Фигляр 2

часть 1

Чон Со-мин гнала свой полуспортивный седан Kia Optima GT по дороге ведущей в Сонгпа-гу с той грацией, с какой пантера бросается за добычей, хотя в её случае добычей был диван, чашка кофе и пара часов без чужих проблем. Неоновые вывески мигали, как лайки в TikTok, вишнёвые деревья вдоль тротуаров ловили свет фонарей, а запах ттокпокки с многочисленных лотков дразнил пустой желудок. Радио шептало новый трек Seventeen, но Со-мин было не до музыки. Она мечтала о диване, латте и паре часов без рабочих чатов в KakaoTalk и дедлайнов.

Телефон издал звук, похожий на восклицание фанатки на концерте BTS. Со-мин глянула на экран, и её брови удивлённо дёрнулись, как будто кто-то лайкнул её старое, неудачное селфи. Сообщение от Канг Ин-хо. «Еду к Пакам, через полчаса буду у них. Подъезжай, сопроводишь, представишь». Ни «аннён», ни «чэбаль». Просто три строчки, наглые, как этот мичинном с его манерами скомороха.

— Щибаль, Канг Ин-хо, — пробормотала Со-мин, и её голос мог бы испепелить ближайший лоток с кимпабом. — Чинча, никакого уважения к старшим. Ноль!

Она фыркнула, мысленно обзывая Ин-хо. Но левая рука уже крутила руль, а правая нога жала на газ, разворачивая машину к дому Пак. Айго, почему она это делает? Может, потому, что этот парень — как вирусный челлендж: бесит, но затягивает.

Со-мин выудила телефон из сумки, одной рукой удерживая руль, другой тыкая в экран. Номер Ин-хо.

— Этот мальчишка… мичинном…
Взгляд в зеркало.
— Кто вообще пишет так секретарю главы Daewon Group?! Представь, сопроводи... чинча...

Телефон подлетает в её руке, она ловит его на лету, быстро нажимает вызов.

— Возьми трубку, Ин-хо-я… Ну давай...

После вызова звучит надоевшая ей за сегодня фраза:

«Оставьте сообщение. Абонент не может вам ответить».

— Оммая, Канг Ин-хо-я, ты что, опять телефон выключил? — взмолилась она, бросая взгляд в боковое зеркало. — Что за фокусы, мичинном? Надеюсь, в этот раз хотя бы в морг за тобой ехать не придётся.

Сеул проносился за окном. Наконец она въехала в район Каннам: неон, машины, модные тусовщики с пакетами Dior, Chanel, Gucci, Prada, Louis Vuitton, Balenciaga, Hermès, Versace, Givenchy и Fendi изредка мелькал Maison Seoryun.

Со-мин лавировала в потоке, её пальцы отбивали беспокойный ритм по рулю.

Снова схватила телефон. Набрала номер. Гудки. Автоответчик. Со-мин выдохнула, её губы сжались, как смайлик в чате. Щибаль, это раздражение жгло, как острый соус кимчи. Но под ним тлело что-то ещё — зуд любопытства. Канг Ин-хо за период их короткого знакомства не кидался словами, как лайками. Если он срочно звал к Пакам, это пахло проблемами. Или, что хуже, чем-то необычайно интересным.

Чон Со-мин свернула на тихую улицу Ханнам-дон, где её Kia Optima GT выглядела очень скромно на фоне припаркованных Genesis G90, Kia Stinger и сияющих Lexus LS. Особняк Пак возвышался впереди — трёхэтажный, с панорамными окнами и декоративным забором, словно кадр из дорамы про чеболей. Фонари заливали асфальт мягким светом, аромат жасмина кружил голову, но Со-мин стиснула руль, всё ещё злясь на сообщение Канг Ин-хо. Полчаса на поручение от Пак Чон-хо-ним? Чинча, даже её босс уважал её график больше.

И тут она заметила это. На встречу ползло такси — ржавое, жёлтое, из тех сеульских развалюх, что еле передвигаются по подворотням Итэвона. В Ханнам-дон, где каждый второй ездит на Infiniti QX80 или Genesis GV80, оно выглядело как растоптанный рабочий ботинок среди лакированных модельных туфель — чужеродно, нелепо и подозрительно. Со-мин приподняла бровь, её губы сложились в тонкую усмешку.

— Айго, что это за транспорт? — пробормотала она, качая головой. — Неужели Ин-хо решил так пошутить?

Смех замер в горле, сменившись лёгким уколом тревоги. Ин-хо — парень, который без раздумий оплатил ей и Хе-вон билеты в первый класс KTX, а потом, посмеиваясь, жаловался, что не смог забронировать люкс в Lotte Hotel из-за возраста, — и это такси? Не сходилось. Первый звоночек прозвенел, когда он дал ей полчаса, будто она ассистент на побегушках, а не секретарь Daewon Group. И сейчас это был второй.

Со-мин аккуратно припарковала машину у ворот особняка, её каблуки мягко цокнули по асфальту. Она бросила взгляд на КПП — будка охраны, камеры, охранник в строгой униформе, проверяющий что-то на планшете.

— Оммая, как они пропустили эту рухлядь в Ханнам-дон? — тихо вздохнула она, поправляя сумку. — Здесь даже курьеры на электровелосипедах выглядят дороже.

Её телефон молчал, как заблокированный аккаунт в KakaoTalk. Ни ответа от Ин-хо, ни уведомления. Она набрала его номер, прижав трубку к уху. Гудки. Автоответчик. Со-мин выдохнула, её пальцы сжали ремешок сумки чуть сильнее, чем нужно.

— Канг Ин-хо, если это очередной твой трюк, я буду очень разочарована, — пробормотала она, но в голосе скользнул стресс, и она добавила, почти шёпотом: — Щибаль, что ты задумал?

Особняк Пак высился перед ней, его окна отражали далёкий неон Каннама, а во дворе журчал фонтан, как в рекламе люксового курорта. Но что-то было не так. Такси, срочность, молчание Ин-хо — всё это складывалось в пазл, который Со-мин пока не могла собрать. Её сердце стучало чуть быстрее, чем обычно. Не от страха, нет. А от того, что Канг Ин-хо, этот ходячий вирусный тренд, опять втягивал её в историю, которую она не просила. И, чёрт возьми, она хотела знать, что ждёт её за этими воротами.

***

Столовая в доме семьи Пак сияет мягким, почти интимным светом. Тёплое свечение подвесных ламп ложится пятнами на стол, покрытый льняной скатертью цвета рисовой пудры. В центре — изящная ваза с живыми орхидеями, будто только что принесёнными из сада. Рядом — фарфоровые тарелки, серебристые палочки, маленькие пиалы с кимчи, супом из водорослей, поджаренной до хрустящей корочки рыбой и сезонными гарнирами. Ароматы кунжута, чеснока и свежего имбиря поднимаются вверх, смешиваясь в густой, тёплой дымке домашнего уюта.

часть 2

Его поклон был чем-то средним между театральной элегантностью и цирковым номером. Он отвёл левую ногу назад, корпус наклонил вперёд и чуть влево, голова склонилась к левому плечу, взгляд оставался устремлённым вперёд. Правая рука мягко коснулась левого бедра, а левая сделала плавный взмах назад, словно он снимал невидимую шляпу. Это был "Благородный отшаг" — поклон, который мог бы вызвать восхищение в другом контексте, но здесь выглядел как вызов всему, что сидящие за столом считали нормой.

Если до этого их поразил его внешний вид, то этот поклон стал контрольным выстрелом.

— Простите мои манеры, — произнёс он густым баритоном, мягким, как бархат, что ещё сильнее диссонировало с его внешним видом и главным образом одеждой.

— Врождённая травма позвоночника, — пояснил он свой странный поклон. — Традиционные инса и чоль вызывают сильнейшие невралгические боли. К сожалению, медицина бессильна, а народные целители разводят руками.

Его слова прозвучали настолько обыденно, будто он говорил о погоде, а не о своём физическом недостатке.

Реакция сидящих за столом была разной.
Пак Гён-хо прищурился и едва заметно улыбнулся. В его глазах читался интерес: он повидал многое, и ценил людей с характером. Но этот парень, казалось, нарочно искал границы.

Ми-ран и Хё-джин обменялись настороженными взглядами. Их безмолвный обмен мнениями был моментальным: оба видели угрозу — не в прямом смысле, но в том, что он нарушал их мир. В их жизни было мало места для странностей.

Со-юн чуть склонила голову, изучая гостя с любопытством, как редкий экспонат. А Юн-ги хмыкнул про себя: "Ну, зато будет о чём написать в посте".

Сун-ми сидела, забыв моргать. В её глазах Ин-хо уже стал героем аниме. Его голос, его движения, даже этот дурацкий бумажный пакет — всё было странным, а значит, романтичным. Её пальцы сжались на коленях, щёки порозовели.

И только Ён-су, всю жизнь проработавшая в этом доме, стояла с невозмутимой полуулыбкой, в которой читалась смесь лёгкой иронии и житейской осведомлённости: "буря пройдёт — сервиз уцелеет".

Наконец закончив с осмотром, и отойдя от произведённого им впечатления, гостя пригласили за стол.

Ин-хо сел на своё место — небрежно, но с таким достоинством, будто рядом стояли камердинеры и резной стул доставили из Версаля. Он развернул салфетку с грацией, которая на мгновение заставила забыть про его наряд, и положил её на колени так, будто всё происходящее — часть репетиции благородного ужина при дворе. Что отчасти соответствовало моменту.

Взял палочки для еды. Пальцы скользнули по гладкой древесине, обхватывая приборы с точностью фехтовальщика перед ударом. Запястье едва заметно повернулось, будто он держал не простой столовый прибор, а тонкую, смертоносную шпагу. Прикоснулся к бокалу — пальцы легко сомкнулись на тонком стекле, движение столь естественное и точное, будто он дирижировал симфонией из плавных линий и прозрачного блеска.

Разговоры за столом затихли сами собой — каждый ожидал, что он ещё выкинет.

— Канг Ин-хо-сси, — первой нарушила молчание Ми-ран, — вы занимаетесь... чем-то? Учитесь?

— Бесспорно, Пак-саммоним — Ин-хо ответил, подчёркнуто вежливо выговаривая титул. — Я изучаю поведение высокоорганизованных сообществ в различных средах.

Он поднял взгляд. Левый, янтарный, поймал её глаза. — Также разбираю французскую философию и механику изящного обращения.

Хё-джин закашлялся.

— Это как...что за дисциплина? — удивился он ни к кому не обращаясь.

— Скорее, это образ жизни, — сказал Ин-хо и неспешно отломил кусок булочки. — Впрочем, иногда я подрабатываю в супермаркете, — он кивнул на пакет. — Как способ не забывать, кто ты есть. И к чему всё может вернуться.

Юн-ги не удержался:

— Каких это «средах»? — спросил разглядывая Ин-хо.

Гён-хо едва заметно повёл бровью — вопрос прозвучал уж слишком фамильярно: без имени, без «-сси». В этой обстановке такое резануло слух. Ин-хо уловил нюанс и кивнул самому себе — сдержанно, почти незаметно, но ясно отметив бестактность.

— Например, среде бытового лицемерия, — ответил он, спокойно, но пристально глядя на Юн-ги.

— Ин-хо-сси, и кто же вы, по-вашему? — вмешалась Со-юн. Её голос был вежлив, но холоден. Она всё ещё решала, стоит ли воспринимать этого мальчишку всерьёз.

Ин-хо поднял на неё взгляд с лёгким изумлением и почти с нежностью, как будто она задала самый разумный вопрос в комнате.

— О, юная госпожа... Я — это процесс. Эволюция. Между лордом Байроном — и доставщиком пиццы. Между романтичным разбоем — и банальным хулиганством. Я аккорд, сыгранный на двух плохо настроенных инструментах.

Он сделал глоток воды — медленно, как будто это была амброзия, а не обычная вода из графина.

Слова прозвучали, и наступила тишина, давая место размышлениям. Каждый пытался осмыслить сказанное на своём уровне.

Сун-ми была очарована и ничего не поняла. Она ни на минуту не отводила глаз от Ин-хо и только ждала, когда сможет поговорить с ним без свидетелей.

Хё-джин скривился и пробормотал, не поднимая глаз:

— А почему нас ещё не представили этому... философу? Или тут уже по старшинству зовут — юная, средняя, пожилая?

Пак Гён-хо хмыкнул — коротко, насмешливо — и сделал большой глоток соджу, наслаждаясь происходящим эпатажем

Ин-хо продолжал есть спокойно, почти церемониально, словно каждое движение — осознанный жест, адресованный невидимому наблюдателю. Он не позировал — делал всё привычно. Не притворялся, не оправдывался. Просто кушал.
И чем меньше он старался произвести впечатление, тем труднее было отвести от него взгляд.

Его карикатурный, гротескный наряд будто исчез, растворился в воздухе — остался только он: грациозный, невозможный, невероятный... сирота.

***

Чон Со-мин подошла к кованой калитке особняка Паков. Указательный палец с безупречным, но сдержанным маникюром — никакой фривольности или гламура, чистая деловая элегантность — нажал на кнопку домофона. В этом движении было острое желание поставить точку в конце дня, жирную, твёрдую точку, как в отчёте, где больше нечего добавить. Точка — раздражению. Точка — усталости. Точка — этому вечеру, который уже с самого начала намекал, что собрался перерасти в катастрофу.

часть 3

Гён-хо неспешно затягивается, выпуская дым тонкой, завитой струёй, которая растворяется в воздухе, как призрачный след воспоминаний. Его взгляд — внимательный, но холодный, словно неон Каннама, когда город живёт своей тайной жизнью после полуночи. Он пытается прочесть сидящего перед ним юношу.

Докурив, Гён-хо молча подвигает к себе простую на вид, но явно старинную пепельницу и начинает аккуратно выбивать трубку. Закончив, откидывается в кресле, вновь переводит взгляд на Ин-хо. Старик явно пытается решить для себя что-то важное.

Ин-хо сидит спокойно, будто его не касаются ни табачный дым, ни тени сомнений. Руки расслаблены, взгляд прямой. Гён-хо отмечает это. Необычная смесь внутреннего спокойствия и напряжённой готовности. Он видел сотни юнцов. Видел, как они меняются, растут, ломаются или прорываются к успеху. Но этот? Этот выглядит так, будто его ничто не способно сломать или согнуть.

— Не молчи, Ин-хо. Я хочу услышать твоё видение своего вхождения в семью, — Гён-хо, придя к какому-то выводу, говорит уже более тёплым тоном.

Ин-хо молчит. Его пальцы начинают постукивать по бумажному пакету, что лежит на коленях, — влажному, мятому, как его образ. Он смотрит на Гён-хо, прищурив янтарный глаз.

«Чинча, старик, ты серьёзно? Думаешь, я мечтаю о вашем золотом ярме? Ждёшь восторженной благодарности от сопливого юнца?» — Ин-хо размышляет, сколько можно сказать. Откровенничать — и рано, и опасно. Наконец он выдыхает. Его голос — смесь иронии и усталости.

— Вхождение мне видится так, словно меня за шкирку, как щенка, вынимают из неглубокой грязной лужи и пересаживают в глубокое золотое корыто.

Пак Гён-хо с удивлением слышит явно не то, на что рассчитывал.

— Поясни. Чем тебя не устраивает новое будущее?

Ин-хо пожимает плечами.

— Вот именно этим и не устраивает. Чтобы выбраться из лужи, мне было бы достаточно выйти на берег. А чтобы выбраться из… — Ин-хо чуть не сказал «из вашего», но старик это понял, — корыта, придётся выходить за край.

— Ты говоришь красиво, — замечает Гён-хо. — Но в письме — воля покойного Канг Сонг-вона. Ни ты, ни я не можем её проигнорировать.

— Чего вы от меня ждёте, Гён-хо-ним? Моего согласия? Вам оно не нужно. Моё мнение — вы уже его услышали, — Ин-хо смотрит в глаза.

— Ты не кажешься мне идиотом, — говорит Гён-хо после паузы. — Почему же ты так упрямо не хочешь стать частью семьи? Пусть и не по крови. Миллионы корейцев прыгали бы от радости. Чеболь — это же как выигрыш в лотерею.

Ин-хо молчит. Не потому, что не знает ответа, а потому, что всё ещё размышляет, насколько откровенным можно быть с этим стариком. Его губы слегка дрогнули, словно он искал точные слова. Наконец он произносит:

— Как сказал один киногерой... — он делает паузу, словно проверяя реакцию собеседника, — меня дурно приняли бы здесь и на меня дурно посмотрели бы там, если бы я принял ваше предложение, Ваше Высокопреосвященство.

Гён-хо чуть приподнимает бровь и усмехается.

— Про «там» мы поговорим позднее, — говорит он, наклоняясь ближе. — А вот почему ты считаешь, что здесь к тебе станут плохо относиться?

Ин-хо усмехается в ответ, но в этой усмешке больше досады, чем веселья.

— А разве нет оснований так считать, уважаемый Пак Гён-хо-ним? — спрашивает он, чуть склонив голову. — Не особо мне обрадовались за ужином.

Гён-хо улыбается шире. Его взгляд скользит по фигуре Ин-хо, задержавшись на застиранной рубашке и нелепых брюках.

— Ну, если принимать за плохое отношение лишь реакцию на твой внешний вид — тогда да, — говорит он. — Но я не вижу причин считать это серьёзным препятствием.

Ин-хо прищуривается, оценивая искренность старика. Затем заговорил, медленно, размеренно:

— Из шести человек за столом я никогда не стану близким для четверых. С градацией от нейтрально-негативной до негативно-враждебной. Или, говоря проще, — от холодной неприязни до ледяного презрения. Оставшиеся двое — это старик, связанный словом, которое, откровенно говоря, тоже по-разному можно сдержать. И глупая девчонка-школьница. С привязанностями, как направление у флюгера.

Гён-хо замирает. Его пальцы перестают постукивать по подлокотнику, а улыбка медленно угасает. Он вздыхает, качая головой.

— Нда… неожиданно откровенно, — пробормотал он, медленно потирая костяшки пальцев. — Хотя я и не спрашивал о градациях враждебности.

Ин-хо пожимает плечами, будто это вовсе не он только что разложил семью Паков по шкале эмоциональной температуры.

— Я, знаете ли, вырос среди людей, где умение читать лица — не роскошь, а необходимость. Один взгляд — и ты уже понимаешь, где тебя ждут, а где — терпят. Или делают вид. Иногда даже искренне. Но это ничего не меняет.

— А может тебе просто удобно быть в позиции чужака? — прищурился старик. — Это ведь просто. Быть тем, кто «не вписывается». Так не нужно ни стараться, ни ошибаться.

— Конечно, удобно, — кивнул Ин-хо. — Но знаете, что ещё удобно? Не носить бронежилет, когда ты не идёшь на войну. У вас же тут всё — с прицелом. На власть, на влияние, на контроль. Даже обед — как маленькая дипломатическая миссия.

Он встал, поставил свой мятый пакет на стол перед стариком.

— Я, может, и не принц на белом «Хёндэ», но у меня есть кое-что не менее ценное. Я свободен. Никому ничего не должен. Ни по крови, ни по имени.

— Свобода — это иллюзия, — сказал Гён-хо спокойно. — В конце концов, все мы кому-то подчиняемся. Хоть бы и своей гордыне.

Ин-хо опять кивнул, соглашаясь. Улыбка у него была перекошенной — насмешливой и усталой одновременно.

— Возможно. Но хотя бы своей. Не чужой.

Пак Гён-хо некоторое время молчал. Лишь отстукивал пальцами по подлокотнику кресла — негромко, но с тем выверенным ритмом, словно снова что-то просчитывал.

— Значит, свобода, — повторил он. — Хорошо. Не стану забирать её у тебя. Сегодня.

Он поднялся, слегка потянулся, расправляя затёкшие плечи. Взгляд стал снова нейтральным, почти рассеянным — но слишком опытный, чтобы быть по-настоящему безразличным.