Эпсилон

Созерцания ужасающего мира

Холодный камень впивался в щеку. Сухость. Невыносимая сухость во рту, горле, будто проглотил пыль. Глаза слипались, веки были тяжелыми, как свинцовые ставни. Он заставил их открыться – щелью. Свет резанул, тусклый, грязно-серый, но все равно больно. Небо. Не то, чтобы небо. Слишком низкое, слишком... густое. Затянуто чем-то вязким, мерцающим слабым, больным светом изнутри. Воздух. Он сделал первый вдох – и закашлялся, судорожно, рвано. Воздух был неправильным. Пахло гнилью, озоном после грозы и чем-то... металлическим, горьким, что оседало на языке пленкой. Он попытался подняться – тело не слушалось, каждая мышца кричала от боли и странного онемения.

Где он? Кто он? В ушах стоял звон – не тишина, а именно высокий, назойливый звон, заглушавший все. Он перевернулся на спину, уставившись в то странное небо. Что-то шевельнулось на периферии зрения – не тень, не животное. Нечто аморфное, темное, впитавшее в себя тот же гнилостный свет, что и небо, медленно ползло по обломкам непонятной конструкции рядом. Он замер. Инстинкт, глубже памяти, кричал: Не двигайся. Не дыши. Не привлекай внимания. Что это? Почему мир выглядит... сломанным? И откуда этот всепроникающий, тихий шепот страха в самой кости?

Пульс бешено колотился в висках, смешиваясь с гулом в ушах. Нужно проверить карманы. Может... что-то поможет? Движение было мучительно медленным, каждое микросокращение мышц отзывалось болью.

Левый боковой карман куртки (была ли это куртка? Ткань казалась странно плотной, незнакомой) – пусто. Правый... пальцы наткнулись на что-то небольшое, твердое и холодное. Он с трудом вытащил предмет.

Это был осколок. Не стекла, не камня. Что-то похожее на темное стекло или обгоревший пластик, но с металлическим отливом. Края неровные, острые. На одной из относительно плоских граней... виднелись следы. Не царапины от падения. Это были выгравированные символы. Четкие, геометрические, явно искусственного происхождения.

Он повернул осколок к тусклому свету больного неба.

Ε ψ ι λ ο ν

Символы ничего не говорили его пустой памяти. Никаких ассоциаций. Но когда его взгляд скользнул по ним, губы сами собой шевельнулись, выдохнув шепот, едва слышный над гудением в ушах:

"Эп... Эпсилон..."

Звук собственного голоса был чужим. Но слово... слово легло на пустоту в сознании, как ключ в скважину, которая еще не готова повернуться. Эпсилон. Это... имя? Кодовое обозначение? Название места? Он не знал. Но это было что-то. Первая точка опоры в рушащемся мире. Первая ниточка к себе.

Его внимание резко вернулось к аморфной тени. Она остановилась. Казалось, ее бесформенная масса повернулась в его сторону. Мерцание внутри нее стало ярче, агрессивнее. Эпсилон вжался в холодную землю, сжимая в потной ладони острый осколок с чужими-своими символами. Эпсилон. Теперь у него было имя, чтобы бояться.

Эпсилон. Имя горело в его сознании, единственная твердыня в океане пустоты. Но твердыня эта трещала под взглядом этого. Тень не просто смотрела. Она втягивала пространство вокруг себя. Воздух над ней колыхался, как над раскаленным асфальтом, только вместо тепла от нее веяло пронизывающим холодом и... чем-то другим. Чем-то, что заставляло зубы ныть, а кожу покрываться мурашками – словно перед ударом молнии, который никогда не падает.

Он не дышал. Каждая клетка тела кричала о бегстве, но ноги были как свинцовые. Тень медленно, невыносимо медленно, начала стекать с обломков. Она не шла – она растекалась по земле, как чернильное пятно, поглощая тусклый свет. Там, где она касалась, камень и металл не плавились, а... искажались. Края становились нечеткими, расплывчатыми, будто реальность там теряла фокус. На поверхности камня, прямо на пути тени, возникло мерцающее пятно – размером с ладонь. Оно было черным, глубже самой тени, и пульсировало слабыми, фиолетовыми искрами. От него тянулись тонкие, едва заметные черные трещинки в воздухе, похожие на застывшие молнии. Они дрожали, искажая вид руин за ними, как кривое зеркало. Червоточины? Источники? Мысли метались в пустоте памяти, не находя ответа, только усиливающийся страх.

Воздух вокруг Эпсилона стал густым, тягучим. Каждый вдох давался с усилием, горло сжималось. Но хуже всего было ощущение в воздухе. Оно вибрировало. Не звуком, а чистым, невыносимым напряжением. Как будто вся атмосфера сжалась в гигантскую пружину, готовую вот-вот разорваться. Волосы на затылке и предплечьях встали дыбом. Статический заряд щекотал кожу, слизывая пот. Он чувствовал, как крошечные искорки, невидимые глазу, прыгают между частицами пыли в воздухе. Это была не гроза. Это было живое электричество самой тьмы, энергия, которой пропитано всё вокруг и которая сейчас сгущалась в этом существе.

Монстр... Да, теперь это слово казалось единственно подходящим. Бесформенная масса на мгновение сжалась, уплотнилась, и Эпсилон увидел – или ему показалось? – проблеск чего-то костяного, острого, мелькнувшего внутри чернильной мглы, как шип. Потом тень рванула вперед.

Она двигалась не по прямой. Она телепортировалась рывками, оставляя после себя мигающие остаточные изображения искаженного пространства. Один рывок – и она уже на полпути к нему. Второй – и Эпсилон увидел ее во всех подробностях ужаса. Это не было цельным существом. Это был сгусток чистой аномалии. Внутри клубящейся тьмы мелькали обрывки чего-то твердого, острого, меняющего форму – клык, плавник, щупальце, коготь – возникающие и исчезающие, как галлюцинации.