ЭМИН. КОГДА ЛЮБОВЬ СТАЛА ИСЦЕЛЕНИЕМ
ЛЕНА ГОЛД
— Тебе нужно подать вакансию, Амелия. Уверена, что тебя возьмут туда! И зарплата хорошая! Ну почему ты не хочешь, а?
Амина пытается уговорить меня, однако у меня нет желания устраиваться моделью. Лучше найду работу по профессии, чем буду позировать на камеры. Да, радует, когда вижу свои фотографии в журналах, но в то же время я постоянно на иголках. Потому что для дочери времени не остаётся. Слишком плотный график. Да и порой просят раздеться, а я не люблю фотографироваться в нижнем белье. Не мое это — быть моделью.
— Я подумаю.
— Блин, Ами! Я тебе говорю… Очень известное агентство! Чтобы туда зайти… Девушки чего только не делают! А ты ещё и нос воротишь. Неужели нравится сидеть в том офисе, до вечера разбираться с бумагами, так еще и терпеть постоянно недовольного начальника? И зарплата до следующей еле хватает!
— Не нравится, конечно, но другого выхода пока нет.
— Есть выход! Как нет? Я твою фотографию кое-кому показала, — последнее предложение говорит тише. — Своему начальству. Ты ей понравилась. Сказала, чтобы пришла и что у тебя есть все шансы попасть в их агентство, стать известной моделью. Ну, Ами… Я сама туда с огромным трудом устроилась. Да, совершенно другая должность, но я и этому рада. Всё-таки модель из меня… Такая себе.
Она указывает на свою фигуру. Рост у нее высокий, как раз хороший для модели, но за последние годы, за стресс, который она пережила, стала немного кругленькой. Не скажу, что слишком много лишнего веса, но и сорок второй размер… Не маленький.
Я вздыхаю, глядя на подругу. Может, действительно стоит попробовать? Если будет хорошая зарплата, то можно нанять няньку. Я так боюсь, что дочка будет лишена моего внимания, что всегда, прежде чем устроиться на работу, в первую очередь смотрю на график.
— Хорошо. Ты мне скажи, когда туда ехать?
— Прямо сегодня! Отвезем малышку в садик, а потом поедем! Пожалуйста, Ами, не отказывайся. Я с таким интересом рассказывала про тебя, уговаривала дать шанс…
— Моя хорошая, — смотрю на себя в зеркало, вздыхаю. — Не нужно для меня что-либо делать, ладно? Я боюсь тебя подвести, разочаровать.
— За годы, что мы знакомы, ни разу такого не было, подруга, — Амишка встает сзади, обнимает меня за талию и кладет подбородок на мое плечо. Наши взгляды в отражении встречаются. — Ты же знаешь, что ты мне самый родной человек в жизни. Люблю я тебя больше всех.
— Все взаимно, родная.
— Иди, одевайся подходяще. А я пойду разбужу малышку. О ней я позабочусь, ладно? Старайся выглядеть крышесносно.
Не знаю, что Амина имеет в виду, но я достаю из шкафа темно синее платье, облегающее тело. Туфли тоже. А потом иду в ванную, принимаю душ. Высушив волосы, укладываю их, одеваюсь и наношу легкий макияж. Лайнер, тушь и помада. Амина что-то болтает с Витаминкой, а я, покрутившись вокруг своей оси напротив зеркала, убеждаюсь, что выгляжу хорошо и отправляюсь к ним.
— Девочки, я готова.
— Ай, — дочка закрывает рот ладонью, отложив бутерброд. — Мама сегодня кукла-Барби!
Амина смеётся, разглядывая меня.
— Да. Сногсшибательно. Именно такой я тебя и хотела видеть. Ну что, идем одеваться, малыш?
— Да!
Выходим мы из дома спустя десять минут. Я дико волнуюсь, пусть и стараюсь не подавать виду. Амина вызывает такси, сказав, что портить макияж и потеть в автобусе не стоит. Мы отвозим дочку в сад, а потом отправляемся в то самое агентство, где работает подруга.
По пути звоню начальству, сообщаю, что чувствую себя плохо и, возможно, немного опоздаю. Конечно, слышу недовольство. Хотя… я зря, наверное, решила дать знать. Ведь вероятность того, что моя кандидатура вовсе не устроит новых работодателей, велика. И я отправлюсь на работу вовремя. Сегодня моя смена начинается в двенадцать.
Такси останавливается у высокого стеклянного здания, и я на мгновение замираю, прежде чем открыть дверцу. Вытянутый вверх фасад сверкает на солнце, отражая облака и город, будто всё, что происходит внутри, прячется за зеркальной завесой. Блестящая поверхность играет бликами, манит, но в то же время настораживает. На входе табличка с коротким, звучным названием агентства. Я сглатываю комок в горле.
— Пошли? — Амина выходит первой, смотрит на меня и подбадривающе улыбается.
Киваю, беру себя в руки и выхожу. Мы направляемся к стеклянным дверям. Шаги по плитке отдаются глухо, а сердце стучит всё сильнее. Мне кажется, его может услышать даже Амина.
Автоматические двери мягко раздвигаются, и мы оказываемся в холле.
И в тот же миг мой взгляд цепляется за огромное изображение на стене. Воздух вырывается из груди с тихим всхлипом.
— Это она… — выдыхаю я почти неслышно.
На стене большой портрет. Женщина в строгом, элегантном костюме смотрит прямо на меня. Я узнаю её мгновенно. Та самая. Та, что появилась тогда, в самую страшную ночь моей жизни. Та, чей голос прорезал тьму и страх. Та, чей крик и сигнал машины отогнали пьяных ублюдков, схвативших меня в незнакомом переулке.
Я почти потеряла тогда сознание от ужаса, но помню, как она подбежала, держала меня за плечи, повторяя, что всё хорошо, я в безопасности. Помню, как трясущимися руками усаживала меня в свою машину. Как сжимала мои ладони, когда я не могла говорить. Как отвезла в свой дом и осталась до того, пока не убедилась, что со мной всё в порядке.
Моя спасительница.
— Ами, ты чего? — Амина останавливается рядом, касается моей руки. — Ты побледнела…
Я смотрю на Арину, которая изображена на картинке, не веря своим глазам.
— Это она… Она меня спасла. Тогда, в городе… — голос дрожит. — Помнишь, я рассказывала?
Глаза наполняются слезами. Я даже не могу их сдержать. Всё снова возвращается: тот холод, паника, страх… а потом её тёплые руки, успокаивающие слова.
Мари выходит, аккуратно прикрывая за собой дверь. Щелчок замка звучит слишком громко. Я вздрагиваю. Нервы не к черту. Я к этой встрече была совершенно не готова. Точно не сейчас, когда, казалось бы, я научилась не оглядываться и не искать Бестужева в прохожих.
Тишина мгновенно наполняет кабинет. Стою посреди как вкопанная. В груди пустота и одновременно ревущий водопад чувств.
Он молчит. Просто смотрит. Прямо в глаза. Ни тени удивления, ни раздражения, ни… злости. Ноль эмоций. Только ровный, изучающий взгляд, будто я очередная модель, которую он берет на работу
Как будто ничего между нами никогда не было...
А я… я не могу дышать.
Это происходит наяву? Это правда он? Вот так? Здесь? Сейчас?
Абсурд какой-то.
Я отвожу взгляд. Стараюсь не дрожать. Перевожу глаза на папку в его руках. Он держит ее… бумаги, где информация обо мне. Где написано, что у меня есть дочь. Только что подписанный контракт.
Он листает медленно, без спешки. Каждый щелчок страницы как пощёчина.
Я заставляю себя снова взглянуть на него. Просто посмотреть. Но когда наши глаза встречаются, я инстинктивно отступаю назад, хотя он мне ничего не сказал, даже не шелохнулся.
Почему я боюсь?
Передо мной не монстр. Просто… Совершенно чужой.
Просто человек. Который когда-то держал меня за руку, шептал красивые слова. Кто говорил, что не отпустит, но…
Он ушёл. Без каких-либо объяснений.
Я столько раз проигрывала эту встречу в голове. Столько раз представляла, как брошу ему в лицо всю правду. Расскажу, каково это — рожать в одиночку. Плакать по ночам от страха. Скрывать от ребёнка реальность. Говорить «папа в командировке», потому что правда ранит сильнее ножа. Постоянно прокручивать в голове ту сцену, когда он лежал с другой в той самой кровати, где лежали мы. Занимались любовью, признаваясь друг другу в любви.
Но сейчас я молчу.
Слова комом застревают в горле. Не от страха. От того, что знаю… если заговорю — разрыдаюсь. Сорвусь! Все, что я прятала в себе, считая себя сильной, вырвется наружу.я боюсь собственных эмоций.
— Ты… — хриплю я, голос срывается. Я сама себя не узнаю. — Как так…
Смотрит в упор.
— Ты изменилась, — говорит он наконец хрипловатым голосом.
Вот и всё?
Сердце в груди бешено стучит Но голос звучит ровно:
— А ты нет.
Он опускает взгляд. Всего на секунду.
А я… стою. Дышу. Молчу.
Я отхожу от шока. Вздергиваю подбородок, глядя на то, как Эмин сжимает кулаки.
Мне больно. Видеть, каким он стал — возмужал, теперь он ещё сильнее, серьезнее. Если когда-то я могла видеть в нем мажора, то сейчас он успешный бизнесмен. Покоривший сердца многих женщин. Но… Судя по тому, что на его безымянном пальце красуется кольцо, ту самую единственную он нашел.
Интересно, он женился на Стелле? Той самой стерве, которую я ненавижу всем сердцем и душой?
Не знаю. Да и знать сейчас не хочу.
— Ничего не скажешь?
— А должна?
— Для начала присаживайся, Амелия. Так хотя бы не буду видеть, как ты трясешься.
Мое лицо наверняка заливается краской. Щеки горят от стыда. Но я дышу, понимая, что больше слезы не наступают на глаза. Я успокоилась.
Я опускаюсь на кресло напротив. Собрав волю в кулак, снова смотрю на Эмина. Спустя столько лет, вместо того, чтобы обсудить прошлое, понять, что тогда произошло, я не нахожу слов. А надо ли вообще вспоминать? Тем более, когда у него все хорошо? Я была мимолетным развлечением для него. Он это доказал, а потом исчез. Так зачем сейчас затрагивать эту тему?
— Сколько лет твоей дочери, Амелия? — голос звенит словно гром среди ясного неба.
Я сглатываю, смотрю на Эмина, а потом опускаю взгляд на его руки, лежащие на столе. На безымянном пальце обручальное кольцо…
— Три года, — нагло вру, глядя ему в глаза.
За пять лет, что мы разошлись, он ни разу не искал меня. А сейчас... У него жена, семья... так зачем мне портить ему жизнь?
Ну зачем? Я тоже живу, не жалуюсь. Да и моя малышка привыкла к моим шаблонным ответам на вопрос: «Когда же приедет папа?»
Глаза Эмина недобро сверкают. Он сжимает пальцы в кулаки, откидывается на спинку кресла, а потом вовсе прячет свои руки
— Нашла другого, едва мы расстались? — он усмехается уголками губ. — Прекрасно.
Серьезно? Вот какие он выводы сделал? А ничего, что он изменил мне, а? Ничего, что переспал с другой, едва я ушла?
— Мне кажется... идея работать вместе — ужасная. — меняю тему, сглотнув вязкую слюну во рту. — Я не знала, что ты являешься руководителем этого агентства.
— Иначе не пришла бы?
— Нет, конечно. Зачем? Видеть, как ты огрызаешься? Спорить с тобой? Нет, мне это не нужно.
— Поздно. Ты подписала контракт на несколько лет, куда я впишу еще один пункт.
— Какой пункт? — хмурюсь, предчувствуя что-то не очень приятное.
— Ребенка ты сюда тащить не будешь. Мужика своего тем более. Приезжаешь вовремя, не опаздываешь, о том, что у тебя дома есть дочь — не думаешь. Забываешь! О ней папаша позаботится как-нибудь…
Папаша не знает о ее существовании, увы. Он плюнул на нее, как и на меня, много лет назад.
— Как скажете, босс. Личное с работой не путаем.
— Вот и замечательно. Выходишь отсюда в восемь. Ни минуты раньше. У нас строгий график. Не терплю, когда плюют на мое слово.
— Ну, ты всегда таким был, — говорю, а потом прикусываю язык. Черт! Амелия! Ну нельзя было не ляпнуть лишнего?
Меня ведут по длинному коридору, устланному мягким ковролином. Каблуки едва слышно постукивают по полу. В воздухе витает особый аромат — дорогих духов, лака для волос, пудры и чего-то неуловимого…
Рядом Мари, за ней — визажист и стилист. Я будто иду во сне. Всё это словно не про меня — слишком быстро все закрутилось. Пальцы инстинктивно сжимаются, пытаясь унять волнение.
— Здесь, — говорит девушка и приоткрывает дверь.
Я вхожу и замираю на пороге.
Просторный зал залит мягким белым светом. В центре сцена: приподнятая платформа с нейтральным фоном, украшенным лёгкой драпировкой и глубокими тенями. Вокруг штативы, камеры, софтбоксы, расставленные с математической точностью. Всё выверено, слажено, по-настоящему профессионально.
Такое я вижу впервые. Это превосходно. Восхитительно!
Меня провожают в гримерку. Просторное помещение с большими зеркалами, обрамленными светящимися лампочками. В центре кресло. Я опускаюсь в него молча, заметив, что визажист уже готова приступить.
— Ты и так красива, — говорит она с доброй улыбкой. — Осталось только подчеркнуть.
Её движения точны и уверенны. На кожу ложится легкий увлажняющий праймер, затем полупрозрачный тон, придающий сияние. Четкий контур, бархатистые тени, тонкие стрелки. Длинные ресницы. Теплый румянец. На губах мягкий розовый оттенок. Всё аккуратно. Лаконично и эффектно.
Затем приступают к волосам. Каждая прядь выпрямляется, закручивается, укладывается в легкие волны. Волосы сияют, переливаясь в свете софитов, послушно ложатся по плечам.
Я смотрю на себя в зеркало и вижу уверенную в себе, красивую девушку. Выгляжу действительно совершенно иначе.
Подают платье. Темно-изумрудное, струящееся и мягкое. Бархатный шелк облегает фигуру, подчеркивая линии тела. Вырез смелый, но изысканный. Спина почти полностью обнажена.
Я встаю. Глубоко дышу. Боже, ну что за красота?
— Готова? — с улыбкой спрашивает Мари.
Киваю.
— Девчонки, прекрасная работа. Начальство будет в восторге.
Возвращаюсь в зал. Все взгляды находящихся здесь пяти человек устремлены на меня. Свет приглушается, становится мягче. Стилист поправляет подол, Мари жестом приглашает подняться на платформу.
Камеры включаются.
— Чуть влево. Подбородок выше, — делаю как он велит. — Отлично. Теперь прямо в объектив, — говорит мужчина.
Я плавно, послушно двигаюсь. Внутри лёгкая дрожь, но она уходит, стоит лишь сделать первый шаг. Меняю позы. Чувствую, как ткань скользит по коже, как свет касается лица. Щелчки камеры становятся музыкой.
— Глубже. Мягче. Амелия, ты не просто женщина. Ты — история. Сила. Уязвимость. Покажи это.
Я закрываю глаза. Дышу.
Страх и волнение уходят на второй план. Я начинаю привыкать к слишком мягкому мужскому голосу. Он слишком улыбчив, не давит. Наоборот, учит, показывает, как правильно выбрать позу.
Мне все нравится. Устаю, около двух часов провожу на сцене, но… Дух захватывает. Я чувствую себя звездой, потому что не слышу ни единого плохого слова. Все здесь на позитиве.
— Стоп, — говорит фотограф. — Превосходно. Это было сильно.
Я улыбаюсь. Неуверенно, но искренне.
Мне хочется увидеть все снимки.
— Иди переодеваться, Амелия. На сегодня все, — говорит Мари с широкой улыбкой и сияющими глазами. — Увидев выражение лица Эмина я испугалась, начала уже думать, что зря взяла тебя без согласования. Но сейчас… М-м-м… — она прикрывает, качает головой. — Он не сможет меня отчитать.
Бестужева все тут так боятся? Неудивительно.
— Я вас не подведу.
— Ой, я уверена в этом! Вы с Аминой в этом плане очень похожи.
Амина… Бог знает, что она там делает. Я отдала ей свой телефон, попросив позвонить старому начальству и сказать, что я сильно болею и сегодня приехать всё-таки не смогу. Терпеть не могу врать, но это единственный вариант заставить его не звонить мне каждый три минуты. А ещё… Я должна выйти из работы в шесть. В контракте, что я подписала, было написано именно так. Он Бестужев, будь он неладен, сказал остаться до восьми.
Ладно, пусть будет так. Не буду с ним спорить в первый же рабочий день. Но завтра придется ткнуть пальцем в бумаги и напомнить, что именно там было прописано.
Дочку заберет из садика Амина.
— Пойдем обедать, Амелия, — предлагает Марианна. — Ты наверняка проголодалась.
— Угу.
С утра ничего не ела. Желудок уже жалобно урчит. Поэтому не откажусь от еды.
Эмина я не вижу весь день. Подруга присоединяется к нам, но не надолго. Быстро перекусив, убегает, сказав, что у нее завал. Амишка очень ответственная, это правда. Тем более, сейчас ее работа ее полностью устраивает, поэтому все делает от души.
— Ты когда-нибудь позировала на камеры, да? — интересуется Мари, едва официант приносит еду и уходит.
— Было дело, но давно. Я делала все, лишь бы… Заработать на хлеб.
— Ты работоспособная — это сразу видно. Не капризная и не зажравшаяся. Каких мы только тут не видим. С такими фотограф постоянно спорит, огрызаются друг на друга, — тихо смеётся женщина. — Боже, порой, чтобы сделать один снимок, уходит полтора часа. То макияж не тот, то волосы не нравятся…
— Мне некогда капризничать, — тихо смеюсь я. — У меня дочь маленькая. Хочу ее все хотелки выполнить. А для этого нужно пахать.
Мари лишь улыбается мне.
Молча обедаем. Через пятнадцать минут мы сидим в ее кабинете. Я, взяв с письменного стола каталог, начинаю листать. Тут все модели, что работают с этим агентством.
Арину я узнаю сразу. Она в самых первых страницах. Очень красивая, эффектная. Повезло же ее мужу. И… сыну. Она той ночью, когда меня спасла, говорила про него.
Мы с Мари снова входим в тот самый просторный зал, где совсем недавно проходила моя первая съёмка. Всё выглядит почти так же: свет, софиты, камера, сцена. Только теперь позирует другая девушка. Она высокая, с идеальной осанкой, холодной красотой и выразительными чертами лица. На ней алое платье, струящееся, почти театральное. В каждом её движении демонстрация. Поза, взгляд, поворот головы. Она знает, что на неё смотрят. Знает себе цену.
Мари кивает мне, мол, пойдём. Мы проходим ближе. Я останавливаюсь чуть в стороне, а она подходит к девушке, которая, едва заметив нас, делает едва уловимую паузу, но тут же возвращается в образ. Мари что-то негромко говорит ей. Они коротко переговариваются. Потом обе, синхронно, смотрят в мою сторону.
Я ощущаю это на себе холодный, оценивающий взгляд девушки.
Внутри вспыхивает лёгкое напряжение, но я стараюсь не подавать виду. Нет причины для волнения. Просто наблюдаю. Мари возвращается ко мне и садится рядом.
— Хотела, чтобы ты посмотрела, как всё устроено. Как работают другие. Это полезно, правда. У каждой модели — свой подход, своя энергетика, — шепчет она мне, не сводя взгляда с красавицы на сцене.
Я лишь киваю.
Фотографу явно что-то не нравится. Он просит модель повернуть голову чуть левее, затем правее. Она раздраженно мотает волосами, сбрасывая локон с плеча.
— Так? — с притворной улыбкой спрашивает она. Голос у нее резкий, с металлическими нотками.
— Нет, нет… Ты зажата. Давай мягче. Не старайся быть идеальной. Дай живую эмоцию, — терпеливо объясняет фотограф.
— Может, вам стоит пригласить кого-то другого, раз я не подхожу? — резко парирует она, отбросив волосы назад. — Вы второй раз повторяете одно и то же.
Фотограф лишь сдержанно вздыхает и делает жест рукой:
— Хорошо. Снимем еще серию, как ты хочешь. Но потом все же вернемся к естественным эмоциям. Пожалуйста.
Съемка продолжается, но напряжение в воздухе висит почти осязаемо. Я не отрываю взгляда от этой сцены. Девушка снова бросает в мою сторону быстрый, колючий взгляд. Во второй раз. Я не понимаю, в чем причина. Я просто сижу. Не участвую, не мешаю, не показываю, как мне неприятно. Но в её взгляде что-то похожее на раздражение. Или ревность. Может, зависть? Но чему завидовать-то? Точно не мне.
Наконец съемка заканчивается.
— Все, на сегодня достаточно. Спасибо, — говорит фотограф, даже не глядя на нее.
Она ничего не отвечает. Быстрыми шагами уходит со сцены, спрыгивает на пол, проходит мимо нас, даже не повернув головы. Просто исчезает за дверью.
Я провожаю ее взглядом, все еще не понимая, что это было.
— Вот, — вздыхает Мари, опираясь локтем на колено. — Одна из тех, про кого я тебе говорила. Капризная, высокомерная. Таких здесь вагон и тележка. Работать с ними тяжело. Хотя, конечно, камера их любит.
Я поворачиваюсь к ней, слегка нахмурившись:
— Почему она так на меня смотрела?
— Потому что ты новенькая, но у тебя все получилось идеально с первой попытки. А она вечно играет в ледяную принцессу и злится, если кто-то получает хоть каплю внимания, кроме нее. Не бери в голову.
— Странная, — шепчу себе под нос. Однако Марианне удается услышать.
— Еще какая. Ей наши конкуренты как-то подкатили. Сделали предложение. Соблазнительное, не буду отрицать. Она после этого стала невыносимой. Не может уйти из-за контракта с нами. Вот и бесится. Но не понимает, что если даже ей будут хорошо платить в первое время, то с таким ужасным характером никто не долго не потерпит. Она лишь Эмина боится. С остальными вот такая… Колючая и постоянно недовольная.
— Контракт с этим агентством надолго?
— Угу, ей еще год тут пахать. Но чувствую, Бестужев скоро выставит ее за дверь, так еще и компенсацию потребует. Вот будет развлечение.
Не знаю… Может эта девица довела их, но я бы не стала радоваться, если бы такое случилось. Возможно заслужила, но все же…
Фотограф садится за свой стол, в компьютере смотрит сделанные снимки. Что-то недовольно ворчит.
— Мари, Эмину это не понравится, — проговаривает он, повернувшись к нам.
— Ты сделал все, что мог.
— Это моя работа. Выполнил я ее плохо! Моя вина тоже есть. Как мне сказать, что я ни при чем, Мари?
— Боже, я поговорю с ним! Не переживай.
— С ума сойду с этими девицами. У этой Вики точно ПМС!
— Который длится три месяца? — посмеивается Мари.
Дверь в помещение распахивается, заходит Амина.
— Как вы тут? — спрашивает с улыбкой. — Мариш, я ухожу. Нужно малышку из садика забрать. Все сделала, положила на стол. То есть все уже у тебя.
— Что за малышка, Амина?
— Дочь Амелии, — подмигивает мне.
— Так подожди немного, вместе выйдете. У Амелии тоже рабочий день заканчивается.
— Эмин… Эмильевич попросил остаться до восьми.
Брови Марианны взлетают.
— Понятно, — тихо отвечает она.
— Ами, твоя сумка в моем кабинете. Позвони, когда выйдешь отсюда.
— Хорошо.
Амина уходит, а я, предупредив Мари, направляюсь в кабинет Эмина.
Знала бы она, что нас связывает…
Мне так хочется узнать о нем хоть что-нибудь. Как он жил все эти годы? С кем был? На ком женился? Кто его жена, а? Красивая?
Что стало со Стеллой? За столько лет Бестужев хоть раз интересовался мной, вспоминал? Или жил как ни в чем не бывало?
Как после поездки в Баку, после которой он ни разу меня не искал. Исчез…
Ещё… Порой я вспоминаю Нелли. Куда она делась со своим гнилым характером? И как продолжил жить мой отец?
Я возвращаюсь в кабинет Амины, забираю свою сумку и телефон. Мысленно молю бога, чтобы Эмин не пришел за мной. И он, к счастью, не приходит. Экран мобильного гаснет, не показав ни одного уведомления. Тишина в сообщениях даже приятна. Внутри странное опустошение, но оно не тревожит. Я просто хочу уйти. Поскорее выйти на улицу, вдохнуть прохладный воздух и отгородиться от всего, что произошло сегодня — от съемки, от колких взглядов, от Эмина, от его ровного, почти равнодушного тона. Ну и от его наездов, желания поговорить… От своего собственного беспокойства, которое упорно не хочет отпускать.
Прохожу мимо студии, где уже выключают свет. Мимо стойки ресепшена, где администратор улыбается и машет мне рукой. Лифт, первый этаж, выход и вот я на улице.
Городской воздух пахнет теплым асфальтом, пылью и чем-то липким, летним. Солнце село, но небо всё ещё светится мягким золотисто-сиреневым. Я иду вдоль здания, обходя угол, и направляюсь в ту сторону, где, по словам Амины, находится остановка. Дорога петляет между домами, асфальт под ногами неровный, но я иду быстрыми шагами. Мне просто нужно домой. К дочери. Я по ней очень соскучилась.
Остановка пустая. Ни одного человека. Ни автобуса. Ни признака, что он скоро приедет. Я смотрю на табличку с расписанием, но она выцветшая, покрытая слоями скотча и старых объявлений. Задержка? Или уже поздно? Я не знаю.
Черт! Но Амина же выходит чуть раньше и каждый день возвращается на автобусе. Так же он сейчас?
Нужно позвонить подруге.
Достаю телефон, но экран снова без сигнала — как назло, сеть исчезает именно в нужный момент. Оглядываюсь по сторонам. Вдалеке мерцают фары. Медленно приближается машина, с той самой стороны, откуда я пришла. Поравнявшись со мной, она останавливается. Я инстинктивно напрягаюсь и делаю шаг назад. После того случая в прошлом у меня появился страх. Я не люблю в позднее время оказываться на улице.
Опускается боковое стекло автомобиля и я вижу за рулём Эмина.
Внутри всё сжимается. Его лицо освещено мягким светом панели, и в этой полутени он кажется ещё более спокойным, собранным. Смотрит прямо на меня, без тени усмешки или раздражения. Просто спокойно. Словно не происходило никакого разговора в его кабинете, словно я не отказала ему в ужине, не произносила всё то, что собиралась держать внутри.
— Садись, — говорит он. Без нажима. Но и не просит.
Я не двигаюсь. Глубоко выдыхаю, прикрыв глаза. Снова смотрю на него. Все такой же упрямый.
Оглядываю дорогу, снова устремляю взгляд на него. Автобуса все еще нет. Интуиция подсказывает, что его не будет. Может, вызвать такси? Я ведь уверена, что при любом раскладе Бестужев заставит меня сесть в его автомобиль.
Молча обхожу машину и опускаюсь на переднее пассажирское сиденье. Закрываю дверь. Внутри пахнет кожей, прохладой кондиционера и очень знакомым запахом его духов. Тот самый, который когда-то оседал на моей коже.
Он трогается с места не сказав ни слова. Знает адрес — в документах была вся информация обо мне.
Лишь остановившись на светофоре Эмин бросает на меня взгляд.
— Где ты работала все последние годы?
Повернув к нему голову, цепляемся взглядами.
— Везде, где видела уважение к сотрудникам. Увольнялись, когда начальство перегибало с приказами. А сюда… случайно. Подруга уговорила. Я даже не успела поехать на другую работу, чтобы написать заявление. С таким боссом, как ты, я лучше в аду гореть буду, чем что-то просить.
Эмин усмехается, концентрирует внимание на дорогу.
— Я тебе никогда ни в чем не отказывал. Что-то такое не припомню.
— Это ты про прошлое? — выгибаю бровь. — И что с того? Я ничего хорошего в тех мимолетных отношениях не увидела. И… Ты как был самодовольным мерзавцем, так им и остался.
— Спасибо за приятные слова. Многое о себе узнаю.
Так и хочется выплюнуть ему в лицо все то, что я мечтала сказать за последние годы. Но слова тяжёлым грузом застревают в горле. Да и желания усугублять ситуации не особо есть. Я подписала контракт. Назад дороги нет. Лучше оставить все так, как есть, чем усложнять.
Не могу отвести взгляда от руки Эмина, которая лежит на руле. А точнее, от кольца на его пальце.
Так и хочется спросить, как ему живется с женой. Но знаю, что прилетит ответный вопрос. Бестужев сразу поймет, что я вру, по моему покрасневшей лицу и глазам, которые отвожу, едва приходится что-то скрывать.
— Сколько времени тебе нужно, чтобы поехать в старое рабочее место и уволиться? — неожиданно говорит он.
— Не знаю. Часа два наверное. Если все быстро получится, то к двенадцати буду в агентстве.
— А там так можно? Уволиться когда в голову взбредет? А вдруг придется отработать какой-то срок?
— Это ты по себе судишь? Такие начальники, как ты, любят приказывать. Унижать своей властью, — грустно усмехаюсь.
Я же уверена, что тихо оттуда уйти не получится. Скандала не избежать.
— Скажешь, гла работала, решу вопрос.
— Сама как-нибудь…
— Не для тебя делаю. Ты теперь работаешь на меня. И я хочу, чтобы все было без всяких там выкрутасов. Утром приходишь, вечером уходишь. Понадобится, ещё и на командировки поедешь.
— Какие еще командировки?
— Придет время — узнаешь.
Слышу рингтон телефона. Но я так сильно волнуюсь рядом с Бестужевым, что не сразу понимаю, что это именно мой.
Достав мобильный, несколько секунд пялюсь в экран, пока не ловлю вопросительный взгляд Эмина.
— Да, Амин. Я в дороге. Скоро буду.
— Ты в автобусе?
— Нет, на машине. Буквально пятнадцать минут…
— Послушай, что дочка хочет.
Я замираю на секунду. Его цепкие слова проникают под кожу.
«Слишком чистая речь для трёхлетнего ребёнка».
Он что, намекает?.. Проверяет?.. Или просто играет?
Медленно поворачиваю голову. Мы снова цепляемся взглядами.
— Смотрю, ты неплохо разбираешься в детях. У тебя свои есть?
Эмин не отвечает. Только криво усмехается. И резко — почти грубо — выкручивает руль. Машина срывается с полосы и через минуту притормаживает у огромного супермаркета. Неожиданно. Я была уверена, что в таком состоянии он точно не станет никуда сворачивать. Он же злой, как черт. И в своем кабинете отчетливо дал мне понять, что на мою дочь и «мужика» ему наплевать.
— Приехали, — бросает он, уже открывая дверь.
Я молча выхожу. Воздух сухой, пахнет пылью и пластиком. Несколько человек курят у автоматических дверей, женщина в блузке с цветами с любопытством смотрит на нас. Наверняка потому, что Бестужев слишком резко остановился.
Прохожу внутрь. Услышав позади шаги, невольно оборачиваюсь и вижу Эмина.
В руке пластиковая корзина. Он не говорит ни слова. Просто идет рядом, как будто это в норме вещей.
Мы заходим в отдел с детскими сладостями. Я медленно двигаюсь вдоль полок, а он начинает методично складывать в корзинку всё подряд: киндер-сюрпризы, шоколадки, печенье, леденцы. Выбор будто случайный, но по-своему внимательный. Он даже не смотрит на цены, просто берёт.
Я наблюдаю молча. Внутри нарастает странное чувство. Это для его детей? Судя по тому, что каждую сладость берет по несколько штук… Черт! Не мое это дело. Совсем не мое.
Беру упаковку тех самых печенек, которые любит моя малышка. Затем направляюсь в отдел мороженого. Достаю несколько штук клубничного. Пусть останутся в морозильнике. Когда захочет, тогда и возьмёт.
Слышу позади шорох: Эмин добавляет что-то ещё в корзину. Мы молчим. Каждый думает о своем. Но выражение лица Бестужева настолько злое, что мне страшно что-то спрашивать.
Подходим к кассе. Я ставлю покупки на ленту и уже тянусь за телефоном… Однако он опережает меня. Быстро вставляет карту в терминал, даже не взглянув в мою сторону.
— Эмин… — тихо начинаю, но он лишь приподнимает бровь. Желваки на его скулах ходят ходуном. Я не осмеливаюсь продолжить. В машине скажу все, что думаю.
Карта пикает. Оплата прошла.
Мы выходим из магазина с тремя пакетами. Мой один — небольшой, два у Эмина — полностью наполненных.
Бестужев кладет их в багажник.
— И что это было? — спрашиваю, едва мы оказываемся в салоне.
— Что?
— Боже, да почему ты ведёшь себя так… ужасно?! Я просила тебя оплатить за меня покупки?
— Это всего лишь копейки, Амелия. Не зацикливайся.
— Эти копейки я могла бы оплатить сама! Господи, ну почему ты опять лезешь туда, куда тебя не просят? Опять ты врываешься в мою жизнь и…
— И? — перебивает жестко. — Хватит, Амелия, драматизировать.
Бросив на него ненавидящий взгляд, отворачиваюсь к окну. Весь оставшийся путь мы молчим. Лишь тихая музыка играет в салоне. Как я и предполагала, Эмин прекрасно знает адрес. Останавливает машину у старого здания, а потом выходит, открывает багаж. Я успеваю забрать свой пакетик, но Бестужев ловит меня за локоть.
— Это тоже твоей дочери, — говорит он спокойным тоном, уверенный, что я откажусь.
— Спасибо, но я взяла для дочери все, что ей нравится. Нам не нужны подарки от чужих дядь.
— Амелия, мне придется их выкинуть, — смотрит прямо в глаза. От его жестокости, злого выражения лица не осталось ни следа.
— Мне все равно.
Хватка такая сильная, что вырвать руку не могу.
— Амелия!
— Отдай своим, Эмин!
Взгляд в мои глаза, губы, шею… Эмин шумно сглатывает. А потом, выругавшись сквозь стиснутые зубы, смотрит куда угодно, только не на меня.
— У меня нет детей, — наконец возвращает на меня сканирующий взгляд.
Клянусь, будто тяжелый груз с плеч упал. Даже выдыхаю облегченно.
— Хорошо… будет подарок соседям. У них пятеро… Обрадуются.
Вру. Не знаю, почему испытываю его терпение. Я действительно не хочу… Относить все это Витаминке. Первая покупка от отца и… таким образом.
Бестужев не отпускает, сжимает крепче.
— Передай дочери, Амелия, — говорит он еще мягче.
Детский сад.
Помолчав минуту, я всё-таки киваю.
— Но это первый и последний раз, Эмин. Больше не смей так делать.
Наконец хватка на руке ослабевает.
— До встречи, — делает шаг назад.
— Всего хорошего.
— И тебе.
Я иду к подъезду. Но оборачиваюсь в последний момент. Эмин наблюдает за мной.. Заметив мой взгляд, делает пару шагов, открывает пассажирскую дверь.
— Эмин? — зову его.
— Да?
— Спасибо.
Не дожидаясь от него ответа, ухожу, закрыв за собой двери. Как поднимаюсь на пятый этаж — не помню. Клянусь, в голове просто каша. Если бы у меня был шанс увидеть свое будущее, я бы сделала все возможное, чтобы им воспользоваться. И понять, чем закончатся это «кошки-мышки».
Хочу информацию про Эмина. Хочу знать, как он жил последние годы. Но…
— Мама! — дверь передо мной распахивается.
— Малыш, я соскучилась!
— Я тоже!
Амина, стоящая позади Витаминки, смотрит огромными глазами.
Передаю пакеты подруге, обнимаю дочку. Целую ее в обе щеки.
Знала бы ты, родная, каким стал твой отец…
— Амишка, пожалуйста, дай ей мороженое. И сама угощайся. Я в душ схожу.
Я просыпаюсь от легких, теплых прикосновений. Сначала неосознанно улыбаюсь, не открывая глаз — по щеке скользят крошечные пальчики. Так осторожно, как лепестки касаются кожи. Потом мягкий поцелуй в висок. Ещё один в лоб. Затем кто-то прядку волос заправляет за ухо.
Открываю глаза, желая скорее расцеловались своего маленького ангелочка.
И, конечно, вижу самое родное лицо на свете. Она сидит рядом, укутанная в мой плед, с растрепанными волосами, с такими ясными, как утро за окном, глазами. Её взгляд такой серьезный, будто она всю ночь думала, как меня разбудить и сделать это максимально нежно.
— Мамочка, — шепчет и сразу смеется, не в силах больше сдержать улыбку.
Я тянусь к малышке и прижимаю к себе. Обнимаю крепко, хочу впитать в себя каждый вдох, каждое прикосновение. Целую ее лицо, щеки, нос, лоб, веки. Целую пальчики, ямочки на плечиках, шею. Не могу остановиться — любовь переливается через край. Дочка заливается звонким и искренним смехом.
— Щекотно! — пищит она и прячется в моих объятиях, смеётся громче.
— Опять проснулась раньше всех, м?
— Я в садик хочу! Косички кто будет заплетать?
— Мама, кто ещё? Сейчас встану…
— Я люблю тебя, мама!
— Ой, какая милота! Я тоже люблю тебя, малышка!
Это утро — лучшее лекарство от любого страха, сомнений, усталости.
Это самое большое счастье, когда твой ребенок вот так будит тебя, расцеловывает. Признается в любви.
— Подожди, посмотрю, какой час, — тянусь к телефону. Забираю и нахожу сообщение от незнакомого номера:
«Езжай, напиши заявление и забирай свои вещи. К двенадцать будь в моем кабинете.»
Эмин. В своем репертуаре.
Сохраняю его номер.
Восьмой час. Боже… Я же не успею! Дочь подготовить, самой одеться…
— Амишка, ты проснулась? — кричу из комнаты, резко встав с кровати и взяв на руки дочь.
— Да. Завтрак готовлю.
— Моя ты прелесть! Отвезешь Витаминку в садик?
— Да. А ты… заявление писать? — захожу на кухню, где пахнет очень вкусно.
— Угу, — щурюсь. — Ты странно выглядишь. Все окей?
— Малыш, зубки почистили, умылись. Иди одеваться, ладно? — подруга улыбается Витаминке, но все равно я чувствую что-то неладное.
— Хорошо, — едва дочь скрывается за дверью, Амина выдыхает.
— Я не отошла от твоего вчерашнего рассказа, как сегодня снова… в шоке.
— Что случилось?
— Мне Эмин звонил. В шесть утра! Как назвал свою фамилию, я марш с кровати! Чуть сердце не прихватило!
— Зачем звонил? Что сказал?
— Спрашивал, где ты работала раньше. Я сказала, что у тебя, возможно, там будут проблемы, если ты вовремя не пойдешь писать заявление на увольнение. Так он как уверенно заявил, что ничего подобного не случится!
— Дальше?
— И спросил, сколько лет дочери…
Прикрываю глаза, глубоко вздыхаю и медленно выдыхаю.
— А ты что?
— Как и ты… Что три года. Ами, мне не нравится врать! Сама знаешь! Но… Блин, из-за тебя вынужденно солгала! Ты же совершенно не хотела скрывать от него, что у него есть дочь. Что сейчас изменилось? Мне кажется он догадывается.
— Мне нужно подумать. Сама все расскажу, когда придет время, ладно? Если снова что-то спросит, просто скажи, что не хочешь лезть не в свое дело.
— Эмин вроде неплохой… Голос, речь. Мне не удавалось с ним разговаривать, но он вроде как не такой грубый, как о нем говорят другие.
— Смотря с кем, — усмехаюсь грустно. — Пожалуйста, ты тогда в садик дочку отвези, потом уже езжай на работу. А я пойду заявление писать и… слушать недовольство.
— А мне кажется Бестужев уже давно решил вопрос! — восклицает подруга.
— Пусть. Ему пойдет на пользу… Не нужно было исчезать без следа. Я искала его везде! Звонила! Это его наказание, Амина.
Прикусываю язык. От собственных слов больно становится. Я не хотела, чтобы все так обернулось.
Дочь возвращается одетая в свое розовое платье, которое я купила ей, когда получила последнюю зарплату. Волосы уже распущены, в руке расческа. Усаживаю ее на стул, плету косички. Они с Аминой выходят вместе, а я следом за ними. Нам идти в разные стороны.
К моему удивлению, начальство встречает меня без агрессии. Конечно, видно, что она злая, но сдерживает эмоции под контролем. Я, честно говоря ждала, что она начнет кричать, говорить, какая я безответственная! Что я зажралась, не воспринимаю работу всерьез. А потом и мужа позовет. И я опять буду слушать, какая я плохая, но в этот раз от него. Они привыкли всех унижать, оскорблять. Нормальную зарплату не дают, а хотят, чтобы человек пахал на них даже без выходных!
Написав заявление, я ставлю подпись. Забираю свои вещи и уже выхожу из маленького кабинета, как Лариса Владимировна заходит и оглядывает меня с ног до головы.
— Что-то не так? — вскидываю бровь.
— Пытаюсь понять, как ты попала в агентство Бестужевых.
Все-таки не может не подколоть. Злорадство и зависть у нее в крови.
Молча смотрю на нее в упор. А потом делаю шаг, хочу пройти мимо, как слышу очередной вопрос:
— Через постель?
Резко развернувшись, выплевываю ей в лицо:
— Не судите всех по себе! Это же вы разбили семью Алексея Дмитриевича! Едва он развелся, вам как-то удалось зацепить его в свой крючок! Для вас это в норме вещей, а для меня… Нет! Займитесь своей жизнью, не тыкайте своим грязным пальцем в чужую. Ясно?
Про нее многое рассказывали старые сотрудники. Оттуда и знаю, какая она змея. Более того, ей удалось как-то сделать так, что Алексей Дмитриевич ей в рот смотрит! Делает все, что она говорит.
Студия вновь наполнена светом. Над головой мощные софтбоксы, излучающие мягкое, рассеянное свечение, от которого нет тени, но есть объем. Пространство живёт своим ритмом: щелчки затвора, тихие указания ассистентов, приглушённые разговоры. Всё слаженно, отрепетировано — каждый знает своё место.
Я стою немного в стороне, рядом с Мари. Мы у стены, ближе к выходу, где меньше всего мешаем. Отсюда прекрасно видно происходящее. На площадке стоит пара. Оба в светлой одежде — тонкие ткани, легкий шелк, полупрозрачные текстуры. Они двигаются синхронно, будто чувствуют друг друга. Он держит её за талию, чуть наклоняя, а она прижимается к его плечу, запрокинув голову. Весь образ как сцена из рекламного клипа дорогого парфюма.
— Очень красивое сочетание, — шепчет Мари, склонившись ко мне. — У них химия. Не часто такое встретишь.
Я киваю, не отрывая взгляда. И действительно: в позах — близость, в движениях — уверенность, в мимике — тонкая игра чувств. Они не просто позируют, они рассказывают историю. Фотограф то подаёт голос, то отступает, позволяя им работать в импровизации.
— Повернись чуть к свету. Левую руку выше… Да, стоп. Отлично, держим. — Голос фотографа звучит спокойно, но требовательно. Команда профессионалов вокруг слаженно двигается: один поправляет свет, другой контролирует отражатели, третий следит за одеждой.
Я замечаю, как стилист бросается поправить складку на платье модели. Ассистент в этот момент подкручивает фон — теперь он отливает теплым персиковым оттенком. На мониторе виден результат — кадры действительно живые, кинематографичные.
— Это уровень, — шепчет Мари. — Вижу, как ты всё в себя впитываешь.
Я молчу, но внутри и правда бурлит. От восхищения, от лёгкой зависти, от вдохновения. Такое наблюдать бесценно. Это настоящая школа.
Съемка продолжается. Мужчина прижимает девушку ближе, и камера ловит момент, где в их взгляде мелькает вспышка — мгновенная, едва уловимая искра. Фотограф не упускает ни секунды, выдает серию кадров.
— Они настоящая пара? — спрашиваю у Мари. — Или просто профессионалы?
— Думаешь, это важно? — отвечает она. — В кадре вся правда. А какая она на самом деле, знают только они.
Понятно. Мари любит говорить загадками — я это уже поняла.
Я снова отвожу взгляд к паре. У них будто невидимая связь. Прекрасная работа тела, взгляда, эмоции — всё собрано воедино. Это вдохновляет и учит. Молчаливо, но очень ясно.
Когда придёт моя очередь, я вспомню этот момент. И постараюсь быть такой же живой в кадре. Не просто красивой, а настоящей.
Каждый раз, когда я наблюдаю за удачными кадрами, хочется сделать то же самое.
— Мне очень понравилось. Буду стараться не подвести, Мари. Я…
Вдыхаю и на полуслове замираю.
В воздухе что-то меняется. Сквозь аромат кофе и косметики, пробивается знакомый, тягучий запах. Это Эмин. Я узнаю его из тысячи. Такой характерный, взрослый, слишком уверенный в себе. Он пах так в прошлом. Он пахнет так сейчас.
Оборачиваюсь слишком резко, почти инстинктивно, смотрю направо-налево, но никого не вижу. Люди снуют туда-сюда, кто-то смеётся, кто-то несёт штатив. Все заняты делом. Но этот запах не исчезает. Он даже становится ощутимей, будто накрывает ближе, гуще.
Поворачиваю голову назад, через плечо и застываю.
Бестужев стоит у двери. Прямо у выхода из студии. Спокойный, недвижимый. Руки в карманах, строгий темный пиджак, лицо без выражения. А взгляд устремлен прямо на меня.
Не отводит глаз.
Эмин просил зайти к нему в двенадцать. Но его не было на месте. Мне сказали, что он уехал вместе с матерью. Меня бросает в дрожь, едва я думаю, как буду рассказывать ему об Арише.
Дочь была пухленькой. А когда начала говорить, называла мою подругу Аминкой.
Амина в свою очередь малышку — Витаминкой. Редко называем ее по имени. Но факт остается фактом — это имя я выбрала не случайно. Если бы не Арина, которая появилась в ту ночь вовремя, наверное, ни меня, ни моей дочери не было бы.
Однако то, что она мама Эмина… Я никогда не поверила бы, не увидев все собственными глазами. Покрутила бы у виска, скажи мне это кто-нибудь.
Разве такое совпадение бывает?
Я назову это просто судьбой.
— У меня сегодня будут съёмки? — тихо спрашиваю у Мари.
— Вечером, да. Ты скажи… уволилась с прежней работы? Мне Амина утром сказала, когда я тебя искала.
— Да. Эмин… Эмильевич попросил поехать и написать заявление.
— М-м-м, вот как, — Мари сужает глаза, глядя на меня, а потом, видимо увидев за моей спиной Бестужева, улыбается. — Эмин? Какой сюрприз. Ты давно тут?
— Хорошая работа, — говорит он, игнорируя ее вопрос. — Милены сегодня нет?
— Сказала, что позже приедет!
— Прекрасно, — кивает. — Амелия, зайди ко мне.
Я ловлю на себе странный взгляд Марианны. Но, конечно, оправдываться не стану. В чем моя вина, если шеф зовет меня к себе?
— Ужинать пойдем. Не задерживайся, — говорит она тихо.
Будто это от меня зависит. Ведь прекрасно знает характер Эмина.
Кивнув, разворачиваюсь и выхожу следом за Бестужевым. Оказавшись в его кабинете, я захлопываю дверь.
— Если ты так будешь делать при сотрудниках агентства, они станут говорить про меня не очень хорошие вещи!
— Например? — Эмин садится в свое кресло, жестом руки указывает, чтобы я расположилась напротив.
— Например то, что я оказалась тут через постель!
Бестужев вскидывает бровь, а потом издает смешок.
— Боюсь тебя удивить, но тут все знают, что со мной это не катит, Амелия. Не переживай по этому поводу. Лучше скажи, ничего тебе та баба не сказала?
Не понимаю, почему отец Эмина так категорично настроен против меня. Голос у него агрессивный, чему не могу дать объяснений. Мне становится не по себе.
Возвращаюсь к Марианне. Она сидит прямо на своем столе, глядя на маленькое зеркальце, красит губы.
— Я тебя заждалась, — убрав все в сумку, говорит с улыбкой. — Пойдем обедать. Я очень проголодалась. В столовой чуть позже места не найдем.
Когда Марианна говорит о столовой, я почему-то представляю себе нечто камерное, узкое, с металлическими подносами и звоном приборов. Но стоит нам спуститься по лестнице и пройти стеклянные двери с полированной латунной ручкой, как я понимаю — это не столовая. Это ресторан. Вчера мы обедали в другом месте, больше похожим на кабинет.
А сейчас… помещение небольшое, но невероятно уютное. Высокие потолки с резными лепными карнизами. На светлых стенах современные графические постеры в тонкой черной раме. По залу расставлены столики, каждый с небольшим букетом в стеклянной вазе и аккуратно сложенными салфетками. Мягкий рассеянный свет струится из подвесных ламп в латунных абажурах, создавая ощущение тепла и уединенности. Здесь пахнет свежей выпечкой, кофе и чем-то цитрусовым. Люди говорят негромко, смеются спокойно. И все они сотрудники агентства.
Мы с Марианной садимся за столик у окна. Тут просторно и светло. Сквозь стекло видно двор с высоты птичьего полета, аккуратно выложенный камнем, с лавочками и невысокими деревьями. Здесь действительно хочется остаться надолго. Но в то же время я боюсь высоты и особо не осмеливаюсь осмотреться. Сажусь чуть подальше.
К нам подходит официант. Он приносит меню, и мы делаем заказ. Я беру суп, Мари — пасту и зеленый чай.
Через пятнадцать минут нам приносят заказ. Если буквально мгновение назад мы обсуждали с Мари работу, то сейчас не могу никуда деться от ее пристального взгляда.
Я опускаю глаза на салфетку, поправляю край ложки. Все-таки поднимаю глаза и встречаюсь с ее. Она смотрит на меня чуть прищурившись, будто размышляет о чем-то важном, но связанным именно со мной.
— Что-то не так?
— Ты раньше была знакома с Эмином? — вдруг спрашивает она в лоб. — Ну, в смысле… вы давно знакомы?
В горле пересыхает. Я делаю глоток воды, не опуская взгляда.
— Это имеет какое-то отношение к нашей работе? — уточняю тихо.
— Нет, конечно. Нет. Просто, у меня именно такое ощущение создаётся, как только вижу, как вы смотрите друг на друга.
— М-м-м, вот как. А если поподробнее?
Марианна усмехается, глядя на меня. Склонив голову набок, облизывает губы.
— Что между вами что-то было. Давно. И сейчас вы встретились вновь.
Она, конечно, попадает в точку. И наверняка это понимает по выражению моего лица.
Ситуацию спасает вовремя появившаяся Амина. Я вижу ее сразу, едва она заходит в ресторан.
— Боже, ну наконец-то выбралась! Но всего на десять минут, — садится она за стол и сразу призывает официанта. — Очень много работы, но она в кайф, когда такое прекрасное начальство.
Амина, кажется, нашла, как зацепить Марианну. Делает ей комплимент и ей это однозначно нравится.
— Не забывай, что начальство прекрасное, когда сотрудник ответственный, — отвечает она с широкой улыбкой.
— Ну, не без этого, конечно, — подмигивает Амишка, делая заказ.
Около двадцать минут сидим тут. А потом каждый идет по своим делам. Марианна даёт мне флешку, просит посмотреть все рекламные ролики, что до сегодняшнего дня снимались в этом агентстве. И, конечно, намекает, что там есть и Эмин. Однако лишних вопросов от нее про наше знакомство с Бестужевым не прилетает.
Забрав, ухожу к себе. Не знаю, сколько времени уходит. Мне однозначно нравится эта работа. Да, легко не будет. Но меня устраивает плотный график, когда все идет по плану.
Ближе к пяти часам ко мне заходит Амишка.
— Итак, у меня к тебе дело! — тяжело дыша, говорит она, прижав к себе сумку. — Мне нужно выйти. Аришу я заберу, успею! Но… Пожалуйста, передай это моему брату. Он приедет сюда чуть позже, позвонит тебе. Лишь спустить вниз и отдай ему, — ставит на стол конверт.
— Не проблема. Но… что случилось?
— В торговый центр еду. Мне нужно успеть, пока детский сад не закроется. До выходных еще далеко.
— Извини, Амина. Я и тебя нагружаю.
— Ой, да ну тебя! Мне только приятно! Кто же ещё, если не я, — подруга обходит стол, целует меня в щеку и возвращается к двери. — Встретимся дома.
Она уходит, а я продолжаю смотреть видеоролики. Мне очень нравятся кадры, где с Эмин с блондинкой, которую я видела в журнале. Рекламный ролик получился идеальный, но, после того, как смотрю следующий, где та девушка с другим парнем… Понимаю, что этот лучше. Потому что смотрят они друг на друга совершенно иначе. Я начинаю различать! Уже понимаю по глазам, по взгляду, настоящая это пара или же просто коллеги. Тут, между этими людьми, однозначно что-то есть.
Меня отвлекает телефонный звонок. Глядя на экран, не сразу понимаю, кому принадлежит этот номер, хоть и кажется очень похожим. Только потом вспоминаю просьбу Амины.
— Алло, — говорю, прижав мобильный к уху. Сразу же слышу сигналы машин.
— Амелия, здравствуй. Это Сархан.
— Да, я поняла. Ты уже приехал?
— Буду через пару минут. Вот у светофора стою. Можешь спуститься, пожалуйста?
— Конечно. Сейчас.
Иду к лифтам. Выхожу из здания и сразу замечаю Сархана. Он, едва заметно улыбнувшись, шагает ко мне.
— Привет, — протягиваю конверт. — Вот твоя посылка.
— Спасибо, — говорит он, оглядывая меня. — Прекрасно выглядишь.
Эмин мрачнеет. В его глазах пробегает что-то мне совершенно не знакомое. Сжав мой локоть еще сильнее, снова дергает на себя. Настолько близко, что я ощущаю его теплое дыхания на коже. Он не отстраняется. Напротив, нависает надо мной, как жесткая, непреклонная стена.
Я слышу, как напрягается его голос, хоть и звучит он почти шепотом:
— Не играй с огнем, Амелия.
Хватка на руке становится еще агрессивнее. Будто он пытается сдерживать не гнев, а удержать меня. Как будто я уже срываюсь с места, готовая сбежать, и он хочет меня удержать рядом.
Я поднимаю взгляд, и наши глаза сталкиваются. Он смотрит на меня с какой-то болезненной прямотой. В этом взгляде не просто ревность. Там упрек. Разочарование. Злость. И что-то ещё, от чего внутри меня всё замирает.
— Тебе нельзя играть, — говорит он тише, почти беззвучно, но я слышу каждое слово. — Особенно со мной. Ничем хорошим это не закончится. Откуда набралась смелости, а?
Исходящий от него запах действует на меня так, что разум туманится. А перед глазами сразу пробегают картинки из прошлого.
Ночи, когда мы не спали до утра. Дни, которые проводили вместе… Слова, в которые я безусловно верила. И любовь, которая оказалась для меня ядом.
Я слишком долго пыталась восстановиться. Собрать сломанную себя в кучу. Мне это далось с огромным трудом. А сейчас… Эмин снова идёт по головам, ломает меня, как фарфоровую вазу.
Он резко отпускает мою руку, словно спохватившись. Поняв, что причиняет мне боль. Но то место, которое он сжимал, все еще горит как после ожога.
— В следующий раз думай, кого зовешь сюда. — бросает он злобно.
Я стою, не двигаясь. В груди ком. Мне хочется сказать что-то острое, меткое, но слова застревают в горле.
— Мне, думаешь, заняться нечем? Почему ты ведешь себя как тиран, Эмин? Почему придираешься ко всему, что я делаю? Что ты от меня, черт побери, хочешь?
— Чтобы ты работала. Соблюдала график и правила. Мои правила.
— Это я несколько лет назад была послушной собачонкой. Тебе в рот заглядывала. Не хотела перечить, потому что боялась потерять. А сейчас… Мне все равно на тебя, ясно? Я всего лишь работаю здесь! К тебе в рабство не устраивалась! Хватит командовать, диктовать мне, что делать, а что нет! Ты можешь предъявлять претензии лишь тогда, когда я не выполняю свои обязанности! Надеюсь, хватит ума это понять!
Эмоции берут верх. Не в силах их сдержать, выпаливаю все, что думаю. И мне сейчас действительно плевать, что он ответит и со мной сделает.
Тем временем бровь Эмина скептически выгибается. На его губах появляется еле заметная улыбка, которая не предвещает ничего хорошего, как и его взгляд, которым он прожигает на моем лице дыру.
Сжав челюсти, глубоко вздыхает и медленно выдыхает. Будто пытается взять себя в руки и не нагрубить.
— На нас смотрят со всех сторон, — напоминаю я. — Хватит на меня так пялиться. Хватит рычать. Не забывай, что я не твой раб, Эмин. Пожалуйста, — добавляю почти шепотом. — У меня есть личная жизнь, к которому ты не имеешь никакого отношения. Повторюсь: можешь ругать меня, но лишь тогда, когда моя работа не будет тебя устраивать. А все остальное тебя совершенно не касается. Я же не лезу в твою душу, не качаю свои права. Я не вмешиваюсь в твою жизнь, в конце концов! И ты, будь добр, не ломай мою, как это сделал годы назад!
— Будешь указывать мне, что делать, а что нет?
— Я не указываю. Не путай меня с собой. Просто хочу свободы. На меня никто никогда не давил, как это делаешь ты. Перестань. Просто продолжай жить, работать так, будто меня вовсе нет. Господи, ты же как-то справлялся, когда меня не было? Верно?
Эмин выдыхает, глядя мне за спину. Я уже хочу обернуться, чтобы понять, на кого он смотрит, но не решаюсь, потому что он добивает меня своей речью:
— Ты все мои заводские настройки снова перевернула, — цедит сквозь зубы, снова наклоняясь максимально близко. — Клянусь, я это дело так не оставлю. Появились, нахерачила… Все с ног на голову встало. Не жди от меня пощады. Ты за все расплатишься.
— За все — это за что? Раз я тебе неприятна, зачем пытать нас обоих? Зачем ты меня тут держишь, Эмин? Я тебя не понимаю! Что ты от меня хочешь? Что я тебе сделала, а? Это ты… — сбавляю тон, поняв, что от эмоций чуть ли не кричу. — Как ты после всего, что ты сделал, смеешь со мной так разговаривать? Ты все такой же бесчувственный, безжалостный тип, который ни о ком, кроме себя не думает. Который только и умеет играть с чувствами других и швырять в сторону, когда надоедает. Но в этот раз я не позволю тебе втоптать меня в грязь.
Видно, что Бестужев хочет ответить, но, услышав, как звонит мой телефон, молчит, снова глядя мне за спину.
На экране имя Амины. Первый порыв — сбросить звонок. Но я понимаю, что она поехала за Аришой, начинаю волноваться. А вдруг в детском саду что-то произошло?
— Да, Ами, — отвечаю.
— Мы решили поехать в парк, — говорит подруга. — Присоединишься к нам после работы? Если устала, можешь отправиться домой. Но мы с Витаминкой немного задержимся.
— Отправь адрес. Подъеду.
— Окей, мамочка! — смеясь, Амина отключается, а я снова поднимаю взгляд на Эмина.
— Мне пора, — бросаю и хочу пройти мимо, он ловит меня за руку, останавливает. — Боже, да что опять?
— Это я сломал твою жизнь? Ты уверена?
Моему возмущению нет предела? Он действительно не понимает или строит из себя дурака?
— Эмин, здравствуй. Рада тебя видеть, — услышав за спиной мягкий женский голос, я застываю. Прикрыв глаза, сглатываю. Хочется исчезнуть. Хочется не быть здесь, не смотреть в глаза Бестужева, в которых полыхает ярость.
Я стою, словно вкопанная, ощущая, как по спине медленно ползет холодок.
В груди обрывается тонкая нить — дыхание перехватывает. Я не знаю, что скажу Арине, если она меня вспомнит. За последние несколько лет я неоднократно молилась богу, чтобы у меня был шанс встретиться с ней вновь. И вот, моя мольба была услышана. Но после того, как я узнала, что по воли судьбы, Арина — мать Эмина, я не знаю, как скрою от нее, что тот самый парень, который когда-то мне изменил и исчез — ее сын.
Облизываю пересохшие от волнения губы, сглатываю. Хочу уже поприветствовать ее и спросить, узнала ли она меня, как за спиной раздается тонкий женский голос:
— Мам, подойди, пожалуйста…
Арина мгновенно оборачивается. У двери одного из кабинетов стоит девушка лет тридцати. Может, немного старше. С темными длинными волосами, которые она распустила. И очень красивыми глазами. Да и сама она словно из обложки журнала.
Так, она позвала Арину мамой? Значит ли это, что она — сестра Эмина? Как ее тогда Бестужев называл? Эмилия, кажется…
Боже, они все такие красивые! Что Эмиль с Ариной, что их дети!
Не говоря мне ни слова, Арина направляется к дочери. Я так и остаюсь стоять у лифта в подвешенном состоянии. Её шаги быстро удаляются, а через мгновение она скрывается из поля моего зрения.
Я выдыхаю. Так, словно скинула с плеч тонну груза.
Она не узнала.
И, откровенно говоря, я рада. Потому что одно дело просто напомнить, кто ты и поблагодарить женщину, которая когда-то спасла тебе жизнь, ещё раз сказать «огромное спасибо» и уйти. Совсем другое — узнать, что она мать человека, который разнес тебе душу в клочья. И бабушка твоего ребенка…
К такому разговору я не готова. Не могу ей открыться. Ни морально, ни эмоционально.
Не сейчас.
Лифт подъезжает. Захожу внутрь, нажимаю нужный этаж. Когда двери закрываются, я стою к ним спиной, прижавшись к холодной стенке кабины. Пальцы немного дрожат. Не то, чтобы я боюсь Арины — она слишком добрая и, конечно, не вызывает страха. Но внутреннее напряжение от осознания, кто она, до сих пор тянет жилы.
Двери распахиваются. Прохожу через холл, ощущая, как тугой узел в животе понемногу расплетается. Такси уже стоит у входа, приложение подсказывает, что водитель ждет. Быстро подхожу к машине, открываю дверь и устраиваюсь на заднем сиденье.
Парк недалеко — минут двадцать на машине. Пока едем, прикрываю глаза, позволяя им отдохнуть. Но меня хватает не надолго. Распахиваю веки и смотрю в окно. Воздух наполнен жарой, асфальт отливает серебром, редкие прохожие с мороженым в руках ищут тень под деревьями.
Доехав до места, выхожу из машины и мгновенно ощущаю, как меня обнимает жаркий воздух. Пахнет травой, леденцами и… свободой. Впереди вижу широкий парк с ровными дорожками, пруд, в котором медленно плывут лебеди. И детской площадкой, полным визжащих малышей.
Амина сидит на лавочке под деревом. Рядом с ней моя малышка. Она смеется, пытается схватить мыльные пузыри, что пускает другой ребенок неподалеку. Амина, облокотившись на спинку скамейки, пьет воду из бутылки, поправляет солнцезащитные очки и, увидев меня, радостно машет рукой.
— Мамочка пришла! — улыбается дочка, поднимаясь, и бежит навстречу.
— Как ты? — спрашивает подруга.
— Лучше, чем могла бы быть, — отвечаю искренне, подходя ближе.
Я обнимаю дочку, ощущая, как напряжение последних часов медленно рассеивается. Опускаясь рядом с Аминой, снимаю туфли, чтобы почувствовать траву ногами, и смотрю на то, как Ариша, которая только отошла от меня, бежит к двум другим девочкам.
Амина подает мне банку холодного чая:
— Держи. Поможет прийти в себя. Вид у тебя, если честно, будто ты десять километров в броне пробежала.
— Почти так и было, — усмехаюсь. — Только броня была из чувств и слов, которые я очень старалась не говорить, но… Получилось хреново.
— Снова Эмин?
— Угу.
Мы долго сидим молча. Впитывая этот вечер, вдыхая аромат лета, наблюдая за детьми. Мне хорошо. Спокойно. Хотя внутри все еще отголоски того, что было.
Мы с Аминой идем по усыпанной гравием дорожке, немного позади Витаминки Она бежит вперед, будто крылья выросли за спиной. В одной руке плюшевый единорог, что подарили ей у входа в парк. В другой — остатки сладкой ваты. Лицо светится от счастья, а голос звенит, как колокольчик.
— Карусели! Вот они! Мам, Аминка, ну же! — кричит она, подпрыгивая и указывая на яркую зону аттракционов.
Мы ускоряем шаг. Воздух наполнен запахами попкорна и ванили.
— Смотри, какие качели! Я на них хочу! — Ариша хватает меня за руку.
— Идем, родная, — отвечаю я мягко. — Я тебя пристегну.
Карусель начинает вращаться. А малышка смеется, запрокидывая голову назад. Она счастлива и этот смех, свободный и звонкий, будто рассыпается по воздуху золотыми искрами.
Как же люблю видеть ее такой.
Я ей в этой жизни дала все, что она просила. Кроме единственного — ее отца я вернуть не смогла. Его «командировка» все не закончится. Длится достаточно долго…
— Не верится, как быстро растет, — говорит Амина, прищурившись. — Ещё недавно в коляске спала, памперсы носила, а теперь смотри, какая взрослая и умная.
Я не отрываю взгляда от дочери.
— Время летит, Амина.
Дальше карусель с лошадками. Дочка выбирает белую с фиолетовой гривой. Воображает себя принцессой, уверенно держась за позолоченный поручень. Мы машем ей, а она кидает нам воздушные поцелуи.
— Прямо как из сказки, — говорю я, не отводя взгляда.
— Она себя именно так и ощущает, — смеется Амина.
Батут, детский поезд. Потом — надувной замок, из которого дочка категорически не хочет уходить.
— Мамочка, ну еще пять минут! — умоляет, сложив ладошки на щеках.
— Тебе уже говорили «ещё пять минут» пол часа назад, — делает вид, что ворчит Амина, но глаза у нее улыбаются.
— Ну ладно… — тянет дочь. Щеки у нее алые, волосы в беспорядке. Настоящее взъерошенное счастье.
Эмин
Сижу в своём кабинете, не сводя взгляда с монитора, который давно погас. Я даже не пытаюсь его включить — смысла нет. Работать невозможно. Мысли путаются, хоть и внутри абсолютная ясность. Не могу отделаться от ощущения, что всё, что было под контролем, — выскользнуло, разлетелось и разбилось.
Перед глазами снова и снова лицо Амелии. Не голос. Слова, произнесенные без тени эмоций:
«Моя личная жизнь тебя не касается.»
Как не касается, Амелия?
Как может не касаться, если ты пронзаешь взглядом, давишь тишиной, а я стою и не могу выдохнуть?
Я вспоминаю её смех в фойе. А потом то, как она говорила с тем парнем. Непринужденно, легко. Впервые за долгое время что-то сжалось внутри. Не сразу понял, что именно это было. Ревность? Возможно.
Помню ее телефонный разговор, где раздался детский голос. Это была девочка. Пусть Амелия сказала, что ей всего три года, конечно, это была ложь.
Наврал бы, если сказал, что поверил.
Это был не голос трехлетнего ребенка.
И с тех пор эта мысль как заноза.
Поднимаюсь. Подхожу к окну. Город стелется подо мной огнями, движением, шумом. А я стою, глядя вдаль и мне тяжело дышать. В груди все сдавлено.
Вспоминаю, как клялся себе, что никогда не стану тем мужиком, что исчезает. Что моя жизнь не будет состоять из бегства от ответственности, боли, лжи. Что если уж когда-нибудь у меня появится ребенок — он будет знать, кто его отец.
Но вот теперь стою здесь, в полном одиночестве, и понимаю, что у меня есть дочь.
А я не знал.
Понятия не имел.
Меня исключили из этой реальности.
Из ее жизни.
Мне не дали шанса быть рядом.
Не спросили, хочу ли я.
Хватаю пиджак, даже не удосуживаясь его поправить, и выхожу из кабинета. Захлопываю за собой дверь.
На парковке сажусь за руль и завожу машину в полуслепую.
Разворачиваюсь резко, почти в занос.
Мозг работает четко, а руки сами знают, куда ехать.
Возле ее дома торможу.
Не глушу мотор.
Просто сижу. Смотрю на темный подъезд.
Пока не знаю, что скажу.
Не знаю, выйдет ли Амелия вообще.
Но знаю одно: я хочу увидеть ребенка.
Посмотреть ей в глаза.
И, если она моя…
Я сделаю все, чтобы никогда больше не быть отрезанным от ее жизни.
Сижу в машине уже больше часа. Вижу окна ее квартиры — темные, свет до сих пор не включили. Значит, их дома нет. Жду. Хотя сам не уверен, чего именно. Внутри все вибрирует от напряжения. Впервые чувствую себя таким… обессиленным. Хочу свалить отсюда, но в то же время не могу. Надо убедиться.
Выбираюсь из машины, забрав пачку сигарет. Вынув одну, закуриваю. Дым царапает горло — давно не курил. Странно: мозг вроде бы спокоен, а внутри — что-то гудит. Глубоко затягиваюсь, снова смотрю на ее окна.
Выбрасываю окурок, давлю его ногой, возвращаюсь в салон. Сажусь, откидываюсь на спинку. Закрываю глаза. Пытаюсь отключиться хоть на пару минут. Расслабиться. Но не выходит.
Каждая мысль как тревожный маяк. В голове обрывки воспоминаний, сроки, даты, детали. Я почти уверен, что девочка моя. Но пока не увижу — не поверю.
Клялся, что не повторю судьбу родителей. Что мой ребенок никогда не будет внебрачным. Что моя плоть и кровь не будет расти далеко от меня. Что буду заботиться, не убегу от ответственности. Но сейчас я понимаю, что все мои желания, мечты, полетели коту под хвост.
Не знаю, что сделаю с Амелией, если она скрыла от меня такую важную информацию. Ведь она знала историю моих родителей. Знала, что долгие годы моя сестра росла без отца.
Черт!
Вижу свет фар. Машина медленно заезжает во двор. Поднимаю голову, прищурившись, пытаясь различить. Это такси.
Останавливается. Дверь открывается, и первой выходит Амелия. В одной руке сумка, в другой ребенок. Малышка крепко обнимает ее, прижимается к плечу, кажется, засыпает.
Не торопясь выхожу из салона. Хочу немедленно увидеть. Подтвердить свои догадки.
Делаю пару шагов, здороваюсь и в свете уличного фонаря вижу лицо ребенка, едва он поворачивается ко мне.
Этого достаточно.
Время останавливается. Все посторонние звуки исчезают.
Она точная копия меня в детстве. Те же глаза. Та же форма губ. Лоб, брови, взгляд.
Мощный удар в грудь. В горло будто насыпали битого стекла.
— Витаминка! — тихий голос впечатывается в сознание.
Моя дочь.
Дочь, о которой я мечтал, но не знал о ней…
Амелия отдает ребенка Амине. Они уходят, а я пялюсь на мать своей дочери, готовый придушить ее.
По венам течет раскаленная лава вместо крови. Обжигает, парализует. Давно не чувствовал себя таким… преданным, сломанным. Будто в спину ржавый гвоздь воткнули. Заживо режет…
Амина скрывается за дверью подъезда. Такси отъезжает. А я пялюсь на Амелию. Она молчит, сложив руки на груди, кусает обе губы. Догадывается, зачем я здесь. Понимает, что начнется война.
— Какого черта? — рычу, не в силах сдержать эмоции. — Какого, спрашиваю, черта? Почему? Почему я не знал о ней?
Не отвечает. Молчит, глядя на меня снизу вверх. Прямо в глаза таращится, но не заговаривает. Мое терпение испытывает.
Схватив ее за плечо, встряхиваю. Отшатывается, глаза начинают сверкать.
— Как мне с тобой разговаривать?
— Разговаривать? Ты на минуточку опоздал, Бестужев! Разговаривать надо было не сейчас, а тогда, несколько лет назад! Когда я искала тебя везде! Когда я пыталась найти и рассказать тебе, что ношу под сердцем твоего малыша! Когда я, черт возьми, умирала от боли! Когда я… растерянная, сломленная ходила по городу как привидение! Потому что не знала, как быть. Не знала, что делать! Где ты тогда, черт побери, был?!
Кричит, сделав шаг назад. Выплевывает мне в лицо весь яд, который хранила в себе все эти годы. А я как вкопанный смотрю на нее, не зная, что ответить.
— Не нужно качать права! Не нужно смотреть на меня такими глазами! Не нужно мне приказывать, командовать! Ты мне никто, ясно?! Ты тот, кто оставил меня на полу пути. Тот, кто воспользовался, а потом вышвырнул, как мусор! Ты ничем не отличился от тех людей, что были в моей жизни. Для всех я была для чего-то нужна! Ну что, счастлив сейчас? Нашел ту самую, ради которой готов горы свернуть? Радовался, когда меня не стало? Всё-таки избавился без проблем!
В офис я захожу позже обычного. Сегодня я долго сидела на кухне, глядя в холодную чашку кофе, так и не притронувшись к нему. Ночью далась слишком длинной. Я почти не спала. Потому что все думала о словах Эмина. О его взгляде, которым он пронзал меня. О собственных словах.
Я не стала затрагивать тему его измены. Не знаю, почему, но на тот момент не хотелось показывать свою слабость. Но… То, что хотела кипело внутри и вырвалось наружу — я произнесла вслух.
После вчерашнего разговора с ним в груди все еще глухо стучит та же самая тревога. Не злость, не обида… что-то другое. Как будто огромный камень лег на сердце, и я даже не знаю, как его сдвинуть.
Он знает.
Теперь у него есть оружие, которое я никогда не смогу выбить из его рук.
Моя дочь. Его дочь. Наша дочь!
И если я не появлюсь сегодня на работе — он приедет ко мне. Я чувствую это, как ощущаешь приближение грозы, ещё до того, как небо потемнеет.
Поэтому я здесь.
Я захожу в гримерку, бросаю телефон на стул и делаю вид, что сосредоточена на косметике. На самом деле я пытаюсь собраться.
Мне сообщили, что начнутся съемки, отправили сюда.
— О, вот ты где! — дверь открывается, и заходит Марианна. Её блестящий пиджак отражает свет так, что глаза режет. Она, как всегда, выглядит так, будто сошла с подиума, и её громкий, уверенный голос тут же заполняет всё пространство. — Сегодня у нас большие съемки, Амелия, которые продлятся целые сутки! Это будет самая важная твоя работа! Работа, которую ты запомнишь на всю жизнь.
Не сразу понимаю, о чем она. Поднимаю голову, смотрю на нее в отражении зеркала.
— В каком смысле?
Марианна ставит руки в бока, явно готовясь читать нотацию.
— В смысле, что сегодня снимаем главный рекламный ролик для нового контракта. И, угадай, кто в нем участвует?
— Я… Или просто второстепенной буду? — морщусь от мысли, что мне могут дать такую ответственную роль.
— Ты! — Она кивает так, словно объявляет победителя конкурса красоты. — Лично Бестужев сказал, что, хочешь этого или нет — ты будешь в кадре. Главная роль, Амелия.
Имя Эмина звучит как выстрел. Я мгновенно напрягаюсь.
— Он что, специально… — выдохнуть, ворчу себе под нос.
— Амелия, — Марианна поднимает ладонь, прерывая меня, — я знаю, что между вами там… что-то. Меня это совершенно не интересует. Но предупреждаю сразу: многие девочки мечтали попасть в этот ролик. И да, ты только пришла, а уже забираешь место, которое кому-то обещали. Так что приготовься к взглядам, шепоту за спиной и прочим «приятностям».
Я невесело усмехаюсь.
— Отлично. Значит, у меня будут поклонницы.
— Не шути, — она смотрит серьезно. — Ты же понимаешь, что это… слишком быстро для новичка. Тут не верят в сказки. И будут говорить все, что угодно.
Я откидываюсь на спинку кресла, сцепив пальцы в замок.
Слишком похоже на очередную игру Эмина.
Он словно пытается доказать, что я всё ещё в его власти, даже здесь, на работе. Спустя столько лет!
Что может поставить меня под прицел чужого недовольства одним словом.
Все это я пережила в прошлом. На меня накинулись все, кто был недоволен тем, что у нас отношения с Эмином. В итоге у них получилось нас… отдалить друг от друга.
Хотя… в этом Бестужев был виноват больше всех.
Я закрываю глаза на секунду.
Если он думает, что я сломаюсь, он ошибается. Но и я понимаю, что он не остановится. Однако что творится у него в голове — понятия не имею.
Марианна трогает меня за плечо.
— Так что? Готовимся?
Глубоко вздыхаю.
— Выбора нет.
Уже через сорок минут стою в центре просторного зала, окруженная техникой — мощные прожекторы, камеры, стойки с отражателями. Яркий свет бьет в глаза, но я держу их открытыми — здесь нет места усталости или неуверенности. В руке изящный флакон, тонкое стекло которого мягко переливается в свете.
— Амелия, немного повернись влево, — уверенно командует оператор. — Да, так. Теперь опусти взгляд на флакон. Легкая, едва заметная улыбка. Помни: ты женщина, которая всегда знает, чего хочет.
Я следую указаниям. Губ касаются легкая, теплая улыбка. Пальцы нежно охватывают горлышко флакона, и я прижимаю его к шее.
— Отлично. Подбородок чуть выше, взгляд в камеру, — оживляется оператор. — Прекрасно.
В дальнем углу, в тени, я замечаю группу девушек. Знакомые лица — они работают здесь дольше меня. Одна из них та, за кем я наблюдала в тот день, когда оказалась в этом агентстве. Кто-то прикрывает губы ладонью, переговаривается шепотом. В воздухе звучит сдержанный смешок.
— Смотри, как старается, — произносит одна, а другая закатывает глаза.
— Думает, уже звезда, — отвечает третья.
Я слышу каждое слово, но не позволяю им коснуться меня глубже поверхности. Поднимаю подбородок, делаю плавный шаг в сторону, подстраиваясь под свет. Улыбка становится еще увереннее.
Плевать, что они говорят и думают обо мне. Я была слишком наивной, когда позволяла чужим людям вмешиваться в мою личную жизнь. Больше не позволю.
— Великолепно! — с явным одобрением произносит Марианна, стоящая рядом с оператором. Она понимает, что я делаю. Взглядом дает понять, что поддерживает меня.
— Продолжаем, — кивает оператор. — Закрой глаза, вдохни, будто впервые ощущаешь этот аромат.
Я подношу флакон к лицу, закрываю глаза. Аромат дорогой, сложной композиции окутывает меня, и я почти верю, что не играю, а живу этим мгновением.
Смех в углу становится громче. Кто-то демонстративно бросает:
Съемки ненадолго прерываются — оператору нужно переставить свет, визажистам поправить макияж и укладку. Я выхожу из зала, и едва оказываюсь в коридоре, ощущаю, как падает напряжение от прожекторов и пристальных взглядов. Воздух здесь прохладнее, тише, чем на площадке.
Направляюсь в уборную. Закрыв за собой дверь, позволяю себе несколько секунд тишины, а потом включаю воду. Холодные струи мягко стекают по пальцам. Я тщательно мою руки, слегка освежаю шею, стараясь не задеть макияж — визажисты и так на взводе. Одно неверное движение, и все придется начинать заново. Глубокий вдох. Выдох. Нужно собраться, прежде чем вернуться в зал.
Я тянусь за бумажным полотенцем, когда дверь открывается, и в помещение заходят две девушки. Те самые, что еще недавно стояли в углу, наблюдали за мной, перешептываясь и усмехаясь.
Одна, высокая, с безупречно уложенными светлыми волосами, сразу фиксирует на мне взгляд. В ее усмешке нет ни капли дружелюбия. Она делает шаг вперед, намеренно сокращая дистанцию.
— Ну что, новенькая, — голос звучит холодно и насмешливо. — Только пришла, а уже умудрилась забрать главную роль. Соплячка, пустышка, ни на что не способная... Но в доверие к Бестужеву втереться смогла. Как, расскажешь? Или угадаю — умеешь ублажать в постели? Может, дашь совет? Я не против переспать с ним, да только он к себе не подпускает. Такую красавицу, как я, по которой все сохнут. А тебя он каким-то образом заметил... В чем секрет, а?
Слова бьют в виски, как ледяной ветер. Я клялась себе не реагировать на подобные выпады, но внутри всё вспыхивает мгновенно. Хочется врезать ей так, чтобы имя свое забыла.
— Заткнись, — отвечаю я резко, удерживая ее взгляд. Голос ровный и твердый, хотя внутри все дрожит. — Не твое дело, как я получила эту роль. Работай хоть десять, хоть пятнадцать лет... Но если во мне увидели то, чего не заметили в тебе, завидуй молча. Ясно? И прикуси язык, когда говоришь обо мне.
Брюнетка с вызывающе яркой помадой начинает демонстративно смеяться. Смех нарочитый, громкий, будто ей важно, чтобы он задел меня сильнее, чем какие-либо слова.
— Талант? — она медленно осматривает меня с головы до ног, словно оценивает товар. — Это ты про себя? Да ты вообще никто. Таких, как ты, здесь сотни. Соплячка, которая уже решила, что мир у ее ног.
— Конечно, у моих ног. Даже вы, — цежу сквозь зубы. — Если я ни на что не способная соплячка, какого черта пытаетесь меня задеть? Думаете, я буду как-то реагировать? Нет, милые. Собака лает, а караван идет...
— Ой-ой, пойдешь жаловаться на нас? Так доверяешь Эмину? Да у него таких, как ты, десятки.
— Угу. Но жаль, что тебя он не замечает, — хочу пройти мимо, но одна из них ловит меня за локоть.
— Стерва, да кто ты вообще такая? Ты смотри на нее! Как ты с нами разговариваешь? — не выдерживает брюнетка.
Я уже хочу ответить, но в этот момент слышу щелчок дверцы кабинки. Одна из них открывается, и оттуда выходит девушка.
Девушки, которые секунду назад хохотали, в один миг замолкают. Их выражения меняются — насмешка сменяется нервозностью. Светловолосая чуть отступает, а брюнетка быстро отводит взгляд.
Повернувшись, узнаю в этой красавице Эмилию. Сестра Эмина спокойно проходит к раковине, бросая на них холодный, оценивающий взгляд. Одного этого достаточно, чтобы они опустили головы, как провинившиеся школьницы.
Хватка на моем локте моментально исчезает.
— Сомневаюсь, что Эмину понравятся ваши слова, — говорит Эмилия, не глядя на них. Спокойно вытирает руки, только потом поднимает на них глаза. — Не люблю я такое... Стукачить что-то. Но чтобы этот беспредел закончился, я обязательно сообщу брату, как ведут себя старые сотрудницы, которые считают себя лучше всех. Мне кажется, вы немного зазвездились. А еще считаю, что если поднялись до такого уровня, то в первую очередь благодаря этому агентству. Вам так не кажется?
— Прошу прощения, — почти шепотом отвечает блондинка. — Просто... Я была уверена, что возьмут меня. А тут появилась ноунейм и... — она сглатывает. — Простите, это все эмоции.
— Эмоции или что-то другое — мне все равно. Но оскорблять коллегу как минимум невоспитанно. Это называется зависть. И если уж она соплячка, которая ничего не может, зачем завидовать, верно?
— А через постель оказаться тут — воспитанно? — не выдерживает брюнетка. Вторая тычет ей в бок локтем, но уже поздно. Слово не воробей.
Хочу сказать, что она несет чушь, но Эмилия произносит то, от чего тепло разливается по телу:
— Ты была рядом, когда она с Эмином спала? Видела собственными глазами?
Девушка мямлит.
— Извините... — блондинка кусает нижнюю губу. — Она...
— Вы перешли все границы. И обязательно будете разговаривать с Эмином на эту тему. Я тоже буду присутствовать, ибо интересна ваша реакция. А сейчас... Вон отсюда. Еще раз увижу, что вы издеваетесь, унижаете новеньких — разговором не отвертитесь. У нас порой бывают суровые наказания, и вы это прекрасно знаете.
Девушки выходят, напоследок бросив на меня высокомерный, ненавидящий взгляд. А я не знаю, как отблагодарить Эмилию.
— Спасибо, — шепчу не своим голосом. — За все. Вы второй человек в моей жизни, кто так за меня заступился.
— А первый кто? Эмин? — улыбается она. — Шучу, не красней. Прав был отец, когда говорил, что брат влип. Ты та самая девушка, что была с ним в прошлом?
Я не знаю, что ответить. Его родня знает обо мне, значит, я не была для него пустым местом? Как все это понимать?
— У Эмина я была не одна. Это уж точно... — вырывается прежде, чем успеваю подумать. Сразу прикусываю язык, но поздно.
— Это тебе так кажется, Амелия, — улыбка Эмилии становится грустной. — Ты многое про моего брата не знаешь. Он может быть кем угодно, но на предательство не способен.
Я не комментирую ее слова. Лишь киваю, направляясь к выходу.
— Мне пора. Съемки наверняка начались, и меня заждались.
— Конечно. Но ответь на один вопрос, пожалуйста.
Выходя из агентства, я машинально поправляю манжет пиджака и спускаюсь по ступеням к машине, обдумывая дела, которые ждут меня в другом конце города. Но взгляд невольно цепляется за знакомый силуэт у соседнего здания. Тот самый парень, с кем я видел Амелию пару дней назад. Он стоит, прислонившись к стене, и что-то набирает в телефоне. Улыбка на его лице раздражает, будит во мне злое, почти животное чувство. Ревность накатывает мгновенно.
Давно подобного не ощущал. В последнее время участвую себя неадекватным ублюдком. Готов разгромить все на свете, хоть и умом понимаю, что кроме меня во всей этой истории никто не виноват. Да только даже принятие этого факта не даёт остыть. Напротив — я злюсь еще больше.
Пальцы сжимаются в кулаки, а в висках пульсирует от ярости. В голове вспыхивает короткая, но четкая картинка: Амелия разговаривает с ним, он что-то шепчет ей, она улыбается. Раздражение переходит в ледяное решение. Это нужно пресечь.
Разворачиваюсь и возвращаюсь в здание. Захлопываю дверь кабинета и опускаюсь в кресло у окна. Достав сигареты, выбиваю из пачки одну и закуриваю. Первое облако дыма смешивается с прохладным вечерним воздухом, проникающим в щель приоткрытой створки. Город внизу шумит, как всегда, но мой взгляд устремлен не на людей и не на машины — я смотрю в пустоту, думая об Амелии и про нашу дочь.
У меня, черт возьми, есть дочь…
Сука. Я боялся этого всю жизнь. Боялась,я быть отцом, но не знать этого.
Стук в дверь заставляет меня приподнять голову. Выныриваю из своих мыслей.
— Заходи, — рявкаю автоматически, не оборачиваясь.
Шаги мягкие, почти беззвучные. Поворач ваю,ь, надеясь увидеть Амелию, но напротив стоит сестра. Напряжение не исчезает, но смягчается. Лицо становится мягче, хотя взгляд все еще насторожен. Она закрывает за собой дверь и смотрит прямо на меня.
— Что-то случилось? — спрашиваю уже ровнее, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу.
Всё ещё ощущаю горечь недавней сцены на улице, но с сестрой всегда разговаривал иначе — без лишнего напора, без той жесткости, что предназначена посторонним. И всё же ревность к Амелии сидит во мне колючим, острым камнем, не давая расслабиться ни на минуту.
Ещё несколько лет назад я ничего подобного не испытывал. Да, было что-то в том роде, но не до такой степени, как сейчас.
— Во-первых: убери это говно, — она морщится, кивая на сигарету, которую я сразу тушу. Встав, сажусь за стол. — Во-вторых, брат… — выдыхает, опускаясь напротив. — Я, конечно, понимаю, что ты хотел сделать как лучше. Пытаешься как-то ваши отношения с Амелией нормализовать. Но ты не учёл тот факт, что ее будут прессовать другие, кто давно рассчитывал на эту работу. Ты подставляешь девушку, Эмин.
— Не понял. Ей что-то сказали?
— Благо, я оказалась в нужное время в нужном месте… — усмехается невесело.— И да, слышала все дерьмо, что лилось на Амелию. Это очень неприятно. Тебе она, конечно, ничего не скажет. Я уже поняла, какой у нее характер. Но больше так не делай, пожалуйста.
— Имена мне назови. Решу, что с ними делать.
— Решишь, конечно, но тем самым можешь усложнить ситуацию. Но да, после тех слов я бы хотела, чтобы они увидели твою другую сторону, — Эмилия подмигивает, но я вижу, что ее что-то волнует. Она грустная. — Просто поставь их на место. Чтобы не смели даже смотреть в сторону Амелии.
— Обязательно. Но… Скажи все как есть, систер. Что тебя тревожит?
Она вздыхает, а потом принимается массировать виски.
— Я ничуть не сомневаюсь, что Амелия родила от тебя. Она не из тех, кто быстро забывает прошлое. Не из тех, кто сразу же начинает другую жизнь. Я уверена, что она тебя даже не пыталась забывать. Ни с кем из мужского рода не шла на контакт, лишь бы тебя вычеркнуть, не помнить. Но… Просто прими факт, что ошибка была в тебе. У тебя есть дочь, Эмин. Это не шутки. Если бы тогда согласился отшить ту Стеллу, все не обернулось бы таким образом. Не отрицай…
Три переносицу, желая стереть из памяти тот день, когда я… Решил, что поступаю правильно. Знал бы, что Амелия уйдёт… сделал бы все иначе? Не знаю. Тогда я не думал, что влип по полной. Что херня по названию «любовь» и до меня дошла. Только когда пришел в себя и не смог ее найти, понял, что она для меня значила. Не оценил ее, когда она была рядом. А ведь Ами верила, полагалась, любила. По-настоящему любила. Именно меня, а не мои деньги и статус. А я обошелся как скотина.
Поступил точно так же, как когда-то поступил мой отец с матерью… Хоть и обещал себе, что никогда не совершу таких ошибок.
— Я не отрицаю, Эмилия.
Терпеть не могу, когда меня отчитывают. Но после того, как по воли судьбы, снова встретился с Амелией… Сам себя проклинаю каждый божий день. Я лоханулся, что совершенно мне не свойственно. Вроде бы узнаю людей с первого взгляда, знаю, какого поля ягоды. Но с Амелией умудрился так жестко облажаться.
— Нужно все рассказать родителям.
— Они в Штатах. Сама прекрасно знаешь. По телефону ничего сообщать не стану. Да и хочу сначала сам хоть как-то разобраться. Амелия со мной на контакт не идёт. Никаким образом не подпускает.
— Ты подкатываешь к ней не лучшим образом…
— Ты про роль? С чего ты решила, что я подкатываю? Она не станет брать деньги, поэтому хочу, чтобы таким образом получала их. Чтобы ребёнок ни в чем не нуждался. Охренеть, — зло усмехаясь, откидываюсь на спинку кресла. — Как так, а? Как?!
— Брат, — Эмилия подается вперед. Говорит тихим, вкрадчивым голосом: — Никогда не ставь на первый план бизнес, когда человек тебе дорог. Сначала ты не понимаешь, но когда теряешь… Вот тогда осознаешь, что на самом деле тот самый человек нужен тебе гораздо больше, чем какие-либо деньги. Я восемь лет не видела отца. Восемь лет завидовала всем, кто приходил в сад, школу с папой. На протяжении многих лет молилась, чтобы он вернулся. Чтобы у меня тоже был отец. Пусть мама не знала… Я не говорила, чтобы ей плохо не стало. Но… это ужасное чувство, поверь мне. А тут ты… с ошибкой, которая перевернула твою жизнь с ног на голову. Из-за которой ты столько времени страдал, а потом вовсе улетел в Америку. Кому в итоге больнее стало? Нет, не тебе и не Амелии. Больше всех пострадала Арина. Думаешь, когда она видит, как других детишек привозят их отцы, она не задумывается, где ее? Она была лишена отцовской любви, брат.
Я иду по коридору, а слова Эмилии продолжают звенеть в ушах, словно кто-то ударил по тонкой струне, и она все еще вибрирует, не давая покоя.
Имя. Всего лишь имя. Но как оно смогло так глубоко потрясти мою душу?
Арина… В устах Эмилии оно звучит так, будто она прикасается к чему-то святому. К тому, что нельзя осквернить. И я впервые осознаю: это не случайность и не совпадение. Судьба выстроила все так, что дочь Эмина носит имя его матери.
Я и сама не знаю, почему в тот момент решила назвать ее именно так. Это был порыв сердца, желание отдать дань памяти женщине, которая однажды спасла меня, вытащила из мрака и подарила шанс жить. Если бы не Арина, моей девочки давно не было бы. А значит, меня тоже.
Теперь, слушая Эмилию, я понимаю, что это был не только мой выбор. Это нить, которая связала меня с их семьей крепче любых брачных печатей. И никакой развод, никакая ненависть, никакое расстояние не способны перечеркнуть этот узел.
Но вместе с этим приходит тревога. Я видела по глазам Эмилии, как она радуется, но в то же время ей было больно. Её брат мечтал всю жизнь назвать дочь именем матери, и его мечта действительно сбылась. Только не его руками, не его правом отца, а через меня. И эта мысль рвет сердце.
Я впервые представляю, как он отреагирует. Улыбнется? Оживет? Или сгорит от ярости, что его лишили права быть рядом с ребенком с самого рождения? Ребёнок, о котором он так мечтал…
Я прижимаю ладонь к груди, хотя там уже давно нет той тяжести, что когда-то согревала меня изнутри. Мне больно так, что я не могу дышать по-человечески. В горле стоит колючий ком, который с каждой минутой увеличивается в размере.
— Господи… — шепчу одними губами. — За что мне все это?
Ответа нет. Только мои шаги гулко отдаются в коридоре, а в голове вновь и вновь звучит одно имя. Арина. Имя матери. Имя дочери. Имя, которое многое значит и для меня и для семьи Эмина.
Интересно, а как все сложилось бы, не уйди я тогда с того проклятого номера отеля? Умом понимаю, что я тоже была права. Я не хотела, чтобы любимый человек общался с девушкой, которая всеми силами пыталась нас различить. Но… ведь я могла бы подождать? Потерпеть? Может, все сложилось бы в лучшую сторону? Может, для этого просто нужно было время?
Не знаю.
Но… если я для Эмина была так дорога, то почему он не стал искать меня? Куда пропал? Я так упорно старалась, делала все, чтобы сообщить ему. Но он будто сквозь землю провалился.
Он не имеет права меня в чем-либо обвинять. Не имеет права обращаться со мной так, будто я его чего-то лишила. Нет. Это он лишил меня многого, но… в то же время подарил такой подарок, который дороже мне всего на свете.
Рабочий день наконец подходит к концу, и воздух в агентстве меняется — вместе с гулом софитов и голосами сотрудников растворяется напряжение. Коридоры становятся тише, но мое сердце все равно бьется, как перед экзаменом, от которого многое зависит.
Иду к кабинету Эмина. Он сам звал меня поговорить, и все несколько часов после разговора с Эмилией я собирала силы, чтобы решиться на этот шаг. Хотя категорически не хотела к нему идти. Я трясусь, хоть и в здании тепло, а каждый мой шаг по длинному коридору кажется шагом в пропасть.
Сворачиваю через угол, уже вижу кабинет Эмина в самом конце, дверь которого открывается и оттуда выходит Эмилия. Я прекрасно понимаю, что она рассказала все брату. И про тех девушек, и про их жалкие попытки унизить меня, и про то, что нашу дочь зовут именем их матери.
Вдруг мимо меня, едва не задевая плечом, проходят двое девушек. Та самая блондинка и ее тень с алой помадой. Они останавливаются у кабинета так, что я вижу их лица. В их взглядах на Эмилию раздражение и скрытая злость, но вместе с этим и зависть. Они тоже понимают: Эмилия выложила все, и теперь скрывать нечего.
Я стою в стороне и наблюдаю. Блондинка кусает губу, словно сдерживает поток слов, брюнетка демонстративно приподнимает подбородок, изображая дерзость, но за этой маской скрывается бессилие. Они видят, что Эмилия не просто рассказала правду, она даже рада этому. А эта радость такая спокойная, без злорадства, и именно это сводит моих соперниц с ума.
Я опускаю взгляд, сглатываю. Сомнений в том, что он все знает, нет. Возможно, он знает даже больше, чем я когда-либо хотела признать.
Дверь кабинета снова открывается, и девушки исчезают за ней, оставив в коридоре запах дорогого парфюма. А я всё ещё стою, не решаясь сделать шаг.
Эмилия видит меня, а я как последняя трусишка разворачиваюсь и ухожу прочь. Поговорим с Эмином завтра. Не хочется встречаться с теми девушками, тем более при нем.
Холодный воздух тут же касается кожи. На улице полно машин.
Вызываю такси. Пока жду, наблюдаю за огнями ночного города: витрины сияют мягким светом, фонари рисуют длинные тени на мокром асфальте. Всё вокруг кажется чуть нереальным. Как сцена, где я сама лишь случайный персонаж.
Я не хотела такую жизнь. Никогда не было мысли воспитать ребенка одна. Всегда мечтала о большой семье, муже, который будет меня любить и ценить. Ненавидела собственную семью и молилась, чтобы у меня такой не было. В итоге у меня не стало ни той, которую хотела и ни той, которую ненавидела всем сердцем и душой.
Такси подъезжает не так уж и быстро. Я сажусь на заднее сиденье и смотрю в окно, позволяя себе несколько минут тишины. Город течет мимо: огни, мосты, отражения в витринах. И в голове только одна мысль: как странно все складывается. Сама судьба ведет меня, не спрашивая, готова ли я.
Автомобиль останавливается у здания. Я расплачиваюсь с водителем, киваю в знак благодарности и выхожу.
В квартире тихо. Поэтому сразу понимаю, что моя Витаминка спит. Ее мамочка сегодня вернулась поздно, не смогла поцеловать дочь перед сном.
Сижу на лоджии, сжимая в руке бокал вина, которое давно потеряло вкус. Перед глазами — ночной город: окна, машины, неоновые вывески. Всё это пульсирует и живёт. А я застывший за стеклом, выброшенный из этого ритма. Лёгкий дым сигареты поднимается вверх и расплывается, и мне кажется, что так же расплывается моя жизнь — по кускам, по обрывкам, теряя очертания.
Как вышло так, что Амелия назвала дочь Ариной? Это совпадение? Или странная игра судьбы? Я всегда думал, что подобное возможно только в книгах, где авторы ищут символы, или в рассказах стариков. Но никак не в реальности. Однако реальность сильнее всякой выдумки.
У меня есть дочь. Мечта всей моей жизни сбылась, но не тогда и не так, как я представлял. Не в радости, не в осознанной любви, не в тот момент, когда я мог бы взять её на руки и поклясться сделать для неё всё. А вот так — случайным признанием, чужими словами, мимоходом. И самое больное то, что имя её — имя моей матери…
Чёрт! В голове не укладывается!
Этот факт рвёт меня на части: я не имел права слышать её смех, быть рядом при первых словах, видеть первые шаги. Я был лишён всего этого, и всё же не имею права винить Амелию. Она сделала то, что считала правильным. А я… я попросту не был рядом. И впервые в жизни чувствую себя по-настоящему бессильным.
Думаю, как войти в её жизнь. Я не хочу напугать, не хочу ворваться с холодной властью или жёстким тоном. Ребёнка силой не удержишь, тем более девочку. Она не должна видеть во мне чужака, который пытается занять место приказами. Я должен заслужить это. Медленно, терпеливо, шаг за шагом. Стать тем, кто вызывает доверие и улыбку, а не страх.
Примет ли Ариша меня? И как сделать так, чтобы не оттолкнуть, а дать понять — она часть меня, и я готов ради неё на всё? Я умею бороться с конкурентами, управлять агентством, давить на врагов и подчинённых. Но сейчас передо мной стоит самая трудная задача в жизни: завоевать доверие собственной дочери.
Добиваю вино и, потушив сигарету, решаю позвонить отцу. Они в Штатах. И им однозначно не понравится, если последние новости услышат от кого-нибудь другого. Даже если от Эмилии.
Папа отвечает на второй звонок. Голос его звучит сонно, хотя в Штатах день:
— Эмин… что случилось?
— Всё нормально, пап. У вас как? Спать в такое время? Это что-то новенькое?
Отец выдыхает в трубку.
— А я что, робот? Не могу отдохнуть днём, если необходимо?
— Можешь, конечно. Где мама?
— На кухне, наверное. Ты никогда не звонишь просто так. Говори, что случилось…
— Есть новости. От которых я в шоке.
Слышу шуршание. Отец явно встаёт с кровати.
— Я слышал насчёт тех девчонок, что ты сегодня отчитывал.
— Успели пожаловаться?
— Ну а как же… Эмин, пусть нормально работают люди.
— Вот именно. Пусть работают. А не лезут к другим. Видишь, мы одного мнения, — усмехаюсь, откидываясь на спинку кресла и глядя на ночное небо.
— Эмиль, сын позвонил? — наконец раздаётся мягкий голос мамы.
— Да. Говорит, новости есть. Я поставил на громкую связь, Эмин.
— Здравствуй, мам. Когда прилетаете обратно?
— На следующей неделе. Что случилось?
— Почему что-то должно случиться, мам?
— Потому что ты никогда не звонишь просто так, — повторяет она слова отца. А потом я слышу смех папы.
— Ладно. Я не буду тянуть. Хотел сообщить, что у вас есть внучка…
В трубке повисает пауза. Родители молчат несколько секунд.
— В смысле? Эмилия снова беременна?
Я усмехаюсь.
— Нет, мам. У меня… есть дочь.
Снова молчание. Тишина конкретно действует на нервы.
— От кого? То есть… твоя девушка беременна? Эмин, ты можешь по-человечески сказать, что и как? Мы должны загадки разгадывать? — злится отец.
— Папа, у меня есть дочь. Ей пять лет. Я о ней недавно узнал. Решил и вам сообщить. Вы же рады?
Отец выругивается, мама ахает. Снова молчат, но я кожей чувствую, насколько они злы. Представляю, как бесится папа.
— Как так? От кого?
— Эмиль, успокойся, — шепчет мама. — Это не телефонный разговор. Эмин нам обязательно всё подробно расскажет, когда мы вернёмся. Да, сынок?
— Угу, — ржать от нервов хочется. — Мам… Так получилось. Не знаю, как так вышло. Никогда не хотел такой жизни.
Впервые я оправдываюсь. Раньше за мной такого не наблюдалось. Я действительно расстроен. Зол. На самого себя. На Амелию, которой ни слова сказать по этому поводу не могу. Обвинить тоже.
Никто, кроме меня, не виноват. Уж тем более Ариша младшая.
Маме хотя бы было на что жить, когда отец уехал, оставив её. У неё была должность, квартира. А у Амелии ничего из того. Даже образования. Как она вырастила дочь? Через что прошла? Я могу только представить…
Тошно становится от мысли, что всему виной был я.
— Сынок, ты видел дочь?
— Да. Один раз. Хочу сблизиться, но пока такой возможности нет.
— То есть… Познакомить нас ты пока не сможешь?
Прикрываю глаза, таращусь в потолок.
Самому для начала познакомиться бы с дочерью. Сказать, что я её отец. Но, чёрт возьми, я не знаю, как это правильно сделать. Надо бы по-человечески поговорить с Амелией. Попросить у неё помощи. Да только она меня терпеть не может.
— Все будет. Но для этого нужно время, мама. Все, мне пора. До скорой встречи.
— Сынок, будь аккуратнее, пожалуйста. Зная твой характер, ты запросто можешь сделать необдуманные поступки.
— Это тебе так кажется, — зло усмехаюсь. — Всего хорошего. И приятного вам отдыха.
Просыпаюсь слишком резко, словно выныриваю из тяжелого сна, и первые секунды не могу понять, что именно меня тревожит. Голова ужасно болит, в висках стучит. Взгляд на настенные часы обжигает: стрелки показывают, что я безнадежно проспала. Паника накатывает холодной волной — на работу я точно опоздаю. Но еще сильнее пугает другое: рядом тихо спит Арина.
Она всегда просыпается раньше меня, тормошит, смеется, требует внимания. Сегодня же — полная тишина. Сердце ухает, и я рывком наклоняюсь к ней, касаюсь ладонью лба, прислушиваюсь к дыханию. Все ровно, спокойно, кожа прохладная — ни малейших признаков болезни. Я выдыхаю с облегчением: просто спит. Просто подарила мне эти лишние минуты на отдых. А я благополучно воспользовалась ими.
Осторожно поднимаюсь, стараясь не разбудить дочь, иду на кухню. Обычно в это время слышны шаги Амины, она шумит на кухне, а сейчас и там пусто. Странно. Я направляюсь в её комнату, приоткрываю дверь и застываю.
Амина лежит на кровати, плотно укутавшись в одеяло, хотя в доме стоит удушливый жар. Это сразу настораживает. Подхожу ближе: она ворочается, лоб блестит от пота. Осторожно касаюсь щеки и понимаю, что она горит.
Меня пронзает тревога. Вот объяснение её усталости и жалоб на головную боль вчера вечером. Я тогда подумала, что это просто перегрев или усталость. Не стала сильно зацикливаться, потому что разозлилась на нее. Ведь я прекрасно знаю, что ей звонил Эмин. Однако подруга не стала мне ничего рассказывать. Это сильно задело…
Я стою рядом, глядя на неё, и в голове крутятся десятки мыслей. Ещё вчера я терзала себя вопросами о том, как быть дальше с Эмином, как защитить себя и дочь от его напора. А теперь я думаю, какие таблетки дать подруге, чтобы сбить температуру.
Иду в ванную, достаю из шкафа аптечку. Взяв жаропонижающее, отправляюсь на кухню. Наполняю стакан водой и снова возвращаюсь в спальню.
— Амина, — тихо зову. — Поднимайся, родная. Тебе надо принять таблетку.
— М-м-м… — что-то невнятно бормочет она, но голову слегка поднимает.
— Рот открой, — она молча слушается. Кладу туда лекарство и подношу к губам стакан. — Выпей.
Подруга глотает, а я ищу свой телефон. Набираю Марианну, сообщаю, что Амина заболела и скорее всего сегодня не придёт. А я… опоздаю. Благо, она понимает с полуслова. Единственное, просит меня приехать хотя бы после обеда.
Соглашаюсь, буду с Аришкой. Одеваю ее и, убедившись, что температура подруги немного снизилась, кормлю дочь, а потом мы выходим из дома.
Едем в детский садик. Потом снова возвращаюсь домой, ибо я в спортивном костюме. Да и надо узнать, как самочувствие Амины.
Захожу в квартиру, слышу звук льющейся воды. Не нахожу подругу в спальне, понимаю, что она принимает душ. Значит, пришла в себя.
Каждый день она готовила для нас завтрак, сейчас же я колдую у плиты. Иначе Амишка весь день будет ходить голодная. Я ее характер прекрасно знаю — когда она болеет, не ест абсолютно ничего.
— Ты не поехала в агентство? — раздается за спиной, когда я варю кофе.
— Нет. Марианна сказала, чтобы я приехала после обеда.
— Да, они понимающие…
— Но Эмин — нет, — бросаю взгляд на подругу. Она сразу опускает глаза. — Ехать придется при любом раскладе. А ты отдыхай.
— Я сегодня к родителям поеду, — шепчет она.
Вскидываю брови. Потому что странно такое слышать. Насколько мне известно, ни Амина, ни ее брат не разговаривают с ними. Уже много лет…
— Расскажешь, что случилось? — ставлю на стол две тарелки с омлетом и чашки кофе.
— Жизнь преподносит сюрпризы, — невесело усмехается, опускаясь на стул. — Короче, тут такое дело… Мой отчим… Оказывается, у него есть дети. Мне кажется, что мама об этом не знала. А если знала… Зачем вышла замуж за человека, у которого была семья?
— Давай с самого начала. Откуда у тебя такая информация?
— Он мне позвонил…
— Он?
— Угу. Сводный брат. Сказал, что хочет увидеть тех, ради кого отец их бросил. И чем мы лучше…
— Ужас… — искренне сочувствую.
— Я всю ночь не спала из-за стресса. Не понимаю! Как моя мама могла так поступить? Он сказал, что их отец ушёл из-за моей матери, из-за нас! А мы-то тут при чем, скажи? Я лицо того мужика не помню, кто стал отчимом! Мы с братом не стали с мамой общаться из-за ее второго брака. Не хотели, чтобы они с папой развелись. В итоге у каждого своя семья. А расплачиваемся мы…
— Вы по телефону разговаривали?
— Угу…
— Может, встретитесь лицом к лицу? Поговорите, и ты расскажешь, что и как… Поймёт, думаю.
— Да нет! Он такой грубый, Ами! Ты бы видела, как он наезжал. Какие слова говорил!
Что Амина могла такого услышать, если впала в депрессию? Она сильная девочка. Просто так у нее не поднялась бы температура. А я, дура, ещё и дулась на нее из-за того, что она от меня что-то скрывает.
— Амишка, поешь что-нибудь и прими ещё одну таблетку. Иначе снова без сил будешь в кровати валяться. И перестань думать о том парне. Все же думаю… При встрече он поймет, что все не так, как ему кажется. Вам хватит одного разговора.
— Брось, подруга… Пустяки все это. Иначе вы с Эмином тоже давно помирились бы.
Амина бьет наотмашь.
— Не сравнивай. Разные ситуации.
— Угу, разные, — бормочет, отправляя в рот кусочек омлета. Жуёт, но я вижу, что без особого энтузиазма. — Ты не задерживайся сильно. Езжай на работу.
— А ты отдыхай, приходи в себя.
— Обязательно приду. Если не позвонит мой новый «братишка», — последнее слово говорит с особой интонацией и морщится. — Когда уже моя жизнь будет нормальной? Мужика бы мне… Настоящего. Любящего… но куда мне с таким весом, — тычет указательным пальцем себе в грудь. — Я решила в спортзал записаться. Худеть буду. И меньше жрать.
Уже собираюсь перейти дорогу, когда чьи-то сильные пальцы резко обхватывают мой локоть и останавливают. Разворачиваюсь и опять вижу перед собой Бестужева. Приходится задрать голову, потому что он слишком высокий. Раздражение в груди вспыхивает мгновенно. Не только из-за того, что он снова вторгается в мое личное пространство. Но и оттого, что его близость действует слишком противоречиво: злит, пугает, но при этом сбивает дыхание и заставляет сердце стучать чаще.
— Что тебе нужно? — произношу я холодно и достаточно твердо, чтобы он понял: настроения для разговоров и очередных конфликтов у меня нет.
Эмин не отводит взгляда. Его темные глаза пронзают насквозь. Но в них нет злости, что бывает обычно. Куда больше усталости, которая делает его взгляд тяжелым, изможденным.
— Куда ты идешь? — спрашивает он низким и сдержанным тоном. Ощущение, будто каждое слово ему дается через силу. — Съемки же позже. Буквально через час-полтора...
— Куда я иду — не твое дело, — отрезаю я, вырывая руку из его хватки. — На съемках буду вовремя. Не переживай.
Он резко выдыхает и прикрывает глаза, будто хочет отсечь все мысли и эмоции, что его терзают. Я невольно задерживаю на нём взгляд и понимаю: он действительно выглядит плохо. Лицо осунулось, под глазами залегли тени, и вблизи они видны более отчетливо. Он что, не сомкнул глаз всю ночь?
Но, несмотря на эту измученность, от него тянет свежестью и дорогим, слишком пронзительным ароматом парфюма, который будто создан для того, чтобы вторгаться в чужое пространство и оставаться там, окутывая, лишая способности мыслить здраво.
Эмин открывает глаза и смотрит прямо на меня. Без агрессии, скорее так, словно только что принял для себя решение.
— Амелия... — Его голос звучит спокойнее, тише, чем минуту назад. — Давай я подвезу, — неожиданно предлагает Бестужев.
Наверное, впервые в его словах нет приказа или давления. Лишь усталость и желание, чтобы я согласилась.
Быстро-быстро качаю головой.
— Не надо. Спасибо. Если позволишь... я хочу уйти. Не хочется опаздывать, а потом слышать от тебя недовольства.
Это его способ снова приблизиться. Вторгнуться в мою жизнь и доказать, что он все еще рядом. Каким бы усилием я ни пыталась закрыть перед ним двери, он наступает на меня, нависает как скала.
Он напрягается. Полные губы сжимаются в тонкую линию. В его глазах мелькает что-то опасное, но он молчит. Я чувствую этот невысказанный упрек, выдерживаю его тяжелый взгляд, но не позволяю себе отвести глаза. Пусть знает, что я больше не та девочка, которая вечно соглашается с его решением. Та наивная дурочка давно выросла и перестала доверять людям. Она больше не позволит, чтобы ее унизили.
— Будь по-твоему...
Киваю и уже готова развернуться и уйти, но взгляд сам собой падает на вход в агентство, где, словно нарочно, собрались три или четыре девушки. Сотрудницы, которые делают вид, что просто стоят и беседуют. Но я слишком хорошо знаю этот взгляд: слишком явное напряженное любопытство, перемешанное с недовольством. Одна из них показывает пальцем в мою сторону, другая прикрывает рот ладонью, и я понимаю, что речь идёт обо мне. Каждое их слово — это новый слух. Очередная колкость или выдумка, в которой доля правды обязательно будет приправлена грязью.
Эмин, уловив направление моего взгляда, тоже смотрит на них. Его лицо на секунду каменеет, а глаза становятся жесткими. Но я не позволяю ситуации разрастись, потому что еще один скандал только даст этим девицам повод шептаться громче. Поэтому, не дав ему времени заговорить, холодно и отчётливо произношу:
— Всё, мне пора.
И на этот раз действительно поворачиваюсь и иду прочь, не позволяя себе даже оглянуться. С каждым шагом ощущаю на спине его тяжелый, прожигающий насквозь взгляд.
В руках вибрирует телефон, на экране подсвечивается надпись. Приложение подсказывает, что такси прибыло. Я осматриваюсь и замечаю машину, припаркованную у обочины. После чего ускоряю шаг, будто только этот металл и стекло могут дать мне передышку от напряжения последних минут.
Открываю дверь, сажусь в салон и, когда автомобиль трогается с места, позволяю себе глубокий выдох. За окном проплывает ночной город.
Прикрываю глаза на несколько секунд, прижимая ладонь к коленям, стараясь остановить внутреннюю дрожь. Сделала правильно: отказалась, ушла сама, села в машину. И теперь она везет меня туда, куда я изначально направлялась, — к детскому саду, где ждет моя дочь.
Да. Я однозначно должна была отказаться, и я это сделала. Я не должна позволять Эмину вновь захватывать мою жизнь. Обязана помнить, ради кого я должна оставаться сильной.
— Подождите меня, пожалуйста. Вернемся в тот же адрес, — говорю водителю.
Он лишь кивает. Слишком молчаливый. За весь путь ни разу не заговорил, хотя я часто встречалась с мужчинами, которые не замолкают.
Забрав дочь, мы снова забираемся в салон автомобиля. Едем обратно.
— Расскажешь, как прошел твой день?
— У нас во дворе установили новые качели и горки! Мы развлекались!
— Вау. Это же отлично. Спала днем?
— Да!
Аришка не такая усталая, поэтому я верю, что она отдыхала. Иначе не сможет дождаться, пока мой рабочий день закончится, и уснет где-нибудь в кресле.
— Итак, Витаминка. Давай договоримся, — малышка вскидывает бровь в ожидании, что я скажу. — У мамочки съемки. Я везу тебя к себе. Ты меня подождешь, ладно? Пообещай, что будешь умной девочкой. Не будешь ничего трогать, хорошо?
— Я буду умной девочкой, — улыбается моя прелесть. — Обещаю.
— Уй ты, солнышко мое, — прижимаю малышку к себе. — Купим тебе киндер-сюрпризов. Будет чем заняться.
Прошу водителя остановиться у супермаркета. Расплатившись с ним, мы с дочкой покидаем салон. Отсюда до агентства идти пешком пять минут. Купив для Витаминки сладостей, мы направляемся в нужную нам сторону. Я крепко сжимаю ладошку Аришки, а она заинтересованно оглядывается.