Эскалто

1.

Холодные каменные плиты на полу. Холодные тёмные стены, обсидианово-черные, то ли влажные, то ли отполированные широкой полосой на уровне глаз. Длинный коридор заворачивает, открывая взгляду большое тёмное помещение. Резкий, острый луч дневного света бьёт из невидимого отверстия в стене и безнадёжно рассеивается, не достигнув и центра зала. Нет, это не зал. Это пещера, тёмная и страшная, холодная и пустая. Зачем я здесь? Факел шипит и плюётся, я будто вижу себя со стороны - высокая фигура, освещённая оранжевым пламенем, меняющим черты лица. Факел падает из рук, рассыпая искры, и за спиной встаёт что-то страшное, чёрное. Волна бешеного ужаса захлёстывает сознание, я падаю на колени и кричу, чей-то голос зовёт меня, а чёрное сзади надвигается, стремится сожрать, уничтожить, раздавить, а потом - неотвратимое падение, падение в бездну.

Этот сон снился мне с детства. Он повторялся много раз; не помню, когда увидела его впервые, но точно помню, что ужас, сковавший меня тогда, буквально сводил с ума. Я бросилась в комнату нянюшки, путаясь босыми ногами в подоле длинной ночной рубашки - ах, Ви, нельзя же носиться сломя голову по коридорам, юные леди так не ведут себя! - и нырнула к ней под одеяло, хорошенько приложившись об её коленку косточкой на лодыжке. Коленки, наверное, - единственное твёрдое, что было в нянюшке Алиде, она вся была воплощением мягкости и уюта, а запах ванильных булочек, которые она любила на завтрак, прочно и неделимо соединился в моей памяти с обрывками воспоминаний о детстве.

В этих воспоминаниях всё подёрнуто сияющим флёром очарования, которым окутывает их прошедшее время. Они всегда наполнены ароматами свежей травы и маминых духов, древесной стружки в столярной мастерской, куда удалось сбежать, пока отец беседует с мастером о прикладе для нового охотничьего ружья, - ох, Ви, непоседа, и как Алида с тобой справляется, - запахом нагретой солнцем шерсти рыжего пони и нового кожаного седла на его спине. В них всегда - или почти всегда - улыбки друзей светлы, а дни, которые, болея, проводишь в кровати, подслащены медовыми пряниками или оладьями с малиновым вареньем, а то и шоколадными конфетами из лавки в городе, которые отец привозит в роскошной глянцевой коробке с бантом, и они лежат там в гнёздах бумажной мишуры, будто яйца волшебных птиц из сказок Алиды, которые она так искусно придумывает прямо на ходу.

Этот сон среди моих детских воспоминаний - как пятно чёрной смолы, в которую случайно наступаешь в лесу, собирая травы. Такая неприятность приключилась со мной после очередной болезни, когда я напросилась с мамой и сестрой за травами. Корни того дерева будто выросли передо мной из земли, полёт был недолгим и закончился шишкой на лбу, а чуть позже я обнаружила, что на подоле моего любимого платья красуется липкое чёрное пятно. Платье было розовым, потому и любимым, и позволить такой неуместной гадости оставаться на нём я не могла, поэтому потёрла нежную ткань и ахнула: пятно увеличилось в два раза, но черноты не растеряло.

Домой я шла, прикрыв следы своего несчастья наспех набранным букетиком цветов, - смекалки на это хватило, а смелости, чтобы признаться маме - нет, потому что, несмотря на пышный фасад нашей светской жизни, на деле мы едва сводили концы с концами. Мама бы не ругала меня, нет. Её красивые голубые глаза затуманились бы печалью, а тонкие пальцы, тщательно оттёртые от грязи и следов работы по дому, едва заметно бы пошевелились, считая, сколько денег уйдёт на новое платье или на хорошую портниху, которая заузит подол, вырезав испачканную часть и искусно переместив шов куда-нибудь в незаметное место.

Поэтому, хорошенько поразмыслив и потерев подол ещё раз, отчего пятно только разрослось, я переместила в незаметное место всё платье, постаравшись забыть о неприятности, и совершенно позабыв ещё и о том, что всё тайное рано или поздно всплывает. Причём в самый неподходящий момент.

То утро, помню как сейчас, было светлым и чистым, хоть и прохладным. В наших местах весна ранняя и дружная, снег сходит в начале марта, и ко дню рождения старшей сестры первоцветы уже поднимают свои белые чашечки над подстилкой из хвои между рыжих стволов. Мама накануне почему-то не пришла поцеловать нас на ночь, но мы списали это на её усталость: весь день маленькая Инэс капризничала, и мы с Талисой удручённо ждали, что у сестрёнки поднимется жар, а следом заболеем и мы. Наутро взволнованная мама поднялась к нам в спальню и сказала надеть лучшие наряды. Оказалось, вечером приезжал гонец, и мы ожидали теперь визита эскалто с востока, из Кервата.

Эскалто! Мы с сестрой переглянулись с восторгом и ужасом, потому что прекрасно понимали, зачем эскалто могут пожаловать в дом, где подрастают три девочки. Невеста эскалто - завидная судьба! Талиса бросилась к шкафу, а я рванула на себя ящик комода и замерла, потеряв дар речи. Конечно же, как я могла забыть! Скомканное платье лежало в нижнем ящике. Я разворачивала его в растущем дурном предчувствии, и мама, стоявшая за спиной, ахнула: пятно смолы пропитало складки смятой ткани, и подол был похож на кожу больного чёрной сыпью, которую переносят ядовитые болотные пиявки.

- Ви, как же так… - прошептала мама, касаясь нежными пальцами виска. - Ладно, ничего, солнышко… Достань зелёное.

Зелёное не было моим любимым, и я разрыдалась, а потом ещё пуще, обнаружив вдобавок, что оно мне мало. Отец ходил за дверью, половицы скрипели, во дворе служанка громко созывала кур, а я рыдала так горько, как только может рыдать десятилетняя девочка над розовым платьем, которое она испортила. Иногда я думаю, что именно с того дня мои воспоминания стали постепенно чернеть, теряя туманную светящуюся дымку, которая сглаживала острые края реальности, делая её похожей на мечту.

2.

Ветер был тёплым, а пальцы - ледяными. Я встала. Цветы приносят радость в душу, но только не тогда, когда умирают на могилах родных. Колокольчики завяли. Я бережно подняла безжизненные стебли и направилась к калитке кладбища. Храм Семи Святых в белой штукатурке сиял на весеннем солнце, и, залезая в двуколку, я по привычке подняла руку в жесте силы.

- Всё никак не забудешь, Ви?

После тяжёлых воспоминаний слышать голос Вайса было радостно. Он залез на сиденье, потеснив меня, и отобрал поводья.

- Н-но!

- Как думаешь, может, вернуться в седло? - спросила я, поправляя перчатки. - Теперь я никого не скомпрометирую, даже если в штанах проскачу по улицам города.

- Ну, не знаю. Думаю, в штанах по городу всё же не стоит, - улыбнулся Вайс. - Твоему будущему мужу вряд ли понравится слушать, как тётушки судачат о твоих штанах.

Он сидел рядом, такой высокий и широкоплечий, энергичный и загорелый… Сердце стукнуло невпопад, и стало неловко. Я попыталась незаметно отодвинуться, но не получилось.

- Поедешь со мной на охоту? - Вайс сделал вид, что не заметил моего ёрзанья. - Твой отец, помнится, любил зайцев.

- Нет, нет… - поспешно откликнулась я, вспомнив жжение в ладонях при виде подстреленного зверька. - Ты же знаешь…

- Я думал, это давно прошло, - удивился Вайс, спрыгивая у поворота к деревне. - Нам надо видеться почаще. Не так уж хорошо я тебя и знаю, оказывается.

Конюх увёл лошадь к каретному сараю, а я шла в дом, глядя под ноги. Да. Теперь нам нет причин не видеться часто, хоть я и дочь лорда, а он - сын деревенского старосты. И, похоже, мне не стоит тянуть время, потому что взгляды, которые на ярмарке на Вайса бросали деревенские красавицы, были весьма недвусмысленными. Эскалто Траверу больше нет дела до нашей семьи: в жёны сыну он выбрал не меня, а мою сестру. Красавицу, владеющую даром. Тот чёрный человек, который назвался астрологом, не раз и не два подтверждал правильность выбора, когда эскалто приезжал проведать будущую невестку.

Но сестры больше нет.

В столовой было пусто - видимо, брат с сестрой убежали в рощу. Отец с утра уехал с управляющим на объезд земель. Служанка разложила приборы и принесла жаркое, налила слабенького сидра и исчезла.

Я ела и смотрела в окно на зарастающий сад. Запустение, казалось, подбиралось к нему, стоило лишь моргнуть. Дело было не в садовнике - нет, он был парень усердный. В чём же?

Тоскливо… Так всегда бывало, когда я ходила на кладбище. Тоска прилипала ко мне чёрной смолой, и отмыть было невозможно, только ждать, пока сойдёт сама с верхним слоем кожи. Воспоминания мелькали одно за другим. С каждым днём, с каждым месяцем с тех пор, как отец подписал брачный контракт, мы всё больше уверялись в том, что Талисе самой судьбой предназначено было стать женой эскалто Тарна Травера. Когда на шестнадцатилетие сестры к нам впервые приехал её будущий муж, и она спустилась к нему с лестницы, сияя, как зачарованная жемчужина, - а она действительно зачаровала платье, - он стоял с открытым ртом, не в силах пошевелиться. Его военная форма блестела начищенными пуговицами. Тарн всю неделю, пока эскалто гостили в поместье, не отрываясь смотрел на свою будущую жену, и вот тогда я действительно позавидовала сестре. Похоже, брак по расчёту окажется браком по любви, думала я тогда. Мне же их свадьба не предвещала ничего хорошего. На ту, чья сестра уехала во владения эскалто, выстроилась бы очередь от ворот поместья и до моста Брай, но мне была противна мысль, что рядом будет кто-то, кроме Вайса.

- Ви! - крикнул брат, вбегая в столовую. - Смотри! Мы набрали ягод!

Земляника пахла умопомрачительно. В большой роще на западе от дома её росло столько, что пройти, не наступив на ягоды, было просто невозможно. В прошлом году, незадолго до того, как наша жизнь круто поменялась, мы как раз гуляли с Вайсом по той роще.

- Талиса скоро уедет, - сказала я тогда, закидывая в рот горстку ягод. - Я останусь за старшую. Представляешь меня в роли хозяйки поместья? - Я хихикнула и выплюнула попавший в рот листик. - Смешно, клянусь Семерыми!

- И вовсе не смешно, - как-то очень серьёзно сказал Вайс, делая шаг ко мне. - Ви… Я хотел бы…

Его обычно весёлое лицо было почему-то смятенным, он вглядывался в мои глаза, будто пытаясь что-то разглядеть в них, а я смотрела на его красивые губы. Поцелуй меня, ну поцелуй же! Я же не могу сама… Он не слышал моих мыслей, но его рука легла на моё плечо, и дыхание защекотало кожу. Сердце прыгало в груди, я взглянула в его зрачки… И вдруг их чернота испугала меня. Я отшатнулась, сама не понимая себя.

- Ви, что случилось? - испуганно спрашивал он, хватая меня за руку, пока я брела в сторону дома, наступая на спелые ягоды в прядях тонкой густой травы. - Ви?

Я улыбалась тогда и качала головой, бормоча какую-то ерунду, но в душе был страх. Я будто наяву услышала тот голос из чёрной пещеры, страшный, угрожающий, и увидела тьму того коридора в зрачках Вайса.

Говорят, дар меняет человека. Талиса, распознав свой и совершенствуя его, действительно изменилась. Она стала лукавой и игривой, как только поняла всю силу иллюзий. Конечно, её дара не хватило бы, чтобы скрыть от врагов, к примеру, ущелье, где часть войска восстанавливает силы, как это делали эскалто, - она читала мне вслух интересные места из своих учебников, - но даже угрюмый старый зеленщик, казалось, оживал, когда, подъехав на рассвете к чёрному входу, видел сестру на балконе, а она роняла ему, точно возлюбленному, алую розу, которая у самой земли рассыпалась на золотых мотыльков. Будь зеленщик помоложе, возможно, это можно было бы счесть неприемлемым, но разница в возрасте в полвека превращала её поступок в детскую шалость, так же, как на праздниках в деревне она превращала искры костров в грозно разевавших пасти огненных драконов, от которых с притворным испугом разбегалась детвора. Может, и мой дар повлиял на меня? Однажды наша полосатая Тими бросила мне на одеяло полузадушенную мышь. Сперва я не поняла, что за серый комочек катается на голубом шёлке, но потом ладони будто вспыхнули невидимым огнём: мышь ещё была жива, и мой дар отреагировал на биение её крошечного сердечка, затухающее, угасающее.

3.

Дни проходили в заботах о доме, и играх в саду с братом и сестрой, которая, впрочем, всё чаще искала уединения - в тринадцать всем хочется одновременно одиночества и всеобщего внимания. Иногда ко мне приходили девушки из деревни, мы пили чай в гостиной, а разок, пока никто не видел, пригубили и бренди из папиных запасов.

- Давайте поиграем, - предложила раскрасневшаяся Лотта, доставая из расшитого шёлком мешочка карты.

Бренди развязал нам языки. За картами, хихикая с подругами над теми, кто в этот раз не пришёл, я чуть не проговорилась о своих чувствах к Вайсу, и лишь настойчивый стук в дверь спас меня от этой ошибки. Симми почему-то не спешила открывать, стук повторился, и я сердито встала.

- Поиграть не дадут, - обиженно буркнула я, шагая по коридору. - Симми! Ты где?

Служанки не оказалось в людской, как и экономки. Различимый сквозь матовое стекло двери силуэт был незнакомым. Я глянула на себя в зеркало перед тем, как открыть гостю, который снова постучал, и обомлела: красные щёки, растрёпанная причёска… Мамочки!

Быстро сорвав с крючка большую серую накидку, предназначенную для работы в саду, я сунула руку в карман висящего рядом пальто. Есть! Серая косынка скрыла волосы, а приметный разве что своей шириной балахон - приличное платье.

- Изволите ш-штось? - Подражая выговору деревенских, я распахнула дверь и подбоченилась.

- Добрый день, милая, - сказал невысокий мужчина в тёмном плаще. - Ты, верно, кухарка?

Я кивнула, разглядывая его. Незнакомец заглядывал в дом мимо меня, потом протянул руку.

- Хотел поинтересоваться, как поживаете, - улыбнулся он, пожимая мою ладонь. - Я не раз сопровождал юного эскалто Травера в ваши края и познакомился с прислугой в вашем доме. Я конюх, - пояснил он и кивнул, будто подтверждая свои же слова. - Ты тут недавно кухаркой?

- Совсем недавно, - абсолютно искренне призналась я. - А ш-што такое?

- Да вот, в ваших краях оказался. Решил зайти, сплетни новые послушать. Госпожа-то ваша, говорят, замуж собралась?

Я аж оторопела.

- Кто говорит?

- Люди бают, - развёл он руками. - Говорят, согрешила она надысь… Теперь замуж скорее бы.

Я таращила глаза, чувствуя, как холодный пот проступает на спине.

- Которая госпожа? - уточнила я на всякий случай, не теряя надежды на ошибку.

- Так та, что за старшую осталась. Леди Вивэ Холлант.

Нет, нет! Папа не переживёт таких слухов… Кто же их распустил?! Кейлин, что ли? И для чего? Мысли прыгали в голове, как лягушки, вспугнутые из канавы, и мужчина обеспокоенно нахмурился.

- Ты чего, милая?

- Неправда всё, - выпалила я, живо представляя лицо отца, которому рассказывают басни про позор дочери. - Нет жениха у неё, и девушка она честная! Не так воспитана! Кто мерзости такие болтает, а?

- Ух, грозно хмуришься, - усмехнулся мужчина. - Ладно, коль так - бывай, кухарочка. Пойду обратно в трактир.

Он снова протянул руку. Я пожала её на прощание и вернулась в дом, по дороге стаскивая косынку. Что теперь будет… Отец не раз и не два говорил мне ездить лишь со служанкой, а теперь, если начнут копать… В воскресенье ездила на ярмарку в Аревен. Три часа в дороге по полям, а могла за два доехать… Куда час пропал? А? И это только в одну сторону!

Надо что-то делать с этими слухами. В нашей глуши они опаснее бандитов.

В комнату я вернулась, слегка дрожа. Девушки смотрели на меня с опаской - видимо, ярость на Кейлин исказила моё лицо. Ту игру мы так и не закончили, потому что я всё время отвлекалась, да оно и понятно: такие новости кого угодно из колеи выбьют. Девушки ушли, я поднялась к себе в комнату, слыша в холле голоса брата и сестры и лай наших собак в псарне.

С утра я проснулась с головокружением и лёгким жаром. Симми носила мне чай с лимоном, а я пыталась вытряхнуть из памяти черноту пещеры и завывающий голос, который снова слышала ночью. Опять ломило спину, и я лежала, проклиная тот день, когда мы с Вайсом сбежали вместе и отправились в овраг ловить ящериц. Мне было, наверное, лет семь, а ему - девять, день был жарким, и мою тёмную макушку нещадно пекло. «Давай руку», - смеялся он, когда я направилась в обход. Я посмотрела наверх, на осыпающийся склон и широкую улыбку Вайса, и со всей свойственной детству самонадеянностью протянула ему перепачканные красноватой землёй пальцы. Он лез наверх уверенно, но я-то была в туфельках! Проклятые каблуки скользили, и в голове, перегретой на солнце, опять возник этот голос.

Полёт вышел недолгим. Столкновение лопаток с иссушенной глинистой землёй выбило воздух из лёгких, а затылком я приложилась о какой-то плоский камень - видимо, кремень, потому что из глаз посыпались искры. «Только никому», - предупредила я друга, шатаясь.

В тот раз моя тайна раскрылась сразу же по приходу домой. Когда дочь, покрытая красной пылью, кулём валится на ковёр в гостиной, вряд ли её робкий лепет о том, что она в порядке, может кого-то обмануть, особенно если после падения она почти час не приходит в себя.

С тех пор, стоило мне слечь, спина начинала ныть просто невыносимо. Приглашённый из самого Иметера лекарь долго щупал мой позвоночник и торчащие лопатки, а после, восполнив свои силы питательным ужином из трёх блюд, сказал, что, на его взгляд, боли связаны не с болезнью, а с ростом моего тела и его повышенной чувствительностью.

4.

Ещё через пару дней, перебирая заготовленные весной травы, я приняла решение. Хорошо. Пусть так. Чтобы не злить отца, я действительно выберу себе компаньонку из приличных деревенских девушек. Самую наивную, которая не будет вмешиваться в мои дела, и, желательно, такую же сонную, как Грета.

Приглашение на чаепитие в честь моего дня рождения я прислала и болтливой Тарле. Миз Тилла ходила мимо гостиной с недовольным лицом, следя, чтобы Инэс не присоединилась к нашей компании. Как же ещё гувернантке показать усердие, как не запрещая воспитаннице невинные шалости? Девушки пришли с подругами; мы болтали до вечера, сплетничая об общих знакомых, предвкушая осенние ярмарки и хвастаясь вышитыми лентами и носовыми платочками. В конце вечера я уже точно знала, кто подходит на место моей спутницы. Очаровательно глупенькая Анита, дочка вдовы галантерейщика, чья лавка еле держалась на плаву.

- Отец, я выбрала компаньонку, - сообщила я за ужином, с милой улыбкой глядя на миз Тиллу. - Анита Дортен, дочь покойного Чиса. Думаю, мы подружимся.

- Я устрою, - кивнул довольный отец. - Спасибо, хорошая моя. Ты моя послушная девочка.

О-о-о, папочка, как же ты ошибался! Анита оказалась именно такой компаньонкой, какую я и хотела. Она смиренно вышивала на берегу озера, пока я наслаждалась тишиной в моём любимом домике. Мило улыбалась гостям отца, избавляя меня от необходимости натягивать улыбку и выслушивать упрёки в том, что я так и не поправилась, - какая же ты стройненькая, Ви, прямо веточка! - и покорно позволяла престарелым дамам щупать свои щёчки и светлые кудряшки. А ещё почти не вздрагивала, когда у меня вслух вырывалось бранное словечко.

Но у этого навязанного сопровождения имелась и вторая сторона, менее приятная. Теперь мы с Вайсом всё время были на виду, и каждая наша встреча погружала меня в тоску. За два месяца с тех пор, как в моей жизни появилась Анита, мы виделись с ним семь или восемь раз, я всё надеялась, что он хотя бы намекнёт на скорое предложение руки и сердца, но он молчал. После дня рождения Инэс и Дариса началась пора ярмарок, мы стали встречаться чаще и много танцевали на площади, а потом он за палатками угостил меня пуншем, и сердце стучало в груди, а щёки заливало краской. Мы уже не скрывались, гуляя втроём, - приличия были соблюдены, - и к осени я была уверена, что меня ждёт скорая свадьба, но всё вышло иначе, совсем иначе.

- Вивэ, а как это - обладать даром? - шёпотом спросила Анита, сидевшая в изножье моей большой кровати. - Что вы чувствуете?

- Теперь - ничего, - вздохнула я, глядя на ладони. - Я ощутила это, когда мне было восемь. Мама порезалась на кухне. - Я осеклась, вспомнив, что леди должны скрывать своё бедственное положение, но Анита лишь кивнула, глупышка. - Я тогда сидела и перебирала ягоды, и вдруг ладони загорелись. Я поглядела на них, но на вид всё было как прежде, только, знаешь, такое чувство, будто я обожгла их. Я закричала, а потом появился свет. Вот тут, в ладонях, и вокруг кончиков пальцев. Знаешь, вроде того, когда надеваешь ягодки малины на пальцы, как шапочки, только это свет, желтоватый. Я потеряла сознание, а на следующий день приехал регистратор из храма Семи Святых и внёс моё имя в документы. А через три месяца пришла бумага из главного управления в столице. - Я кивнула на стену, где в рамке красовалась гербовая бумага с печатями. - Если бы мой дар был сильнее, возможно, меня бы забрали в столицу для обучения, но он был очень слабым, а теперь и вовсе угас. Талиса гордилась собой, потому что её сила действительно была силой, а я…

Анита погрустнела. Она сидела, пощипывая складки расшитого покрывала, потом подняла на меня глаза, и в них стояли слёзы.

- Анита, ну что ты… Не плачь, - наморщилась я, сглотнув.

- Как это случилось? - тихо спросила она.

Я закрыла глаза. Картинки того дня вставали передо мной, будто наяву. Казалось, стоит открыть глаза - и вот она, сестра, в дорожном коричневом платье и дорогом плаще, смотрит, как грузят багаж, вот её светлые локоны и шляпка с веточками лаванды.

- За ней прислали карету. Она была счастлива, потому что очень хотела к своему Тарну, но грустила, потому что мы все понимали, что она вряд ли будет навещать нас часто. Я отпросилась у отца проводить её, и он легко согласился. Я хотела проводить её до моста, потом, доехав до моста, решила проводить до деревни Хейн, и даже вышла там, но, как оказалось, там не было свободных лошадей, и я решила доехать до самого Райна.

- Далеко, - округлила глаза Анита.

- Далеко, - согласилась я, вспоминая грусть от неизбежного расставания, из-за которой была готова провожать сестру хоть до её покоев в замке Травер. - То лето было дождливым… Ты помнишь. Весь прошлый год был дождливым. Мы проезжали ущелье, когда лошади вдруг понесли. Видимо, испугались упавшего перед ними камешка… Помню, как карета падала, падала…

Горло перехватило, нестерпимо заныла спина. Я выпрямилась и потянулась, потом легла на живот - так боль становилась слабее.

- Я очнулась, видимо, через несколько часов. Держала её за руки, но она уже давно… Один из лакеев успел спрыгнуть. Он добрался до деревни и вернулся с подмогой. Мне скинули верёвку. Его светлость Уэллес Травер разрешил похоронить сестру у нас. Свадьбы ведь не было, только помолвка. Талиса, милая…

Анита зажмурилась и опустила голову. Я только теперь опомнилась: не стоило рассказывать под вечер такие истории.

Слёзы всё текли. Лицо сестры, белое, бескровное, и её локоны, прилипшие к бурому, осколки стекла… Один из них оставил на плече метку, разрезав платье, и напоминание о том дне белой ниткой шрама прилипло к коже и грубым рваным рубцом пересекло душу.

5.

Надежда жила и билась за рёбрами, когда я перекинула ногу через подоконник своей комнаты. Крыша террасы, деревянная решётка, и вот коротко скошенная трава в саду щекочет ноги через тонкие дорогие чулки. Нет, нет, нет. Я не хочу к эскалто. Вайс... Где же ты, Вайс?

Мальчишка, которого я отправила в деревню, вернулся один, и на миг чернота вокруг меня стала ещё гуще, но через несколько мгновений из-за деревьев вышел Вайс, и я кинулась к нему на шею.

- Ну что ты, Ви, - улыбнулся он, опасливо оглядываясь. - А Анита что, не с тобой?

Я покачала головой. От Вайса пахло древесной стружкой и смазочным маслом. Он слегка отстранился, потом отцепил мои руки от своей шеи.

- Ви, да что с тобой?

Слова застряли на языке. Решение, которое я приняла, выжигало меня изнутри, и любое слово, произнесённое вслух, казалось, отрежет путь к отступлению. Я взяла его под руку, как если бы мы были мужем и женой и просто прогуливались по ярмарке, и потянула за собой к озеру.

Вечер был светел. Вайс шёл рядом, и всё было так обманчиво спокойно, так тихо. Стволы сосен над зеркальной гладью воды стремились в темнеющее небо. Я села на ароматную хвою, чувствуя под ладонью тепло нагретой за день земли под ней, и подняла глаза на Вайса.

Он уселся рядом, вытянув ноги, и улыбнулся. Запах хвои успокаивал, я закрыла глаза и глубоко вдохнула.

- Мне надо тебе кое-что сказать.

- Мне надо тебе кое-что сказать.

Говорят, если двое влюблённых произнесут что-то одновременно, то это - добрая примета. Сердце заколотилось, как бешеное. Я взглянула на Вайса и прикусила губу. Его лицо было очень сосредоточенным. С таким лицом говорят очень важные вещи…

- Мне пришла повестка, - сказал он после моего молчаливого кивка. - Меня забирают в армию. Пять лет.

Мысли о хорошем вылетели из головы. Я смотрела на озеро, сосны и островки, а видела пустоту.

- Ви, скажи мне честно… - сердце билось ушах, клянусь, ещё минута, и я бы сомлела от волнения и страха! - Я же нравился тебе…

Я готова была заплакать. Вайс, да что ты говоришь такое! Я смотрела на него отчаянно, и он наконец повернулся ко мне, а лицо слегка разгладилось.

- Ви… Ты хорошая, - сказал он с каким-то странным выражением, будто умилялся котёнку. - Ви…

Он поднял руку. Я замерла, не в силах пошевелиться. Его пальцы скользнули по щеке, и прилипшая к ним хвоинка упала мне на открытое плечо. Он придвинулся чуть ближе, и я закрыла глаза, чтобы снова не испугаться чёрного в его зрачках.

Его губы коснулись моих. Я задыхалась от волнения, но поцелуй вышел неловким. Стыдно, как стыдно… Его пальцы сильно сжали мой затылок, а от дыхания было очень щекотно.

- Такая хорошая, - прошептал он снова, проведя рукой по моей щеке. - Обними меня…

Руки дрожали. Я открыла глаза - после поцелуя было не так страшно. Вайс улыбался, и показалось, что он смеётся над моей неловкостью. В голове зашумело, я готова была расплакаться, и вдруг его взгляд стал тяжёлым, он схватил меня за плечи и потянул на себя.

Этот поцелуй был немного грубее. Вайс медленно опустил меня на хвою и наклонился, нависая надо мною, вглядываясь в глаза. Его рука скользнула мне на грудь и расстегнула круглую пуговку верхнего платья.

Кровь бросилась в лицо. Я схватила его за руку, но он поцеловал меня снова, будто зажимая мне рот этим поцелуем, освободил руку, и она скользнула вниз, вдоль ряда пуговок, к подолу.

- Вайс, постой, - прошептала я в необъяснимом ужасе, чувствуя, как оголяются лодыжки. - Подожди…

- Ты же сказала, что я тебе нравлюсь? Чего ты трусишь? - Голос был каким-то отстранённым, ну, или мне, трусливой, так показалось.

- Да, да! Вайс, я тебя…

Поцелуй не дал мне договорить. Светлый подол комом лежал у меня на животе, и я приподняла голову, задыхаясь: пальцы Вайса настойчиво гладили бедро у подвязки чулка. Ужас и стыд от того, что он видит мои голые ноги, смешались, но я зажмурилась и подалась ему навстречу, приникая к губам. Чего мне бояться? Я сама этого хотела! Я же решила так!

Сердце тревожным набатом стучало в ушах. Его рука переместилась чуть выше по бедру, пальцы сжались на оборке панталон…

- Нет!

Слово вылетело само, словно пуля из мушкета. Вайс остановился и смотрел на меня, его дыхание было тяжелым, а взгляд - рассеянным.

- Не бойся… Не бойся, - прошептал он. - Тебе нечего бояться…

Зачем я остановила его? Я же не боюсь! Голос в голове гудел что-то, и я тряхнула головой, отгоняя кошмар, пытаясь вытрясти ошмётки этого проклятия, которое почему-то называют даром.

Вайс вдохнул и выдохнул, будто пытаясь успокоиться. Его пальцы на моём бедре сжались и дрожали, но взгляд стал яснее.

- Ты что-то хотела мне сказать, - пробормотал он. - Я не дал тебе сказать. Ладно. Давай поговорим. Скажи, что хотела, а я пока приласкаю тебя, да, Ви?

- Я хотела тебе сказать, что… Ах… - его пальцы забрались под оборку панталон и двигались всё выше. - Вайс, щекотно…

- Сейчас будет не щекотно, - шепнул он, колюче целуя меня в шею обветренными губами. - Расслабься… Не зажимайся…

6.

Талиса, сестрёнка. Моя белая кувшинка - так звала её мама. Это она должна была ехать сейчас на восток, к горам. Она бы сидела напротив Тарна, улыбалась ему лукаво, слегка розовела от смущения, встречаясь с ним взглядом. Но на её месте - я, и Тарн мрачен, Уэллес хмур, а Анита не поднимает глаз и молчит.

Я старалась не смотреть на Тарна. Мне была противна мысль о том, для чего Уэллес забрал мою компаньонку в Керват. Мы с Анитой старательно избегали этой темы в разговорах, когда всё-таки вернулись к нашему обычаю болтать перед сном, пытаясь отвлечься, а в дороге, мягко покачиваясь на бархатных сиденьях кареты, в основном молчали.

Клетка. Обитая бархатом коробочка для ценной зверушки - чтобы не покалечила хрупкие конечности. У Катрины, дочери графа Кессера, была пятнистая виссемта с южных островов, большеглазая, размером с крольчонка, с длиннопалыми крошечными лапками. Летом, когда мы приезжали к ним погостить и отправлялись на пикник, Катрина сажала её в такую вот мягкую коробку с окошком, затянутым тонкой вуалью, и потом выпускала на расстеленные в траве пледы. Наловленные Дарисом кузнечики противно хрустели, когда виссемта меланхолично жевала их, держа в передних лапках, а мы смеялись - зверёк был неуловимо похож на сидевшую рядом тётушку Катрины.

Я не была ценной или необычной. Я скорее была кузнечиком, который по ошибке попал в эту бархатную карету, но выбраться не пытался.

- Леди Ви, вы…

- Давай на «ты», хорошо?

Анита округлила глаза, потом покосилась на лакея, дремавшего с приоткрытым ртом в уголке.

- Мы так далеко от дома. И будем ещё дальше, - вздохнула я, прислоняясь лбом к стеклу. - Я пока не эскалто, но уже не дочь виконта. Просто Ви.

Я протянула руку, и Анита коснулась моих пальцев.

Очередной постоялый двор, очередной перекрёсток, ещё несколько деревень и город, и вот наконец нам сказали, что дорога близится к концу. Обычно такие слова радуют путника, но не в этот раз. В этот раз в конце пути меня ожидала чужая жизнь с нелюбимым мужем, и серость окружающего мира, серость этих пустошей вокруг дороги вполне соответствовала моему настроению, но потом случилось удивительное.

Дорога вынырнула из-за череды холмов, и пустошь вдруг перестала быть бесцветной. Зелёно-розовым вересковым ковром она расстилалась теперь по обе стороны, и воздух будто потеплел. Я открыла окошко кареты и с удивлением выглядывала наружу. Холмы чередовались с рощицами, ручьи пересекали дорогу, весело звеня под живописными мостиками, дорога была изумительно ровной, и я окончательно поддалась внезапному очарованию Кервата, потому что, судя по дорожным указателям, мы уже ехали по землям, принадлежащим моей будущей семье.

Так странно! Живёшь ты себе в своём небольшом поместье, и тут - пуфф! - будто из-под земли появляются потомки древних драконоборцев, и всё, что составляло твою прежнюю жизнь, должно остаться в прошлом. Новая жизнь, новая семья… Новая Ви.

Карета везла нас мимо чистеньких деревень, мимо пасущихся на холмах белых овец, будто сошедших с фарфоровой тарелочки сервиза в огромном поместье графа Кессера, всё ближе и ближе к горам Эвлан, к сердцу Кервата, самой крупной эскалии королевства. И самой замечательной, как говорила Талиса, мечтательно рисуя мерцающие узоры на своём роскошном платье в восемнадцатый день рождения.

Меня очень удивило, что последние два дня мы ехали, делая лишь совсем недолгие остановки. Тем не менее, выйдя из кареты за одним из перевалов, я обнаружила, что лошади выглядят вполне бодрыми, а потом вдруг поняла, что и сама за эти два дня спала не так уж и много, но при этом полна сил и готова двигаться дальше.

- Миледи, разрешите присоединиться?

Я обернулась. Тарн направлялся к нашей карете, я кивнула ему, а Анита вежливо присела.

- Миз Анита, надеюсь, вас не обидит просьба ненадолго разлучиться с леди Вивэ, - сказал Тарн, кивая лакею. - Вас проводят.

Вопреки опасениям, лакей повёл Аниту не к карете слуг, а открыл перед ней дверцу дормеза эскалто. Ну, хоть так.

Тарн выглядел чуть бодрее, чем в дороге, но не веселее. Я долго сидела, покручивая колечко на пальце, потом молчание стало слишком неловким.

- В ваших землях очень красиво. Вы, наверное, часто прогуливаетесь верхом.

- Не так часто, как вы. - Тарн отвернулся к окну, за которым открывался очередной прекрасный вид на горы, небо и облака. - Надеюсь, вы найдёте себе занятие по душе, когда мы приедем.

Тон был доброжелательным, но по лицу скользнула тень. Я вспомнила его взгляд на Талису, и сердце заныло.

- Ваша светлость, раз нам предстоит стать… одной семьёй, может быть, перейдём на «ты»? - в отчаянном порыве предложила я. - Я понимаю, что…

- Давай. - Он вдруг повернулся, довольно резко, и взглянул мне в глаза - наверное, впервые за эти недели.

- Дома меня звали Ви. Я правда люблю прогулки верхом. И я ничего не знаю о том месте, куда мы едем. - Улыбка, я чувствовала, вышла какой-то беспомощной. - Пожалуйста, расскажи… Тарн.

- Ты скоро сама всё увидишь. - Он улыбнулся в ответ, еле заметно, но на душе стало легче. - Потерпи немного… Ви.

Вид на замок Травер открылся, будто театральная сцена, и сперва показался чудесной декорацией. Совершенно круглая долина, окружённая тёмно-серыми стенами скал, и высокий горный пик над причудливыми башенками большого серого замка, который прилепился к крутому, почти отвесному его склону. Кроны деревьев, ярко-рыжие над зелёной травой, горели пламенем осени, и я задержала дыхание, любуясь на эту красоту.