Эпоха Дождя

– Быстро сюда, народ! Живее! Свершилось! Вселенная нас услышала! Деньги! Деньги падают с неба! – высокий светловолосый парень кричал, размахивая руками.

У фонтана поднялся переполох. Компания его друзей, ещё минуту назад лениво жующая остатки бургеров, вскочила с мест. Воздух дрожал от жары и криков, а над площадью кружились легкие, как пух одуванчика купюры – розовые, зелёные, синие.

Всего пару часов назад друзья, громко споря, выворачивали карманы и рюкзаки в поисках хоть каких-нибудь завалявшихся копеек. Тогда им едва хватило на три бургера и бутылку колы на пятерых, и каждый кусок был на вес золота.

– Мартин, ты гонишь! Это фальшивые! Кто-то прикалывается! – крикнул пухлый Макс, не отрываясь от трапезы.

– Да по-любому! – отозвалась одна из девушек, вертя в пальцах тысячную купюру. Она скептически скривилась. – В том паблике почти весь город сидит! Мало ли придурков-приколистов, мамкиных умников! Кто-то фальшивки в магазине купил, теперь разбрасывает – типа это смешно, ага! Тупой пранк!

– А вы как хотите, а я собираю! – бросил Мартин через плечо, на ходу подхватывая с раскалённой от солнца брусчатки сиреневую пятитысячную. – Я, между прочим, знаю, как фальшивки выглядят! У меня мама в банке работала. Это не фальшивки.

Все дружно, одним движением, пожали плечами.

Мартин поднял голову: над ним тянулись густые кроны деревьев, переплетённые между собой – они напоминали джунгли. Сквозь них пробивались ослепительные лучи летнего солнца и падали на землю, как клинки.

В парке, где они сидели, воздух был густым и сладким, его можно было жевать, а не дышать им. Красная брусчатка под ногами тлела, словно гигантская плита остывающего угля, от неё волнами поднимался жар. Лавочки напоминали полки в бане, готовые обжечь кожу через тонкую ткань шорт.

– Мартин, го по домам, я сейчас от жары сдохну, ё-твоё! – не унимался Макс. Он обмахивался бейсболкой, тяжело дыша. Щёки его, круглые и румяные, пылали маковым цветом.

Но Мартин не слышал. Он стоял, вобрав голову в плечи, восхищённо смотря в переплетение крон.

Там, в ослепительной вершине, купюры рождались из ничего. Они не просто падали – они возникали, словно чешуйки сброшенной кожи с невидимого дракона, и кружились в сложном, немом танце.

Люди стояли, будто завороженные, глядя на чудо: купюры, как перья, кружились в сияющем небе.

А через несколько минут в парке начался гомон.

– Этого не может быть!

– Я же говорил! Надо просто просить Вселенную – она нас слышит! Я уже миллион собрал!

– А точно настоящие? Десятка летит! Лови! Эй, не толкайтесь, всем хватит!

Тишину на аллее разорвало, как ткань. Сначала робкое шарканье, а затем – топот. Воздух, только что густой от зноя, закипел от визга и сдавленных возгласов. Люди сплетались в единый дёрганный организм, наступали друг другу на пятки, выхватывали купюры из чужих пальцев. А над всем этим висел навязчивый, сухой шелест, будто стая саранчи прилетела на поле.

Уборщик, седой мужчина в ярком жилете, отступил к скамье, на мгновение застыв с метлой. А потом его взгляд упал под ноги толпе. Пока все тянулись к небу, он, пригнувшись, принялся методично сметать притоптанные тысячи в пыльную кучу, будто это был обычный мусор, облетевший с деревьев.

Пожилая женщина в белом костюме, забыв про костыль, рванула за купюрой, кружащейся зигзагом. Она задела урну – та, с грохотом, достойным падающего монумента, рухнула набок, рассыпав по дорожке пёстрый конфетти из липких стаканчиков, обглоданных палочек от мороженного и смятых пластиковых бутылок.

Алые таблички на столбах безмолвно кричали: «Мусор не бросать! Штраф 5000! Ведётся видеонаблюдение!» – но камерой теперь никто не интересовался.

За беседкой, в густой тени, сидел широкоплечий охранник в чёрном костюме. Пот катился по виску, пальцы судорожно разглаживали смятые купюры. Он то и дело оглядывался – боясь, что сейчас кто-нибудь заметит, как он сам наполняет карманы.

Крики, смех, звон, шелест денег и запах горячей земли смешались в одно сплошное месиво. Парк дышал безумием.

– У меня ребёнок, пропустите!

– Ещё чего! У меня их пятеро! Пособия – две копейки!

– Вон там, у фонтана, больше падает! Пойдём туда! Тут по тысяче, а там десятки!

– Да тебе это кажется! У соседей всегда трава зеленее. Лови, где стоишь!

– Не кажется! Как всегда – одним больше, другим меньше! Им за что преимущества? А бабули куда лезут? Им зачем столько?!

– По-твоему, они не люди, что ли?!

Музыка из динамиков затихла, сменившись натянутой тишиной. Вскоре её разорвал хрипловатый, металлический голос:

– Граждане, это полиция! Просим соблюдать порядок! В случае нарушений мы вынуждены будем принять меры! Повторяю: сохраняйте спокойствие.

Он не успел договорить, как денежный дождь иссяк. На землю медленно опустилась последняя двухтысячная купюра. Её подхватил рыжеволосый мальчишка и, прижимая к груди, побежал по аллее, залитой солнцем.

– Что это было? Деньги настоящие?

– Некогда болтать! Сваливать надо, бро! Карманы набил – и беги!

Двое парней в спортивных костюмах рванули к воротам и исчезли, оставив после себя только лёгкое облако пыли.

Толпа замерла. Одни растерянно оглядывали опустевшее небо, другие кричали в телефоны, третьи просто стояли, подняв головы. А самые прагматичные уже бежали к выходу, сжимая в потных ладонях туго набитые сумки и пакеты.

У входа в парк стояли двое полицейских. За их спинами висели рюкзаки, нагрудные карманы оттопыривались. Они не шевелились, провожая прохожих тяжёлым, безразличным взглядом.

Спустя несколько часов парк опустел. Остался только худощавый старик в лохмотьях – он шарил в кустах, отодвигая ветки кривой палкой, с точностью грибника. Висящая через плечо зелёная котомка добавляла сходство.

Наконец и он, прихрамывая и крепко прижимая котомку к груди, выбрался из парка.