Эвтюмия в хаосе

ГЛАВА I. Ветер перемен.

Вросшие. Это те, кто привык к нынешнему правительству. Правилам. Те, кто не задумывается о звездах и живет, не оставляя после себя след — как и другие люди в городе, стране и мире. Те, кто шипит на других, на тех, кто собирает митинги и выступает против. Шипит, тявкает, но не кусает, боясь безграничной мощи «других».

Вот, что Далия увидела в новом учебнике, хоть написано было и в совершенно противоположном смысле. Она не заучивала наизусть очередной параграф, а вынесла из него новую «звездную» мысль, уныло глядя в решетчатое окно — оно наполовину закрывало ночное небо, зато, как говорила мама, ничего не мешало девушке учиться.

А ключ в замке двери, по ее же словам, давал полную сосредоточенность. Далия, привыкши, перестала обращать на это внимание, но все так же ковыряла ржавую решетку на окне под потолком, не теряя надежды когда-нибудь ее сломать и сбежать из-под надзора.

У нее было все — деньги, хорошая семья, возможность учиться. Но Далию тянуло к звездам. Тянуло самовыражаться, творить. Все вокруг — как под копирку, будто вышедшие из-под руки безумного творца, и девушка считала звезды в огрызках неба, словно пытаясь отсчитать секунды и мгновения до какого-то значимого события, что перевернет ее рутинную жизнь. Даже поговорить было не с кем, потому что Далия не читала пресную, новую школьную литературу, весь смысл которой заключался в одной фразе: «станьте одинаковыми».

В отличии от всех девушка не выжгла у себя на подкорке эти слова. Она совала пальцы в горячий камин, пачкалась в тепле и обжигалась, расписывала стены непонятными, своими «звездными» фразами, прятала незаконную литературу в бабушкином сундуке, что пах сыростью и могилой, получала синяки в драках за «оригинальность», скрывалась от полиции, но никогда, никогда не причисляла себя к основной, серой массе людей.

Далия хранила под сердцем, где-то на ромашковой, изнеженной поверхности легких всего две мечты, но сейчас не думала ни об одной, откинувшись на спинку стула. В памяти, под закрытыми веками, возникли ярко-бирюзовые глаза в прорезях карнавальной маски. По сути, сегодняшний поход в нелегальный, дореволюционный магазинчик не принес Далии ничего нового, но она не считала свое время потерянным. Где-то в мозгу, далеко-далеко, чтобы никто не увидел, отпечатался силуэт, встреченный в тени клена на входе в магазинчик. Этого человека закрывала тьма своими крыльями, словно собственное дитя, но глаза-алмазы девушка запомнила. Они напоминали те звезды, к которым она тянулась всю свою жизнь.

У нее был еще час, чтобы лениво помечтать в тишине. Как выглядит этот человек под маской? Это может быть и девушка, и парень, ведь фигура скрыта под длинным черным плащом, а глаза.. непонятные, странные, словно принадлежащие не земному существу, а какому-то ангелу или инопланетянину с того же Юпитера или Плутона. Почему-то Далия была уверена, что они еще встретятся. Ненавязчивое касание запястья и глухой шепот «приходи еще, маленькая звезда» отпечатались на чудаковатой, грациозной вязи вен под бледной кожей, и девушка молча дала обещание.

Взгляд зацепился за маленькую звездочку на запястье, нарисованную обыкновенной синей ручкой на каком-то скучном уроке в школе. Далия хмурится и скребет ногтем кожу, пытаясь ее оттереть. Ведь, если увидит кто-то из родителей, скандала не избежать, хоть стирать и не хочется - чужие холодные пальцы коснулись именно этой отметки на теле Далии. Но это — часть оригинальности, а такое строго-настрого запрещено в семье. И в школе. И в городе. Везде.

—Ладно, — тихо выдыхает Далия в воздух, пониже натягивая рукава серого свитера, чтобы спрятать рисунок. —Никто ничего не увидит.

Где-то в гостиной должны тикать часы, но на чердаке, где старшую дочь семьи Ёнссон расположили, чтобы не мозолила глаза и гнила в любви к звездам одна, слышен лишь шум деревьев да резкий лай соседских собак, наверняка встречающих в столь поздний час своих хозяев. По скромным знаниям Далии, те были военными, а, несмотря на это, весьма толерантными — по крайней мере, для такого «мира-под-копирку» — и душевными людьми. Они были едва ли не единственными, кто относился к девушке адекватно.

На лестнице слышатся аккуратные, выверенные с хирургической точностью шаги, заставляющие покрыться холодным потом. Опомнившись, Далия хватает первую попавшуюся тетрадку и, как только дверь, скрипя суставами, приоткрывается, делает вид, что только что закончила, усиленно зевая. Силуэт матери — тонкий, высокий — мелькает в свете лампочки с кухни, словно неровный мазок кисточкой на холсте.

—Далия, дорогая, — девушка вздрагивает, ловя отголосок пустой паники, –Пора ужинать.

Спокойный вдох-выдох, покуда мать ничего не учуяла. Далия разворачивается на стуле, натягивая вежливую улыбку, и сталкивается с ней взглядами, словно сходится с хищником в неравном бою, не имея возможности выиграть.

—Да, мам, сейчас, — отвечая, она ловит себя на том, что ее голос едва-едва подрагивает, но мать все вполне, видимо, устраивает, ведь она разворачивается, снова заставляя ступени скрипеть под ровными своими шагами.

Девушка захлопывает тетрадку, сует ручку в стакан и поднимается со стула, одергивая школьную юбку и вновь натягивая рукава свитера пониже. За ужином вполне возможно получить выговор, но это — меньшая из зол. Мысли все никак не отпускают яркие глаза цвета зимнего неба, и Далия старательно пытается сосредоточиться на предстоящем ужине с семьей — после учебы она никого не встретила, закрывшись в комнате.

На ужине и вправду собрались все — отец, мать и младшая сестра Далии, что сейчас заворачивает котлету в лист салата. Девушка хмыкает, обводя взглядом стол, и, отодвинув стул с жутким скрипом, отчего все морщатся, садится на свое место.

Раз семейный ужин — мать девушки постаралась на кухне, но Далия, не будучи голодной, уткнула взгляд в деревянную поверхность стола. Она кожей чувствует взгляды на себе — интересующийся, принадлежащий отцу, и подозрительный, которым прожигала ее мать. Девушка неслышно выдыхает воздух, вонзая вилку в кусок рыбы. Сухая. Не научится никак готовить.

ГЛАВА II. Torkade tankar.

«Привет, маленькая звезда». Я ласково тяну эти слова, словно пробуя на вкус. Они отдаются чем-то мягким и светлым на языке, не крошат зубы, как выверенные с точностью дежурные фразы. Как изысканное пирожное, прозвище «маленькая звезда» хочется смаковать и пробовать долго и вдумчиво, чувствуя, как калейдоскоп запахов и вкусов раскрывается веером внутри.

Все эти метафоры зарождаются в моем мозгу за какие-то доли секунд, пока я не без удовольствия ловлю удивленный, шокированный взгляд чужих пронзительных, светлых-светлых глаз. Маску стягиваю и сую в карман рясы священника, которая уже почти вросла в мое тело — настолько родная, сколько же и драная временем, она согревает в холодные одинокие вечера. Но я верю, что все изменится. Ветер. Пахнет. Переменами.

Стянутые раньше карандашом волосы густой копной рассыпаются по плечам, и я делаю шаг вперед, ступая босыми ногами по траве. Она щекочет ступни, но это мало сравнится с бешеным ритмом хрустального сердца в груди. Я не слышу, но знаю, что у моей звездочки мысли в голове кружатся быстрее моих, а сердце стучит может и не сильнее, но пронзительнее и крепче, грозясь сломать хрупкие ее ребра своей яростью. Ее внимание лунным светом ощущается, руками ангелов пропускает мои волосы сквозь пальцы, пусть и только ветер слабо ворошит их в этом тягучем, точно мед, молчании.

Морской бриз несет на себе терпкий запах расцветших роз на западном краю огромного сада. Они, подобно тем самым, как в «Алисе в стране чудес», изначально были девственно-белые, но дедуля решил, что хочет кроваво-красные, приказав все перекрасить до рассвета. Такие они мне нравились куда больше — некоторые, не найденные внутри кустов, остались теми же белыми, разве что капли краски, словно кровь, пачкали их лепестки. Вытащив одну такую из-под рясы, я пару секунд задумчиво кручу ее в пальцах, а потом протягиваю девушке передо мной, глаза которой распахиваются еще больше.

—Познакомимся?

Она интригующе молчит, испытывая мое терпение, которое хоть и долгое, но возможность кончиться имеет. Мне бы не хотелось ее обескураживать фактом, что имя ее, как и возраст, адрес и хобби мне известны, поэтому нарушать тишину не решаюсь, пусть нервы и натянуты до предела. Я останавливаю себя от очередного осмысливания вариантов развития событий, чтобы не нагружать измученный бессонницей мозг. Делаю еще шаг вперед, но останавливаюсь, когда губы в темной помаде напротив меня неуверенно размыкаются.

—Далия.. Ёнссон. Ёнссон Далия.

Скомкано и спешно она бросает эти слова, все еще оглушенная этой встречей. Далия. В литовской мифологии — богиня судьбы. Второе, менее известное, научное название георгина. Она похожа на эти многоликие цветы, но для меня — лишь дельфиниум. Сильный, смертельно красивый и опасный. Мне хочется протянуть это имя так же, как и новое для нее прозвище, но порыв гашу в корне, не желая показаться слишком уж бестактным человеком.

—Почему молчишь? — осторожно интересуюсь я, боясь прерывать хрупкое равновесие, едва-едва повисшее между нами двумя.

—Я.. думала, что неведомый спаситель — парень, — она заливается краской до корней волос, а я качаю головой и глухо усмехаюсь, прокручивая розу меж пальцев. Острые шипы впиваются в них до свежей крови. —А.. тебя как зовут?

Она делает длинные паузы между слов, и я благосклонно склоняю голову, давая понять, что я вполне адекватный собеседник и обращаться ко мне можно на «ты» без каких-либо заминок или трудностей. Хотя, за этими паузами прячется неведомый раньше мне трепет. Даже какая-то глупая, детская ревность отступает, когда я осознаю это. Расплываюсь в улыбке, сверкая белоснежными клыками, ловлю странный, наполненный чем-то все еще непонятным для меня взгляд Далии.

—Афродита. Дита, если угодно, — короткий поклон. Выказываю всю свою воспитанность в этом диалоге; увидь дедуля — его бы хватил удар. Предугадываю следующий вопрос по ее светлым глазам. —Без фамилии.

Она кивает, не сводя взгляд с моего носа, словно боится поднять взгляд выше или опустить вниз, на кровавую розу в ладони. Я склоняю голову набок, скользя глазами по ее силуэту. По сжатым в кулаки рукам с обгрызенной кожей вокруг ногтей, по затянутой черным кожаным корсетом талии, по каблукам, упирающимся в рыхлую землю под ногами. В конце концов, по белоснежным длинным волосам, что волнами скользят по плечам и лопаткам, и виднеются кончики где-то ниже даже поясницы. Они густые, непослушные, лезущие в лицо и глаза, так и хочется намотать на пальцы, расчесать гребнем, может, заплести что-то замысловатое, с засушенными цветами, что так подходило бы под нее.

—Ты меня боишься? — спрашиваю аккуратно, словно боюсь спугнуть хрупкую, маленькую зверушку.

Она качает головой, но взгляд не поднимает. Я обвожу пересохшие губы языком, а потом делаю шаг, еще, становясь почти вплотную, наклоняюсь, хватаю ее ладони в свои, отбросив розу куда-то в длинную траву за ненадобностью, чтобы не мешала ощутить кожу к коже.

—Тогда посмотри мне в глаза.

Далия замирает, как будто в клетке с диким хищником. Мнется, переступает с ноги на ногу, закусывает нижнюю губу, но противиться этому командному, с приказными нотками, хриплому голосу не может — и послушно поднимает взгляд, наконец смотря глаза в глаза. Перед ней — мои бирюзовые, алмазные, как про себя их она окрестила, глаза. Передо мной — ярко-голубые, воздушные омуты, по цвету так напоминающие апрельское небо над головой. Их чистота действительно завораживает и оставляет в восторженном состоянии, словно нашел настоящий, многоликий опал среди янтарных да изумрудных осколков вокруг.

В ее глазах я действительно вижу не наигранный трепет, покалывающий пальцы. В моей окровавленной ладони — ее, мною аккуратно перевязанные чистыми бинтами. Значит, думала, что я парень? Горло душит глухой смех, но усилием воли я себя сдерживаю. Не шизофреник же какой-то, хотя такое признание даже для меня стало неожиданностью. Познакомить бы ее с Николаем — мигом поймет, что парни у нас не красавчики из романов.