Фантомная боль

1

Когда у тебя только одна рука самые простые действия становятся невозможными.

Я не могу открыть бутылку воды. Сделать себе бутерброд. Зашнуровать кроссовки. Не мог бы и застегнуть пуговицу: повезло, что я не ношу рубашек. Только футболки и спортивные штаны, натянуть которые – тоже непростая задача.

Лида, моя соседка, старается помочь. Она открывает мне бутылки с водой, готовит еду. Я смотрю на нож в её правой руке – простые и лёгкие движения. Я так больше не могу.

У Лиды сине-зелёные волосы. Похожи на море, которого я никогда не видел.

Не хочу смотреть, как она пользуется двумя руками, поэтому сбегаю в комнату-тире-кабинет. Тут моя кровать со сбитым покрывалом и кучей подушек. И два стола: на одном компьютер и папки с документами, на другом хаос из книг, словарей и черновиков.

Мне тоскливо. Левой я печатаю слишком медленно. Такое чувство, что меня лишили не только руки, но и полушария мозга.

Лида всё ещё возится на кухне. Повезло, что в соседке так развит альтруизм.

Летняя ночь наступает медленно. Так же медленно я набираю перевод очередного рекламного текста. Для меня он лишён смысла, просто набор символов, которые нужно выразить другими символами. Я даже не думаю. То есть думаю, но не о том.

Где моя рука?

Кто это со мной сделал?

Сидеть дома целыми днями вредно, поэтому я выбираюсь в книжный неподалёку. Сегодня потеплело, а сандалии я пока надеваю сам. Даже футболка чистая и без складок – я могу гладить одной рукой.

Парадоксально, но раньше я совсем не любил гладить.

Сдерживаю желание купить русско-греческий разговорник или сборник французских поэтов. Прохожу мимо альбомов с репродукциями, детективщиков и романистов, останавливаюсь у холодильника с бутылками чистой воды. Над ним – зеркало. У меня в руках… в руке книга бородатого писателя-классика.

За мной наблюдают.

Я замечаю её в зеркало. То есть, его. Сначала вздрагиваю, потому что в воздухе висит глаз – круглый и блестящий. Блики на пластиковых бутылках дрожат, совсем как я.

Я медленно оборачиваюсь. Продавщица книжек в зелёном фартуке приветливо улыбается. Когда я подхожу, она быстрым движением вставляет глаз в глазницу.

Настолько быстро, что я хочу попросить её повторить.

Сейчас я бы не догадался, что один глаз искусственный.

– Привет, – она протягивает мне ладонь. Левую. Чтобы было удобно пожать левой.

Первый человек, который это учёл.

Будь я более чувствительным – расплакался бы.

– Я тебя здесь раньше не видела. Ты же не ходишь в группу поддержки?

Мотаю головой. Не знал, что у нас есть группы поддержки. Но даже если так — чем они могут мне помочь? Скажут, что всё не так плохо? Что моя правая рука пропала случайно, и что я должен просто жить дальше? Пошли они все.

Одноглазую продавщицу мой внутренний монолог не интересует. Правой рукой она пишет адрес на зелёном – как фартук – стикере.

– Приходи обязательно. Завтра, в десять.

– Утра или вечера?

– Вечера.

Она улыбается, показывая красивые белые зубы. И… нет, не отдаёт мне стикер. Протягивает руку за книгой.

– Давай я пробью.

Я расстаюсь с частью гонорара за последний перевод. А ведь я даже не был уверен, что хочу эту книгу, но несу её домой. Между страниц вложен стикер с адресом.

Ещё я не планировал посещать такие встречи. Но в среду в половину десятого вечера я с трудом одеваюсь и выхожу на улицу. Лиды нет дома, и некому помочь мне с шнурками, поэтому я снова натягиваю сандалии.

По адресу – дешёвый бар в подвале. За сотню можно получить бутылку пива терпимого качества и скучающий взгляд бармена. И ещё порцию воздуха, пропитанного дымом от сигарет. Я колеблюсь на пороге, но бармен спрашивает, что мне нужно, и слова сами срываются с губ.

– Одно, светлое.

Бармен дёргает плечом.

– В бутылке или стакане?

– А что есть разница?

Он даёт мне бутылку. Даже не знаю, что делать дальше. Я выгляжу глупо – с обрубком руки, торчащим из рукава футболки. Мне кажется… Нет, мне не кажется.

На меня все смотрят.

И пока я балансирую между «выпить» и «повернуться и сбежать», кто-то хлопает меня по плечу. Не сразу узнаю её без зелёного фартука, и не могу придумать, что сказать, но она берёт ситуацию в свои руки. И тянет меня к столику у окна.

Теперь я могу смотреть на закат. Но вместо этого смотрю на них.

Не считая меня и одноглазой из книжного, они выглядят нормально. Если это и клуб ущербных – их уродство не бросается в глаза, как мой отрубленный локоть. Чувствую себя белой вороной даже среди ненормальных.

Но потом тот, кто сидит напротив, открывает рот.

Открывает тёмно-бордовую бездну.

У него нет зубов. Ни одного. Он пьёт пиво оттенка ржавчины, а я пялюсь. Мягкий пустой рот, как у младенца. Такое вообще возможно?

– Как это случилось?

Он опускает стакан. На левой ладони – татуировка-мандала, причудливо переплетённые чёрные линии. Предплечье обвила чёрная змея, выше силуэты обнажённых женщин, созвездий, растений.

И у него нет зубов, совсем нет зубов!

– Как ты… – я замолкаю. Это невежливо.

– Не помню! – рявкает беззубый. – Не помню, не знаю, вообще не понимаю, как это случилось. В понедельник я лёг спать. В четверг проснулся без зубов. Соседи сказали, что ночью я просто вышел из квартиры. И дверь за собой не забыл закрыть! – он смеётся. Звук абсолютно нормальный.

– То же со мной, – говорит одноглазая. – Я думала, что сошла с ума.

2

Я не начинаю пить ржавую воду, конечно.

Но через пару дней возвращаюсь к тому книжному магазину. К самому закрытию. Одноглазая не стоит на кассе, а, надев перчатки, протирает пыль с полок. Увидев меня она не скрывает довольной улыбки.

– Ты свободен вечером?

– Да.

Я жду приглашения на очередную встречу группы, и заранее не уверен, стоит ли его принять. Но она говорит:

– Пошли, прогуляемся.

А потом снимает фартук и достаёт из кармана сумки явно тяжёлую связку ключей.

Идёт она быстро, обгоняя прохожих. Я стараюсь не отставать и не слишком шаркать сандалиями по асфальту. На вопрос «куда мы идём», она улыбается.

– Это недалеко.

По пути она заводит меня в кофейню.

– Здесь самый лучший кофе в городе! Попробуй, увидишь.

Я послушно покупаю стакан капучино – слишком дешёвый для самого лучшего. Но пахнет неплохо. И никто в кофейне не пялится на мою руку.

И пусть я не знаю, куда мы идём, всё равно удивляюсь, когда она сворачивает к зданию вокзала. Грохот поездов отдаётся в огромном холле. Я всё не решаюсь спросить, зачем мы здесь…

– Хочешь узнать, почему я тебя сюда привела?

Киваю, чуть не пролив кофе. Она улыбнувшись, вытаскивает свой глаз, лениво катает его в ладони.

– Хочу показать кое-что. Посмотри, как здесь много людей.

Я послушно осматриваюсь. Неправда, всего три человека с чемоданами и один бродяга, спящий в углу.

– Не сказал бы, что много…

– В этом и суть! – стеклянный глаз в её ладони смотрит прямо на меня. – В городе почти сто тысяч жителей, а вокзал пустой!

И – я догадался.

– Никто не уезжает?

– Точно! – она подкидывает глаз и ловко ловит его. – Никто не уезжает и не приезжает. Не хочет уехать учиться или работать. Даже не ездит отдыхать летом!

Я слушаю, попивая остывший кофе.

– Город, будто оторван от страны. От мира!

– Может, людям просто не хочется уезжать? Я вот не хочу. Никогда не хотел.

– Это ты сейчас так говоришь.

– Да нет…

– Да-да! – она резко встаёт. Глаз исчезает в кармане юбки.

И у нее такой вид, будто знает все тайны мира.

– Что, мне не дано понять и это тоже? Я должен пить грязную воду, чтобы очистить разум?

– Ты уже.

– А?

Она упирает взгляд единственного живого глаза в стаканчик кофе. И подмигивает.

И я снова догадываюсь.

– Ты…

– Я же говорила, что это лучший кофе в городе.

Я встаю, слишком резко – цепляюсь рюкзаком за стул, теряю равновесие, пытаюсь помочь себе правой рукой…

– Не бойся, – говорит одноглазая.

– Уйди…

Меня отравили. Стаканчик летит на пол, спящий бродяга открывает глаза.

На нас все смотрят.

– Нет, правда, не волнуйся, – она тянет ко мне руки.

Я не хочу слушать. Она обманула меня. Заставила выпить что-то ненормальное. Люди в той кофейне, в том баре, они все сговорились…

Чего они хотят от меня?

Я бегу по улице, ожидая, не знаю, чего. Меня не преследуют – кажется, нет. Или они прячутся в переулках и выглядывают из окон? Сначала повернуть ключ, потом нажать на ручку, потом достать ключ из замка. Привкус кофе на языке, сухость во рту.

У меня в комнате две бутылки нормальной, не ржавой воды. Открываю их одной рукой, зажав между коленями, и пью. Пью, пока не успокаиваюсь, пока всё, что они подсыпали мне, не растворяется.

Наконец я роняю последнюю бутылку на пол и ложусь поверх покрывала.

Не знаю, что ещё не так с этим кофе, но мне очень хочется спать.

Мне снится рука. Она мимолётно касается левой щеки и начинает отдаляться. Расстояние между нами увеличивается но я продолжаю чувствовать её, как часть своего тела.  Ощущаю каждый палец.

Я в маленькой комнате, напротив стеллажа с металлическими полками, на которых стоят банки, с голубым раствором. Внутри что-то противное, не хочу смотреть на это, пока не замечаю её.

Свою руку.

Это точно она. Она будто тянется ко мне, желая вернуться. И когда я пытаюсь щёлкнуть пальцами – она послушно делает это.

Что-то врезается в грудь, потолок летит навстречу. Я лежу в кровати, левая рука на покрывале, правая – в банке с холодным раствором. Я здесь, она… Там, неизвестно где. Но я чувствую, как ногти скребут по стеклу. Я разорван на две части, всё ненормально, всё не так!

Падаю с кровати, тянусь за водой, но рука встречает сопротивление стекла. Что она… Чем она отравила меня?

Противоядие... Лекарство. Вода – у меня больше не осталось. Вода в кране – яд. Я чувствую руку в той тёмной комнате. Пальцы дрожат, я не могу обуться. Но на улице тоже темно. Тускло горят фонари. Я пытаюсь обогнать свою тень, боюсь потерять дорогу, а пальцы мёрзнут в стерильном растворе. Я сжимаю и разжимаю их, пытаясь согреть.

Зачем я иду в магазин? Она же закрыла двери и ушла, она не может услышать, как я бью левой в дверь, а правой по стеклу банки.

Внутри вспыхивает свет. Дверь распахивается, а я не могу ничего сказать. Обе руки бессильно повисли.

В ореоле света ждёт огненный ангел. Он тянет меня внутрь, а в глазах снова темнеет.

Я помню колючий плед. Влажную ткань, которой кто-то промокает мои губы. И голоса: «Слишком много… Ошиблись… Нельзя так…»

Я возвращаюсь в реальность, где у меня только одна рука. Но теперь я знаю, что вторая заперта в этой светящейся банке. И стресс – становится немного слабее.