Февраль

Сначала казалось, что жизнь удалась. Я набил руку в дизайне и программировании, окончил институт и успешно избежал срочной службы. Отец говорил: «Иди в армию, служи офицером», а мать, выплакивая глаза, умоляла: «Вадик, коси по дурке!» Но я выбрал золотую середину — альтернативная гражданская.

Меня определили в санитары, привезли в село и прикрепили к медпункту — продолговатому одноэтажному домику, вмещающему в себя процедурную, смотровую, кабинет физиотерапии и молельную комнату, на Гугл-картах обозначенную как храм. Комнатой этой все гордились, ведь благодаря ей захолустье носило почётное звание села, а не деревни.

Местный участковый, единственный на три близлежащих поселения, был немногословен. Пожелал удачи и показал дом, в котором я буду временно проживать: мне выделили место в отапливаемом здании бывшей библиотеки, там стояла чугунная кровать с панцирной сеткой и периной, электрическая плита и стол с двумя табуретками.

Затем мы пошли в медпункт, и шефство надо мной взяла фельдшер Елена — молодящаяся женщина средних лет. Список обязанностей оказался скромным: прийти к восьми часам, отметиться, вымыть пол в коридоре и процедурной; потом могу быть свободен.

Первое время я и не думал о заработке, очень много гулял, бродил по лесам и полям в гордом одиночестве. К началу зимы стал брать заказы в интернете, но дело не шло, коды не писались, логотипы не рисовались, а в груди давило и щекотало неприятное чувство от невыполненной работы. В конце концов я забросил всё и принялся рыскать по деревне, спрашивать, не нужна ли кому-нибудь помощь в виде моей силы. Мне казалось, что физические нагрузки освободят разум и вдохновят на творчество. На деле же я просто надрывался на чужих дворах за небольшую плату и уставал вдвойне.

Настоящее трудовое чудо случилось позже, уже в 2022 году. Как-то январским утром, когда я вернулся из медпункта, ко мне в гости зашёл Иван — местная бюрократическая шишечка. У него на участке за день до этого я сорвал спину, перетаскивая старые ржавые тиски из сарая в сарай.

Мы выпили чаю. Разговор зашёл про деньги. Я пожаловался, что работа по специальности привязана к настроению, а выполнять её механически и кое-как не позволяет совесть. Иван понимающе закивал и предложил помощь.

— Сторож. Не работа, а мечта. Сиди, книжки читай, пей кофе, раз в час обходи территорию.

— А что сторожить? — воодушевился я.

— Газораспределительная станция. — пояснил Иван. — Видел, посреди поля за забором? Днём там дежурный, а ночью — сторож. Раньше Антон сидел, местный, но теперь не может. Сил, говорит, нет. Возраст, сам понимаешь.

— И сколько за смену?

— Две с половиной, но это в чёрную, — ответил Иван. — По документам работает Антон, но я ему зарплату наличкой приносил, так что никаких проблем. Официально устроить не могу, ты же альтернативщик. По факту работать некому, вот и золотая жила тебе. С семи до семи.

И хоть сомнения неприятно пощипывали меня изнутри, я, поражённый большой суммой за непыльную работу, тут же согласился. Мы условились встретиться в шесть вечера и вместе двинуть на станцию.

Всё утро я провёл в смешанных чувствах, эйфория межевалась с тревогой. К обеду поплёлся в магазин за колбасой и хлебом, встретил там Елену, она сидела с продавщицей за прилавком и грызла семечки из большого кулька.

— Вадик, ты, говорят, в сторожа заделался? — обеспокоенно спросила Елена.

— Да… — осторожно протянул я. — А что, нельзя было? Я думал, раз смена в ночь, то я до семи утра там, потом к вам, а отсыпаться днём.

— Я не про то, — она покрутила головой. — Нам Иван сказал, что ты даже не думал особо, сразу как-то согласился.

— А чего там думать, дел мало, платят много, — улыбнулся я.

— Да он не знает, Лен, — вклинилась в разговор продавщица.

Я слегка вздрогнул от её звонкого голоса.

Она утёрла пухлые губы от остатков чёрной шелухи и продолжила, глядя на меня:

— Он тебе рассказал про наших пропавших?

От вопроса сделалось жутко. Ещё и Елена сидела какая-то встревоженная.

Я ответил;

— Нет, не рассказывал.

Продавщица хмыкнула и только собиралась сказать что-то, как Елена оборвала её:

— Пусть он к Антону сходит, наверное, тот лучше растолкует.

— Да в чём дело-то?! — возмутился я.

— Вадик, послушай, — успокаивала Елена, — ты сегодня поезжай с Иваном, посмотри, что да как, но устраиваться не спеши. У нас тут свои тараканы, кому расскажешь… — Она стыдливо опустила глаза. — А завтра я тебя до Антона провожу.

Но я всё не унимался. Тогда Елена сжалилась:

— Ладно… Я только переживаю, что ты смеяться будешь или, хуже того, убежишь. Человек городской всё-таки.

— Да что смеяться! — воскликнула продавщица. — Что мы, туфту ему гнать будем?! Кого хочешь на селе спроси — каждый расскажет, как люди пропадают. Проходи сюда, Вадюша, садись.

На мгновение повисла жуткая тишина. Я протиснулся между двух столиков с печеньем и халвой за прилавок и сел на белый пластмассовый стул. Елена начала рассказывать.

Как оказалось, неподалёку от медпункта стоит припорошенный снегом остов небольшого дома. До пожара в нём жила странная бабка по фамилии Мазухина, по слухам — дочь немецкого офицера. Мать её умерла, когда Анечке Мазухиной было одиннадцать. А вскоре и сама девочка пропала. Объявилась только спустя несколько лет, подросшая, но ужасно морщинистая, и стала жить в затворничестве.

По селу пошли разговоры, что загадочно состарившаяся Анечка имеет дар исцеления.

Страдающий от кашля слесарь принёс Мазухиной полмешка картошки и бутылочку медицинского спирта. За такой магарыч колдунья полностью излечила его недуг. Говорили, что с тех пор мужик действительно ни разу не кашлянул и вообще обзавёлся отменным здоровьем. Клиентов у Мазухиной прибавилось, приезжали даже из соседних деревень, кто ноющие суставы лечить, кто зрение поправить, кто от мигрени или от душевных переживаний избавиться. Знахарка бралась за всё.