Треквартиста – то же, что и плеймейкер (англ.), игрок, который не играет ни в нападении, ни в полузащите, но держит все нити игры.
Сеньор Витторио Аманде отставил в сторону чашку с эспрессо и нашёл среди кипы свежей корреспонденции любимую «La Gazzetta dello Sport». На первой странице красовалась огромная надпись, сообщающая о начале обратного отсчёта:
«Ровно год остался до праздника!!! Читайте наши прогнозы и интервью на третьей странице!»
В свои пятьдесят пять уже полностью седой, но не растерявший молодого духа, импозантный сеньор Аманде нарочито неторопливо перевернул газетный лист.
«Провести чемпионат мира по футболу в Италии – это лучшее, что могла сделать ФИФА! Прекрасные стадионы, давно сложившаяся инфраструктура, чувствующая футбол публика и идеальные климатические условия – всё, что нужно для настоящего футбольного праздника, в сборе у нас, здесь, в Италии! Как не вспомнить прекрасный чемпионат 1934 года? Родные стены помогали тогда нашей Скуадре Адзуре, помогут и в 1990! Тиффози, поддержим Голубую Эскадру! Нам нужна только победа! Вива Италия!»
За огромными стеклянными дверьми на зелёной ухоженной лужайке резвились с мячом внуки сеньора Витторио: Маурицио и Анджело. Анджело нападал, а Маурицио старался отобрать у брата мяч. Сеньор Аманде улыбнулся: «Как я когда-то...»
Отец дона Витторио, дон Огюсто Аманде, был страстным болельщиком. Как и большинство итальянцев. И именно дон Огюсто одним из первых понял, что футбол – это большие прибыли и ни с чем не сравнимый азарт подковёрных игр. Он самозабвенно занимался подкупом судей, переманивал в подшефные команды отличившихся игроков и держал сеть букмекерских контор.
Жена Огюсто, хоть и не поддерживала увлечение супруга играми Адзуры, сумела преподнести мужу замечательный сюрприз: сын появился на свет 3 июня 1934 года в ту минуту, когда итальянская сборная забила знаменитый гол в ворота Австрии, которую называли в те времена «вундертим» и считали непобедимой. Дон Огюсто, и так находившийся в прекрасном расположении духа из-за победы Голубой Экскадры, пришёл в полнейший восторг: подарил жене бриллиантовую диадему и назвал наследника Витторио, в честь наставника сборной Витторио Поццо, под руководством которого итальянская сборная стала чемпионом мира.
Первой игрушкой агукающего отпрыска стал подаренный папой кожаный мяч. В десять месяцев Витторио сделал первый шаг и пнул этот мяч, заботливо подложенный под дрожащую ножку малыша упорным тиффози Огюсто. В два года встал в ворота. В три получил в подарок настоящего тренера. Судьба маленького Витторио, казалось бы, была предопределена. Но судьба на то и злодейка, чтобы рушить планы, убивать надежды и закладывать неожиданные виражи на жизненном пути.
Игрок сборной Италии Витторио Аманде в одном из матчей получил травму, которая оказалась несовместимой с дальнейшей карьерой в спорте. Прооперированное колено до сих пор давало о себе знать и ныло к перемене погоды.
«Ничего! – думал Витторио. - Родится сын и продолжит начатое дедом и отцом». Но Сильвия рожала исключительно дочерей. Повезло только с потомством сестры Карлы, которая подарила семье Сальваторе. Этот мальчик и стал главной надеждой дона Витторио. Самая значимая реликвия семьи, кожаный мяч деда Огюсто, перешла во владение племянника и сразу же обрушила на плечи парня огромную ответственность. Все ждали громких побед и чемпионских званий. А Сальваторе болтался в подшефной команде дяди, словно упавшая в бокал с мартини тухлая оливка, и надежд пока не оправдывал.
«Чемпионат в родных стенах – прекрасная возможность для него... и для меня», – думал синьор Аманде, катая во рту сигару.
Он их не любил, предпочитал американские сигареты «Мальборо». Однако «Мальборо» для мафиози... В общем, образ получается не такой важный и серьёзный, какой подобает иметь главе столь могущественного клана. Приходится дымить этими вонючими сигарами. Приходится также отдавать долги семейным спортивным традициям.
Витторио прекрасно понимал, что племянник не футбольного поля ягода. А до того, как подрастут Анджело и Маурицио, ещё много времени.
«Выхода нет. Надо толкать в зад Сальваторе!» – вздохнул дон Аманде и нажал на кнопку внутренней связи:
- Джакомо! Пригласи ко мне Адельо! – приказал он и снова бросил взгляд на сорванцов. Те доставали мяч с разлапистой смоковницы. Анджело сидел на плечах Маурицио и тянул руку вверх. Маурицио закачался, но всё-таки сумел привстать на цыпочки, и мяч снова полетел на лужайку. «Хоррей!» – радостно закричали оба.
«Эти точно будут новыми Джузеппе Меацца!*» – с удовлетворением заметил дон Витторио, как тут в дверь кабинета постучали:
- Сеньор! Адельо и сам к вам подъехал. Я даже не успел его вызвонить, – доложил секретарь Джакомо.
- Зови, – кратко распорядился мафиозо и засунул в рот сигару. Всё-таки образ надо поддерживать.
- Дон Витторио! Я так рад вас видеть! – влетел в кабинет тренер итальянской сборной. - Как ваше здоровье? Как семья?
- Зачем пришёл? – проигнорировал хорошие манеры сеньора Адельо Туччини дон Аманде.
Адельо сразу скис:
- По поводу финансирования, сеньор.
Дон Витторио от такой наглости аж сигару прокусил. Не далее, как на прошлой неделе, Туччини получил изрядный куш от клана Аманде. Кроме того, сборную и так финансировало государство. Аппетиты сеньора Адельо начинали раздражать. Дон Витторио с возрастающим негодованием следил за тренером национальной сборной и думал, с каким удовольствием он прикажет вырвать его жадное сердце после чемпионата!
- Для успеха на мондиале нам нужны сильные игроки. Руководства южных клубов обнаглели. Суммы столь завышены. Я не смогу гарантировать...
- Сколько? – скривился от вкуса сигарной трухи дон Аманде и кинул тренеру маленький блокнот.
Сеньор Туччини с готовностью вынул из нагрудного кармана пиджака «Паркер» и быстро черканул в блокноте сумму. Мафиозо краем глаза мазнул по написанному:
*Дриблинг – движения игрока, владеющего мячом, с обводкой игрока(ов) соперника.
На автобусной остановке с табличкой «Дачное товарищество «Луговое» притормозил жёлтый раздолбанный «Икарус». Из его облезлого чрева выпрыгнул молодой человек лет двадцати-двадцати пяти. Одну руку он прижимал к груди, запахивая куртку-ветровку, другой - пытался закинуть на плечо спортивную сумку. Скользя по непромокаемой ткани, сумка постоянно съезжала на предплечье. Парень чертыхнулся, поставил ношу на скамейку остановочного павильона и вытащил из-за пазухи розовое в коричневых пятнах существо. Существо огляделось и радостно хрюкнуло.
- Побежишь? – спросил поросёнка молодой человек и, вынув из кармана поводок, защёлкнул его у хрюши на шее. – Давай! Только сильно не разгоняйся, я за тобой не успею...
Перед глазами простирался большой луг. Вдали виднелись разномастные крыши дачных домиков. Луг по-весеннему зеленел свежей травкой.
- И-эх! – воскликнул парень и отпустил поросёнка на волю. Тот моментально рванул поводок.
Нежная трава щекотала свинкин животик, и порося довольно хрюкал. Хозяин, спотыкаясь и охая, скакал за резвым свином. За спиной парня болталась из стороны в сторону непокорная сумка.
***
Когда Степан Зайцев женился на Виолетте, никто из знакомых, друзей и родственников не поверил. Как могла Виолетта, эта восхитительная блондинка с ногами от ушей, обратить внимание на худосочного, вихрастого Стёпку, который дышал ей точно в лебединую шею? Однако пара получилась крепкая и не развелась после года совместного проживания, как предсказывали некоторые.
Степан Николаевич, на данный момент уже декан факультета истории и философии городского педагогического университета, обожал свою «королеву», словно и не было двадцати пяти лет брака за спиной. Виолетта работала в городском комитете культуры и нередко мелькала на местном телевидении: то демонстрировала подарки воспитанникам детдома, то выдавала вымпелы и ценные подарки в виде гипсовых бюстов великих композиторов перспективным молодым музыкантам, то вела концерты, сборы от которых шли на гуманитарную помощь какой-нибудь африканской стране. Командировки её были довольно-таки частыми. То фестиваль песни и пляски в соседнем городе, то выставка народного творчества в самой Москве, а то и международный показ самодеятельных театров где-нибудь в Берлине или Варшаве. Но где бы она ни была, никогда не забывала о Степане Николаевиче: постоянно звонила из разных уголков. В их отношениях присутствовала такая стойкая нежность, уважение и любовь, что все завистники или неверующие давно плюнули на необычную пару, которая казалась им совсем не парой.
Когда Виолетта забеременела в первый раз, Степан улетел на седьмое небо от счастья. Она тоже с радостью отдалась ожиданию первенца. Степан был сильно занят в университете, еле выкраивал время для семьи, но жена не роптала. В кои-то веки Виолетта обнаружила, что у мужа есть библиотека. Правда, всё по профилю – история, однако лучше читать, чем сидеть и пялиться в телевизор. Всё равно, кроме редких кинопоказов да программы «Время» с гордыми докладами дикторов про надои и гектары, смотреть было нечего.
Виолетта выбрала книгу наугад (попалась «Дом Капетингов» из серии «Королевские династии Франции») и до того увлеклась жизнью французских монархов и их мастерством плетения дворцовых интриг, что появившегося на свет сына назвала Филиппом. В честь Филиппа Второго. Полностью он именовался Филипп Второй Август. Сын увидел свет как раз в августе. Филипп... Прекрасное имя для сына, подумала она. Степан Николаевич не возражал.
Филипп рос сорванцом, родители не могли уследить за активным ребёнком. Всё свободное время «съедал» этот резвый и неугомонный первенец семьи Зайцевых. Виолетта смогла вернуться к чтению «Дома Капетингов» только через два года: снова наступила беременность. На этот раз она дочитала до Франциска Первого, принадлежащего династии Валуа. Правление Франциска Первого ознаменовало собой начало эпохи французского Возрождения. Прекрасный знак, подумала Виолетта, и второй сын стал Франциском Степановичем Зайцевым.
Франциск, в отличие от Филиппа, уродился спокойным и любознательным. Его не привлекали дворовые игрища. Он любил сидеть с какой-нибудь красочной книгой, тихо рисовать на обоях и, притаившись в углу, разбирать по винтикам кухонную технику. Если за Филиппом нужно было бегать, то Франциска всегда можно было найти там, где посадили.
Филипп пошёл в мать: длинноногий, высокий, блондинистый красавец, не задумывающийся о превратностях жизни, а вот Франциск - в отца. Люди не понимали, как эти двое могли быть родными братьями.
Младший не вышел ростом, причёской и фигурой, зато с первого класса поражал способностями умственного характера. Взрослые называли его «вундеркиндом». Дети же, жестокий народ, сначала дали Франциску прозвище – Пиписк. Потому что маленький и голос писклявый. Потом он стал Цэцэ, в честь одноимённой мухи, ибо отвечал на уроках часто, назойливо и жужжаще. Когда его единогласно выбрали членом школьного комитета комсомола (никто быть членом не хотел, пришлось выдвинуть Франциска, который не смог отказаться – просто отсутствовал на этом судьбоносном для него собрании), то от гордого имени Франциск осталось только – ЦИСК: Центральный Идиот Совета Комсомола. Кроме торжественного присваивания прозвищ и постоянных подколок, Франциска никто не трогал, ибо двумя классами старше учился Филипп с красивыми мышцами, и можно было схлопотать по уху или в глаз.
Старший брат с детсада очаровывал всех апполоновой внешностью, девочки сохли по Филиппу гуртом и по отдельности, цирковая студия и все спортивные секции города плакали по способному мальчику горючими слезами, но мать видела в нём только звезду балета, поэтому и отдала сына в студию при хореографическом ансамбле «Кренделя». Франциска никуда не надо было отдавать: он сам ушёл в кружок химии и биологии, занимался английским, немецким и французским по самоучителю, плюс - записался в юннаты.
От луж, оставшихся на асфальте после ночного дождя, шёл пар. Жители провинциального городка начинали свой день: автобусные остановки были полны степенных служащих, бабушек-одуванчиков, спешащих с утреца занять очередь в собесе, важных учителей и школьников в парадной форме, мусоливших в руках цветочные букеты. Чувствовалось приближение праздника. Многочисленные учебные заведения отпускали сегодня ребят на каникулы, а старшеклассников в свободный полёт. В кои-то веки работал городской фонтан, около которого гонялась за голубями малышня, ещё не познавшая прелести школьных лет. Мальчишки и девчонки с интересом застывали всякий раз, когда мимо проносились нарядные второклашки, озорные шестиклашки и степенные десятиклассники. Может быть, и эти сегодняшние малыши, радостно играющие у фонтана, через несколько лет будут так же, перепрыгивая лужи, опаздывать на последний звонок, как вон те две девушки в белых фартуках и букетами в руках? Малышня завистливым взглядом проводила спешащих выпускниц и заканючила:
- Мама, а можно я тоже в школу пойду?
- А я?
- И я!
И пока мамы объясняли, что таким малышам ещё рано в школу, выпускницы скрылись за углом.
- Лёлька! Давай быстрее! Не хватало ещё на последний звонок опоздать! – кричала подружке кудрявая шатенка Ирина, проворно ковыляя на высоких каблуках.
Подружка, такая же кудрявая, но блондинка, наоборот старалась не торопиться. Ольгу иногда раздражала этакая правильность подруги Иринки. Учится она отлично, никуда не опаздывает, в шкафу порядок, с мальчиками не гуляет... Зато Лёлька, как она сама считала, красивее и привлекательнее. Да и в жизни разбирается лучше, чем подруга. Пацаны за Лёлей гуртами ходят. Может, Иринка понимает в литературе, истории и географии, но кому это интересно? Она со своими жизненными позициями слишком скучная, слишком правильная, слишком серьёзная. А вот Лёля... Лёля – это девушка-мечта. Прекрасная, весёлая и умная.
- Вот и именно, что день-то последний! Никто за опоздание не вставит! Потом только экзамены и... Свобода, Ирк! – воскликнула Ольга и, не взирая на просьбы подруги поторопиться, остановилась около зеркальной витрины, дабы поправить локоны.
- Завтра, может, никому и не будет до нас дела, а вот сегодня ещё успеют пропесочить! Олька, ну давай быстрее! - шатенка потянула подругу за лямку фартука: совсем близко слышались усиленные динамиками песни активного пионерского детства. Ольке пришлось послушаться, и подруги понеслись, как на пожар, сокращая путь подскоками по клумбам. Наконец, показался угол здания, за десять лет ставшего уже родным.
- Так, подруга... – еле отдышалась остановившаяся перед углом Ирина, - появиться надо культурно и гордо.
- Ага. Как будто не сайгачили через пол-города, как рысаки... – поддержала её Ольга, и они неторопливой, размеренной походкой моделей шагнули за угол.
Походка, как заметила Лёля, получалась у подружки намного хуже, чем у неё. По крайней мере, пацаны восьмого «А» с восхищением таращились именно на Лёлькины ноги, а не на Иркины.
Школьный двор бурлил. Из актового зала как раз выносили трибуну и устанавливали на крыльце. Само парадное крыльцо утопало в разноцветных шарах и пускающем слезу учительском составе. Плац был забит радостно галдящими школьниками. Каждый класс стоял на указанной разметке: 7 «Б» на очерченном мелом квадрате с надписью «7 «Б», 9 «А» на таком же квадрате, помеченном «9 «А», Иринкин и Ольгин 10 «В», соответственно, тоже на указанном ему месте. Одноклассники фотографировались, шутили и пребывали в приподнятом настрое.
- О! Не прошло и полгода! – увидев подружек, всплеснул руками долговязый, вихрастый парень. - Бабы! Ну хоть в последний день можно было вовремя появиться? – с деланным возмущением проговорил он.
- Пунктуальность вредит нашим принципам, дорогой Петюнчик! – задиристо парировала Олька. - И как мне кажется, ничего ещё не начиналось...
- Ага... А фотку коллективную уже сделали! Без вас!
- Ой! – пискнула Иринка. - Ребят! Давайте ещё раз попросим! Это же память...
Петюнчик кивнул и быстро нашёл фотографа. 10 «В» послушно кинулся строиться в три ряда. Оглушительно ревела прощальная песня:
- Робко входил я под школьные сво-о-о-оды...
Ольга легонько толкнула подружку локтем:
- Водку на выпускной сдавать Петюнчику. Он пронесёт потом через мужской туалет.
- Как? – прошипела с перекошенным в радостной улыбке ртом Иринка. - В унитазах прятать будет?
- Точно не знаю, но пацаны решили единогласно, что потайное место Петюнчика лучше. Сама знаешь, как учителя школу шерстить будут на предмет алкогольных запасов.
Фотограф крикнул «Ощерились!» и прильнул к камере. Петюнчик выставил Ольке «рожки».
- Сомневаюсь я... У нашей директрисы нюх, как у добермана. Уж среди дерьма-то точно водку унюхает... – не унималась Ирина. – И зачем нам водка? Шампанским бы не обошлись?
В объективе фотографа маячили двадцать пять счастливых, радостно улыбающихся рожиц. Каждый пытался сделать достойное лицо для потомков и для себя лично. Ведь эту фотографию они будут смотреть через пять, десять, двадцать лет...
- Ты чего? – зашипела Лёля. – Что на этом выпускном без водки делать?
- Всё равно найдут. Не знаю, что там твой Петюня придумал, но...
- Сейчас спросим, чего придумал, – прошептала Ольга, застыла с выражением ошарашенной радости и, когда фотограф наконец щёлкнул пимпочкой, быстро повернулась к Петюнчику, чтобы узнать про секреты успешного ныкания запрещённых на выпускном вечере продуктов. Тот еле успел убрать «рога», но всё равно было поздно...
- Разве они пролетят без следа-а-а-а-а?!!! – орал из динамиков детский хор.
- Блин, ты чего? Я ж на память! – перекрикивал хор Петюнчик, пока Ольга причёсывала его непослушные вихры веником из уже бывших свежих розочек.
- Я тебя тоже на память! – отвечала она. Во все стороны летели листья, лепестки и волосы Петюни. Петюня закрывал голову руками:
Национальная сборная Италии проводила плановую тренировку. Трибуны миланского стадиона были пусты, поэтому сидящий на скамейке дон Аманде со взводом бодигардов вокруг смотрелся этакой чёрной кляксой на сером фоне. Игроки отрабатывали удары внутренней частью стопы, обманный пас назад, ставили друг другу подножки и оттачивали мастерство игры головой.
Все эти футбольные премудрости пытался изобразить и несчастный Сальваторе. Несчастный потому, что у него это получалось отвратительно, и сеньор Туччини прямо-таки пожирал полузащитника огненным взглядом. Орать на Сальваторе в присутствии его дяди тренер не мог по понятным причинам. Дядя же с удовольствием наорал бы сам, но... Образ надо поддерживать. Сеньор Витторио и так уже сжевал сигару до основания, чем выдал своё нервное состояние. Ну, никак не получалось из племянника аса кожаного мяча!
Пошёл дождь. Один из бодигардов резким рывком распахнул над мафиозо огромный чёрный зонт. Игроки сборной продолжали гоняться по полю, а вот Адельо Туччини поспешил к своему важному зрителю.
- Дон Витторио! – воскликнул он с великой обидой, но сеньор Аманде его прервал:
- Да вижу, вижу... какой ты тренер! Способного мальчишку не можешь научить нормально лупить по мячу!
Адельо задохнулся и хотел выдать всё, что думает о «способном мальчике», как тут крайний бодигард распахнул полу плаща, откуда чёрным глазом подмигнуло сеньору Туччини дуло. Тренер передумал возмущаться. Решил просто пожаловаться:
- У Сальваторе плохо со зрением! По мячу попадёт - и то уже праздник...
Дон Аманде мысленно обругал сестрицу Карлу. Мало того, что сама не уродилась красавицей, так и замуж пошла за какого-то прыща. Что могло появиться на свет от этого Фаусто с прозвищем Дзанзара, то есть комар? Только щуплый Сальваторе с врождённым косоглазием и торчащими, как антенны, ушами. Ему даже форменные голубые шорты доходили до середины икры! Он путался в них, путался в сторонах света, путался в воротах и вратарях. Если он вдруг, совершенно случайно, и попал по мячу, попасть второй раз куда-нибудь ещё уже не смог бы.
- Операцию поздно делать, – сообщил дон Витторио, - до мондиаля всего год. Сальваторе не успеет восстановиться. Так что, дорогой наш тренер, учите мальчика чувствовать мяч кожей, унюхивать носом и определять траекторию его полёта на слух. Удачи! – высокомерно закончил он и полез в коробочку за новой сигарой. Крайний бодигард автоматически сунул под нос сеньора Аманде руку с зажигалкой.
Адельо, мысленно ругая всё и вся, потрусил к игрокам. Там он поделил футболистов на две команды и приказал играть друг с другом в полную силу.
Сальваторе, по сравнению с кабанами национальной сборной просто недоношенный поросёнок, пытался хоть как-то шустрить на поле: натыкался на игроков (те его незаметно пинали под зад), прыгал у одних ворот, пока атаковали другие, мешал обоим вратарям и пару раз искал наощупь мяч за кромкой поля, когда за этот мяч отчаянно боролись в центре.
«Скелет папы Огюсто в ярости мечется по склепу!» – думал дон Витторио, поедая очередную сигару.
Дядя знал, что Сальваторе питает больше интереса к игре на гитаре, хочет создать собственную группу и поехать на конкурс в Сан-Ремо, но... Образ надо поддерживать.
«Душа папы Огюсто смотрит на это безобразие с неба и разрывается от горя!» – продолжал переживать за отца мафиозо, как тут рядом на скамью тихонечко опустил свой зад Джакомо.
- Приветствую, дон Витторио. Как тренировка? Как наша ракета, наш вихрь, наше восходящее солнце футбола?
Дон закашлялся. Преданный бодигард выверенным движением залез в карман плаща и выудил оттуда флягу.
- Что в лаборатории? – проигнорировал вопрос дон Аманде.
- Боюсь сказать... – сжался до размеров фляжки Джакомо, - ничего нового.
- Как ничего нового? – прищурился дон Витторио. - Я столько денег туда вбухал, а ты мне – «ничего нового»? Паоло! – крикнул он, и один из бодигардов материализовался рядом. - Разберись с учёными.
Паоло кивнул и испарился. Джакомо зажмурил глаза. В мозгу пронеслись заголовки завтрашних газет:
"Лабораторная резня"
"Кишки науки"
"Учёная кровь"
- Пошли дальше... – голос дона Витторио заставил Джакомо вздрогнуть. - Доклад агента из Америки поступил?
Секретарь, не в силах выговорить «нет», покачал головой.
- Французский каналья? – продолжал перекличку дон Аманде.
Джакомо вздохнул.
- Немецкий аршлох?.. Русский? Даже у китайцев ничего нет?
От Джакомо запахло животным страхом. Он уже представил заголовки международной прсессы:
"Длинные руки Коза Ностры на горле научной элиты"
"Старая знакомая мафия кастрирует биологов и химиков"
"Щупальца спрута потрошат учёные мозги"
Не секрет, что все ведущие державы занимаются разработками допинга. И уж всем известно, что существуют организации, пытающиеся запрещать все созданные допинговые препараты. Но пока поборники за честный спорт обнаружат новый стимулятор, с ним можно выиграть хотя бы один чемпионат!
Дон Аманде давно вкладывал средства в создание генного допинга, то есть в попытки генной инженерии модифицировать человека, сделать его спортсменом, изменив ДНК. Спортсмена с изменённым геном не так-то просто обвинить в нечестности. Пока разберутся, как это сделать... Но, как говорили учёные, с которыми сейчас разбирается Паоло, вопрос создания стоит десяти лет, как минимум. И этот минимум дона Витторио не устраивал. Он разослал в ведущие спортивные державы своих людей. Агенты должны были разведать успехи интересующей области науки в Америке, Франции, СССР, Китае, Германии... Но и там, по данным агентуры, генный допинг сможет появиться лет через семь. Не раньше. И то при больших затратах и обязательном волшебном озарении какой-нибудь научной головы.
- Чего теперь нам делать? – надевая белый халат, спрашивал Франциск. – Куда идти с этим изобретением, кому довериться?
Людовик изображал тугую работу мозга. Хозяин еле растолкал его с утра после вчерашнего взрыва поросячьих эмоций на папиной даче. Свин проспал дорогу домой, выволочку Франциска родителями, а также всю ночь... Да и сейчас ему хотелось растянуться и забыть про хозяйские вопросы. Но Людовик, как истинный друг, всё-таки желал помочь Франциску: «Шеф, может не насиловать мозг, а? – таращил слипающиеся глазёнки порося. - Решение само найдётся... Я уве...Хррр...» – хрюкнул Людовик и отключился.
В личном уголке лаборатории Франциск оборудовал свину выдвижной ящик, поставил туда лоток и пару мисок для воды и каши. Понятное дело, нельзя держать свинью в лаборатории завода, но расставаться с Людовиком не хотелось. Тем более, оставить его дома без присмотра тоже было нельзя: папа брезгливо фыркал, мама панически боялась, а Фил пообещал выкинуть свина с девятого этажа, ибо однажды тот, ещё в свою бытность необразованным и нечистоплотным малышом, навалял братцу в ботинки.
Каждый раз Франциск трясся, пронося на завод Людовика за пазухой. Он приходил раньше всех и прятал свина в ящике. Когда в лаборатории никого не было, позволял свинке погулять, но как только в коридоре слышались чьи-то шаги, сразу загонял друга обратно. Скоро у Людовика выработался рефлекс: он сам, заслыша любые звуки в коридоре, быстренько мчался к укрытию, запрыгивал в уже родной ему ящик и не вякал, если в помещении хозяин был не один.
Франциск бережно положил Людовика на место:
- Интересно... Значит, если рассчитать данные, после приёма препарата человек будет спать приблизительно двенадцать часов. Не такое уж серьёзное побочное действие. И всё закономерно. Резкая мобилизация сил организма, расход энергии... Н-да. Нужен период восстановления, – размышлял он. - Придётся, конечно, усовершенствовать препарат. Добавить энергетика, что ли, витаминов? Снизить дозу? – продолжал мыслить изобретатель, как тут прибыла на работу заведующая лабораторией Валентина Яковлевна:
- Здравствуйте, Франциск Степанович, - поздоровалась она и тоже начала надевать белый халат.
Франциска передёрнуло. Он не любил, когда его называли по имени отчеству, предпочитал простое и незамысловатое обращение – Франциск... и всё. Тем более, что заведующая была старше его лет на пятьдесят. Но Валентина Яковлевна, женщина ехидная, каждый раз выговаривала это – Франциск Степанович – с противным удовольствием.
- Что у нас по последнему внедрению, Франциск Степанович? – продолжала она. - Первая партия соответствует ГОСТу, Франциск Степанович? Вы подготовили отчёт, Франциск Степанович?
Франциск скрипнул зубами: «Вот ведь! Подловила...»
- Ещё не закончил, Валентина Яковлевна.
- Как это не закончили, Франциск Степанович? – вытаращила глаза заведующая и прошагала к столу лаборанта с гневным лицом. - Что же вы делали всё это время, Франциск Степанович, а?
Он молчал. Сказать было нечего. Последнюю неделю лаборант только и делал, что занимался своим препаратом. Пауза затягивалась. Валентина Яковлевна пыхтела и готовилась произнести «Франциск Степанович» раз двести.
Как она просила Георгия Ивановича, директора завода, взять её умненького сына Геночку на эту должность! Пусть он пока не закончил свой техникум, пусть техникум не совсем профильный, но сынок бы поработал немного под маминым начальством и втянулся... Нет! Директор взял вот этого... У него, видите ли, распределение!
«Ну, ничего, Франциск Степанович, – думала она, - сам сбежишь!»
Валентина Яковлевна приготовилась сильно всыпать выскочке, но тут в этой звенящей, напряжённой тишине раздалось странное:
- Хррр... хррр, мня, мня... У-и-и-и...
Заведующая резко перестала пыхтеть:
- Это что, Франциск Степанович? – вкрадчиво спросила она и протянула руку к ящику. Франциск резко вскочил и закрыл убежище порося своим телом:
- Ничего, Валентина Яковлевна, – пропищал он.
Даже в рядовых ситуациях, когда и бояться-то нечего, молодой учёный не мог сдержать панического страха перед этой женщиной. А тут… Франциск опасался незатейливо грохнуться в обморок от страха. Грохаться никак было нельзя! Из-за беззащитного сейчас Людовика.
Выгнув колесом девятый размер груди, заведующая продолжала наступление:
- Разрешите пройти, Франциск Степанович...
- Не раз... – проглотил слюну свиновод, упираясь носом в грудь заведующей, - не разрешу... Валентина Яковлевна.
- Даже так, Франциск Степанович? – угрожающе прошипела мегера, лёгким движением руки отодвинула щуплого лаборанта в сторону и вытянула ящик. Раскинув копыта по четырём сторонам света, в ящике лежала на спине и нервно похрапывала мини-свинья Людовик. Видно, происшествие с бандитом-котом сказалось на психике не лучшим образом. Свин вздыхал, вздрагивал и вроде кому-то жаловался на своём поросячьем.
Валентина Яковлевна оторопела и забыла все слова. Даже её любимое «Франциск Степанович» вылетело из головы. Она просто стояла и хлопала всем, чем только можно. Через минуту замешательства заведующая резко задвинула ящик и выпростала в сторону вжавшегося в угол лаборанта толстый палец:
- Не двигаться, Франциск Степанович! Я сейчас...
Хлопнула дверь лаборатории, и в коридоре послышались торопливые, удаляющиеся шаги.
«Нам конец!» – с горечью подумал Франциск, забирая тельце Людовика из ящика. Перед глазами понеслись картины всеобщего порицания и позора, собственная фотография в газете и заметкой про товарищеский суд, снова папа с пеной у рта, мама, вытирающая слёзы, и Фил с едкой ухмылкой выбрасывающий Людовика с девятого этажа...
- Франциск Степанович! – раздалось рядом, и он вздрогнул. С ним вместе вздрогнул и свин, но не проснулся.
В дверях лаборатории стоял директор завода Георгий Иванович с грозно сдвинутыми бровями. Из-за его спины выглядывала ехидная морда Валентины Яковлевны.
*Дубль-вэ – тактическая схема расположения игроков на поле.
Окна репетиционного зала ансамбля «Кренделя» «плакали»: обречённо стекали на подоконники ручейки конденсата. Ансамбль репетировал без перерывов, перекуров, в полную мощь. На улице царила вечерняя майская прохлада, а вот репетиционный зал напоминал настоящую сауну. Оркестр выдыхался: от барабанщика во все стороны летели капли пота, трещоточник пошёл красными пятнами, баянист, стиснув зубы, разводил меха, а два балалаечника по инерции дёргались даже тогда, когда в музыке не было их партии.
Танцоры тоже порядком устали. Ирина из последних сил запрыгнула на руки к Петюнчику. Тот, тоже из последних сил, провертел её вокруг своей оси, и они в очередной раз закончили свой сольный кусок. Мокрые, словно после хорошего дождя, Оля и богатырь ансамбля Серёга тоже застыли в очаровательной позе. Звезда «Кренделей» со звучным именем французского короля Филиппа браво выскочил на середину исполнять трюк. Ему было всё ни по чём. Фил высоко подпрыгивал и в воздухе делал поперечный шпагат. Наяривавший русскую «Барыню» оркестр специально зависал, чтобы дать ему собрать воедино знаменитые длинные ноги. Хрипло улюлюкал и устало хлопал в ладоши ансамбль. Пионерка, комсомолка и совесть коллектива Аллочка ещё и взвизгивала каждый раз, когда Филипп взмывал в небеса. В начале репетиции это получалось звонко и задорно. Сейчас же Аллочка надрывно сипела, будто умирающий от мук супергерой, раненый сразу во все жизненно важные органы.
Ирина тоже, как и полагалось, хлопала Филу. «Какой же он красивый и талантливый!» – восхищалась она, глядя, как «звезда» ансамбля принимает в воздухе идеальную позу. Казалось, что у него есть крылья.
«Даже оркестр каждый раз будто замирает... Время останавливается, когда Фил в воздухе... Время останавливается, когда Фил на земле...»
***
Чудесный образ Филиппа поселился в её сердце ещё во времена занятий хореографической студии при взрослом ансамбле. Маленькие балерины посещали все концерты с участием «Кренделей», и трудно было не заметить высокого блондина, солирующего в каждом танце. Ирине он казался эталоном. Волнистые волосы... Длинная чёлка, которую он всякий раз грациозным кивком головы откидывает назад... Во время кивка обнажается шея, приоткрываются полные губы и смеживаются ресницы. Ясные глаза цвета изумруда... Взгляд, полный этакой озорной шкодливости или, как называет её Олька, блядинки. Широкие плечи, рельефные руки, узкие бёдра и ноги, ноги, ноги... Эти знаменитые Филипповские конечности, ставшие визитной карточкой «Кренделей». У Ирины яростно ухало сердце, когда он входил в репетиционный зал, выступал пот, когда Фил танцевал, и дрожали все внутренности, когда красавец что-нибудь говорил. Неважно кому, неважно когда, неважно умные вещи или как всегда... Короче, в то время, когда все девочки выбирают себе кумиров из числа заморских и не очень артистов, она по уши влюбилась в находящийся рядом объект. Однако, близость к объекту не делала его более досягаемым.
В четырнадцать лет Ирину перевели в ансамбль. Перед первой репетицией она не спала всю ночь. Мечтала. Может, доведётся станцевать в паре... Или, может, она попросит его объяснить тот или иной кусок из танца. Или... да мало этих «или»! Они теперь в одной группе, в одном коллективе, в одном ансамбле! Она найдёт повод, чтобы... «Только бы в обморок не грохнуться от счастья!» - молилась она.
Разочарование наступило сразу же. Филипп был облеплен более взрослыми участницами ансамбля, как эскимо шоколадной глазурью. Даже малюсенькой дырочки не осталось, куда можно просочиться и хоть как-то обратить на себя внимание.
Иринка долго думала, как подобраться к мужчине мечты. Сначала делала вид, что ей он неинтересен. Но Филипп не был, как говорится, мужчиной-охотником. Тот, кто прилип, из того и выбираем. Зачем суетиться и тратить силы? Сами приползут, сами повиснут. Потом Иринка попыталась стать солисткой. Филипп – солист? Солист. В программе ансамбля полно парных танцевальных кусков. Станцуют они с Филом в паре, Фил к ней привыкнет, можно будет с ним, как с партнёром, поболтать, заинтересовать как-то. У Ирины получилось стать солисткой и даже в одном танце заполучить Филиппа в партнёры, но ничего не изменилось. Фил называл её нежно – малявка - и это всё, чего она добилась. Наконец Иринка решила просто и незатейливо признаться в любви. «Пусть знает! - сказала она себе. - А то я до пенсии около него прохожу...»
Филипп пригласил ансамбль на свой день рождения. Сказано, конечно, было для всех, но подразумевалось, что на дачу Зайцевых, где будут веселиться «старики» и «старушки» «Кренделей», молодняк не поедет по собственной инициативе. Чего там делать несовершеннолетним, не побывавшим в совместных поездках, не влившимся пока в сплочённый взрослый коллектив и не умеющим пить? Но Иринка решила рискнуть. Ольке было всё равно. Она с Петюней, а Петюня давно являлся в «Кренделях» «своим», несмотря на возраст. Мужиков-то меньше, звёзды среди них зажигаются чаще, да и «старичками» коллектива становятся быстрее. Получилось, что вроде приехали своей компанией: Петюнчик, Олька и Ирина.
Разгуляй основного коллектива сначала ошарашил. Их троица припоздала на часок всего, а народ уже успел сильно повеселеть. Посреди огорода пятеро парней, качаясь и поочерёдно плюхаясь в грядки, выплясывали «Сиртакки». Стайкой обходили кусты смородины, подчистую освобождая их от ягод, три косые, хихикающие девочки. В гордо стоящем на отшибе туалете слышался такой же писклявый смех. Иногда сборщицы смородины сменялись теми, кто обожрался ранее и выбрался наконец из нужника. Под сливой яростно целовалась какая-то парочка... На крыше домика, изображая канкан, скакали две «старушки» в купальниках. Ещё трое возлегали, подставив тела закатному солнцу. Около домика обнаружился этакий достархан с различными яствами: курами-гриль, шашлыками, клубникой, огурцами и батареей бутылок с мутным содержимым. Около этого богатства вповалку расположились около десяти членов коллектива разных полов. Серёга с бутылью в руке сидел невдалеке на яблоне, которая согнулась до земли под его весом, и обеспечивал собравшихся у достархана яблоками.
Главный врач национальной сборной СССР по футболу устало откинулся в кресле и протянул руку к заждавшейся его газете.
«Вчера в Москве на очередном заседании I Съезда народных депутатов в соответствии с конституционной реформой на альтернативной основе на пост главы государства – Председателя Верховного Совета СССР – был избран Горбачёв Михаил Сергеевич.»
«Кто бы мог подумать, какая неожиданность! Больного будет оперировать патологоанатом»! - усмехнулся Василий Михайлович и полез на последнюю страницу, где печатали спортивные новости.
«В феврале 1989 года президиум Федерации футбола СССР принял решение разрешить советским командам заявлять в пределах штатного расписания двух иностранных футболистов для выступлений во всесоюзных соревнованиях. И вот теперь у нас появился первый легионер. Мы предлагаем читателям интервью Теньо Минчева, игрока куйбышевских «Крыльев Советов», в прошлом игрока болгарской сборной.»
«У нас первый, а к ним уже косяки наших улетели...» - горько вздохнул Василий Михайлович и сунул газету в урну.
Как ему всё надоело! К тому же, только что звонила жена, и Василию Михайловичу пришлось сообщать, что Гагры снова откладываются. Эх, женщины, женщины... Как можно не понимать, что на носу чемпионат мира, и идут отборочные матчи? Какие Гагры, когда столько травмированных? Как играть? А бабам - подавай эти Гагры, и всё... Вообще-то, Василий Михайлович и сам не отказался бы передохнуть, расслабиться, уехать на недельку-другую, помочить ноги в море, подставить живот солнышку...
Мечты главного врача прервал резкий звонок телефона. «Опять-двадцать пять! - подумал он. - Галя, отстань!»
Но это была не Галя.
- Михалыч! Здорово! – раздался в трубке оптимистичный голос давнего друга Георгия. - Как жизнь, Парацельс?
- Гога! – обрадовался Василий Михайлович. - Какими судьбами? Давненько не слыхал твоего баса! – рассмеялся он.
Они были знакомы ещё с институтских времён. Василий учился тогда на терапевтическом, а Георгий – на фармакологическом. Крепкая дружба возникла почти сразу, и студенты были неразлучны лет десять. Вместе учились, вместе гуляли, вместе пили. Даже влюбились одновременно. В одну и ту же девушку. Но Галя выбрала Василия.
«Лучше бы за Гошку пошла...» - думал иногда Василий Михайлович и сразу ловил себя на мысли, что Гошку жалко.
А потом Георгию предложили место директора завода медицинских препаратов где-то в провинции, и друган махнул молодым ручкой. Правда, иногда приезжал в столицу, а вот Василий никак не мог выбраться к другу в его «крупный провинциальный» городок.
- Ты когда соберёшься, а? – снова стал упрашивать Георгий. - Поди замотался там, в столицах-то?
- Замотался, Гог...
- Значит, бери неделю и дуй к нам.
- Не могу. Отборочные... Некогда отдыхать.
- А ты по делу, Парацельс, по делу... – заговорщицки молвил Георгий и выложил другу про гениального пацана Франциска, который после чашки чаю может сигать ввысь, словно блоха, прыгать по деревьям, как обезьяна, и победить гепарда на стометровке.
Василий Михайлович молча выслушал восхищения друга, ответил коротко:
- Еду, – и положил трубку.
Как только произошло разъединение, в сталинской высотке напротив кабинета главврача национальной сборной, в съёмной квартире некой бабули Агафьи Дермидонтовны, щёлкнул тумблер и замерли две бобины. На магнитной плёнке остался очень интересный разговор двух старых друзей.
***
- Геночка! Ты дома? – зашла в прихожую Валентина Яковлевна, нагруженная полиэтиленовыми пакетами. - Геночка!
Геночка сидел в своей комнате, кусал губы и автоматически играл в «DOOM». Сегодняшняя ночь обещала быть трудной. В прошлый раз пришлось спалить один ларёк за неуплату. Вернее, палить никто не хотел, хотели попугать, но ситуация вышла из-под контроля, когда Геночка решил залить набирающий силу костерок бутылкой с водкой. Потом вдруг ветер разбушевался... Короче, потушить не смогли. Да и не шибко старались: разве можно уронить имидж и бегать за водой к колонке, как какие-нибудь лохи? Нет, бригада Геночки – крутые пацаны, а не пожарные. Хотел бы хозяин, поднатужился и сам затушил. А он... Он не смог. Резво играющий огнём ветер был против несчастного владельца ларька. Пока бегал, коробчёнка выгорела дотла. Теперь бригаде Геночки придётся увеличивать таксу, чтобы покрыть недостающий источник дохода. Хапун не прощает недостач. Да и таких мер, как пускание красного петуха на точку, приносящую доход, тоже. Но тот азер, хозяин ларька, слишком зарвался, надо было поставить его на место.
Группировка Хапуна являлась крупнейшей и мало-помалу прибирала к рукам весь город. На днях вообще стало известно, что у Хапуна теперь появились настоящие заграничные партнёры. Никто ещё из многочисленной братвы провинциального города не выходил на столь высокий, международный уровень. Лидер группировки вернулся из Милана окрылённый. Осталось только наладить траффик, и деньги должны хлынуть полноводной рекой. Пахан решил начать с крупной партии товара: надо же показать итальянским партнёрам, что крутой новый русский мафиозо может провернуть дельце легко и без проволочек. На закупку первой партии шли все вырученные деньги. Шесть курьеров готовились к выезду в Милан. Итальянцам, правда, было сказано, что поедут только два. Если кого и загребёт таможня, вытряхнет товар, двое точно доберутся до мафиозо и докажут состоятельность и серьёзность намерений Хапуна.
- Ой, Геночка, что сегодня было! – кричала Валентина Яковлевна уже из кухни. - Этот недоношенный Франциск...
Услышав имя Франциска, Геночка моментально оторвался от тяжёлых дум насчёт предстоящего сбора дани.
Имя французского короля, с которого началась эпоха Возрождения, действовало на Геночку, словно прыщ на подростка. Хотелось немедленно выдавить обладателя этого противного имени. Тем более, это именно Франциск, хоть и невольно, стал причиной давнего нерасположения Хапуна. А ведь начинал Геночка свою карьеру в группировке довольно-таки феерично. Протекция одного из влиятельных пацанов, удачная разборка с Выселковскими, успешный рэкет на Центральном рынке в составе одной из бригад, а потом и собственная бригада в родном районе... И вот однажды, когда праздновали в ресторане очередную победу в разборке, налакавшийся Геночка похвалился, что может достать кое-чего из «колёс». Ведь мамуля Геночки – заведующая лабораторией завода медпрепаратов.
*Статист – игрок соперника, не оказавший должного сопротивления (сленг).
- Я не могу поверить! – скакала Иринка. - Мне никто не поверит!!!
- Успокойся ты, сумасшедшая! – хохотала Оля.
Главная городская площадь с банальным памятником Ильичу по центру утопала в зелени. На кепке вождя революции влюблённо ворковали голуби, загадив плечи Ленина по пояс. Ансамбль «Кренделя» дружной, растянутой вереницей пересекал сквер и танцор за танцором исчезал в здании горкома комсомола, над главным входом в которое висел оптимистичный транспарант:
Сделаем 1989 год годом светлого будущего!
- Надо срочно итальянский учить, – открыла перед подругой тяжеленную дверь Олька, - или английский хотя бы.
- Это ещё зачем?
- А как ты там с иностранцами общаться будешь?
- С нами же переводчик едет!
- Во дура! Переводчик, что ли, тебя с итальянцами знакомить будет?
Иринка аж остановилась:
- А зачем?
- Дура два! – фыркнула Олька. – Для налаживания тесных международных отношений.
Подруга скорчила рожицу:
- Ну-ну.
- Чего «ну-ну»? Ты собираешься всю свою жизнь проторчать у заводского станка?
- Почему у станка? Закончу институт, устроюсь на хорошую работу... – начала было Ирина, но Оля перебила:
- Во! – показала она подружке большой палец и скривилась. – Отличные перспективы! И потом всю жизнь, как лошадь, да? Не-е-ет, подруга. Я лично работать не желаю вообще.
Иринка хотела спросить, как же без работы-то, но подруги уже вошли в кабинет, где рассаживались артисты «Кренделей».
За кафедрой по стойке «смирно» стоял серьёзный комсомольский вожак с перпендикулярными голове ушами, зализанными на бок волосиками и единственным непослушным вихром, который торчал на макушке как знамя.
***
В дверь с табличкой «Тихо! Идёт инструктаж!» робко постучалась рука. В немедленно открывшийся проём двери сразу же высунулся нос Берендеича:
- Ну?
- Юрий Иванович? – тихо прошептал обладатель робкой руки.
Берендеич с интересом оглядел щуплого человечка с бифокальными очками на носу:
- Ну?
- Я вот... меня вот... – промямлил человечек, и до шефа «Кренделей» дошло:
- А-а-а... Вадим Вадимыч? Переводчик?
Тот кивнул, и Берендеич протянул свою «лапу»:
- Не понять, как приятно, Вадим Вадимыч! – затряс ручонку переводчика шеф поездки за границу. - С нами, значит, едете...
Вадим Вадимыч опять кивнул, и Юрий Иванович вышел из кабинета. В приоткрытую дверь хорошо было видно, как выступал комсольский вожак:
- П-п-подарков не б-б-брать! М-м-мы живём в п-п-передовой с-с-с-стране! У н-н-ас в-всё есть!!! – заикался инструктор горкома комсомола.
Кроме заикания, у него подёргивалось верхнее левое веко и изредка ощерялся резкой, кривой гримасой рот. Прошёл слух, что все эти странные недомогания – результат двух домашних контузий. Если молчал, инструктор выглядел респектабельно и довольно умно. Никто из сидящих перед ним участников важной поездки в Италию не понимал, как можно получить контузию дома. Особенно два раза подряд.
- Ну, давай на «ты»?
Вадим Вадимыч с готовностью кивнул.
- Думаю, мы с тобой споёмся! – радостно проговорил Берендеич, кидая контролирующие взгляды в кабинет. - Язык, надеюсь, у тебя в совершенстве?
Переводчик, поглаживая руку, побывавшую в тисках балетмейстера русских народных танцев, опять с готовностью кивнул.
- Иех, Вадимыч! – хлопнул по спине переводчика Берендеич, от чего у того слетели бифокальные очки. - Мы с тобой там всех порвём!!!
Вадимыч, поймав очки и водрузив их на место, решил, что надо согласиться с этим утверждением:
- Ух! Мы им... там... да как... – подобострастно пискнул он, плохо понимая, как, кого и где они с Берендеичем будут рвать. Зато у Юрия Ивановича в мозгах поплыли приятные, радужные картины. Шеф «Кренделей», приобняв Вадимыча, мечтательно завис...
Лес рук с яркими постерами «Кренделей» тянется к шефу советского ансамбля. Берендеич, снисходительно улыбаясь, раздаёт автографы, целует итальянских детишек, жмёт руки их отцам, выражающим восторг искусством представителей Советского Союза, и чмокает в щёчки девушек, которые сразу падают в обморок от переполнивших сердце чувств.
А вот ещё лучше: вышколенные господа подают сидящему за круглым столом Юрию Ивановичу бумаги с грифом «Contract», и Берендеев ставит свою размашистую, щедрую подпись на каждом... Вадимыч стоит рядом и одобрительно кивает.
А далее - интервью мировым каналам. Шеф пространно рассказывает о традициях народного творчества в стране Советов, Вадим Вадимыч переводит, и все журналисты охают от умиления...
Следующую картину в Кремлёвском Дворце съездов, где Берендеичу вешали звезду Героя Советского Союза, прервал надрывающийся голос комсомольского вожака:
- Д-д-делиться вп-п-печатлениями т-т-только в авт-т-тобусе, везде есть н-н-не с-с-сочувствующие н-н-нашему п-п-передовому с-с-с-трою люди!!! – Дёрнулось веко и в очередной раз мелькнул кривой оскал. - В-в-в-одку, к-к-командирские ч-ч-часы и шамп-п-панское на обмен н-н-е б-б-рать!
Все старательно записали, что не надо брать. Шеф отметил, что подопечные внимательны и не нарушают его личных рекомендаций вести себя в горкоме комсомола прилично. Берендеич и Вадим Вадимыч тоже охотно послушали, как вести себя в ресторанах: мыть руки перед едой, алкоголем не злоупотреблять, а лучше вообще отказаться от этой заразы, дабы показать миру высокую советскую культуру, за столом не разговаривать, не чавкать и не щериться. По магазинам ходить коллективно и вообще не отбиваться от родной толпы: в Италии полно не сочувствующих нашему строю.
- От-т-тбившийся от т-толпы с-с-советский ч-ч-ч-человек – н-н-находка д-д-для шп-п-пиона! – Наконец отдёргался инструктор, и ансамбль «Кренделя» вывалился из здания горкома комсомола, послушно встал в три ряда перед памятником Ильичу, где был торжественно запечатлён на фотоаппарат корреспондента областной газеты «Гудок социализма».
В воздухе белым туманом плавала взвесь штукатурки. На столе Франциска сиротливо высился косой штатив. Пол лаборатории был усыпан стеклом пробирок и бумагами. В центре помещения дрых мертвецким сном Людовик. Георгий Иванович, Василий Михайлович и Франциск стояли рядком, размазавшись по стенке, и оглядывали потолок лаборатории, где могучий свин оставил следы своих миниатюрных копыт.
- Ну как, Парацельс? – директор завода первым решил разорвать перемежающуюся свинскими всхрапываниями тишину.
Парацельс высказался некультурно, но восторженно. Франциск засмущался и покраснел. Не от своей излишней интеллигентности, а от искренней похвалы, пусть и несколько грубовато высказанной.
- Конечно, доза рассчитана на человека, а не на животное, тем более такого мелкого, как этот порося. Да, Франциск Степаныч? - отлепился от стены Георгий Иванович. Зайцев кивнул. – Поэтому такой экспрессии не будет. Хотя... – директор завода протёр намечающуюся лысину носовым платком, посмотрел, как платок превратился из белого в серый, и выбросил его в чудом уцелевшую урну. - Франциск, например, через двухметровый забор перепрыгивал легко и бегал прытко... Даже очень прытко.
Василий Михайлович смачно чихнул.
- Какова доза сейчас? – спросил он красного, как заря, лаборанта.
Тот ожил и уже совсем браво ответил:
- Сейчас я грамм ему дал. Судя по результату, для мужчины весом девяноста килограммов в самый раз будет.
- Хм. Бедный свин! – вздохнул Василий Михайлович и обратился к другу Гоге:
- Пошли к тебе, что ль? Перетрём изобретение?
- Пошли, - согласился Георгий Иванович.
Сердце Франциска снова заколотилось: решалась его научная судьба.
- Ты тут убери всё, Франциск Степанович, - обвёл взглядом помещение лаборатории директор завода, - а мы поболтаем чуток по-стариковски, ладно?
Лаборант кивнул. Людовик поддержал хозяина и громко хрюкнул.
- С ним всё в порядке? – обеспокоился Василий Михайлович. - В несколько раз ведь дозу превысил...
- Двое суток продрыхнет и всё. Побочных эффектов не выявлено, - доложил Франциск, поднял порося с пола и прижал к себе. Свин испустил блаженный стон.
- Это хорошо... – протянул главный врач советской сборной и открыл дверь. От неё сразу отпрянули и рассредоточились по коридору сотрудники завода медицинских препаратов во главе с Валентиной Яковлевной.
***
... - Подождём тут, пацаны, - прислонился к гаражу Геночка, - мимо не пройдёт, гад.
Ударное звено бригады послушно бросилось устраиваться в засаде.
Геночка был почти счастлив: наконец-то он надраит этому выскочке самодовольное рыло. И, можно сказать, по официальному разрешению. Как всё-таки классно получилось! Сначала Геночка похолодел, когда его вызвал сам Хапун. Думал, что по поводу сбора дани (не хватило-то всего долларов двести!), потом пришла мысль, что что-то важное упустил, и босс сейчас поставит раком за какую-то фигню, как обычно бывало в их группировке, а оказалось...
- Франциска Степаныча Зайцева... - прочитал по бумажке Хапун и вскинул на Геночку убийственный взгляд, - знаешь?
Как молния в голове пролетела: а вдруг этот грёбаный Франц в родстве или дружбе с каким-нибудь важным пацаном, типа Хапуна, и нажаловался тому на прошлый Геночкин выпендрёж с битьём морд?
- Чо, судорогой скрючило, Гендос? Отвечать будем или нет?
Геночка с тухлой мордой кивнул: знаю, мол, такого. Попробуй, соври!
- Вот и хорошо, вот и охренительно, - ухмыльнулся Хапун. - Слушай сюда!
Этот ботаник-Франциск, как и предупреждала Геночку мать не далее, как позавчера, что-то изобрёл. И кто бы мог подумать, изобрёл какую-то наркоту! Этот пупырь в очёчках! Интеллигент и правильный мальчик-зайчик! Как об этой наркоте узнали итальянцы, будущие партнёры Хапуна, был интересный вопрос, но задавать его Геночка постеснялся. Теперь же бригаде Гендоса выпала великая честь отобрать у Франциска готовые образцы или формулу.
- Смотри, пацан, - предупредил Хапун, - мне этот порошок нужен, как воздух. Забирать будешь тихо, не поднимая волну. Просьбу нашей любимой козы ностры надо выполнить, иначе капец нашим планам на международной арене, понял?
Геночка опять с готовностью кивнул и выпятил грудную клетку: всегда готов послужить на благо коза ностры!
- Если не сделаешь, - приблизил свой сто раз перебитый нос к пятаку Геночки Хапун, - пропишу в элитном скворечнике из красного дерева. Будешь в нём куковать до следующей реинкарнации.
Геночка опять кивнул, но грудь уже вжалась обратно: почему-то появилось плохое чувство. Но потом подумал, что дело выеденного яйца не стоит. Встретить козла, спросить молока, не даст – оторвать яйца и обыскать все его загоны: хату и лабораторию.
Заводская смена закончилась, а нужный пацанам идиот по имени Франциск всё не появлялся.
- Ударник труда, бля...
- Всё очко на работе просидел, пидор.
- Вот щас и разгоним застой крови в тазу, - поддержал утомившихся ждать пацанов Геночка.
«Это мой шанс, – теребя сигарету, думал он. - Отберу «муку», Хапун не обидит. Глядишь, правой рукой стану... Капец тебе, Франциск. Задолбал ты на моём пути стоять, козёл учёный...»
***
... - Нет, ты хочешь сказать, что все в спортивном мире выигрывают только просто так, по-честному? Благодаря своим талантам, что ли? Не смеши, Вася! – кипятился Георгий Иванович, разгуливая по кабинету. – Да раньше, во времена царя Гороха, и кофе считался допингом. Кто знает, может, лет через пять все будут сидеть на этом стимуляторе Франциска, как на витаминке?!
- Может, и будут. Я не по этому поводу с тобой спорю, Гриш.
Разговор, невольным виновником которого стал Франциск, затянулся.
– Нет никому дела сейчас до спорта нашего, понимаешь? – потёр виски Василий Михайлович.
Друг не понимал и смотрел на главного врача сборной недоверчиво.
- Наверху понимают, что кормушка разваливается, и хотят урвать куски покрупнее. Кто сейчас будет меня слушать про капиталовложения? – с горькой ухмылкой спросил Василий. – Все эти капиталы приберегают сейчас, накапливают. Никто не знает, что будет завтра и что взбредёт в голову старикам на самом верху. Сегодня, не боясь набедокурить, можно только болтать. А для продвижения этого порошочка ещё вложиться надо.
Городской рынок закрывался. Большинство продавцов кооперативных палаток уже собрали товар в большие клетчатые сумки. Жизнь на огромном пространстве бывшего продуктового рынка замирала.
- Вовремя успели! – довольная Лёля ещё раз взглянула на полиэтиленовую сумочку, в которой ровными бобиночками лежали заграничные трусики.
Иринка тоже поглядела на покупку:
- Какие-то они слишком яркие, Лёль… - с сомнением произнесла она. – Глаза аж режет от всех этих красок.
- Ты чего? Последний писк! Китайский шёлк! Почти… – не согласилась Оля. – Представляешь, как офигеет чувак, перед которым разденешься?
Иринка промолчала. Она не представляла.
Ирина никогда не пользовалась успехом у парней. В отличие от подруги Ольги. Та везде и всюду становилась центром внимания. Ирина смущалась при попытке молодого человека познакомиться с ней и быстро ретировалась с поля действий. Ольга знакомилась сама или всем своим видом показывала, что открыта для общения. Как она вырабатывает эти флюиды привлекательности, Ирина не понимала. Но срабатывали они безотказно. Мужики начинали чувствовать себя свободнее, смелее и буквально вешались на подругу Лёлю. Лёля флиртовала, моргала длинными ресницами, многообещающе улыбалась... Всем и каждому. Стаи парней крутились около неё в надежде на свидание, но получая его, быстро отправлялись горевать. Лёля не задерживалась на достигнутом. Сколько было драк, выяснений отношений и слезливых просьб! Девушка-ураган мастерски сталкивала поклонников лбами, с удовольствием наблюдая бои без правил за её внимание и симпатию.
Однажды Олька уговорила подругу смотаться на дискотеку после репетиции «Кренделей». Ирина не любила такие мероприятия. Ей там было скучно. Танцевальные вечера поздних советских времён всегда имели одно и то же развитие событий. Сначала девушки многочисленными кружками выпендривались как могли, а парни, подпирая стены зала, с этаким безразличием разглядывали «конкурсанток». Под занавес включалась медленная музыка, и мужики с деланной скукой шли приглашать понравившиеся экземпляры. Иногда возникали потасовки, разборки, драки... И если на дискотеку заруливала девушка-ураган, драка была обеспечена стопроцентно.
В этот раз очаг культуры посетила цыганская молодёжь. Все знали, что неподалёку расположен район частного сектора, где проживает целый табор. Время от времени горячие ромалэ захаживали трясануть плечами и повыкрикивать «Эй, красавица!».
Лёля, как ледокол «Ленин», врезалась в танцующую толпу, где быстро отвоевала выгодное для обозрения место под софитами. Иринка привычно двигалась в фарватере. Подруги, не первый год занимающиеся хореографией, выдали мастер-класс мнущимся рядом не столь грациозным в танцах девушкам и, конечно же, привлекли внимание прилипших к стенам парней. Ирина сделала вид, что никого не видит и ничего, кроме музыки, не слышит, а вот Лёлька кинула завлекающе-гордый взгляд. Буквально через минуту, откуда-то из-за спины развязным голосом донеслось:
- Потанцуем, крошка?
Лёля повернулась рассмотреть соискателя на звание партнёра, долго вглядывалась в силуэты перед собой, но приглашавшего на па-де-де не заметила. И только когда с нижнего этажа опять послышалось:
- Ну, ты чё, красавица, слепая что ль? – Ольга и разглядела кавалера.
Цыган уже далеко не юношеского возраста еле доходил ей до точки солнечного сплетения. Поэтому Лёля, отличавшаяся завидным модельным ростом, не сразу нашла своё счастье. Бравый вид кавалера завершала широкая улыбка, сверкающая золотом зубов. Цыган нервно подрыгивал ногой в такт музыке и кивком головы показывал Ольке, где и как они будут исполнять па-де-де.
- Отвали, дядя... – таким же развязным тоном молвила красавица Лёля, отвернулась и тут же почувствовала, как под могучей цыганской рукой сжалась её филейная часть.
Иринка не успела понять, что произошло, и только пронаблюдала, как потомок кочевников, весело махая руками и звеня золотом во рту, вылетел кривой дугой на руки других представителей своего табора. Там сразу же образовалась куча-мала, которая закопошилась на полу с типично русскими выражениями. Гордый цыганский орёл быстро встал на ноги, стукнул себя в грудь и пошёл на Лёлю, сжимая кулаки:
- Да я тебя, шалава...
Договорить не успел, ибо русская женщина Оля без обещаний, разговоров и угроз ещё раз взмахнула кулаком, и кочевник быстро успокоился на мраморном полу танцплощадки. Табор как-то нервно загудел...
- Ой! – вскрикнула Иринка и поняла, что пора звать на помощь.
Как махались Петюня, Серёга и ещё пара мужиков из «Кренделей» с табором, описывать неинтересно. Подумаешь, поорали пять минут друг на друга. Да и бабуля-вахтёрша слишком рано вызвала милицию, которая выдворила цыган из культурного заведения на счёт «раз, два, три». Петюне опять не повезло: не успел набрать в глазах любимой девушки баллов за смелость и героизм. Иринка же навсегда зареклась ходить с Лёлей на культурные мероприятия, где полно мужиков. С ней даже в троллейбусе нельзя было проехать спокойно.
«Лёлька точно выполнит задуманное и не уедет из Италии без жениха. Тем более, если теперь у неё есть такие красочные трусы...» - вздохнула Ирина.
Что до неё самой… Копошилась где-то глубоко-глубоко в душе несбыточная надежда встретить заморского принца, но скромница понимала, что просто потеряет дар речи, если он с ней хотя бы заговорит. Она помнила свою пьяную смелость на даче Зайцевых. Больше повторять не хотелось. До сих пор в груди разрастался пожар стыда, как только Ирина вспоминала тот день. Так что… Заморского принца ей точно не отхватить. Да и не нужен он ей. Свой, родной принц тут, рядом. Ох, Филипп, Филипп…
- Не терпится примерить! – продолжала радоваться покупке Лёля. – Но сегодня последняя репетиция. Не пропустишь.
- Ага, - очнулась от дум Ирина, - побежали быстрее на остановку! Хорошо бы повезло, и автобус подошёл сразу, а то мы с тобой уже опаздываем.
Олька глянула на часики:
В машине все молчали. Желваки Гендоса ходили ходуном, Динамит с яростью вертел «баранку», словно хотел её оторвать, остальные пацаны угрюмо уставились в окна. «Вольво» колесил по городу уже час, а шеф бригады всё не давал никаких распоряжений.
- Что ж за непруха такая?! – наконец не выдержал давящей тишины один браток.
- Хапун нам яйца оторвёт, - тихо донеслось со стороны второго.
- Ничего… - раскрыл рот Динамит, - будет и в нашем селе концерт по заявкам.
- Жрать хочу, - зевнул Гендос. – Поехали в «Золотой орёл». Заодно и обмозгуем, как нам этого сраного Архимеда достать побыстрее.
- Баб возьмём? – обрадовался Динамит.
Решили взять. Тем более на мелькнувшей мимо остановке стояли две длинноногие фифы.
- Нормальные такие тёлки, - проводил их взглядом Геночка. – А ну, стопарни, Димон…
***
- Дурочка, неужели ты не понимаешь, что тут нет будущего? – кипятилась Олька. – Вернее, оно есть, но незавидное. У меня вообще полный бедлам! Сеструха замуж вышла и своего урода к нам перетащила! Я с матерью в зале сплю, а единственную отдельную комнату занимает молодая семья, у которой уже появилось дитё. Это жизнь, Ирк? Имела я такое общежитие! Муж-иностранец! Вот мечта, понимаешь? Они все с деньгами, они не знают, что такое очередь, они живут в отдельных домах или просторных квартирах, они не думают, чего им жрать, идут в ресторан и заказывают омаров, они отдыхают в разных странах, смотрят на мир! А мы? За что мне держаться в Союзе нашем? За работу с грошовой зарплатой? За будущего мужа, типа Петюни, который сопьётся уже на свадьбе? За квартиру, которая, скорее всего, достанется моей сестре? За телевизор «Горизонт»? За «стенку» из ДСП? За отдых на чьей-нибудь даче, где единственное развлечение – упиться и кому-нибудь «дать»? Я для такой жизни рождена, что ли? Нет, моя дорогая подруга… Я хочу свой собственный особняк с бассейном и машину «Мерседес»! Я хочу путешествовать по миру на собственной яхте! Хочу посещать самые крутые салоны красоты! Хочу отовариваться не на рынке, а самых дорогих магазинах Европы! И по-коммунистически вкалывать я не желаю… Пусть прислуга работает. Те, кто считают, что рождены полы мести и туалеты мыть. Для чего мне красота дана? Чтобы ею алкоголик-Петюня любовался? Ха!
- Лёль, а может Петюня не сопьётся? Почему ты сразу так… - начала было Ирина, как рядом раздалось залихватское:
- Привет!
Пятеро парней в спортивных костюмах окружили девушек.
- Поедем, красотки, кататься? – осклабился белобрысый и почти квадратный хлопец.
- В ресторане там посидим, накатим по одной… - вступил в разговор другой с редкостно-противной рожей.
У Иринки сердце медленно начало спускаться к пяткам. Олька, как всегда, лучше ориентировалась в таких ситуациях.
- Нам некогда, мальчики, - улыбнулась она, - спасибо за приглашение, но…
- Чикса напомаженная, - вдруг стал нервничать первый, - ты чо? Совсем берегов не видишь? Отказывается она… Быстро взяла ноги в руки и прыгнула в тачку!
У Лёли сползла с лица улыбка. Подруга Ирка вообще побелела и, казалось, рухнет в обморок от страха. Девушки поняли, что нарвались на озлобленную братву, и им всё равно, что думают, как говорится, «тёлки». Для реальных пацанов девушки – не люди, а средство для расслабления, которое можно купить или просто взять.
У Иринки в голове крутилась одна мысль – бежать. Она не подумала, что могут догнать, и тогда будет ещё хуже. Олька же решила договариваться.
- Потише на поворотах! – выпендрилась она. – В следующий раз – пожалуйста, а сегодня – у нас важное дело, которое мы не можем пропустить, понятно?
- Бля, она глухая! – нервничал Динамит. – Тебе сказали, чо делать. Выполняй!
Лёля встала в позу сахарницы, и Иринка поняла, что будет драка.
- Кто ж так с девушками разговаривает, галантный ты наш? – отодвинул Динамита в сторону Гендос. – Девчонки, да ладно вам! Пошли, посидим, может, потом в баньку, а? Материально не обидим. Да, пацаны?
Пацаны одобрительно загалдели. Не обидим, мол. Ирина собрала силы в кулак и тоже решила договориться:
- Ребят, нам правда очень нужно сегодня быть в одном месте. Мы опаздываем… - жалобно заскулила она. – Вот и автобус наш едет. Отпустите, а?
«Икарус» обдал остановку чёрным дымом и распахнул двери.
- Мы пойдём, ладно? – просипела Ирка и потянула Лёлю за рукав.
- Стоять! – сплюнул Гендос. – По-хорошему не понимаем, да?
Людовик безмятежно спал. Григорий Иванович и Василий Михайлович даже и не заметили, что в машине осталась чужая сумка. Франциск вздохнул спокойно:
- Спасибо вам.
- Не за что, – хлопнул его по плечу Георгий Иванович. – Беги домой, и чтоб из квартиры своей носа не казал!
- Да я понял… - улыбнулся Франциск, застегнул «молнию» на сумке и попрощался.
Вечер душным маревом спускался на город. Зайцев торопился. «Надо попасть домой быстрее! Там ещё Филькины штаны крутятся в «Вятке»…» - подумал он и вдруг услышал писки, визги и отборную матерную ругань. На остановке пятеро амбалов приставали к девчонкам: толкали их, хватали за руки, а также за другие части тела, не давали садиться в автобус. Водитель «Икаруса» долго ждать не стал, благоразумно закрыл двери и газанул. Пассажиры коллективно перекрестились. Никому не нужны проблемы…
Франциску тоже проблем не хотелось, но тут один из братков схватил девушку за плечо и грубо толкнул. Она отлетела прямо в руки огромного верзилы. Вихрь эмоций поглотил младшего из семьи Зайцевых: он узнал её.
- Ирина!!! – завопил Франциск и рванул в гущу событий. – А-а-а! – нёсся он к остановке, готовый сокрушить любого, кто обижает…
- Опа, – отпустил Иринку и хлопнул себя по бокам Динамит, - я ж говорил, что будет и у нас концерт по заявкам!
Тискающий Ольку Гендос тоже повернулся, и Франциск словно на забор налетел. Сразу куда-то пропал весь запал.
- Спешишь порошочек отдать? – ощерился Геночка. - Ну, давай…
Один из братков полез в багажник «Вольво» и выудил оттуда бейсбольную биту. Другой, криво ухмыляясь, направился к Динамиту.
Франциск снова почувствовал себя будто во сне: вот этот амбал, который толкал Ирину, медленно приближается, вот Гендос пихает Ольгу в объятия ещё одного братка, а сам тоже направляется к нему, вот перепуганная Ирина тихой сапой отползает за остановку и бежит за угол, пока никто не видит. И вот шкафообразный Димон, словно в замедленной плёнке, срывает с плеча Франциска сумку, открывает «молнию»…
- Ну-ка, ну-ка, наш золотой изобретатель, где у нас тут… - с противной ухмылкой говорит он и вдруг резко отдёргивает руку:
- Это чо здесь, бля?
Потревоженный Людовик хрюкнул и открыл один глаз: «Ну, ё-моё! Я стараюсь, стараюсь для их науки, а они и поспать не дадут нормально!»
- Это подопытный кролик нашего Ньютона, - хохотнул подошедший Геночка. – Под свиньёй ничо нету? – поинтересовался он, не обращая внимания на остолбеневшего от страха Франциска.
Людовик недовольно запищал: неприятно, когда тебя сонного вытаскивают из уютной сумки и кидают об асфальт спинкой. «Что за обращение, люди мои дорогие?!» - возмутился Людовик и, набычившись, стал рыть копытом прогревшийся за день асфальт.
Чуть дальше хлестала сумкой своего мучителя близкая к бешенству Лёля:
- Я те щас все глаза повыцарапываю! Убери руки, дебил!
- Людовик! – крикнул было Франциск, когда Димон выбросил питомца из сумки, и рванул к свину, но Гендос остановил, схватив опостылевшего учёного за грудки:
- Где порошок, я те спрашиваю?
Франциск перевёл взгляд с Людовика на Геночку и тихо произнёс:
- Не понимаю, о чём ты.
- Щас поймёшь, - пообещал боец Геночкиной бригады, взял биту двумя руками и со всего маху въехал Франциску сзади по ногам. Младший Зайцев полетел на асфальт, но его сразу подняли Динамит и белобрысый браток.
- Память вернулась? – ехидно спросил Гендос, выждал секунды три и, не получив ответа, резко ткнул Франциска кулаком в солнечное сплетение. Тот задохнулся.
- У-и-и-и! – раздалось совсем рядом и Геночка почувствовал, как сам летит на тротуар.
Свин, до этого бивший копытом, методично наращивал в себе злость, а когда увидел, что обижают хозяина, просто озверел. После прыжка на Гендоса, он, словно молния, стал хаотично носиться на маленьком пятачке, где буквально пять секунд назад били под дых любимого хозяина.
Образовалась куча-мала. Франциск стоял на коленях и пытался отдышаться. Динамит с братком неуклюже ловили Людовика. Тот умело запутывал следы. Братки несколько раз успели поваляться на земле, столкнуться друг с другом лбами и пробежаться по лежащему Гендосу. По Гендосу с удовольствием бегал и сам Людовик. Особенно ему нравилось потоптаться на лице обидчика и его причиндалах. Геночка стонал и ругался матом.
Браток с битой никак не мог выбрать момент, чтобы вдарить свину, не задев своих друзей.
- Разойдись! – орал он. – Дайте я… Дайте мне…
- Спасите, убивают!!! – верещала Лёлька. Ей наконец удалось вывернуться из цепких лап пятого братка и она уже в полную силу молотила его полиэтиленовой сумкой с новыми, красочными трусами. Браток закрывался и тоже дурняком орал:
- Твою мать! Кранты тебе, шалава!
- Уберите грёбаную свинью! – с надрывом басил Гендос.
- Ща поймаем… - хрипели Динамит с братком.
- Дайте я! – нервничал бейсболист.
- На помощь! – вопила Лёлька.
- А-а-а!!! – бежала из-за угла Иринка. В руках её угрожающе ощетинилась свежевыдранными гвоздями доска от какого-то забора.
Иринкин писк органично вплёлся во всеобщую какофонию, и никто не заметил её появления. А зря. Особенно внимательным должен был быть Динамит, так как он стоял раком ближе всех и ловил «грёбаную свинью», браток, ему помогавший, ну и Франциск, который уже начал было подниматься с колен.
Обезумевшая Ирка, не сбавляя скорости, размахнулась и залепила Динамиту прямо в то место, что находится пониже спины. Четыре гвоздя прочно укоренились в заду, и Динамит взвыл нечеловеческим басом. Так и выл, пока вертелся «волчком», словно юла. На первом же повороте он вырубил точным ударом своего братана: доска пришлась тому точно в белобрысое табло. А потом ушёл в мир сновидений приподнявший Франциск. Доска пригладила ему загривок.
Потерявшая оружие Ирка не знала, что делать, и только квадратными глазами смотрела, как крутится и орёт благим матом Динамит с доской в заду, как бейсболист, вспоминая изощрённые ругательства, замахивается на резко остановившегося свина, с жалобным хрюком тыкающего пятаком в неподвижное тело свиновода: «Ты чо, шеф? Вставай, шеф…»; как Гендос, получивший возможность встать, бежит к вырубленному Франциску, как пятый браток скручивает Лёльку в бараний рог…
Гандикап – соревнование, в котором одна из команд заранее получает некоторое преимущество (фору).
- Если хоть один или одна напортачит, всех урою! Утоплю в каналах Венеции! Замурую в Колизее! Повешу за яйца на Пизанской башне! - Юрий Иванович уже полчаса убеждал ансамбль, что поездка очень ответственная, и танцоры должны показать всё искусство, на которое они способны. Танцоры соглашались и зевали.
- Родина вам это не простит! Так и знайте! – закончил на высокой, патриотичной ноте шеф «Кренделей» и перешёл к организационным вопросам.
Отъезд ансамбля в Москву должен был состояться завтра. Полтора дня в столице, а потом – привет, Италия, страна мечт!
- На вокзале всем быть за час до отхода поезда! Кто опоздает, клянусь, заверну поезд взад и завяжу на шее этого опоздуна рельсу бантиком!
Танцоры кивали.
- Заграничные паспорта получите в Москве! Поэтому всем иметь с собой общегражданские, понятно?
- Извините, Юрий Иванович, - перебила Берендеича Аллочка, - у всех всё в порядке с документами? Вам не сообщали? Обидно, если кого-то завернут уже из Москвы…
- Были бы проблемы – точно сообщили. Товарищи артисты, всё будет хорошо, если вы выполните ваш долг, соберётесь с силами и сделаете для пропаганды советского искусства…
Сегодня репетиции, как таковой, не было. Сначала Берендеич приказал всем срочно явиться в танцкласс и представил ансамблю переводчика. Вадим Вадимыч, запинаясь, зачитал артистам послание от Совета городских депутатов. Потом Берендеич снова взял слово. Слово он держал без малого час. Лейтмотивом выступления стала сентенция: танцевать в Италии так, чтобы от усердия яйца отлетали на три метра, а финальным приказом:
- Все постиранные костюмы отнести в костюмерную Ольге Ивановне! После чего все свободны до завтра! Если кто опоздает на вокзал…
- Да поняли, мы Берендеич! – рявкнул ансамбль и дружно направился к костюмерше.
Фил сплюнул и ещё раз обругал страшными словами братца Франциска. Ведь предупредил же! И что в итоге? Вернулся домой радостный с десятком командирских часов, доставшихся ему неимоверными усилиями (продавщица часового требовала за услугу итальянские сапоги!), а штаны от «Барыни» всё ещё киснут в «Вятке»! Пришлось вешать самому и бежать на последнюю репетицию без штанов. То есть без штанов от «Барыни». Филипп, мысленно матерясь и сплёвывая, двинул свои красивые ноги к шефу. «Выкину Францеву свинью из окна! Чтоб неповадно было старших подставлять!» - думал он.
- Фил, - окликнули его на пол-пути.
Зайцев оглянулся: Солнцева Ольга с синяками на шее и Журавлёва, Иринка-малявка, с разбитой губой. Их сегодня Берендеич успел пропесочить за внешний вид. Подколол ещё: мол, из-за Петюни подрались? Девчонки ничего не ответили, только вздохнули, зато Петюня не мог сдержать радостного возгласа:
- Правда?!
Филипп подошёл. Олька ему всегда нравилась. Красивая девчонка. И чего она в этом Петюне нашла? «Ладно, - всегда думал Фил, когда вспоминал про Ольку, - не хочет, не надо. Других полно. Тем более, итальянок я ещё не проб…»
- Фил, Франциск в больнице, - сказала Лёлька и приятные мысли старшего Зайцева оборвались. – К нам привязалась братва, а он случайно оказался рядом и попытался вмешаться.
- Чего? – не мог сообразить Фил. Знойные итальянки из головы никак не улетучивались.
- У твоего брата сломаны рёбра и отбиты почки, - нашла в себе силы заговорить Иринка.
- Он сейчас в больнице, – повторила Лёля.
Фил слушал про то, как его брат пытался защитить девчонок и думал, что Франциск точно дурак. Лезть к братве? С его видом засушенного таракана? Нет, он – не дурак, он – самоубийца. «Понятно, почему штаны не повесил. Можно теперь сказать шефу правду. Спасибо, брат!» - пришло в голову решение проблемы, и настроение стало улучшаться.
- Не волнуйтесь, девочки. На Франце всё как на собаке заживает. Не в первый раз ему рёбра ломают, – успокоил Фил девчонок.
- Мы завтра в больницу идём. Ты пойдёшь с нами? – пискнула Иринка. Голос предательски задрожал.
- А чемодан когда собирать? – округлил глаза Филипп.
- Мы же с утра. А потом домой, собираться и выезжать. Успеем.
- Э-э… - замялся брат больного, как тут рядом материализовался друг Серёга:
- Я пошёл домой, арриведерчи. Завтра в девять, не забыл?
Друзья договорились съездить ещё и за амбарными замками.
- В Италии железо – дефицит! – убеждал Серёга. – Мне тут один кореш сказал, что в Европах этот товар выгребают за пять минут!
Фил поглядел на девочек и развёл руками:
- Я постараюсь, но ничего не могу обещать. Вы идите, а я подскочу. Может быть.
Ирина и Ольга вздохнули.
- Тогда поросёнка Франциска забери, - попросила Ирина, - он у меня в сумке с костюмами спит. Нельзя его было в больницу. Да и Франциска забирали туда без сознания. Не мог он о Людовике позаботиться.
- Э, нет! – резко отказался Филипп. - Франциск мне бы точно его не доверил. Мы с этой свиньёй не сходимся характерами. Малявк, подержи у себя, ладно? – широко улыбнулся он и пару раз взмахнул ресницами. Иринка залюбовалась и автопилоте произнесла:
- Ага.
Перед носом медсестры, сидящей под табличкой «Регистратура», появилась шоколадка.
- Здрассти.
Девушка подняла глаза: окошко «Регистратуры» полностью заполонила собой белобрысая рожа с фингалом. Рожа скособенилась, изобразив улыбку.
- Зайцев Франциск Степаныч в какой палате лежит? - елейным голосом пропел белобрысый браток. – Друг мой. Детства.
- Когда поступил? – осведомилась девушка, открывая гроссбух.
- Вчера. Вечером. Посмотрите, пожалуйста, - продолжал быть интеллигентным Белобрысый.
- В шестнадцатой палате ваш друг детства лежит. Но у него посетители. – Доложила девушка и ловким движением руки сцапала шоколадку.
- Н-да?
- Одноклассницы, - кивнула медсестра.
- Благодарю, - буркнул Белобрысый и повернулся к Гендосу:
- Девки поди вчерашние.
- Ничего, - тихо сказал Геночка, - подождём. Если бы не приказ Хапуна, я б весь этот лазарет взорвал к чертям. Вместе с Францем убогим.
Гендос и Белобрысый только что вернулись из другой больницы. Ходили навещать Динамита. Вчера, как только прозвучала сирена, все шмыгнули по подворотням, а Димон с доской на заду шмыгать не мог. Сначала его загребла милиция, а потом, после недолгого разбирательства с девчонками, Динамита решили не трогать. Тёлки отказались писать заяву, а Димон великодушно простил ту, которая прилепила доску к его корме. Гендос и так хорошо ей врезал. Матросова, блин! Зачем-то кинулась Франца своим телом загораживать.
Разошлись мирно. Девчонки с «Менделеем» уехали на одной карете скорой помощи, а потом и за Динамитом карета приехала. И повезли бойца гвозди вытаскивать, да дырки на заднице штопать. Сейчас лежит на животе, книжки читает и кроссворды разгадывает. Завещал пацанам, чтоб отодрали этого доморощенного «академика Павлова» с его подопытной собакой, то есть свиньёй, по всем правилам. Если не скажет, где наркота, то сам Динамит не посмотрит, что раненый, и на заду Франциска ножиком картины в стиле Пикассо нарисует.
- Плохо, что у тебя жопа большая, - посочувствовал Димону Белобрысый. – В нормальную бы только два гвоздя вошло, а в твою аж четыре влепилось. Держись, брат.
На этой грустной ноте друзья и расстались. Димон остался разгадывать кроссворд, а Белобрысый с Гендосом поехали к Францу.
- Давай тут, на лестнице постоим. Как только бабы выйдут, сразу нагрянем! – распорядился Геночка, и они достали из-за пазух красочные журналы, прикрыв лица по самые брови.
***
- Спасибо тебе, Франциск, - в унисон пропели Иринка и Лёлька, - если бы не ты…
- Да ладно вам, - краснел и так малиновый Зайцев.
Лицо его трудно было узнать: хорошо расписал учёный лик Гендос.
- Мы Филу сказали, где ты, - сообщила Лёля.
Иринка сразу подхватила:
- Он не смог прийти. Мы же сегодня уезжаем, у него чемодан не собранный…
- Вы же пришли… - с тихой грустью заключил младший Зайцев.
- А мы уже всё собрали, - опять в унисон пропели подружки и переглянулись.
- Хочешь, мы к вам домой зайдём, скажем, в какой ты палате, что у тебя всё нормально? – спросила Ирина.
- Нет, не надо. Папа на симпозиуме, мама из командировки только через пять дней вернётся. Там только Фил, а он и так знает, где я.
- Ах, ну да, - поникла Иринка.
Было бы классно зарулить к Филу под этим предлогом. Только без Лёли, конечно. Но не судьба, значит.
- Ирин, - начал было Франциск, но голос сорвался. Лёля налила ему воды из графина.
- Ирин, можно я тебя попрошу приютить Людовика у тебя дома, пока вы из Италии не вернётесь. Я в больнице, родителей нет, Фил с вами едет. Можно?
- Конечно! – согласилась Ирка. – Мама с папой последят, не волнуйся. Он уже их очаровал, - улыбнулась она.
- Спасибо, - улыбнулся в ответ Франциск. – Только пусть на холодильник замок повесят.
Ирина и Франциск поговорили о методах воспитания свинок ещё немного. И ещё немного. Через минут пятнадцать Лёлька начала зевать и незаметно для Франциска щипать подружку за бок.
- Очень интересные животные, но нам пора, - наконец сказала Ирина, и Ольга вздохнула с облегчением.
По её мнению, в свиньях, даже миниатюрных мини-пиги, специально созданных для ненормальных любителей живности, ничего интересного. Свинья – она и есть свинья. Как её ни называй. Для её будущего образа прекрасно подошла бы маленькая собачка. Она бы ходила с ней под мышкой, называла её Сюся, уменьшительно от красивого заграничного имени Сусанна, и надевала бы ошейник в тон платья хозяйки.
- Да, я понимаю, вам ещё чемоданы собирать, - погрустнел Франциск.
«Франц, конечно, рыцарь, - думала Олька, - но такой нудный!»
- Да-да, мы уже опаздываем, - ввернула она и потащила Иринку на выход.
И тут младший Зайцев понял: или сейчас, или никогда. Может, другого случая и не представится.
- Ирина, можно тебя на минутку, - прохрипел он. Глубокие вздохи давались с трудом: грудная клетка с перебитыми рёбрами всякий раз отзывалась острой болью.
Иринка послушно вернулась.
- Я знаю, что не время, но хочу, чтобы ты знала… - начал младший Зайцев.
И впервые Ирка выслушала столько приятных слов, что сама забыла, как говорить. Так и стояла, словно истукан, пока в палату не заглянула нервная Лёля:
- Ирка! Ну, ты скоро?
- Спасибо, - зачем-то пролепетала девушка влюблённому Франциску и вылетела из палаты, как пуля.
- Чего он тебе говорил? – наседала любопытная подружка. – У него такой вид был! Он так смотрел! Влюбился, да? Влюбился?
- В кого? – очнулась Иринка.
- В меня. В кого ещё-то? - подбоченилась Лёля.
Ирина вздохнула. С одной стороны было очень приятно, а с другой… Ну, почему в любви признался не Фил, а его младший брат? Почему так бывает? Мы выбираем, нас выбирают…И как это часто не совпадает.
Девушки прошли мимо двух странных парней, стоящих на лестнице. Они почему-то читали женские журналы, увлёкшись настолько, что буквально влезли головами в «Работницу» с обещаниями действенной диеты на обложке. Конечно же, Олька и Ирина не узнали тех, с кем так задорно бились вчера. И, конечно же, подружки не заметили, что братки слышали их разговор про нагрянувшую в сердце Франциска любовь.