Привет, мой читатель.
Прежде чем ты откроешь эту историю, я хочу, чтобы ты остановился на секунду.
Подумай: сколько раз ты откладывал жизнь на «потом»?
Сколько слов не сказал, сколько взглядов прятал, сколько чувств оставил невысказанными?
Мы часто думаем, что у нас впереди бесконечность.
Но иногда судьба обрывает её одним ударом — и у тебя остаётся только две недели, чтобы понять, зачем ты здесь и ради кого твоё сердце всё ещё бьётся.
Эта книга — не о смерти, а о жизни.
О тех, кто ищет свет в темноте, любовь среди боли и себя — среди хаоса.
О том, что даже самые сильные люди ломаются, и даже самые упрямые нуждаются в том, чтобы их держали за руку.
Возможно, на этих страницах ты узнаешь себя, свои страхи, свои мечты.
Возможно, вспомнишь того, ради кого ты готов дышать.
И если, закрыв эту книгу, ты посмотришь на мир иначе — ярче, глубже, честнее, — значит, мы с тобой встретились здесь не зря.

Асия (Ася )
Сильная и упрямая. Девушка, привыкшая полагаться только на себя. Умна, дерзка, честна с собой и другими. Борется за будущее и не прощает себе слабости — пока не узнаёт, что сила бывает и в доверии.

Никита
Наследник с тяжёлым выбором. Холоден снаружи, но внутри хранит трёхлетнюю любовь, которую боится потерять. Умный, ироничный, вспыльчивый — и готов на всё ради тех, кого любит.
Вечеринка
Москва сияла ночными огнями, отражаясь в стеклянных фасадах небоскрёбов, но для студентов юридического университета мир сжимался до небольшого клуба, где проходила вечеринка в честь первокурсников. Музыка гремела так, что казалось — бетонные стены дрожат, а разноцветные огни резали тьму, освещая лица, напитки и смех.
Ася стояла у барной стойки, задумчиво покручивая трубочку в стакане с минералкой. На ней был привычный повседневный лук: чёрный кроп-топ, серый оверсайз-кардиган, голубые рваные джинсы-скинни и белые кроссовки. Простая, но невероятно заметная — то ли из-за её дерзкой уверенности, то ли из-за того, что умела держать спину так, словно мир принадлежал ей.
— Ася, ну чего ты стоишь как будто тебя сюда силой затащили? — с улыбкой спросил Дима, её лучший друг, высокий и всегда чуть небрежный, с взъерошенными волосами.
— Я вообще-то ради тебя пришла, — хмыкнула она. — Не переживай, посижу часик, потом пойду готовиться к семинару.
Дима закатил глаза:
— Ты даже на вечеринке думаешь об учёбе…
Сбоку к ним подошла Алина, соседка Аси по комнате в общаге. Она сияла — короткое платье, яркая помада, волосы распущены. Алина никогда не скрывала, что смотрит на Диму особым взглядом, но он, похоже, делал вид, что не замечает.
Ася только вздохнула и сделала вид, что не видит, как подруга теребит край платья, стараясь казаться смелее.
Толпа вокруг шумела. Кто-то танцевал, кто-то кричал тосты, кто-то просто смеялся. Всё казалось обычным вечером, пока не появился он.
Никита.
Высокий, широкоплечий, в тёмной рубашке, застёгнутой наугад. Его взгляд мгновенно зацепил Асю. Три года он не давал ей покоя своими колкостями и едкими замечаниями, и три года она отвечала ему тем же. В их перепалках было больше жара, чем на танцполе, но никто из них никогда не позволял себе переступить эту линию.
— О, и принц тоже здесь, — пробормотала Ася и отвернулась, делая вид, что его появление не имеет никакого значения.
Но значение оно имело. Всегда имело.
Музыка резко сменилась на более тяжёлую, толпа сгустилась, и именно в этот момент к Асе подошёл какой-то парень. Настырный, с самодовольной ухмылкой, запах алкоголя чувствовался ещё до того, как он наклонился ближе.
— Ты слишком красивая, чтобы сидеть тут одна, — он почти навис над ней.
— Я не одна, — Ася отступила, бросив быстрый взгляд на Диму и Алину, но они были увлечены спором о песне.
— Давай я угощу тебя чем-нибудь покрепче, — продолжил парень, не замечая её холодного тона.
Ася прищурилась.
— Я сказала «нет».
Он ухмыльнулся, протянул руку, чтобы дотронуться до её плеча. И именно в этот момент рядом вырос Никита.
— Она сказала «нет», — его голос прозвучал глухо, но жёстко.
Парень оттолкнул Никиту, посчитав его всего лишь очередным соперником на вечеринке. Но Никита не отступил — напротив, шагнул ближе, и их взгляды столкнулись.
— Ты кто такой вообще? — процедил настырный.
— Тот, кто тебе сейчас объяснит, где твоё место, — Никита сжал кулаки.
Ася почувствовала, как всё внутри похолодело. Она знала, что сейчас начнётся. И началось.
Первый удар, второй — толпа загудела, раздвигаясь, давая пространство для драки. Столы с напитками покосились, кто-то вскрикнул. Ася бросилась между ними, пытаясь разнять.
— Прекратите! — её голос сорвался. — Вы идиоты оба!
В следующую секунду она оказалась зажата между ними, и когда парень резко толкнул Никиту, Ася не успела отскочить. Она ударилась затылком о стену — звонкий глухой звук пронзил её сознание, перед глазами пошли искры.
— Ася! — закричал Дима, но она уже ощущала только гул.
Никита, оттолкнув соперника, кинулся к ней. Но Ася, держась за голову, поднялась и зло посмотрела прямо на него.
— Я сама могла разобраться! — прошипела она.
Её глаза сверкали злостью и болью, и Никита замер, впервые не найдя, что ответить.
Ася развернулась и пошла к выходу, шатаясь. Дима догнал её, поддержал за плечо, Алина тут же оказалась рядом, бледная от испуга.
— Тебе надо в медпункт! — Дима был почти в панике.
— Просто домой, — выдохнула Ася, сжимая виски.
Они вышли из клуба в ночную прохладу. За спиной ещё слышались крики и музыка, но для них мир сузился до слабого света фонарей и асфальта.
— Вот видишь, — шепнула Алина, стараясь успокоить подругу, — такие, как Никита, только проблемы приносят.
— Лучше бы его вообще в моей жизни не было, — огрызнулась Ася, хотя где-то глубоко внутри знала — эти слова ложь.
Дима посмотрел на неё, тревожно и задумчиво. В его взгляде мелькнуло что-то, что она не успела прочитать, но слишком сильно гудела голова, чтобы вникать.
Они втроём шли по ночной Москве в сторону общежития. Асия ощущала, что мир вокруг будто начинает уплывать — огни фонарей расплывались, шаги становились ватными. Она прикусила губу, пытаясь держаться, но внутри уже зарождалось то, что навсегда изменит её жизнь.
Туман
Голова раскалывалась.
Словно кто-то сжал её в тиски, с каждым ударом сердца закручивая всё сильнее. Ася застонала и уткнулась лицом в подушку. Но сон не отпускал, напротив — он втягивал в себя всё глубже.
Ей снился детский дом.
Бесконечные узкие коридоры с облупившейся краской на стенах, скрипящие двери, запах дешёвой каши и стирки. Детские голоса — кто-то смеялся, кто-то ругался, кто-то плакал. Маленькая Ася стояла в углу и стискивала кулаки, обещая себе: «Я вырасту. Я стану сильной. Никто больше не будет обижать меня».
Сон вдруг оборвался. Коридоры растворились, и она оказалась в белёсом тумане. Ни стен, ни пола, ни потолка. Только холодная пустота, в которой каждый её шаг отдавался эхом.
— Алё?.. — голос сорвался. — Есть тут кто-нибудь?
Ответа не было. Только туман, плотный, липкий, чужой.
Ася шла наугад, и с каждым шагом становилось всё страшнее. Вдруг — резкий рывок. Будто кто-то схватил её за плечи и встряхнул. Туман расплылся, и перед глазами появилась картина: её собственное тело на кровати в общежитии.
Алина трясла её за плечи, лицо бледное, в слезах.
— Ася! Господи, проснись! — её голос дрожал.
Ася моргнула. Она стояла рядом, а её тело неподвижно лежало на постели. Серый кардиган смялся, волосы растрепались, губы побледнели.
— Что за бред… — прошептала она, поднимая руки, и только теперь заметила что они будто прозрачные, словно сотканные из воздуха.
Я что, умерла?
В комнату вбежал Дима. Он был взъерошен, глаза полны ужаса, но двигался быстро, чётко, будто включился режим спасателя.
— Что с ней? — бросил он, присев к кровати.
— Она очень слабо дышит! — всхлипнула Алина. — Она… она глаза не открывает!
Дима проверил пульс на шее, потом дыхание. Его пальцы дрожали.
— Пульс слабый, дыхание поверхностное… Чёрт! — он нащупал телефон. — Нужно звонить в скорую!
Алина плакала, гладя Асю по руке.
Ася смотрела на всё это в оцепенении. Она пыталась коснуться Алины — но пальцы проходили сквозь плечо подруги, как через дым.
— Да ну нафиг… это сон. Просто сон, — выдохнула она.
Но сон не кончался.
Минуты тянулись, как вечность. Ася видела, как Алина почти захлёбывается в рыданиях, как Дима пытается её успокоить и сам едва не срывается. Наконец в дверь постучали — и влетели медики скорой помощи с сумками.
— Девушка, отойдите! — скомандовал один.
Они быстро подключили аппарат для мониторинга — на дисплее побежали линии кардиограммы.
— Артериальное давление снижено… сознание отсутствует… — бормотал фельдшер, подготавливая капельницу.
Ася, всё ещё невидимая, смотрела, как её тело аккуратно перекладывают на носилки.
— Удар головой? — спросил врач, проверяя реакцию зрачков фонариком.
— Вчера в клубе, — ответил Дима, глядя в пол.
— Подозрение на внутричерепное кровоизлияние, — заключил медик. — Везём в институт нейрохирургии.
Ася застыла. Кровоизлияние?.. Это серьёзно?
Они спустились вниз, скорая унесла её тело прочь, сирена завыла, и мир помчался в сторону больницы. Ася оказалась рядом, будто её притянуло к носилкам невидимой силой.
Больница встретила их холодным светом ламп, запахом антисептика и гулом шагов. Её тело быстро передали врачам.
— Женщина, двадцать два года, черепно-мозговая травма, потеря сознания, — сухо докладывал один из медиков.
— Срочно на КТ! — приказал дежурный нейрохирург.
Её повезли в отделение диагностики. Ася шла следом и слышала каждое слово.
— Подозрение на субдуральную гематому. Возможно, разрыв сосудов твёрдой мозговой оболочки, — говорил врач молодому ординатору. — Если подтвердится, нужна будет трепанация, иначе компрессия мозга приведёт к смерти.
Трепанация… операция на голове… Господи.
Снимки сделали быстро. На мониторе появился тёмный участок, сдавливающий полушарие.
— Да, обширное кровоизлияние, смещение средней линии… — врач покачал головой. — Срочно в операционную.
Её тело закатили в стерильный коридор. Диму и Алину остановили у дверей.
— Мы сделаем всё возможное, — сказал хирург, и створки захлопнулись.
Алина присела на пластиковый стул и заплакала навзрыд, закрыв лицо ладонями. Дима сел рядом, обнял её за плечи, сам бледный, губы сжаты в тонкую линию.
— Она сильная, — сказал он глухо. — Она справится.
Но голос его дрожал.
Ася стояла рядом. Она слышала всхлипы Алины, видела, как плечи её вздрагивают, и чувствовала, как сердце сжимается. Но её сердце ведь даже не бьётся…
И вдруг — воздух вокруг дрогнул. Коридор словно затих. В плаче Алины прорезалась пауза.
В конце коридора вспыхнул мягкий свет. Он становился ярче, пока не сформировалась фигура. Высокий силуэт с крыльями, прозрачными, как утренний иней, и глазами, в которых было слишком много понимания.
Ася замерла.
Это ангел?
Линии
Ася смотрела на ангела и не могла вымолвить ни слова.
Свет от него был не ярким, не обжигающим, как от лампы, а мягким — он будто исходил изнутри и делал каждую черту прозрачного лица почти нереальной. Крылья, огромные, тонкие, казались соткаными из света и тумана одновременно. И глаза… В них было небо и шторм, спокойствие и усталость.
— Ты не должна здесь находиться, — сказал он негромко. Его голос звучал сразу в голове и в пространстве, словно не требовал воздуха, чтобы быть услышанным.
— Я… — Ася сглотнула. — Я что, умерла?
— Нет. — Голос ангела был удивительно человеческим, даже немного грустным. — Твоё тело живо. Но душа… она не привязана.
— Что это значит? — Ася чувствовала, как внутри поднимается злость. — Я в коме?
Ангел кивнул.
— В глубокой. Твоё тело борется. Но у тебя нет якоря, нет того, что удерживает тебя в жизни. Ты всегда бежала вперёд, жила только долгом перед собой. Но долг не держит, он лишь гасит.
Ася стиснула зубы.
— Я старалась. Всю жизнь. Я хотела поступить, хотела доказать, что могу. Разве этого мало?
Ангел посмотрел на неё с лёгкой печалью.
— Ты добилась многого. Но это не смысл. Человека держит только одно — связь. Любовь.
Ася скривилась, почти рассмеялась.
— Любовь? Удобное слово, но глупое. Люди бросают, предают. Я видела это сотни раз. В детдоме. В жизни.
— И всё же, — ангел чуть склонил голову, — именно любовь возвращает души обратно. Без неё никто не просыпается.
Ася замолчала. Её сердце сжалось, будто слова коснулись самой глубокой трещины в ней.
— У тебя есть две недели, — продолжил он. — Если за это время ты найдёшь смысл, если почувствуешь, что кому-то нужна, — ты сможешь вернуться. Если нет… уйдёшь туда, откуда никто не возвращается.
Она резко выдохнула.
— И что, вот так просто? У меня — счётчик? Две недели?
— Да, — спокойно ответил он. — Вечность решается в мгновениях.
И, словно почувствовав, что сказал всё нужное, ангел развернулся. Его свет растворялся, будто туман поглощал его фигуру.
— Подожди! — крикнула Ася, но он уже исчез.
Тишина накрыла её, тяжёлая, как камень. Она опустилась прямо на пол в коридоре больницы, хотя и знала, что пола для неё сейчас не существует. Внутри было пусто и страшно.
Сквозь стеклянное окно она увидела палату реанимации. Там, среди аппаратов, лежала она сама. Лицо бледное, губы сухие. На груди ритмично поднималась и опускалась маска аппарата искусственной вентиляции лёгких. На мониторе светились цифры: пульс, давление, уровень кислорода. Всё это казалось чужим, как будто её тело — не её.
Рядом за стеклом стояли Алина и Дима. Алина плакала, уткнувшись в плечо друга, всхлипывая так, что казалось — сердце разорвётся. Дима держал её за плечи, взгляд его был жёсткий, мрачный. Он смотрел на Асю сквозь стекло так, будто хотел пробить его силой своей воли.
Ася подошла ближе. Хотела крикнуть, что она здесь, что слышит их, но её голос не имел веса. Только тишина отвечала.
В этот момент в коридоре послышались быстрые шаги. Ася обернулась — и сердце ухнуло вниз.
Никита.
Джинсы смяты, футболка надета навыворот, волосы растрепаны. Он выглядел так, будто бежал сюда, не думая ни о чём. Лицо бледное, глаза красные от недосыпа.
— Что с ней?! — голос сорвался. Он схватил Диму за плечо, почти встряхнул. — Что врачи сказали?
— Что она между жизнью и смертью, — процедил Дима, оттолкнув его. — Тебе этого мало?
— Я… — Никита задыхался. — Я не знал, что всё так серьёзно.
— Да ты вообще ничего не знаешь! — рявкнул Дима. — Ты всегда делал только глупости! Вечно!
Никита побледнел ещё сильнее.
— Ты думаешь, я этого хотел?..
Алина, всхлипывая, подняла голову.
— Хватит! Вы что, не понимаете?! Она там! Она борется! Она может нас слышать! Прекратите!
Но мужчины уже не слышали. Никита шагнул вперёд, Дима встретил его взгляд — и между ними повисла напряжённость, почти готовая взорваться в драку.
— Если она умрёт, — выдавил Дима сквозь зубы, — я сам убью тебя. Понял?
Ася замерла. Эти слова ударили в неё, как ток. Алина разрыдалась в полный голос, её руки дрожали, она почти рухнула на стул.
Никита отшатнулся. Его лицо исказилось — злость, боль, страх. Он посмотрел на Асю за стеклом — и на мгновение ей показалось, что он её видит. Его взгляд был странным, болезненным, будто в нём смешались тысячи несказанных слов.
— Чёрт… — прошептал он и резко развернулся, уходя по коридору.
Ася сделала шаг вперёд, хотела броситься за ним — но вдруг всё вокруг изменилось. Воздух загустел, и она увидела то, чего раньше не было.
Три линии.
Они исходили от её тела и тянулись к людям снаружи: ярко-голубая — к Алине, тёплая золотистая — к Диме, и насыщенно-красная, пульсирующая — к Никите. Линии светились, дрожали, будто подсказывая – вот они, её связи, её якоря.
Ася подняла руку.
— Что это?.. — прошептала она.
Трещины
Больница жила своим особым ритмом. Утро здесь не приносило бодрости — оно было пропитано запахом антисептика, гулом шагов по кафельным коридорам, шуршанием халатов. В палатах кто-то стонал, кто-то засыпал после бессонной ночи, кто-то держался за надежду так же, как Ася теперь пыталась ухватиться за жизнь, ускользающую из её пальцев.
Она шла по коридору босиком — но её призрачные ноги не касались пола, лишь создавали иллюзию движения. Лампы над головой жужжали, стеклянные двери реанимации оставались позади, и с каждым шагом мысли становились тяжелее.
Две недели. Ангел сказал — у меня две недели. Чтобы найти смысл, якорь. Чтобы понять, ради чего вообще стоит возвращаться.
Слова его не отпускали. Они застряли в голове и звучали эхом, заставляя снова и снова возвращаться к прошлому.
Она вспомнила детский дом — те самые коридоры, из сна. Как маленькая Ася сидела ночами у окна, зажав под подбородком книжку из школьной библиотеки, и клялась, что вырастет сильной, что никто больше не будет решать её судьбу. Вспомнила утренние подъёмы в шесть утра, бесконечные домашние задания, бессонные ночи с учебниками. Вспомнила, как пропускала дни рождения подруг, вечеринки, праздники — всё ради поступления, ради гранта, ради того, чтобы однажды вырваться из нищеты и доказать, что сирота тоже может чего-то добиться.
И вот она добилась. Университет. Бюджетное место. Репутация "умницы", которая всегда готова и никогда не подводит. Но за три года учёбы — что осталось в памяти, кроме лекций и конспектов?
Она прикусила губу. Пустота.
Ни весёлых походов в кино, ни поездок с друзьями, ни глупых приключений, которыми потом хвастаются. Всё — работа и учёба. Даже её единственные друзья — Дима и Алина — казались терпеливыми героями, которые не отвернулись, хотя быть рядом с ней было не весело.
— Чёрт… — прошептала она. — Получается, ангел прав.
Она остановилась у окна. За стеклом едва рассвело, серое московское небо висело над крышами. Машины на парковке блестели от утренней росы, а внизу курили врачи, уставшие, с красными глазами. Жизнь шла. А она… застряла между.
Её взгляд зацепился за знакомую фигуру.
Никита.
Он сидел на лавке в конце коридора, склонив голову, локти уперты в колени. Волосы растрёпаны, лицо уставшее, глаза полузакрыты. Он выглядел чужим в этом месте, будто вырванным из другого мира, но одновременно таким же потерянным, как и она сама.
Ася подошла ближе. Села рядом, хотя понимала, что он её не заметит. И всё же слова сами вырвались наружу.
— Ненавижу тебя, — сказала она тихо, глядя вперёд. — За то, что вечно лезешь туда, куда тебя не просят. За то, что не можешь держать себя в руках. За то, что вчера устроил драку, а я теперь вот… — она махнула рукой в сторону реанимации. — А теперь ещё и с Димой сцепился. Ты вечно всё портишь.
Голос дрогнул, но злость толкала вперёд.
— Ты хоть понимаешь, что каждый раз, когда ты открываешь рот или сжимаешь кулак, за это кто то расплачивается? Я это, или работник бара, профессор или студент! — она вскинула руки, прозрачные, дрожащие. — Ты эгоист. Ты не умеешь думать о других!
Она ждала, что станет легче, но не стало. И только тогда заметила…
По щекам Никиты катились слёзы. Настоящие. Мужские, сдержанные, тяжёлые. Он сидел неподвижно, но плечи дрожали, а губы были сжаты так сильно, будто он сдерживал крик.
Ася замерла. Слова застряли в горле. Она никогда не видела его таким. Для всех Никита был хладнокровным, наглым, самоуверенным — человеком, которому всё нипочём. А сейчас перед ней сидел парень, убитый изнутри.
Она протянула руку — и остановилась в нескольких сантиметрах от его лица. Её пальцы дрожали.
Неужели это из-за меня?
В тишине раздался звонок. Телефон в его кармане завибрировал, и Никита, моргнув, достал его. На экране высветилось: «Отец».
— Алло, — голос его был хриплый.
Ася наклонилась ближе, словно могла услышать лучше.
— Сегодня вечером ужин, — сухой, властный голос прозвучал так отчётливо, что Асе стало холодно. — В ресторане. День рождения Софии. Ты обязан быть. И точка.
Ася нахмурилась. Софии?
— Мне сейчас не до этого… — Никита провёл рукой по лицу.
— Никита, — перебил отец, — у тебя есть обязанности. Брак с Софией — это вопрос будущего компании. Ты жених. Веди себя соответственно.
Никита закрыл глаза, и Ася заметила, как он сжал кулак так сильно, что побелели пальцы.
— Хорошо, — глухо сказал он и сбросил звонок.
В груди у Аси что-то оборвалось.
Жених?
У него есть невеста?..
Она отпрянула. Внутри всё смешалось – злость, непонимание, боль и… ревность. Сильная, резкая, почти невыносимая.
— Чёрт… — прошептала она, вскакивая. — У тебя… есть невеста?
Никита сидел, опустив голову, и не мог её услышать. Но Асе казалось, что она кричит так громко, что её слова должны разорвать воздух.
Невеста. София. Он собирается жениться…
И только теперь Ася поняла, как сильно это больно — узнать, что тот, кто плачет из-за тебя, может принадлежать другой.
Тень
Ася шла быстро, почти на бегу — хотя её шаги, как и прежде, не касались пола. Внутри всё клокотало от злости на себя – и с чего я решила, что он плакал из-за меня? Скорее от страха — что его признают виновным, что Дима вырвет у него горло прямо в коридоре, что эта история расползётся по университету и припечатает его к стене чужой вины. Легче было уцепиться за романтическую версию, чем признать более трезвую, беспощадную – никто никому ничего не должен, а слёзы у сильных тоже бывают — из-за усталости, вины и бессилия.
Она отшатнулась от этой мысли, будто от ледяной воды, и пошла прочь от лавки, где остался Никита. Коридор вывел к холлу приёмного отделения, и тут она заметила Диму и Алину — они как раз выходили из лифта. Алина держала в руках помятый платок и пустую бутылку воды, Дима — папку с какими-то листами, упрямо сдвинув брови. Лица у обоих были серыми от бессонницы.
— Поехали, — сказал Дима, мягко коснувшись Алининого плеча. — Тебе надо хоть час поспать. И я завтра к декану. С утра.
— Что ты скажешь? — голос Алины сорвался. — Что она… — она сглотнула и не договорила.
— Скажу правду, — отрезал он. — Тяжёлая ЧМТ, операция, реанимация. Попросим академическую поддержку, фиксацию посещаемости через спецпорядок. Пусть дадут время. Я всё оформлю – заявление на имя декана, уведомлю кафедру, куратору напишу. Стипендию трогать не должны — есть медицинские основания.
— А общежитие? — шёпотом. — Вдруг кому-то место отдадут…
— Не отдадут, — в голос Димы была сталь. — Напишем прошение о сохранении койко-места за временно отсутствующей. Я добавлю справку от врача, зафиксирую в жилищной комиссии. Пускай только попробуют.
Он говорил сухо, деловито, но в каждом слове слышались охрипшие края — как у человека, которого держит только план и необходимость двигаться.
— И кафе, — спохватилась Алина. — Её смены, график… Таня будет злиться.
— Я позвоню Тане сам, — кивнул Дима. — Объясню, что случилось, попрошу отпуск за свой счёт. У Аси стаж и хорошая репутация — не выкинут. Если что, я буду закрывать её вечера.
Алина всхлипнула, закрыла глаза, кивнула. Ася слушала, и в её грудной пустоте что-то шевелилось — тёплое, стыдно-невыносимое. Они тащат мою жизнь, пока я застряла между мирами. Они думают на два шага вперёд, чтобы мне было куда возвращаться.
На улице пахло сыростью — двери распахнулись. Дима и Алина, прижавшись друг к другу плечами, вышли в серый сентябрьский день. Ася — следом, легко, будто сквозняк вытолкнул её наружу. Во дворе больницы было влажно – по асфальту тянулись тёмные полосы от ночного дождя, на лавочках сидели люди с приглушёнными голосами, как в вагоне позднего поезда, где никому не хочется встречаться взглядами.
В общежитии пахло пылью, перезрелыми яблоками из кухонь и чем-то тёплым, домашним, кто-то пёк булочки, кто-то варил куриный бульон. В их комнате было удивительно тихо. Алина положила телефон на стол, механически сняла серьги, запихнула волосы в небрежный пучок и вдруг осела на кровать.
— Ты ложись, — сказал Дима, не спрашивая. — Я останусь на стуле. Если проснёшься — я буду здесь.
— Ты… не на пары? — робко.
— Сегодня — нет. У нас всё равно «философия права».
Алина кивнула и легла, натянув на себя плед по грудь. Минуты тянулись — сон не шёл, но и слёзы будто иссякли. Дима придвинул стул к её кровати, достал ноутбук и начал набирать письмо, в «теме» отщёлкались сухие слова «уведомление» и «медицинские обстоятельства». Курсор мигал в конце строки, как маяк.
Ася встала у окна, глядя на двор. Внизу первокурсники тащили вверх чемоданы, кто-то спорил с вахтёршей, кто-то ронял из сумки книжки. Она вдруг поймала себя на том, что заворожена этой обычной сценой — шум, движение, смешные мелочи. Всё то, мимо чего она три года проходила тенью, не поднимая головы.
Импульс
И при чём тут Никита? — спросила она себя почти зло. С какой стати я вообще думаю про его слёзы? У него есть невеста. София. Да и мы… кто мы? Кошка с собакой, которые три года скалились через коридор. Всегда — колкости, шпильки, острые словечки. И всё.
Она хотела уцепиться за эту «и всё», как за нормальную, ровную линию, но память — предательская — подкинула детали. «Осторожно, ступенька», — брошенное вполголоса в толпе после лекции. «Тебя подрезали? Иди сюда», — он пододвигал ей стул в переполненной читальне. Его хмыкание, когда кто-то слишком настойчиво к ней клеился на корпусной лестнице — и тот «кто-то» внезапно исчезал с горизонта на неделю. Он никогда не бил больно словами. Он бил по самолюбию, по колючкам, но не по живому.
Это признание заныло, как синяк. Ася поморщилась, махнула той самой капризной части себя – хватит. И всё же в груди шевельнулось — не мысль и не надежда, а просто факт – ей небезразлично.
Дима поднял глаза от ноутбука, посмотрел на спящую Алину и шепнул в пустоту, не зная, что попадает точно в адрес:
— Аська, держись. Я тут. Мы тут. Мы мир остановим, ты только вернись.
Ася закрыла глаза — на секунду. Когда открыла, всё как будто придвинулось – стол, стул, ноутбук, дыхание Алины. И рядом — та самая красная пульсирующая линия, увиденная у реанимации. Она тянулась из-под кожи, из области солнечного сплетения — к стене, сквозь коридоры, куда-то в город. К нему.
— Да что ж ты со мной делаешь, — выдохнула Ася, поднимая глаза к потолку от бессилия. — Любопытство — это тоже диагноз?
Она задержалась ещё миг — на Диме, на Алине, — и вышла. Коридор скользнул мимо, лифт мигнул «1», вахта — запах хлорки и кофе. Университет был неподалёку. Ноги сами нашли дорогу — привычная тропа через переулок, мимо двора с каркасом для объявлений и облезлого стенда «Лучшие студенты факультета». На стенде сияла и её фамилия.
— Но этого недостаточно чтобы жить. – шептала про себя Ася проходя мимо.
В главном здании было шумно, первокурсники толкались у расписаний, кто-то спорил с администратором, в холле играл глухой смех. Ася прошлась по знакомым лестницам, заглянула в пустую аудиторию, которую любила. Там по утрам пахло пылью и мелом, и из окна было видно крошечный парк. На кафедре гражданского права секретарь перебирала папки, ругая «этих ваших студентов», в библиотеке отдавали читательские — и всё это была жизнь, ровная, уверенная, как лента дороги. И ни в одной из этих точек не было её.
Она присела на подоконник в коридоре, долго смотрела на проходящих мимо. Огрызок солнца вылез из облаков и лег на плитку тёплым квадратом. В этом квадрате, как кошка, свернулась мысль – у него невеста. Она хотела — честно хотела — развернуть это в «значит, не моё дело». В «значит, точка». Но слово «точка» в горле распалось на песок.
— Ладно, — сказала она сама себе, с тем самым дерзким тоном, которым когда-то записывала цели в тетрадь. — Никаких романтических глупостей. Проверяем факты. Я просто… посмотрю. На него. На неё. На их ужин. Чтобы понять, что со мной происходит. Чтобы вылечить это дурацкое любопытство.
Красная линия дрогнула, словно услышала. Ася встала.
И тогда случилась странная вещь. Стоило ей решить — иду к нему, — как пространство будто подхватило её. Линия натянулась, как струна, и повела — сквозь коридор, мимо людей, через двери, словно через дым. Город взял её в ладони. Шум проспекта, ветер с реки, светофоры, знакомые вывески.
Ресторан был дорогим – высокие окна, жёлтое тёплое освещение, зеркала в рамах, в которых отражались бокалы и жесты. На входе — хостес с идеальной улыбкой, в зале — низкий гул голосов и мягкая музыка.
Ася застыла у дверей, огляделась. Линия шла прямо — в дальний зал, где стоял длинный стол. В центре — цветы, аккуратные коробочки с лентами, скатерть с крохотной вышивкой, как будто кто-то из старших дам лично проверял каждый стежок. За столом — ровные улыбки, дорогие ткани, приглушённые смехи.
И София.
Ася узнала её сразу — утончённые движения, выученная мягкость в голосе, взгляд, которым умеют обводить собеседника, не давая ему возможности отвернуться.
И он.
Никита сидел сбоку, на полшага от центра. На лице — вежливая маска, слишком натянутая для живого человека. Когда кто-то говорил тост — он кивал. Когда София говорила — губы его шевелились в ответ. Но глаза… глаза время от времени уходили в сторону, как у человека, который не слышит половину сказанного.
Сердце толкнулось о грудную клетку, как птица о стекло.
— Я просто посмотрю и уйду, — пообещала себе Ася и шагнула в зал, растворяясь в тёплом свете и гуле голосов, как тень, которой тоже есть, что сказать.