фанфик "Интердевочка"

Эдвард ездил сюда почти каждый год. Как получалось. Ну, почти каждый. Он прикипел душой к угрюмой, огромной и холодной стране. Конечно, в Швеции климат был не лучше. Это не Турция. Но, все-таки… Россия всегда казалась ему более суровой. И природа и люди.

Иногда он думал о том, что было бы, если бы границы снова закрылись. Тогда Татьяна навсегда осталась бы в его сердце. И на старых фотографиях, которые еще сохранились у него в доме. Живой. Под могильной плитой на Питерском кладбище лежало только холодное тело. Ее и ее матери. Памятник был на двоих.

Зачем он ездил туда? Ну, во-первых, некому было больше ухаживать. Хотя бы раз в год разгрести на могиле старую листву и протереть фотографии. Чтобы снова смотрели на Божий мир Таня и ее мама.

А во-вторых… Он ведь женился через год после смерти Татьяны. На старой фирме его чуть не уволили. А потом он познакомился на вечеринке с дочерью одного из партнеров босса. И как-то быстро все получилось: свадьба, две дочери… и такой же быстрый развод. В результате, со старой работы пришлось уйти. Но уже самому. Проблем с работой у него никогда не было. Тем более, что вторая женитьба перечеркнула его «неблагонадежную» лав-стори с русской …кхм… «жрицей любви».

Теперь, спустя десять лет, он одиноко коротал свои вечера после работы в скромном домике на окраине Стокгольма. Никуда не ходил и не звал к себе никого. Не хотелось. От скуки он стал писать картины. Да ездил на могилу Татьяны в Санкт-Петербург. Теперь этот город назывался именно так.

У него это называлось «питерский пленэр». Он обязательно брал с собой этюдник. И, после посещения кладбища, он, как правило, оставаясь в городе еще на неделю, на две, шел рисовать питерские мосты и дворцы. А потом улетал обратно в Стокгольм.

Первый раз, через два года после аварии, приехав в город, он по старой памяти пришел к дому Тани и ее мамы. Как верный пес приходит к старому дому, где умер его хозяин. Надеясь на чудо. Но чудес не бывает. Конечно, в квартире жили другие люди. Исчезла и красавица Лялька, соседка Татьяны. Куда-то уехав вместе с родителями.

Последняя "ниточка", связывающая его с Таней, оборвалась... осталась только могила.

Он одиноко бродил по хмурым питерским улицам. Бесцельно и долго... Они, как никто, понимали его настроение. Потом стал приезжать с этюдником. И рисовать.

Коллегам и знакомым, интересующимся, зачем он так часто ездит в Санкт-Петербург, он говорил, что этот город с его невероятной архитектурой его завораживает. И очень способствует развитию его художественного таланта. Что первую неделю он ходит в Эрмитаж. А вторую - рисует. Его собеседники уважительно кивали головой, соглашаясь.

И никто в целом свете не знал, что ему гораздо более важна архитектура кладбищенская... Да и кому это было все интересно? На новой работе его давно считали затворником и чудаком. На вечеринки звать перестали. Весь круг его общения составляли дочери и пара старых друзей. И далекий русский северный город, который, как родного, его принимал.

В этом году программа была такой же. Он посетил могилу, убрался, сгреб старую листву, протер памятник и сел на скамейке, по русскому обычаю выпив рюмку водки за помин усопшей души. Воспоминания обступили его...

Когда он приехал на место аварии, дождь уже кончился и машина давно догорела. Ее черный, мокрый остов валялся в кювете. Возле него степенно работали полицейские, поодаль стояла машина медиков.

- Вам надо осмотреть труп. Сказал ему полицейский:

- Но предупреждаю, узнать ее будет трудно... Почти ничего не осталось.

Почему он решил похоронить ее в России? Ему показалось, что так будет лучше. Похоронить ее на родине, рядом с мамой. Она и Швеция - так и не стали родными. А вот Россия...

О, как она хотела домой, как умоляла! И как он жалел теперь, что не уступил тогда этим ее слезам... Все получилось так, как она и хотела: она едет домой. И это уже навсегда.

Танино "путешествие" сожрало последние сбережения Эдварда, но он был спокоен. Не проблема: он работает, деньги будут еще. И это такое благое дело - вернуть человека в родные места. Он помнил: Танина мама говорила ему, как страдали великие русские в своей эмиграции.

О, она была очень образованна, эта фру Зайцева. Очень тактична и очень умна. Она не хотела эмиграции дочери. Но уступила. Она так страдала... как чувствовала.

Холод осеннего дня привел его в чувство. Он засиделся, замерз. Пора уходить. Перед отъездом он придет к Тане еще раз. А пока - ему надо в гостиницу. Надвигается вечер.

Суета Невского не трогала Эдварда. Темнело, накрапывал дождь и он мечтал поскорее добраться в отель, поужинать и лечь спать. В такую погоду было больше нечего делать.

Он привычно "скользил" в толпе, опустив глаза и не глядя по сторонам. И тут его окликнул женский голос:

- Эдвард?

Не веря своим ушам, он обернулся. Молодая, скромно одетая женщина, ее лицо напомнило ему ... Боже, да это же Лялька!

- Лялька, это ты?

- Здравствуйте, Эдвард, не ожидала Вас здесь увидеть. Еле узнала… Эдвард, что с Вами?!

Эдвард схватил ее в объятия, расцеловал в обе щеки, прижал к себе и … зарыдал. Ошарашенная Лялька заплакала вместе с ним. Толпа на Невском, обтекая этот «островок слез», безучастно неслась дальше. И только несколько человек с любопытством оглянулись на них.

- Этого не может быть, я так искал тебя, Лялька. Куда ты пропала?

За все эти годы он отлично выучил русский язык.

- Боже мой, Эдвард, если б знала... Но тогда, после отъезда Татьяны, так все закрутилось, что…

Кто-то толкнул их. И обругал. Эдвард очнулся:

- Лялька, тут неудобно. У тебя есть время? Мы можем поговорить? Здесь рядом моя гостиница, там есть бар.

И вот они сидят в уютном баре отеля. Мурлыкает музыка, рассеянный свет льется по потолку, смеются нарядные дамы и господа. Лялька выбирает дальний столик в темном углу. Осторожно садится, поджимая ноги в грязных ботинках. Одета она очень скромно: джинсы, ветровка и свитер. Черный рюкзак. Светлые волосы забраны в хвост. А когда-то они так роскошно струились у нее по плечам…