Еще вчера

ПРОЛОГ

Майский ливень обрушивается на гарнизон, рассекая дорогу оглушительными петлями и ломая ветви почти голых деревьев. Переливы грома бьют по ушам, зябкий ветер кусает щёки, а постройки забытого военного городка сливаются с чернотой – густой и пугающей.

Погода ни к чёрту.

Кутаясь в лёгкий свитер, я морщусь от влаги и холода, всё ещё надеясь добраться домой до полуночи. В белоснежных «конверсах» хлюпает вода, а в груди – отчаяние. Но несмотря на дрожь во всём теле, мои ладони горят, каждый побелевший шрам, как признак нарастающей паники.

Сбегая с дня рождения подруги, как с той каторги, оставив мобильник и куртку, я не думала о последствиях. Мне нужен был воздух. Глоток свободы от презрительных, полных брезгливости, взглядов. И даже сейчас, шагая по стылой безлюдной местности, я не чувствую себя так уязвимо, как минутами ранее.

– Будьте вы прокляты, – цежу сквозь зубы, представляя лица своих одноклассников, и тотчас вздрагиваю от пронзительного сигнала, ударившего в затылок. Две полоски света озаряет асфальт, а затем изумрудно-чёрный «Краун» хладнокровно преграждает мне путь.

Лёгкие пропускают удар – я его узнаю.

– Садись, Котова! Домой подброшу! – откатив окно, кричит Раст. Его голос полон тревоги, даже сочувствия, но до меня доносится только ненависть, та едкая неприязнь, которой он кормил меня долгие месяцы.

– Обойдусь! Спасибо! – бросаю в ответ, пытаясь обогнуть машину, но тут же осекаюсь от резкого манёвра.

Туманов сдаёт то вперёд, то назад, затевая свои гадкие игры.

– Не упрямься, Славик. Я не кусаюсь, – доносится сквозь шум дождя. – Нам по пути, забыла?

Детское прозвище вонзается ржавым гвоздём в сердце, когда-то ласковое, а сейчас – токсичное. Туманов редко заводил со мной разговор, но каждый подвернувшийся случай делал это точечно: сбивал с ног, подливал яда на рану.

– Долго мокнуть будешь, подружка?! Я ведь всё равно не отстану!

Раскат грома сотрясает воздух и остатки гордости.

Поджав губы, я запрыгиваю в салон и мысленно корю себя за то, что снова сдалась. Меня обдаёт теплом из дефлекторов и ароматом хвои; с волос струится вода, а голос застыл где-то в лёгких.

Рядом с ним всегда было сложно. И всякий раз холодно.

– Прокатимся с ветерком? – скорее утверждает Туманов, выворачивая руль и примеряя любимую роль. В каждом его жесте проскальзывает издевательская нотка. – Ты вся трясёшься. Замёрзла? Или боишься?

Опускаю глаза на дрожащие колени и спешно прячу, посиневшие, изуродованные шрамами, руки.

Их творец сейчас сидит рядом.

– Давай оставим разговоры, – предлагаю я, всё ещё помня его колючий смех. – Не нужно строить из себя героя. Мы оба знаем, кто есть кто.

– До чего же верно сказано.

– Тогда зачем притворяться?

– Не нравится быть тенью? – беспечно кидает он, дёрнув ручник. – Я здесь ни при чём. Прежде чем искать ответственного за личные неудачи, взгляни в зеркало. Только ты всему виной, Влада. Только ты.

Но вместо того, чтобы встретиться со своим отражением, я смотрю на него. Мой враг из детства походит на демона: спадающая на серые глаза чернильная чёлка, тёмное худи, капюшон поверх головы и едва заметная ухмылка, обещающая ворох проблем. Он красив, как тьма и в равной мере опасен.

Ещё вчера я наслаждалась его обществом, упиваясь вниманием и не скрывая своего превосходства, а теперь робею каждый раз, когда слышу этот бархатный, с хрипотцой, голос.

– Прошло столько лет, а мы ни разу не поговорили, – скользкое уточнение провоцирует волну мурашек. Мне хочется оглохнуть, но каждое его слово доходит отчётливо: – Всегда хотел узнать, почему ты так поступила?

– Не понимаю, о чём ты.

– Враньё, – цедит Раст, не сводя глаз с дороги. – Тогда на Яме… Ты знала правду, но всё равно меня подставила.

– Всё в прошлом. Я не хочу об этом говорить.

– Придётся, – усмехается он, набавляя скорость, что растёт с его раздражением. – Многие годы меня мучал этот вопрос. Так признайся. Или трусишь?

– Признаться в чём?! – оборачиваюсь к нему, смотрю с недоумением и подмечаю вскочившую на виске вену.

– Ты меня предала.

– Разве можно предать врага? – вылетает прежде, чем я успеваю осмыслить сказанное. В чертогах памяти всплывают совершенно иные кадры – красочные, до дрожи счастливые. – Мы всегда ненавидели друг друга.

– Враньё, – чуть тише повторяется он, выдавая, как нелегко ему даётся это признание. – Я осуждал тебя, жалел, по-своему любил, но только не ненавидел.

Я не верю собственным ушам. Не верю себе. И чёртовым инстинктам, что подтолкнули меня сесть в его «катафалк».

– Не стесняйся, Котова. Выкладывай. Тебя всё равно никто не услышит. А если услышит, то только Никто.

Альянс из пяти букв звучит как проклятие. Злое, почти смертельное.

– Думаешь, меня заботит моя репутация? – нервно усмехаюсь я. – От неё ничего не осталось. Не без твоей помощи.

– И снова заблуждаешься.

Картинка за окном расплывается, пальцы болезненно вонзаются в кресло – я не заметила, как машина разогналась до предела. Успокаивает лишь одно: тем быстрее мы окажемся дома. Но когда авто проносится мимо нужного поворота, всё внутри меня холодеет.

– Что ты задумал? – вырывается с опаской.

– Я ведь сказал, что хочу знать правду, – он выходит из расслабленной позы, отстраняется от спинки сиденья и опускает вторую руку на руль. – И будь уверена, сегодня я её получу.

Впереди лишь тьма и сырость. Дно пронзает металлический скрежет. Нас подбрасывает на кочке, отчего я взвизгиваю:

– Ты в своём уме?! Это уже не смешно!

– Разве я похож на шутника? – сухо задаётся Раст, тем самым подкрепляя свои намерения. – Мне несвойственен фарс. В отличие от тебя.

В голосе парня сквозит обида, что морозит меня до костей. Я боюсь не его, а того, на что он способен. Все попытки открыть пассажирскую дверь отзываются неудачей, как если бы мышонок бился в стеклянной ловушке.

ГЛАВА#1

ВЛАДИСЛАВА

Несколькими месяцами ранее

Мне снова снилось детство – безмятежное, уютное, светлое. Дивное время, пропитанное ароматами скошенной травы, одуванчиков и зрелых мандаринов. Даже во сне я ощущала лёгкость хлопчатого платья и ремешки любимых сандаликов, после которых нередко оставались мозоли. Тенистый островок под раскидистой елью, отсыревшее печенье в кармане, наивные мечты – всё это было так давно, но в то же время будто вчера. Меня окутывал тёплый ветер и звонкий смех лучшего друга. Того любимого мальчика, который подарил мне крылья, а затем безжалостно их сломал…

Мне снова снилось детство – постылое, серое, горькое. Пушистые луга сменялись выжженными до дыр пустырями, в нос врезался едкий запах дыма, а нежные ладошки обрастали ожогами. Даже во сне хотелось вскрикнуть от боли, но некогда родной голос велел мне молчать, закрыть рот на замок и быть терпеливее. Ещё вчера он был всем для меня. Ещё вчера я могла назвать его другом.

– Просыпайся, дорогая. Уроки начнутся уже через час, – слащавое пение матери пробивается сквозь призму сновидений, ставших кошмаром.

Разлепив глаза, я отрываю голову от подушки и провожу рукой по выступившим на лбу испаринам. За окном промозглая осень, но меня изводит жар. В душе нарастает дискомфортное чувство тревоги, которое я давно не испытывала, разве что после смерти отца…

Сердце колотится. Колени дрожат. И только оказавшись возле зеркала, я понимаю, что причин для волнения нет: на щеках здоровый румянец, карамельного цвета волосы идеально лежат на плечах даже без гребешка, а от уродливых ожогов на ладонях осталась почти невидимая паутинка из шрамов.

Всё в прошлом: и детство, и страхи.

– Прости, я снова облажалась с завтраком, – виновато лепечет мама, содрогаясь над почерневшими тостами с бокалом в руке. Уже с утра она при параде, с безупречной причёской и макияжем, что не вяжутся в тандеме с дизайнерским, но всё же домашним халатом.

– Тебе не кажется, что поглощать сухое на рассвете – дурной тон? – укорительно качаю головой, скрестив на груди руки.

Мама опускает глаза, как та робкая школьница.

– Несколько глотков для настроения. Это в последний раз, обещаю.

Верить обещаниям Марины Котовой было весьма опрометчиво, ведь она зарекалась не раз. Скорее август усеет снегом, чем она откажется от компании французского Бордо. Ещё вчера целеустремлённая бизнес-леди, а уже сегодня – безутешная вдова. Мама переживала утрату «по-своему», однако не ушла в горе с головой. Она по-прежнему оставалась примерным родителем, сохраняя статус главного кормильца семьи.

– Что на этот раз тебя огорчило? – задаюсь я, одновременно заправляя велюровую рубашку в юбку-карандаш. – Новые морщины? Лишний килограмм? Или, быть может, скверный гороскоп, который обещает конец света?

Марина отмахивается, в очередной раз запивая недовольство импортным.

– Если бы только это… Поставщики повысили ценник на голландский цветок. Мерзкие торгаши решили поиметь с меня деньжат, а я отправила их к чертям собачьим. Пусть знают, что ни копейки от меня не получат!

Гордо вскинув подбородком, она заправляет белокурую прядь за ухо, при этом выдав мелкую дрожь в пальцах – лёгкий нервоз.

– Теперь я точно запуталась, – показательно морщу лоб. – Поставщики проучены, твой кошелёк по-прежнему полон – так в чём проблема?

– Дело в том, что местная роза уступает голландской, как если бы шлюпка соревновалась с лайнером. Ничего не имею против отечественного продукта, но контраст налицо. А точнее, на витрину, которая вот-вот поредеет.

Мама всегда с особым трепетом относилась к собственному делу – представительному магазину цветов – и лелеяла его как дитя. Флористический салон «Эльза» был единственным в своей направленности магазином, который радовал наш посёлок, и пользовался завидной популярностью. Банкеты, свадьбы и все возможные торжества не проходили без вмешательства матери. Её композиции славились своей уникальностью, отчего спрос на душистые изделия неизменно рос вверх.

– Уверена, ты со всем справишься, – вздыхаю я и целую её в щёку.

– Ещё бы! Ваша мама не промах! Не забывайте об этом!

Мы обмениваемся хитрыми улыбками, как полагается лучшим подружкам.

– И если мы начали говорить о забывчивых… – обуваясь в пороге, вспоминаю я. – Напомни своему несносному сыну, что он теперь первоклашка, а значит, обязан ходить на уроки. Тринадцать прогулов за первую четверть – это слишком, даже для него. Кстати, где он?

– Сегодня Тоша ночевал у товарища, готовился к какой-то местной олимпиаде по надувалогии… – подмечая мою улыбку, Марина осекается. – Никакой надувалогии не существует, верно?

Поджав губы, я медленно качаю головой.

– Твой сын тебя надул. Снова.

Закатив глаза, Марина опускается в излюбленное кресло-качалку.

– Ты ведь знаешь Антона, с ним всегда было сложно. Но клянусь, сегодня он объявится. В противном случае гадёныш лишится своей новой приставки, – подмигнув, она посылает мне воздушный поцелуй. – Хорошего дня, дорогая. Люблю тебя.

– А я тебя.

Начало октября выдалось солнечным, но не тёплым. Кутаясь в пальто с запахом, я торопливо прохожу мимо соседского дома – почти чёрного, двухэтажного, с отдельной террасой и абсолютно безлюдного. Когда-то в нежилом бегхаузе кипела жизнь, а я была нередким его гостем, потому что здесь жил Он. Казалось, не так давно мы бегали от одного двора к другому, делились конфетами и рисовали своё будущее красками ветра, а теперь одинокий дом олицетворяет мои худшие воспоминания из прошлого.

Сердце превращается в точку, когда я замечаю распахнутые занавески в окне Его комнаты. Ещё вчера они были непроницаемой кулисой.

Должно быть, в доме побывал риелтор.

Отгоняю плохие мысли и быстрым шагом мчу к школе. Уже по дороге ловлю взглядом белобрысую макушку, что мелькает в постриженных кустах, в надежде поскорее смыться. Антон Котов – мой придурковатый младший брат – никогда не отличался сообразительностью, зато был мастером в доставке проблем.

ГЛАВА#2

РОСТИСЛАВ

Никогда не вспоминай о ней. Даже во сне.

Одна из негласных заповедей, которой я никогда не следовал. Грешил бесстыдно, когда снова и снова вырисовывал в памяти ангельский образ: карамельные волосы, созвездие родинок и большие серые глаза, смотрящие на тебя, словно на бога. Я наложил табу на имя, голос, но продолжал ощущать её аромат, пропитанный детством и весенним солнцем.

Слепота – так я прозвал это чувство. Даже мимолётная мысль о ней вырывала меня из жизни – тушила свет и наполняла разум тьмой.

Каждый раз закрывая глаза слышу переливистый смех, улавливаю почти осязаемый образ, перестаю дышать и в момент разбиваюсь о камень реальности.

– Что-то не так, Раст? – звучит сонный женский голос. – Ты весь горишь.

Тонкие пальчики вырисовывают линии на моей груди, а затем медленно спускаются к торсу. Мгновение, и горячие губы проходят уже «протоптанный» путь. Так бесстыдно и нагло, что я невольно напрягаюсь всем телом.

– Что с тобой? Вчера ты был более сговорчив, – лепечет брюнетка.

Ночной клуб. Выпивка. И легкомысленная девка. Мне хватает секунды, чтобы вспомнить прошлый вечер и крепко выругаться про себя.

Какого чёрта я не прогнал её ночью?

Из некомфортного плена меня спасает отец. С ноги распахнув дверь, он врывается в мою комнату и, подметив непристойную картину, краснеет в лице. Вскочившая на отцовском лбу вена вот-вот лопнет от напряжения, а кадык гуляет по горлу, подавляя отборные маты. Старик просто в ярости.

– Ты мне нужен, Ростислав, – цедит он сквозь зубы, искоса глазея на девицу. – Поторопись. Это срочно.

– Есть, товарищ батько! – игриво отдаю честь, чем злю его ещё больше.

Игра на нервах отца всегда доставляла мне удовольствие.

– Докривляешься, клоун... Жду внизу, – строго бросает он перед уходом. – И штаны надень, сучонок!

Всё это время смущённая девчонка хлопает ресницами, замерев в одеялах и робко прикрывшись простынёй. Прям-таки воплощение чистоты и безгрешности. Вот только было одно маленькое но: мы оба знали истину.

– Тебе пора, Оленька. Ты ведь слышала отца? Его лучше не злить.

– Меня Лера зовут! – бросает с обидой девчонка, а затем нервно надевает платье и приглаживает руками длинные волосы.

Я лениво наблюдаю за ней из кровати, прикусив улыбку.

– Оля, Лера… Легко спутать. К тому же вчера я страдал жуткой мигренью. В одно ухо влетело, в другое – вылетело.

– Ещё вчера ты не был таким мудаком! – вспыхнув от ярости, она бросает в меня покрывалом и выбегает из комнаты. – Катись к чертям, Туманов!

– Да ладно тебе, Лен! Номерок хоть оставь! – по-доброму смеюсь ей вслед, но в ответ долетают лишь проклятия.

Уже как год моя жизнь напоминает день сурка: клубы, тусовки, однодневные дамы. По щелчку всё стало бессмысленным, каким-то одноразовым и безвкусным, как та пресная каша.

Уже как год меня бросила мать, а я забросил учёбу, пустившись во все тяжкие. Это стало последней каплей, подкрепившей убеждение: все бабы – предатели, даже самые близкие.

Уже как год я делю дом с самым отвратным соседом на этой планете и обязан звать его папой. Но нас роднила не только кровь – мы оба были изгоями.

– И где пожар? – интересуюсь я, спустившись на кухню.

Зажав в зубах сигарету и бормоча себе под нос, отец возится с кофеваркой – лихорадочно стучит по прибору, беспорядочно жмёт кнопки на панели, словно псих. Мгновение, и кофемашина летит на пол, а фарфоровая чашка в стену.

До чего же предсказуемо.

Игнат Туманов – мой «любимый» папочка. Сколько себя помню, он был не в ладах с эмоциями, и зачастую они отличались раздражением ко всему миру. Подлый. Озлобленный. Гнилой. Мне виделся он дворовой шавкой, кидающихся на мух и ветер. А когда последний оплот в виде матери потерял свою силу, папаша окончательно сорвался с цепи. И лишь я был ему не по зубам.

– Выходит, суд прошёл паршиво? – усмехаюсь, перешагиваю россыпь осколков и, взяв яблоко со стола, плюхаюсь в кресло.

Глаза отца наливаются кровью. Он вынимает окурок изо рта и медленно выпускает дым, подобно дракону.

– Тебе смешно, ублюдок?

– А есть повод грустить?

– Ох, более чем… – шипит Игнат. – Твоя мерзкая мамаша оставила нас ни с чем. Отсудила дом и бизнес. Всё! – истерично хохочет он и разводит руками. – Нет у нас ничего! Только шиш в кармане! И долги перед коммерсами! Ха!

Неспешно прожевав яблоко, я отвечаю:

– И впрямь, забавного мало. Но ты не учёл главного: ни с чем остался только ты. Я по-прежнему являюсь наследником. А значит, могу проживать в доме и даже претендовать на долю в автосервисе.

Отец вспыхивает от гнева. Он поднимает меня за грудки и впечатывает лопатками в стену. Так яро, что цветочное кашпо слетает с хлипких петель.

– Думаешь, эта стерва позволит тебе остаться? Как бы не так, – обдаёт он едким дыханием. – Ты взрослый восемнадцатилетний лоб. Тебе никто и ничего не должен. Скажи спасибо, что я всё ещё позволяю тебе сидеть на своей шее.

– Спасибо, папочка. Ты так добр, – хмыкаю я, после чего отец отстраняется и снова берётся за сигарету.

Его пальцы пожелтели от никотина, а душа от жадности. В свои сорок два он неплохо сохранился, выглядел моложавым самцом и держал себя в форме, но только потому, что всю истинную гниль припрятал глубоко в себе.

– В общем, мы переезжаем, – выдыхает он. – Возвращаемся в Саман.

Упоминание места из прошлого бьёт обухом по голове.

– Что?! – подскакиваю я. – Чёрта с два! Я не поеду в эту дыру!

Отец впервые улыбается, но едва ли от радости.

– У тебя нет выбора, болван… Я в полной заднице, а значит – и ты тоже. Сейчас мне не потянуть съёмное жильё. Лачуга в Самане вполне подойдёт для временного проживания, пока решаются судебные вопросы, – Игнат переводит на меня издевательский взгляд. – Впрочем, ты можешь остаться. Посмотрим, как скоро мамаша вызволит тебя на улицу.

ГЛАВА#3

ВЛАДИСЛАВА

С возрастом я всё чаще задаюсь вопросом: как не утратить чувство преданности к тому, что поистине было важным? В семь лет мне казалось, что кукольный дом и корзина «Коровки» – есть вершина человеческого счастья. В десять моим смыслом жизни были друзья, брошенные всеми питомцы и подарки на праздники. Теперь мне семнадцать, и учёба затмила все прежние ценности, нагнав значимость семьи и задержавшись на почётном втором месте.

Я не перестала таить слабость к котятам и сладостям, но едва ли могла поравнять их с мечтами. Ни подаренная на Рождество балерина, ни поездка в парк аттракционов не сделали меня счастливой, разве что на миг. И вот уже сегодня, живя по законам напускной безупречности, я до дрожи боюсь потерять интерес к тому, что ещё вчера казалось первостепенным.

В этом непостоянном круговороте приоритетов низменным оставалось лишь одно: те незрелые, до одури сильные чувства к тому, кого я посчитала другом. Они мешают, душат, но не теряют в силе, словно то удилище для отлова собак. И каждый раз я задаюсь одним и тем же вопросом: как перестать хранить то, что уже давным-давно не имеет значения?

Я тебя забываю. На раз, два, три…

Очередная ночь была беспокойной, поэтому перед уроками я забегаю к дедушке, чтобы сбросить волнение. С ним всегда тепло и уютно, даже в самые промозглые дни. Особенно, когда на столе остывает ромашковый чай, а на блюдце румянятся ватрушки с творогом.

Вкус и запах этой сдобы я буду помнить долгие годы. Непропечённые, липкие, до мурашек сладкие – словом, здравствуй гастрит… Но какая же это была вкуснятина!

– Привет, дедуль! Ты дома?! – кричу сквозь громкий шум телевизора, одновременно стягивая с ног выпачканные слякотью ботинки. – Это я! Влада! Кипяток готов?!

В частном доме Фёдора Андреевича пахнет воском и старыми книгами, деревянные полы скрипят от старости, а возле печи, на пожелтевшей газете, рассыпаны орехи и луковая шелуха. Ещё причудливее выглядят окна, в щели которых, по древней хитрости, затолканы всевозможные тряпки.

Пройдя в комнату, я нахожу дедушку за просмотром передаче о рыбалке. Увлечённый кадрами серебряных блёсен, он жадно всматривается в экран и подмечает меня лишь тогда, когда мой силуэт перекрывает картинку.

– Щепка! – вздрагивает он, а затем ошарашенно обмякает в кресле. – Етить твою в душу! Зачем старика пугаешь? Сердце ведь одно у меня!

Поубавив громкость на телеящике, я скрещиваю на груди руки.

– Во-первых, я предупредила о своём приходе, глухая ты тетеря. А во-вторых, научись закрывать дверь на замок. Ну и в-третьих, перестань раздавать дурацкие прозвища. Мне уже давно не десять.

– Кому давно, так только мне… Семьдесят уже стукнуло, – с обидой причитает дедушка. – А вы, молодые, возраст совсем не уважаете. То один кровинушку свернёт, то другая. А ещё внуками зовётесь. Тьфу!

Доброе брюзжание дедушки я выслушиваю и на кухне, но теперь запиваю его ароматным чаем, отчего монотонный выговор отходит на второй план. Мне так хорошо, будто горячий напиток чудесным образом исцелил душу – согрел и залатал все мелкие трещинки.

– Выходит, Антон ночевал у тебя? – интересуюсь у деда, промокнув рот салфеткой. – Ты ведь неспроста так завёлся?

– Прибежал поздней ночью, гадёныш. Всё чесал про какую-то олимпиаду. Я-то уши ему повыкручивал, что визга было на всю хату. А потом пинком в кровать отправил, – запнувшись, дед покачал головой. – Портится пацан. На глазах хиреет. Ещё год-второй, и на малолетку отправиться. Помяни моё слово.

– И пусть. Может, хоть там ума наберётся, – беспечно бросаю я.

– Хороша сестра! Если там и учат, то только преступности! А ведь голова у него светлая! Мог бы строителем стать, иль медиком каким! Эх, проворонил я нашего Тошку…

– Ни при чём ты, деда. Это всё из-за отца, – последние слова корябают горло стеклянной крошкой. Любые упоминания родителя возвращают меня в день похорон – слишком свежей была рана. – Антону нужно время. Перерастёт.

Выдохнув оставшееся негодование, Фёдор Андреевич садится за стол. Лицо старика усыпано морщинами, губы слились с кожей, а седина сожрала волосы, бородку и брови. Он постарел ещё вчера, но в этом немощном теле оставались силы на охоту, рыбалку и даже танцы в местном ДК.

– Все мы его потеряли. Мужа, отца и сына… – с дрожью шепчет он. – Но духом падать нельзя. Жизнь продолжается.

– Это верно.

Некоторое время каждый молчит о своём. Эта тишина искрит болью.

– Ну а ты, Щепка, чем озадачена? – спустя минуту бодриться дед. – Бледная вся. Брови нахмурила. Обидел кто?

Улыбнувшись, я качаю головой, пусть повод для переживания всё же есть. Но как поделиться с дедушкой тем, что я всегда хранила в секрете, порой и от самой себя? Однако держать всё в себе куда невыносимей.

– Дом Тумановых, – отвечаю с натягом, – он будто снова ожил. Вчера я заметила, как кто-то сдвинул занавески в окне.

– Привидения? – наигранно дивится дед, на что я отмахиваюсь.

– Балда ты старая!

Старик искренне хохочет на стуле, поддерживая живот, а теряю всякое желание говорить о сокровенном. Быть может, это и к лучшему, ведь страхи имеют способность сбываться, стоит поразмышлять о них на секундочку больше.

Я тебя не боюсь. Раз, два, три…

На первый урок я прихожу с опозданием, при этом не успев скинуть верхнюю одежду в раздевалку, отчего разматываю шарф уже в кабинете. Как назло, выпала география – самый нелюбимый предмет, – ведь ведёт его монстр в юбке.

Гневный взгляд Тамары Алексеевны, который я до дрожи ненавижу, заставляет меня задержаться в пороге.

Сейчас начнётся…

– Опаздываем, Котова? – пропитанный ядом тон расплывается под кожей. – Или для таких как ты правил не существует? Никакой дисциплины. Я заметила, что у вас это семейное. И сестра, и брат – два обалдуя.

Мои уши начинают гореть, а подбородок сотрясаться от злости.

ГЛАВА#4

Из воспоминаний девочки

Лето 2000 года

– Влада! Пора обедать! – доносится звонкий голос матери, в то время как я прячусь на крыше сарая. Мне семь лет и мне нельзя здесь находиться, но два крохотных рыжих котёнка вынуждают нарушить самые строгие правила.

Я назвала их незатейливо, первый и второй, только бы не проникнуться к пушистым комкам шерсти, однако не сдержала собственное слово по отношению к третьему – чёрному, как смоль, угольку.

– Где же ваш братик? Неужели сбежал? – обеспокоенно шепчу я, наблюдая как котята жадно поглощают украденный мною кусок колбасы. – А если он маме на глаза попадётся? Тогда нам всем несдобровать…

Чердак наполняется благодарным мурлыканьем, а затем две чумазые, но очень симпатичные, мордочки сонно клонятся вниз. Я нашла их несколько недель назад в бетонной трубе, во время вечерней прогулки, и с той минуты котята заняли особое место в моём юном сердце. Пронести их на чердак незаметно – было нелёгкой задачей, но чудесным образом мне удалось. Это был мой первый и самый сокровенный секрет, о котором, мне кажется, догадывался папа, однако усердно делал вид, что пребывает в неведении.

– Влада! Суп уже почти остыл! – разноситься по двору, и я торопливо слезаю с крыши, одновременно стряхивая с платья опилки.

Меня переполняет радостью без причины. Я бегу со всех ног, предвкушая сладкий вкус пломбира, что достанется мне после обеда, как вдруг меня останавливает слабый писк котёнка. Того самого, что пропал с чердака. Сомнений нет, ведь я узнаю его из тысячи.

Жалобное мяуканье доносится из чужого двора, и, обернувшись, я нахожу его в руках соседского мальчишки.

Сердце тотчас уходит в пятки.

Уже как полгода его семья поселилась в Самане, но лишь сегодня я увидела его впервые. Хулигана, вредителя, а главное – живодёра. О его ужасных поступках судачила вся детвора, в красках описывала свершённые им злодеяния, от которых волосы вставали дыбом. Кто-то болтал, что он топил кошек, а кто-то, что переехал на велике беспризорного пса. Я зареклась, что всякий раз буду обходить его стороной, но сейчас, похищенный им котёнок не оставил мне выбора.

Была не была!

На трясущихся ногах, минуя вспаханные грядки, я приближаюсь к настоящему монстру. У него грязные руки и самодельная рогатка в кармане. Из-под растрёпанных волос на меня смотрят серые глазищи, словно два прицела, готовых выстрелить при одном неверном движении. Он похож на волчонка – обозлённого и дикого. Ещё один шаг, и теперь нас разделяет плёвая сетка-рабица.

– Отдай моего котёнка, – приказываю я пропадающим от страха голосом.

Брови мальчишки вздымаются вверх – он будто не верит, что я обращаюсь к нему, либо вовсе поражён такой храбростью. И если бы не жуткие слухи, я бы решила, что он опасается меня ничуть не меньше.

– С чего мне знать, что он твой? – бросает он дерзко, а затем нарочно прижимает котёнка к себе и показательно гладит его по шёрстке. – Ошейника нет, да и грязный он весь, как помойный.

– Я нашла его в трубе. Там, на ручье. Ещё несколько недель назад… – череда пустых аргументов сходит на писк. Опустив голову, я всеми силами заставляю себя оставаться на месте, ведь на кону судьба уголька.

– И что с того? – фыркает мальчишка. – Теперь я нашёл его, а значит – он мой. У хорошего хозяина питомцы не теряются.

– Но он сбежал ночью, когда я спала.

– Да ну? И как его зовут?

– Третий! – бодро вскрикиваю я, наивно полагая, что нашла веский довод.

– Третий? – усмехается он. – Что за дурацкая кличка? К тому же это кошка. Ты даже об этом не знаешь, что говорит о твоей безответственности.

Я открываю рот, чтобы возразить, но не могу произнести ни слова, ведь отчасти он прав. К тому же жуткая боязнь соседа парализует всё тело. От представления того, что может случиться с котёнком останься он у изверга, у меня сводит горло, а глаза болезненно режет от слёз.

Я проиграла это сражение.

– Эй… Не реви, – чуть мягче произносит монстр, заметно растерявшись. – Так и быть, отдам её тебе, но при одном условии…

Решив, что ослышалась, я поднимаю взгляд. Монстр так близко, что мне заметны его ссадины на лбу и каждая ресничка. На несколько секунд с его спадает флёр чудовища, и я вижу в нём обычного дворового мальчишку. Но лишь на мгновение, ведь едкая правда безустанно бьёт по вискам.

– Ты дашь ей нормальное имя и будешь ухаживать, – продолжил мальчик, протянув мне котёнка через дырку в заборе.

Щёки, что кусали солёные слёзы, теперь горят от счастья. Покорно кивнув, я принимаю уголька, вместе с тем коснувшись живодёра. Руки у него холодные, как и глаза, как и голос, а прыгающая ухмылка сквозить одиночеством.

– Дочка! – тон мамы становиться строже.

Мне следует поторопиться – нужно спрятать котёнка, а после сломя голову бежать на обед, но что-то держит меня на месте. Подобное чувство я испытывала и раньше, когда наблюдала за львом в сафаре-парке. Он страшил меня дрожи костей, в то время как прутья вольера дарили перманентное ощущение безопасности. Я цепенела от трепета и одновременно сгорала от восторга, как тот глупый мотылёк, бездумно летящий на огонь. И вот сейчас всё ровно так же с пометкой в одно но: передо мной не зверь, а человек.

– Ночка, – вдруг произносит он, смущённо пнув траву рваным кроссом.

– Что? – отзываюсь я хрипло.

– Назови её Ночка. Как в песне. Но-чка тём-на-я… – пропевает сосед, отчего я невольно улыбаюсь, чем смущаю его ещё больше.

За ним красивый дом, клумба с пионами и декоративный фонтанчик. Чумазый мальчишка в обносках никак не вяжется с благополучным фасадом, как если на белоснежном листе красовалась чёрная клякса.

Его практически никто не видел, но говорил о нём каждый. Мне же он являлся во снах, как хищник, пожирающий новорождённых щенят.

ГЛАВА#5

РОСТИСЛАВ

И пусть репутация нашей семьи оставляла желать лучшего, в прежнюю школу меня принимают без колебаний. Щедрый взнос отца не оставил директору выбора, отчего жадная до денег женщина заботливо провела меня на первый урок, отбросив всякие формальности.

Деньги решают многое. В Самане же они решают всё.

В 11 «А» класс я попал неслучайно, ведь в нём училась она. Я уловил её имя среди списка учащихся и моментально определился с выбором, подкрепив своё решение кратким убеждением: если уж судьба заставила меня столкнуться с прошлым, то пусть эта встреча запомнится надолго.

– Жди здесь, Ростислав. Ученики и учитель скоро прибудут, – со льстивой улыбкой произносит директор, а затем покидает меня, монотонно пробивая каблуками дощатый пол коридора. Раз, два, три…

На удивление меня ничего не тревожит, словно кто-то вдарил по рубильнику чувств, отключив всякую эмоцию. И даже когда возле нужного кабинета собирается толпа ребят, я молчаливо наблюдаю за ними со стороны, как если бы смотрел документальный фильм о беспечной жизни старшеклассников.

Её нет среди присутствующих, но есть те, кто знаком мне с детства. В татуированном выскочке я узнаю кудрявого мальчишку, когда-то вполне дружелюбного и забавного. Вот только сейчас он едва ли походит на беззаботного мальца с парой шуток в кармане, скорее на хвастливого бунтаря, без конца цепляющих девчонок.

– Прекращаем балаган! Заходим! – строго бросает прибывшая училка, запустив толпу в кабинет. Она напоминает мне клочку, загоняющую цыплят в курятник, либо надзирателя, контролирующего преступных малолеток. – Ну что вы как стадо баранов? Живо по местам!

Я же по-прежнему остаюсь для всех невидимкой. И не только я.

В этой «дружной» компании не находится места для хрупкой девчонки – отстранённой, очевидно затравленной. Держась поодаль и прижимая к груди потрёпанный учебник, она устало ждёт, пока все ребята ввалятся в кабинет, но не успевает прошмыгнуть следом, ибо последний – татуированный блондин – демонстративно хлопает дверью перед её носом. Вздрогнув, точно от удара, она остаётся топтаться на месте, не решаясь зайти.

В память ненароком врезаются картинки из собственного детства, вызывая жгучую злость и боль с привкусом несправедливости. Отпрянув от стены, я подхожу к сгорбленной девчушке, улыбаюсь, а затем учтиво открываю ей дверь и, кратким кивком, приглашаю войти. Она распознаёт мой жест не сразу, какое-то время удивлённо смотрит на меня огромными карими глазами и только по звонку робко переступает порог кабинета. Я же прохожу вслед за ней.

Меня тотчас обдаёт вниманием десятка любопытных глаз, которые нисколько меня не заботят. Мне плевать на шепотки, сменившие тишину, плевать на то, что сейчас творится в их головах – эти люди для меня ничего не значат. Они просто никто, очередная массовка моей серой жизни.

– Всем встать! Урок начался! – в приказе бросает учитель и тут же осекается, подметив мою фигуру. Прищурившись, она сглатывает ком недоумения: – А ты кто такой? Ростислав? Туманов?

Я сухо киваю ей в ответ, в то время как учитель, вернув серьёзность лица, презентует меня классу. До меня урывками доносятся огрызки лживой характеристики: отличник, активист и просто славный малый, поступивший к нам по причине переезда. В её хвалебном тоне сквозит звон деньжат, коими бравировал мой отец, что так же меня не волнует. Не трогает и то, что одноклассники встречают меня как офицера – по стойке «смирно», пусть делают это невольно.

– Меня зовут Тамара Алексеевна. А ты, Ростислав, можешь выбрать любое свободное место, – окончив выступление, сообщает учитель.

Нисколько не думая я выбираю «Камчатку», но перед тем, как занять место отшельника, нарочито поддеваю плечом блондина, который обидел девчонку. Он бросает мне в спину тихое, но ощутимо злобное ругательство, а я с улыбкой плюхаюсь на стул, взглянув на него с неприкрытой угрозой.

– Ещё пообщаемся, новичок, – обводит он одними губами, чем лишь больше меня раззадоривает.

В новом коллективе, ещё таком чужом, я вдруг ощутил себя вожатым среди малолеток. Парни смотрели на меня с недоверием, а девчонки – с любопытством и даже опаской. Моим же выбором было оставить их в мареве абсолютного безразличия.

– Опаздываем, Котова? – проносится взрывом в голове, и я отвлекаюсь от изучения присутствующих.

Это она. Девочка из прошлого. Моя Славик.

На ней зимнее пальто и дурацкий вязаный шарф. За этими слоями ткани я не сразу замечаю серые глаза, светлые карамельные волосы и нервную улыбку. Она изменилась, а я не могу сфокусировать своё внимание ни на одной детали, жадно высматривая каждую новую метаморфозу. Сомнений нет: девчонка превратилась в девушку, как если ромашка стала розой. Но до чего же это неприятное чувство, видеть её такой – лёгкой, беззаботной, румяной. Теперь мне впервые не всё равно, и я снова ненавижу её за это.

В классе что-то происходит, сменяются голоса и действия, однако я того не замечаю. Одурелым фанатиком слежу только за ней, выжидаю, когда она обернётся и, наконец, разделит со мной эти едкие ощущения, потому что бороться с ними в одиночку попросту невыносимо.

Раз, два, три…

Влада прерывает свою речь на полуслове, точно лишившись голоса, и я чувствую облегчение, либо наивно хочу в это верить. Теперь и её накрывает той убийственной волной, что прокатилась по мне минутой ранее. Она узнала меня, об этом так и кричат её дрожащие губы и распахнутые от страха глаза.

Мне приятно её внимание и в равной мере отвратно.

Перестрелка взглядов длится недолго. Словно на автомате я поддаюсь просьбе учителя, что-то болтаю про страны Америки, а затем наблюдаю, как Влада пулей вылетает из кабинета. Едва держусь, чтобы не броситься за ней вдогонку, но звучный хлопок двери возвращает меня в реальность.

Для чего мне это? Что именно я хотел сказать или сделать? Впрочем, уже неважно. Стиснув зубы, я подавляю в себе эти глупые мысли и сосредотачиваюсь на том, что действительно имело значение. На том, что я бережно вынашивал в себе эти долгие годы.

ГЛАВА#6

ВЛАДИСЛАВА

В страхе опоздать на урок географии, я одурелой рысью мчу по опустевшим коридорам, едва успевая сделать вдох. В школе темно и подозрительно тихо, однако сейчас меня тревожит другое: только бы снова не попасться на крючок ворчливой старухи. Очередная осечка наверняка сыграет ей на руку.

Порог кабинета я переступаю одновременно со звонком и сразу же теряюсь от внезапной слепоты, такой густой, что никакой отчёт не способен это исправить. Проходит несколько секунд, прежде чем глаза привыкают к мраку, и находят тёмный силуэт в конце класса.

Сердце замирает.

Второй ряд. Последняя парта. Он сидит в расслабленной позе, как и в первый день нашей встречи. А точнее, последней. Даже в сумрачной тени мне видна его ухмылка и липкий, как смола, взгляд.

– Опаздываем, Котова? – разбивает тишину издевательским тоном.

Мне хочется сбежать, вылететь прочь из кабинета, но тело не слушается, а ноги предательски вросли в пол. Я настолько беспомощна, что с трудом держу равновесие, дрожа как перышко в паутине.

– Второе замечание за неделю – это ли не проявление твоей безответственности? Стоит ли давать тебе ещё один шанс?

Мне претит его наглость. Туманов не имеет ни малейшего права брать меня под обстрел, но сам, очевидно, считает иначе. Приподнявшись, он медленно обходит парту, крестит на груди руки и опускается на столешницу.

– Что ты знаешь о странах Латинской Америки, Влада?

Щёки обдаёт жаром, а глаза режет от влаги. Я готова взорваться от унижения, но вместо гневного крика из горла вырывается тихий всхлип.

– И это всё, на что ты способна? – усмехается Раст, вскинув бровями. – Негусто для медалистки, умницы и красавицы… Быть может, твоя безупречность – не что иное, как фарс? Может, пора признаться, кто ты есть на самом деле?

– Замолчи… – выдавливаю с болью, точно проглотила осколок.

Но Туманов продолжает своё едкое причитание, медленно вышагивая по кабинету, как если палач надвигался на смертника.

– Ещё вчера ты умело запускала пыль в глаза, но теперь всё изменится. Я раскрою твою тайну. Пусть все увидят всю ту гниль, что ты скрывала под овечьей шкуркой. Уверяю, так и будет.

Едва ли я когда-то сомневалась в его словах. За редким исключением… Тогда он поклялся, что никогда не даст меня в обиду, но самолично нарушил своё обещание.

– Хватит, – шепчу я, тем самым пробуждая в нём ярость.

– Хватит?!

Сорвавшись с места, Туманов вонзается в мою шею холодной рукой и впечатывает затылком в доску. Мне не больно, куда сильнее ранят его прикосновения. Горло взято в тиски, а меловая пыль клубится в лучах уже лунного света, отчего я закашливаюсь.

– Зачем ты вернулся? – вырывается сдавленно.

Его взгляд остывает. Хватка заметно слабеет. Он так близко, что мне слышны его мысли. Уничтожить. Растоптать. Сломить.

– Я приехал за тобой, – отзывается чуть мягче. – Разве не ясно?

– Это бессмысленно…

– Вовсе нет. И готов поспорить, что тебе это нравится.

– О чём ты говоришь? – слёзно шепчу я.

Раст молчаливо смотрит сквозь мрак, неспешно обводя глазами каждую черту моего лица. Изучает. Фиксирует. Улыбается. Моё же дыхание превращается в прочерк, походя на паническое.

– Об этом, – выдаёт он, проведя костяшками пальцев по моему подбородку, губам и остановившись на ключице. Тело тотчас покрывается мурашками, а колени слабеют. – Признайся, ведь именно об этом ты мечтала долгие годы?

Я хочу возразить, но голос меня покидает. Как и рассудок, что крошится под его натиском. Я почти уверена, что схожу с ума, когда Раст тянется ко мне с поцелуем, а затем останавливается в миллиметре от губ.

– Прозвенел звонок, Славик. Урок окончен.

Словно по заказу по ушам бьёт оглушающий звон. Я морщусь от раздражающего звука и… просыпаюсь.

Проклятье!

Разлепив глаза, я хватаю с подушки мобильник, что трезвонит в адском рингтоне и, ругаюсь про себя, прочитав имя звонившего. Настырная Ари не думает прекращать вызов и, даже когда звонок обрывается оператором, безустанно строчит гневные сообщения.

«Чёрт возьми, Влада, куда ты пропала?!»

«Тебя уже неделю не было в школе! Что стряслось?»

«Не могу поверить, что ты добровольно пропускаешь уроки. А как же подготовка к экзаменам? В общем, позвони мне. Срочно!»

Мне сложно объяснить подруге причину своего отсутствия, едва ли та меня поймёт, поэтому трусливо выбираю молчать. Сейчас не время делиться переживаниями, почву для которых я подогрела сама. Возвращение Раста в школу – не что иное, как подлая шутка судьбы, но разве я могу обвинять его в этом? Разве я могу клеймить того, кто не обмолвился со мной и словом? Не считая моментов из прошлого, он не сделал мне ничего плохого. Пока что.

На часах половина седьмого – начало вечера. Примерив уже привычную роль больной отравлением, я спускаюсь на первый этаж. Коридор от прихожей до кухни уставлен цветами, приготовленных для отправки в салон матери. Раскрытые блоки роз, хризантем и альпийских гвоздик походят на гробы для сорняков и не вызывают ничего, кроме отвращения.

Всегда ненавидела этот душистый аромат, извечно заполняющий наш дом. Как и многие, я ассоциировала его с торжеством, но только трагическим, каждый раз возвращая себя в день похорон отца…

– Что это?! – сбегая с лестницы, бросаюсь на маму. Позабыв о мнимом диагнозе, я без стеснения дёргаю её за руку, в которой застыл бокал с ярко-красной жидкостью. – Снова ты за своё?! Ты ведь обещала!

Опешив, Марина Котова смотрит на меня с изумлением.

– О чём ты, милая? Это ведь клюквенный морс. Сама попробуй.

Мне хватает мгновения, чтобы пожалеть о сделанном. В бокале действительно плещется морс, а в глазах мамы – досада.

– Прости, – виновато вздохнув, я плюхаюсь на диван. – Сегодня я сама не своя…

На столе испускает пар свежеиспечённая пицца и шарлотка с яблоками, отчего во рту набирается слюна. Желудок сводит от голода, но мой лживый диагноз позволяет поедать лакомство только глазами.

ГЛАВА#7

РОСТИСЛАВ

К моему удивлению первая неделя школьной жизни прошла довольно неплохо. Я быстро влился в коллектив, не без помощи Марта, и даже почувствовал некую значимость. Девчонки открыто проявляли ко мне интерес, в то время как парни старательно набивались в товарищи. Было непривычно от того, что кто-то так и жаждет заслужить твоё уважение, однако мне это нравилось. Любое моё предложение отзывалось поддержкой, будь то сходка после уроков или тематические танцы. Я постепенно вводил свои правила, которые ровным счётом ни на что не влияли, но делали жизнь интереснее. Проведя порядок лет среди тусовщиков, обивая пороги баров и ночных забегаловок, я не торопился становиться паинькой, изящно миксуя учёбу и «дурные» потребности.

Казалось, мыслей о ней становилось всё меньше…

Даже педагоги проявляли ко мне профессиональную симпатию, нередко хваля меня за познания. Я сомневался в их искренности, ссылаясь на щедрые взносы отца, но это не мешало мне наслаждаться учительским одобрением. К тому же заручившись поддержкой старших, я то и дело применял её в свою пользу. Все будущие мероприятия теперь обсуждались со мной – фальшивым активистом, заводилой класса, что ещё вчера могло сойти за шутку.

Нет, Саман и его содержимое остались прежними. Изменился только я сам. Тот хилый, оскорблённый всеми мальчишка умер в прошлом, но он ничего не забыл. Его детство напоминало бесконечный кошмар, потому что кто-то решил, что он не такой – инородный, заразный, дикий. Однако «новый» я им благодарен, ведь если бы не эти дни испытаний, мальчишка по-прежнему оставался Никем.

– Как насчёт того, чтобы пополнить нашу команду? – интересуется Март, давясь горячей булкой. – С тебя бы вышел отличный вратарь.

Поскольку английский был отменён, мы решили собраться в столовой. Теперь добрая половина 11 «А» разбрелась по школьной «едальне», отдав предпочтение выпечке, либо несделанной домашке.

– Футбол не для меня, – отмахиваюсь от друга, отпив сладкий компот. – Что не скажешь про марафоны. Местные верзилы потрудились, чтобы привить мне любовь к бегу. Я здорово подкачал икры, сваливая от них в детстве.

Я и мой товарищ давимся тихим смехом.

– Да уж, время было нелёгкое, – вздыхает Елисей. – Тройняшки знатно нас потрепали. Теперь и вспомнить стыдно.

Тройняшками мы называли компанию взрослых ребят, во главе которых стояли близнецы Ларионовы. Абсолютно неуправляемые, злые, тщеславные. Их мерзкий союз подкрепляла Вета – самая безбашенная и жестокая девица, с которой я только встречался. В те смутные годы они стращали Саман на уровне шпаны, но особенно невзлюбили меня. Что ж, тому действительно была причина и, как им казалось, довольно веская.

– Что с ними теперь? – задаюсь я, не испытывая ничего, кроме едкого отвращения. – Они по-прежнему суются в Саман? – второе звучит скорее с надеждой, ведь мне чертовски хочется повидаться с бандой вновь.

– Уже несколько лет я ничего о них не слышал, – зевает Март. – Ходили слухи, что близнецов посадили. За кражу или что-то ещё… Впрочем, исход вполне ожидаемый. Опасные для общества мудаки должны сидеть за решёткой.

– Жаль, что твои убеждения не распространяются на моего старика, – бросил я и моментально пожалел об этом.

Хитрые глаза Марта тотчас наполнились любопытством.

– Не ладите с папкой? – притворно лыбится он. – Тебе ли ворчать? Я живу с престарелой ведьмой, у которой каждый час съезжает крыша, и практически не жалуюсь. Так что если вздумаешь поскулить, найди другого собеседника.

Едва ли Март предполагал, на что способен Игнат Туманов. Все сознательное время он давил меня, как таракана и, только сейчас, боясь получить по наглой морде, чуть умерил свой пыл. По приезде в Саман он вовсе смягчился, что только набавляло напряжения. Я прекрасно понимал, что внезапная покорность отца родилась неспроста, да только не знал в чём кроется суть.

– Знаешь, твоё предложение обновить инвентарь спортзала – весьма впечатляет, – признаётся Елисей, разглядывая мимо проходящих девчонок. – Однако, как один из добровольных спонсоров, я должен выступить против козла. Никогда не умел прыгать. Девчонкам это знать ни к чему. К тому же, я могу сломать шею или того хуже – остаться без члена.

– Уверен, что не запутался в приоритетах? – хмыкаю я, но не получив ответа, слежу за его взглядом.

Елисей недовольно смотрел на своих одноклассников, которые флиртовали с девчонками. Его девчонками, как ему неверно казалось. Правда в том, что Март ревновал весь женский пол этой планеты, будь то продавщица или миловидная кухарка. Подобно фанатику, он попросту не мог смириться с тем, что женское внимание, пусть даже его объедки, достаются не ему одному.

Я тоже был костью в его горле, однако Елисей тщательно это скрывал.

– Жалкие мудаки, – фыркает Март в унисон с девчачьим смехом, что действует на него подобно уколу. Тем временем парни отстегивают пошлые шуточки, всё больше привлекая своих одноклассниц. – И сказал бы я тебе, что к ним можно привыкнуть, но это не так.

И вот снова эти реплики из малобюджетной драмы…

– Да брось, Март. Ты звучишь как прыщавая девственница. Хочешь стать единственным – будь им. Что мешает тебе заболтать этих школьниц?

Театрально закрыв глаза и стиснув челюсть, Март возвращается ко мне.

– Я пообещал быть хорошим мальчиком. Теперь мне не стоит засматриваться на фрейлин, если я хочу заполучить сердце принцессы.

– И кто же эта счастливица?

– Ты знаешь, – бросает блондин, с трудом пряча прыгающую ухмылку. – Скажу больше, эта дама тебе тоже небезразлична. Только я пока не понимаю, что за этим кроется. Обида? Дружеские чувства? Или, того хуже, любовь?

Разгадать дурацкий ребус Марта не составляет труда. Но едва ли это радует. Скорее бесит. На несколько секунд я погружаюсь в себя, отчего все запахи еды и голоса одноклассников уходят на второй план.

– Мне плевать на Котову, если ты об этом, – невольно отвожу взгляд и хмурю лоб. – Всё в прошлом. Мы были детьми.

ГЛАВА#8

Из воспоминаний мальчика

Лето 2000 года

– С днём рождения, сынок, – тёплая фраза и единственный подарок, что уготовлен в день моего восьмилетия. Я привык, оттого и не печалюсь.

Отец всегда считал подарки бессмысленной тратой денег, набавляя ценности словам и взаимному уважению. В реалии он был единственным членом семьи, кого ни капли не заботили чужое мнение и желания. Особенно мои.

Никто не слышал меня и в тот день, когда родители решили переехать в Саман. Никто не щадил мои чувства, вырывая из прежней школы и навсегда разлучая с друзьями. Никто не видел меня, когда я, закрывшись в комнате, считал синяки на теле, что оставляла местная детвора. Никто не знал, что новое место отказалось принимать мальчишку, чей отец прославился обманом, а порой и воровством. И, наконец, никто – стало именем собственным. Моим именем.

Путаясь ступнями в штанинах пижамы, я спускаюсь на первый этаж и застаю родителей в привычных местах – маму, сидящей в кресле, с застывшей в пальцах сигаретой, и отца, согнувшимся над кипой бумаг.

За окном идёт дождь. Телевизор рябит от помех. А напряжённая тишина, как последствие после ссоры, ставшей семейным обычаем. Отец часто ругался, ещё чаще без повода, поэтому раздор в семье перестал быть трагедией.

– Доброе утро, – молвлю хриплым ото сна голосом, но едва ли хоть кто-то обращает на меня внимание. Мне приходится быть громче, чтобы стать хоть на каплю приметнее.

– Доброе, дорогой, – не обернувшись, отзывается мама. Она всё так же бездушно смотрит в экран телевизора, лишь изредка поднося сигарету к губам. Едкий табачный дым окутывает её тёмные локоны, скользит вверх и замирает облаком в лучах света. Я навсегда запомню её такой – отстранённой от всего мира, утонувшей в дыму, но с красивой причёской. – Какие планы на сегодня?

Этот вопрос я ждал целый месяц и уже отрепетировал ответ:

– Хочу отметь праздник с друзьями. Можно мне позвать их в гости? – звучу быстро, неуверенно, но с особой надеждой.

– Какие друзья? Ты их выдумал? – злобно усмехается отец, вскочив со стула. – Мы оба знаем, что с тобой никто не водится.

– Одноклассники… Я хотел позвать их. Здесь так принято.

– Какая чушь! – гремит он, отчего мама устало закрывает глаза. – Чужой ноги здесь не будет! Эти люди ненавидят нас, а ты удумал приглашать их в наш дом?! Быть может, ещё и тортом угостить собирался?!

Сжав кулаки, я с обидой пялюсь в пол.

– Но ведь сегодня мой день рождения… Разве я о многом прошу?

– И что с того?! У тебя есть всё, о чём многие дети только мечтают! Большой дом, еда на столе, свежий воздух! Родители, в конце концов! Или ты считаешь, что мы недостаточно для тебя делаем?

Мне ничего не остаётся, как медленно покачать головой.

Уже тогда я ненавидел отца за то, что он не думал становиться хорошим родителем. Извечно в дурном настроении, раздражительный и всеми гонимый. Утонувший с головой в нелепых бизнес-планах, Игнат Туманов отстранился от семьи – был рядом, но только физически. Одурелая жажда денег внесла холод между ним и матерью, подтолкнула к обману всех тех, кто окружал наше семейство, и даже скромный автосервис, который только-только открыл свои двери, не принёс ему должной радости. День за днём злость проедала его душу, оставляя нам огрызки любви, что стала почти перманентной.

– До чего же омерзительно! – вспыхивает мама, адресуя возмущение отцу. – Красное пальто. Внутренний кармашек. Свёрнутая купюра. Возьми её, дорогой, и угости приятелей. Тысяча рублей тебя устроит?

Я судорожно киваю, не веря собственным ушам, а затем, вприпрыжку, направляюсь к шкафу с верхней одеждой. Меня до мурашек будоражит мысль, что я сделаю с деньгами. Скуплю все конфеты? Спущу в автоматах? Или вовсе спрячу, начав откладывать на новенький MP3-плеер? Идей просто масса.

– Ты в своём уме, Эля? – заходится папа. – Как ты можешь давать ему такие деньги! Он ведь ещё сопляк!

– Ты и за копейку готов удавиться, – злостно бросает мама. – Это мой сын! Мои деньги! И только мне решать, как поступить!

Глотая недовольство, отец скрипит зубами, в то время как я торопливо выхожу из комнаты, пока никто из них не передумал. Но уже на улице, подвязывая шнурки кроссовок, я ощутил тяжёлую руку на своём плече.

– Не торопись. Есть разговор, – обречённо прозвучало сверху. Неспешно выпрямившись, я взглянул на отца, уже готовый к неприятностям. – Мне показалось, или в последнее время ты слишком часто спускался в погреб?

– Не показалось…

– И что же привлекло тебя в столь пугающем месте? – ехидно скалится Игнат, не требуя ответа. – Неужели дело в запасах, что заметно поредели на полках? Пропал мешок овса. Консервы. И несколько куриных тушек, по всей видимости, благополучно мигрировали на юг… – выдержав паузу, он резко роняет улыбку. – Ты снова подкармливал дворовых псин?

В притворстве смысла нет, как и в хрупкой надежде, что папа отзовётся пониманием – он ненавидел всё живое. Своим тягостным молчанием я лишь подтверждаю его догадку.

– Но что же скажет мама, когда узнает, что её сынок – воришка? – притворно дивится отец. – Она так надеется на него и поощряет деньгами, которые он едва ли заслуживает. Стоит ли ей рассказать? Даже не знаю. Наверняка эта грязная правда её жутко расстроит.

Распознав намёк, я нащупываю в кармане купюру и неохотно протягиваю её отцу. Мои детские мысли переполняют вполне взрослые ругательства.

– Верное решение, – кивает отец, а затем, будто смягчившись, отдаёт мне другую бумажку – вполовину меньшим номиналом. – И перестань смотреть на меня зверем. Я твой отец, а не чудовище.

«С этим недурно поспорить…» – выражаюсь про себя и, уже с меньшим энтузиазмом, выбегаю за ворота.

Без того угнетённый Саман сегодня особенно мрачный. Густой туман висит над гарнизоном серым маревом, спрятав под собой десятки крыш элитных домов, но не тронув частные, почти трухлявые. Утопая кроссовками в слякоти и безустанно морщась от жалящей мороси, я прохожу мимо реки Объяснения – так «романтично» именовали её горожане, и только детвора называла мутную артерию своим именем: каналёза, калотечка, дурносток. Зловонные ароматы её тухлых вод ощущались за десяток метров, а ходившие вокруг криминального дна легенды, нередко отзывались мурашками.

ГЛАВА#9

Мама крепко ошибалась: люди не меняются.

По крайней мере, такие как Он.

После увиденного в столовой, я на ватных ногах добираюсь до женской уборной, а потом ещё десяток минут держу руки под напором холодной воды. Остужаю шею и щёки, жадно глотаю пропитанный хлоркой воздух, как если бы боролась с симптомами лихорадки.

Что это было? Боже…

Моя перманентная смелость по щелчку улетучивается. Её сменяет неподвластная контролю тревога – по-новому сильная и в то же время такая знакомая.

Картина драки, а вернее – избиения, мельтешит перед глазами двадцать пятым кадром, провоцируя волну мурашек. Удары, стоны, кровь – мне не хочется верить в случившееся, однако отрицать инцидент попросту глупо. Вцепившись пальцами в раковину и покачиваясь, я тщетно пытаюсь прогнать панику, от которой вот-вот подкосятся колени.

Тот крохотный шанс, о котором так убедительно говорила мама, не достиг своего получателя. Туманов превратил его в пепел, едва я успела сделать шаг навстречу. Та беспощадность, с которой он избивал Макеева, повергла меня в ужас. Такое проявление чувств не свойственно хорошему парню, что только подкрепляло мои опасения – он не забыл. Он – всё тот же монстр.

Когда юные сердца встречаются, происходит чудо – я готова с этим поспорить. Наша детская история с Растом привнесла дурные последствия – кого-то сломила, кого-то изувечила. И теперь, глядя на нас взрослых, я проклинаю своё прошлое и поступки, за счёт которых оно превратилось в болото из ртути.

Раз, два, три…

Выкрутив краник до предела, я улавливаю, как жалобно скрипят половицы за дверью уборной, и невольно напрягаюсь. Тяжёлые шаги в коридоре становятся громче, как и удары моего изнеможённого сердца.

Предчувствие или что-то ещё, но я оборачиваюсь к двери с плёвой готовностью встретиться с тем, кто намеревается нарушить моё одиночество.

Интуиция меня не подводит.

Дверь распахивается и в уборную входит Туманов. Лишь по одной уверенной позе я понимаю, что его визит – неслучайность.

– Привет, – тонким эхом разбивается о стены, сотрясая остатки моей стойкости. – Привет, Влада…

Я пытаюсь уловить его настрой, но мысли беспорядочно мельтешат в голове, подмечая ненужные мелочи: родинку над бровью, след от цепочки на шее, а вместо ямочек на щеках теперь вырисовываются острые скулы. Он, бесспорно, изменился, но только внешне…

Не сразу подмечаю, что всё это время отзываюсь молчанием. Жизнь во мне просыпается лишь тогда, когда Туманов делает шаг навстречу, а я, поддавшись инстинктам, пячусь назад.

– Ты боишься меня? – нахмурившись, интересуется он.

– Ты избил человека, – бросаю с осуждением, так уверенно, как если бы между нами не было этих долгих лет тишины.

– Плохого человека, – уточняет Раст, словно это его оправдывало. Парень не выглядит виноватым или встревоженным, напротив, полностью уверен в свершённом поступке. А ведь когда-то он был первым из тех, кто упорно боролся за справедливость.

– Так рассуждают только малодушные, – открыто уличить его в жестокости я не решаюсь. То ли от страха, то ли от неверия – уже не знаю.

– Малодушие – понятие относительное, – его «поломанный» голос звучит ровно. – Много ли чести в тех, кто трусливо наблюдает за унижением девчонки, предпочитая держаться в стороне?

– Заступиться можно иначе…

Сама не верила, что веду диалог с Тумановым; уже взрослым, а когда-то мальчишкой, перевернувшего мою жизнь с ног на голову. И кто бы мог подумать, что наша встреча начнётся с претензий и вообще случится? Ещё вчера я и в мыслях не допускала, что увижу его таким – сильным, уверенным и опасным.

– Но ведь никто не заступился, – ухмыльнувшись, он делает шаг за шагом и останавливается лишь тогда, когда расстояние между нами превращается в сантиметры. – Зато теперь ублюдок подумает, прежде чем вздумает потешить своё мнимое эго, – Раст запнулся. – Впрочем, тебе этого не понять. Ты всегда была из числа трусливых зайчишек, которых заботит только собственная шкура.

Оскорбившись, я не могу унять жар, пронзивший щёки. Но моё возражение прерывает прикосновение – его прикосновение. Пальцами, на костяшках которых уже засохла чужая кровь, Туманов проводит по моему подбородку, ровно так же, как в недавнем кошмаре.

– Ты красивая, – тихо шепчет он, смягчившись во взгляде. – Только вот жаль, что пропали веснушки… Мне они нравились.

Его губ касается улыбка, и на мгновение я вызываюсь ответить тем же, но насильно беру себя в руки. Всё походит на сумасшествие. Грань между злостью и трепетом испаряется, что кажется немыслимым.

– Это женская комната, – напоминаю растерянно.

– Едва ли я смутил кого-то присутствием. Разве что только тебя.

– Это не так…

– Серьёзно? Тогда почему ты сбегаешь каждый раз, стоит нам встретиться?

– Это лишь твои фантазии!

Не в силах больше бороться с натиском, я возвращаюсь к зеркалу и принимаюсь неуклюже поправлять распушившиеся от влаги пряди. Смущение или страх, но каждое моё движение выходит нелепым.

– Этот Макеев… Тебе не стоило, – мой хриплый голос походит на звучание из негодного приёмника. – В общем, оставь его. У тебя могут быть проблемы. Большие проблемы.

Усмехнувшись, Раст прилипает плечом к кафельной стене, на которой красуются неприличные надписи.

– Ты волнуешься за меня?

– Всего лишь предупреждаю.

– Уже давно прошло то время, когда я чего-либо опасался, – заявляет Раст, не сводя с меня взгляда. – И едва ли уродец Макеев это исправит.

– Ты многого не знаешь.

– Так просвети, – иронично фыркает он. – Или ты снова прибываешь в сомнениях, чью сторону выбрать?

Что?

Мой протест прерывает вбежавшая в уборную Ари, тем самым спасая меня от напряжённой беседы. Увидев новичка, она расплывается в лукавой улыбке, выпрямляет плечи и только после давится удивлением.

– Ох, простите. Но разве это не дамская комната? – приторный голос подруги коробит уши, и, вероятно, не только мои.

ГЛАВА#10

РОСТИСЛАВ

Все следующие недели в новой школе прошли лучше предыдущих. После драки с Макеевым больше никто не задевал Чебрец, по крайней мере при мне. А когда моё участие в межрайоном забеге привело к первой победе школы, я вовсе стал в фаворе. Одноклассники меня уважали и даже побаивались, а учителя нередко приводили в пример. За долгое время я ощутил себя по-настоящему значимым и был этим доволен.

Дома также обходилось без конфликтов. Игнат был сдержан, добр и отчасти весел, как тот пингвин в брачный период. Он часто пропадал в телефоне, то строча сообщения, то болтая с кем-то без умолку. Таким воодушевлённым он был лишь в момент открытия автосервиса, поэтому я списал эту «трансформацию» на очередной проект, который, наконец, заимел перспективу.

Отец не донимал меня, а я не замечал его – это был лучший период в наших хлипких отношениях. Тогда мне показалось, что я смогу стерпеть его до окончания школы, пусть обида на родителя ничуть не убавилась.

Но если в семье и коллективе обстановка наладилась, то любой контакт с Котовой вовсе сошёл на нет. Влада открыто избегала меня, не желая даже смотреть в мою сторону, а я отказался от роли её раздражителя. Мысленно выстроил стену между нами, безустанно убеждая себя, что так будет лучше.

Всё в прошлом: и детство, и чувства.

Да, я перестал быть её раздражителем, но вот она оставалась для меня аллергеном. Когда смеялась над глупой шуткой, отчего внутри всё сжималось. Когда прикусывала губу, размышляя над новой задачей. Когда робела у доски, невольно допустив ошибку. Когда заправляла прядку волос за ухо, утопая в омуте мыслей. Когда обрывала нелепый рассказ, стоило мне показаться, заставляя чувствовать себя вселенским злом. И даже когда снилась той маленькой соседской девчонкой, снова и снова доставляя мне тягучую боль.

– Ты только глянь на эти лохмотья, – прыснул Март, ткнув меня локтем в бок. – Она что, волосы причесала? И ресницы подкрасила? Вот так кадр!

Отложив учебник литературы в сторону, я пытаюсь понять, о ком твердит друг, и тотчас подмечаю Валю Чебрец, проплывающую мимо рядов, чуть смелее обычного. На ней бордовое велюровое платье с бахромой и воротом, точно элемент средневековья, а вместо тугого пучка на макушке теперь подвязан аккуратный хвост. И прежде чем занять своё «тенистое» место, она бросает мне улыбку – кривоватую, кроткую.

– Кажется, кое-кто обзавёлся поклонницей, – хихикает Март, театрально выставив трубочкой губы. – Поаккуратнее, братец, иначе соберёшь вокруг себя всех замухрышек школы. Тогда для красоток времени совсем не останется.

– Не завидуй, Елисеюшка, – усмехаюсь я, откинувшись на спинку стула. – Благодарным должен быть, ведь тогда все красотки достанутся тебе.

– Плевать мне на всех. Я верен лишь одной. И ты это знаешь.

Мне едва удаётся скрыть напряжение, когда всякий раз Мартынов говорит о Владе в подобном ключе.

– С чего ты взял, что это взаимно? – хмыкаю, пытаясь выглядеть равнодушным. – Вас даже вместе никто не видел.

– Ну как же? Она Кошка, я – Март. Наши старики общаются. Да мы просто созданы друг для друга! А что до её неприступности… Так она меня только заводит. Ещё немного, и принцесса сдастся. Вот увидишь.

– Да уж, аргументы весомые. Тут не поспоришь, – мысленно улыбнувшись, я принимаюсь записывать тему урока.

– Только не говори, что сам не хотел за ней приударить. Это в детстве она походила на неказистого эльфа, но сейчас богиня. Идеал!

Смотрел ли я на Владу, как на девушку? Разумеется. Но лишь после того, как переставал видеть в ней девчонку из прошлого, что случалось крайне редко. Любая похвала в её строну действовала на меня угнетающе, поднимала температуру и будила чувство мести, плотно затмевая разум. Я мог думать лишь о том, как смахнуть этот лживый ореол отличницы.

Отношения с девчонками меня не волновали. По крайней мере сейчас, когда сердце яро отвергало каждого. Подпустить, но держать на расстоянии – главная заповедь, которой я следовал, изредка делая скидки.

– Не преувеличивай, Март. Изъяны есть у каждого.

– Верно, братец. И у Котовой такой имеется, – устало вздохнув, Мартынов кривит лицо. – Брюзга-подружка не самое лучшее её дополнение. Как увижу эту грымзу, так фонарики в изюм сжимаются.

Меня пробирает смешком.

– Быть может, она и есть твоя истинная?

– Кто? Этот Пикачу в юбке? – давиться друг. – Не смеши. Я ей никогда не достанусь, даже по частям.

– Как знать, ведь своим фонарикам ты уже не хозяин…

– Тишина! – раздаётся голос классного руководителя – Дианы Олеговны, и мы прячем головы. Моложавая брюнетка с пылким нравом заметно выделялась на фоне других учителей-стариков и была недурна собой. Зачастую на её уроках наш буйный класс отличался покладистостью, особенно мужская его половина. – На следующем уроке я хочу услышать полный пересказ «Письма Татьяны к Онегину». Оправдания по типу «я не успел» или «голова разболелась», будут расценены как неуважение к предмету. А значит, не будут допущены к экзамену.

По классу пробегает волна измученных вздохов. Большая часть ребят намеревалась аттестоваться по литературе – предмету, что в сравнении с химией или алгеброй казался на порядок легче.

Меня же одного посещали иные мысли: что, такая красотка, как Диана Олеговна, забыла в этой дыре? В моём арсенале было достаточно девушек, абсолютно разных, чтобы с лёгкостью оценить их внутренний мир. Едва ли Диана любила детей и восхищалась природой Самана – здесь было другое. Такие фифы, как она, зачастую неравнодушны к деньгам и уж точно не обзаведутся кошками на закате молодости. А вот нарисовать прилежную репутацию, путём преподавательства, и строить глазки одиноким предпринимателям, в месте, где начисто отсутствует конкуренция – другое дело.

– Войдите! – бросает учитель, после жалобного стука в дверь. На пороге тотчас возникает белобрысый малец, с которым мне уже приходилось встречаться. Завидев его растрёпанный вид, учитель заводит глаза к потолку. – Чего тебе, Котов? Почему не на уроке?

ГЛАВА#11

ВЛАДИСЛАВА

– Ненавижу, ненавижу… – бурчу себе под нос, жуя ватрушку и чередуя в мыслях имена своих обидчиков: младшего братца, нахальной училки и мерзавца Туманова. Дедушкина сдоба с трудом лезет в горло, но я всеми силами заедаю неподдельную злость с красным от усердия лицом.

– Ты хоть водички хряпни, Щепка, – качает головой дедушка. – С таким аппетитом и кишкам недолго завернуться.

Сегодня даже уютный домик Фёдора Андреевича не приносит мне должного исцеления. Гнев распирает меня изнутри, а ароматный чай отдаёт горечью.

– Да просто бесит всё, деда! Я будто в сумасшедшем доме! Учителя мешают учёбе, отдав приоритет дурацкой уборке! Абсурдным способом лишают статуса старосты! А младший братец так и норовит опозорить семью! Все просто с ума посходили!

Задумавшись, дед звучно чешет затылок.

– Быть может, тебе не стоит принимать всё близко к сердцу?

– И ты туда же?! – задаюсь я, не скрыв своего разочарования. – Сегодня они лишают меня положения, заставляют прибираться за малолетками, а завтра и того хуже – ставят четвёрку за четверть! Ещё и этот…

Я умолкаю – говорить о Туманове с дедом не хочется. Даже думать о нём невыносимая пытка. Однако Фёдор подмечает многое без слов.

– Давно ты навещала отца? – неожиданно произносит он.

– Ещё летом, кажется, – к моему стыду я не помню, когда в последний раз бывала на кладбище.

Мысли об отце, а точнее – его утрате, были точно отравой для сердца, стоило поразмышлять о семейной потере чуточку больше. Приходя на могилу отца, я снова и снова возвращалась в день похорон, а затем с трудом оправлялась от полученных душевных травм. Куда сложнее было взять себя в руки и вновь проникнуться учёбой – такая подлая слабость, за которую я саму себя ненавидела.

– Так проведай его, Щепка. Да и выскажи на могилке всё, что другим сказать не можешь. Тебе легче станет, вот увидишь.

– Возможно, ты прав… – в этой череде нескончаемых стрессов, предложение дедушки кажется вполне сносным, ибо держать всё в себе – не легче.

– А то! – вскликивает дед, постучав пальцем у виска. – В этом дряхлом сундучке ещё осталось место для полезных советов! Склероз и деменция пусть пока что отдохнут на полочке!

Меня касается лёгкая улыбка – первая в это субботнее утро.

Решив остаться у дедушки до конца дня, я позволяю себе немного отвлечься: навожу уборку, помогаю с растопкой печи и перебираю молодой картофель. Дед безустанно травит меня рассказами о рыбалке, котором мог позавидовать сам Антон Павлович Чехов, а я всё чаще ловлю его на том, что одна и та же история постоянно меняет свою концовку. Привирает он или нет – не имеет значения. Мне просто нравится находиться с ним рядом. Здесь, за невысоким забором, в покосившемся домике, среди пыльных книг и узорчатых коврах на стенах – подальше от чужих глаз.

Воскресенье выдаётся куда мрачнее. Весь день идёт дождь, помешанный с первым снегом, а промозглый ветер тоскливо завывает в щелях окон. Несколько часов я провожу за конспектами, в компании Ночки, лишь изредка позволяя себе минуты отдыха. Неоднократные попытки мамы склонить меня к семейному просмотру фильма также остаются без внимания, ведь все мои мысли крутятся вокруг предстоящих экзаменов.

И не только…

Я по-прежнему злюсь на Туманова, будто только он один источник моих бед. Во всех неудачах, что посыпались мне на голову подобно снегопаду, виновен Раст, пусть и не всегда осознанно. А точнее, парень едва ли догадывается, что действует на меня, как сачок на бабочку. Я утопаю в урагане эмоций, стоит ему приблизиться – теряюсь, паникую, задыхаюсь. С его появлением в Самане всё стало на порядок сложнее: от попыток уснуть до утренних пробуждений. Он как тот кровопиец высасывает силы, даже находясь на расстоянии.

Меня до дрожи раздражает его новый статус вожака, заводилы и первого умника класса. За недолгий срок ему удалось запудрить мозги каждому: одноклассникам, педагогам и даже моей лучшей подруге. И только мне доподлинно известно, какой он настоящий...

Но несмотря на деланную ненависть, я нахожу в Туманове то, чего когда-то лишилась: тепло воспоминаний и веру в искренность юных чувств. Находок слишком мало, чтобы вновь увидеть в нём любимого мальчишку, но вполне достаточно, чтобы теплить надежду.

В понедельник я иду в школу вместе с Антоном, по настоятельной просьбе матери, ибо братец заимел привычку прогуливать. Всю дорогу мне приходится выслушивать басни о вреде овсяной каши и жалобы на наше родство. И только когда белобрысый чертёнок встречает своих однокашников, я избавляюсь от непосильного груза, при этом получив немало оскорбительных прозвищ.

Боже, когда он уже повзрослеет?

Уже перед входом в кабинет литературы я замечаю затоптанный ранец Вали Чебрец. Её вещи – потрёпанные учебники и сотовый телефон – раскиданы по коридору, как если бы ими играли в футбол. Превозмогая неохоту, я собираю чужую утварь в рюкзак и, оказавшись в кабинете, вручаю его хозяйке.

– Спасибо, – растерянно шепчет Валя, даже не догадываясь, что осталась без принадлежностей: либо не успела понять, что кто-то пошутил над ней, либо попросту привыкла к мерзким выходкам.

Атмосфера в 11 «А» всё та же – удушливая. Большая часть ребят сонно листают учебники, Ари безотрадно изучает свой маникюр, а Март и Туманов в полный голос обсуждают детали будущей вечеринки, не замечая ничего вокруг.

А ведь когда-то Елисей срывался с места в приветственных комплиментах, стоило мне переступить порог класса…

Но не успеваю я разложить вещи на стол, как сладкий голос Дианы Олеговны коробит меня изнутри:

– Не торопись садиться, Котова. Помнится, ты должна поразить нас своим похвальным чтением… «Письмо Татьяны к Онегину», так ведь?

Нервно отбросив учебник, я выхожу к доске – уверенно, почти с вызовом. Поднимаю глаза к потолку, дабы отстраниться от всего мира, и молвлю с тягостным выражением:

ГЛАВА#12

Из воспоминаний девочки

Лето 2000 года

Гостевая комната наполнена ароматом цветов – лилий, хризантем и гортензий. Повсюду расставлены рифлёные вазоны, а под ногами хрустит колючая листва. Я сижу рядом с отцом на прохладном полу, со скучающим видом наблюдая за его монотонной работой.

Пользы в ней меньше, чем в дырявом пакете.

– Пап, а поедем на море? – предлагаю я, зевая. – Жара такая, что на улицу не выйти. Ни одна панамка не поможет.

– Прости, дружок, работа, – улыбается отец, легонько шлёпнув бутоном розы по моему носу. – Я матери обещал. Одна она не справляется.

Я печально вздыхаю, в сердцах проклиная цветочную лавочку матери. Когда-то гадкий магазинчик поглотил одного родителя, а теперь постепенно отбирает второго. Мне только и слышится: «Прости, дочка, бизнес…», «Потерпи немного, и сходим в киношку…», «Мы ведь для тебя стараемся!». Но вопреки их обещаниям всё становится только хуже – название «Эльза» я слышу чаще, чем собственное имя.

– Да брось эти веники, пап, – не унимаюсь я, показательно хмуря лоб.– Они ведь вялые, дохлые какие-то. Вон, все головы повесили!

– Они живые, свежие, просто нужно их напоить, – уверяет отец, вынимая из коробки очередную жухлую розу. Избирательно удаляет со ствола лепестки, подрезает кончик секатором, а затем запускает цветок в воду, от которой жутко сквозит хлоркой. – Ну вот и всё. Пройдёт час-другой, она напьётся и снова станет прекрасной.

Мне не верится в сказанное, отчего отец поясняет: срезая ножку, он убирает пробку из воздуха, тем самым позволяя цветку беспроблемно поглощать воду; в саму жидкость следует добавить немного белизны, чтобы исключить её скорейшее загрязнение. Мятый лист, он же защитный, убирают со стебля вместе с шипами, дабы роза обрела товарный вид. А ещё он говорит о хитростях, что из всего разговора, кажутся мне наиболее интересными. Оказывается, что необычные оттенки цветка – синие, зелёные, радужные, – отнюдь не редкий сорт, а дело рук самих флористов. Стоит прорезать на ножке крестик и опустить её в окрашенную воду, как белый цветок меняет окраску – такая простая, но в то же время красивая, магия.

Мне нравилось проводить время с отцом – Валерой Котовым. В свои тридцать семь он не утратил детскую непосредственность – мужчина повзрослел внешне, но в душе оставался ребёнком. Всегда мог поддержать меня за игрой и даже в мелких проказах, несмотря на тяжёлые вздохи матери. Я могла часами, раскрыв рот, слушать его невероятные рассказы – чудный дар он унаследовал у дедушки, такого же болтунишки. И только с появлением цветочного бизнеса наши «посиделки» с отцом практически сошли не нет.

– Не скучай, дружок, – подбадривает папа, смахнув со лба испарины. – К деду прогуляйся. Он наверняка займёт тебя делом.

– Как же, – хмыкаю я. – Сорняки рвать заставит. Или кухню подметать. Я лучше во дворе останусь.

– Право твоё… Хотя я считаю, что надо бы пройтись, – настаивает он, а затем как бы невзначай добавляет: – Например, отнести ему котят, которых ты пригрела в сарае.

Щёки пронзает румянец – то ли от удивления, то ли от чувства вины. Закусив губу, я опускаю взгляд, надеясь на снисхождение. Однако папа абсолютно спокоен.

– Не волнуйся, доча. Твой секрет я не выдам… А вот котят всё равно отнеси. Через недельку они подрастут и разбегутся кто куда. Не дай бог погибнут. Дед же за ними присмотрит, он животных любит. Да и скучать они ему не дадут.

Моя радость длится недолго. Понимание того, что мне придётся лишиться Ночки, пусть только формально, вызывает ком в горле. Набравшись смелости, я принимаюсь трясти отца за рукав.

– Пап, давай оставим одного! Ну пожалуйста! Я клянусь, что буду за ним присматривать! Кормить, когда нужно, и менять лоток! Если хочешь, могу от конфет отказаться! На веки вечные! На годы бесконечные!

Валерия касается улыбка – тёплая и одновременно грустная. Его горячая ладонь опускается мне на плечо.

– Я бы рад помочь, малыш, но… Всё не так просто. Мама разозлится, если узнает о котятах…

– Каких ещё “котятах”? – гремит за спиной, отчего я замираю на месте. И только когда решаюсь оглянуться, вижу перед собой недовольную, но очень красивую женщину. Строгость ей к лицу, как и деловой наряд. – В моём доме плодятся кошки, а я ни сном ни духом?

Пути назад нет – мне приходится раскрыть свою тайну.

– Котята живут в сарае. Уже как месяц. Сегодня я отнесу их дедушке, – не поднимая глаз, бормочу я. – А вот третьего хочу оставить себе. Можно?

Марина взмахивает руками, как если бы хотела взлететь.

– Прекрасно! Пока я на работе, вы устроили из дома приют! Чего ещё я не знаю?! Ни одного питомца здесь не будет, так и знайте!

– Брось, Марин, – вступается папа. – Это всего лишь котёнок. Дом большой, еды хватает. Да и Владка обещала за ним ухаживать.

– Нет и ещё раз нет! Он мне все обои подерёт! Или того хуже – ковры загадит! Относите их Фёдору, иначе я сама от них избавлюсь!

Глаза наполняются влагой, а сердце обидой. Реакция мамы вполне предсказуема, но от этого не легче. Я едва держусь, чтобы не сбежать в слезах в свою комнату – так сильно ранит её резкость.

– Значит, так, – бросает работу отец, приподнявшись. Его лицо становится суровым, как и голос. – Либо мы оставляем кота, либо я тебе не помощник.

– Что? – давится она.

– Ты только о себе и думаешь, Марина. О работе, о цветочках своих. А как же дочь? Что с того, если в доме будет питомец? Ты всё равно его не заметишь, потому что кроме бигудей своих ни черта не видишь. И если ты возомнила себя богиней Флорой, то и правь одна. Без меня. Я не стану в корешках копаться.

Мама тщетно ищет опору в воздухе, а во мне зарождается надежда. Крохотная, детская, но весьма крепкая.

– Шантажисты, – выдыхает Марина, театрально держась за сердце. – Так и быть, одного оставим. Но если он прикоснётся к моим кухонным шторкам или горшечным цветам…

ГЛАВА#13

РОСТИСЛАВ

Я просыпаюсь с лёгкой улыбкой – моё нынешнее утро по-настоящему доброе. Несмотря на проглядывающий из окон Саман, несмотря на предзимнюю стужу и громкие звуки во дворе, благодаря которым мой дивный сон прервался. Даже несколько пропущенных звонков от матери не испортили мне настроение, напротив, подарили надежду, что я ещё кому-то нужен.

Впрочем, сейчас во мне нуждались многие. Искренне или нет, но одноклассники прям-таки глазели мне в рот, обращаясь то за советом, то с какой-либо просьбой. А когда по моей инициативе директор дал добро на общий выезд в город и новогодний дискач, сомнений вовсе не осталось – я был номер один. До чёртиков забавно, ведь когда-то эти люди поравняли меня с тенью.

Что ж, времена меняются. Лишь воспоминания не подлежат переменам.

Приняв душ и накинув тёплые вещи, я неспешно выползаю во двор и сразу же встречаюсь с отцом. Ряженный, но взмыленный, он кряхтит у ворот гаража, одновременно потирая лоб вымазанными в почерневшем масле руками.

– Проснулся, подснежник? Айда сюда, – подзывает отец, а я подмечаю, что он практически никогда не обращается ко мне по имени, будто оно сродни проклятию. – Только глянь, кого я тебе откопал! Зверь, а не машина!

Впавший в смятение, я обхожу гараж и вижу старенький «Краун», покрытый слоем устоявшейся пыли. Почти чёрный, с изумрудным отливом, он похож на хулиганский транспорт – дерзкий, отчасти бандитский. Ещё в нулевых отец приобрёл его за «копейки», а затем безжалостно запер здесь, променяв на свеженький «Форик». Мне казалось, что ненужный авто давно ушёл на запчасти, однако выглядел он так, словно только вчера сошёл с конвейера.

– Японец! Канолевый! Резина зимняя! – причитает отец, как если вздумал продать мне тачку. – Ну чего застыл?! Запрыгивай! Проверь, как дышит!

Он толкает меня в спину, отчего я неохотно запрыгиваю в салон, проворачиваю ключ и с первого раза завожу машину. Ощутимая дрожь обдаёт корпус, кожаный руль, а затем селится в пальцах.

– Рычит как тигр! Чистейший звук! – воодушевлённый возглас отца прорывается сквозь шум из выхлопной трубы. – Я движок ему причесал, теперь летать будет! А вот диски сам прикупишь! Эти проржавели немного!

Переварив услышанное, я моментально глушу мотор и обращаюсь к отцу. Вид у него дурацкий – слишком радостный, что ли. За въевшейся привычкой видеть его хмурым, он походит на безумца.

– Какие ещё диски? Что это значит? – задаюсь безразлично.

– То и значит! «Японца» отдаю тебе! Теперь он твой!

– Ты шутишь, верно? У меня ведь даже прав не имеется.

– Кому нужны эти права в чертоге мира? – отмахивается он. – Здесь даже участкового нет, а менты и подавно не водятся.

Я почти уверен, что Игнат сошёл с ума – представить трудно, как человек, привыкший отбирать, вдруг снизошёл на эдакую щедрость. Однако, противиться глупо, как и попытки залезть в его голову. Разместившись в кресле поудобнее, я примиряю роль водителя с безмерно довольным лицом.

– Что ж, спасибо. Подарок что надо.

Через боковое зеркало я замечаю улыбку Игната, слишком странную для того, кто вручил «гостинец» безвозмездно. Уже давно мне стало ясно: с ним что-то не так. Стоило вернуться в Саман, как отца как будто подменили: ругани сошли на нет, куда-то делся мерзкий гонор. Я и сам поддался переменам, но точно знал, что в глубине остался прежнем. Были причины спустить свою злобу, а значит, их имел и отец. Но мы оба знали, что это лишь фарс.

Добряк из Игната неважный, зато обманщик отличный.

– И с чего ты такой добренький? – интересуюсь я, звучно хмыкнув. – Никогда не поверю, что ты вручил мне авто без личной выгоды. Выкладывай, в чём дело? А точнее, что ты хочешь взамен?

Туманова старшего обдаёт нервозом – улыбка прыгает, дёргается глаз. Он с натягом глотает своё недовольство, всячески скрывая рвущийся наружу мат.

Люблю, когда он бесится. Особенно, люблю его бесить.

– Тебя не проведёшь, – цедить он сквозь зубы, одновременно поправляя волосы. – Что ж, буду честен. Меня пригласили на ужин. Он состоится на следующих выходных. Ожидают нас обоих. И я буду очень признателен, если он пройдёт без сюрпризов. Могу я на тебя надеяться?

Тотчас картинка сложилась: беззаботный папочка, постоянные перезвоны и подарки без причины – всё это говорило о том, что он завёл себе подружку. И теперь, дабы показаться безупречным родителем, делает всё, чтобы подсластить наши горькие отношения.

– Ох, я всё понял, – пропеваю я, не скрывая своего удовольствия. – Ты снова взялся за старое. Решил охмурить очередную жертву. Ведь именно за этим мы вернулись в Саман, не так ли?

Выпрыгнув из салона, я равняюсь с отцом. Играючи трясу связкой ключей перед его почерневшим лицом, а затем роняю её на землю со словами:

– Не дождёшься, папочка. Меня этим не купишь. Разбирайся сам.

Превозмогая ярость и открытое унижение, он подбирает ключи.

– Зачем ты так, сын? – в его голосе нет ни капли горести, лишь яд и презрение. – Разве я тебя о многом прошу? Один лишь вечер. Всего один. Чего тебе стоит притвориться покладистым?

– Мне? Ничего. Ты всю жизнь учил меня этому.

– Я прошу… Сделай мне одолжение. А потом проси что хочешь, – вырывается с истошным скрипом. Ему с трудом даётся каждое слово, что только больше меня удивляет. – Это важно. Разве ты не понимаешь?

– Ещё как понимаю, – меня пробивает смешком. – Неужели, куш настолько жирный, что ты готов так унижаться? Признавайся, кто она? Престарелая вдова с огромным наследством? Шестёрка из администрации? Или наша директриса?

Отец мгновенно светлеет. Будто по щелчку его глаза искрятся от жадности. Ясно без слов: ни один из вариантов не оказался верным. Здесь что-то другое.

– Вообще-то, она предприниматель. Чудная хозяйка цветочного бизнеса. Молодая одинокая женщина, недурна собой и весьма перспективна, – он нарочито медлит, а затем стреляет на поражение: – Она наша соседка. Ты знаешь их, Марину и её милейшую дочь…

ГЛАВА#14

ВЛАДИСЛАВА

Первый выходной недели выдался на порядок радужнее предыдущих. С самого утра Антон и мама отправились в город, о чём красноречиво сообщили в записке. Один день в тишине и полном одиночестве – это то, что мне было нужно. Я позволила себе “вредный” завтрак, состоящий из пюре и жареных сосисок, а затем закрепила его огромным куском пломбира. Оставаясь в пижаме, смотрела сериалы и красила ногти гель-лаками матери. Даже волосы не стала расчёсывать, собрав их в неряшливый пучок, что ещё вчера казалось непростительной халатностью.

Однако уже к вечеру моё настроение даёт сбой. Несколько сообщений от Ари, обрушившихся на мобильник, вызывают неподдельную злость.

“Приветик, Златка!”

“Надеюсь, ты не забыла о вечеринке и уже при параде?”

“Зайду за тобой в семь! Не смей опаздывать!”

Я порываюсь сжать сотовый до треска, но шумно выдохнув, выбиваю пальцами ответ:

“Повторюсь, ноги моей там не будет! Я всё сказала!”

Отбросив мобильник в сторону, мечусь по комнате в беззвучных ругательствах. Не знаю, что злит меня больше: очередная тусовка без моего участия, легкомысленность подруги или сам Туманов, ворующий из-под носа всё, что для меня действительно важно? Он точно кость в горле, заноза в заднице, бельмо на глазу! Куда ни сунься – везде Туманов! Важный, гордый и завсегда номер один! Меня прям-таки и тянет доказать всем обратное!

Не успеваю я остыть, как из соседнего двора начинают доноситься торжествующие голоса одноклассников. А через несколько минут оглушительная музыка звучит на всю округу. Басы настолько сильны, что мне заметна дрожь на стеклопакетах. Но не столько поражает нарушение порядка, как равнодушие соседей, ведь никто из них не осмеливается им возразить.

Подкравшись к окну, вижу Туманова. Он сдержанно встречает гостей, спрятав руки в карманах. Среди толпы маячит и Ари, в красном пальто и новеньких джинсах, подчёркивающих стройные ноги. Её заливистый смех пробивает музыку и мою последнюю надежду на женскую солидарность. А когда Раст приобнимает девушку за плечо, я вовсе отстраняюсь от занавесок, всеми силами подавляя растущую в груди обиду.

Должно быть это весело: вести себя беззаботно, не думать об учёбе и влюбляться в плохих парней, вопреки здравому смыслу.

Я же не могу себе такого позволить... Либо попросту боюсь.

Безумная вакханалия длится несколько часов, прежде чем я решаюсь обратиться к местному участковому. Оставив анонимную жалобу, с головой ныряю под одеяло и покорно жду развязки, нисколько не стыдясь “тихушного” поступка. “Всего-то верная гражданская позиция...” – оправдываю себя, жадно поедая свежий маникюр.

Спустя время музыка становиться тише, а затем тёмная “карета” Туманова покидает двор со свирепым рычанием. К великому сожалению я не чувствую себя победительницей, напротив, всё больше смакую вкус одиночества.

– Вы где? – выдаю без приветствия, набрав номер матери.

На фоне слышатся голоса людей, смех Антона и огрызки из какого-то выступления, походящего на уличный мятеж.

– По-прежнему в городе, дочка. У тебя всё хорошо? – не совсем искренне интересуется мама, явно отвлекаясь на происходящее.

– Я в порядке. Как скоро вас ждать?

– Знаешь, эта ярмарка просто восхитительна! И кто бы мог подумать, что в конце нас ждёт развлекательная программа? Антон просто в восторге! Так что будем поздно, не скучай! Мы и тебе прикупили подарки!

– С каких пор ты шляешься с Антоном по ночам?

– Не волнуйся, мы не одни! Наш сопровождающий никого не даст в обиду и проводит до двери, – по-девичьи хихикает она, чем сильнее меня раздражает.

– Не знаю, что ты задумала, но возвращайся домой! Мне ещё нет восемнадцати, и ты не имеешь права оставлять меня одну в огромном доме! – мои скупые аргументы вызваны вредностью. – А вдруг, грабители? Или трубы прорвёт? Об этом ты подумала?

Из трубки сквозят сигналы автомобильных клаксонов, точно приветствуя праздничное мероприятие.

– А? Что? Плохо слышно, дорогая! Ложись спать и ни о чём не думай! Ужин в духовке! Целую!

Монотонные гудки прерывают моё возражение.

Выходит, веселятся абсолютно все, кроме меня?

Праздное любопытство берёт верх над разумом, и тогда я отправляю сообщение Ари – якобы непринуждённо.

“Ну и чего у вас так тихо? Вечеринка провалилась?”

Ответ от Ари прилетает моментально.

“Вовсе нет. Здесь весело, если не считать уезд Раста и пошлых шуточек Мартынова... Может, всё-таки придёшь?”

Меня пробирает смятение – с чего вдруг Раст покинул собственную сходку? И почему так опрометчиво оставил дом на подростков? Поток вопросов прерывает новое СМС.

“Ну же, Влада, заходи. Раст всё равно вернётся нескоро. К тому же все так и шепчутся, почему ты не с нами. Не давай им лишний повод для дурацких слухов. Будь выше своих предрассудков!”

– Тоже мне, советчица, – фыркаю про себя, одновременно поглядывая на время. Отчасти Ари права, и мне не стоит вести себя так, будто мне не плевать. И пусть многие даже не догадываются о причинах такой отстранённости, моя позиция – не что иное, как слабость. Хватит быть тряпкой!

“Сейчас буду”.

Осмелившись зайти на несколько минут, пока Туманов отсутствует, я решительно влетаю в кеды и выбегаю на улицу. Время подходит к полуночи, а вечерний мороз нещадно пробирается под кожу. Но несмотря на это мои щёки горят – то ли от уверенности, то ли от сожаления.

Миновав высокий забор и ворота нараспашку, беспрепятственно прохожу во двор Тумановых. Без труда попадаю в дом и слышу голоса одноклассников, помешанные с попсовым пением. Дверь в гостиную слегка приоткрыта, бросая луч света на тёмный пол прихожей. Однако я не тороплюсь показаться друзьям – снимаю обувь и робко осматриваюсь.