Эльфийский бык

Глава 1 В которой два события, весьма косвенно связанных друг с другом, дают начало новой истории

Глава 1 В которой два события, весьма косвенно связанных друг с другом, дают начало новой истории

«Жизнь частенько вышибала из меня всю дурь, но я точно знал, где взять еще»

Из невошедшего в общедоступный вариант автобиографии покойного Императора.

Началась эта история с событий, мало друг с другом связанных. С карточного проигрыша, газеты, попавшей не в те руки и чашки кофию.

Первым был проигрыш.

Если на то уж пошло, то азартные игры были строго-настрого запрещены в стенах Петербургского Университета Высшей Магии, пребывавшего под высочайшим покровительством и оттого весьма старательно блюдшего моральный облик не только сотрудников, но и студиозусов. Последние к подобному блюдению, впрочем, относились вовсе без пиетету, так и норовя нарушить правила писаные, неписанные и вообще всякие существующие. И пусть бы играть на деньги они все же поостереглись, но ведь можно и не на деньги.

Ежели тишком.

Аккуратненько. Ну или хотя бы без оргий и буянства, как о том просил куратор пятого, выпускного, курса, князь Рестрепьев. Игроки собрались в одном небольшом, но весьма известном в узких кругах клубе, где и отмечали успешную защиту дипломов.

Не то, чтобы далась она тяжело, но…

Привычки.

Ритуалы.

И повод опять же хороший… вот и сидели тесной компанией. Можно сказать, вели высокомудрые беседы о судьбах мира и империи. А кто уж в этой компании карты вытащил, после выяснить не удалось.

Да и то… на интерес же, не на деньги.

Если не на деньги, то почему бы и нет?

- А я тебе говорю, Кошкин, что не умеешь играть – не садись, - юный граф Ахромеев улыбался широко и радостно, причем радость у него была вполне искренней. А вот Кошкин с трудом сдерживал досаду.

Это ж надо было так-то опростоволосится.

Карта ж хорошая была! Отличная даже карта.

- Да ладно, - по спине хлопнули, а в руку сунули бокал с шампанским. – Чего уши развесил. С кем не бывает?

Про уши обидно, но скорее по привычке, потому что совсем даже они не висят. А шампанское ложится поверх виски. Поверх следует пара коктейлей особого списка, из тех, что и магов возьмут, и вот уже собственный проигрыш не кажется обидным.

В самом-то деле, с кем не бывает… правда, Ахромеев прищурился, небось, вспоминает обиды, коих за пять лет учебы набралось немало. Не такие, конечно, чтоб на дуэль вызывать.

Отнюдь.

Но напакостит.

И нос вон сморщил, явно раздумывая, чего же этакого загадать…

- Задаст он тебе, Ванька… - Береслав тоже это приметил и поспешил предупредить. Поздноватенько он.

Кошкин поморщился.

Не любил он свое имя. Категорически. Вот кто додумался будущего князя - а ведь иных наследников у дядюшки все одно нет - так вот, будущего князя да еще наполовину эльфийских кровей, чем Кошкин во глубине души весьма гордился, называть Иваном?

Иван Эльдариелевич Кошкин.

Убиться.

Зеркала кабинета отразили скорбную физию, которую явно заметил не один Ахромеев. И Кошкин поспешил изобразить радость вкупе с предвкушением.

Гадость загадает.

Тут и думать нечего. Вспомнит Светку Безрукову и что на первом курсе она Ивана предпочла. И ту актриску, которую Ахромеев три месяца обхаживал с подарками, а она… и других тоже. А к уху Ахромеева уже Василенко наклонился, шепчет чего-то, на Кошкина поглядывая превыразительно. Этот тоже… ну вот всегда так.

Иван же ж не специально.

Просто…

Само как-то получалось. Вот… а они обижаются.

- Точно задаст, - Береслав забрал пустой бокал и сунул в руки полный. – Ты пей, пей… на хмельную голову дурь творить легче…

А в сотворении дури Береслав Святогорович Волотов толк знал и немалый. И Кошкин шампанское выпил.

Что ему еще оставалось делать.

- Придумали! – глаза у Ахромеева блестели, явно предвкушая нечто… этакое. – Если откажешься, мы поймем… карточный долг – дело святое, но… с тебя, нелюдя, спрос невелик…

Стало обидно.

И Кошкин четко осознал, что от этого долга отвертеться не выйдет.

- Ныне, сколь знаю, у княгини Безуховой бал-маскарад состоится… так отчего бы тебе, Кошкин, в нем не поучаствовать?

- Костюма нет, - Кошкин подумал, что двух бокалов шампанского, даже в сочетании с коктейлями, будет маловато.

- А тебе и не надо… у тебя, почитай, все и есть… - Ахромеев даже наклонился и заговорил громким шепотом. – Сделаешь вот как…

Дослушав, Кошкин протянул руку, в которую Волотов вложил очередной бокал. Правда не с шампанским…

- Что за… - Иван допил и задохнулся, а когда отдышался, то… жизнь уже не казалась такой… ужасной… бабушка, конечно, расстроится.

Глава 2 Где вершатся дела государственные и большое внимание уделяется проблемам сельского хозяйства

Глава 2 Где вершатся дела государственные и большое внимание уделяется проблемам сельского хозяйства

«Даже если в жизни наступила жопонька, подберите для нее красивые кружевные труселя»

Мнение первого секретаря министерства спорта и туризма, высказанное ею после неожиданной смены руководства, что несколько нарушило жизненные планы и нанесло удар по женскому самолюбию.

Совет Российской Империи был по сути мероприятием довольно рутинным и на диво скучным, а потому особого энтузиазма средь участников не вызывал. Да и прошли времена, когда на данном Совете решались вопросы глобальные, влияющие на жизнь страны. Нет, нынешние тоже влияли, но куда как скромнее. Махина Империи работала исправно, не требуя, и даже избегая излишнего участия в её работе. И потому особая приписка об обязательном присутствии многими была принята… с опаскою, пожалуй.

Опечалился министр путей сообщения, вспоминая, не дошла ли какая из многочисленных жалоб до Императора. Призадумался об отставке министр просвещения, реформа коего, начатая еще позапредыдущим министром и дважды сама реформировавшаяся, несколько затянулась и оказалась куда более дорогой, чем это представлялось вначале. Министр здравоохранения привычно пощупал карман, в котором хранил пилюли, как уверяя, исключительно в целях самоуспокоения…

- Не знаете часом по какому поводу-то? – осторожно поинтересовался князь Василевский, глава министерства связи и массовых коммуникаций, пребывавший в настроении глубокой меланхолии, ибо смутно подозревал о причинах высочайшего недовольства и даже ждал его.

Но в частном порядке.

- А то вы не ведаете, - фыркнул министр сельского хозяйства и стиснул папку с докладом. – Вечно ваши щелкоперы понаписывают, а нам потом выслушивай.

- Это не наши! – возразил министр, промакивая залысину платком. – Наши щелкоперы знают, что писать и как писать. Это какие-то совершенно посторонние! Частного порядка! И мы уже довели до их сведения, что информация, представленная в газете, не соответствует действительности.

- Ага, - фыркнул министр внутренних дел, который сидел слегка наособицу. Был он человеком простым, выслужился из самых низов, а потому к иным относился с подозрением. Впрочем, весьма даже взаимным. – А они взяли и раскаялись…

- Это… это частная газета! Коммерческого толку…

- Вот-вот… коммерческого. За копейку мать родную не пожалеют. Давно надо было прекращать эту… коммерцию, - министр внутренних дел даже кулаком по столу дал. Но стол был крепким, дубовым, зачарованным еще прабабкой нынешнего императора, которая в природной рачительности своей весьма переживала за мебель. – И цензуру возвращать надо!

- Боюсь, что не поймут… нынешний век диктует новые тенденции. Гласность. Доступность. Открытость…

Василевский горестно вздохнул, поскольку открытость с гласностью вкупе обернулись раннею язвой, про которую целители говорили, что возникла она исключительно от нервов. И вот теперь в животе заворочалось, заныло.

- Да и как их найдешь-то… - попытался оправдаться князь Василевский. – Они же ж не тут… они же ж этот пасквиль из интернету перепечатали…

О чем вполне искренне сожалеют, поскольку прибыль от проданного тиража точно не покроет убытков от закрытия типографии и самой газетенки.

- А кто там в этом интеренетах чего насочинял, разве ж найдешь-то?

- Обижаете. Было бы желание, а вот найти… - и министр внутренних дел протянул бумажечку. Разворачивал её Василевский с некоторой опаской, и имя, на бумажечке начертанное нервною рукой министра внутренних дел, спокойствия не добавило. Вот же ж… а ему говорили. Вот старший помощник так прямо и заявил, пусть и бездоказательно. Вот именно, что бездоказательно! Род старый, славный. И чтоб подобное? Да разве ж можно в такое поверить?

И Василевский с легкой душой позволил себе не поверить. Еще понадеялся, что, может, обойдется.

Не обошлось.

- Вы уж намекните, - сказал министр внутренних дел предоверительным тоном, от которого и язва примолкла, и в душе появились нехорошие предчувствия. – Что, времена, может, ныне и новые, да только каторга у нас старая. Уж больно далека от столицы-с, вот реформы и не дошли. Там не то, что о доступности с гласностью, там в принципе о правах человека ведают мало и плохо… про открытость и вовсе молчу.

- Н-намекну.

Вот же… зараза строеросовая.

Мог бы и сам все решить. Что ему мешало позвонить главе рода? Сказать от так от, предоверительно, про каторгу… про… но связываться не хочет.

Знает, до чего Волотовы злопамятны.

А Василевскому теперь отдувайся…

Додумать не вышло, ибо отворилась дверь, резко так, напоминая, что норовом нынешний Император даже не в батюшку пошел, а в деда своего, и министры поспешно поднялись.

- Доброго дня! – радостно произнес Император. И от этой, не имеющей явных причин радости, Василевскому совсем уж поплохело.

А может… ну его?

Портфель этот министерский… стоило вот ради него интриговать, рваться? Подать в отставку. Перекинуть дела вкупе с этой вот бумажкой, которую князь сунул в карман, помощнику, раз уж так ему хочется. А самому в Сибирь… не на каторгу, конечно, но в родовое поместье. И там уж, в глуши да тиши, нервы залечивать рыбалкой.

Глава 3 Повествующая о семейных ценностях и выборе жизненного пути

Глава 3 Повествующая о семейных ценностях и выборе жизненного пути

«Умные мысли достигают головы лишь тогда, когда жопа, накуролесив, затихает».

Жизненное наблюдение

Князь Павел Иванович Кошкин пребывал в смешанных чувствах, коих не испытывал давно. По утверждениям матушки, княгини Софьи Никитичны Кошкиной, в девичестве Сапрыкиной, с душевной тонкостью и чувствами у него вовсе было тяжко, то ли тяготы детства сказались, то ли просто таким вот, бесчувственным, он уродился. Главное, жить это не мешало.

До недавних пор.

Он сунул пальцы под воротничок и дернул, с трудом сдерживаясь, чтобы вовсе не разорвать тесный узел галстука.

Стоило настоять на своем.

Еще раньше.

Но нет же… поддался… позволил уговорить, заговороить… побоялся матушку обидеть или, скорее уж, не пожелал связывать себя новыми обязательствами, раз уж старых полно.

А теперь?

Стыдно.

Стыд разъедал изнутри и был столь глубок, что Кошкин даже подумал было в отставку подать. Но после вспомнил, что дела передавать некому, да и государь навряд ли заявление подпишет. Не говоря уже о том, что будет сие выглядеть слабостью и признанием вины.

Вины за собой Кошкин не ощущал.

А вот желание надрать кому-то чересчур длинные уши – вполне. Это ж надо было так опозориться!

- Пашенька! – матушка, что характерно, была дома, словно чуяла. – Ты сегодня рано…

- Где он?

- Кто?

К своим шестидесяти четырем годам княгиня Кошкина сохранила и девичью фигуру, и личико и манеры. Некоторые склонные к злословию особы почитали данные манеры подходящими аккурат юным девам, а никак не женщинам серьезных лет, но…

На завистников княгиня взирала с высоты своего положения преснисходительно.

- Мама… ты знаешь?!

И понял – знает.

Точнее, знала.

- Ах, - сказала княгиня и от избытка чувств почти упала в обморок.

Почти, поскольку вспомнила, что Павел как есть чурбан и намека не поймет, и подхватить вряд ли успеет, а падать на пол как-то…

Некомильфо.

Полы, конечно, мыли регулярно, но это еще не повод, чтобы на них валяться.

- Дорогой, будь добр, объяснись, - дрогнувшим голосом произнесла княгиня и вытащила лорнет, вид которого в давние детские годы приводил Павла в трепет, причем по совершенно неясной причине. Он и ныне испытал какое-то смущение и даже робкое желание отступить.

Не в этот раз.

И осознав, что в объяснениях он может увязнуть надолго, князь подавил вздох и, аккуратно взяв матушку за талию, просто поставил её на столик, аккуратно вместивши меж фарфоровой статуэткой балерины и раскрытым ежедневником.

Княгиня удивилась.

И открыла рот.

И поняла, что совершенно точно не знает, что сказать. Да и кому говорить, когда этот… этот невозможный человек уже по лестнице поднимается? И споро… весьма споро.

Вот ведь…

Будет опять мальчику выговаривать. Оно, конечно, есть за что… признаться, эта выходка дурного свойства и самой княгине стоила немало нервов. Но это же не повод еще…

- Пахом! – позабывши про утонченность манер, заорала Софья Никитична. – Пахом, иди сюда!

Столик, казавшийся не таким уж высоким, вдруг словно бы вытянулся.

Да и места тут…

И каблуки опять же.

- Пахом!

Сам виновник домашнего переполоха изволил почивать с почти чистой совестью. А что, экзамен ему поставили, пусть даже и не самый высокий балл, но тут уж и бабушкины связи оказались бессильны. Впрочем, если бы бабушка поинтересовалась мнением самого Ивана, то с удивлением узнала бы, что его этот низкий балл нисколько не волнует.

И вообще…

Университет?

Он отучился, раз уж бабушке того надо было. И хватит.

После экзамена была вечеринка, по старому обычаю несколько затянувшаяся, а потому домой Иван Кошкин явился под утро. Упал в перины, позволивши лакею раздеть себя. Испил отвару от похмелья, снова пожаловавшись на гадостный его вкус, и уснул с чувством выполненного долга.

Проснулся он оттого, что хлопнула дверь.

А затем чья-то крепкая мощная даже рука ухватила его за шкирку и бесцеремонно вытащила из постели.

- Ай, - сказал Иван, подслеповато щурясь. Вот какая падла еще и шторы отдернула? Впрочем, когда зрение слегка сфокусировалось, все встало на свои места. – Доброе утро… дядя…

Иван произнес это как можно более тоскливо. И даже попытался изобразить оную тоску на лице, в чем по собственному мнению он изрядно преуспел. Во всяком случае, бабушка впечатлялась.

А вот на дядюшку не подействовало.

Глава 4 О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника

Глава 4 О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника

«Да, моя мама была абсолютно уверена, что я маюсь дурью. Но также она совершенно точно знала, что никто лучше меня этого не делает!»

Из благодарственной речи одного лауреата премии имени Зигмунда Фрейда в области нейропсихологии

- Ты о чем вообще думал?! – маменькин голос, и в обычное-то время громкий, ныне заполнил весь особняк, от подвалов, в которых вызревали сыры и отдыхали вина, до самого флюгера. Причем от голоса этого флюгер, еще прапрадедом Волотовых деланный и им же зачарованный, вздрогнул и замер, чего не случалось в последние лет триста.

Береслав поспешно смел со стола крошки и, вскочивши, вытянулся перед маменькой.

Оно, конечно, зря.

Бесполезно.

Бывает же, что в семействе почтенном и старом, традициями известном, урождается… этакое вот. И оттого Береника Волотова на младшенького глядя, обычно давила тяжкий вздох да печалилась. В годы ранние вся-то родня по линии Волотовых наперебой убеждала, что ничего-то страшного, возьмет еще кровь свое, вырастет еще дитятко.

Вытянется.

А оно никак.

И ныне вот, на матушку глядючи, Береслав голову задирал.

- К-когда? – уточнил он робко.

- Что «когда»?

- Когда я думал?

- Вот и мне тоже интересно, когда же ж ты думал? – маменькин палец уперся в лоб. – И чуется, что никогда!

- Я…

Береслав отчаянно пытался вспомнить, что же этакого он в последние дни утворил.

Напился?

Так… это да, это давече случилось, но в тот раз, когда сдачу диплома отмечали, он вроде и не сильно злоупотребил. Да и матушка в отъезде была, дальние шахты проверяя. Донес кто? Но с чего бы… вроде ж не буйствовал, посуду не бил и даже матушкиного кота, тварь злопакосную, за хвост ни разу не дернул.

Тогда…

Может, Нютка позвонила? Обрадовала новостью неожиданной о скором прибавлении…

По спине поползла струйка пота. А если и вправду? Она намекала про семью там, детишек… Береслав, конечно, артефактом пользовался, ибо желания заводить семью и тем паче детишек не имел, но кто их, женщин, знает.

Коварные!

Могла ли…

- Мама, я не специально! – выдавил он и глаза закатил, изображая ужас и раскаяние, но, видать, не убедил, если матушка отвесила затрещину.

Да такого в жизни не случалось…

Ну, Нютка, дай только…

- Мама?! – Береславу было не столько больно, все же силу матушка всегда умела рассчитывать, сколько обидно. – Да что случилось?!

- Что? Случилось, да… случилось… - матушка скрестила руки на груди. – То случилось, что сына Господь крепко мозгами обделил…

- Виноват, - на всякий случай Береслав снова изобразил раскаяние. – Но чувство вины будет куда более искренним, когда я узнаю, что именно я сотворил.

Матушка вздохнула.

Вытащила телефон, тыцнула пальцем, тихо проворчав что-то под нос, скривилась, а после сунула этот телефон Береславу.

- Твое? – поинтересовалась она строгим голосом. – Творчество?

Хуже всего, что творчество и вправду было Береславово.

- А… это… ну…

- Твое, спрашиваю? – голос маменькин стал ласков-преласков.

- Ну… как бы… да, - Береслав отвел взгляд.

Врать маменьке он не мог. Не то, чтобы из моральных принципов, скорее уж потому, что Береника Волотова сына своего знала распрекрасно, а потому любое вранье его видела, чуяла и категорически не одобряла. Причем неодобрение это выражала весьма деятельно. Если в годы детские страдали уши – Береслав в тайне подозревал, что нынешняя его лопоухость именно от того и происходит, - то в годы ранней юности, согласно семейной традиции, основной удар взяла на себя задница. И следовало сказать, что общение с розгами, пусть и нечастое, весьма способствовало прояснению сознания. Хотя, наверное, расходилась с принципами гуманности и педагогики в принципе.

Но какая педагогика, когда традиции есть?

- И вот спрашиваю, о чем ты, иродище, думал, когда писал это?

- Ну… - Береслав потер ладонью лоб, честно пытаясь воскресить воспоминания. – Я… тогда… не очень… помнишь, я денег просил… немного… а ты сказала, что если мне мало, то надо пойти и заработать.

Матушка убрала телефон.

- А тут мне предложили… пару групп вести… в сетях… модерация, контент…

- Контент… - повторила маменька эхом.

И привычно заныла задница.

Нет… после того, как ему двенадцать исполнилось, розги из жизни исчезли, сменившись иными способами воздействия. Но что-то подсказывало, что убрали их не так и далеко. И с маменьки станется…

- Дальше, - потребовала она.

Глава 5 О радостных и не слишком перспективах сельского хозяйства

Глава 5 О радостных и не слишком перспективах сельского хозяйства

«Тяжела жизнь в деревне. То закопай картошку, то откопай обратно…»

Откровения одного очень городского человека, которому случилось вдруг купить дачу.

- Маруся! – вопль, раздавшийся снизу, прервал приятную полудрему, сквозь которую доносился стрекот кузнечиков, куриное кудахтанье и гудение пчел в густых кудрях липы. Липа была старой, от возраста чуть накренилась, едва не дотянувшись до старого забора. Вот под ним, на телеге, Маруся и прилегла.

На минуточку.

У нее тоже, между прочим, право отдохнуть имеется.

- Маруся! – голос у Таськи был зычный, такой, что и мертвого подымет.

Куры заткнулись.

Кузнечики тоже.

Только пчелы продолжали гудеть.

- Чего? – Маруся подавила зевок. Время – полдень, самый солнцепек, и люди нормальные от солнца прячутся.

- Вот ты где! – Таська поспешно забралась в телегу. – Тебя Петрович ищет!

- Зачем?

Двигаться было лень.

Сено, которое Маруся закинула в телегу, прикрыв сверху рогожкой, утопталось. И лежать в нем было приятно, да и в целом лежать было приятно.

- Так… не знаю. Сказал, срочно.

- У него все срочно, - проворчала Маруся, осознавая, что полежать дальше не выйдет. Это пока Таська пришла, следом и сам Петрович притянется, обнаруживши и липу, и телегу, и тайное Марусино убежище, выдавать которое она не собиралась. А потому потрясла головой, вытащила соломину, в волосах запутавшуюся и на подругу поглядела.

- Ну?

- Чего? – Таська жевала травинку.

- Веди. Где он?

- В конторе, где ж ему быть-то? – Таська слезла с телеги и потянулась. – Эх, Маруся, сердцем чую… грядут перемены.

- Еще как грядут, - почему-то стоило выползти из укрытия, и настроение упало.

Да и с чего ему держаться-то?

Проблемы вон, никуда не делись. Это куры в пыли купаться могут, радуясь солнечному дню, а у Маруси не выходило.

Петрович зовет?

Понятно, чего зовет… из банка, небось, очередную цидульку прислали, напоминая о задолженности. Или пачка штрафов очередным пополнилась. Интересно, кого на сей раз Свириденко прислал: пожарные уже были, санстанция, семенная инспекция…

В общем, хреново все.

- Маруся! – Петровичу было жарко, а потому в кои-то веки избавился он от клетчатого своего пиджака, купленного, если верить слухам, на собственную, Петровича, свадьбу. Правда, слухам Маруся не верила, ибо видела фотографии. В далекие времена молодости был Петрович румян, кучеряв, а главное, болезненно худ. И нынешний его округлый живот явно не вместился бы в тот самый пиджак.

- Я, - сказала Маруся, вытащив из волос еще одну соломину.

- Маруся! – Петрович даже подпрыгнул от переполнявших его чувств. А Маруся подавила вздох. Петрович, несомненно, был человеком хорошим и специалистом отменнейшим, но вот эта его эмоциональность изрядно портила Марусе нервы. – Тасенька! Девочки мои… вы погляньте, что пришло!

И листок протянул.

- Не попустил Господь, внял молитвам… все-то теперь у нас будет хорошо… все-то наладится…

- У тебя умер богатый дядюшка? – поинтересовалась Таська. – И оставил пару миллионов в Имперском банке?

- У меня нет богатого дядюшки, - Маруся сказала это с некоторым сожалением, поскольку пара миллионов в Имперском банке и вправду бы могли решить большую часть проблем.

Но листок она взяла.

- Лучше! – воскликнул Петрович. – Нам выделили мага! Двух! Я уж заявки отправлял…

Маруся поморщилась.

Заявки отправляла она, поскольку сам Петрович до недавнего времени к технике относился с опаской и явным недоверием, и требовал оные заявки отправлять почтой. Потому что где это видано, чтоб кнопку нажал и все.

В его представлении подобные заявки следовало отправлять заказным письмом.

И чтобы опись содержимого прилагалась. Да и вовсе, чтоб как у людей…

Маги.

И вправду…

- Погоди, - этакая внезапная удача заставила насторожиться, поскольку сама Маруся давно уже поняла, что в жизни этой за каждой удачей следует расплата. – Не спеши…

И вправду.

Извещение.

От имперской канцелярии… в рамках новой программы… согласно высочайшему указу… Маруся о таком не слышала. Новый какой-то… вроде полезный, но тем оно и подозрительно.

- Надо у мамы спросить, - Таська заглянула через плечо. – Что-то я о таком впервые слышу.

…выпускники…

…сроком…

…на свободные должности…

- Вот! А я уж думал, что все, - Петрович отер лысину платком. – Когда Охрюнин заявил, что уходит…

Глава 6 В которой речь идет о девичьих глупостях с далеко идущими последствиями

Глава 6 В которой речь идет о девичьих глупостях с далеко идущими последствиями

«Иногда кажется, какая же дурь несусветная! Ан нет, не дурь. Альтернативная точка зрения!»

Из беседы некой весьма интеллигентной особы.

Матушка гляделась задумчивою, что несколько нервировало князя Кошкина, который вдруг разом ощутил угрызения совести. Все же была княгиня весьма ко внуку привязана.

Одним им, можно сказать, и жила, ибо сам Кошкин давно вышел из возраста, когда о нем можно было заботиться. А в годы последние дома и вовсе появлялся редко.

А тут вот…

Впрочем, с угрызениями Кошкин справился. И поинтересовался у матушки, выводя её из задумчивости.

- А ты откуда про Подкозельск знаешь-то? Я его сам едва на карте нашел…

- Знаю, - она грустно улыбнулась. – Как… Ваня?

- Да нормально. Справится… в конце концов, что там быть-то может?

Кажется, слова его нисколько Софью Никитичну не успокоили.

- Ну… хочешь, я кого-нибудь следом отправлю? Приглядеть там… подсказать?

- Не стоит, - матушка позвонила в колокольчик. – Кофе? Или все-таки поешь нормально?

- А будет что? Или ждать до вечера?

- Куда тебе ждать… ты ждать не умеешь. Весь в отца… тоже вечно куда-то спешил… спасать летел весь мир. Пахом, пусть накроют в малой столовой. Да что есть, то пускай и подают. И не говори, что на кухне у нас пусто, иначе сама спущусь, проверю… а мы пока побеседуем. Подкозельск… случилось мне там бывать однажды.

- Да? – Кошкин искренне удивился.

Он сам этот Подкозельск искал минут десять.

- Подруга у меня была… - матушка вздохнула. – Вот как-то летом и гостила у нее.

- Что за подруга?

Матушка ответила не сразу. И выражение лица у нее вдруг стало такое, что Кошкин испугался. А ну как спросил… не о том.

- Давняя… История эта… неприглядная. И не знаю, стоит ли…

- Стоит, - решил Павел Иванович. – Тебя ж мучит?

- Казалось, что уже нет… и отпустило, и забылось. А вот ты появился, сказал, и оно опять. С новою силой. Мы с Людочкой встретились в пансионе мадам Лерье… весьма популярное место некогда было. Не скажу, что из лучших. Скажем так, лучшее из тех, на которые у моих родителей хватило денег. Мне было шесть, когда меня привезли…

Павел Иванович молчал, не пытаясь торопить матушку. Она редко говорила о прошлом. Да и вовсе, если подумать, когда им случалось просто сидеть и беседовать?

Давно уж не случалось.

У него и вправду дела.

И присутствия требуют постоянного. У нее – своя жизнь, кажущаяся порой донельзя странною.

- И Людочке тоже… она из старинного рода Вельяминовых происходила. Я – Сапрыкина… но не в этом дело. Как-то мы с ней сошлись. Оказалось, что наши рода, пусть и древние, но не так богаты, как… у прочих. А это имело значение. Как и то, что ни её, ни мои родители не давали себе труд… навещать нас. Нас забирали домой летом и на Рождество и то, полагаю, потому что оставлять было вовсе неприлично. Могли пойти слухи… не смотри так. У моей матушки было семеро дочерей. Я – младшая. И хорошее образование весьма повышало мои шансы найти мужа. На приданое рассчитывать не стоило, вот и… да и принято было так в те времена.

Но все одно с трудом в голове укладывалось.

- В Подкозельск нас отправили по просьбе деда Людочки. Имение у них было там. Сам дед пребывал в годах немалых, но Людочку любил. И меня тоже. Нам было хорошо там… пожалуй, самое счастливое время моей жизни. Что до Людочки, то она всегда была легкой и воздушной. И веселой. Она… она как-то умудрялась во всем находить радость. Это я могла часами расстраиваться из-за выговора или наказания… мадам Лерье полагала, что воспитывать девиц надлежит в строгости[1]. И всячески подчеркивала, что её заведение относится к числу перворазрядных[2]. Людочка же умела делать так, что все это становилось неважным…

- Госпожа, - Пахом, заглянув в комнату, махнул. – Готово!

- Вот же… невозможный человек. Учу его, учу манерам, обходительности. Готово, - передразнила матушка. – Идем, дорогой… мы росли с Людочкой. Год за годом… и взрослели вместе. Мы были ближе, чем сестры. А потом… потом мы совершили глупость. Более того, я весьма активно участвовала в её совершении.

Кошкин даже смутно догадывался, о какой именно глупости идет речь. О той, которую часто совершали девицы, но в прежние времена подобные глупости обходились им весьма дорого.

- Идем, - матушка встала. – Нет хуже остывшей еды… заодно и посмотрим, что нашлось на кухне. К слову, дорогой, мне кажется, что обстановка несколько устарела, возможно, стоит подумать о том, чтобы освежить её, раз уж Ванечка все одно будет вынужден отъехать.

- Пожалуй, - дипломатично согласился князь, еще и подумал, что ремонт – это и вправду неплохо. Не то, чтобы обстановка успела ему наскучить, скорее уж матушка, будучи человеком по натуре увлекающимся, увлечется и ремонтом.

Эти все обои.

Обивки.

Глава 7 О делах разной степени давности и секретах разной степени подзабытости

Глава 7 О делах разной степени давности и секретах разной степени подзабытости

«Моя жизнь! Когда хочу – тогда и дура!»

Девиз одной весьма достойной, пусть и не юной, леди

- Этот… нестоящий доброго слова человек, - матушка все же получила хорошее воспитание, хотя сам Кошкин искренне не понимал, почему сволочь нельзя назвать просто сволочью. И проще же, и понятнее. – Во всеуслышание заявил, что не сумел справиться с влечением. Что, возможно, его даже опоили. Или приворожили… а Людочка… мы с Людочкой… как назло обращалась к одной особе…

- Мама?!

- Что? Да гадать мы ходили! Все наши девчонки к ней гадать бегали. На будущее, женихов. Обычное, если так-то, развлечение… кинотеатра еще не было. Этого вашего недограмма тоже. Вот и оставалось, слухи и гадалки. Она мне еще заговор продала на счастливую жизнь. И главное, пять рублей обошелся! Я их месяц зарабатывала…

- Как, боюсь узнать?

- Бестолочь, - ласково произнесла матушка. – Уроки делала. Далеко не все ученицы так уж хотели постигать науки. Особенно тяжко некоторым давалась арифметика. Или вот рукоделие… помнится, была у нас одна… у нее никогда терпения не хватало. Зато деньги имелись…

- Значит, вы ходили к ведьме.

- В том и дело, что она в императорском реестре значилась.

Кошкин мысленно закрыл лицо рукой. Они еще и ведьму лицензированную отыскать сумели.

- И заявила, что провела для Людочки ритуал сведения судеб. Этого оказалось достаточно…

- Что за ритуал?

- Да… пустое. Ведьма та девятой категории была. Ей только дома от мышей и заговаривать, а ритуал… название громкое. Суть же в том, что ведьма сводит две судьбы воедино, связывает пути-дороги так, чтобы люди, предназначенные друг другу свыше, встретились.

- А…

- Есть такой ритуал.

- И вы… серьезно? Мам!

- Не мамкай, не маленький… - отмахнулась матушка. – Она предъявила договор. И Людочка подтвердила, что подписала его. Добровольно. И желая свести судьбу. Это было сочтено фактически признанием. Род… заявил о незаконном воздействии. И претензия была принята. Вельяминовым пригрозили встречным обвинением…

Она поставила недопитый кофе.

- Это теперь я понимаю, что, пусть ритуал и существует, но он из числа особых, и ведьме девятой категории просто-напросто не подвластен. Да и не всякая высшая возьмется…

- Судья должен был знать. Представитель, - поправился Кошкин.

- Думаю, он и знал… потом, позже, повзрослев, я узнала много интересного… о том, что род тот был со многими связан. И связями этими пользоваться не стеснялся… не утверждаю, что дело именно в этом… взятку императорский представитель взять не рискнул бы. Но ссориться с…

Кошкин дожевал еще один блин, подумав, что всенепременно разберется, с кем там и кто не хотел ссориться. И представителя этого имя выяснит. Так, понять, давно ли он от работы отошел.

- …ради Вельяминовых, у которых только и осталось, что имя и кусок родовых земель… в общем, в праве на свадьбу отказали. Приговор вынесли в пользу юноши, которого обманом завлекли в сети порока, - эти слова матушка почти выплюнула. – От встречного обвинения та сторона отказалась, проявив благородство…

И по выражению лица было ясно, что матушка о подобном благородстве думает.

- А вот судебные издержки Вельяминовым пришлось оплатить.

- Много?

- Не знаю. Как только разбирательство завершилось, меня забрали. Родители были в ужасе, тем паче, что скандал вышел далеко за пределы пансиона… пансион в тот же год и закрылся. Меня увезли. Я… не хотела уезжать. Просила оставить меня с Людочкой. Я даже придумала, что мы будем жить втроем. Я, Людочка и её ребенок… уедем в Петербург. Поступим на высшие курсы. Будем давать уроки…

- Кому?

- Кому-нибудь. Пашенька, не смотри на меня так. Мне было шестнадцать, и я пребывала в уверенности, что булки растут на деревьях. Образно говоря. Кулинарию нам преподавали неплохо… как ты понимаешь, матушка, услышав этакий план и гордую заявку, что поддержка рода мне не нужна, раз они все так, потеряла дар речи. И я оказалась заперта в доме. Затем меня вывезли к тетке, от которой я пыталась сбежать… я писала письма Людочке, но не получала ответа. Это приводило меня в ужас. Воображение рисовало страшные картины. И в какой-то момент со мной случился истерический припадок. Я плохо помню, как это произошло, но матушка обеспокоилась… ладно, меня она считала пропащей, но ведь оставались сестры. Если бы пошел слух, что я не только легкомысленна, но еще и безумна…

Блины не лезли.

Вот… хорошие блины, но уже не лезли. А вот чай, тот вполне себе помещался, если подливать в кружку.

- Матушка привезла какого-то доктора. Он дал мне капли. И стало хорошо. Я то спала, то просыпалась, потом и вовсе пребывала в странном состоянии, когда вроде бы и понимаю, что происходит вокруг, но мне все это происходящее безразлично. И это длилось, длилось и длилось. Сколько – понятия не имею.

- А потом?

Глава 8 Где пред героями открывается перспектива новой жизни

Глава 8 Где пред героями открывается перспектива новой жизни

«Истинная леди никогда не признает, что совершила ошибку. Отнюдь. Изобразив некоторое удивление и даже легкий восторг, она воскликнет: «Надо же, до чего интересно получилось…»»

Книга советов юным леди

Сапожки сорок пятого размера Ванька взял двумя пальцами и брезгливо сморщился.

- Это… зачем вообще? – спросил он.

Сапоги хорошие. Армейские. Кошкин лично со склада запросил. Не то, чтобы его волновала сухость ног одного эльфийского олуха, но если заболеет ненароком, матушка точно испереживается.

Еще и потребует домой возвернуть.

- За надом. Бабушка сказала.

Сапоги весили изрядно. Иван такого не ожидал. Они что, из свинца отлиты? Он, когда их принял из заботливых дядюшкиных рук, то едва удержать сумел.

- Бери, бери… а то лично привезет, если вдруг ненароком забудешь.

Этого Ивану точно не хотелось.

- А…

Дядя протянул бурый армейский рюкзак.

- Пайка, - сказал он. – Чтоб с голодухи не помер первое время…

Судя по немалому весу рюкзака, первое время было понятием очень растяжимым.

- С-спасибо.

- Карточка… уж извини, твои я заблокировал.

- Что?!

- Распоряжение свыше. На новой – подъемные в установленном размере, хватит, если не шиковать. А там, глядишь, и зарплата пойдет… - почему-то показалось, что дядя произнес это с насмешкой. – Так что, главное, до аванса дотянуть…

- А…

- Вещички свои сам пакуй. Тут можешь не стесняться. Машину я вам, обалдуям, хорошую взял… зверь – а не машина.

- Так у меня же ж есть… своя…

Бабушкой подаренная не так давно. Конечно, её бы уже сменить, но что-то подсказывало, что меняться стоит не с дядюшкой. Уж больно у того улыбка довольная. А Иван давно подозревал, что дядюшка его недолюбливает. То в кадетский корпус запихнуть пытался, то вовсе на военную кафедру, хотя всем известно, что эльфы – существа миролюбивые до крайности… ну, если не доводить. Иван же вовсе считал себя убежденным пацифистом.

- Свою тут оставь, - дядюшка хлопнул по плечу, и Иван едва не присел. – Поверь, от твоего… паркетника толку будет мало. Да и…

Ухмылка стала шире.

- Не потянешь ты его.

- В смысле?

- Одна заправка сожрет половину твоих подъемных, не говорю уже о замене масла и прочих… мелочах, - как-то это было с насмешкой произнесено. – Пойдем, покажу… говорю ж, не машина – зверь!

Редкой породы.

Того же темно-болотного выразительного окраса, который навевал мысли о служении родине и сражениях вовсе не с яблоневой плодожоркой.

- Это… оно… вообще какой марки?

Иван потрогал машину пальцем, искренне надеясь, что та развеется, или хотя бы внешность её престранная, нелепая даже, изменится. Но палец коснулся краски и железа.

Машина… была.

Была машина.

Она даже как-то на джип походила. Отдаленно. Такой вот болотно-зеленый, миниатюрный и явно беспородный.

- УАЗ это. Или грузо-пассажирский автомобиль повышенной проходимости, - дядя хлопнул машину по боку, и та задребезжала, чудом, кажется, не развалившись. – К слову, действительно самый универсальный и проходимый автомобиль. Можешь поверить моему опыту.

Верить не хотелось.

Хотелось закрыть глаза и представить, что этого чуда… нет.

- Выносливый. Неприхотливый. Починить можно буквально на коленке…

Иван сглотнул. Перспектива чинить этого машиномонстра на коленке не вдохновляла.

- В свое время три таких вот УАЗика в стандартной комплектации на Эльбрус поднялись. Почти.[1]

- Может…

- Их уже больше шестидесяти лет выпускают…

- Заметно, что дизайн давно не обновляли, - не удержался Иван и дернул дверь. Дверь не поддалась. И со второго разу.

- Бестолочь, - дядя нажал на ручку. – Бережнее с машиной надо… чинить отныне за свой счет будешь.

Внутри пахло свежей краской.

- Кузов открытый, под тентом, но можно снять. Четыре двери. Пять мест. Может перевозить до семи человек и сотню килограмм багажа. Или, если вас двух дураков, то и больше полутонны возьмет.

- А как тут… - Иван опустился на водительское сиденье. – Где тут…

Панели активации он не видел. Да и вообще выглядело все довольно примитивненько. Круг спидометра. И второй еще… какой-то круг.

- Ключи, - дядя протянул связку. – Не потеряй. Напрямую тоже можно, но чуется, ты до этаких высот еще не дорос.

- Сколько ему лет?

- Лет? Да двадцать точно будет, так-то не знаю… из части списывали, я и прибрал в свое время. Решил, что пригодится… он еще хороший. Пробег мизерный. Движок ребятки перебрали. Кузов подлатали, покрасили… еще двадцать лет протянет.

Глава 9 В которой юные маги сталкиваются с некоторыми нюансами сельского бытия

Глава 9 В которой юные маги сталкиваются с некоторыми нюансами сельского бытия

«Уважаемая редакция, в вашей колонке психологической помощи, я прочел совет, что для восстановления душевного равновесия нужно написать письмо человеку, который меня бесит, и сжечь его. С тех пор не отпускает мысль, а что потом с письмом делать?»

Из писем читателей

Иван не заметил, когда пропала связь. Вот вроде была, и навигатор рисовал прямую дорогу, обещая прибытие к пункту назначения через два часа.

Тогда еще подумалось, что столько Иван не выдержит.

Нет, подаренная дядюшкой машина – если это чудовище можно так назвать – держалась бодро… правда, Иван очень надеялся, что никто из знакомых его не видел за рулем этого… этой… в общем, просто не видел. И выдохнул с облегчением, только когда столица осталась позади.

Да не тут-то было. Стоило отъехать на сотню километров, Иван почти и успокоился, когда Бер сказал:

- Останови!

Вот кто был полон предчувствий и оптимизма, которые заранее заставляли ухо дергаться. Левое. А это было верной приметой, что весьма скоро все пойдет не так, как планировалось.

- Зачем?

Машина дребезжала.

И еще её трясло. Пусть движок перебрали, но о рессорах или забыли, или изначально конструкция этого гроба не предусматривала подобных излишеств.

- Селфи сделаю.

- Опять?

- Снова! Улыбнись!

- Я на дорогу смотрю!

- Смотри, я что, мешаю? Улыбнись и смотри себе… улыбайся, представь, что мы, как древние викинги, отбываем в неведомые дали…

- Подкозельска?

- Ладно, в ведомые дали, где ждут нас…

- Поля, плодожорка и народное творчество… - Иван следил за дорогой, надеясь, что машина не развалиться в процессе езды. И главное, обидно… обгоняют все, кому не лень.

Даже на гробах, на которые он бы в прошлой жизни и не глянул бы.

А теперь, получается, что это он на гробу… в гробу?

- …опасности…

- Заблудиться в лесу?

- И сражения…

- С плодожоркой…

- Далась тебе эта несчастная плодожорка, - Бер откинулся на сиденье, во всяком случае попытался, но нынешние сидения не имели даже намека на анантомическую форму, не говоря уже о функциях поддержки поясницы, массажа и в целом облегчения жизни пассажиров. Поэтому сиденье скрипнуло, скрежетнуло и осталось неподвижно.

- Да она мне на экзамене попалась… а сам знаешь, Сипольцев еще та зануда… начал выяснять, что да как… немагические методы борьбы… заклинание Клюрева… круги Фахта… отвращающие… я ж… ай, ладно… главное, еще так, печально сказал, что зря это я. Мол, в жизни пригодится…

Иван вздохнул, поскольку свою правоту он признавать не любил.

- Думаешь, сглазил? – осведомился Бер.

- А кто его знает… но тебя-то тогда за что?

- Это да… - Бер, подумав, пришел к выводу, что неведомому Сипольцеву, даже если и имелись у него некоторых расхождения во взглядах с Иваном, желать зла еще и Волотовым не за что.

- Тебе тоже карту дали? – поинтересовался Иван, чтобы тему разговора сменить.

- Ага. Маменька еще вчера вручила…

- И?

- Что?

- Сколько там?

- Сто двадцать три рубля девяносто пять копеек.

- Сколько?! – Иван едва руль из рук не выпустил. А ведь была мысль глянуть, но карта была Императорского банка, надо было приложение скачивать, регистрироваться, подключаться… он же спешил.

Ну… дядя…

- Мама сказала, что это стандартная ставка выпускника, - Бер попытался закинуть ноги на приборную панель, но тот, кто создавал этого монстра автомобильной промышленности предусмотрел и это. Ноги соскользнули, а следом за ними едва и сам Бер не соскользнул, успел уцепиться за край сиденья.

И главное, со всей силы уцепился, а сиденье только крякнуло.

Но не сломалось.

- Фу ты…

- Как на это жить? – Иван испытал преогромное желание развернуть машину и потребовать… чего-нибудь потребовать… потом вспомнился насмешливый дядюшкин взгляд.

И желание исчезло.

- Вот и я спросил. Мама сказала, что как все нормальные люди. И сказала, что если не получится, то могу позвонить… вернуться…

- И? – Иван покосился на приятеля.

- Женит она меня. Передаст в заботливые руки супруги… так что, Ванька, ты как знаешь, а я… я, если что, в леса уйду. Буду жить охотой и собирательством.

- И чем охотиться станешь?

- Лук сделаю, - Бер все-таки сумел устроиться на кресле, сунув под спину подушечку, которую принес с собой. Кроме подушечки было еще пять чемоданов и потертый сундук с кожаными ручками, судя по весу – а грузить пришлось вдвоем – набитый кирпичами, не иначе.