Эмили. Наследие королевской крови

Глава 1. Эмили

Сердце пело, а по коже бегали мурашки восторга. Это был не просто праздник, это был триумф. Победа, к которой мама и все мы шли долгие, полные тревог годы. Воздух звенел не только магией, но и всеобщим ликованием, и моя улыбка была ему под стать — безудержной, сияющей, сметающей все тени прошлого.

А потом за спиной возникло знакомое тепло, и все вокруг поплыло. Мир, нарушив все приличия, обвил меня руками, прижав к себе так крепко, что дух перехватило. Его губы коснулись уха, и тихий, вкрадчивый шепот пополз по коже, словно шелковыми нитями: он говорил о любви, о вечности, о том, как замирает его сердце, когда я смотрю на него. Щеки вспыхнули румянцем, а в груди закружился сладкий вихрь. Его брат, Лир, стоял напротив, и в его лукавых, подмигивающих глазах я читала обещание — вечером эта шалость получит самое приятное продолжение. Мама права, называя их хитрецами, но в их сладких плетениях я тонула с наслаждением.

Не в силах сдержать порыв, я запустила пальцы в его мягкие, как пух котенка, волосы. Прижавшись к его шее, я вдохнула пряный, пьянящий аромат его крови — аромат дома и страсти, который сводил с ума. Всего несколько месяцев… Неужели эта сладкая пытка ожидания скоро закончится? Горло сжалось от переполнявших чувств.

— Не увлекайтесь, — Лир, словно прочитав мои мысли, щелкнул брата по уху, и его смех прозвенел, как колокольчик. — Во-первых, мне завидно, я тоже хочу обниматься! Во-вторых, наш выпуск уже скоро, потерпеть осталось немного!

Повинуясь внезапному озорному импульсу, я кончиком языка коснулась солоноватой кожи Мира, чувствуя, как он вздрагивает. И в отместку щелкнула Лира по ноге, получив в ответ его заразительный хохот. Пусть знает!

Мысль о нашем будущем, о Круге, который вот-вот активируется, заставляла сердце биться чаще. Эта связь, которая разрушит последние преграды… Я смогу не просто пить их кровь, но и чувствовать каждую их эмоцию, каждую мысль, делить с ними все — от безумной страсти до тихой нежности. Мы будем единым целым.

Но сейчас эту идиллию омрачала одна мысль, холодным комком застревая под сердцем. Чтобы питаться, мне приходилось обращаться к отцам, причиняя им боль. Мне ненавистна эта необходимость — чувствовать, как хрустят кости под моими пальцами, видеть сдержанную гримасу на их лицах. Я рождена для наслаждения, не для причинения страданий.

— Только попробуйте облажайтесь на экзамене! — притворно строго сказала я, но улыбка снова выдала меня. — Я вас потом с ног до головы обкусаю в отместку!

Их смех был для меня лучшей музыкой.

Наши отношения с близнецами были совсем иными, чем у мамы с ее избранными. Елена прошла через огонь и лед, ее любовь была выкована в борьбе. А мы… мы купались в доверии и взаимном обожании. Мне не нужно было «жестить» или доказывать свою власть. Они и так смотрели на меня, как на свое личное солнце, готовые на все, чтобы увидеть его свет. Да, пару раз мне приходилось проявлять строгость, но я ненавидела боль. Я жаждала дарить и получать удовольствие, и с нетерпением ждала того дня, когда смогу довести их до исступления одной лишь лаской.

Народ вокруг взорвался ликующим гулом, когда на балконе появилась мама с ее избранными. Я сияла, глядя, как бабушка, забыв о возрасте, по-девичьи вскидывала руку, рождая в небе снопы ослепительных искр вместе с тысячами других демонов. Наконец-то!

Речь мамы о Свободе, которая отныне станет вечным праздником, звучала гимном. И вот настал финал — казнь заговорщиков, а потом — долгожданное веселье во дворце! Друзья уже засыпали нас приглашениями на закрытую вечеринку, где мы, наконец, сможем выдохнуть полной грудью, без оглядки.

Но когда на помост стали выводить пленных, что-то внутри дрогнуло. Сначала — легкая тяжесть, будто на душу опустилась мраморная плита. Потом — странное, навязчивое чувство, словно кто-то звал меня глухим, подводным колоколом. Неприятное, чужеродное. Мое сердце, только что певшее от счастья, вдруг замерло в тревожном ожидании.

— Эмили, что с тобой? — Лир, словно радар, уловил перемену первым. Его тело напряглось, а взгляд стал острым и охотничьим. Мир мгновенно встал ко мне вплотную, заслоняя собой.

— Что случилось?

Я не могла объяснить. В горле стоял ком. Это было похоже на зов супруга, но… изувеченный, больной. Словно на душу капала ледяная вода.

— Милая? — даже бабушка обернулась, ее радостное лицо помрачнело. — Ты чего?

Я бессильно мотнула головой, чувствуя, как по спине ползут ледяные мурашки. На меня навели чары? Это ловушка?

— Эмили? — бабушка Рамин была уже рядом, ее пальцы сжали мое запястье.

— Я не знаю. Что-то не так… — мой голос прозвучал слабо и испуганно. Я вглядывалась в толпу, пытаясь поймать невидимую нить этого ужасного чувства.

— Что ты чувствуешь? — ее супруг встал с другой стороны, создавая живой щит.

Лир и Мир были готовы разорвать любого. А в моей груди, подчиняясь зову, начало стучать чужое, испуганное сердце. Паника, острая и тошная, подкатила к горлу.

— Он зовет. Словно колокольчик… Но не приятный, как при нахождении избранного, а какой-то… глухой, неправильный…

— Не может быть… — в глазах бабушки мелькнуло нечто, похожее на ужас. — Колокольчик? Милая, ты уверена?

Я кивнула, чувствуя, как по мне бьет эта вибрация — отчаянная, предсмертная. И тут до меня дошло. Это же звон разбитого стекла, звон гибели! Нет!

— Мама, стой! — мой крик прорвал шум площади, сорвавшись с губ без воли. Все вокруг поплыло, стало неважным. — Мама, он мой супруг! Мама!

Я рванулась вперед, не видя ничего, кроме этого жалкого, грязного строя. Плевать на этикет, плевать на удивленные взгляды. В ушах стучала кровь: «Успеть! Успеть!»

— Мама, он супруг! Не убивай, мама!

Взгляд выхватил в толпе осужденных тощего, испуганного парнишку. Чувство, будто крюк, впилось в самое нутро и потянуло к нему. Я бросилась, прикрыв его собой от неминуемой смерти, и мир замер. Я нашла его. Это был он. Мой. Обреченный.

Глава 2. Антей

Что мир — штука паршивая, я усвоил еще в детстве, когда вместо деревянных мечей мне вручали воровские отмычки, а вместо друзей — список целей для шпионажа. Но последние пару месяцев превзошли все ожидания, сказочно вознеся меня из заурядного преступника в ранг врага короны. Почетное, блин, звание. Сомнительная привилегия — умирать с помпой.

Все тело ныло и горело сплошным синяком. Каждый сустав, каждая мышца кричали о побоях, голоде и жажде. Со смертниками не церемонятся — зачем тратить ресурсы на тех, кто все равно скоро станет удобрением? Оставалось лишь стиснуть зубы и ждать, когда этот адский марафон боли наконец достигнет финиша.

— На выход! — Решетка с скрежетом отъехала, и в промозглую темницу вошел один из тех холеных щеголей, «избранных» этих голубокровных ублюдков. От его лощеного вида и уверенной осанки тошнило сильнее, чем от смрада камеры. — Тебе персональное приглашение надо? — он рывком дернул за цепи моих кандалов.

Белый, ослепляющий шквал боли пронзил все тело, заставив мир на миг поплыть перед глазами. Я выдохнул хриплое, звериное «Арщ…», впиваясь в него взглядом, полным всей немой ненависти, что копилась годами. Весь его вид кричал: «Я ни разу в жизни не знал, что такое настоящий голод или страх». И этот сытый довольный черт теперь издевается над тем, у кого кости едва держатся в суставах после «допросов» его дружков.

— Ты бы хоть на ногах цепь сделал длиннее! — вырвалось у меня, пробиваясь сквозь стиснутые зубы. Бессильная ярость, горькая и едкая, как дым, подкатила к горлу. Не могли просто прикончить — обязательно нужно устроить цирк! Публичное шоу с нашим унижением! Ублюдки!

— Я тебе сейчас язык сделаю покороче, а не цепь подлиннее! Заткнулся и пошел!

Щелчок пальцев — и в тело впились тысячи раскаленных игл. Я захлебнулся, мое тело выгнулось в немом крике, не в силах издать ни звука. Ад длился вечность, а на деле — секунды. Когда боль отступила, оставив после себя липкий, противный холод и дрожь в коленях, я понял: здесь меня добивать не станут. Приберегут для толпы.

— Живее! — Рядом кто-то застонал, получив свою порцию магического «уговора». Я, спотыкаясь и семеня в цепях, поплелся куда велено. Твари. Все они тут — твари.

Впрочем, выйдя в коридор, я ощутил, как оковы на ногах послушно ослабели, магически удлинившись. Бежать все равно не получится, но шагать стало хоть чуть удобнее. Мелкая уступка, от которой еще противнее. Словно псу бросают кость, чтобы тот послушнее шел на убой.

Меня встроили в шеренгу, поставив сзади какого-то бывшего «шишку» с вечно недовольной, высокомерной рожей. Правильно. Я тут чуть ли не единственный, кто пахал в грязи, пока эти «стратеги» в чистоте свои планы строили. Сплюнул на отполированный пол, чувствуя жгучую обиду. Моя жизнь — разменная монета в их больших играх, а их смерть — трагедия. Несправедливость этого мира душила сильнее пут.

Нас сковали в одну длинную, скорбную гирлянду из обреченных. Около сотни душ. Некоторые рыпались — и тут же получали новый заряд агонии. Я стиснул зубы. Нет уж. Не дам им лишнего зрелища. Умру молча, с закрытым ртом. Пусть их кровавый праздник останется без моих криков в качестве приправы.

Когда нас вывели на улицу, я невольно зажмурился. Солнце. Оно било по глазам после вечной темноты подвала, но было таким... живым. Я вдохнул полной грудью, и в ноздри ударил пьянящий запах цветущих деревьев и свежего ветра. Предательская влага выступила на глазах. Вот черт. В самый неподходящий момент захотелось жить.

— Живо разделились на тройки! Стоять на местах, молчать! — Приказ, отдающийся болью в висках. Я вздрогнул, стиснув челюсти. Да задолбали уже! Хотел крикнуть на впереди стоящего тюфяка, но из горла не вырвалось ни звука. Еще и голос отняли, сволочи! Пришлось пнуть идиота ногой, молча указывая на его место. Мой взгляд упал на надзирателя — того самого, белобрысого королевского пса. Внутри все перевернулось от ненависти. Чтоб ты сдох.

— Выведете их по приказу королевы. Пристегиваете всех к позорным столбам. Тела оставите там на сутки, пусть полюбуются все желающие. Потом просто развеем и все.

«Развеем». Холодная, безразличная констатация. Ни могилы, ни памяти. Прах по ветру. Эхо от его слов застряло в ушах, ледяной скульптурой страха нарастая внутри. Я заставил себя дышать глубже, отчаянно пытаясь не выдать дрожи, что начала подкашивать ноги. Только бы быстро. Умоляю, только бы быстро.

Я уставился в небо, в эти безмятежные, пушистые облака. Оно было таким бесконечным и чистым. Нелепый контраст с грязью, болью и страхом, что наполняли меня. Мне нет еще и тридцати. По меркам демонов — младенец. А я уже видел столько гадости, что хватило бы на несколько жизней. И теперь, глядя в эту лазурь, я отчаянно, по-детски хотел жить.

Внезапно чей-то крик прорвался сквозь гул толпы.

— Нет! Стойте! Мама!

Я проигнорировал. Не отвлекаться. Небо. Облака. Считать до тысячи... Но любопытство, этот проклятый инстинкт, заставило меня скривиться. Местная принцесса, та самая, с парой теней-близнецов, металась в стороне, ее взгляд был прикован... ко мне? Галлюцинации. Предсмертные видения.

— Он мой супруг, мама! Не убивай!

И тогда на меня обрушилось целое цунами из шелка, слез и боли. Она врезалась в меня, сбивая с ног, и ее объятия впились в мои израненные плечи и запястья, будто раскаленные клещи. Я едва не закричал, но магия немоты задушила звук в горле. Дура безумная! Руки-то у меня прикованы! Сейчас кости не выдержат!

К счастью, ее вовремя оттащили. Я, тяжело дыша, поймал взгляд одного из близнецов. Холодный, оценивающий, полный скрытой угрозы. Ну конечно. Игрушка принцессы имеет бракованный вид. Где же смерть? Почему все затягивается?

— Мама? — ее голос дрожал где-то рядом, а я в это время пытался оценить ущерб: если кровотечение усилится, может, все закончится само собой, без их помоста?

— За мной! — Над ухом прозвучал ненавистный голос белобрысого надзирателя, и мои цепи отцепили от столба с такой легкостью, словно они были из перьев. Я рухнул на него, не в силах устоять на ослабевших ногах, но его напарник грубо выпрямил меня, вонзив пальцы в плечи.