остановившейся на ступенях Сомовой и вопросительно приподнимаю брови.

— Смотри, вон он! Лесовский Демьян, — шепчет она, пальцем указывая на парня у спортивной машины.

Лесовский… Демьян…

Дальше я ее не слушаю. Демьян…

Это имя пробуждает во мне разные воспоминания из прошлого. Как тогда, когда крепкий не по годам парень буквально спас мне жизнь, разогнав детдомовскую детвору, устроившую мне «тёмную».

Причина? Мой свитер был дорогим, а я сама из состоятельной семьи. Им это совсем не нравилось. А я не могла перекроить себя, чтобы сравняться с ними — ни в силе, ни в бедности. Потом уже сравнялась. Они были бы счастливы, узнав моё место обитания у тёть Нюры.

Но много лет назад на одной из пружинистых кроватей сидела вчерашняя любимица родителей — Машенька. Была… До того, как сама в детдоме не оказалась.

И только он был моей защитой. Демьян. Навсегда в моей душе.

Человек, который спас меня однажды. И продолжил спасение, даже после того, как болезненно предал. Остался жить в мыслях и, чего уж там, в сердце. Разбитом и надломленном им же.

Потому что бросил. Потому что тогда я осталась одна. Совсем одна. Остальным на растерзание. Ведь никто не защищал меня больше. Они восприняли это, как зеленый свет.

Демьян. Его имя до сих пор пахнет в моей памяти озёрной тиной и свежими травами. Красивое, поистине мужское. Имя героя из моих детских мечт.

Саша берет меня за руку и я по инерции переставляю ноги. Всего несколько ступеней и мы у крыльца.

А он, этот совсем другой парень с незнакомой мне фамилией поворачивает голову и вдруг встречается со мной взглядами.

Тёмный, как коньяк, строгий и уверенный.

Как когда-то.

Я приоткрываю рот в растерянности от того, что вижу. Некрасиво, это совершенно лишнее. Но сейчас я не могу сдержать ничего из того, что внутри чувствую.

Он смотрит, прожигает…

Узнал?

Моё видение, моя фантазия, моя вера в лучшее. То, что удерживало так долго, не давало сдаться…Такой далекий, когда-то ставший настолько близким…

— Не пялься так… — шипят рядом.

А я… Я… Это реальность или я выжила из ума со своими учебниками? Права была Саша, нужно больше отдыхать…

Он сглатывает. На какую-то долю секунды в его глазах проскакивает понимание того, кто перед ним. Этот коньячный цвет глаз с золотистой радужкой вокруг зрачка словно призывает.

Он совсем не изменился и в то же время будто бы совершенно иной.

Я растеряна, сконфужена, моё бедное сердце сейчас прорывается сквозь грудную клетку наружу… Только чтобы к нему. И я, такая дура, делаю этот чёртов шаг.

Иду, будто привязанная. Не глядя под ноги, не прерывая контакт.

Это ведь не он. Не он. Лесовский — кто это? Мой был Гончаров. Не может быть, нет.

Я отговариваю себя и ступаю вперед. Этот взгляд никогда не оставлял меня равнодушной. А сейчас, спустя столько лет, когда я думала о нём, помнила, держала в голове — осознанно и даже против воли, — он вдруг здесь. Могу ли я остаться безучастной, невозмутимой?

Глава 8 | Визуал Маши

— Смотрите, тихоня ручки распустила! А меня так потрогаешь, а?

Вздрогнув, одергиваю ладонь и делаю шаг назад. Смахнув, наконец, пелену перед глазами, прервав наши гляделки.

— Пасть захлопни, — тихо, но отчетливо-резко говорит Демьян. Он не удерживает меня, но глаз не отводит. Я чувствую, как его тяжелый взгляд обжигает висок.

— Э, а ты кто такой вообще? — подходит к нам один из моих однокурсников Боря Лазов. Он пантовитый, дерзкий и задиристый. Терпеть его не могу. У нас это чувство взаимное.

— Демьян. — Отвечает, не повернув головы.

— Слишком длинно. А если коротко?

— Демьян.

— Ладно, Дем. Я - Борис, — фыркает Лазов, протягивая руку, которую Демьян если и видит, то всё равно игнорирует.

— Демьян. Сократишь ещё раз, познакомишься с больничной койкой. — Отрывисто, опасно, без вызова. Потому что вызов Демьяну не нужен, лишь незамедлительная победа.

— Ну Демьян так Демьян, — Борис приподнимает руки ладонями вверх и отходит на пару шагов.

Он всегда так на людей действовал. Одного только взгляда хватало, чтобы желание отойти от него заполнило до краев. Только не меня. Как ещё объяснить то, что я всё ещё стою — пусть чуть дальше, гонимая испугом, — но рядом с ним.

— Демьян, привет. Меня зовут Саша Сомова. Будем знакомы? — она манерно протягивает ему руку, а у меня на языке привкус горький. Я знаю этот тон. Уверена, если посмотрю на неё, увижу нескрываемое кокетство и вызывающий блеск в глазах. Призывный.

— Мы знакомы. — Отрезает в своей привычной манере.

— Ох, я тебя тоже запомнила, — томно, с придыханием. И едва уловимой расслабленностью в голосе, когда хрипотца от удовольствия появляется.

— Исчезни, — бросает ей, а меня холод сковывает.

Зачем я вообще здесь стою? Зачем слушаю всё это? Оглядываюсь и замечаю, что на нас глазеют. Заинтересовано и пристально. Чтобы в мельчайших подробностях пересказать тем, кто не смог занять места согласно купленным билетам. В такие моменты прогульщики жалеют, что отсутствовали.

Становится неловко. Я ведь сама к нему полезла, а он всё так же стоит — руки по швам, ни шага вперёд. Только взгляд — плотоядный, пожирающий. Меня.

— Не надо со мной так… — слышу обиженный Сашин голос и больше не могу это выдержать. Не могу!

— Рада была увидеть тебя, Демьян. Хорошо, что у тебя все хорошо и сложилось, — произношу сбивчиво, на него не глядя. И, развернувшись на пятках, иду в сторону ворот.

«Хорошо, что у тебя все хорошо»?! Боже, Маша, что бы ты ещё сказала?!

Меня колотит холод, хотя на улице тепло. А сделать вдох труднее, чем секундой ранее. Я быстро моргаю, стараясь правильно дышать, как на занятиях йогой, о которых мне все уши прожужжала чертова Сомова! Подруга называется!

«Я тебя тоже запомнила…»

Это что же выходит… Они, что, спали?! Демьян и Саша?! Мой Демьян и…

Стоп!

Я даже останавливаюсь посреди дороги — от силы этой сумасшедшей мысли. Казалось, её уже не остановить — так далеко понесло сознание.

Никакой он не мой! Мы сто лет не виделись и теперь находимся на разных точках мира! Нет, вообще в разных мирах!

Сын Лесовских. Теперь так. А я приемная дочь алкоголиков. Вот это знакомство было бы… Только его не будет!

Там, в стенах детского дома мы выживали, друг за дружку карабкаясь. А теперь разошлись каждый в свою жизнь. Не пересекаемые, как параллельные. Только… встретились-то мы зачем?

Вот, что гложет меня. Мне очень хочется найти ответ на вопрос «Зачем мы встретились». А после с облегчением выдохнуть, забыть обо всём и вернуться к прежней жизни. Только не получается.

Я и так, и по-другому верчу эту фигурку сложного большого пазла, однако никак не могу правильно пристроить важную деталь. Чтобы, с удовлетворением оглядев законченную картину, сунуть ее на антресоль. Повыше, только бы глазами не натыкаться часто. А лучше вот, вообще подружке подарить. Тем более, хочет сильно.

Аж зубы сводит! Он ведь не картина! В этом и проблема — к вещам я безразлична. А к нему…

Случайность, Машка! Совпадение, эй!

Всю дорогу до работы я пытаюсь унять бунтующее сердце и мозг, несущийся на скорости в мир лучезарных, дивных фантазий. Поесть останавливаюсь у небольшого магазинчика, что расположен напротив моего маркета. Покупаю разогретый цельнозерновой круассан с ветчиной, сыром и листьями салата. Вкусно. Должно быть. Только вот вкуса не ощущаю. Мысли заняты другим. Я все прокручиваю каждую перемену на его повзрослевшем лице, каждый взмах длинных красивых чёрных ресниц…

Красивый. Он сам очень красивый. И тогда был тоже, и сейчас…

Со смены возвращаюсь в раздрае. Голова тяжелая, гудит.

Было бы ложью сказать, что я не ждала, что он пойдёт за мной. Ждала. И, чего уж скрывать, хотела. Но он не пошёл. Ни когда я вышла за территорию вуза, ни когда села в автобус, ни когда вошла в свой супермаркет, ни когда возвращалась в общежитие Демьяна не было. Сердце сжалось и заныло, но я откинула подальше это ощущение и сделала погромче музыку в наушниках.

Вхожу в комнату, здороваюсь с соседкой Настей. Её поселили со мной на втором курсе, когда Наташа съехала на съёмную квартиру.

Сходив в душ, ложусь в узкую односпальную кровать, беру в руки мобильник и делаю то, что ещё сегодня утром считала совершенной глупостью: вбиваю имя Демьяна в поисковик известной социальной сети.

Демьяна Лесовского как пользователя не зарегистрировано.

Вздохнув, откладываю мобильник и до утра ворочаюсь в ставшей вдруг неудобной постели.

Впервые не выполняю домашнее задание. Просто не хватило сил — их все забрал невроз от встречи, которой, как я думала, не суждено было случиться.

Я ошибалась.

***

Маша увидев Демьяна

Глава 9

В университет иду с желанием увидеть его снова. Пусть он у нас и не учится, но вчера же приехал, так почему бы ему не приехать снова? Такой вот деревянной логикой я сегодня отличаюсь.

Изо всех сил хочется поговорить, узнать о нём больше. И пусть умом я осознаю, что мы давно чужие, в душе же отчаянно теплится надежда. Снова и снова представляю следующую встречу, где мне интересно абсолютно всё, чем делится немногословный Демьян. И ему тоже. Я рассказываю, а он слушает и даже улыбается.

Мотаю головой, отгоняя возникший калейдоскоп картинок. Наваждение какое-то…

В красное здание вуза вхожу буквально знаменитой. Шепотки за спиной и явные обсуждения заставляют держать спину ровно, а голову повыше. Не знаю, насколько это поможет, но выпрямившись, действительно чувствую себя увереннее. Замечаю, что некоторые даже тычут в меня пальцем и раздраженно прикусываю щеку изнутри.

— Малышка, говорят, ты горяча! — появляется передо мной щуплый худощавый парень в джинсах в обтяжку и футболкой с надписью «Нирвана».

Молча обхожу, но у него, вероятно, другие планы. Он хватает мою ладонь и дотрагивается ею к своей щеке.

От шока замираю.

Вокруг кричат, смеются, улюлюкают…

Наконец придя в себя, безуспешно пытаюсь выдернуть руку.

— Конечности свои убери, пока я их по аудиториям не разбросал!

От низких вибраций голоса вздрагиваю. Парень вздрагивает тоже. Меня сразу же отпускают. По инерции делаю шаг назад.

— Перед девушкой извинился и чтобы я тебя не видел. Что понятно, что не понятно?

— Извини, — кивает тот и, попятившись, исчезает в толпе.

— Вам тут медом намазано? Так я сейчас другое шоу организую. Разошлись! — дает команду.

И они… Слушаются. Толпа расходится, самые любопытные медлят, но уходят тоже. Наверное, это из-за того, кто продолжает стоять за моей спиной.

Оборачиваюсь, осознавая, что, несмотря на то что он мой защитник, я его опасаюсь.

— Ты как? — спрашивает этот огромный громила. Под два метра ростом и чуть меньше вширь.

— Захар… — выдыхаю, неуклюже улыбнувшись, — голос у тебя, конечно…

— Ага. С тринадцати такой, — усмехается тот, — пошли, до аудитории доведу. Прицепились же, шакалы, — и взглядом зыркает на опустевший холл.

— Спасибо тебе огромное! — тарахчу запоздало.

— Да прекрати. Этим мужики и должны заниматься, а не за руки хватать. Повырывал бы, но тогда мне тренер тоже что-нибудь вырвет, — хмыкает он серьезно.

Захар Бруксин — звезда бокса. На ринге — просто стрела: быстрый, чёткий и оглушающий. Сам — выносливый и огромный. Его называют будущим Льюисом, и я полностью поддерживаю пророчащих ему отличную карьеру.

Брукс честно доводит меня до аудитории и, окинув предупредительным взглядом находящихся рядом, уходит, прежде кивнув мне.

— А что с тобой делал Захар? — приподнимает брови Саша.

— Долго рассказывать, да и не слишком хочу, — отрезаю честно. Потому что утро было так себе.

— Ладно, как хочешь. Привет, кстати!

Она целует меня в щеку, а я пытаюсь подавить в себе дурацкое и абсолютно неуместное чувство ревности, на которое совершенно не имею права.

Мало ли что у них там с Демьяном было, в конце концов! Во-первых, я ему никто, во-вторых я ему никто и в-третьих тоже: Я. ЕМУ. НИКТО.

Только вот воспалённое сознание как-то не слишком прислушивается к надрывным воплям разума.

Первая пара, вторая, третья. В столовую решаю не идти. Не хочу, чтобы история в холле повторилась. В этот раз Брукса может не оказаться рядом, да и не обязан он меня спасать.

Остаюсь подпирать аудиторию английского на сорок минут. Смотрю в учебник по маркетинговому ценообразованию, пытаясь сосредоточиться хотя бы на чем-то.

— Маша! — окликает Арина Туманова.

Обернувшись, улыбаюсь ей и захлопываю бестолковый учебник — всё равно ни на строчке сосредоточиться не смогла.

Мы с Ариной не подруги, но хорошие знакомые. Несмотря на излишнюю резкость, она мне нравится — в ней нет хитросплетений. Искренняя, понятная.

— Вечеринка на следующей неделе. Идём?

— Спасибо, конечно, но ты же знаешь, я не фанатка подобных встреч, — пожимаю плечами.

Хотя я регулярно отказываюсь, девчонки всё равно не оставляют попыток снова и снова меня пригласить. И это приятно.

— Иногда нужно отдыхать, Маша. Так что, если передумаешь, найдёшь там меня! Голубев уже все уши прожужжал, и я сама давно хочу повеселиться! — Туманова поднимает руку и машет кому-то. — Ты чуть мимо не прошла. Куда так летишь? — спрашивает у подошедшей к нам Таи.

Мы стоим за колонной. Не мудрено, что Жарова не увидела. Я притаилась здесь специально, чтобы поменьше мелькать.

— Привет, Маш. Арин, я к Марку забегу ненадолго. Не теряй, ладно? — я киваю Тае на ее приветствие и отвожу взгляд к окну, чтобы не выглядело, будто я подслушиваю.

— Конечно! Передавай преподу «Здрасти»!

— Непременно передам, — отшучивается она, — хорошего дня, Маша, — мягко говорит мне.

— Спасибо и тебе.

— Обещай хотя бы подумать, а? — возвращается к теме Туманова. А я хохочу — так забавно она складывает в молитвенном жесте руки.

— Хорошо! Но я правда не обещаю! — выразительно поигрываю бровями.

— Это уже отличный результат! — восклицает она, хлопая в ладоши, аки победительница, — А теперь я побежала. За мной тут Ветров охотиться! Надеюсь, ружье свое о тесак сломает, — говорит тише обычного, сбивчиво и доверительно.

Я не прекращаю посмеиваться, настолько большие Арина делает глаза. Воровато оглянувшись по сторонам, сбегает. Машу ей на прощание, а сама остаюсь ждать пару.

И вот никаких расспросов, подколок и желания упиться информацией, хотя дураку же ясно: Арина и Тая в курсе. Потому что все в курсе!

Когда преподаватель открывает аудиторию, я всё так же остаюсь стоять неприметным изваянием. Не то, чтобы очень неприметным, но за сегодняшний день всеобщие хороводы сильно меня утомили.

Глава 10

Мы сидим в кафе. Он заказал кофе, я — воду. Демьян не предлагает еду, не пытается накормить меня. Знает: для каждого детдомовца это унизительно.

Он расслаблен и готов к атаке одновременно. Хищные глаза чуть прищурены. Кажется, они следят за каждым моим движением.

Завораживаю или раздражаю?

Вслух не задаю, конечно. Но в голове — кручу без остановки.

— Как ты, Маша? — он нарушает молчание впервые с тех пор, как озвучил нехитрый заказ официанту.

— Нормально, — пожимаю плечами, — А ты?

— И я, — кивает он.

За столом повисает пауза. Нам словно не о чем говорить. Мне бы спросить его о прошлом, только вот… зачем? О настоящем тоже тему не завожу — хотел бы рассказать подробнее, сделал бы это, не отделавшись сухим «нормально». Начать о себе? Особо и не о чем…

И… я не знаю, как правильно. Наверное, стоило бы взять свою сумку и уйти. Да только вот… не хочется… Потому продолжаю сидеть. И даже собственный дискомфорт, что так сильно давит на плечи, не вынуждает поступить иначе.

— Чем ты живешь сейчас, Демьян? — решаюсь даже для себя неожиданно.

— Учусь, работаю в отцовской компании. А ты?

«В отцовской».

«— Я одиночка. У меня никого нет. В этом мы похожи.» — говорил он когда-то.

А теперь вот «отцовской». А у меня до сих пор никого…

Теперь мы и в этом разные, Демьян.

Взгляд опускаю, чтобы горечи в глазах не выдать.

— Учусь, — чувствую себя, будто поддакиваю, — подрабатываю… неподалёку… — последнее слово добавляю, замешкавшись. Понимаю, что звучит расплывчато и слишком невнятно.

Я вдруг ловлю себя на мысли, что не ровня ему, а понравиться очень хочется. Как глупо! И как давно я не ощущала себя подобным образом. Сколько лет считала, что выбилась, обрела себя, стала увереннее, а здесь…

Он молчит. Всегда был немногословен, но сейчас молчание давящее.

— Говорят… ты приехал из Германии.

— Да, — подтверждает, чуть помолчав, — мне там не нравилось. Я устал зубрить и хотел практиковаться.

— Здорово.

Что ещё мне сказать? Диалог безликий и снова ведёт в тупик. Кручу в руках салфетку, на Демьяна стараюсь не смотреть. С девочками я веду себя иначе, а с ним вот… собраться не могу.

— Ты зла на меня не держи, — вдруг говорит, когда мы уже выходим из кафе, — вижу, у тебя всё сложилось неплохо. Я просто хотел убедиться, что ты в порядке.

— Я в порядке, — подтверждаю поскорее. Только чтоб не создалось в его голове впечатление, что это не так.

— Тебя подвезти, Маша?

— Нет, спасибо. Я доберусь сама.

— Ладно. — В его голосе нет ничего такого, но у меня складывается четкое впечатление, что мой отказ приносит ему облегчение. — Тогда хорошего тебе дня.

— И тебе, — силюсь улыбнуться и, подождав зачем-то ещё несколько секунд, киваю, чтобы уйти.

И ухожу.

Он просто хотел убедиться, что я в порядке. И всё. И всё, Маша. Ничего больше. Тогда почему пустота внутри разрастается?

***

Жизнь потихоньку становится на круги своя, возвращаясь в размеренное русло.
Мысль о том, что он где-то совсем недалеко, ходит по тем же проспектам, что и я, дышит одним со мной воздухом, закрепляется в голове и не даёт считать его лишь видением или очередным сном.

С Сашей произошедшее мы не обсуждаем. Она не рвётся, а мне нечего сказать. И правда в том, что я рада такому повороту событий. Ну, почти. Лишь по ночам сердечко сжимается — раз за разом, снова и снова. Но теперь уже от того, что он знает, где я, но приезжать не желает. И это его взвешенное решение.

А ещё анализ самой себя приводит к осознанию, насколько глупой и детской была моя надежда встретить неизменного Демьяна спустя столько лет. Потому что я ведь изменилась тоже. А значит, если нам всё-таки придётся встретиться, мне категорически нельзя пасовать. Не ради него — ради себя.

Я много лет иду вперёд, леплю, ищу и создаю Марию Лунёву. И мне нельзя больше оглядываться. Помнить, кто я есть — да. Но не возвращаться.

Не растекаться перед ним лужицей, не заглядывать в глаза с восхищением и… Не знаю, быть собой! С друзьями и знакомыми я эмоциональная и задорная, а с ним будто просыпается неуверенная в себе дурочка и бежит, как много лет назад, чтобы герой Демьян защитил её.

Только вот девочка выросла и мальчик тоже. Мальчик как был самостоятельным, так и остался. Укрепился в этом, стал еще жестче, увереннее. А девочка рядом с ним слабеет.

Мне нельзя слабеть, я только обрела собственную ценность.

Пары сегодня не слишком напряженные. Прихватив несколько учебников по завтрашним специальностям, чтобы почитать в перерыв, захожу в маркет, где работаю. Времени на домашку после работы остается не слишком много, поэтому я частенько беру книги или конспекты с собой. Все уже привыкли. А тёть Зоя, уборщица зала, даже подкармливает меня булочками с корицей.

— Лунёва, — зовет к себе управляющая. Странно, что она всё ещё здесь. Обычно уходит в четыре, а уже без двадцати пять. — Лиза позвонила несколько часов назад, выйди вместо неё, — начинает без приветствий, как только оказываюсь рядом.

— Любава Михайловна, я всё понимаю, но у меня же вечерняя смена сегодня… — бормочу растерянно.

Только без толку. Ей нужен человек, а кроме меня — никого.

Впрочем, я тоже не остаюсь в обиде. Понимая, что деваться некуда, Шевцова Любава Михайловна клятвенно заверяет, что обеспечит мне двойной оклад за все несанкционированные нагрузки.

Так что деньги вкупе с надвигающимися холодами уговаривают меня буквально в два счёта. Куртка позарез нужна! Не представляю, конечно, как соберу себя утром, но перспектива чувствовать комфорт в мороз греет уже сейчас.

Ближе к одиннадцати вечера, когда глаза буквально слипаются, а голова гудит от нескончаемого «пи-пи-пи», меня наконец сменяют на кассе. Плетусь в выставочный зал, где только что орудовал коробками грузчик дядя Паша. Пополняю полку с орешками. Оборачиваюсь — скорее машинально, чтобы не заснуть на месте.

Глава 11

Оббегаю половину университета, а потом, затормозив посреди холла, хлопаю себя по лбу и мчусь в столовую. Ну а где ещё искать профессионального спортсмена, у которого наверняка режим?

За столом он, к счастью, восседает один. Серьезный и даже немного отрешенный, не обращая внимания на взгляды и шепотки. И как-то уверенности у меня поубавляется, когда он окидывает меня подозрительным взглядом — стоит только приблизиться к столу.

— Брукс, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Он доедает третью порцию каши с шестой котлетой, и снова отрицательно качает головой.

Вот ведь вляпалась!

— Ну чего тебе стоит, а? — я уже полчаса перед ним танцую. В переносном смысле, разумеется. А он уперся! Ну один раз ведь уже спас Золушку! Мда, фея-крестная у меня конечно… Чисто по современному культу написана.

Захар вздыхает. Закатывает глаза на приставучую меня и на то, что я ну никак уходить не собираюсь. Говорит, не прерывая плотный обед:

— Маш, ну нет у меня времени на ваш детский садик. Я сейчас ложкой махать перестану, потом на пары, потом на тренировку — удары отрабатывать. Ты понимаешь, что мне не двенадцать?

Обидно. Подковырка-то с намеком. И с выразительно-приподнятой густой бровью. Но у меня как бы тоже без вариантов!

Каким бы козлом не был Демьян… Нет, не так! Учитывая, как этот козел предал меня в прошлом и каким невозмутимым красавцем вернулся, я просто не имею права рухнуть лицом в то самое, что крайне плохо пахнет!

— Ну не Ветрова же мне просить, в самом деле! — восклицаю на эмоциях.

Я вообще-то давно уже на пределе. Потому что прекрасно понимаю, что Захар не согласится.

Но…

Тут этот здоровяк откладывает столовый прибор на край тарелки, откидывается на спинку стула и складывает руки на груди. На своей громадной, стальной — я же его на ринге видела. Там всё… впечатляюще, короче. И ржёт!

Нет, как только не стыдно!

— А ты попробуй, сходи к нашему высокородному!

Мда… Согласна. Сплетни его подпевал уже в ушах у меня отдаются.

— Ладно, с Ветровым я действительно дала лишка. Но разве у тебя нет девушки, у которой бы ты хотел вызвать ревность? — захожу с другой стороны.

— Так нос утереть или ревность вызвать, Маша? — снова ухмыляется Захар. Подловил. Я-то и сама ещё не решила. И почему всё сразу нельзя?

Тушуюсь. Но лицо держу, упорно силясь придать беседе забавного флера. Хотя чего уж врать — безуспешно.

— Неважно. Так что на счет девушки?

— Если мне нравится девушка, я сделаю всё, чтобы она была со мной. Я не стану трепать ей нервы и давить на мозги, пока она в обиде на весь мир будет смотреть на меня и другую. Ты подумай, Маша, если всё так сложно, может, не твоё? Ты красивая девчонка, умная. Чего ты вокруг него вьешься? Как те, остальные, безмозглые куропатки. — И за спину мою кивает.

Мне становится стыдно. Потому что он прав. Если на чистоту, то самого начала разговора я чувствую себя с очень не очень. Не сказать, что ожидала радостной улыбки, но настраивать себя старалась, прямо скажем, на лучшее.

Но Захар… Не безмозглый качок. Не красуется, не понтуется и именно поэтому не отбирает лавры у сноба Ветрова. Брукс говорит по-мужски правильные вещи, а я этого умного мужчину будто в песочницу пасочки лепить зазываю и с игрушечной лейки кустарник поливать.

— Мы с Демьяном давно знакомы, — веду плечом, пытаюсь стряхнуть с себя ощущение собственной липкой двусмысленности, — в прошлой жизни мы были близки… Ты не подумай, — вскидываю голову и руками машу, — не в том смысле. Я была ещё очень маленькая, чтобы думать о близости и любви. Мы просто пытались выжить и держались друг за друга.

О том, что без пылкой влюблённости не обошлось, молчу. Тогда я не знала, что чувствую. Слишком много враз навалилось на домашнего ребенка из состоятельной семьи. Я оказалась в другой реальности, выход из которой нашла только сумев сбежать в университет.

— Мне казалось ты из обычной семьи, — хмурит соболиные брови Брукс. Намекает. Слишком хорошо он воспитан, чтобы спрашивать о подобном в лоб.

Но я подтверждаю, решив быть откровенной до конца. Раз уж начала.

— Да.

— А Лесовский как бы нет, — продолжает свою мысль.

— Его усыновили и он уехал.

— А ты, значит, осталась.

От этой его фразы боль простреливает где-то в районе сердца. Приходится закусить изнутри щеку. Сильно. Так, что во рту появляется стальной привкус.

Брукс молчит. В его взгляде мелькает что-то похожее на понимание и сочувствие. Но, что важно, никакой унизительной жалости. Захар не настаивает и не продолжает. Дает мне выбор.

В подробности не вдаюсь, но и с темы не съезжаю. Это только моё, за семью печатями спрятано. Я малодушно не смогла похоронить этот период своей жизни. Всё вынашиваю, лелею. Нужно было обрезать нить. Но я смогла лишь спрятать.

Только моё. Даже Демьяна не касается больше. Он теперь из другого теста.

— Меня тетка забрала через год. Мамина двоюродная сестра. Больше мы с ним никогда не встречались. Я когда его увидела, глазам не поверила, — понижаю голос, чтобы проходящие мимо студентки не услышали. Имени не называю намеренно.

На стол падает лист бумаги. В замешательстве беру его в руки. Хмурюсь, разворачивая — и невольно смеюсь. Слегка напряжённо, на фоне разговора. Поворачиваю записку к сидящему напротив парню и смотрю с задоринкой во взгляде.

— Ты популярен!

— Ага. Плевать, — превращает его в клочок и откладывает на край стола. Всем видом дает понять, что написанный на листе номер телефона его не интересует. — Теперь понятно, почему вела себя так. — Возвращается к теме, — Ты будто привидение увидела.

— А я его и увидела, — прикрываю веки в подтверждение. Потом выдыхаю, отпуская тягостное ощущение, — В общем, ты просто не думай обо мне всякое, ладно? Просто есть вещи, которые уму не подчиняются. Знаю я, что глупости, а поделать ничего не могу. Чисто женские заморочки.

— Да нет. У мужиков тоже заморочки есть, — пожимает большим плечом, и я вижу, как под белой футболкой перекатываются мышцы.

Глава 12

Уже несколько дней, как после пар в холле университета меня поджидает Захар Бруксин. Саша отсутствует по причине болезни, а на комментарии остальных я с хитрецой отвожу глаза. Вся такая загадочная Машка Лунёва.

Безуспешно. Виновника торжества не было, однако я прекрасно провела время в компании Захара. А вот на второй паре, когда девчонки за моей спиной сокрушались по поводу отсутствия декольте именно сегодня, я навострила ушки на макушке — хотя обычно стараюсь отгородиться от шума.

Оказывается, Демьян приедет по какому-то делу к одному из парней Ветровской компании. Конечно же, пропустить подобное я просто не могу.

Ух, Маня-сталкер.

Брукс по договоренности уже ждёт меня у крыльца, а вот дорогущего спорткара в окрестностях не видать. Сбегаю по ступенькам к своему лже-парню, пока его не окружили очумелые фанатки. Откровенно говоря, мне кажется, Захару наша игра тоже на руку. Я что-то вроде удобного прикрытия. Живое алиби от чересчур инициативных девиц. Но он, конечно, при всей своей серьезности, в этом не сознается.

— Ты пригласил меня на свидание! — проговариваю, обнимая его за огромную руку. Ну, куда достала, туда и вцепилась, окрылённая чувствами его девушка.

— Супер, и куда я тебя пригласил? — со смешком смотрит в глаза и подмигивает. Я говорила, что Захар симпатичный?

— В парк, уток кормить.

— Какая богатая у меня фантазия! — смеется он, — А каков романтик! Спешу тебя расстроить, кнопка, у меня тренировка через полтора часа.

— Пятнадцать минут! А ещё у меня в контейнере голубцы! — складываю бровки домиком.

—Оо, — оживляется напарник, — надеюсь, я наемся!

Всё-таки я мастер соблазнений!

По заинтересованному взгляду вижу, что он зацепка сработала. А вот насчет того, утолю ли его голод, не уверена и очень по этому поводу нервничаю. По понятным причинам. Он ведь шесть котлет умял тогда в столовой, а голубца четыре!

Надо было больше брать, ой надо было…

Оживленные студенты затихают и поворачивают головы на привлекший всеобщее внимание рокот двигателя. Кумушки не подвели: на парковку въезжает та самая машина, а я понимаю, что мой звездный час настал. Актриса Машуня Лунёва в действии и готова выйти на свою первую красную дорожку!

Хоть бы не обделаться, ух!

Брукс ориентируется быстро. Пока в моей голове только формируется список нужных сцен, он показательно закидывает руку мне на плечо. А когда от внезапного нервного тремора у меня подгибаются колени — великодушно приобнимает.

Знаете, как ощущает себя женщина, когда ее обнимает такой огромный, красивый и умный капитан Америка живьём? Обалденно! Просто обалденно!

— Приехала твоя лягушонка в коробчонке, — он шепчет мне на ухо, согнувшись при этом едва ли не в три погибели.

— Вижу! Ты ж меня сильно любишь, да? — кажется, такой откровенный стёб меня успокаивает.

— Так, что глаза вылазят, Маш!

— Этого точно не надо, а то твои фанатки меня живьём сожрут. Но мне приятно, — я улыбаюсь ласково, гляжу на Брукса полюбовно.

— Смотри, чтобы ревнивый муж кости потом не пошёл по миру собирать. Он по виду далеко не спокойная лапа.

— Я думала вам вне ринга нельзя, — приподнимаю бровь.

— Нельзя. Но между честью и рингом, я выберу первое. Всегда.

А вот это нехорошо.

Надеюсь, все пройдет тихо-мирно и так, как мне нужно.

Боковым зрением вижу, как дверца машины открывается, являя на свет брутального водителя. Весь в черном — джинсы, спортивная кофта, куртка и даже кроссовки — всё черное. Только белоснежная подошва и две полоски придают его стилю света. Глаза скрыты солнцезащитными очками и я, не сдержавшись, раздосадовано цокаю. А вот когда Демьян снимает их и закидывает в машину, даже привстаю на носочки от радости.

Теперь я могу следить за его взглядом.

В компании буйвола-Брукса полегче. Чувствую, что не одна, есть у меня поддержка. Та, которая не сбежит, если его взглядом окинуть недобрым. Захар сам кого хочешь опрокинет. Однако надеюсь, до этого не дойдет. Я хочу просто с поднятой головой выйти из своего вранья, а подставлять никого не хочу. И стравливать тоже.

— Смотри косоглазие не заработай, кнопка.

Левый глаз уже действительно устал следить за Демьяном, пока я делаю вид, что в упор занята своим парнем.

Оборачиваюсь, как бы невзначай и натыкаюсь на тёмный взгляд.

Испепеляющий.

Улыбаюсь обаятельно и ручкой машу приветственно. Ну а что? Мы же знакомы.

Как там прошла встреча, которую я так ждала? Он убедился, что со мной всё в порядке. Сейчас вот имеет возможность это самое «в порядке» воочию лицезреть.

Засранец эдакий!

От злости отвлекает надежда, что Демьян никогда не узнает о моем детском поведении. И вообще никто не узнает.

Он подходит к нам сам. Кивнув парням на лестнице, быстро приближается. Не сводя с меня потемневших отчего-то глаз.

— Привет, — здороваюсь первая, и дислоцируюсь быстренько, встав между этими двумя. На всякий случай. — Это мой парень — Захар Бруксин, очень талантливый боксер! — распеваю с гордостью. Захар, а это… — я делаю паузу. Выразительную такую, потому что конкретно это мгновение в голове прокрутила раз миллион, — … друг детства — Демьян.

Брови Демьяна немного приподнимаются. Совсем чуть-чуть, но недовольство обладателя демонстрируют крайне откровенно.

А что такого? Мы же в детстве были знакомы? Да. А тогда мы только дружили.

Почти.

— Рад знакомству с тем, кто был близок с моей Кнопкой раньше. — На последнем слове Захар акцентирует. И от Демьяна это выразительное подчеркивание не укрывается.

— Взаимно. — Коротко и холодно. Целиком в его репертуаре. Но протянутую Захаром руку Демьян пожимает. Дольше, чем необходимо.

— А ты какими судьбами здесь? — спрашиваю легко. Вот действительно никакого мандража не испытываю. Спокойствия, впрочем, тоже. Но блеющей овцой меня сейчас точно не назовёшь — уже результат.

Глава 13

Следующую неделю провожу в спокойствии. За исключением того, что теперь к работе в супермаркете добавилась ещё и личная кухарка. Вот такую цену объявил Захар.

Вкусно готовлю, видите ли!

Теперь вместо столовских котлет он ест мою еду. Приятно, конечно, только времени уходит — просто жуть! А у меня с ним и так не густо. Могла бы, пару часов в сутках дорисовала.

Увы, однако…

Закидываю в контейнер восемь тефтель. Секунду затормозив, докладываю еще две. Спортсмен же. Во второй — чёрный рис насыпаю и салат из пекинской капусты в третий. Складываю это дело в пакет, запихиваю кастрюльки в холодильник и мчу, что называется, в университет. А перед общежитием… опачки! Тот самый элитный автомобиль со знакомым водителем за рулём.

Увидев меня, Демьян тут же распахивает дверь и выходит, чтобы подойти. Усилием воли заставляю себя оставаться на месте, а не бежать галопом в противоположную сторону.

Я решительная, самодостаточная и вообще…

Останавливается он, к счастью, на безопасном расстоянии.

— Привет, Маша. — С хрипотцой. И моя былая уверенность, которую я ощущала рядом с сообщником, осталась с ним же.

— Привет, — киваю, чтобы скрыть нервозность и поправляю ремешок сумки на плече. После перекладываю пакет в другую руку и понимаю, что не скрываю нервозность, а напротив, выдаю себя с головой этими суетливыми движениями. Демьян прищуривается, но не комментирует. И я молчу. Он ведь приехал, пусть и говорит тоже он.

— Я отвезу тебя.

— Это совсем не обязательно. — И головой для пущего эффекта качаю.

Вот только на него не действует. Он уперто продолжает стоять передо мной и повторяет стоически:

— Я тебя отвезу.

Вздохнув, величественно киваю, но это не особенно требуется. Потому что спорить в данной ситуации, разумеется, глупо. Он проделал весь этот путь и, памятуя его упертость, без меня не уедет.

Демьян разворачивается, идет к машине, я следую за ним. Здесь всего несколько шагов, а я успеваю прочитать про себя целый список аргументов, почему мне следует успокоиться и в своем поведении ничем не отличаться от вчерашней беззаботной, довольной жизнью Маши.

Открываю дверь, сажусь в машину, он садиться секундой позже. Молча тычет на кнопку, заводя мотор, и трогается с места.

— Что в пакете? — спрашивает, не отрываясь от дороги. Ведет машину уверенно, немного резковато. А я задумываюсь о том, как сильно езда перекликается с характером водителя.

— Еда, — пожимаю плечами и демонстрирую содержимое картонной упаковки.

— Это всё тебе? — его бровь забавно приподнимается, демонстрируя удивление, а уголок губ тянется вверх. Совсем немного.

— Для Захара, — пожимаю плечом, — У него много тренировок, требуется сбалансированное питание.

Насмешка тут же исчезает, и её обладатель возвращает внимание дороге. В этот момент я несказанно рада, что именно стряпню выбрал мой лже-парень в уплату своих театральных услуг. Как знал!

Ситуация — лучше не придумаешь! И так ведь понятно — кому попало я готовить не буду. Уверена: если у Демьяна и были сомнения, что мы с Захаром пара, то теперь испарились, как снежинка под солнечными лучами.

Замечаю, как недовольно, даже немного нервно сжимаются на привлекательном лице скулы, напрягается вена на шее. Я сначала хмурюсь в непонимании такой сильной и довольно откровенной для закрытого безэмоционального Демьяна реакции, а когда мой сонный разум пронзает догадка, даже глаза распахиваются.

Демьяну не всё равно? Он что… Он… Ревнует?!

Не мигая, слежу за выражением его лица, чем рискую выдать себя с головой. И когда потрясение спадает, поспешно отворачиваюсь к окну, подавляя ликующую улыбку. Похоже, моя затея и наши с Захаром любовные постановки принимают любопытное направление…

— Захар Бруксин тебя не обижает? — нарушает тишину, притормозив на третьем по счету светофоре, пока мои коварные мысли вертятся вокруг еще более хитрых сценариев.

— Совсем нет. Тебя это беспокоит? — спрашиваю нарочито равнодушно. Чтобы не позволить себе малодушно отследить реакцию, разглядываю красную легковушку, что остановилась рядом.

Молчание затягивается и, не будь Демьян сейчас за рулем, подумала бы, что уснул, вот правда. Не выдержав, поворачиваюсь.

Да нет, в сознании. Сидит, на дорогу пялиться. Такой водитель ответственный, куда там!

— Не отвечай, если не хочешь, — провоцирую к обратному.

— Такая же нетерпеливая, как и раньше, — усмехается он. Добродушно. Впервые с тех пор, как мы увиделись снова.

Засматриваюсь.

Всё такой же красивый… И чужой! И козёл, к тому же!

— А ты, — тычу в него указательным пальцем, — как и раньше, сам вопросы задаешь, а на мои не отвечаешь! — и я даже руки на груди складываю. Ну как так-то?!

— Ты еще язык покажи, Маш, — окидывает смешливым взглядом.

А я и показываю. Язык. Самым наглющим образом. И звук ещё выдаю соответствующий действию: что-то между долгим «ммм» и таким же «ууу».

Демьян поворачивается вдруг всем корпусом и вместо смеха смотрит в упор.

Во взгляде плещется много всего. Но ни единого намека на шутку. Я же мигом успокаиваюсь, отвечаю тем же и, неожиданно для себя, выдерживаю этот взгляд.

Атмосфера мигом меняется. Кажется, я теряю связь с внешним миром, погружаясь в темноту его глаз. Забывая о том, что он сделал мне когда-то. Мои запутанные чувства при близости этого мужчины оживляются. И я ничего не могу поделать с этим…

— Красивая ты, Машка. Очень. И глаза твои синие. Два сапфира. Будто в душу заглядывают.

От голоса его мурашки по коже бегут. Коньячная радужка темнеет, обволакивает, зазывает.

Он руку поднимает, тянется к щеке.

«Что же делаешь?»

«Прикоснись, пожалуйста…»

Мысли путаются, напоминания об обиде, что я специально прокручиваю в голове. Но таки отходят на второй план, уступая первенство ощущениям.

Сзади сигналят. Демьян недовольно ведет челюстью, отводит ладонь, остановившись в миллиметре от моей кожи. А я, откинувшись на сидении, прикрываю глаза.

Глава 14

В холле сегодня шумно. Встречают Брукса, который победил на международных соревнованиях по боксу, нокаутировав соперника в десятом раунде. Тот, благодаря кому абсолютно каждый студент считает себя особенным, словно лично отстаивал честь в поединке, появляется под бурные овации. Радостный, уставший и слегка дерзкий от наслаждения своим триумфом. На подбородке и скуле синяки, но величие момента нужно понимать. И сейчас я вижу, насколько трудным и изнурительным был путь к победе.

— Поздравляю тебя! — обнимаю за широкий торс.

— Спасибо, Кнопка. — Кладёт ладонь мне на талию, сжимая, — Как сама?

Мы шагаем по коридору, оставив позади тех, кто так его ждал. И если я чувствую себя немного неловко, то Захар вообще не переживает.

Я делюсь последними новостями из своей жизни, рассказываю про работу, учёбу и сознательно избегаю упоминать имя на букву «Д». Потому что не хочу портить себе настроение. В это время червячок в моей душе болезненно копошится, и я никак не могу его успокоить.

Просто не называть имя, наверное, недостаточно…

— После пар я сразу к тренеру на ковёр, так что подождать лягушонка у крыльца не смогу, — говорит он, когда мы приближаемся к моей аудитории.

— Хорошо, — на самом деле не уверена, что наша афера ещё имеет смысл, но мне очень нравится общение с ним. Он словно старший брат, которого у меня никогда не было. Когда-то давно я думала, что нашла его, но позже чувства переросли во что-то неизвестное. А сейчас… У меня даже нет времени думать об этом, — а почему на ковёр? Ты же победил! — возмущенно спрашиваю через секунду, остановившись посреди дороги.

— В моей технике были недостатки, которые теоретически могли привести к поражению. — Увидев злость на моём лице, Захар смеется и обнимает меня за плечи, — полегче, красавица, это спорт! — разводит свободной рукой, явно забавляясь.

— Это несправедливо! Ты привез победу, а должен выслушивать недостатки. Тебя должны хвалить!

— Тогда на следующих соревнованиях я буду слишком самоуверен и не смогу акцентировать внимание на скорости реакции, качестве подготовки и мастерстве противника. И с вероятностью восемьдесят процентов меня уложат на лопатки.

— Но ты же так много тренируешься… — непонимающе смотрю на него.

— Критическое мышление, расчёт и правильная оценка своих возможностей важнее силы удара. Бывает, выигрываешь благодаря скорости, а не потому что бьёшь сильнее, понимаешь?

— Почти как в реальной жизни, — усмехаюсь я, — важно, как выдержишь и сколько.

— А ещё важнее дать отпор и вмазать, подгадав момент. Но чтобы ты не думала, что меня обделили наградой, похвастаюсь: отпустили на две недели, несмотря на учёбу.

— Класс! Поздравляю! Внеочередные каникулы?

— Да. Съезжу к матери, давно не был. Не забывай держать удар, пока меня не будет рядом, — подмигивает здоровяк.

— Хорошо, но сексуальные трусы ради этого надевать не буду! — имею в виду его форму на ринге.

— Ты сказала, что я сексуальный или мне послышалось? — приподнимает широкую бровь, пока я игриво закатываю глаза.

— Этого только слепой не видит!

— Осторожнее, Кнопка, — делает шаг ко мне и становится вплотную, — у меня отличная фантазия и накопившийся тестостерон.

Чувствую, как краснею.

— Тебя тренер ждёт, Захар!

Что куда-то не туда нас занесло!

— Увидимся позже, красавица, — улыбается он, демонстрируя впечатляющие мышцы, которые выделяются даже сквозь футболку свободного кроя.

И, подмигнув мне ещё раз, разворачивается и уходит — тяжёлой, уверенной походкой, словно ледокол.

— Зря тебя не было на последней вечеринке! Столько парней пришло, толпа! — прерывает мои мысли Саша. Она задумчивым взглядом провожает Брукса, но потом переводит его на меня.

— Да как-то не до того, Саш, — улыбаюсь, изображая лёгкость.

— Всю жизнь пропустишь со своей работой, — звучит недовольно.

— В другом случае умру с голоду. Ты бы что выбрала? — шучу, потому что после Захара осталось приятное, светлое ощущение.

— Ты слишком требовательна, Маша. Другие как-то живут, — она смотрит на меня, как на глупого ребёнка, и это немного раздражает.

— Я не хочу, как другие, — отрезаю. — Я хочу жить хорошо и знаю, что для этого нужно пахать. Меня это не пугает.

Хочется поскорее закончить этот разговор, я хочу сохранить свет внутри.

Мы не сможем понять друг друга просто потому, что находимся на разных полюсах. Саша хоть и не из богатой семьи, но привыкла к достатку. Её мама работает бухгалтером в крупной компании, а папа занимается розничной торговлей. Она не знает, что такое голод. А объяснить это человеку, который даже не допускает, что такое возможно, я просто не в состоянии. Если не считать того, что я и не хочу этого объяснять. Пусть в её личной вселенной по-прежнему сияет радуга. У каждого из нас свой витиеватый путь.

— Тебе в любом случае нужно учиться отдыхать. Я переживаю за тебя! — Сомова складывает руки перед собой в молитвенном жесте и я смягчаюсь. Усталость даёт о себе знать, я слишком резко реагирую.

— Понимаю, но сейчас так получается, — пожимаю плечами, снова улыбнувшись. — Лучше расскажи что-нибудь интересное, а то я совсем из жизни выпала .

Саша кивает и глубоко вдыхает перед тем, как начать:

— Помнишь Демьяна Лисовского? — она даже губу прикусывает, так ей не терпится рассказать, — Конечно помнишь, как такого можно забыть?! — машет рукой. — Так вот, у него, похоже, что-то точно есть с нашей Алеськой. Они вчера вместе ушли с вечеринки, представляешь? — я сглатываю тяжелый ком и чувствую, как дрожат пальцы, а сердце ускоряет свой стук. — Катя видела, как Алеся пошла за ним на балкон. Их не было долго, — отворачиваюсь, ищу хоть что-то в своей сумке, потому что взгляда сейчас просто не выдержу. С каждым словом будто вливают в мою душу яд. Пелена перед глазами мешает не только видеть, но и думать. Я вообще сейчас не хочу ничего анализировать. — А когда она зашла, — слышу будто издалека, хотя Сомова стоит в двух шагах, — у Олеси была задрана юбка и пуговицы на рубашке расстегнуты. Короче, не знаю, правда это или нет, но если верить Кате, то они на балконе любовались не только видом на город. А сам Демьян, представляешь, так на Катьку зыркнул, что она сразу оттуда вылетела. Но и они вышли. А потом вообще ушли! Сама понимаешь, не просто гулять. Эй, ты слышишь? Вот это сплетня, да? — щебечет она, а я, Боже, никак не могу взять себя в руки.