Свобода воли - это иллюзия. Невозможно всегда поступать правильно. Наши принципы противоречат рациональности. Рациональность лишает жизнь смысла. Мы можем делать то, что вынуждены или то, что нас убьет.
Свобода начинается и заканчивается на этом выборе.
Дрожащие руки Евы с трудом приподняли тело. Перед глазами всё плыло. Оставив за собой мокрую дорожку и щекочущее чувство, с носа сорвалась капля чего-то тёплого и упала на пол, закутавшись в пыль. Внизу чернела смешанная с бетонной крошкой, грязью и пеплом лужа крови. Затылок саднило. Стянув с лица разбитый противогаз, Ева попыталась втянуть носом воздух, но закашлялась.
- Пожалуйста… - простонала она.
Скребущий душу звон заполнял пространство. Тряхнуло. Через секунду сверху посыпались осколки и мелкие камни. Ева пошатнулась и попыталась прикрыть голову руками, но как только коснулась затылка, сжала зубы от боли. Влажные на ощупь волосы прилипали к пальцам. Очередной взрыв швырнул Еву на землю. Она кашляла, кричала, но не слышала своего голоса. Вокруг не было ничего, кроме звона.
- Хватит...
Чьи-то руки в перчатках с обрезанными пальцами перевернули её на спину и рывками потянули назад за подмышки. Резкие движения вызвали приступ рвоты, Еву стошнило на собственный живот. Мир вращался вокруг. Щербатые стены полуразрушенных зданий вгрызались в небо, словно гнилые зубы нищего, нашедшего свежий кусок мяса. Берцы, натянутые на ноги, покачивая носками из стороны в сторону чертили две неровных полосы в пыли. Ева умоляла:
- Хватит...
Что-то свистящее метеором залетело в здание, где Ева очнулась. Бесшумным пыльным фейерверком оно раскрылось изнутри. Землю снова тряхнуло. Стены сложились внутрь, словно хрупкий карточный домик. Когда пыль немного осела, на том месте остались только бесформенные груды кирпичей и цемента.
- Прошу...
После очередного рывка вокруг стемнело. Сверху показалось лицо Криса. Он открывал и закрывал рот, но Ева не смогла разобрать ни слова из-за звона в ушах. Крис ругался, судя по гримасам. Карие щенячьи глаза выражали беспокойство, он щурился и хмурился, процеживая слова сквозь зубы.
В глазах потемнело. Взгляд заволокло непроницаемым, чёрным туманом с яркими вкраплениями белых мошек. Невидимые насекомые ползали с обратной стороны черепа, зудели тонкими звенящими голосами: “Спи… Спи…”. Холод распространялся вниз от затылка, пожирал тело, словно змея, что заглатывает свою жертву. Сознание гасло, подчиняясь его леденящим прикосновениям.
- Я... умираю?
Мысли испарились. Вслед за ними исчезали ощущения. По мышцам растекалась ломящая нега. Страх сменился покоем. Осталась лишь зияющая пустота и звенящая тишина.
“Здесь нет никого, кроме меня.” - застыла в голове не оформленная в слова мысль, больше похожая на ощущение.
Что-то коснулось лица Евы, окутало освежающим потоком, вырвало из беспамятства. Судорожно вздохнув, она начала кашлять и жадно, будто впервые за несколько лет, хватать ртом эту жидкость. Вода. Вместе с ее прохладой возвращалось сознание и способность мыслить. Мир перевернулся вверх ногами, и слабо покачивался с каждым вдохом. Перед глазами всё плыло и плавилось. Ева приподняла голову и без сил опустила снова. Спина и шея чувствовали тепло бедер Криса, его тонкие, нежные пальцы мыли слипшиеся от крови волосы.
Землю снова тряхнуло. Ева увидела как в нескольких метрах от входа стремительно расцвел и тут же увял колючий пыльный цветок взрыва. Сотни мелких камней и осколков горошинами забарабанили по стенам. За ними внутрь клубами повалила пыль. Крис вжал голову в плечи и зажмурился, как испуганный котенок, но продолжал очищать раны от грязи.
Тихо, нехотя, медленно, как набирающий силу за горизонтом раскат грома, звук разорвавшегося снаряда порвал вязкую плёнку звона. Вода попала в уши, и теперь, вытекая, создавала ощущение, что это именно она спасла Еву от глухоты. Звуки вернулись все разом, водопадом обрушились на голову, словно толпа жаждущих внимания детей. Дыхание слышалось и ощущалось так, будто Ева пыталась дышать через подушку. Кожей и костями, через прикосновения, она слышала биение сердца Криса. Оно колотилось как бешенное, будто хотело вырваться наружу из грудной клетки. В ушах отдавался собственный пульс, размеренными и гулкими ударами задающий ритм, резонирующий со стуком сердца Криса.
Ева снова жила и снова слышала стрекот автоматных очередей где-то вдалеке, звенящий гул импульсных болтеров, хлопки наступательных гранат, низкие залпы тяжёлых пушек, крики раненых и молчание мёртвых. Звуки смерти.
Дьявольскую симфонию войны.
Ева прислушивалась к происходящему далеко, чтобы отвлечься от боли, которая была слишком близко. Как бы сильно Крис ни старался действовать аккуратно - каждое его движение вгоняло раскалённые иглы в затылок.
- Всё будет нормально, Крис! Нельзя жить в постоянном страхе, Крис, - передразнивал он её голос, - И ведь вечно так - сначала сделает, а мне потом что?
Еве потребовалась вся её воля, чтобы поднять руку и ткнуть его кулаком в грудь. Удар вышел слабым - в руках совсем не было силы. Но даже этого хватило, чтобы почувствовать себя ещё хуже - от небольшого сотрясения в животе снова замутило, к горлу подступил комок. Но Ева сглотнула едкую слюну и смогла сдержаться. Крис невозмутимо продолжал смывать кровь, будто нарочно касаясь поврежденных тканей.
- Назойливый, как клоп, - ответила Ева, через секунду зашипев от того, что Крис задел пальцами затылок. Боль скребла раскалёнными когтями по внутренней части черепа, удерживала на грани, не давала провалиться в манящие объятия пустоты.
- Ой, прости. Я не хотел. - сказал Крис, с безразличным видом.
Закончив промывать рану, он бесконечно долго осматривал её. Мягкие пухлые губы вытянулись в тонкую прямую линию, а действия стали увереннее и жёстче. Ева сконцентрировалась на его добрых, родных глазах, стараясь игнорировать боль. Если Крис не сможет помочь - никто не сможет.
20 лет назад. Прага.
Дома всегда было душно и пыльно, как в старой библиотеке. Скрипучие половицы прогибались под каждым шагом. Сухое дерево как губка впитывало воду и начинало вонять плесенью. Дом был настолько старым, что внутри были чище, если не мыть полы. Да и на улице было не лучше. Нижний город задыхался горьким масляным смогом, который придавливало выхлопами грузовиков и выбросами горячего воздуха кондиционеров и очистителей воздуха из пентхаусов, что находились выше.
Но, по крайней мере Крис с родителями жил в том районе Праги, где улицы патрулировала полиция и работало водоснабжение и электричество. Некоторые одноклассники жили в трейлерном парке и пользовались общим туалетом на улице.
Крис сидел в своей комнате, прижимаясь щекой к приоткрытой двери. Все его внимание было направлено на кухню.
- Дай пожрать чего-нибудь, - услышал он недовольное ворчание отца.
Мать открыла холодильник и стала греметь тарелками и кастрюлями. Отец включил звук на своем планшете и выбрал новостную программу. Пикнула старенькая микроволновка. Ложка стукнула о керамику. Отец с хлюпаньем втянул суп. Поперхнулся и бросил ложку обратно. Раздался звон.
- Когда ты уже научишься готовить хоть что-то кроме помоев? Дома грязно, еда со вкусом дерьма. Ты чем занималась опять, пока я гнул спину на работе?
Голос отца становился все громче и злее.
- Опять блядовала по соседям? Я вижу, как они смотрят на меня. Твой ублюдок на меня совсем не похож - это все видят. Понесла его поди от какого-нибудь слащавого мудака, что заговорил твои кобыльи зубы. Потому этот щенок такой же бестолковый, как и ты.
Отец икнул.
- Где этот выродок?
Табурет с грохотом упал на пол. Половицы испуганно заскрипели, предупреждая о приближающейся беде.
- Криштоооф!
Крис метнулся к столу и склонился над планшетом. Домашнее задание он сделал еще в школе, но отцу в таком состоянии это невозможно было бы объяснить.
Дверь распахнулась от удара, зло ударилась о стену. Петли вырвало из сухих косяков. Опять. Крис вскочил со своего места и сделал шаг назад, к окну. Затуманенным алкоголем взглядом отец обвел комнату.
- Что ты жмешься, как девчонка?
Крис опустил голову и обнял себя руками, чувствуя, что от страха стал замерзать. Отец нахмурился и, цокнул языком. Затем, покачиваясь и сшибая по пути углы, дошел до стола и взял в руки учебный планшет Криса, с трудом концентрируя взгляд, нашел приложение дневника и некоторое время сопел, водя пальцами по экрану. Крис зажмурился.
Последние несколько дней в дневнике были одни пятерки. Но на прошлой неделе он получил неуд за пропущенный тест по литературе. Зденек с компанией опять заперли его в туалете. Оценку легко было исправить, но для этого нужно было сдать сочинение, которое он еще не написал. Правда отца не интересовали отговорки, не интересовали успехи и достижения. Он искал лишь подтверждения собственным убеждениям. Ошибки и неудачи. И он всегда их находил.
Удар пришелся по затылку. Если быть честным - это никогда не было по-настоящему больно. Скорее обидно. Отец никогда не разбирался, что произошло и почему. Он просто кричал. Крис насупился, сжал кулаки и посмотрел на него исподлобья.
- Нельзя расслабляться, слышишь, шкет? Иначе станешь таким же бестолковым, как…
Когда их глаза встретились, отец вдруг замолчал. Крис видел в его взгляде растерянность и сожаление, которые прятались за злым туманом опьянения. Но туман ненадолго рассеялся и Крис увидел глаза один в один похожие на те, что он видел в зеркале. Отец осунулся. Его голос стал тише и спокойнее. Он бросил планшет на кровать и пошел в сторону выхода. Уже у двери он остановился, посмотрел на вырванные петли и покачал головой. Затем обернулся и сказал:
- Займись спортом каким, что ли. А то тощий, как глиста.
Отец ушел в свою спальню и через несколько минут оттуда раздался храп. Крис облегченно выдохнул и расслабился. В том, что отец иногда напивался был лишь один плюс. Он спал как убитый до самого утра.
Крис прокрался на кухню, стараясь не наступать на скрипучие половицы. Мама стояла у окна и гладила белье, одновременно смотря любимый сериал про служанок и благородных господ. Ссутулившись над утюгом, она казалась еще меньше, чем была на самом деле. Крису недавно исполнилось двенадцать, а он уже обгонял ее по росту. Черные волосы не скрывали пуговки наушников, что транслировали звук прямо ей в уши. Крис мог спокойно выйти на улицу, мама бы не заметила. Но это было бы неправильно - не хотелось волновать ее понапрасну. Крис подошел сбоку, так чтобы не напугать внезапным появлением. Мама все равно вздрогнула, видимо увлекшись происходящим на экране или своими мыслями. Уголки ее глаз покраснели - она часто плакала, переживая за вымышленных людей. Крис спросил:
- Можно я погуляю?
Мама кивнула, так и не посмотрев на него.
- Конечно… - ответила она рассеяно.
Потоптавшись на месте в нерешительности, Крис осторожно двинулся в сторону выхода. Каждые пару шагов он оборачивался, ожидая, что мама передумает. Но она даже не посмотрела ему вслед.
Солнце уже скрылось за широкими спинами высоток, но на улице было светло. Еле заметный смог, словно целлофановой пленкой стоял перед глазами. Здесь всегда было пасмурно и сыро. Небо никогда не становилось чистым, солнце никогда не светило ярко, снег зимой был серым, а не белым, а дождь лишь разъедал металл и оставлял радужно-грязные разводы в лужах. Здесь рядом с закованной в каменные колодки набережной рекой пахло ржавчиной и мочой, а не свежестью.
Подождав, когда приблизится очередной прохожий, Крис выскочил из подъезда и пристроился за его спиной, осторожно оглядываясь по сторонам. Стены домов были завешаны отключенными вывесками, а фасады пестрели разноцветными крылечками магазинов. Одна половина извинялась надписями на стеклах - либо сообщая о закрытии, либо уведомляя, что рабочие им не нужны. Вторая - сверкали полированными ручками и поручнями и аккуратными, словно сделанными под копирку надписями. Рабочие в одинаковой форме сосредоточенно мыли тротуары и убирали мусор. На кепках и рукавах Крис рассмотрел знак, который видел на всех одинаковых магазинах - встроенный в шестеренку круг, разделенный пополам изогнутой линией. Одна половина была молочной, другая темно серой. И маленький кружок другого цвета с каждой стороны. Магазины и офисы Кармы появлялись как грибы после дождя, постепенно выдавливая разномастные частные лавочки.
Ник проснулся от удара по кровати. Недовольно нахмурившись, он приподнялся и посмотрел на причину своего пробуждения. Рядом стоял его сосед по комнате - Бекназар, или просто Баке. Плоский нос разделял круглое лицо на две неравные части, узкие глаза углами смотрели вверх, отчего он всегда выглядел злым. Баке был уже одет в свой спортивный костюм и скрестив руки на груди смотрел на Ника.
- Какого хрена ты творишь? - спросил Ник.
- Жопу поднимай свою. Каникулы кончились. - Баке взглянул на часы, - Опоздаем.
Ник рухнул обратно на кровать, закрыл глаза и пробормотал:
- Отвянь.
Баке раздражённо выдохнул. Каждое утро повторялась одна и та же картина. Больше всего ему хотелось облить своего соседа водой или сбросить с кровати. Причём желательно так, чтобы этот лентяй больно ударился об пол. Но Баке боялся, что влага может испортить новенький ортопедический матрас с памятью или Ник резкими движениями может повредить кровать из переработанного пластика. А за это им обоим влетит.
На столе Ника лежал футляр с его Линзофонами - Контактными линзами, с встроенным компьютером. Эти штуки дополняли реальность полезной информацией, служили средством связи и цеплялись через нейроинтерфейс напрямую к мозгу. По крайней мере так объясняли на уроках информатики. Линзофоны выдавали с прошлого года, они стремительно заменяли устаревшие планшеты. Правда, не все хотели переходить на обновлённое устройство, опасаясь, что система будет “следить за ними”.
Баке посетила забавная идея, он взял футляр в руки и сказал:
- Если ты сейчас не встанешь, я тебе в жижу плюну.
Ник вроде бы никак не отреагировал, но выражение его лица стало более напряжённым. Баке нарочно медленно открутил крышку и положил её на стол.
- Считаю до трёх. Раз…
Ник нахмурился и пробормотал, не открывая глаз:
- Да что ты прикопался? Иди без меня.
- Ты забыл, что Роза сказала? За посещаемость отвечает сосед по комнате.
Ник перевернулся на другой бок.
- Двааа… - протянул Баке собирая слюну.
Не дав тому закончить Ник подскочил с кровати и выхватил у соседа по комнате футляр, расплескав часть дезинфицирующего раствора. Насупившись, он проверил, что линзы на месте, посмотрел на Баке исподлобья и начал одеваться. Баке усмехнулся и триумфально скрестил руки на груди.
- Сотри эту мерзкую ухмылку со своей морды. И так уродливый, - пробурчал Ник.
По телу Баке словно прошел электрический разряд - мышцы напряглись и моментально расслабились. Улыбка на мгновение стала плоской и злой, а глаза пустыми.
- Ты мне в пень не упёрся, конь ты своенравный. Если бы мои отметки не страдали от твоей лени, я бы в твою сторону и не посмотрел.
- Взаимно.
Босые ноги прошлёпали по тёплому полу к спрятанному в нише у окна шкафу. Сенсорный датчик зафиксировал приближение человека, а линзофон определил намерение - одна из дверей приоткрылась и протянула Нику на металлической руке-вешалке выглаженную и выстиранную форму из переработанной пласти-ткани. Услышав за спиной недовольное постукивание пальцами Ник стал двигаться ещё медленнее, чем до того. Неторопливо и аккуратно снял форму с вешалки и прошёл к изножью своей кровати.
Часть стены была оборудована суппортами для спины, которые можно было настраивать по высоте и углу наклона и выезжающей подставкой для ног. Здесь был настроен виртуальный рабочий стол, который активировался в момент, когда ученик садился на это место.
Ник положил на кровать и разгладил ладонью пиджак и брюки. Дыхание Бекназара становилось всё громче. Кривой, когда-то давно сломанный нос начал посвистывать - так всегда бывало, когда он злился. В углу поля зрения линзофон назойливо мигал уведомлением о необходимости срочно бежать на занятия. Ник мысленно отмахнулся от рекомендации. Сообщение сначала уменьшилось в размере, а затем и вовсе исчезло, отвечая на раздражение владельца.
Баке шумно и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, но всё же не выдержал:
- Если ты не поторопишься, я, нахрен, не знаю, что сделаю.
Ник посмотрел на него исподлобья, медленно затянул шнурки на ботинках и откинулся на спинку.
- Ну, давай. Делай.
Глаза Баке стали ещё уже, он сжал кулаки и нахмурился. Широкие ноздри раздувались и сжимались. Ссадины и синяки с прошлого раза всё ещё саднили, хотя прошло больше недели - Баке бил хлёстко и жёстко. Ник не хотел бы спровоцировать его снова. Но… если ты проиграл в драке, это ещё не значит, что теперь ты должен всегда сдаваться.
В эту школу ссылали тех, кто не умел себя вести. Тех, кто не вписывался в признанные нормы. Тех, кто не мог влиться в коллектив и ужиться со всеми. Тех, кто подвергался насмешкам и тех, кто создаёт проблемы. И судя по поставленному удару - ясно к каким из них принадлежал Баке.
За мгновение до того, как у Бекназара кончились нервы Ник улыбнулся, встал и направился к двери, бросив, не оборачиваясь:
- Пошли уже.
Интернат, как и почти все свежепостроенные учебные заведения Кармы находился за городом. Общежития и учебные корпуса ставили на небольшом удалении друг от друга. Невысокие здания не превышали высоты деревьев, что росли так плотно, что здания будто выныривали из-за угла узких тротуаров, больше похожих на лесные тропинки. Прохладный горный воздух пах травой, лесом и свежестью - одного вдоха хватило, чтобы проснуться. Утреннее солнце ласково согревало кожу, лапы ветвей пели невидимыми птицами. Баке прищурился и прикрыл глаза рукой, пряча улыбку. Плохое настроение тут же улетучилось.
Ник же не обращал внимания на погоду и тащился рядом, опустив голову. Погружённый в свои мысли он нехотя переставлял ноги, словно ленивый старый пёс, которого тащат на прогулку. Баке виновато улыбнулся и положил руку ему на плечо. Ник вздрогнул, удивлённо посмотрел на него в ответ и освободился от его осторожного прикосновения.
- Слушай… - Баке не мог подобрать слова. - Мы с тобой оказались здесь не по своей воле…
Сейчас. Прифронтовая территория. Ева.
От высочайшей температуры на дне воронки оплавилась и затвердела земля, и хотя прошло уже несколько часов с момента взрыва, и стенки давно успели остыть, всё равно создавалось ощущение, что они чертовски горячие. Костюм, его владелец и всё, что их окружало, было даже не уничтожено - дезинтегрировано.
- Только один? - спросила я у стоящего рядом полковника Цина, повернув голову в его сторону. Некоторое время он молчал, смотря на эпицентр. Заметив мой взгляд, офицер встрепенулся, кашлянул в кулак и, прижав палец к уху, видимо слушая подсказку кого-то из подчиненных, покивал. Затем посмотрел на меня и ответил:
- Да. Остальные ушли. Хотя готов поклясться, несколько… Хм… - полковник на секунду запнулся, подбирая слова. Его сомнения можно было прочесть по тому, что следующее слово прозвучало вопросительно, - человек?.. получили ранения в голову… По крайней мере, так говорят очевидцы. - торопливо закончил он свою сбившуюся речь.
- То, что убивать их тяжело, давно понятно. - Я видела скупые и редкие отчеты сумевших пережить бой с функционерами или бежавших из Союза. Все говорили об умении боевиков оккупантов продолжать бой даже после критических повреждений, наличии мощного вооружения, ранее не используемого нигде и тяжелой брони, которую не пробивают выстрелы обычного оружия. Информация о деятельности армии Нового Союза, если так можно назвать разрозненные малочисленные тяжеловооруженные отряды, разбросанные по всей территории и постоянно меняющие свою дислокацию, скрывалась даже внутри системы, публиковались только отчеты о потерях и транслировались суды дивергентов.
Но можно было понять, даже по обрывкам и клочкам информации, что происходит. Через их действия, через травлю, через подавление, она адаптировалась, с каждым словом, с каждой следующей жертвой, с каждым новым отличным от стандартов мнением, все туже и туже стягивая человечество в своих путах, все гуще оплетая людей паутиной понимания.
В то время как Карма проводила свой анализ и вела расчеты, люди всё больше перекладывали ответственность на её плечи, теряя ощущение реальности, забывая о том, что в действительности хорошо, а что плохо. Легкий порыв теплого всё ещё летнего ветра приподнял полы плаща, забираясь под одежду, почему-то он показался мне по зимнему пронизывающим. По спине скатилась капля холодного пота.
Можем ли мы вообще победить?
“В помещении суда холодно. От равнодушия сидящих рядом, от осознания того, насколько одиноко ей стоять на трибуне. Мама стоит с гордо поднятой головой перед коллегией самодовольных судей, как несломленная королева на плахе перед восставшими крестьянами, требующими хлеба в голодный год. Толпа безмолвствует, давящая атмосфера довлеет в помещении, присяжные, уперев взгляды, будто копья, в спину, загоняют её все ближе к пропасти. Люди, переставшие быть людьми, превратившиеся в нечто аморфное и жестокое, в нечто иное, отвергающее само существо человека. Сила тысяч обращенная против одного хрупкого, невинного существа.”
Каждую ночь мне снится приговор. Момент истины. День, когда я приняла решение...
- Возвращаемся. - Цин кивнул и двинулся к машине, которая покачивалась в воздухе, издавая низкий гул на грани слышимости. Водитель сорвался с места, даже не дав дверям как следует закрыться. Несколько мгновений ветер с шумом дул сквозь уменьшающуюся щель, будто стараясь прорваться внутрь, но механизм оказался сильнее. Раздался тихий щелчок, и все звуки разом пропали. За окном бесшумно проносились улицы некогда красивого города, в котором теперь едва ли можно было найти хоть один дом, не обращённый в руины. Отражение девушки в стекле копировало мои действия, но я с трудом могла узнать себя. Последние события оставили свой след. Кожа стала бледнее, сделав и без того заметные мешки под глазами еще темнее, глаза потеряли блеск, тускло и с каким-то равнодушием рассматривая все вокруг. Это только первые шаги.
Я... ведь справлюсь?
“Вы сможете остановить Карму? - На мониторе, поставленном на столе передо мной, отобразилось лицо девушки, задавшей этот вопрос. На вид ей было столько же лет, сколько и мне.
“Сьюзан Эпл, Независимый репортер”, - гласила надпись от руки черным фломастером на бирке, болтающейся на тонкой шее. Я подняла взгляд и осмотрела зал. Девушка была далеко, у самых дверей, поэтому я не сразу смогла ее найти. Наши взгляды встретились. Сьюзан покраснела, поджала губы и вся съёжилась, но продолжала смотреть на меня. В этих глазах отражалась её чистая душа, прекрасная, нежная и хрупкая, она светилась ярким огнем, заставляя всматриваться вглубь, побуждая действовать, умоляя о защите.
Я помню себя такой...
Я помню боль от того, как этот огонь гасят. Я помню запах гари и вкус пепла на языке. Мне отчаянно хотелось защитить его, любой ценой спасти его, чтобы самой вспомнить каково это - пылать ярко, самозабвенно и жадно.
Снова насладиться. Другими чувствами.
Чтобы защитить огонь, нужно его освободить. Огонь не может гореть в заточении, ему нужен воздух. Правила, рамки, оправдания - к черту их. Пусть пылает! Именно опасность делает его таким прекрасным.
Забота - душит, вежливость - расслабляет, вся эта иллюзия вынуждает забыть о том, что такое реальность. Я не могу обманывать, как Она, заставлять себя оправдывать ожидания - мне это ненавистно. Лгать тошно.
Значит нельзя.
- Остановить? И что дальше? Попросить её отступить? - с того момента, как девушка задала вопрос, прошло уже некоторое время. Судя по той напряженной тишине, в которой прозвучал мой ответ, многие репортеры хотели его узнать. И судя по их реакции и нарастающему ропоту, этот ответ им не понравился. Не обращая внимания на общее настроение, я повысила голос и продолжила, - Это машина, она не слышит уговоров, не воспринимает угроз, не заключает сделок, не видит, не думает и не чувствует. Я не смогу остановить ее. Никто не сможет. - зал затих, казалось люди даже перестали дышать и двигаться. Сотни людей здесь, миллионы по ту сторону экрана, сосредоточили свое внимание на мне, не веря в мои слова, не желая их понять и осознать главное - с Кармой нельзя договориться. Выждав несколько мгновений в этой давящей тишине, я посмотрела на Сьюзан, отвечающую мне слабой, неестественной и растерянной улыбкой, подняла руку и, сжав кулак перед своим лицом, сказала, - “Я её уничтожу.”