Фиктивная жена адвоката

Глава 1

Здесь слишком шумно и жарко, а еще меня зовут замуж. Абсолютно незнакомый мужчина, которого я вижу впервые в жизни.

Когда моя одногруппница, с которой мы вместе стажируемся в больнице, позвала меня в клуб, надо было отказаться. Ну, в самом деле, кто ходит в клуб накануне операции? Именно так я ей и говорила, но слушать она меня не стала. А так как на стажировку нам завтра вместе, то и в клуб я пошла за ней, чтобы присмотреть.

В итоге… я понятия не имею, где Дарина. Зато знаю, что напротив сидит мужчина, который больше походит на владельца этого клуба, нежели его посетителя.

— Я не ослышалась? Вы предлагаете мне выйти за вас замуж?

— Не ослышалась, — кивает и сосредоточенно на меня смотрит.

Я ищу в его взгляде ответы. Жду, что он даст понять: все сказанное — глупый розыгрыш, но нет. Мужчина абсолютно серьезен и спокоен. Пьет только виски. И выглядит сногсшибательно. Высокий, с широкой грудью, за которой такая, как я, может легко спрятаться.

Красотой меня не удивить, я часто вижу красивых мужчин. Наверное, потому что стажировка в травматологии-хирургии предполагает самых разных пациентов и красавцев в том числе. Мужчине напротив слегка за тридцать. Темные брови вразлет, карие глаза, прямой нос и губы, искривленные в усмешке, но даже такими они выглядят потрясающе. Пожалуй, я впервые вижу мужчину, губы которого хочется почувствовать на своих. Еще бы он не предлагал всех этих глупостей с замужеством, и можно было сорваться на безумство, но увы.

— Сколько бокалов вы выпили?

— Недостаточно, чтобы отменить запланированную свадьбу.

— Но достаточно, чтобы позвать незнакомку замуж?

— Ты мне подходишь. По всем критериям.

— Это по каким?

Мне нужно встать и уйти. Еще лучше — сбежать и забыть об этом клубе, как о страшном сне. Я готова проклинать свою одногруппницу за то, что она такая ветреная, и себя за то, что я такая ответственная. Все отсюда ведь. Все проблемы.

— Во-первых, ты рыжая…

— Выбираете жену по цвету волос?

— Все приглашенные гости знают, что моя будущая жена — рыжеволосая красотка. Ты подходишь.

— Я не пойму, вы придумали, какой должна быть ваша жена, а затем стали ее искать? К дедлайну не получилось, и вы решили пойти на крайние меры?

— Можно сказать и так.

Я отодвигаю коктейль подальше и спрыгиваю с высокого барного стула. Пожалуй, на сегодня хватит. Я слишком редко хожу в клубы и еще реже знакомлюсь с мужчинами из-за страха напороться на психов. В моей жизни такое уже было. Сейчас, кажется, второй раз, но этот хотя бы не распускает руки, хотя кажется не менее поехавшим, чем тот, с которым мне когда-то довелось иметь дело.

— Не согласна?

— Господи, конечно, нет! После пары коктейлей не выходят замуж!

— Зря. Я надеялся, выйдет по-хорошему.

Не придавая значения словам мужчины, хватаю сумочку со стула и, перебросив ее через плечо, иду на поиски своей горе-одногруппницы. Найти ее не выходит. Зато получается с приключениями. Когда выхожу в зал из туалета, понимаю, что музыка стихла, а толпа замерла, словно в ожидании. Остановившись, хмурюсь, заметив несколько десятков полицейских. Мне нечего скрывать, но я внутренне напрягаюсь.

Иметь дел с представителями закона не хочется. Я надеюсь, что они быстро уйдут, но кажется, веселье не будет продолжено. Мужчины в форме почти всех проверяют. Сумочки, карманы и, кажется, зрачки. По крайней мере так выглядит со стороны. Что еще им искать в лицах пьяной молодежи?

До меня очередь доходит довольно быстро, несмотря на то что в клубе достаточно много людей. Парень, на вид мой сверстник, просит вывернуть карманы, пытливо заглядывает в глаза и лезет в сумочку.

— Ребята! — кричит кому-то из напарников. — У нас тут прием.

Прежде чем я понимаю, что вообще происходит, меня подхватывают под руку и ведут к выходу. Я не протестую. На подкорке запрограммировано, что противоречить полиции нельзя. Иду молча, хоть и совершенно ничего не понимаю. Сумочку мою забрали сразу же, а в ней телефон, деньги, кредитка.

Страшно мне становится тогда, когда меня запихивают в кузов довольно подержанной полицейской машины и с грохотом ее захлопывают. Я здесь не одна. Со мной еще пятеро ребят. Парней и девушек, с виду точно таких же, как и я.

— Ты кто такая? — спрашивает один из них. — Тоже толкаешь?

— Что? — ошарашенно спрашиваю.

— Да ладно, не придуривайся, что продаешь? И от кого? Ты же знаешь, что это клуб Черного?

Я ничего не знаю. Ни кто такой этот Черный, ни что я должна продавать. Дурь? Нет, это ошибка. Точно-точно глупая ошибка.

— Оглохла? — спрашивает девчонка рядом. — Тебе вопрос задали.

— Я ничего не продаю. Меня сюда по ошибке запихнули.

На меня продолжают давить, задавать вопросы. В какой-то момент мне кажется, что меня начнут бить, но от несправедливости меня спасают те самые полицейские. Усевшись за руль, они приказывают заткнуться и заводят двигатель. Всю дорогу меня испепеляют взглядом, а сидящая рядом девушка, кажется, готова наброситься, как только ей дадут такую возможность. К счастью, мы не останавливаемся, а по приезде нас разделяют.

Глава 2

— Почему я здесь? — задаю вопрос, который гложет меня с момента задержания. — Мне никто ничего не говорит, у меня забрали документы и не отвечают на мои вопросы.

— Ты здесь по глупости, — говорит Билецкий. — В твоей сумочке нашли подозрительный пакетик. Его отправили на экспертизу, до того момента ты пробудешь здесь.

— Но это не мое!

— Охотно верю.

Я ничего не понимаю. В комнате допроса холодно и страшно. Я ежусь. Билецкий, заметив это, снимает свой пиджак и благородно вешает его мне на спину. Я вдыхаю его запах, тону в теплоте, укутываюсь, соединяя края воротника под подбородком. Сейчас мужчина, несмотря на то, что выпивал в клубе и нес ту чушь про замужество, выглядит вполне собранным и адекватным. В его руках телефон, в котором он что-то просматривает, а затем поднимает голову и впивается в меня взглядом, от которого почему-то страшно.

— Результаты экспертизы готовы, — усмехается Билецкий. — Наркотики.

Он устало трет переносицу, выдыхает шумно. Я ловлю себя на мысли, что ничего не чувствую. Должна бояться, потому что наркотики — это ведь плохо? Особенно когда они найдены в моей сумочке, но я… словно атрофирована. Сижу, смотрю перед собой. Жду вердикта.

До сегодняшнего дня я видела такое в кино. Там героиням соперницы подкидывали в сумочки наркотики и вызывали полицию. Их потом, конечно, спасал благородный главный герой, и все были счастливы. Но я понимаю, что это все сказки. Во-первых, у меня нет никаких соперниц, а во-вторых, кому меня спасать? Родители будут в шоке, когда узнают. И наверняка попытаются отстоять меня. Только смогут ли?

— Ничего не скажешь? — спрашивает Марк.

— А что нужно? Я не знаю, откуда этот пакетик. Я его в глаза не видела! Сумку у меня полицейский забрал, и все…

Может, это они? Полиция… Думаю так, а потом вспоминаю других задержанных. Они точно продавали, даже меня обвиняли. Какой правоохранителям смысл что-то кому-то подбрасывать? Я наивно хочу верить в честную и доблестную полицию.

— Так не делается, — мотает головой Марк. — Никто не передает свою сумочку другим в руки, даже если это полицейский, Василиса. Никогда, никому, ничего, — втирает, как мантру, хотя уже вроде как незачем. Я натворила глупостей.

Что теперь? Меня посадят? Отправят за решетку к убийцам и насильникам? От одной только мысли передергивает, а в глазах собирается влага.

— Я могу тебе помочь, — говорит Билецкий. — У меня тут следователь знакомый, замнем.

Я радуюсь слишком рано. Прежде, чем до меня доходит смысл слова “замнем”. Это как? Это ведь… не по закону? Не будет разбирательства, не будет защиты, впрочем… какая защита? На лучшего адвоката города у меня нет денег. У меня их ни на какого нет.

— Я не понимаю… у меня нет денег, я не смогу вам отплатить.

— Мне не нужны деньги, мне нужна жена. Я уже предлагал, ты отказалась, может быть, теперь ты передумаешь?

— Это вы?! — восклицаю. — Вы приказали подбросить мне тот пакетик?

Лицо Билецкого вытягивается в удивлении, он таращит на меня глаза, никак не может понять, шучу я или серьезно спрашиваю. А я теперь уверена, что это он. Кому еще такое нужно? Почему из сотни других посетителей клуба выбрали именно меня? Я не одна давала полицейским сумочку, там все были шокированы и мало кто знал, что так делать нельзя. А пакетик оказался у меня.

— Давай без истерик. Я предлагаю взаимовыгодное сотрудничество. Я отмазываю тебя от судебного разбирательства и срока. Минимум года четыре тебе светит при таком раскладе. А ты выходишь за меня замуж. На год. Потом по-тихому разведемся.

— Выйти за вас замуж? Вы же несерьезно…

— Похоже, что я шучу?

Мужчина напротив смотрит серьезно, сосредоточенно. Ждет моего ответа.

Мы в комнате допроса. Он вроде как мой адвокат. На самом же деле кажется, что это именно он сделал так, чтобы я здесь оказалась.

— Мне нужна жена. Тихая, покладистая, красивая. Свадьба послезавтра, — у него даже тон меняется.

Из спокойного и вполне доброжелательного становится холодным, почти стальным. Меня до мурашек пробирает. Если таким он защищает виновных в суде, его должны бояться все присутствующие, включая сторону обвинения.

— А если я откажусь?

— Четыре года, — равнодушно пожимает плечами и добавляет: — Это минимум.

— А если у меня кто-то есть? Жених? Муж?

— Кольца у тебя нет, стало быть, и мужа тоже. А жених не проблема.

— То есть вот так, да?! Вам захотелось, вы решили. Подбросили мне эту гадость и вынуждаете?

Меня несет. Я часто слишком эмоциональна, а когда злюсь, вообще с трудом себя контролирую. Несмотря на страх — нападаю. Мне так кажется. На самом же деле все со стороны выглядит жалко. Он уверенный в себе, знает, как добиться того, чего хочет, а меня могут посадить — и надолго.

— Во-первых, твои обвинения слишком громкие, во-вторых, я не вынуждаю. Я предлагаю тебе возможность выйти отсюда сейчас со мной за руку. Через полчаса ты будешь спокойно спать, а не сидеть в СИЗО. Не хочешь — не проблема…

Глава 3

От приставаний меня спасает все тот же парень. Не проходит и пары минут, как он возвращается и просит меня на выход. На мои вопросы отвечает коротко:

— На допрос.

Мы идем по длинному коридору. В наручники меня не заковывают, но держат впереди. У двери, ведущей в кабинет, останавливаемся. Паренек стучит несколько раз, просовывает голову и спрашивает, можно ли. Дальше — толкает меня внутрь и… все. Ретируется, оставляя один на один с мужчиной лет пятидесяти. Он сидит за столом и словно меня не замечает, просматривает бумаги.

— Садись, что ли… — хмыкает, подняв голову.

Я присаживаюсь на стул напротив его стола. Складываю руки впереди себя и молча жду вопросов.

— Хранение и сбыт, — нарушает тишину грубым голосом, в котором не проскальзывает ни намека на сожаление. — Легких денег захотелось?

— Меня подставили, — произношу уверенно.

— Не ново, — хмыкает следователь.

Вспыхнувшая надежда, что мне верят, вмиг гаснет, когда слышу следующую реплику.

— Могла бы придумать что-то оригинальнее.

— Я не придумываю. Посмотрите на меня. Я разве похожа на…

— На барыгу? — его рот кривится в едкой усмешке. — Девочка… ты за дурака меня держишь или что? У нас тут таких, как ты, невинных овечек по десять человек за час проходит. Все вы тут говорите одно и то же. “Не ваше”, “вам подбросили”, “я не похожа”. Вас одной песне научили, вы ее и поете, но это так не работает.

Мужчина раздражается. Я же комкаю подол платья, которое нацепила для клуба. Знала бы, чем закончится этот вечер, ни за что бы не поехала ни в какой клуб. Я их и так не жалую, а теперь, кажется, у меня будет панический страх при виде зданий с неоновыми вывесками.

— Давай так… Я всегда стараюсь договориться. Ты мне сдаешь того, кто тебе эту дрянь поставляет, а мы постараемся сделать все возможное, чтобы ты получила как можно меньше. Если будешь сотрудничать, суд не даст тебе максималку. Годик-второй — и будешь на свободе или вообще ограничишься условкой. Личико у тебя смазливое, поплачешь в зале суда, раскаешься, и все.

— Я бы с радостью сдала вам всех, кто торгует этим, и тех, кто это поставляет, но я еще раз вам повторяю — меня подставили. Я тот пакетик в сумке в глаза не видела.

— Я надеялся, выйдет по-хорошему, девочка ты неплохая.

— Мне просто нечего вам сказать.

— А если мы хорошо попросим? Настоятельно…

Я плохо понимаю, о чем он говорит, но мне не нравится его тон… вроде бы и старается сказать как-то по-доброму, но выходит фальшиво. Я ежусь от трескучего голоса и едкого взгляда. Отворачиваюсь. А когда следователь поднимается со своего места и останавливается сзади, кажется, что от волнения упаду в обморок.

Его руки касаются моих плеч. Он ощутимо их сжимает, я начинаю дрожать от страха. Я мало знаю о том, как проходят допросы и что позволено следователям. Вот так прикасаться к подозреваемым можно? Или это уже превышение полномочий? А если да, то к кому обращаться?

Руки следователя исчезают так же быстро, как и прикоснулись. Он обходит меня, встает впереди, упирается в стол и, сложив руки на груди, смотрит на меня.

— Красивая ты девка… таких ломать особенно приятно, но жалко.

Я сглатываю, когда его сальный взгляд проходится по вырезу моего платья. Он не скрывает интереса, рассматривает меня. И его даже не смущает то, что я гожусь ему в дочери. Мерзко от одного взгляда, противно от того, что это может стать реальностью. Вопрос только когда. Он делает шаг ко мне, я инстинктивно вскакиваю и бегу к двери, которая оказывается запертой.

— Пугливая слишком, — смеется противно, словно ножом по коже полосует своим скользким смехом. — Как ты на такое пошла? Или думала, что не поймают?

Я готова заплакать. Когда задерживали, думала, что ошибка, когда в допросной сидела и слушала Билецкого, тоже думала, что это все какой-то бред и сюр. И вправду, зачем я кому-то понадобилась? И Марк как-то меня не впечатлил своими сухими словами: “четыре — и это минимум”. Слишком он это сказал равнодушно, профессионально, словно и не хотел испугать. Впрочем, может, и не хотел, просто констатировал факт.

Следователь же меня пугает. Я чувствую себя загнанной в тупик. Позади — деревянная запертая дверь, окна зарешечены, мужчина напротив надо мной насмехается. И надвигается. Ближе и ближе.

— Позвоните Билецкому, — выдыхаю, вжимаясь в уголок и чувствуя запах его противного до тошноты одеколона. — Он мой адвокат.

— Кто? — смеется мужчина. — Билецкий? Марк который? Девочка… ты за идиота меня, что ли, держишь? Откуда у тебя сам Билецкий в адвокатах?

Он тянет ко мне руку, хватает толстыми пальцами за локоть и вытаскивает из угла. Я кричу что есть силы, но он зажимает мне рот ладонью, которую я тут же кусаю, чувствуя противный вкус соленой кожи.

— С-с-сука… ты кем себя возомнила?

Я хватаю со стола лампу и упираюсь в стол задницей, понимая, что бежать некуда.

— Звоните Билецкому, сейчас же! Если вы хоть пальцем еще раз меня тронете — лишитесь места своего, ясно вам? Марк вас в порошок сотрет. Я… я его невеста!

Глава 4

В затхлом кабинете следователя мне нечем дышать. Я буквально готова упасть в обморок, когда мужчина заливисто смеется и говорит:

— Да ладно тебе, приедет твой адвокат сейчас.

Мне кроме этих слов, оказывается, больше ничего и не нужно. Я ставлю лампу на стол, но обратно на стул не возвращаюсь даже тогда, когда следователь садится на свое место.

— Ну ты чего запаниковала-то? А главное, чего сразу про Билецкого не сказала? — смотрит с прищуром. — Кто же ходит на допросы без адвоката?

— Мне раньше как-то не приходилось, — огрызаюсь, испытывая к мужчине дикое отвращение.

— У тебя в адвокатах Билецкий, — хмыкает. — Теперь понятно, отчего дерзкая такая. Этот отмажет.

Решаю никак не комментировать его слова и обхватываю себя ладонями. Здесь теплее, чем в камере, но мне кажется, что я насквозь промерзла и никак не могу согреться. Следователь это, конечно же, замечает, но ему словно наплевать. Я — задержанная, зачем обо мне заботиться, да? Даже если заболею и умру тут — не его ума дело.

Я нервно поглядываю на двери и на попытки мужчины как-то со мной по-человечески поговорить не реагирую. Мне не нужны с ним разговоры. Его липкие руки на моих плечах все еще свежи в воспоминаниях, а взгляд, которым он на меня смотрел, теперь будет сниться мне в кошмарах.

— В клетку назад хочешь? — хмыкает следователь, откладывая в сторону папку. — Молчишь, когда я с тобой разговариваю.

— Я уже сказала, что признаваться мне не в чем.

— И все же…

Он снова поднимается со своего места, обходит стол, я бросаю беглый взгляд в сторону лампы, но понимаю, что не дотянусь. В безопасности я себя по-прежнему не чувствую, хоть кабинет уже открыт, но кто бы меня отсюда выпустил?

— Красивая такая, — комментирует он, останавливаясь напротив. — Даже жаль, что покровителя имеешь. Может, отпустишь его? Повеселимся.

У меня глаза от ужаса расширяются. Не представляю себе, что должно случиться, чтобы я захотела повеселиться с мужчиной старше в несколько раз. Да в принципе вот так… Неважно, сколько ему, предложение максимально глупое. Учитывая, как он заискивал по телефону, еще и рискованное. Неужели ничего не боится?

— Ломаешься, — он подходит еще ближе, я посматриваю на дверь.

О том, чтобы Билецкий сейчас сюда пришел, уже мечтаю. Он понравился мне больше, хотя тоже… приятного в его предложении мало. Я бы даже сказала, совсем ничего.

— Пахнешь круто…

Меня передергивает от отвращения, а когда он хватает меня за плечи, начинаю истошно кричать.

— Руки от нее убрал! — слышу уже ставший знакомым голос.

Меня, конечно, сразу отпускают. Следователь подбирается, выпрямляется, хмыкает, глядя себе за спину, где стоит тот самый Марк, с которым я за один вечер виделась уже дважды. Я иногда пациентов в клинике так часто не вижу, как адвоката, с которым у нас вообще ничего общего. Я его появлению слишком сильно радуюсь.

Даже позволяю себе его рассмотреть. Он в той же одежде, впрочем, времени прошло всего ничего, вряд ли он вообще успел хотя бы домой доехать. Выглядит в этом костюме очень мужественно. Почему-то замечаю это только сейчас. Возможно, сыграл момент контраста со следователем. У того хоть и форма красивая, но его грузному телу не идет. А вот адвокату, кажется, все к лицу. Впрочем, подлецу, как известно…

На принца Билецкий не тянет, разве что только внешне. Красив до умопомрачения и вести себя умеет, что немаловажно — физически он меня не отталкивает, а о моральной стороне стараюсь не думать. Заталкиваю понимание, по чьей милости я здесь, подальше. Он может вытащить меня из всего этого — пускай вытаскивает. О том, что будет завтра, я подумаю на рассвете.

— Иди сюда, Василиса, — говорит адвокат, стоя в двери.

Голос у него такой… грубый и вместе с тем бархатный. До мурашек пробирает. Хочется услышать и другие интонации. Какой он, когда о чем-то просит, а когда шепчет нежности? Совершенно ненужные сейчас мысли клубятся в голове.

— У нас не такие правила, — пытается настоять на своем следователь. — Вы не можете ее забрать.

— Разве?

Я подхожу к адвокату Билецкому так близко, что чувствую его запах. Терпкий, насыщенный, с нотками выпитого в баре алкоголя и, кажется, выкуренной сигареты. Наверное, так пахнет безопасность, потому что я, не удержавшись, подхожу к нему и утыкаюсь лбом в его грудь. Он не принц, скорее серый волк, но я помню, кто за спиной. Там хищник — не то чтобы сильнее, скорее омерзительней. Шакал, не гнушающийся питаться чужим страхом и болью.

— Сумочку мы заберем на выходе, то, что якобы нашли, можете оставить у себя. Василиса пакетик в руках не держала, пальчиков ее вы там не найдете, так что дело пришьете кому-нибудь другому, это уже забота ваша, не моя, — его голос звучит хладнокровно где-то над моей головой.

Вместе с этим обнимает меня за плечи, прижимает к себе, словно защищая. Я снова начинаю трястись.

— Пиджак мой где оставила? — спрашивает уже в коридоре.

— Я… не знаю.

Правда не знаю. Он был, а потом все как в тумане.

— Ладно, сейчас узнаем.

Глава 5

Чай я беру, чтобы согреться, но получается как-то не очень, учитывая, что рядом со мной мужчина, который планирует на мне жениться и с которым я познакомилась пару часов назад. Марк выруливает на трассу, уверенно перестраивается в нужный ряд и молчит. А мне нужно поговорить. Узнать, куда мы едем. Он сказал, что поможет, только если я соглашусь на его предложение. Получается, уже согласилась? Я в его машине, пью горячий чай и еще должна ему пиджак. Вряд ли он просто отвезет домой и забудет обо мне, как о страшном сне, хотя именно это я бы и предпочла.

— И что дальше? — спрашиваю, отпив малиновый чай из стаканчика.

— Планировал выспаться.

— Так все просто у вас… — выдаю не без издёвки.

— Я дико заебался за сутки, Василиса. Мне бы хотелось прямо. Есть претензии — высказывай и, если есть возможность, без намеков.

— Плохо их понимаете?

— Вообще не понимаю. Я адвокат, оперирую обычно фактами, со мной, предпочитаю, чтобы говорили ими же.

— Фактов хотите? — я делаю глоток. — Как вам такие — вы подсунули мне наркоту, изобразили крутого спасителя и теперь везете в неизвестном направлении, а послезавтра планируете сделать меня своей женой. Я ничего не упустила?

— Вообще-то, очень многое.

— И что же?

— Например, мой пиджак. Он остался в полицейском участке.

— Вы сами не захотели его забирать!

— Я отдавал его тебе, а не бомжу.

— Простите, но мне от шока не думалось о сохранении вашего имущества. И мы будем говорить про одежду?

— А о чем бы ты хотела?

— Например, о вашем гнусном, мерзком…

— Поступке? — угадывает, перебивая.

— О нем самом.

— Я гнусный, мерзкий, иногда бываю скотиной, еще чаще — сволочью. Я не удивлен эпитетами, Василиса. Чего ты хочешь? Вернуться обратно?

У меня мороз по коже от одной мысли, что придется вернуться в тот кабинет, к тому следователю.

— Нет.

— Вот и славно. Я планирую отвезти тебя домой и приехать завтра в восемь. Нормально? Успеешь проснуться?

— Я встаю в шесть. В восемь мне нужно быть на стажировке в больнице. Завтра у меня важная операция, я не могу ее пропустить.

— Хорошо, во сколько тебя забрать и по какому адресу больница?

— То есть я могу пойти на операцию?

Билецкий тормозит на светофоре, поворачивается в мою сторону, смотрит пристально. Я же сосредотачиваюсь на циферблате, отсчитываю секунды до зеленого.

— Времени у нас остается мало, но думаю, успеем купить тебе все необходимое для бракосочетания.

От этого слова меня передергивает, но меньше, чем от следователя. В сравнении все познается, да? Вот мне так и кажется… я бы, пожалуй, и не сравнивала.

— Зачем вам жена? И почему именно я?

— Я уже говорил, что мне рыжеволосая красотка нужна.

— И все-таки… как так вышло, что дата свадьбы есть, а невесты нет?

— Сбежала, — не понимаю, шутит Марк или говорит серьезно.

Машина срывается с места, Марк увеличивает скорость. Я посматриваю на него украдкой. И потом меня осеняет. Сбежала — это очень хорошо. Мне тоже нужно. До послезавтра где-нибудь скрыться. Спрятаться, чтобы этот Билецкий не нашел, а там или на другую дурочку переключится или просто свадьбу отменит, что в его положении и стоило сделать. Полицейские меня уже точно искать не будут. Я хоть и на стрессе, но прекрасно слышала, что Билецкий сказал — отпечатков моих на пакетике нет. Значит, не докажут, что он в принципе в моей сумочке был.

— Идею с побегом советую сразу искоренить из мыслей, — говорит Билецкий.

И догадался ведь как-то!

— Если завтра я приеду к больнице, и тебя там не окажется, то уже к вечеру ты будешь в розыске.

— Женитесь на преступнице?

— Нет, конечно, но договаривались мы иначе. Нарушение договора с твоей стороны наказуемо.

— А с вашей?

— Я договоренности не нарушал.

— То есть это все? Вся договоренность с вашей стороны — вытащить меня оттуда?

— Считаешь, недостаточно?

— Вы меня туда засунули!

От возмущения сдавливаю бумажный стаканчик, с которого тут же слетает крышка. Малиновая жидкость проливается на мое платье, течет по ногам. Я не хочу замуж. Никогда не хотела. У меня впереди учеба, карьера доктора, помощь больным. Я хочу свое имя на устах у сотен спасенных пациентов. Об этом я мечтала с детства. Когда папа грезил экономикой, а мама педагогикой, я думала, что однажды стану врачом.

— Адрес скажешь или к себе везти?

— Не дай бог.

Марк снова перестраивается, тормозит на очередном светофоре.

— Давай начнем сначала, познакомимся. Было бы неплохо подружиться, — говорит, протягивая мне бумажные салфетки.

Глава 6

— Такое случается, Васька. Больно, тяжело, но бывает, — говорит Иван Павлович, пытаясь меня подбодрить.

Пять минут назад на операционном столе умерла наша пациентка. За время моей практики такое впервые. Первая смерть. Понимаю, что не единственная, но я шла в медицину спасать людей. Помогать им. Становиться той, кто будет нести радость.

К тому, что так всегда не получится, я себя готовила. И теперь оказываюсь все равно не готовой. Плачу. Растираю слезы по щекам и пытаюсь собраться. Так расклеилась только я. Остальные — в норме. На их практике это уже не первая смерть, а та же Дарина восприняла потерю равнодушно. Это со мной что-то не так. Возможно, стоит сходить к психологу.

— Хирургом быть непросто, Василиса, — Иван Павлович поднимается на ноги.

У него сегодня еще три операции, на которых нас с Дариной уже не будет. Они простые, насколько у хирурга такие могут быть. Мы уже присутствовали, и смотреть там нам не на что, чему я несказанно рада. Еще одного разреза сегодня я не переживу.

— Подумай, Вась, точно ли хирургия? Может, что попроще?

Я упрямо дергаю головой, утираю слезы.

— Я справлюсь, Иван Павлович, не сомневайтесь!

По нему вижу, что не верит. Я иногда сама себе не верю. О медицинском я мечтала с детства, в хирургию пойти решила три года назад, когда врачи не смогли спасти младшую сестренку. Она выпала всего со второго этажа, будучи в школе. Люди падают и с пятого — и выживают, а она — нет. Не смогли спасти уже в больнице. Родители говорили, что хирурга на месте не было, пока приехал, потеряли драгоценное время. Я тогда решилась выбрать, сейчас проскальзывает мимолетное сомнение.

Может, зря я?

Одну смерть вынести не могу, а сколько их может быть? Я у Ивана Павловича даже не спрашивала, но у него такой стаж, что мне просто страшно. Я цифру могу не пережить и точно уйду куда-нибудь в терапию.

Переодеваюсь как-то медленно. Кажется, что запах крови впился в ноздри. Я пытаюсь его выдохнуть, но не получается. А еще перед глазами мониторы с ровной полоской. Так заканчивается жизнь. Я всегда думала, что иначе, но когда сталкиваешься, словно прозреваешь.

Мне, между прочим, прозрение пошло не на пользу. Взять даже вчерашнее. Я до последнего думала, что полиция — это про защиту, про честь и доблесть. Вчера выяснила, что это не так. Сегодня урок преподнесла будущая профессия. Врачи — это тоже не всегда про спасение.

Адвокат Билецкий, как и обещал, ждет у входа. Его автомобиль я узнаю сразу. Вчера он сильно выделялся перед участком и сегодня тоже рядом с больницей смотрится чужеродно.

Когда подхожу, пассажирская дверь открывается. Я перехватываю ее сверху, тяну на себя и сажусь в мягкое кресло.

— Я думал, опоздаю, на деле же еще ждал тебя.

— У нас операция затянулась. Все… непросто было.

Большего не говорю, сомневаюсь, что ему интересно. Мне, например, без разницы, что он там на работе делает, кого оправдывает — преступников или невиновных. Если лучший адвокат, то всех. И судя по машине — такой же вывод могу сделать. И этот человек станет моим мужем. Я — за спасение жизней, он — за спасение тех, кто эти жизни отнимает. От мыслей противно.

— Кофе будешь?

— Не откажусь.

— Какой ты любишь?

— Пью какой придется. У нас в больнице автомат стоит. Что остается — то и пью.

Я не настроена на разговор и улыбки. У меня первый пациент умер, а он мне про кофе.

Слышу шумный выдох и тяжелый вдох. Не придаю значения, отворачиваюсь к окну. Мне завтра замуж. Сегодня, наверное, нужно платье купить, туфли, украшения. И с салоном договориться. Вдруг у них получится что-нибудь сообразить с моими непослушными волосами? Я вообще сейчас понимаю, что можно было по-разному избежать свадьбы. Постричься налысо или перекраситься, но проверять терпение Билецкого и то, насколько он сдерживает обещания, не хочется.

Автомобиль останавливается у небольшого кафе в паре кварталов от больницы. Марк покидает салон, мне становится легче дышать. Ощущение, что меня жестко принуждают, никак не уходит. Мною пользуются только потому, что я, такая сострадательная, не смогла подругу отпустить одну в клуб. А она, между прочим, справилась и сама. Не то что я.

— Держи.

Марк протягивает небольшой стаканчик. Я почти сразу делаю глоток горячего напитка. Вкусно и ароматно. Сильно отличается от того, к чему я обычно привыкла в клинике.

— Договор готов?

— Будет через час. Успеем съездить в магазин за платьем.

— Ты знаешь куда? Потому что я понятия не имею.

Марк заводит двигатель. Ставит свой стаканчик в специальную ячейку на панели между нами и выруливает на дорогу. Едем с ветерком. Мне по пути кажется, что адвокат нарушает. Впрочем, может, и нарушает, потому что адвокат. Я стараюсь не обращать внимания и кручу в руках уже пустой стаканчик.

Марк паркуется возле магазина свадебных платьев. Вывеска здесь красивая, модели на витрине кричащие. Я впиваюсь взглядом в представленные образцы. Я никогда прежде о свадьбе не думала. Как-то было не до этого. Теперь теряюсь. Что вообще выбирать?

Глава 7

Марк

— Я надеюсь, мои родители никогда не узнают, что я была замужем, — отсекает, нахмурившись.

Я привез ее в шикарный дорогой салон с вежливым персоналом, который готов помочь нам по щелчку пальцев, а она растерянно осматривается и второй раз отказывается от предложенных напитков. Упрямо и гордо вскидывает подбородок и ждет, пока принесут платья, которые консультант же и предложила.

— Они все равно узнают. Будет лучше, если до свадьбы, нежели после, — пытаюсь ее убедить.

Как только о моей свадьбе станет известно, я уверен, начнется настоящая битва акул. Кто-то обязательно вытащит снимки далеко не с Василисой, кто-то просто будет обсасывать неожиданную свадьбу Билецкого на незнакомке, а кто-то опустится до самых гнусных предположений и заголовков. Я хочу, чтобы она приготовила к этому родителей, но беда в том, что понятия не имею, как подготовить ее, если мы пять минут не можем спокойно поговорить.

— Они не из этого города, уверена, им никто…

— О нашей свадьбе будут говорить. Много, Василиса.

— Хорошо, — изображает улыбку и убивает взглядом. — Я им скажу. Сама. Но на свадьбу звать не буду.

Давлю в себе порыв резкого раздражения. Оно появилось с тех пор, как Василиса, махнув хвостом в клубе, опустила мое мужское самолюбие едва не до плинтуса, а потом так по-детски попалась ментам, что я даже прихерел. Умная девка, которая не бросается за богатого мужика замуж, просто не могла быть такой дурой, когда дело доходит до правоохранителей, но она была. Молча протянула сумочку, молча отвернулась, а потом ее приняли.

Блядь, и вот оставить бы это все… нахер.

Но отступать назад поздно. Отменять свадьбу за день до ее начала и вариться потом в говне не хочется. А я уверен, что его будет много, учитывая, где сейчас та, которая завтра должна была взять мою фамилию.

— Сколько кофе ты пьешь? — неожиданно спрашивает Василиса, глядя на стакан эспрессо в руках, который я попросил у персонала бутика.

— Много, — усмехаюсь и неожиданно задаю вопрос, который интересует меня со вчерашнего вечера. — С кем ты была в клубе?

— Это важно?

— Все, что я спрашиваю, Василиса, имеет значение. Я редко задаю ненужные вопросы.

— Я была с подругой. Мы вместе стажируемся в больнице.

Мне вообще должно быть похер, но разобраться, кто ей в сумочку сунул порошок, очень хочется. В полиции, уверен, не соврали. Не они это. В тот вечер многих приняли, смысла что-то кому-то подбрасывать не было, да и давно уже таким никто не промышляет, особенно по клубам. У нее была наркота в сумке. Может, и ее, конечно. Как сказал следователь Савельев: “Ты, Билецкий, в этом зеленый еще, не знаешь, какими эти овечки бывают”. Правда не знаю. Как оказалось, я вообще нихера в бабах не разбираюсь. В преступниках — да, в мотивах их — тоже. Могу едва ли не с первого взгляда определить, виновен или нет, но с женщинами сложнее. Я потому редко берусь за их защиту. Не люблю лукавства и притворства. Это не те чувства, которым есть место в моей профессии.

— Ну как вам? — спрашивает консультант, явно обращаясь ко мне.

Подняв голову, сталкиваюсь с ошарашенной Василисой, которая успела надеть платье лишь до пупка. Широко распахнув глаза, она резко дергает шторку и закрывается, а я, блядь, не могу выбросить из головы вид ее сочной троечки, упакованной в какую-то херню. Ставлю пометку заехать в магазин белья, слабо понимая, на кой хер мне это вообще нужно. Вряд ли я когда-либо увижу их еще раз, но подумалось, что ее сиськи могут быть упакованы в наряд получше. Наверное, даже должны. Раз уж я обрекаю девчонку на год жизни с невыносимым мной, так хоть финансово о ней позабочусь.

— Простите, я думала, вы уже… — растерянно бормочет консультант.

Я готов ей приплатить, чтобы она сделала так еще раз, но Василиса резко швыряет платье в бедную девушку, допустившую ошибку, и вылетает из примерочной.

— Вам не нравится?

— Не нравится, — резко осаживает Василиса.

— Может, тогда…

— Ничего… Я не куплю у вас ни-че-го.

Она меня поражает. Пять минут назад она хоть и метала взглядом молнии, но они были какими-то слабенькими. Сейчас же Василиса распаляется подобно разъяренной фурии. Недовольно развернувшись, покидает салон.

— Нервы, — объясняю растерянной девушке и выхожу следом.

Я примерно могу представить чувства Василисы, но все равно надеялся, что она будет вести себя спокойнее.

— Ты быстро вживаешься в роль, — замечаю, останавливаясь позади.

— И в какую же?

— Моей будущей жены. Если будешь себя вести так же, никто и не заметит подмены.

— Ваша невеста была стервой? — спрашивает, чем безумно меня удивляет.

Вот, значит, какой она себя после сцены в бутике считает. Аня так не думала никогда. Считала, что достойна больше других, что выше остальных, круче, хотя на деле оказалось совсем иначе. Достав из кармана сигарету, прикуриваю и подхожу к машине, опираясь о капот бедром. Рассматриваю Василису, хотя я еще вчера успел все детально разглядеть. Она привлекла мое внимание. Сразу. Взгляд зацепился за рыжие, огненные волосы, и я понял, что если кто-то и может заменить Аню, то только она. Хотя бы фиктивно. Да блядь, обязательно фиктивно.

Глава 8

Марк

Женские слезы давно меня не берут. Было их на моем счету слишком много, чтобы по-настоящему впечатляться. Моими клиентами женщины хоть и бывают редко, однако дело с женами, сестрами, матерями и дочерьми иметь приходится. А они все как одна почему-то думают, что проще доказать невиновность клиента слезами. Часто плачут навзрыд, кто-то, помнится, даже красиво и эротично. И настоящие слезы были. Не те, которыми пытаются выбить скидку, а просто из-за сложившейся ситуации.

Слезы Василисы берут тем, что они не для, а из-за меня. Не помню, чтобы заставлял девушку плакать. Такое было слишком давно. Чаще это просто эмоциональное, я редко оказываюсь в гуще событий. Помнится, Аня даже обвиняла в черствости, мол, эмоций ей мало, драйва. Ну теперь-то будет много. Воспоминание о ней раздражает и душит. Я его отбрасываю.

— Давай поговорим, — трогаю Василису за плечо, она дергается, отшатывается, отсаживается к самой дверце.

Могла бы — покинула салон и сбежала, но дверь заблокирована, и я не хочу ее отпускать.

— Может, закончим с разговорами? — выдает упрямо.

Делает вид, что не плакала, хотя глаза красные, и говорит в нос.

— Надо. Давай в кафе зайдем. Пообедаем. Ты голодная?

— Голодная. Но сытая я тоже злая, имей в виду, накормить меня, чтобы задобрить, не получится.

Я непроизвольно улыбаюсь и снимаю блокировку с двери. Веду Василису в небольшое престижное кафе неподалеку от салона. Опять же — был здесь с Аней, но только один раз. Не успел обзавестись по-настоящему значимыми воспоминаниями, так что никаких флешбэков не ловлю. Мне ровно, значит, пообедать получится спокойно. Учитывая состояние Василисы — относительно.

Мы присаживаемся за столик, официантка приносит меню, и Василиса сразу же сосредоточенно принимается изучать блюда. Делает вид, что меня тут нет. Надо заметить, ей даже стараться не нужно — играет мастерски. Если получится договориться — сыграет кого угодно. И влюбленную невесту, уверен, тоже. Мне очень надо, чтобы убедительно.

— Давай попробуем договориться, — произношу, когда официантка уходит, приняв заказ.

— Я жду договор.

Я не знаю, как мы будем общаться в дальнейшем, если малейшее проявление ее эмоций вызывает во мне бурю ответных. А я вообще не суперэмоциональный человек. Предпочту холодность и трезвый ум импульсивности и быстрым решениям. С Василисой внутренне загораюсь за мгновение. Умеет она вывести на эмоции.

— Предлагаю поговорить начистоту, — ставлю локти на стол, сцепляю пальцы в замок и упираюсь в них подбородком. — Откуда в твоей сумочке наркотики? Потому что, несмотря на твои громогласные обвинения, я к этому отношения не имею.

— Ты у меня спрашиваешь?! — возмущенно таращит глаза.

Я уже говорил, что с женщинами сложно? Мне часто непонятна их реакция. Вот сейчас вижу возмущение, а что еще? Ведь явно еще что-то. Обида? Разочарование? Непонимание? С мужчинами проще хотя бы потому, что они обычно озвучивают все, что у них на уме. Ну и по лицу считать реакции проще простого.

— У кого я должен спрашивать? Есть ты, есть твоя сумочка и наркотики.

— Они не мои! Ты сам сказал, что моих отпечатков там не было.

— Блефовал. У тебя не брали отпечатки, сравнить бы не смогли.

— То есть ты просто так увел меня из полиции?!

— Я же говорил, что замнем.

— Да, я помню. Знакомые у тебя есть. Между прочим, мерзкие.

— Ты про Савельева?

— Он не представлялся.

— Он что-то тебе сделал?

Отчетливо вижу в ее взгляде страх. Василиса даже плечами передергивает, судя по всему, от воспоминаний, но вслух говорит совершенно другое:

— Можно сказать, ничего.

— А конкретнее?

— Я не желаю вспоминать подробности.

Василиса переключается на принесенный заказ. Ковыряет вилкой свое блюдо, делает вид, что меня здесь нет. Говорю же — старательная, и актриса из нее прекрасная.

— Контакты подруги мне сможешь дать? И попытайся вспомнить, не могла ли оставить где-то сумочку.

— Сумочку не оставляла, контакты подруги давать не буду, она таким не промышляет.

Как о глухую стену. Я бы мог и не разбираться, забить, но если у Василисы такие подружки, гарантии, что они ее не подставят во второй раз, нет, а мне так-то хватает младшего брата, засевшего занозой в заднице. Отмазывать на протяжении одного года еще одного человека желания у меня нет, так что придется копаться самому. Отступать, как я и говорил, уже поздно. Василиса не поможет — узнаю, что за подружка, и поговорю напрямую. Надо будет — попрошу попасти ее, присмотреться.

— Подожди… — она вскидывает голову, отвлекается от тарелки. — Ты хочешь сказать, что все это в клубе не ты подстроил?

— Именно.

— А кто? — хмурится. — Я думала, твои слова про “по-хорошему” именно это и предполагали.

— Я планировал действовать иначе. Настойчивее. Возможно, напоил бы тебя и увез из клуба, чтобы “дожать”.

Глава 9

Стоя под руку с одним из самых привлекательных и уже не холостых адвокатов города, чувствую себя экспонатом, который рассматривают под лупой. Входя с Билецким в ЗАГС с немногочисленными родственниками и свидетелями, я не думала, что, когда буду возвращаться, наткнусь на журналистов. Их для меня целая толпа. По меньшей мере человек десять. Все делают фотографии, кто-то норовит пробиться к нам, чтобы поговорить.

Я, честно говоря, не знаю, как проходят свадьбы у адвокатов, но то, что происходит сейчас, больше похоже на женитьбу кого-то из популярных поп-звезд. За единственным исключением — кроме журналистов перед зданием ЗАГСа нет толпы многочисленных фанатов. Однако я все равно чувствую себя обнаженной. Крепче сжимаю руку на локте Марка, поддерживаю подол длинного платья и улыбаюсь.

— Держишься? — спрашивает Марк, слегка наклоняясь ко мне.

— Из последних сил.

— Дойдем до машины и сбросим маски, — утешает.

Задача оказывается не из легких. Несмотря на десяток охранников, которых нанял Марк, к нам все равно пытаются пробраться, так что в автомобиль мы не садимся, а буквально влетаем. Я бьюсь лбом в противоположную дверцу, Марк по неосторожности садится на мое платье. Едва машина трогается, Билецкий поправляет мое платье и внимательно всматривается в мое лицо, переводит взгляд на лоб, который я потираю после удара.

— Синяка быть не должно.

— Даже если и будет, никто его под макияжем не увидит.

Мы с Марком кое-как договорились. Он рассказал мне свою историю. Простую и сложную одновременно. Ему изменила невеста, он об этом узнал. Проще простого отменить свадьбу, но там все сложно с его семьей. В это он углубляться не стал, просто сказал, что проще жениться на первой встречной, чем позвонить родителям и сказать, что свадьба отменяется. Марк пообещал, что я все узнаю в день свадьбы, но в ЗАГСе его родителей не было.

Был старший брат, двоюродная сестра, которая стала свидетельницей с моей стороны, и пара друзей. Я так никого и не позвала. Лучшая подруга осталась в моем родном городе и не успела бы приехать. Марк говорил, что может организовать, но я вежливо отказалась, опасаясь, что тогда все знакомые и близкие узнают, что Василиска выскочила замуж. И пошли бы разговоры. Об учебе забыла, к родителям не приезжает, муж у нее состоятельный. Мне всего этого не хочется, но судя по количеству прессы у здания ЗАГСа, с родителями стоит поговорить как можно быстрее.

— Подожди, — хватает Марк за руку, когда автомобиль тормозит у ресторана, а я собираюсь выйти на улицу.

Я убираю ладонь с ручки на дверце и непонимающе смотрю на Марка. Он словно… собирается с силами? Я же правильно толкую эти его прикрытые веки и глубокий вдох?

— Держись рядом со мной и постарайся не общаться с моим отцом наедине, — дает наставления Марк.

— А с мамой?

— С ней и не получится.

Уточнить, что именно он имеет в виду, не получается. Марк толкает дверцу со своей стороны, обходит авто и помогает выйти мне. Здесь нас тоже встречают. Конечно же, незнакомые мне люди. Судя по тому, что Марк рассказывал, его предыдущую невесту тоже никто не знал. Они и подмены наверняка не видят. Рыжая, красивая, а то, что имя другое… так этого они еще не знают.

Гостей немного. Около тридцати человек. Я пытаюсь высмотреть родителей Марка, но не вижу никого, на кого он был бы хотя бы отдаленно похож. Как потом оказалось, его родителей в ресторане еще не было. Зато есть кто-то наподобие тамады. Правда, никто из присутствующих никак не реагирует на его попытки развеселить публику. Все заняты рассматриванием меня.

Отца Марка с держащей его под руку девушкой я распознаю сразу. Во-первых, зал затихает, словно в предвкушении представления, что теперь начнется. А во-вторых, Билецкие невероятно похожи. Как там говорят? Чтобы узнать, как будет выглядеть девушка через двадцать лет, посмотри на ее маму? Думаю, с мужчинами это работает точно так же.

До появления старшего Билецкого я думала, что меня напрягает чужое внимание, но теперь, когда абсолютно незнакомый мне мужчина смотрит на меня заинтересованно, хочется испариться. Наверное, виной этому его излишне придирчивый и надменный взгляд, от которого хочется спрятаться.

— Ну, здравствуй, сын, — остановившись рядом с нами, хлопает Марка по плечу.

На меня не смотрит, хотя, пока они сюда шли, изучал с прищуром.

Люди в ресторане оживают, начинают разговаривать, не обращая на нас никакого внимания, так что я на некоторое время выдыхаю. Тем более, что ничего ужасного не происходит. Марк разговаривает с отцом, знакомит его со мной. Его отца зовут Савелий Степанович, а его жену — Маргарита. Это та самая девушка, что шла с ним под руку. Теперь становится понятно, что имел Марк в виду, говоря, что с его мамой поговорить не выйдет. Получается, она не придет на свадьбу?

— Красивую жену себе выбрал, — хмыкает Савелий. — Лишь бы не бесполезную.

— Это уже не твоя забота, папа.

— Моя, сын, моя. Ты состоявшийся мужик уже, тебе не просто красивая кукла рядом нужна. Вон — брат твой с детишками возится.

Концентрированное напряжение начинает витать в воздухе. Маргарита равнодушно осматривает помещение, а я не могу оторвать взгляд от Марка, который, кажется, даже выше стал рядом с отцом.

Глава 10

— Мы давно решили разорвать отношения, — говорит Марк отцу.

— Так уж и давно? — хмыкает Савелий.

— Василиса, а пойдемте сфотографируемся? — отвлекает меня Маргарита.

Прервав разговор с отцом, Марк коротко кивает и, подхватив мою руку — ту, которая покоилась у него на груди, — подносит ее к своим губам и касается пальчиков. От этого невинного жеста по коже ползут мурашки. Убрав руку, сжимаю ее в кулак и пытаюсь вернуть себе растекшееся лужицей самообладание.

— Вот тут фон прекрасный! — восклицает Маргарита и, обняв меня за плечи, толкает к себе, позируя фотографам.

Я пытаюсь улыбнуться, но в обществе едва знакомой девушки, от которой к тому же сильно несет не особо приятными духами, мне некомфортно. Когда Маргарита заканчивает с позами, тянет меня к столу с алкоголем и, передав мне один бокал шампанского, берет второй себе. Она отвлекает меня от мужского разговора. От Марка. Отвлекает, чтобы я не была рядом и не слушала. Или чтобы не была его поддержкой.

— Вы меня извините, — всовываю ей нетронутый бокал шампанского, когда вижу, как Марк сжимает руку в кулак.

Другим наверняка незаметно, но я же только на него и смотрю. Вижу скованную словно сталью спину, широко расставленные ноги, и вот теперь рука, сжатая в кулак. Пусть Маргарита побудет в обществе шампанского, мне точно стоит быть не здесь.

— Дорогой…

Прикасаюсь к Марку со спины, ползу ладонью по предплечью руки, что напряженно сжата в кулак. Едва он расслабляется, переплетаю наши пальцы. Для его отца не имеет значения, унижать сына наедине или перед кем-то. Я лишь надеюсь, что при мне он будет подбирать слова, и до драки не дойдет. Самой же не верится, что вот такие родители тоже бывают. Я сама росла в другой семье. Где все друг друга понимают, где детям дана свобода, где их поддерживают в любом начинании, даже если знают, что оно будет провальным.

— Потом договорим, — произносит Савелий, глядя на меня с неодобрением.

Не принимаю на свой счет, отчего-то зная, что этот человек не принял бы любую рядом с Марком. И ту, предыдущую, тоже.

— Ты сказала родителям о свадьбе? — спрашивает, поворачиваясь и обнимая меня за талию.

Со стороны мы — идеальная влюбленная пара. На деле же просто хорошо договорившиеся люди. Я вошла в его положение, решила помочь. Теперь ни капли не сомневаюсь в правильности своего выбора. Не представляю, что бы ему устроил отец при другом раскладе.

— Нет еще.

— Позвони сейчас.

— Что-то случилось?

— Будет скандал.

— О чем ты?

Я напрягаюсь, начинаю нервничать.

— Просто позвони им, скажи, что выходишь замуж. Они должны узнать раньше, чем услышат новости по телевизору.

— Какие новости?

— Василиса, звони…

Он упрямо не отвечает, мне отчаянно хочется знать. Я не так представляла себе звонок родителям, думала, мы после бракосочетания наберем их вместе. Я в белом платье и Марк в красивом костюме будем улыбаться и неловко говорить о своей любви. Но на деле выходит иначе. Марк вкладывает в мою руку телефон и кивает на террасу.

Я стою некоторое время, глядя на выключенный экран смартфона. Вспоминаю, что тянуть нельзя, но подбираю слова. Как сообщить родителям, с которыми говорила не так давно, что вышла замуж? Мы хорошо общаемся, я делюсь с ними всем, а теперь выходит, что скрыла самое главное — замужество.

Причин бояться их реакции у меня нет. Единственное, с чем я могу столкнуться — они будут расстроены, что не сказала, что не поделилась. Именно расстроены. Не злы, не разочарованы во мне. Просто расстроятся, может быть, обидятся, что не позвала на свадьбу. И на этом все.

— Степа! — сразу же слышу крик мамы папе. — Иди сюда, дочь звонит!

Мама улыбается в камеру, хмурится.

— А ты чего без камеры, доченька?

— Я… не дома просто.

Вспоминаю, что выгляжу сногсшибательно, и очень хочу показаться родителям, но мне не по себе. Как они меня воспримут? Что скажут? Как будут смотреть?

— Привет, дочь, а почему без видео? — спрашивает то же самое папа.

— И я тоже спросила. Васька говорит, что не дома, — поясняет мама.

— А где?

— Мам, пап… я вам сказать кое-что хочу.

И включаю камеру. Интернет здесь хороший, так что картинка не виснет и не искажается. Красивая я появляюсь в кадре. Видно только мое лицо и чуть-чуть платья внизу, но так сразу и непонятно, что это свадебное.

— Ничего себе! — восклицает мама.

— Это ж наша Васька? — словно не понимает папа.

Мне от их шокированных лиц плакать хочется, потому что они не здесь, не рядом, не радуются этому всему по-настоящему. Но теперь я этому даже рада. Стоит только вспомнить отца Марка, как хочется своих родителей подальше от всего этого скандала держать.

— Я должна вам признаться…

Говорить сложно. Родители ждут, я думаю, как такое сказать. Тыкнуть палец с кольцом в экран? Не менее шокирую, чем словами.

Глава 11

— Что? Нет, конечно!

— Точно?

— Точно, мам! Честно-честно! Никакой беременности. Могу анализы завтра сдать и все показать.

— А кто жених? И где он? Почему не рядом с тобой? — пришедший в себя папа задает более приземленные вопросы.

— Он… в ресторане. Я вышла с вами поговорить.

— Но как же… без нас, без родственников, никому не сказала, — причитает мама.

— Познакомишь нас потом, дочь? — все, что говорит папа, и это, пожалуй, лучшее выражение поддержки с его стороны.

— Конечно, познакомлю. А вот, кстати, и он…

Вижу Марка, зову его к себе взмахом ладони. Хочу, чтобы поздоровался с моими родителями, представился, и он это делает. Обнимает меня за талию, хотя этого в кадре не видно, широко улыбается и вежливо здоровается, выкручивается без знания их имен, говорит “дорогая мама” и “уважаемый папа”. Трогательно. У мамы замечаю блестящие от слез глаза, папа просто одобрительно кивает.

— Билецкий Марк Савельевич, — представляется мой теперь уже муж.

Мои родители в ступоре, рассматривают Марка довольно внимательно, наверняка ищут изъяны, но, не найдя их, принимают такого мужа для дочери. Возможно, конечно, при встрече все изменится, но это и неважно, мы разведемся довольно скоро. Придумаем что-нибудь для них.

— Прошу прощения, что мы так… можно сказать, тайно.

Он извиняется, я почему-то таю. Марк понимает, что я чувствую, пытается успокоить родителей, выглядит сногсшибательно, и вижу, что покоряет их едва ли не с первого взгляда. Он не может не покорять. Красивый, харизматичный, умеет красиво говорить. И на дочь их смотрит с любовью.

— Мам, пап… мы пойдем, хорошо? Я завтра наберу.

Отключившись, выдыхаю и позволяю себе немного расслабить плечи.

— Хорошие у тебя родители.

— Не могу то же самое сказать о твоем отце.

— Я тоже.

— Твоей матери на свадьбе не будет?

— Она умерла, Василиса. Пять лет назад.

— Прости, я…

— Все нормально. Отболело, забылось, ты не знала, я не предупредил. Вернемся в зал? Скоро, надеюсь, подъедет Кирилл.

У меня от этого имени непроизвольно внутри все сжимается. И я понимаю, что имя ни в чем не виновато, но не реагировать не могу. Три года назад некий Саенко Кирилл не справился со своими должностными обязанностями. Человек, совершивший врачебную ошибку и не получивший наказания. Я навсегда запомнила и подсознательно открещивалась от людей, носящих это имя.

— Ты иди, я… сейчас.

Марк уходит внутрь без меня, а когда возвращаюсь, нигде его не вижу. Беру бокал с шампанским со столика, чтобы хотя бы пригубить пузырящийся напиток, но потом решаю найти договорного мужа. Обхожу весь зал, иду к туалетам, совершенно не зная, что буду там делать. Стоять у двери мужского и ждать, пока появится Билецкий? Даже смешно…

Но ждать не приходится, а вот стоять под дверью — очень даже. Когда прохожу мимо какого-то помещения, отчетливо слышу:

— Даже жениться у тебя нормально не получилось.

Голос явно принадлежит Савелию. Я этот трескучий неприятный баритон на всю жизнь запомнила.

— Моя жизнь тебя не касается, — это уже Марк. На удивление спокойно.

— Не касается, конечно, сынок. Я, ты же знаешь, давно от тебя ничего не жду. Но тут, признаться, даже я удивлен. Запланировать свадьбу со шлюхой, а жениться на… кто она? Кто эта девчонка? Ты хоть знаешь? Вдруг она тоже где-нибудь на Польском спуске стояла? И не проверишь ведь.

Меня передергивает от отвращения из-за сказанных слов. Чтобы не выдать себя, пробираюсь к туалету и закрываюсь в одной из кабинок. Так видит отец Билецкого мое появление в жизни сына? И с кем у Марка должна была быть свадьба? Я ведь… ничего не знаю о его невесте.

Собравшись с силами, выхожу из кабинки, подставляю ладони под холодную воду, протираю руки салфетками и прикладываю их к лицу, чтобы остыть и не испортить макияж. Становится легче, но выходить к тем, кто считает, что я могла предлагать себя мужчинам, нет ни малейшего желания.

— Василиса, — Марк перехватывает меня, едва вхожу в зал ресторана.

Обнимает, прижимает к себе и предлагает потанцевать.

Я не отказываюсь. Чувствую, что ему это нужно. Едва оказываемся в центре зала, как шум вокруг замирает. На нас смотрят, нас изучают, кто-то прямо сейчас, возможно, роет на меня компромат. Не для того, чтобы защитить сына, а чтобы доказать ему, как тот облажался. Впрочем, ничего они не найдут. Разве что последнее задержание в полиции, но сомневаюсь, что оно хоть где-то отобразилось. В остальном я чистая. Себя не предлагала, на камеру голой не танцевала, у меня даже отношений настоящих не было. Представляю, как удивится Савелий. От этих мыслей на лице непроизвольно появляется улыбка.

— О чем задумалась?

— Я случайно услышала ваш с отцом разговор. Не весь. Отрывки. Я нигде не стояла.

— Я знаю, Василиса.

— Проверял?

Глава 12

У меня со страстью проблемы, но я киваю. В танце располагаю руки на плечах Марка. Чувствую, как под пальцами натягивается ткань пиджака от напряженных мышц. Поглаживаю. Хочу, чтобы он расслабился, хотя вряд ли это возможно в таком окружении. Мы словно под микроскопом. Нас рассматривают, изучают, уверена, что шушукаются. Сплетни расходятся быстро. Наверняка все присутствующие уже в курсе, что я не та девушка, на которой Марк планировал изначально жениться.

Танцевать у нас получается легко и непринужденно. Мы не репетировали, но из Марка хороший танцор, а я просто под него подстраиваюсь. Он умело ведет в танце, отпускает меня, держа лишь за одну руку. Мы расходимся, становимся друг напротив друга, следом Марк тянет меня на себя, вдавливает. Смелея, сжимает мое бедро. Кажется, мы давно перешли грань того самого цензурного танца, который можно исполнить на свадьбе.

— Поцелуемся? — неожиданно спрашивает, поглаживая спину.

Я мнусь. У нас этого в договоре не было, но я понимала, что придется. Без этого не поверят, что мы женимся по-настоящему, хотя разве поцелуй нельзя сымитировать? Я думаю, да. При необходимости и не такое сыграть можно.

— Василиса.

— Хорошо.

Ловлю себя на мысли, что даже хочется, чтобы он меня поцеловал. Марк очень привлекательный. В моей жизни таких мужчин не было. Да и в принципе мужчин не было. Марк первый. И настоящий поцелуй он сорвет с моих губ первый. Вроде бы законный муж, а ощущение, что крадет то, что должно принадлежать другому. И при этом я со спокойной душой ему это отдаю. Сама.

Этот поцелуй не будет первым, но я почему-то уверена, что станет особенным. Запоминающимся. Свой первый я тоже запомнила. Он был мерзким, липким и жутко неловким. Нам было семнадцать, мы оба ничего не умели, и, кажется, ни ему, ни мне не понравилось. От поцелуя с лучшим адвокатом города я жду чего-то особенного. Пресловутых бабочек в животе, эйфории, тепла, приятно разливающегося по телу. Я совсем не неумеха, много читала, слышала, смотрела. Я примерно знаю, как надо целоваться, просто в последнее время было не с кем. Сосредоточившись на учебе, я отложила знакомства. На них просто не оставалось времени.

— Смотришь испуганно, — говорит Марк, приближаясь к моему лицу. — Тебе неприятно?

— Нет, я просто… непривычно все и быстро.

Марк едва заметно кивает, заводит руку мне за спину, перебирает пальцами позвонки, добирается к шее и затылку. У меня мурашками покрывается кожа от его прикосновений. Я вздрагиваю и лечу в пропасть, когда Марк меня целует. Едва прикасается губами к моим, как до меня доносятся радостные крики “Горько!”. Публика другая, а привычки те же.

Марк целует осторожно, но настойчиво, с каждой секундой углубляя поцелуй. Я упускаю момент, когда его язык проталкивается в мой рот. Упускаю момент, когда отвечаю, обняв его за плечи. Во рту скапливается незнакомый мужской вкус. Я его пробую, дышу им, и мне неожиданно нравится.

У Билецкого мягкие губы, влажный язык и чертовски притягательный запах. А еще у него огромный опыт, потому что целуется он так, что время останавливается, а по телу действительно разливается приятное тепло. Я отвечаю несмело и точно не так рьяно, как он. Но мне хочется так научиться. Думается, что я бы смогла его… удовлетворить? Со временем, конечно, после практики. Ему бы понравилось.

Марк прерывается, кажется, одновременно с выкриком “Пятнадцать!”. Мы целовались долго, но мне мало. Я слабо понимаю, что делаю, когда тянусь следом за Билецким. Он меня тормозит. Не отстраняет, но заметно останавливает. Я быстро беру себя в руки, улыбаюсь. Мы танцуем еще некоторое время, потом возвращаемся к столику, пьем шампанское и разговариваем. Билецкий интересный собеседник и внимательный слушатель. Когда рассказываю ему про больницу, он меня не перебивает, и ему, кажется, интересно.

— Значит, планируешь стать хирургом?

— Не планирую, а стану. Самым лучшим!

— Уверен, так и будет.

Марк плохо меня знает, но поддерживает, не пытаясь отговорить. Я ему за это благодарна. Вообще, я ему за многое благодарна, хотя мы и познакомились не при самых приятных обстоятельствах.

— Марк!

Его кто-то отвлекает, так что я остаюсь одна. В незнакомой обстановке чувствую себя вмиг неуютно, и, чтобы справиться с колотящимся от волнения сердцем, решаю выйти на улицу.

Оставив бокал на столике, иду к выходу. Знаю, что за мной наблюдают, смотрят мне в спину. Не удивлюсь, если кто-то пойдет следом, чтобы поговорить. Мне такое внимание в новинку, поэтому и привыкнуть сложно, хотя я весь вечер пытаюсь.

На улице получается выдохнуть. Я вцепляюсь руками в перила небольшой террасы для курящих и просто тех, кто устал находиться в помещении. Сосредотачиваюсь на своих чувствах, на том, что Марк, несмотря на непростой характер и особенности нашего знакомства, меня волнует. Опытный, загадочный, серьезный. Я непроизвольно тянусь к губам, прикасаюсь к ним подушечками пальцев.

— Ты, стало быть, невеста? — за спиной звучит незнакомый голос.

Я резко поворачиваюсь и не могу поверить своим глазам. Передо мной стоит Кирилл Саенко собственной персоной. Ухмыляется, сканируя меня с ног до головы. Я же вначале морщусь от отвращения, потому что Кирилл пьян, а следом меня начинает трясти от злости. Тогда, когда Сонечку привезли в больницу, он был точно в таком же состоянии. Хотя нет, тогда все было гораздо хуже. Он был в хламину. А сейчас стоит, улыбается, нагло меня рассматривает, потому что не помнит. Впрочем, меня он видел всего раз. Я же его засмотрела до дыр, чтобы однажды припомнить этой мрази, как он не спас мою сестру, и по возможности отправить его за решетку.

Глава 13

— Это наш младшенький, Кирилл, — усмехается Марк и треплет волосы Саенко. — А это моя жена Василиса.

После этих слов все то хорошее, что успело зародиться между мной и Билецким, превращается в пепел. Я смотрю на радостного Марка, на раздраженного Саенко и думаю только о пазле, который только что сложился в моей голове.

“Видимо, у доктора Саенко есть неопровержимое алиби”, — звучало из всех СМИ.

“За его дело, говорят, взялся лучший адвокат столицы. Эта мразь откупилась”, — а это пропитанный горем голос отца.

Я рассматриваю Марка заново. Его точеный профиль, привлекательные губы, растянутые в улыбке, цепкий взгляд. Сейчас передо мной не незнакомый мужчина, который в порыве бреда предложил мне выйти за него замуж и спас от тюрьмы. Сейчас здесь тот самый лучший адвокат столицы, который встал на защиту Саенко. И судя по тому, что его братец до сих пор работает, только уже в столице, а не в нашем маленьком городишке, продолжает защищать его снова. Я бы поверила в то, что Кирилл исправился, но прямо передо мной стоит радующийся жизни и ни о чем не жалеющий Саенко. И он снова пьяный. Не в стельку, но он ведь только пришел на нашу свадьбу.

— Ты опоздал, — обращается к брату Марк. — Был на работе?

— Где же еще, — хмыкает. — Там сегодня наливали.

У меня перед глазами заплаканное лицо матери, отец, с трудом сдерживающий слезы, родственники, приехавшие на похороны. То время было самым трудным для нашей семьи. Через несколько месяцев папу увезли в реанимацию с инсультом, и все словно повторилось. Столкнувшись лицом к лицу с тем, кто виновен во всем случившемся, и видя, что он не только не раскаивается, но и продолжает халатно относиться к своим обязанностям, я чувствую глубокую ярость. А следом — стыд признаться родителям, кем является мой муж. И пусть они никогда не узнают, кто его брат, об этом знаю я.

— И где же вы работаете, что там наливают? — не удержавшись от вопроса, буравлю брата Марка взглядом.

— В больнице. У нас дружный коллектив, иногда собираемся вместе.

— А как же… пациенты? Вдруг кто-то не получит помощи, потому что врачи позволили себе лишнего? Или жизни других людей вас мало интересуют, и вы не настроены спасать пациентов?

— Во время попоек Кира ни один пациент не пострадал, — говорит Марк, и они вместе с братом смеются.

“Ни одни не пострадал”, “Ни один пациент не пострадал”, — прокручиваю эти слова в голове раз за разом.

Сразу после них я сбежала. Сказала, что мне нужно отлучиться, и вот уже минут десять сижу в туалетной кабинке и давлю в себе слезы. Им смешно, они веселятся, а у меня в момент, когда я увидела Кирилла, жизнь закончилась. Моя сестренка мертва, а он жив и не наказан. Радуется жизни и продолжает пить на рабочем месте. А его брат? Что в этот момент делает его брат? Смеется! Не считает пострадавших от рук Саенко людьми.

Я не хочу возвращаться в зал. Не хочу смотреть в лицо Билецкому, видеть его не желаю, но вместе с тем понимаю, что это неизбежно. Какой бы скандал я сейчас ни закатила, хуже в итоге будет мне. Если Билецкие — те, кто без труда покрывают причастного к смерти другого человека, что им стоит расквитаться со мной?

Задавив в себе порывы решить все здесь и сейчас, выхожу из кабинки. Снова охлаждаю ладони и прикладываю их к щекам. В зал я выхожу с высоко поднятой головой, решив, что истерика делу не поможет. Зато может помочь Марк. Если он сможет устроить меня на работу в больницу, где работает его брат, я смогу накопать на Саенко компромат. Тогда и лес рубить, не боясь щепок, будет не страшно.

— И где мой брат откопал такое сокровище? — слышу тот же противный мне голос сбоку.

Повернувшись, улыбаюсь Кириллу, внутренне мечтая заехать ему по морде еще раз.

— Ты так и не извинилась за пощечину. Щека, между прочим, до сих пор болит.

— Вы застали меня врасплох, Кирилл, но извиняться не буду — заслужили.

Стараюсь не вкладывать тонны яда в слова, но вместе с тем сильно сомневаюсь, что Саенко, который держит в руках стакан с чем-то определенно алкогольным, способен считывать чьи-то эмоции.

— Понимаю, почему брат тебя выбрал, — хмыкает. — Я бы тоже от такой, как ты, не отказался.

— Перебьешься, — появляется за моей спиной Марк.

Обнимает меня за талию, притягивает к себе.

— Кем работает твой брат? — спрашиваю у Марка с улыбкой.

— К чему такой интерес к его персоне? — хмыкает адвокат, сощурившись с подозрением.

— Я учусь на хирурга, ты забыл? Вдруг он мой коллега?

— Так и есть! — радостно сообщает Кирилл. — Я хирург, представляешь? Лучший в этом городе!

— Кирюх, — пытается затормозить его Марк, но Саенко несет дальше.

— А что? Хочешь сказать, нет? Ко мне запись на несколько месяцев вперед. Папка с рекламой постарался.

Я улыбаюсь, с силой сжав челюсти.

— Если вы лучший хирург, может быть, возьмете меня на стажировку? — стараюсь изобразить восторженную дурочку.

— Кирилл не стажирует, — чеканит за брата Марк.

Не позволяет младшему и слова вставить, давит на корню, возможно, появившееся желание согласиться.

Глава 14

Марк

— Твою мать, Кир.

Втаскиваю брата в подсобное помещение и толкаю в грудь, из-за чего он пошатывается, но глупая улыбка не сходит у него с лица.

— Что не так? — хмыкает. — Я развлекаюсь. Пытаюсь превратить эту скучнейшую церемонию во что-то нормальное.

— Ты, блядь, себя позоришь. И нашу семью следом.

— Заговорил, как папочка, — кривится. — Может, тоже меня в психушку сдашь, как он предлагал?

— Кир, блядь…

— Сдашь, — хмыкает. — Не сейчас, но позже. Не выдержишь.

— Я не пойму, ты мое терпение испытываешь или что? Грани дозволенного проверяешь?

— Мне просто все осточертело, — хмыкает. — И плевать, что вам это не нравится. Я уйду тогда.

Кир отталкивается от стола, к которому прислонился, как только мы зашли. Собирается уйти, но я его сюда сегодня позвал, чтобы он был под, мать его, присмотром. Куда он пойдет сейчас, я примерно представляю. Уж лучше пусть продолжает творить дичь на свадьбе. Наши знакомые уже привыкли и не обращают внимания, партнеры отца по бизнесу списывают все на возраст, хотя Киру уже тридцатка. Выбился из пубертата. Я же почему-то думаю о Василисе. Они выбрали одинаковые профессии, я бы хотел, чтобы поладили, но в итоге, помимо знакомства, они едва перебросились парой фраз. И не сказать бы, что эти фразы мне понравились.

— Кир…

Перехватываю его за руку чуть ниже локтя, не даю выйти. Он, блядь, по пизде отправляет свою жизнь, а мне… неожиданно надоело пытаться его остановить.

— Что, Марк? Я мальчик взрослый, если вы все не заметили.

— Взрослый, но поступки и промахи у тебя детские.

— А ты…

— А я, блядь, пытаюсь сделать так, чтобы ты не сел. Твою мать, Кирилл! Ты мой брат!

— Думаешь, я забыл?

Я давлюсь горечью в его тоне. Сжимаю челюсти. С ним всегда было сложно. В детстве, в подростковом возрасте, сейчас, когда ему уже не двадцать. У нас разница в пять лет, но когда я за ним расхлебываю все, что он творит, кажется, что больше.

Кир всегда был трудным ребенком. Наверное, потому что, несмотря на выстраданную беременность матери, нежеланным. Просто так вышло. Она узнала поздно, когда уже аборт делать было нельзя, хотя отец и настаивал. Нам с Мишей было уже пять и восемь. Новых детей родители не планировали. У мамы карьера летела вверх, у отца в принципе на семью не оставалось времени. Мы к тому моменту были уже относительно взрослыми, относились ко всему с пониманием. Мне хватало любви брата, а вот с Киром все вышло сложнее.

После рождения мама сразу спихнула его на няню, вернувшись к карьере и пытаясь снова выбраться на вершину, которую за полгода сохранений в больнице успела променять если не на дно, но на уровень где-то ближе к нему. Кир рос с няней и отчасти с нами. Отчасти, потому что и у меня, и у брата были свои заботы. Школа, дополнительные занятия, секции… Пять и восемь лет — слишком большая разница в детском возрасте. Мы не ладили. В семнадцать я терпеть не мог сопляка-брата, который умудрялся одним присутствием выбесить всех вокруг.

— Может, мне это и нужно, — глухо говорит Кирилл. — Избавить вас от своего присутствия раз и навсегда.

Синдром недолюбленного ребенка, приправленный жгучей ненавистью со стороны отца — человека, который вроде как должен был поддержать сына. Лет до трех отец к Кириллу относился неплохо, даже время уделял, а потом все резко изменилось. Мы думали, что это временно, что у отца были проблемы на работе, но Кирилл отца практически не видел, а когда видел, слышал лишь презрение в его голосе.

Я многое не понимал. Понял лишь со временем. И почему родители развелись, и почему брат на нас не похож вовсе. Мы жгучие брюнеты с карими глазами, крепко сложены. Кирилл был хлипким, светлым и голубоглазым. Не в отца и не в мать. Мы не понимали. Точнее, я… Миша знал и лет в тринадцать мне сказал, что Кирилл только мамин. Примерно тогда родители развелись, и Кир перешел на фамилию матери.

В восемь лет он подвергся насмешкам со стороны одноклассников и всех, с кем мы дружили. Я иногда тоже отличался. Миша меня одергивал, отвешивал подзатыльники. Мы сдружились с Киром, когда мне было двадцать три. На его восемнадцатилетие напились всей большой дружной компанией, но вместо веселья Кирилл устроил побоище и втянул меня. В камере, куда нас упекли на ночь, утирал слезы и заставил меня почувствовать себя уродом, потому что не поддержал.

У Миши в то время был свой период, он женился, строил бизнес, ему было не до Кира, а я вот виделся с младшим часто и даже не думал, как ему херово. Эгоист.

После той ночи все изменилось. Я стал поддерживать Кира, помогать. Кроме того, к тому времени у нас уже окончательно испортились отношения с отцом. Я заканчивал юридический, хотя отец столько времени настаивал на медицинском. Рассчитывал во время моего поступления, что передумаю, но как только я получил диплом и начал свою практику, отец окончательно разочаровался.

Кир, в отличие меня, решил не выпендриваться. Пошел на медицинский, учился на отлично, ординатуру проходил шикарно, потом стал практиковать — и тоже получалось, пока в клинике не столкнулся с отцом во время операции. Папа у нас первоклассный хирург, теперь уже не практикующий. Ушел бы на покой раньше, Кир бы нормально работал, но у них что-то не сложилось. Они были на операции вместе. Так вышло. Пациент умер на операционном столе, и папа обвинил Кирилла. Проводили расследование, я узнал, что вина была не брата, но отец давил. Папа хотел, чтобы по его стопам пошли его дети. Родные. И если Мише он позволил учиться на экономическом, то мне мое предательство не простил. А Кирилла за родного не считал в принципе.

Глава 15

Примерно в середине церемонии пытаюсь понять, на кой хер все это было нужно. Среди приглашенных хоть и все знакомые, но мало кто из них знает Василису. Они и Аню не знали, но о свадьбе были наслышаны. С невестой, которая сегодня должна была разделить со мной счастье, знакомы только близкие друзья. И никто из них, конечно, не понимает, почему я ничего не отменил. Гостей было не так много. Отмену получили только гости со стороны Ани, но она отозвала их приглашения самостоятельно.

Я вроде как хотел настоящую семью. Чтобы по любви и с детьми потом, с поддержкой. Ближе к свадьбе думалось послать все нахрен, потому что видел — мы не готовы. Ни она, ни я. А теперь я женился на незнакомке. Василиса притягательная, красивая, с ней есть о чем поговорить, и целовать ее приятно, но мы слишком плохо знаем друг друга, чтобы начинать отношения со свадьбы. И она сильно моложе меня. Неопытная в отношениях — сразу видно. Я сегодня, когда ее поцеловал, засомневался, что у нее кто-то до меня был, и это пиздец как хреново.

Мучиться угрызениями совести долго не получается. Нам снова приходится танцевать, чтобы развлекать публику. Василиса держится с высоко поднятой головой, улыбается, но видно, что настроение у нее сильно изменилось.

— Еще немного, и можем ехать домой, — пытаюсь отвлечь ее от мыслей хорошими новостями.

Василиса улыбается, но не отвечает. Нам снова кричат “Горько!”. И вроде приличная публика, не из деревни ведь приехали, но все равно кричат и ждут.

Подхватив Василису за подбородок, впиваюсь в ее губы. Мне нравится ее целовать. Удовольствие от ее вкуса, задевающего рецепторы, распространяется по всему телу и ударяет в пах. Секса у меня не было давненько, несмотря на наличие невесты. У нас с Аней некоторое время ничего не было. То у нее болела голова, то месячные, то волнение перед свадьбой. Я верил, хоть и подсознательно понимал, что где-то меня мастерски наебывают.

И вот сейчас меня возбуждает совершенно неумелая девушка. Чистая, невинная, искренняя. Я не уверен, что у Василисы никого не было. Возможно, какой-то опыт есть, просто не самый хороший и действенный. Может быть, не успела научиться, но это и неважно. Я на нее реагирую. Хочется прижать ее за хрупкую талию к себе поближе, целовать дольше, чем того требуют правила приличия, и стащить с нее платье, которое мы вместе и выбирали.

— Марк, — она пихает меня в грудь, я отстраняюсь. — Слишком много целуемся для фиктивных жениха и невесты.

К себе домой Василису привожу не впервые. Я показывал ей квартиру, но сегодня все как-то иначе. Она в белом платье, я с адским стояком, от которого не убежишь избавляться в первую типа брачную ночь, да и со шлюхами я как-то никогда не спал. Начинать не планирую, а с поиском постоянной любовницы на фоне того, что информация о моей свадьбе облетит весь город, будет трудновато. Плюс договоренность не компрометировать никоим образом друг друга. Чувствую себя в ловушке. В капкане, в который я влез добровольно и который уже прочно захлопнулся.

Мы заходим в квартиру, где царит абсолютная темнота. В коридоре стукаю по выключателю, но свет не загорается. Я наталкиваюсь на Василису сзади, чертыхаюсь, она резко поворачивается ко мне, трогает, водит рукой по груди, плечам.

— Марк, я… темноты боюсь, — почти всхлипывает.

— Что-то не то с выключателем. Или лампочка перегорела. Идем.

Приобняв ее за плечи, веду вглубь квартиры, но в гостиной происходит то же самое. Света нет, хотя, когда поднимались, у других был.

— Что это? — голосом на грани нервного срыва произносит Василиса.

— Пробки. Я пойду посмотрю.

— Я с тобой.

Мы идем вместе к выходу. Василиса не просто держит меня за руку, она всем телом к ней прижимается. Моя ладонь успела побывать у нее на талии, кажется, между ног и полоснуть по груди. Для возбужденного, ощущающего ее запах слишком близко, это довольно опасно. Я пытаюсь отдалить Василису, но она боится. Нервничает, так что приходится позволять прислоняться к себе и сжимать челюсти до хруста.

— С пробками все нормально, — произношу, нахмурившись.

Посреди ночи ко мне вряд ли кто-то сейчас приедет чинить освещение, поэтому мы с Василисой возвращаемся обратно в квартиру. У меня нет ничего неэлектрического для освещения, кроме фонарика на телефоне, но так как мобильный садится, то и его, можно сказать, тоже нет. Надежда остается на смартфон Василисы, иначе, уверен, мое безумие продолжится.

— Пойдем, покажу тебе твою спальню, ты ведь не ориентируешься в темноте еще.

Комната находится рядом с моей. Она широкая и светлая при дневном освещении. Сегодня здесь такая тьма, хоть глаз выколи. Даже меня смущает, а у Василисы срывает предохранители от страха, и она вместо того, чтобы держать меня подальше, спрашивает:

— Ты не останешься? Пока свет не появится.

Глава 16

Василиса

Провести ночь в одной комнате и кровати с Марком после всего, что я сегодня узнала, сродни самой изысканной пытке. Но страх темноты у меня с детства. До трясучки. Я пыталась бороться, посещала психотерапевта, но мне ничего не помогло. Так что едва стоит нам зайти в кромешную темноту квартиры, как у меня внутри все сжимается в тугой узел.

Я тут же нащупываю руку Билецкого и буквально следую за ним по пятам, а когда вдруг понимаю, что света не будет до самого утра, то и вовсе не могу сдержаться и прошу его остаться. Лучше с ним на любых условиях, чем трястись всю ночь от страха, тем более что и полнолуние не сегодня, на улице темно.

— Остаться?

В темноте мне кажется, что его голос звучит как-то не так. Слишком хрипло и словно разочарованно, словно оставаться здесь, в одной комнате со мной, ему тяжело.

— Если тебе несложно.

— Я позвоню сейчас в управляющую компанию, попрошу, чтобы прислали к нам мастера, но не уверен, что прямо сейчас кто-то приедет.

— Хорошо.

На то, чтобы поговорить по телефону, у Марка уходит всего минута. У него какая-то удивительная способность продавливать собеседника, будь то при встрече или в телефонном разговоре. Пара фраз, жестко расставленные приоритеты и сталь в голосе, и вот я слышу:

— В течение часа обещали прислать ремонтника.

— Значит, всего час подождать? Можем на кухне. У тебя есть кофе?

— Кофемашина подойдет?

— Шутишь? Я после алкоголя в ресторане согласна даже на растворимый, а тут настоящий кофе. Только…

Запинаюсь. Платье хочу стащить с себя неимоверно. Оно классное, сшитое словно под мою фигуру, удобное, легкое, но ужасно мешает. Хочу избавиться поскорее, потому что вечер закончился, сказка тоже. Суровая реальность наступила.

— Я хочу переодеться.

— Да, пожалуйста. Я выйду.

— Подожди! Ты можешь… просто отвернуться. Я дверцу шкафа открою и фонарик оставлю, а ты повернись спиной.

Я уверена, что прямо сейчас он считает меня ненормальной, но думать о его мыслях мне некогда. Я наспех скидываю платье, натягиваю наобум выхваченные штаны и ищу кофту, когда слышу спокойное:

— Расскажешь, почему так панически боишься темноты?

— Это долгая и древняя история.

— Я не спешу.

Марк шумно выдыхает, тяжело вдыхает. В темноте все рецепторы обостряются, хотя с фонариком вроде бы и не сильно темно. Половина комнаты освещена, но я все равно так боюсь оставаться. Вдруг потухнет, вдруг мне кто-то позвонит, хотя среди ночи это маловероятно, но рисковать я не могу.

— Как-нибудь… потом, — сообщаю и тут же вскрикиваю, потому что мой телефон падает с тумбочки, а фонарик выключается.

Я чувствую руки на своих плечах спустя каких-то пару мгновений, но мне и их оказывается достаточно, чтобы оказаться в предобморочном состоянии. В себя я прихожу лишь на кухне, куда меня Марк выносит на руках. Он кладет телефон на стол экраном вниз, а меня усаживает на стул рядом и приступает к приготовлению кофе.

Наверное, стоило бы как-нибудь все объяснить. Хотя бы попытаться, чтобы не смотреть сейчас на напряженную спину и не слушать тяжелое дыхание. После приезда в эту квартиру мы должны были разойтись по разным комнатам и забыть о существовании друг друга. Таков был уговор. Марк не лезет в мою жизнь, я не суюсь в его. Все было просто, пока на первое место не вышел страх. Теперь мне физически сложно отлипнуть от Марка, я не могу просто подняться и закрыться в комнате. Слишком… страшно.

В общежитии, выделенном университетом, с этим проще. Там постоянно кто-то находится в комнате, не так страшно, хотя девочки тоже в курсе, что я очень боюсь, и хоть поначалу ворчали на светильник рядом с кроватью, сейчас вообще не обращают на него внимания.

— Черт, а кофе не будет. Нет же света.

Мы начинаем смеяться. Наверху на полном серьезе говорили о кофе, не думая, что нет света.

— Растворимого тоже нет? — спрашиваю с надеждой.

— Разве что с холодной водой.

Я кривлюсь, мотаю головой. Придется обойтись.

— Кофе на ночь вредно, — говорит Марк. — Я когда пью, потом не могу уснуть.

Я понемногу узнаю его. Что любит, как одевается, почему не пьет кофе ночью, и что его дыхание становится на пару тонов громче, чем обычно, когда он чем-то недоволен или нервничает. Вот это я пока по одному его внешнему виду не могу определить. Мне кажется, что и то и другое. А еще он уставший, но это после стольких часов на ногах и неудивительно.

— Есть еще что-то такое, что я должен знать?

Несмотря на свой страх, прямо сейчас мне хочется отключить фонарик и погрузить комнату во мрак, лишь бы не видеть взгляд Марка, направленный на меня. Наверное, так умеют смотреть только адвокаты, которым нужно понять, виновен их клиент или нет.

— О чем ты?

— Фобии, страхи… я бы предпочел знать это сейчас, а не найти твое обморочное тело на кухне.

— Больше ничего. А у тебя? Есть что мне рассказать?

Глава 17

Марк

С Аней у нас было… стопроцентное попадание друг в друга. Полный игнор дел друг друга, крышесносный секс, изредка неплохое времяпрепровождение. Мы могли поговорить о чем угодно, кроме работы. Аня ничего не понимала в адвокатской практике, а я вообще не знал, чем она там в сети занимается. Считал ее коучем. Впрочем, это слово часто звучало из ее уст. Как потом оказалось, работала она вовсе не коучем, и мне стоило бы знать, с кем я планирую связать свою жизнь. Хорошо, судьба отвела, и нашелся лошок побогаче.

О работе Василисы я знаю не только от нее, но и из присланного мне документа. Предложить ей замужество и реально жениться — вещи разные. Перед свадьбой я должен был ее проверить. “От” и “до”. Девочка оказалась чистой, из хорошей семьи, провинциалка, в сомнительных авантюрах, как я и думал, замечена не была. Узнавать Василису в мои планы особо не входило. Фиктивный брак на какое-то время и тихий развод, когда скандал уляжется. Все должны были быть счастливы.

Но чем больше времени проводим вместе, тем сильнее присматриваюсь. Оцениваю, наслаждаюсь тем, что вижу. Василиса может стать охуенной женой. Той, о которой я всегда мечтал. Та, что будет рядом, что поддержит, подскажет, не станет лезть с лишними расспросами. В последнем, правда, не уверен. Иногда она может давить так, что выбивает из колеи. Над ее последним вопросом задумываюсь на пару мгновений. Любому другому на ее месте ответил бы иначе, но с ней стараюсь аккуратнее. Вижу же, что в жизни она если и разочарована, то не максимально. Есть в ней еще толика наивности и легкости. То, чего у меня нет довольно давно.

— Я адвокат, Василиса. Защищать — моя прямая обязанность.

— И тех, кто кого-то убил?

— И их…

— И тебе… не хочется справедливости?

— Для справедливости есть прокурор. Моя задача выстроить линию защиты, его — обвинения. Если он плохо справился со своей работой, разве это моя вина?

— Но ты ведь их защищаешь, а ты сам говоришь, что лучший адвокат, значит, у прокурора нет шансов?

— У хорошего шансы есть всегда. Я ведь не бог, Василиса. И я беру в работу не каждое дело.

— Только то, за которое хорошо платят?

Мне не нравится ее горькая улыбка. Такое ощущение, что я сделал что-то плохое ей лично, хотя вроде как не успел. С наркотиками вышло не очень, но я извинился, и Василиса вроде как поняла.

— Это все, — обвожу взглядом кухню, — пришло ко мне не просто так. Я работал. Много и сверхурочно. Я не из бедной семьи, мы жили в достатке, но отец требовал от нас многого. Часто — невозможного. Чтобы исполнить свою мечту и стать адвокатом, а не хирургом, мне пришлось достигать желаемого самостоятельно. Экзамены, диссертации, курсовые, практика. Отец ничем и никогда не помогал. Я должен был добиться сам, и я добился. Сначала признания своих способностей, следом — хорошего дохода.

Василиса молчит. Переваривает полученную информацию. Она меня задела за живое. Затронула ту часть, в которую я не лезу, потому что отец аргументировал примерно тем же, чем сейчас она.

“— Ты будешь защищать убийц, барыг, взяточников. Такой жизни ты хочешь? Смывать с клиентов грязь и делать вид, что ничего не было? — всегда говорил отец.”

На каждом курсе примерно одно и то же. И всегда мне в пример ставил именно старшего брата, хотя он хирургом тоже не стал. Никто из его детей им не стал, только Кирилл, но он вроде как для отца чужой.

От дальнейшего разговора нас отвлекает стук в дверь. Мы с Василисой идем открывать вместе. Я держу в руке фонарик, другой крепко сжимаю ее ладонь. Заботиться о ком-то в принципе не входит в мои привычки. С Аней у нас отношения были партнерские, взрослые. Я решал ее проблемы, но так, чтобы успокаивать во время истерик или притягивать к себе, если она вдруг чего-то боится — не припомню. Впрочем, и страхов у нее не было. А у Василисы есть. И ее хочется защитить.

— Вы трубку не берете, едва к вам достучался, — мастер набрасывается едва ли не с порога.

— Света нет, телефон сел, — поясняю.

Мужик смотрит на мобильный в моей руке и явно думает, что я делаю из него идиота.

— Что у вас тут… сломалось?

— Если бы я знал что — вы бы тут не стояли.

Куда проще было бы работать с частниками, но посреди ночи их почти не отыщешь, тем более действительно хороших мастеров. Этот на супермастера не тянет, но если накосячит — ответственность не на мне, а на управляющей компании, что его прислала.

Мы стоим в коридоре. Я прислоняюсь к стене, Василиса ни на минуту не отходит.

— Если хочешь — забирай телефон и иди внутрь.

— Я… тут побуду. Если можно.

— Можно.

Стараюсь не реагировать на то, как она перебирает ногами. Из подъезда тянет холодом, даже я чувствую, хотя одет в теплые вещи. Игнорировать получается недолго.

— Много времени работа займет? — спрашиваю у мужика в подъезде.

— Как пойдет, — отмахивается. — Я пока не определил причину.

— Сколько я буду должен? Я заплачу, и мы пойдем, моя жена замерзла.

— Так сразу посчитать не получится, — мужчина недовольно вздыхает.

Глава 18

Проснувшись, первым делом чувствую дико бьющееся перепуганное сердце. Так организм реагирует на сигнал мозга об опасности. Опасность — это дом, чужая постель, незнакомый запах, обнимающий со спины мужчина. Я теряюсь, едва не ору от неожиданности, но как-то резко прихожу в себя и все-таки выдыхаю. Воинственный настрой теряется, я позволяю себе обмякнуть, хотя, наверное, не стоило. Я в одной постели с малознакомым мужчиной. Правда, мы теперь не только знакомы, Марк — мой муж.

Чтобы высвободиться от его руки, прочно обнимающей мою талию, начинаю ерзать, но делаю этим только хуже. Марк за моей спиной что-то бормочет и… вдавливает меня в себе сильнее. Мне требуется пара мгновений, чтобы почувствовать его утреннюю эрекцию. Я учусь на медицинском, прекрасно знаю, что это обычная физиология и это никак не связано с моим присутствием в кровати, но все равно от стыда хочется раствориться в воздухе и оказаться где угодно, но только не здесь.

И разбудить Билецкого, чтобы возмутиться, тоже не вариант. Я вчера сама настояла на том, чтобы ночевать с ним. При свете дня кажется, что поступок был идиотским, но я прекрасно знаю, что иначе бы не пережила эту ночь без нервного срыва. Я могу находиться в темноте только в близком присутствии другого человека. Того, кому я доверяю. С Марком это не должно было сработать, но сработало. Когда он вчера придвинулся ближе и переплел наши пальцы, а затем выключил фонарик, я не закричала от страха. Мне было комфортно. Ему, видимо, тоже. Но проснулись мы не держась за руки, а в крепких объятиях.

Пока думаю, как выскользнуть из цепких рук, Марк неожиданно начинает поглаживать мой живот. Я замираю, не дышу, пытаюсь осознать происходящее. Следом чувствую прикосновение горячих губ к шее и цепенею еще больше. Надо бы найти объяснения всему происходящему, но все мысли и слова как-то неожиданно закончились. Я никак не ждала, что наутро вместо пожелания доброго утра и неловких улыбок буду сгорать от противоречивых чувств.

Вконец обнаглев, Марк толкается мне в поясницу членом. Прижимается, ерзает, а затем я за секунду оказываюсь на спине. Билецкий со словно пьяным взглядом — сверху. Не успеваю опомниться, как он впивается в мой рот поцелуем. Не спрашивает разрешения, молча и напористо раздвигает мои губы языком, проталкивается глубже. Он меня не отталкивает, но я, несмотря на то что внизу живота характерно тянет, соглашалась на фиктивный брак.

Как только чувствую мужскую шероховатую ладонь, забравшуюся мне под футболку, резко прихожу в себя и упираюсь руками в грудь Марка. Заставить его оторваться от своих губ — то еще испытание, которое я хоть и с трудом, но все же прохожу. Билецкий смотрит на меня удивленно, словно не понимает.

— Мы так не договаривались.

— Как?

Хмурится, из-за чего на красивом лице появляются мелкие морщинки.

— Вот так… ты сказал — фиктивно.

— Почему бы не совместить приятное с полезным?

У меня от его слов дар речи пропадает. Расценив это, видимо, по-своему, Марк снова склоняется. Я в последний момент отворачиваюсь, так что поцелуй попадает в щеку, а оттуда — в шею.

— Марк, нет…

Когда он не останавливается, мне становится страшно, но что еще хуже, я не начинаю отбиваться, я просто лежу, не в состоянии ничего ни сказать, ни сделать. Я впадаю в ступор. В голову лезут мысли о том, что я ничего не знаю о Билецком кроме того, что он мне рассказал. Что если он — вот такой… Что если ему наплевать на “нет”, и он готов брать силой?

— Блядь… — тихо выругавшись, прижимается лбом к моей ключице и обдает ее горячим дыханием.

Через мгновение я больше не чувствую тяжести его тела. Марк встает, я зачем-то зажмуриваюсь. Прислушиваюсь к шороху, а затем слышу оглушительный стук двери и следом шум воды, доносящийся из ванной.

Это мой шанс сбежать.

Времени на раздумья не остается, так что я быстро спрыгиваю с кровати, хватаю свой телефон с тумбочки и резко дергаюсь к двери. Уже по ту сторону останавливаюсь. Вместо страха появляются мысли. Куда и, главное, зачем я сбегаю? Мы живем в одном доме, Марк на мне женат. У меня теперь его фамилия. И у нас в доме нет света. Уже через полчаса нам придется как-то столкнуться, поговорить. Чертыхнувшись, возвращаюсь в комнату. Лучше показать, что мне не страшно, и сделать вид, что его поступок никак на мне не отразился. Мне безразлично, хоть это и не так.

Пока со стороны ванной доносится звук шума воды, я думаю, о чем будем говорить. Наверное, стоит обозначить рамки? Остановиться исключительно на дружеском общении, а к поцелуям и объятиям прибегать в крайних, очень крайних случаях, а еще лучше — обойтись без них.

Едва шум воды за дверью стихает, я снова хочу сбежать, потому что, какой бы равнодушной и холодной мне ни хотелось казаться, что-то у меня не сильно получается такой выглядеть. Я перед Марком беззащитна. Он мужчина взрослый, серьезный, а я здесь словно гость, доставляющий проблемы.

Марк выходит из душа в одном набедренном полотенце, удивленно мажет по мне взглядом, словно не думал, что я тут останусь. Когда он отворачивается к шкафу и стаскивает полотенце, понимаю, что он надеялся на мой уход. Отворачиваюсь. Делаю вид, что мне очень интересен мой отключенный телефон.

— Я тебе не нравлюсь? — его вопрос заставляет меня вздрогнуть.

Подняв голову, вижу, что Марк уже оделся. Стоит в спортивных штанах и футболке, смотрит на меня.

Глава 19

Как только в квартире появляется свет, я подключаю мобильный телефон к зарядному устройству и убегаю в душ, с наслаждением подставляя тело под горячие струи. В душевой нет ничего женского, но и мужской шампунь и мыло мне прекрасно подходят. После того, как я весь вечер провела в свадебном платье, смыть с себя вчерашнюю усталость очень хочется.

Выйдя из ванной, переодеваюсь в чистую одежду, включаю телефон и решаю первым делом написать родителям, но сообщения приходят одно за одним. От родителей, от подруг, даже от коллег по работе. А еще я получаю уведомления о пропущенных звонках. Их так много, что я на несколько минут зависаю и не понимаю, в чем причина. Все узнали о моей свадьбе из новостей? Но они вроде бы не должны были выйти так быстро.

Захожу вначале не в мессенджер с родителями, не в чат с подругами. Я не читаю ничего, что мне прислали, я вбиваю в поисковик имя “Марк Билецкий” и зажимаю рот рукой, когда вижу заголовки статей. Они, кажется, одна противнее другой.

“Известный адвокат Билецкий едва не женился на вебкамщице”.

“Марк Билецкий в последний момент женился на другой, а не на той, что продавала свое тело на просторах интернета”.

“Марка Билецкого бросила “вчерашняя” проститутка, а он женился на неизвестной”.

У меня в горле пересыхает, когда я открываю пару статей и читаю их содержимое. Я не знаю, кем была невеста Марка, с которой у него должна была состояться свадьба, но даже если и такой, какой ее описывают, копаться в этом все равно мерзко. Я закрываю статьи и перевожу дыхание. Понимаю, что эти статьи долетели уже и до родителей. Они наверняка видели новости, ведь теперь наши фотографии показывают по телевизору. По крайней мере, я открывала ссылки известных телеканалов, где обычно публикуют и текстовую версию очередного выпуска.

У меня горло сдавливает в спазме, когда я вижу, как на телефон поступает очередной звонок от родителей. Понимаю, что не могу им сейчас ответить, и, как только они прекращают звонить, отключаю звук. Где-то в квартире что-то с грохотом разбивается, до меня доносится отборный мат, сказанный грубым недовольным голосом.

Выходить из своего укрытия не хочется. Возникает противоположное желание — закрыться и не выходить, но случившееся нам с Марком стоит обсудить хотя бы потому, что нас наверняка будут пытаться перехватить репортеры. Я слишком мало знаю о его невесте и плохо запомнила придуманную Марком легенду о том, как мы познакомились. Впрочем, легенду легко рассыпать вдребезги, если кому-нибудь вдруг захочется все перепроверить. До того вечера в клубе я и Марк Билецкий ни разу в жизни не пересекались. Я более чем уверена в том, что мы ни разу не оказывались в одном и том же месте в одно и то же время. Слишком мы разные по ритму и уровню жизни.

Решившись выйти из своего укрытия, аккуратно приоткрываю двери и оказываюсь в небольшом коридорчике. Делаю пару робких шагов в сторону гостиной — оттуда, если не ошибаюсь, доносился звук разбитого стекла и падения чего-то громадного.

— Ох, — ошарашенно распахиваю взгляд, когда вижу разбитый журнальный столик.

Я-то думала, Марк случайно что-то задел и разбил, но теперь понимаю, что он выместил злость на том, что попалось под руку. Когда Билецкий поднимается с дивана, я отхожу на пару шагов. Я плохо его знаю, а сейчас он ощутимо зол, и в его руке стакан с алкоголем, который он допивает залпом.

— Тоже прочитал новости? — говорю, чтобы с чего-то начать разговор.

— Должно было быть не так, — поясняет он с горькой усмешкой.

— А как?

— С размахом, но без грязи.

Он так резко швыряет стакан в противоположную стену, что я от неожиданности вскрикиваю и делаю шаг назад, по неосторожности наступая на осколки, которые разлетелись на несколько метров от эпицентра катастрофы.

— Ай! — отшатнувшись в сторону, поднимаю ногу и быстро дергаю за кусок стекла, впившийся в кожу. Из стопы тут же начинает течь кровь, алыми каплями стекая на пол.

— Черт, прости, — Марк подходит ко мне, подхватывает на руки и уносит из гостиной в свою спальню.

Я не противоречу, потому что нахожусь в небольшом шоке от увиденной картины. К людям, которые в порыве гнева или под алкоголем теряют контроль, я отношусь с опаской. Давным-давно, когда я еще была маленькой, в нашей семье такое было. Отец тогда потерял работу и несколько месяцев беспробудно пил. Ночные ссоры, скандалы с разбитой посудой и развороченной мебелью навсегда врезались в память восьмилетней меня.

Вспышка ярости Марка напомнила мне о том, что я когда-то видела в нашей небольшой и уютной гостиной — разбитое стекло, кровь на полу, потому что папа порезал руку, и медиков скорой, которые увезли его эту руку зашивать. С тех пор отец больше не пил, смог взять себя в руки и устроиться на работу, но глядя на резкие движения Марка и его яростный взгляд, хочется так же, как и в детстве, тихо пойти к себе в комнату и не выходить до утра, пока все не успокоится. Сомневаюсь только, что в нашем случае к утру что-то изменится.

— Ты дрожишь, — замечает. — Плохо переносишь боль?

— Плохо переношу пьяных и буянящих.

— Я трезв и относительно спокоен.

— Ты разбил журнальный столик, — зачем-то замечаю.

— Разбил. Скоро все уберут, не волнуйся.

Глава 20

— Васька… — обмирает мама, открыв дверь.

Я приехала неожиданно. Сорвалась на следующий день после их злополучного сообщения. Я его транслировала в голове раз за разом. Забыть никак не получалось, а заставить себя поднять трубку и поговорить с родителями не могла. Я и в дверь не решалась позвонить. Стояла с переброшенным через плечо рюкзаком и прокручивала слова, которые скажу родителям. Сейчас же, когда мама резко распахивает дверь и смотрит на меня удивленно, и вовсе не знаю, что должна сказать.

Просить прощения с порога? Мне вроде как не за что. Я понятия не имела, за кого выхожу замуж, и выбора у меня на самом деле не было.

— Люд, ну что там застряла?! — из-за спины матери показывается отец.

Он смотрит более дружелюбно, но не менее удивленно.

— Пошла вон! — слышу решительное от мамы.

Я не успеваю что-то сказать и отреагировать. Дверь перед моим носом мама решительно захлопывает.

— Люд, ну зачем ты так? — долетают до меня слова отца.

— Она с убийцей живет. Вот о нас пусть и забудет!

— Мам, пап! — скребусь в дверь. — Я вам рассказать кое-что должна. Послушайте, пожалуйста…

Тишина. Давящая и неопределенная. Начинаю думать, что родители не отвечают, потому что ушли, но затем слышу едва различимый шепот. Разговаривают. Если маму не слышу, значит, голос не повышает. Тихо радуюсь, возможно, есть шанс.

— Я специально за него замуж вышла, слышите? Выслушайте же…

Щелчок двери разгоняет мое сердцебиение. Сделав глубокий вдох, сталкиваюсь взглядом с отцом. Мамы в коридоре нет.

— Пап, послушайте… я специально за него вышла, чтобы подобраться к его брату и найти на него компромат.

По взгляду отца вижу, что он ошарашен и готов мне поверить. Папа, помня свой дебош в период, когда он пил, теперь относится ко мне иначе. Более трепетно, словно боясь расстроить или снова испугать. Поэтому дверь открывает он, а не мама.

— Впусти меня, пап… Я все расскажу, обещаю.

— Мама слушать не станет, — устало вздыхает он, но все же отходит в сторону.

Быстро юркнув в родной коридор, я разуваюсь. Я была здесь очень давно, поэтому меня так сильно накрывает ностальгией. Знакомые обои, рисунки на них детской блестящей ручкой, пол с поскрипывающей половицей. Все здесь напоминает мне о детстве и юношестве — самых счастливых периодах в моей жизни.

— Давай я тебе расскажу, а ты маме? — предлагаю тихо, боясь, что мама все услышит и выгонит меня из дома боем.

Меньше всего мне хочется, чтобы соседи видели развернувшуюся драму. Иди знай, куда потом это все попадет. Нет гарантии, что кто-то из тех людей, которым я мило улыбалась, будучи маленькой девочкой, сейчас не растреплет обо мне прессе.

— Ох, дочка, — папа качает головой и ведет меня на кухню, где за столом уже сидит мама.

Она делает вид, что меня на кухне нет. Взглядом демонстративно обходит меня стороной и обращается преимущественно к отцу. Я — пустое место. Предательница семьи и сестры. Даже обидно, что мама могла так подумать.

— Мам…

Папа трогает меня за плечо, мотает головой. Предупреждает, чтобы ее не трогала и приступила сразу к рассказу. Мама если и оттает, то уж точно не сейчас. Даже после того, что я расскажу, она, может быть, поверит мне не сразу. Она довольно тяжелый человек, и, несмотря на это, я очень сильно ее люблю.

Я начинаю рассказывать с самого начала. Периодически поглядываю на папу, потому что он перенес инсульт и находится в зоне риска. Все эти новости уже негативно на нем сказались. Я переживаю, как бы папу повторно не забрали в больницу, потому что врач предупредил нас, что второй раз может быть последним.

Убедившись, что папа в порядке, продолжаю. Стараюсь достучаться до мамы, растопить ее сердце, показать им, что я все еще здесь, с ними…

Когда я засобиралась к родителям, Марк хотел ехать со мной. Он считал, что так будет правильно, что именно он должен взять на себя ответственность за скандал. Я кое-как убедила его, что знаю родителей лучше и вначале хочу поехать одна. Не прогадала. Мама бы наверняка не сдержалась и выместила на Билецком всю скопившуюся за прошедшие годы злость.

— Подумайте сами, я узнаю их семью изнутри, выведаю тайны, соберу компромат и сделаю все, чтобы Саенко сел.

— Кем ты себя возомнила? — хмыкает мама. — Думаешь, что сможешь что-то узнать у этой семьи?

— Мама…

— Господи, за что нам это, а, Степа? Почему мы потеряли одну дочь, а вторая оказалась такой дурочкой?

Мне обидно до слез, но я кусаю щеку изнутри и продолжаю. Говорю все, что знаю, привожу доводы. Все звучит логично и обоснованно. По крайней мере в моей голове. Я устраиваюсь на стажировку к Саенко, снимаю компромат, который в дальнейшем отдаю хорошему прокурору. Последнего, конечно, нужно еще найти. Честного, принципиального. Того, кто не берет взяток, чтобы позволить преступникам оправдаться.

— Что ты думаешь, пап? — понимаю, что мама — неприступная ледяная глыба.
Даже если она и оттает, то уже тогда, когда Саенко будет за решеткой. В том, что именно так и случится, я ни капли не сомневаюсь. Собрать на него информацию, учитывая полученные на свадьбе сведения, будет проще простого. Он не скрывается, пьет на рабочем месте и наверняка рискует жизнями пациентов. Пора с этим покончить.