Эйфория

Глава 1: Золотая Клетка

Лос-Анджелес. Воздух здесь всегда пах надеждой, пошлостью и дорогим парфюмом. Особенно дорогим – как тот, что сейчас окружал Маргарет Страй плотным, почти осязаемым облаком. «Тубероза и что-то запретное», – подумала она с привычной снисходительностью, глядя в огромное зеркало гримерки премиум-люкс отеля «Беверли Уилшир». Зеркало отражало безупречную картину: платье от Valentino Haute Couture, цвета бургундского вина, облегало ее фигуру, подчеркивая каждый изгиб, добытый годами йоги и личного тренера. Алмазы Cartier холодно сверкали на шее и запястьях. Лицо – работа лучшего визажиста города – было безукоризненным полотном: скулы, подчеркнутые с хирургической точностью контурингом, губы – полные, влажные, цвета спелой вишни, глаза – огромные, обрамленные густыми ресницами, под цвет платья. Золотисто-каштановые волосы, уложенные в сложную, но кажущуюся небрежной укладку, сияли под светом люстр.

Маргарет Страй. Два «Оскара». Три «Золотых глобуса». Лицо обложек Vogue, Vanity Fair, Time. Королева благотворительных гала-вечеров, где она щедро жертвовала шестизначные суммы, неизменно попадая в топ светской хроники. Икона стиля. Объект желания. Американская мечта, воплощенная в плоти и крови. Или так казалось со стороны.

«Мисс Страй, через пять минут ваш выход на красную дорожку. Пресса ждет», – почтительно прошептала юная ассистентка, робко выглядывая из-за двери. Маргарет даже не повернула голову. Ее взгляд, скользнув по отражению ассистентки в зеркале, был холодным, оценивающим, мгновенно заставив девушку покраснеть и отступить.

«Красная дорожка. Опять», – мысленно вздохнула Маргарет. Еще один вечер обязательного сияния. Она подняла бокал с шампанским, поданный тут же невидимым официантом. Холодное стекло, шипящие пузырьки. Маленькое оружие против вечной пустоты, гудящей внутри, как трансформаторная будка. Она отхлебнула. Искристый вкус ничего не изменил.

Дверь распахнулась шире – вошел Ларри Голд, ее агент, уже десять лет ведущий ее от победы к победе. Ларри был живым воплощением Голливуда старой закалки: дорогой костюм, идеальный загар, слишком белые зубы и глаза, успевшие увидеть все и вся.

«Марго, солнышко! Ты божественна! – завопил он, расставляя руки для объятий, которые она ловко уклонилась, позволив лишь воздушный поцелуй в щеку. – Весь город говорит только о тебе! Премия готова пасть к твоим ногам. Опять!» - Он подмигнул.

«Говорит? – холодно парировала Маргарет, поправляя алмазную подвеску на шее. – Обо мне или о том, сколько я пожертвую сегодня на спасение вымирающих улиток? Или о том, что Джус Марти наконец-то выиграла роль, которую я *вежливо* отклонила?»

Ларри засмеялся, но смех звучал немного нервно. «Марго, Марго… Ты знаешь правила игры. Ты – бренд. Бренд должен сиять. И щедрость – часть сияния. А что до Джус…» Он махнул рукой. «Та роль – мусор по сравнению с тем, что у нас на горизонте. Спалбирг звонил лично».

Маргарет позволила себе тонкую улыбку. Спалбирг. Да, это звучало достойно. Но даже это не могло заглушить тот надоедливый гул. Она вспомнила лицо той актрисы, Эмили… как ее там? Которая рыдала в гримерке после того, как Маргарет, улыбаясь в камеры, буквально вырвала у нее из-под носа главную роль в том самом блокбастере. Маргарет использовала все: старые связи, компромат, который Ларри «любезно» предоставил на продюсера, слезы перед студийным боссом. Голова Эмили была лишь одной из многих на ее пути к вершине. Она не гнушалась ничем: интригами, шантажом, постельными сценами с нужными людьми, которые потом с ужасом вспоминали ее ледяную расчетливость. Цель оправдывала средства. Всегда. Пока не…

«Мисс Страй? Пожалуйста, за вами», – прервал ее мысли голос координатора. Время выходить.

Красная дорожка встретила ее взрывом вспышек. «Маргарет! Сюда, Маргарет!» «Посмотрите сюда!» «Как вы себя чувствуете после победы?» Ее имя кричали десятки голосов. Она превратилась в машину: улыбка – ослепительная, но не достигающая глаз. Поворот. Замирание. Еще улыбка. Легкий взмах рукой фанатам, толпящимся за барьером. Их восторженные крики были для нее лишь белым шумом. Она видела их лица – расплывчатые, жадные, – но не видела *людей*.

И вдруг ее взгляд зацепился за другую фигуру у барьера прессы. Не за восторженного папарацци, а за человека в чуть помятом костюме, с блокнотом и камерой с длинным объектом, которую он держал скорее, как обузу. Джек Холт. Его имя пронеслось в ее сознании, как скрежет металла. Журналист. Вернее, стервятник. Работал для самого желтого из желтых таблоидов. Специализировался на «разоблачениях» звезд. И он уже пару раз пытался укусить ее за пятки – сливал «анонимные» слухи о ее якобы скандальных выходках, публиковал не самые лестные фото, сделанные из-за угла. Она подала на него в суд. И выиграла. Но осадок остался.

Джек Холт не улыбался. Он просто смотрел на нее своими пронзительными, слишком умными глазами. Смотрел так, будто видел не платье Valentino и алмазы Cartier, а что-то под ними. Что-то голое и неприглядное. Этот взгляд вызвал у Маргарет прилив необъяснимого раздражения и… страха? Она резко отвела глаза, улыбка на миг сползла с лица.

«Маргарет! Маргарет! Правда ли, что ваш следующий проект – ремейк «Унесенных ветром»?» – орал кто-то.

Она собралась, вернула улыбку, повернулась к следующей камере. «О, дорогие, я не могу раскрывать все секреты! – зазвенел ее голос, идеально поставленный годами тренировок. – Но скажу, что меня ждут очень интересные проекты!» Пустые слова. Красивая обертка.

Вечер промелькнул в водовороте фальшивых улыбок, пустых комплиментов, обязательных танцев с нужными людьми и еще нескольких бокалов шампанского. Она произнесла пламенную речь о спасении океанов, получила символический «Кристальный глобус» за благотворительность (еще один в коллекцию) и чувствовала себя все более и более опустошенной. Гул внутри нарастал.

Перед самым уходом, уже в вестибюле отеля, ее снова настиг тот взгляд. Джек Холт стоял у колонны, курил.

Глава 2: Конец «Эоса»

Три дня на «Эосе» были воплощением роскошного забвения. Лайнер-гигант, шедевр инженерной мысли и дизайна, скользил по лазурным водам Карибского моря, словно белый лебедь. Маргарет занимала пентхаус-сьют с панорамными окнами от пола до потолка, открывающими вид на бескрайний океан. Персонал трепетал перед ней, другие пассажиры – миллиардеры, наследники, звезды помельче – ловили каждый ее взгляд, надеясь на благосклонность или хотя бы намек на знакомство. Она позволяла себе расслабиться – настолько, насколько это было возможно. Шампанское лилось рекой, ужины были изысканными, солнце ласкало кожу на ее приватной палубе. Она почти забыла про Лос-Анджелес, про Ларри, про назойливого Джека Холта и его зловещий вопрос. *«Тонут ведь быстро?»* Какая глупость. «Эос» был непотопляемым, как «Титаник» в свое время… Мысль мелькнула и тут же была отброшена как дурное предзнаменование.

Вечер третьего дня. Маргарет стояла на своей балконной террасе, закутавшись в шелковый пеньюар. Ночь была невероятной. Небо, усыпанное мириадами звезд, сливалось на горизонте с темной, едва различимой гладью океана. Воздух был теплым, влажным, пьянящим ароматом тропических цветов. Она держала бокал с коньяком, редким, выдержанным десятилетиями, наслаждаясь почти мистическим покоем. Гул внутри притих, заглушенный монотонным гулом двигателей где-то далеко внизу и шипением волн, рассекаемых форштевнем. На мгновение она почувствовала… не счастье, нет. Но что-то близкое к умиротворению. Возможно, это и была ее эйфория – дорогая, изолированная, временная.

Раздался звук. Не громкий поначалу. Скорее, глухой удар, как будто гигантская кувалда стукнула по корпусу где-то очень далеко внизу, в недрах корабля. Маргарет едва вздрогнула, списав на какую-то особенность работы машин или волну. Но почти сразу же лайнер содрогнулся всем своим колоссальным телом. Это был не просто толчок – это был судорожный рывок, заставивший Маргарет вцепиться в перила балкона. Бокал выскользнул из ее руки и разбился о палубу с хрустальным звоном. Коньяк растекался темной лужей, как кровь.

Тишину ночи разорвал протяжный, металлический скрежет, шедший из самых глубин судна. Звук был леденящим душу, звук рвущегося металла. И тут же погас свет. Весь лайнер погрузился во тьму. Только звезды и луна освещали теперь внезапно ставшую зловещей громаду палуб и надстроек.

Паника вспыхнула мгновенно, как пожар. Сначала – недоуменные крики, вопросы. Потом – первые вопли ужаса. Судно кренилось. Сначала едва заметно, потом все сильнее. Маргарет почувствовала, как пол под ее ногами уходит в сторону. Она упала, ударившись коленом о холодный металл перил. Боль пронзила, но была ничем по сравнению с нарастающим ужасом. Крен усиливался. Предметы в ее роскошном сьюте начали скользить и падать с грохотом.

Она вскочила, цепляясь за все, что могло удержать. Инстинкт самосохранения, заглушенный годами комфорта, проснулся диким зверем. *Жилет!* Мысль пронзила мозг. Где спасательный жилет? В шкафу! Она бросилась туда, спотыкаясь о разлетевшуюся по полу дорогую посуду, валяющиеся туфли. Крен был уже таким, что идти по прямой было невозможно. Она ползла, цепляясь руками за ковер, который теперь был наклонной плоскостью. Нашла шкаф, с трудом открыла дверцу. Ярко-оранжевые жилеты. Она схватила один, дрожащими руками пытаясь надеть его поверх тонкого пеньюара. Застежки не поддавались. Пальцы не слушались. Где-то рядом послышался крик – чей-то голос орал: «Мы тонем! Боже, мы тонем!»

Наконец, жилет был надет, застегнут. Она выбралась из сьюта в коридор. Хаос. Люди метались, кричали, плакали, толкались. Некоторые были в пижамах, кто-то – в вечерних нарядах. Офицеры экипажа пытались навести порядок, их голоса, требовавшие спокойствия и следования к шлюпкам, тонули в общем гуле паники. Маргарет влилась в поток людей, устремившихся к верхним палубам. Она не думала, она двигалась, подталкиваемая сзади, спотыкаясь на наклонном полу. Запах страха – едкий, животный – витал в воздухе, смешиваясь с запахом морской воды, которая уже где-то проникла внутрь.

Выбравшись на открытую палубу, Маргарет увидела ад. Крен судна был теперь огромным. Одна сторона палубы уже почти касалась черной, жадной воды. Звездное небо, еще недавно дарившее покой, теперь казалось безразличным и бескрайне чужим. Холодный ветер бил в лицо. Крики стали оглушительными. Люди толпились у шлюпок, висящих на шлюпбалках. Экипаж отчаянно пытался спустить их. Но паника была сильнее. Кто-то прыгал за борт прямо в темноту. Отчаянные вопли тонули в реве океана и нарастающем гуле тонущего корабля.

Маргарет прижалась к холодному борту, чувствуя, как дрожь пробирает ее все сильнее – не только от страха, но и от пронизывающего холода. Пеньюар мгновенно промок от брызг и стал ледяной тряпкой. Она видела, как одна из шлюпок, перегруженная, спускалась криво и вдруг сорвалась с тросов. Страшный крик десятков голосов оборвался всплеском и хлюпающим звуком удара о воду. Потом – только отчаянные всплески и крики, быстро удаляющиеся и затихающие в темноте.

Она поняла, что не успеет к шлюпкам. Толпа была слишком плотной, слишком безумной. Вода поднималась. Она видела, как волны уже захлестывают нижние палубы на противоположном, высоко поднятом борту. А ее сторона уходила под воду. *«Тонут ведь быстро?»* Слова Холта прозвучали в ее голове с леденящей ясностью. Это был не вопрос. Это был приговор.

Решение пришло мгновенно, инстинктивно. Она перелезла через леерное ограждение. Ледяная сталь обожгла руки. Внизу – черная, пенистая бездна. Глубина ужасала. Но оставаться на тонущем корабле было верной смертью. Она глубоко вдохнула, заполняя легкие последним глотком воздуха, пахнущего страхом и морем, и прыгнула.

Глава 3: Пробуждение в Руинах

Сначала было только Белое. Бесконечное, беззвучное, стерильное Белое. Ни мыслей, ни чувств, ни боли. Просто плывущее ничто. Потом Белое начало дробиться. В нем появились смутные тени, расплывчатые пятна света. Звуки пробивались сквозь вату – глухие, искаженные: гудение, шипение, далекие голоса, лишенные смысла. Иногда – резкая, тупая боль где-то глубоко внутри, заставляющая Белое содрогаться, но не разрушаясь.

Маргарет не знала, сколько времени она провела в этом Белом. Дни? Недели? Месяцы? Время потеряло измерение. Оно было бесформенным, как она сама.

Потом пришел Запах. Резкий, химический, чуждой чистоты. Антисептик. Он ворвался в Белое, как нож, и что-то дрогнуло. Запах сменился другими: сладковатым запахом гниющей плоти (ее собственной?), потом – запахом тушеной курицы, вызывающим внезапный, мучительный спазм тошноты. Запахи тянули за собой ощущения: холод металла под спиной, колючую шероховатость простыни, тянущую боль в мышцах, будто ее растянули на дыбе и бросили.

И наконец, пришел Голос. Не шипение и гудение, а слова. Четкие, но все еще далекие, как из глубокого колодца.

«…реагирует на болевой стимул. Зрачковый рефлекс в норме…»

«…температура стабилизировалась…»

«Маргарет? Маргарет, вы слышите меня? Попробуйте открыть глаза.»

*Глаза.* У нее были глаза. Это осознание пришло внезапно. Она *могла* открыть глаза. Это потребовало невероятных усилий, как будто веки были привалены свинцом. Мир, в который она вгляделась, был размытым, залитым слишком ярким, режущим светом. Белые потолки. Белые стены. Хромированные перила койки. Капельница, входящая в ее руку – бледную, исхудавшую, с проступающими венами.

Лицо склонилось над ней. Мужское. В очках. Усталое, но внимательное. Врач.

«Добро пожаловать обратно, Маргарет,» – сказал он, и его голос звучал слишком громко в ее хрупком мире. – «Вы в больнице Майами. Вы в безопасности.»

*Безопасность.* Слово не вызвало никакого отклика. Только пустоту. Она попробовала пошевелиться. Мышцы ответили слабым, болезненным подергиванием. Шея не поворачивалась. Горло было пересохшим, как раскаленный песок.

«Во…» – хрип вырвался из ее губ. Это не было похоже на ее голос. Это был скрежет ржавых петель.

Медсестра с мягким лицом поднесла к ее губам пластиковый стаканчик с трубочкой. Прохладная вода коснулась языка, горла. Это было блаженство и пытка одновременно. Она сделала несколько мелких глотков, чувствуя, как жидкость растекается по иссохшему руслу.

«Медленно, мисс Страй, медленно,» – предупредила медсестра.

*Мисс Страй.* Имя прозвучало чуждо. Как будто называли кого-то другого. Кого-то, кто жил в другом мире, на другом берегу океана, которого больше не существовало.

Постепенно, с мучительной медленностью, сознание возвращалось, принося с собой не облегчение, а тяжелую, свинцовую ясность. Фрагменты воспоминаний врывались, как кинжалы: ледяная вода, чернота, крики, хрипы, алмазы, падающие в пучину, леденящий холод плота, ощущение, что ты – последний кусок мяса в мясорубке вселенной. Она сжала кулак свободной руки – слабо, беспомощно. Никакой силы. Только боль в суставах.

«Кру…из…» – прохрипела она, глядя на врача.

Его лицо стало серьезным, сочувствующим. «Лайнер «Эос» потерпел крушение в результате столкновения с полузатопленным контейнером, сорванным с другого судна во время шторма севернее. Это было… три недели назад.» Он сделал паузу, давая ей впитать информацию. «Вы были в коме. Сильнейшее переохлаждение, гипоксия, множественные ушибы, пневмония… Ваше пробуждение – настоящее чудо.»

*Чудо.* Она смотрела на белый потолок. Где в этом была божественная милость? Она чувствовала себя не спасенной, а выброшенной на берег после кораблекрушения собственной жизни. Разбитой, бесполезной. Пустота внутри не исчезла. Она была больше, глубже. Теперь это была не тишина конца, а тишина опустошенной скорлупы. Гул не вернулся. Там не было ничего.

Дни в больнице сливались в монотонную череду боли, унижения и пустоты. Физическая реабилитация была пыткой. Каждое движение давалось через преодоление слабости и боли. Ей приходилось заново учиться владеть своим телом – ходить с поддержкой, держать ложку, сидеть. Ее знаменитое тело, предмет обожания миллионов и ее собственного тщательного ухода, было тенью себя прежнего: кожа бледная, обвисшая, мышцы атрофированы, шрамы от капельниц и ушибов. Она смотрела на себя в зеркало при ванной – и не узнавала. Лицо было осунувшимся, глаза – огромными, глубоко запавшими, с темными кругами. В них не было ни блеска, ни силы, только бесконечная усталость и что-то дикое, испуганное, как у загнанного зверя. Ее роскошные волосы были тусклыми, спутанными, местами выпавшими клоками. Она не позволяла их стричь, но и ухаживать не было сил.

Психиатр, миловидная женщина с мягким голосом, приходила каждый день. Она говорила о посттравматическом стрессовом расстройстве, о важности проговаривания чувств, о принятии. Маргарет молчала. Или отвечала односложно. Какие чувства? Там была только пустота и тихий, нарастающий ужас перед тем, что ждет дальше. Перед необходимостью вернуться *туда*. В тот мир огней и камер, где она была Маргарет Страй. Идеалом. А сейчас она была разбитой куклой. Мысль о том, что кто-то увидит ее *такой*, вызывала приступы паники, заставлявшие сердце бешено колотиться, а дыхание перехватывать. Она прятала лицо в подушки, когда в палату заходили незнакомые люди – даже санитары.