Если б не было тебя

Глава 1

Вечер накануне ...

Ты меня может вспомнишь

В шорохе мертвых листьев,

в вызове телефонном.или в предсонных мыслях.

Ты меня может забудешь.

 Вычеркнешь, выпнешь, исчезнешь.

 Ты меня может любишь....

(с) Инга Максимовская

Ее глаза были полны слез, которые будили во мне глухую ярость. Они были такими же, как и пять лет назад – синими, в озорную крапинку по радужке, только вот стали тусклыми и неживыми.
- От тебя пахнет чужой любовью, - прошептала Ларка, растянув губы в подобии ухмылки. Только тогда я заметил морщинки в уголках ее глаз, придающие ей скорбный вид. Странно, раньше они были другими -  смешливыми.
- Не неси ерунду. Совсем очумела, - буркнул я, и медленно пошел в сторону ванной.
- Я вас видела,- тихо, почти на уровне слуха. Как выстрел в спину. – Жень. Отпусти меня, я так устала.
- Любимая, не усложняй,- по привычке отвечаю, сдерживая злость, клокочущую внутри. Шпионила за мной, иначе, как объяснить эти ее слова про то, что видела меня с грудастой Желькой.
- Я не хочу быть любимой. Я хочу быть единственной,- Лера улыбается. Как и всегда. Это какая – то ее защитная реакция на стресс, я давно заметил. Я ее знаю. Каждую черточку, каждую родинку. Я просто устал от быта. Не стоит считать меня козлом. Все мужчины рано или поздно приходят к какому – то рубежу. Мне хватило пяти лет, чтобы понять, что я устал от однообразия. Хотя, скажи мне кто-нибудь, что так будет, лет семь назад, я не задумываясь набил бы умнику морду. Лерка была моим фетишем, моей вселенной. Я увидел смеющуюся девчонку, раскачивающуюся на качелях в парке, и понял, что именно она должна стать моей женой. В двадцать лет все идеалисты. Все верят в то, что смогут прожить целую жизнь вместе и умереть в один день с той, кого выбрал с первого взгляда. Привлек ли тебя ее смех, или всполох пшеничных волос, в которых отразилось солнце – и ты подумал, что это бесконечная любовь. Так было со мной.
- Я задолбался слушать твой бред.- злые слова вырвались из моего рта так обыденно, что меня самого передернуло от ледяного тона, которыми они были сказаны.- Ты мне надоела. Сколько можно ныть? Я целыми днями пашу, чтобы ты могла писать свои идиотские пейзажи. И вернувшись домой только и слышу, какой я гад. Пошла ты в задницу, дорогая. Не нравится – вали на все четыре стороны. Или терпи. Миллионы баба терпят.
- Я не баба,- твердо ответила Лерка, и резко развернувшись побежала в сторону спальни, шлепая босыми ногами по дорогущему паркету, который ей не нравился, кстати, никогда.
Я принял душ и свалился в постель, слушая тихое сопение жены. Оно меня всегда успокаивало, словно колыбельная. Я зря вспылил. Надо было отшутиться. Снова спустить все на тормозах. Она бы снова не поверила мне, но сделала вид, что все хорошо. Я посмотрел на лицо жены, на тени на щеках, отбрасываемые ее длинными ресницами. Никуда она от меня не денется. Не в село же к родителям своим уедет. Не такая она дура, привыкла к благам, которые я ей несу в клювике. Перетерпит. Перетопчется. Она вдруг вздрогнула во сне. Заскулила, как маленькая собачонка. И я почувствовал странное предчувствие, кольнувшее в сердце, но не придал этому особого значения. Уже засыпая, подумал, что мне ее совсем не жаль. Сама виновата, что не может дать мне того, что я хочу. И хоть Леруся и следит за собой, тратится на косметологов, маникюр. Все идет прахом. Ногти вечно изнутри вымазаны грунтовкой, что кажется она день, и ночь роется в огороде. Вытянутые, вечно измазанные красками майки, штаны какие – то бесформенные. Мужчины любят глазами. Я не могу любить маляра – покрасочника. Потому и Желька, а перед ней Лилька, и еще десяток баб, которые умеют себя подать. Она просто мне надоела, вот и все. И с этим ничего не поделаешь. Сотни пар переживают подобные проблемы. И мы переживем.

Глава 2

День второй
Утро не бывает добрым. Я проснулся с гудящей головой и чувством вины, странным ощущением потери, на промокших от пота простынях. Один. Леры не было. Интересно, куда она так рано ушла? Ей же некуда, да и не к кому. Я отвадил всех ее подруг, когда понял, что мне придется делить ее с ними. Нажраться не мог ее близостью. Почему все изменилось? В квартире сегодня не пахло теплыми булочками. И этого привычного аромата мне вдруг остро не хватило. Я все время посмеивался над страстью жены к утренней выпечке. Она её принесла откуда-то из детства, эту глупую традицию, считая, что только с ароматом теплого хлеба дом становится уютным. Своего несчастного детства, о котором старалась не вспоминать. А сегодня нарушилась традиция, и виноват в этом я. «Почувствуй себя козлом» называется.
Я с трудом выпутался из противных простыней, за которые отвалил кучу бабок в пафосном торговом центре. А Лерка их даже не оценила, кстати. Ей нравилось дешевое бязевое белье. Дернула плечом, и я прочёл в ее родных глазах тоску. Она всю жизнь была другой. Не такой, как все. И уж точно не такой, как бабы, с которыми я ей изменял. Наверное я и искал в них именно то, отличное от приевшегося образа, женское начало.
Прошлепал в начищенную до блеска ванную, ещё один Леркин пунктик – стерильная чистота. Везде, кроме её мастерской. Поморщился, увидев на зеркале брызги зубной пасты. Чёрт, сегодня что - то сломалось в миропорядке. Моя жена никогда не оставила бы такого безобразия. Мелочи, которых я не заметил спросонья тут же обрушиваются на моё сознание предчувствием беды: мокрое полотенце брошенное мною на пол вечером, так и осталось лежать, похожей на дохлую кошку, кучей. Кольцо унитаза поднято, что Лерку всегда бесило до одури. Меня затошнило от привкуса зубной пасты во рту. С трудом подавив рвотные спазмы устремился в прихожую, где разливался третью чертов телефон. Яблочное чудо последней модели валялось на полу, словно дешевая китайская подделка. Я даже не сомневался, что звонит она. Одумалась, дура. Кто она без меня? Тоже мне художница, от слова худо, непризнанная и недооцененная. Потому и трубит от звонка до звонка в государственной художественной школе, вдалбливая в бестолковые головы малолетних оболтусов азы графики. Слава богу, что мы не смогли родить ребенка, хотя Лерка настаивала. Только вот мне совсем не нужны были сопливые младенцы. Да и сейчас не нужны. В груди завихрилось привычное уже раздражение. Дрянь. Только её концертов мне не хватало в конце отчетного месяца. Работать надо, а я не могу сосредоточиться ни на чем.
Это была не Лера. Я услышал веселый баритон Боба и слегка расслабился.
- Жека, ты как там после вчерашнего? Жив?
У моего друга детства есть одна раздражающая особенность – полное и безграничное отсутствие тактичности.- Желька твоя, просто бомба. Где только находишь таких кобыл? Я б ей вдул.
- Пользуйся, - выплюнул я. Эта Желька давно начала меня тяготить. И если Боб примет на себя удар, я буду только рад. Ненавижу бабских скандалов.
-В смысле? – удивление в голосе дружка меня позабавило.- Ты мне вот так просто отдаешь свою телку? Я всегда знал, что ты козёл, Женек, но чтоб настолько.
-Слушай, мне сейчас совсем не хочется трепаться о шалавах. У меня Лерка начала выкрутасничать. Вернётся, прибью дрянь, - ухмыльнулся я. Бобский давно знает о наших семейных проблемах. Ну не мог же я в самом деле не поделиться с ним тем более что он был свидетелем на нашей с Лерой свадьбе?
-А кто это? – помолчав спросил Бобик. Вот только его тупых разводов мне сейчас и не доставало.
- Мою жену зовут Лера, если ты забыл. Рано тебя, братан, посетил дедушка Альцгеймер.
- Жена?
Чёрт, я и не думал, что такой актёр живёт в обычном офисном клерке. Прямо претендент на Оскар. Только вот мне сейчас совсем не до его тупых разводов
-Жень, может мне приехать? Я через час буду, врача вызовем. Ты никогда не был женат. Ни- ко- гда, - по слогам говорит Боб. Шутка затянулась, как мне кажется.
Бросив трубку на угол раковины, задыхаюсь от тупого предчувствия. А ведь в ванной нет Леркиных безделушек, только теперь начинаю замечать. И Боб гад, повелся на такой тупой развод. Встал на сторону этой дуры. Он всегда меня осуждал за отношение к жене. Но, как по мне, просто завидовал. Проучить меня решили, значит. Интересно, когда эта дрянь успела вывезти все своё барахло из дома? Готовилась наверное не один день. А я лопух ничего вокруг не замечал. Наспех одевшись выскакиваю из дома и едва не сбивают с ног маму. Какого хрена ей то здесь надо? Она годами не приходила, а тут вдруг как со звезды на лыжах.
-Я прибраться пришла. Ты ещё не успел все засрать, надеюсь? - ухмыляется родительница, пристально рассматривая меня своими глазами – лазерами. Мы не общались с ней почти последний год. Она вдруг решила, что Лера свет в окне, её поддерживала, а меня просто списала, сказав при этом, что она не хотела вырастить своего единственного сына подонком и хамлом.
-Лерка квартиру лижет как сумасшедшая. Попробуй её загадь. Ты будто не знаешь, - кривлюсь от очередной волны ярости.
Говорить матери, что от меня сбежала её любимая невестка, все равно, что подписать себе смертный приговор. Смертельный номер, сродни самоубийству.
-Это что, какая-то твоя новая зазноба?- расплывается в улыбке мать, заставив меня оцепенеть. Я давно её такой не видел. И с такой нежностью в глазах в последний раз она меня осматривали наверное только когда я учился в школе. -Давно пора остепениться. Я то уж боялась, что не видать мне внуков. Познакомишь меня с избранницей? Она красивая наверное? И кто на тебя, охламона позарился?
-Мама, что ты несешь? Лерка, моя жена, - выдыхаю, пытаясь определить у мамы наличие симптомов инсульта, о которых я читал где — то. Нет, улыбается вроде. Инсультники так не могут.
-Жена? Когда же ты успел, Ирод? Не по людских же. А мы с отцом на свадьбу деньги… А ты... Мы воспитали бессердечного пирата. А не сына - в глазах мамы удивление, неверие слёзы. Роется в сумочке, в поисках дежурного платочка.Чёрт, да что происходит? Это что такой масштабный розыгрыш? Я и не знал, что моя серая тихоня способна на такие антраша.
-Мам, была свадьба. Ты там частушки пела матерные.- Я чуть со стыда не сдох. Когда она перед начальством моим, которое я с трудом заманил на торжество, начала выделывать такие финты. Но моя мама как танк. И ей совсем безразлично было, что люди с таким высоким положением слушают бредовые песенки. Потому что это традиция – петь пошлости на свадьбе. И ее надо было соблюсти. И теперь она говорит, что ничего этого не было? Абсурд какой – то.- Пять лет назад, помнишь? Вы решили меня с ума свести. Да, мать вашу, я не прав. Не прав, упаду перед этой идиоткой на колени. Только перестаньте мне голову морочить. Я все понял, осознал, и готов и скупить. Дальше что? Где эта чертова дрянь, твоя Лерочка любимая?

Глава 3

День пятый

Странное чувство. Словно в вакууме. Болтаюсь между небом и землей.
- Он ведь очнется? – тихий, далекий голос Леры. В нем столько настоящего страха и надежды. Бедная моя девочка. А я сволочь. Настоящая, словно из мультика — противное вредное существо. И все таки она одумалась, получается. Я даже не сомневался, что так и будет. Она принадлежит мне. Моя.
- Детка, никто не знает. Крепись,- всхлипывает мама. Я даже представляю, как она смахивает слезинку со своей щеки беленьким платочком. У нее настоящий пунктик. И меня заставляла носить наглаженные, накрахмаленные тряпочки с героями мультяшных героев. Я их ненавидел, стеснялся. И при всяком удобном случае «терял»
Открываю глаза и тут же жмурюсь от ослепляющей белизны. Все вокруг словно покрыто снежным налетом. Искрящимся и переливающимся.
- Боже, Женечка, ты так нас напугал,- шепчет мама, склоняясь надо мной. Я ее почти не вижу.
- Лера, мам. Где она? – шепчу я. Голова болит адски, словно в ней поселилась бригада кузнецов, и сейчас они колотят под моей черепушкой огромными кувалдами. – Я ее слышал.
- Лера? – Сейчас, родной. Я сейчас вернусь.
Она убегает, судя по стремительному звуку шагов. Лерка, наверное ушла пить кофе. Она не может без него жить. Дует целыми днями, и наверное состоит из этого вонючего напитка процентов на девяносто. Обычно она, тихо смеясь говорит, что для нее кофе не роскошь, а средство передвижения. В этом мы не совпали изначально. Я ненавижу коричневую жижу, похожую на уличную грязь, не могу смотреть на пенку, которая вспухает в Леркиной джезве, когда она колдует над ней возле плиты: две крупинки соли, корица на кончике ножа, щепоть кардамона. В эти моменты моя жена похожа на сказочную ворожею.
- Доктор, он пришел в себя,- лихорадочный материн шепот приводит меня в чувство.- Но у него что – то с головой, наверное. Он все время зовет какую – то Леру. Я уже всех его друзей обзвонила, на работу. Никто не знает женщины с таким именем. Что это? Он вернется к нормальной жизни?
- Светлана Юрьевна, успокойтесь. Это пост – травматический шок. Человеческий мозг после травмы порой такие кренделя выделывает, диву даешься.
- Он еще до травмы ее искал,- шепчет мама, сжимая мою ладонь. – Это все из — за этой чертовой девки произошло.

- Она не чертова девка,- пытаюсь шептать. но губы не слушаются.
- Света, успокойся,- слышу я голос отца. Моего отца? Что он делает тут? Мы же с ним не разговариваем уже три года. Он сказал, что не желает иметь ничего общего с циником и дрянью, то есть со мной. И все эти годы держал свое обещание.- Женька сильный. Наш сын стойкий оловянный солдатик.
- Пап, и ты с ними? – шепчу я. – Ты же никогда не вставал ни на чью сторону. Ты не можешь так зло надо мной шутить. Пап, передай Лере, что она мне нужна.
Вот сейчас он скажет, что мне нужны все, только когда мне плохо. Что я подонок и стяжатель — потребитель, пользующийся, высасывающий души любящих меня людей до дна. Но нет. Отец прикасается к моему плечу. Так аккуратно, словно боясь что я исчезну.
- Все будет хорошо, сын. Ты, главное не нервничай. Тебе нельзя.
Он напуган? Скрывает свой страх за вечной маской уверенности в себе и глупой заботой о матери. Не хочет ее расстраивать еще больше. Они так и живут всю жизнь, закрывшись друг от друга, называя это любовью. Берегут душевное равновесие друг – друга. А сегодня эта их игра дала сбой, судя по всему. Странные. Я их не понимал никогда.
- Вы помните, что произошло? – врач смотрит на меня пристально, и я, наконец могу его рассмотреть. Зрение перестает плыть. Высокий, немолодой дядька, похожий на профессора из «Назад в будущее». И у меня появляется ощущение дежавю. Я его видел уже. Но где? Не могу вспомнить.
- Я подскользнулся на обледеневшем асфальте-отвечаю уверенно, но вдруг начинаю понимать, что все не сходится в этой странной реальности. Когда Лерка пропала, была весна. Мокрая, хлюпающая под ногами противной кашей, и запах сырости несся в окно, которое с упорством маньяка открывала жена. Она говорила, что пахнет свежестью и жизнью, а мне казалось, что она просто издевается надо мной. Делает все на зло. А вчера я вышел из дома в позднюю осень, укрытую ковром из умерших листьев. – Сколько я уже тут?
- Три дня. Вы были в коме.
- Год сейчас какой? – спрашиваю, чувствуя себя персонажем театра абсурда.
- Две тысячи двадцатый, - вместо врача отвечает мама.- Женечка ты поспи. Я рядом буду. И папа...
ЕЕ нет. И я вдруг начинаю понимать, как остро мне не хватает этой привычной женщины. Ее теплых рук, ее испуганного голоса. Лерки нет, словно и не было никогда. И я молчу о ней все оставшиеся дни, пока меня не выписывают из больницы. Молчу из страха, что меня упекут в дурдом, потому что о моей жене никто в этом мире не помнит. Ни друзья, которых у меня оказывается, осталось не так уж много. Ни родители, квохчущие вокруг как наседки. Никто. Я не смогу искать мою Леру, если окажусь в психушке. Это пугает до одури.
И этот перевернутый мир оказывается страшно бесцветным.
 

День двадцатый

На улице зима. Стою на крыльце больницы, в ожидании такси, которое вызвала мама. Отец напряженно смотрит за каждым моим движением, словно боясь пропустить хоть одно из них, нервно курит в кулак.
- Купите цветочки,- голос раздается совсем рядом. Старческий, дребезжащий. Поворачиваю голову к его источнику. Маленькая старушка с корзинкой в руках появляется из легких снежных завихрений, словно сказочная «Госпожа метелица», отец не обращает на нее никакого внимания, словно не видит. Да что же это такое? Осматриваюсь вокруг и вижу, как сквозь снежный иней на ветках растущих вблизи деревьев пробиваются тонкие зеленые листочки. Морок. Дрожащая, яркая зелень, на фоне белого безумия.
- Вашей девушке понравятся.
- У меня нет девушки, хриплю я, глядя на маленький букетик в руке торговки. Маргаритки. Их не бывает зимой, ни разу не видел. Леркины любимые цветы в старческой сморщенной руке. Тонкие стебли перевиты ленточкой цвета неба.
- Жене купите. Она у вас красавица, наверное.
-Сын, такси пришло. Поехали,- громкий голос отца звучит как выстрел.- Задубел поди. Вон дрожишь весь. Пойдем.
Он подхватывает баулы, накопившиеся за время моего прибывания в больнице и устремляется вниз по лестнице. И я бреду за ним, подчиняясь приказу.
- Вы обронили,- кричит мне вслед торговка, заставив обернуться. Розовая тетрадка, разрисованная райскими птицами. Я узнаю руку Леры в этих рисунках, хватаюсь за книжицу, как за последнюю соломинку, удерживающую меня в этом мире. Готов поклясться, что у меня не было ничего в карманах. Уж тетрадь бы я точно заметил.
- Жень, ну давай уже. Холодно, - подталкивает меня мама к приоткрытой дверце такси.- Тебе простывать нельзя сейчас.
Тепло. Мать треплется о чем – то с водителем, как и всегда. Сокрушается тем, что работы у дядьки наверное мало сейчас, и как трудно стало жить, и в мире неспокойно. Отец дремлет, уронив голову на грудь. Он может спать всегда и везде. Ему не мешает шум и неудобство.
Я дрожащими пальцами откидываю пеструю обложку и кажется падаю в пропасть.
 

Глава 4

-Мама, где тетрадь? – помертвев спрашиваю я, едва ворочая губами.
- Какая, милый?- в глазах матери страх. Неприкрытый, животный ужас. Черт, неужели она меня боится? Они не знают чего можно ожидать от ненормального сына. Я и вправду видимо схожу с ума.
- Где тетрадь?- уже ору я, вцепившись в тоненькие мамины предплечья, сведенными судорогой пальцами.- Расписанная птицами тетрадь, мама. Куда она делась?
- Я не брала, не брала.- всхлипывает в моих руках женщина, произведшая меня на свет.- Я же не была даже возле стола. Женечка, милый...
- Отпусти мать, сын.
Отец все же пришел. Нет, скорее прибежал, судя по тому, как ходит ходуном его грудь. Как у старого коня, которого взнуздали для нетрудной, но для него уже непосильной работы. Он постарел. Господи, как много я упустил. Что я творил все эти годы, если не видел ничего вокруг себя? Кем я был?
- Простите,- шепчу, разжимая руки. Опускаюсь на пол, обхватывая свою бритую голову ладонями, пальцами чувствую шов на затылке. Так и сижу, раскачиваясь из стороны в сторону, как болванчик, пока по квартире вихрем не проносится птичья трель дверного звонка. Он до сих пор тот же самый, что и был в моем детстве, висящий над входом маленький птичий домик, светящийся одиноким окошком, когда кто – то жмёт снаружи кнопку. Лилька всегда специально долго – долго давила на пимпочку, чтобы я мог попытаться увидеть разливающуюся пением птичку, спрятавшуюся в недрах волшебного скворечника.
Я поднимаю глаза на родителей, не знающих, что делать. Боятся выпускать меня из вида, даже не спешат впускать гостью, ждущую в коридоре. А ведь там моя сестра. Лилька. Ее я тоже даже не проводил в последний путь. Был занят, не помню даже чем. Блин, почему я вспоминаю, чего не было? Но эти чувства, рвут мне грудь.
- Все в порядке, - шепчу, и понимаю, что мне не верят. Только мне все равно. Я смотрю на тетрадь, лежащую на столе. Расписанную райскими  птицами, тонкую книжицу. Она призрачно мерцает в свете настольной лампы, или это просто обман зрения? После черепно-мозговых травм, зрительные иллюзии не редки, так сказал доктор. – Все хорошо, правда. Мам прости. Прости меня, пожалуйста.
Я хочу чтобы они быстрее ушли. Оставили меня наедине с чужими воспоминаниями. Разрываюсь между желанием обнять сестру, и прочесть хотябы несколько строк. Я недолго. Всего минуту. и снова стану сыном и братом. Буду сидеть в кухне, есть голубцы и притворяться нормальнм. Ведь именно этого от меня все ждут.

Лера (выдержки из дневника)

13.05.2013. 20:00

Еще не лето. Обычный пахнущий свежей зеленью май, гремящий далекой грозой, мерцающий всполохами в прозрачно – сиреневом небе. Всего лишь май. Бабушка говорила, что в мае все мятся. Я больше не буду, обещаю себе и всему миру. И эти скрипучие качели в ухоженном парке звучат как музыка, словно напевают при каждом движении. Поют о возможностях открывающихся передо мной. И даже противное мороженое, купленное в порыве нервного сумасшествия, не кажется такой уж гадостью. Я не люблю это холодное лакомство, ненавижу. Хотя раньше, когда – то давно, мечтала наесться его от пуза. А потом...
Не хочу. Не вспоминать. Не думать. Я жду счастья, обещанного мне вокзальной гадалкой.
Он идет по парковой аллее и громко смеется, над шуткой своего друга. И я уже знаю – это моя судьба. Есть категория мужчин, на которых едва взглянув, понимаешь –он лучшее, что мог произвести создатель. Таким парням нужно ехидно улыбаться с обложек модных журналов. Цинично, с презрительным прищуром смотреть на расцветающую природу и на глупую дуру, болтающую в воздухе ногами, раскачивая старые качели. А он просто смеется, и похоже уже надо мной. Потому что взгляд синих глаз уперся мне куда — то в лоб, как прицел наемного убийцы в лоб своей жертвы. И сейчас в этом месте появится маленькая дырочка, как у моего...
- Не думать. Не вспоминать. Быть счастливой – напоминаю я себе, как мантру.- Я ведь могу, правда? Богатая невеста...
Улыбаюсь своим мыслям, посылая мистеру – совершенство волну своего веселого безумия. Это он. Он. Я знаю.
- Девушка, вашей маме зять не нужен?
Господи, какая банальность. Если он думает меня покорить этой глупой шуткой, то... У него получилось.
- У меня нет мамы, и папы нет,- отвечаю я совершенно спокойно, наблюдая, как дергается покрытая аккуратной щетиной щека. Ты не попал в точку, милый.
- Прости,- хрипит «мой», наблюдая, как липкий шарик мороженного, выпавший из рожка, пикирует в изумрудную, еще не успевшую набрать соков, траву. – Я куплю тебе новое мороженое.
- Не надо. Я его не люблю,- тихо отвечаю я, рассматривая центр моей вселенной. И он забыл о друге, мнущемся где — то за его спиной.
- А я знаю, что будет дальше,- в его голосе нет и капли сомнения.
- И что же?
-Я провожу тебя домой,- шепчет красавец, прожигая меня взглядом, словно пытаясь заглянуть в душу. – И останусь, ты слышишь?
Я представляю, как он втискивается в маленькую, похожую на пенал квартирку, снятую мною у какого – то вокзального ловкача, поймавшего меня за локоть, прямо на перроне и едва сдерживаю смех.
- Давай начнем просто с проводов. Я даже не знаю твоего имени.
- Женя. Евгений. Тьфу ты черт,- заикается он, и мне хорошо. Так хорошо сейчас.
- Лера, представляюсь я.
И все так легко. Мы до темноты бродим по улицам незнакомого мне города. Женька жутко шутит, заваливая меня таким бородатыми  каламбурами, что аж зубы сводит. Но мне смешно и спокойно. Мне прекрасно. Его губы на моих, сладкие от пончиков, купленных нами в какой – то маленькой кондитерской. Его руки, придерживающие мой затылок. Безумная пара. Бездумная страсть, накрывающая с головой, как дрожащие пятна света, отбрасываемые рекламами горящими неоном на магазинах. И мне жалко расставаться, даже на минуту, с тем, кого мне предназначила судьба.
Он записывает мой номер на клочке салфетки, как наверное делал миллионы раз с кучей западающих на него девиц.  От обиды по телу бегут мурашки. Но что поделать, это его жизнь, в которой еще не было меня.И это надо принять.
- Ты здесь живешь? – спрашивает Женька, рассматривая прекрасный старинный дом, возле которого я замираю.
- Да,- лгу я. Не показывать же ему покосившийся барак, где я сейчас обитаю. Это временно. Теперь я точно знаю – все будет хорошо. Я знаю.
И его прощальный поцелуй меня разбивает на молекулы. А потом он уходит, убедившись, что я зашла в темный, пахнущий стариной подъезд. На моё счастье домофона в нем нет. Мне чертовски везет. Выжидаю, пока он уйдет. И сползаю по каменной стене на грязный пол, сотрясаясь в рыданиях.
Мы все носим маски. Скрываем за ними боль. Отчаяние, страх, черные души. Было бы страшно жить, без возможности лепить на лица карнавальные морды. Он другой – не такой, как я. И это нас делает идеальной парой. Женька, Женечка, Евгений.

Глава 5

Лера (выдержки из дневника)
4. 06. 2013

Бада Бум. Женька все таки вернулся, хотя я уже и отчаялась. Три недели немаленький срок. Я уж думала, обманула меня гадалка. Хоть и не хотела верить в это. За эти долгие дни я успела купить маленькую квартирку под крышей, в том самом красивом старинном доме. Хорошо все таки быть богатой невестой. Я правда еще не вступила в права наследования, но тех денег.что я прихватила из отчего дома, похозяйничав в отцовом сейфе, должно хватить минимум на полгода. До тех пор, пока официально все не станет моим. Все, чем так дорожил "любящий папочка" достанется той, кого он и человеком то не считал. Он звал меня зверушкой. Ха - ха, вот такой парадокс.
Менять ничего не стала. Разве можно снять скрипучий наборный паркет, и заменить его ламинированной доской? Это же кощунство. И стены окрашенные бежевой краской мне нравятся. Я распишу их, превращу в огромный холст, на который выплесну все свои ощущения от новой жизни. Света от слуховых окон в скошенной крыше, вполне хватает, чтобы сделать из этой уютной норки студию. И никто, больше никто на свете не скажет мне, что я бездарность. Не сделает мне больно, только за то, что ослушалась, и снова нарисовала изуродованную душу монстра. Никто больше не тронет меня липкими пальцами. Ненависть начинает вихриться в горле от воспоминаний. Хорошо быть богатой сиротой, папочка. Ты говорил, что мне хватит твоих богатств на несколько жизней. Что ж, наверное зря ты хвалился, я предельно хорошо поняла, что могу ... Черт с тобой.. Спасибо, что освободил меня. Только за это я могу возносить тебе благодарности. Хотя. Возносить- значит отправлять молитвы к небу. А ты горишь в аду. Я в этом точно уверена.
Еще я записалась на курсы художественного мастерства. И меня впервые похвалили. Оценили мои жалкие попытки. Я понимаю, что мои картины не станут знаменитыми, я знаю, что они не принесут мне ничего, кроме морального удовлетворения и горькой радости. Но они нужны мне. Это единственная истина.
Сегодня мне исполнилось двадцать лет. И это первый день рождения, когда я чувствовала себя почти счастливой. Не хватало единственного подарка. Я жду его три недели. Точнее ждала. Вышла на улицу, под проливной дождь, сделала шаг на мощеный камнем тротуар, пытаясь открыть дурацкий цветастый зонт.
- Я помогу? – слышу мягкий голос у себя за спиной. Черт, я испугалась, как девчонка, внушившая себе, что под ее кроватью поселился монстр. Аж коленки затряслись. Мне показалось.... Неважно. Я дала себе слово не вспоминать. И я сдержу данное себе обещание.
- Где ты был? – шепчу я мокрыми от дождя губами. Капельки воды стекают по моему носу, подбородку. Смывая напряжение последних недель. И злость. Да, я чертовски злилась на этого парня с открытым взглядом и внешностью голливудского актера. Ему даже не надо стараться, чтобы выглядеть сногсшибательно. И прилипшие ко лбу мокрые вихры делают Женьку еще более сексуальным. Боже, о чем я думаю?
- Салфетка. Я ее потерял,- улыбается предназначенный мне парень. – А потом закрутился. А сегодня вспомнил этот дом. Он мне приснился. И ужасно захотелось тебя увидеть. Так бывает? Как думаешь?
От его улыбки так тепло. И капли летней воды, текущей с серого неба кажутся обжигающими. И...
Бада Бум.

- Я не думаю. Знаю.
Мы вместе. Идем по улице держась за руки, мокрые, словно два брошеных щенка. И я точно знаю мы две половинки, подходящие друг – другу, как две части детского пазла. И мы дышим в унисон, и обмениваемся воздухом, который профильтровали сквозь собственные легкие. И сердце в груди не находит себе места, скачет бешеной белкой. А ты уже нафантазировала себе маленький домик на окраине города, белые шезлонги на террасе, скомканные простыни на деревянной, дешевой кровати, запах рогаликов по утрам.
Его губы, находящие мои, вдруг совершенно выносят меня из реальности.
- Это навсегда,- шепчу я в его горячий рот.
Нет ответа. Ну и пусть. Пусть он привыкнет к этому факту. Мужчинам надо больше времени, чтобы осознать. Принять изменения. Он же не одернул меня. А молчание, чаще всего – знак согласия.

День седьмой.

Утро

Холодно. До одури. Влажная ледяная морось висит в воздухе плотной пеленой, мешая дышать. В голове раздувается кузнечный мех. Я бреду по пустынному парку, представляя, что сейчас происходит дома. Мама наверное уже обнаружила пропажу непутевого сына. Плевать. Я должен вернуть свою гребаную жизнь.
Это здесь. Я стою, рассматривая ржавый металлический остов – то, что осталось от качелей. Земля под искореженной железякой мертва, вытоптана сотнями ног настолько, что больше никогда не восстановится.
Она была здесь. Отталкивалась ногами от плешивого клочка почвы, покрытого себя тонкой коркой наледи. Смеялась, взлетая к теплому небу, и в ее волосах плясали солнечные зайцы. Это было. Я уверен. СЛишком живые ощущения от воспоминаний теплого счастья.
- Я так и знал, что ты здесь,- голос Боба заставляет меня вздрогнуть.- Женька, ты полный придурок. Твоя мать с ума сходит. Подняла на уши всех, кого могла.
- Откуда ты узнал, что я тут?
У меня перехватывает дыхание в ожидании ответа. Жду. Понимая, что скорее всего он будет до одури банален.
- Мы на этих идиотских качелях провели с тобой целое детство,- усмешка на лице Бориса совсем невеселая, почему – то.- Приходили сюда пить водку втихаря, немного повзрослев. Чертовы качели. Пока их не сломали, мы были с тобой не разлей вода. Словно эта выцветшая скрипучая железяка нас связывала.
- А теперь? – мне становится не по себе от слов лучшего друга. – Разве мы не друзья? Бо, что происходит? Мать твою, какого черта перевернулось в мироздании?
Я кричу, чувствуя леденящее душу отчаяние.
- Нет, мы больше не друзья.
В голосе Борьки арктический холод, он звенит в воздухе ледяными кристаллами.
- Мы с тобой говорили по телефону, несколько дней назад,- шепчу я. Чувствуя как под ногами качается земля.- И ты ничего мне не сказал. Помнишь, Жельку обсуждали? Борь, я здесь познакомился с женой, помнишь? Ты был свидетелем на моей свадьбе. Да не молчи, гребаный ты придурок.
- Да, не врали ребята. Ты и вправду двинутый на всю башку. Женя,  остановись. Это дурацкая затея, жить небылицами.
Борис отводит глаза, нарочито натягивает на озябшие пальцы дорогие перчатки. В его облике есть что – то странное. Какой – то, появившийся одномоментно, лоск. Раньше я не наблюдал за своим другом такого пижонства. И тряпки на нем дорогие, они ж ему не по карману. Он всегда был номером два. Первым был я.
- Жень, я не знаю,  почему твоя мать позвонила мне сегодня. Черт возьми, не спрашивай, зачем я поперся искать тебя. Может быть, где – то очень глубоко в душе, мне тебя жаль. Может даже немного стыдно, что так между нами вышло. Я не знаю. Я отвезу тебя домой, и на этом все. А жены у тебя не было. Ты просто не заслужил такого счастья. Ты был последней сукой, Женек. И этого  просто так невозможно забыть.
- Боб. Почему все так?
- Потому что ты был сукой, Женька. И я совсем не верю, что ты изменился в лучшую сторону.

Глава 6

День седьмой (окончание)

Дома пахнет кофе. Пахнет именно так, как любила Лерка. Мама молчит. С тех самых пор, как я вернулся домой не произнесла ни слова. Обиженно дует губы, словно желает мне показать, насколько я безответствен и эгоистичен. Она права. Я не помню когда в последний раз говорил ей, что она мне очень дорога, что я люблю их с отцом. Нет, никогда кажется не говорил им таких слов, разве что в раннем детстве, когда готов всему миру признаваться в том, что жить в нем высшее счастье.
- Мам, ну прости. Я очень тебя люблю. Я не хотел. Чтобы ты боялась за меня,- шепчу, приобнимая за плечи ту, что любит меня таким, какой я есть. Она каменеет спиной, а потом резко оборачивается ко мне, и я вижу слезы на покрытых мелкими морщинками щеках. Когда она успела так постареть? И плохо закрашенная седина в волосах поблескивает в свете кухонной лампочки, похожая на серебренные ниточки.
-Хочешь кофе? Я сварила с корицей и шоколадом,- всхлипывает мама. Странно. Это именно тот рецепт, который больше всего любила моя жена. Чуть — чуть корицы, шоколадная стружка, а потом целое колдовство. Молоко она взбивала в френч – прессе в крепкую пену, а вот сахар не признавала. не говорила, откуда в ней эта любовь к кулинарным изыскам. А я и не спрашивал. И не знал, что Лерка «богатая невеста». Нет, понимал конечно, что у нее есть деньги, но не интересовался откуда. Мне было так удобно. Представьте жену, которая никогда ничего не просит. Не пристает с шубками, сапожками, сумками. Ей никогда ничего не было нужно. В доме всегда пахло кофе, булками и ее желанием. Я только сейчас начинаю понимать, что был глупцом. Этот чертов дом за километр источал аромат счастья. А сейчас там пусто. Черт, я придурок. Как давно я не был в своей квартире? Может жена вернулась домой и ждет меня, а я бегаю по улицам задрав хвост, гоняясь за призраками.
- Жень, ты в порядке?- мама говорит тихо, словно боясь спугнуть момент нашей с ней зыбкой близости. Будто переживая, что ей причудились мои слова. – Нет, мне невероятно приятно твоё признание. Но... Ты ведь так давно отдалился от нас с папой. Я считала, что мы просто не нужны тебе. Работа, деньги – это стало для тебя более важным. И больше не стало посиделок по воскресеньям, и шахмат. Папа сам с собой играл, по инерции. Женечка, мы ведь так страдали от этого. Ты пропустил отцов инфаркт. Просто не приехал в больницу. Сказал, что нет времени. И мои дни рождения, папин юбилей... Я всегда боялась стать никому не нужной старухой. Это страшно, понимаешь? Смотрела на тебя и понимала, что мы тебе не нужны. Сын. Я ведь в церковь ходила. Молилась о том, чтобы ты жил так, как хочется тебе, чтобы был счастлив. Уже свыклась с нашей судьбой. Лилька взяла над нами шефство. И мы с папой смирились. Просто приняли факт, что ты нас вычеркнул из своей жизни, - выдыхает мама, пряча глаза. Стыдится своих слов, исповедуясь в боли. - А потом позвонили из больницы. Отец сидел возле тебя, глаз не смыкая. Меня жалел, берег, понимаешь? А дома было еще страшнее, чем сидеть возле тебя на стуле.
- Разве такое можно простить? - срывается у меня вопрос. Они уже простили. Я знаю это. Я не понимаю только почему? Разве можно так легко забыть о причиненной боли, просто откинуть ее от себя?
- Простить? – в глазах мамы удивление смешанное с жалостью. Так мне кажется. Хотя, скорее всего это признаки паранойи.- Мы никогда не думали обижаться или злиться. Сын, любовь такая сложная субстанция. Разве можно злиться на солнце, например? Или на смену дня и ночи? Мы просто любим тебя. Знаешь, я очень трудно тебя носила, когда была беременная. Девять месяцев организм не принимал ничего кроме воды. Меня кормили через капельницу, не давали с кровати подняться шесть месяцев. Но мы с отцом даже не думали поддаться уговорам врачей и избавиться от тебя. Потому что уже любили. Детей ведь любят не зато, какие они, не за достижения и заслуги. Их обожают уже за то, что они появились на этой планете, благодаря чуду. Понимаешь?
Я кивнул, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать во все горло от рвущей на части боли.
- Тебе звонила какая – то женщина, еще утром,- улыбается мама, положив руку мне на плечо. Такое теплое прикосновение, помогающее мне выбраться из персонального ада. – Сказала, что будет тебя ждать. Завтра в полдень, как обычно – под зонтом? Она так сказала, я даже записала где - то, только не помню где. Какая - то тетрадь, вроде лежала на комоде разрисованная. Ты меня слышишь?  Жень, ты ведь познакомишь нас когда-нибудь?
Мне кажется, что если бы сейчас мир взорвался, я бы был менее поражен. Стою на месте, не в силах пошевелиться.
У нас с Лерой были свои слова, свои шутки. Только наши и больше ничьи. Она любила мечтать, прижавшись ко мне в темноте. Милые глупости, сначала казавшиеся приятными, потом раздражающими. Ей нравилось лежать рядом, накрывшись одним общим одеялом, дурацкого желтого цвета. Она нашла его на какой – то распродаже и называла «мечтательным». В ней было много вот такой девчачей наивности или невинности. Хотя, я не был ее первым мужчиной, Лерка не растеряла именно странного для ее возраста целомудрия. Но вспоминая свою жизнь до меня она пряталась в какую – ту глухую раковину, из которой потом не могла выйти несколько дней. И со временем я перестал ей лезть в душу. Точнее, меня закрутила моя жизнь, в которой я был успешным и сильным. И мне стали не интересны причуды жены.
Встретимся под зонтом – она говорила это заговорщически, как бы намекая на то, что это только наша история. У Лерки был дар создавать легенды. Она считала, что наша история невероятна и бесконечна. И у нее еще впереди целая плеяда фантастических препетий. Я думал иначе.
«Зонт», выкрашенный яркой краской, появился в городе пять лет назад. Лера увидела статью о дурацком памятнике в виде купола в интернете и позвонила мне на работу, совсем не думая о том, что чрезвычайно занят.
- Встретимся под зонтом,- пропела она в трубку, и я снова почувствовал ярость. Такую жгучую, что едва сдержался, чтобы не сорваться.- Разгадаешь загадку, найдешь свою жену. И я тебе обещаю незабываемый вечер.
- Я занят,- коротко прорычал я, не обращая внимания на легкий укол совести. Мое «занятие» прогнулось в пояснице, распластавшись по столу пышной грудью, и нетерпеливо поводило бедрами в ожидании продолжения.
- Я вас познакомлю, мам,- обещаю я, выныривая из омута свои воспоминаний.- Обязательно. Она точно тебе понравится. Я это знаю.

Ночь меня пугает. И эта чертова луна, похожая на кусок оплавленного сыра, напоминает улыбку на лице Леры. Ее антистрессовый щит, которым она прикрывалась последние годы нашей с ней жизни. Сон все же накрывает меня тяжелым жаром. Словно гребаное желтое одеяло, купленное на дешевой распродаже. Дневник я убрал под подушку, но знаю, что утром снова не смогу его найти.