Фиолетовые цветы на крови

Глава 1: Цветы под луной кровью запятнанной

Ночь над долиной Гуйлин висела густая, бархатная, пронзённая лишь холодным светом полной луны, что делало тени от бамбуковых рощ чёрными как смоль и невероятно длинными, будто растягивающими в пространстве саму тьму.Воздух, ещё не остывший после дневного зноя, был тяжёл и насыщен ароматами влажной земли, полыни и чего-то сладковатого, гнилостного — запахом нечисти, выходящей на ночную охоту. Именно этот запах и вёл Лань Цзюня, молодого господина клана Лань, чей безупречный белый халат с вышитыми у ворота серебряными облаками казался в этом мраке призрачным, почти светящимся пятном. Он двигался бесшумно, его лёгкие шаги не оставляли следов на мокрой от росы траве, а лицо, прекрасное и холодное, словно высеченное из горного хрусталя, не выражало ровным счётом ничего. Лишь его глаза, тёмные и глубокие, как ночное небо, внимательно сканировали местность, выискивая малейшее движение, малейшую вспышку демонической энергии.

Охота была долгой и утомительной. Стая низших демонов-оборотней, напавшая на деревню у подножия их горы, оказалась на удивление живучей. Большую часть нечисти он уже покончил, отправив её очищающим пламенем своего ци назад в пустоту, откуда она и явилась. Но вожак, хитрый и жестокий, ускользнул, и его след вёл сюда, в эту тихую, заброшенную долину. Лань Цзюнь чувствовал его близкое, ядовитое присутствие, но что-то было не так. Обычный смрад демона перебивался другим, странным и неуловимым ароматом — цветочным.Он замер на опушке рощи, его длинные пальцы сжали рукоять меча, Цзиньцзэ — «Золотое правило», клинок которого уже вкусил крови этой ночью. И именно в этот момент он увидел её.

Посреди поля, залитого лунным светом, стояла она. Высокая, стройная, в платье глубокого чёрного цвета, которое сливалось с ночью, оставляя видимым лишь бледное, почти фарфоровое лицо и струящиеся, как смоль, волосы, ниспадающие ей до пояса. Она стояла, склонившись над странными, невиданными Лань Цзюнем цветами, которые pulsовали мягким, фиолетовым сиянием, будто вобрав в себя саму суть ночи. Её тонкие, почти прозрачные пальцы нежно касались лепестков, и она что-то шептала, будто разговаривая с ними.

Лань Цзюнь затаил дыхание. Его аналитический, всегда всё просчитывающий ум на мгновение отказал. Логика кричала: красные глаза! У неё красные глаза! Яркие, как свежая кровь, как расплавленный рубин, они сияли в лунном свете, безошибочно отмечая её как порождение тьмы, как нечисть, которую он обязан уничтожить. Его мышцы напряглись, готовые к броску, ци заструилось по его меридианам, наполняя клиток смертоносной энергией.

Но… что-то было не так.

В её ауре не было привычной демонической злобы, грязи или хаоса. От неё не пахло смертью и разложением. Только этот странный, пьянящий цветочный аромат, смешанный с легчайшим, едва уловимым запахом персиковых косточек и дождя. И в её позе, в том, как она касалась цветов, не было ничего демонического — лишь безмерная, глубокая нежность и какая-то печальная отрешённость, будто она искала в этих цветах утешения от всего мира.

И самое главное — демон, вожак оборотней. Он лежал в нескольких шагах от неё, огромный, покрытый бурой шерстью труп. Его голова была неестественно вывернута, а на горле зияла единственная, аккуратная рана, будто его устранили одним точным, молниеносным движением. Не когтями, не зубами. Чем-то острым и тонким, возможно, иглой или шпилькой. И вокруг раны истекала не кровь, а тёмный, вязкий дым — признак чистого, безжалостного уничтожения демонической сущности.

Она убила его. Убила легко, изящно и совершенно без усилия, судя по её спокойной позе. И теперь просто… наслаждалась цветами.

Лань Цзюнь медленно, абсолютно бесшумно, сделал шаг вперёд. Сухая ветка хрустнула под его ногой с громкостью выстрела в звенящей тишине ночи.

Красные глаза мгновенно оторвались от цветов и устремились на него. В них не было ни страха, ни удивления. Лишь холодная, изучающая настороженность, как у дикого зверя, оценивающего нового хищника на своей территории.

Глава 2: Ледяные правила и огненный нрав.

Дорога назад в поместье клана Лань прошла в гнетущем молчании. Лань Цзюнь шёл на полшага впереди, его прямая спина была воплощением невозмутимости, но внутри всё кипело. Он вёл за собой загадку, ходячее противоречие, женщину с меткой демона, которая пахла персиками и ночными цветами. Он слышал её лёгкие, почти неслышные шаги позади, улавливал тот самый пьянящий арглазами

оторый теперь навсегда врезался в его сознание.

Мэй Ли, в свою очередь, шла, погружённая в свои мысли. Её пальцы время от времени касались спрятанных в складках одежды прохладных стеблей фиолетовых цветов. Этот ледяной господин был… странным. Очень странным. Она видела в его глазах мгновенное узнавание, ту самую вспышку ужаса и ненависти при виде её глаз, к которой она давно привыкла. Но потом она увидела нечто иное: замешательство, интерес, а затем… решимость. Решимость, которая заставила его солгать о её безопасности и настоять на сопровождении. «Интересно, что у него на уме», — подумала она с лёгкой усмешкой. «Может, решил привести диковинную зверушку в свою идеальную клетку?»

Ворота поместья Лань, огромные и вырезанные из тёмного дерева, украшенные сложными серебряными узорами, выглядели неприступно. Два стража в таких же белых одеждах, как и у Лань Цзюня, склонились в почтительном поклоне при его приближении, но их глаза тут же уставились на Мэй Ли с откровенным подозрением и страхом.

«Господин Лань, — один из них осмелился заговорить, — кто эта… особа?»

Лань Цзюнь даже не повернул головы. Его голос прозвучал ровно и холодно, как зимний ветер. «Новая ученица. Она будет проходить обучение в наших стенах. Обустройте для неё покои в западном крыле. Те, что с видом на сад».

Стражи переглянулись. Западное крыло? Это были покои для почётных гостей или членов семьи, а не для каких-то залетных учеников, да ещё и с такими глазами.

«Но, господин… правила…» — начал второй страж.

«Правила я знаю лучше вас, — отрезал Лань Цзюнь, и в его тоне появилась сталь, от которой у стражей вытянулись лица. — Выполняйте приказ».

Он шагнул вперёд, и Мэй Ли последовала за ним, бросив на растерянных стражей насмешливый взгляд. Она шла по идеально выметенным каменным дорожкам, мимо строгих, лаконичных зданий, где всё было подчинено порядку и симметрии. Воздух здесь пахл древесным дымом, старым деревом и суровой дисциплиной. Похоже, что веселье здесь приравнивалось к смертному греху.

«Как уютно», — процедила она, окидывая взглядом безликий внутренний двор. — «Прямо чувствуется, как тут кипит жизнь. Траур как образ жизни?»

Лань Цзюнь остановился и повернулся к ней. Его лицо было бесстрастно. «Порядок — это основа силы. Дисциплина — путь к очищению. Веселье и хаос — удел слабых».

«О, как поэтично, — Мэй Ли сложила руки на груди. — Вы это сами придумали или списали с надгробия какого-нибудь предка?»

Он не ответил на колкость, лишь его взгляд стал чуть тяжелее. «Здесь тебе придётся соблюдать правила, Мэй Ли». Он впервые произнёс её имя, и от того, как оно прозвучало в его устах — холодно, отчуждённо, но при этом с какой-то странной весомостью, — по её спине пробежали мурашки.

«А кто сказал, что я вообще собираюсь здесь оставаться?» — парировала она.

«Я сказал», — его ответ был прост и не допускал возражений. Он снова повернулся и повёл её дальше.

Покои, которые он для неё выбрал, и правда были роскошными по меркам клана Лань: просторные, с минималистичной, но дорогой мебелью из тёмного дерева и большим окном, выходящим на скалистый сад с карликовыми соснами. В воздухе витал лёгкий запах сандала.

«Тебе принесут всё необходимое, — сказал Лань Цзюнь, останавливаясь на пороге. — Завтра на рассвете начнутся твои занятия. Не опаздывай».

Он уже собирался уйти, когда Мэй Ли окликнула его.

«Эй, ледяной господин».

Он обернулся, бровь чуть приподнялась в вопросе.

«А что собственно, я здесь должна делать? Убивать демонов? Медитировать? Изучать скучные свитки о добродетели?»

«Всему своё время, — ответил он. — Сначала тебе предстоит выучить «Десять незыблемых правил клана Лань»».

Мэй Ли фыркнула. «Звучит смертельно скучно. А что, если я не хочу?»

Впервые за весь вечер на его лице промелькнула едва уловимая эмоция — что-то вроде вызова. «Тогда тебя ждёт наказание. Никто не исключён из правил».

«Посмотрим», — только и сказала она, сладко улыбнувшись.

.....

На следующее утро Мэй Ли, разумеется, проспала. Солнце уже вовсю светило в окно, когда она лениво потянулась на своей новой кровати. Её разбудил настойчивый стук в дверь. На пороге стояла пожилая служанка с строгим лицом и стопкой идеально сложенных белых одежд — стандартной формы учеников клана Лань.

«Госпожа, вам следовало быть в зале для медитаций час назад, — сказала служанка без всякого предисловия. — Старейшина Лань Циань недоволен».

«Старейшина Лань Циань может идти… подождать, пока я высплюсь», — буркнула Мэй Ли, закутываясь обратно в одеяло.

Но служанка была настойчива. В итоге, ещё зевающая и совершенно не собранная, Мэй Ли была доставлена в большой зал с полированными каменными полами, где на циновках сидели рядами десятки учеников в одинаковых белых одеждах. Во главе зала сидел седобородый старец с лицом, на котором, казалось, никогда не было улыбки. Это и был старейшина Лань Циань.

Все обернулись, когда она вошла. Шёпот прокатился по залу. Шёпот и вздохи ужаса. Её красные глаза были как сигнальный огонь в этой море бесцветной дисциплины.

«Так это и есть новая ученица, которую привёл господин Лань Цзюнь? — проговорил старейшина, и его голос звучал как скрип двери в склепе. — Опоздание на первое же занятие — неуважение к клану. Встань в угол и прочти вслух «Правила смирения» пятьдесят раз».

Мэй Ли лениво облокотилась о дверной косяк. «Знаете, я слышала, что если читать скучные тексты пятьдесят раз подряд, можно навсегда лишиться рассудка. Вы точно хотите подвергнуть такому риску разум одного из своих… ценных учеников?»

Глава 3: Уроки этикета и намёки сердца

Жизнь в клане Лань для Мэй Ли превратилась в одно сплошное испытание на прочность. Каждое утро начиналось с медитации на рассвете, которую она ненавидела всеми фибрами своей души. Сидеть неподвижно, пытаясь «очистить ум от скверны», в то время как единственное, о чём она могла думать, — это о том, как бы стащить сладкие пирожки с кухни, было для неё формой изощрённой пытки.

Её главным мучителем стал старейшина Лань Циань, преподававший «Историю добродетели и основы нравственности». Его занятия были настолько скучными, что Мэй Ли была уверена: даже демоны, которых они изучали, засыпали бы от его монотонного голоса. Она изобретала всё новые способы развлечь себя: запускала бумажных журавликов, которые пикировали на лысину старейшины, шептала едкие комментарии соседям по циновке, а однажды умудрилась незаметно подложить ему под сиденье колючий репейник.

Её неизменным спасителем оказывался Лань Цзюнь. Казалось, у него был дар появляться именно в тот момент, когда старейшина уже готов был изгнать её из клана или приговорить к месяцу чистки отхожих мест. Ледяной господин возникал на пороге с бесстрастным лицом и находил какое-нибудь невероятное оправдание её поведению.

«Её неуёмная энергия — признак мощного, необузданного ци, которое требует направления, а не подавления», — заявлял он как-то раз, когда Мэй Ли устроила небольшой пожар на уроке по управлению стихиями, пытаясь поджечь скучный учебник.

«Её вопросы, хоть и некорректно сформулированные, указывают на нестандартный ум, стремящийся постичь суть вещей», — отрезал он в другой день, после того как Мэй Ли спросила старейшину, не слишком ли ему тяжело таскать на лице такую длинную и несчастную бороду.

Он не просто покрывал её. Он стал её тенью. Лань Цзюнь присутствовал на всех её занятиях, наблюдая за ней с невозмутимым видом, но она чувствовала на себе его взгляд — тяжёлый, пристальный, изучающий. Иногда он сам проводил с ней индивидуальные тренировки. Точнее, это были попытки тренировок.

«Сконцентрируй ци в ладони», — командовал он, стоя перед ней на тренировочной площадке.

Мэй Ли корчила гримасу, сжимая и разжимая пальцы. «Оно не хочет концентрироваться. Оно говорит, что сегодня выходной».

«Ци не разговаривает», — его голос был ровен, но в уголках губ была едва заметная судорога.

«Моё — разговаривает. И оно ещё и матерится. Вы не хотите это слышать», — парировала она, и наконец из её ладони вырвался жалкий клочок дыма, пахнувший гарью и чем-то сладковатым.

Лань Цзюнь вздыхал. Это был странный, непривычный для него звук. Звук легчайшего раздражения, смешанного с чем-то ещё. «Ты делаешь это нарочно».

«Может быть, — она улыбнулась во всю ширину рта. — А может, мне просто нужен правильный стимул».

Он смотрел на её улыбку, на её красные глаза, сияющие озорством, и его собственный, железный контроль давал трещину. Однажды, когда она в очередной раз «случайно» упала, отрабатывая боевую стойку, и он поймал её, их лица оказались в сантиметрах друг от друга. Он чувствовал её быстрое дыхание на своих губах, видел, как расширились её зрачки. Она чувствовала мерцающую в нём борьбу, напряжение каждой мышцы его тела, которое говорило громче любых слов.

Он резко отпустил её, будто обжёгшись. «Небрежность ведёт к поражению», — пробормотал он, отводя взгляд.

«А что ведёт к победе?» — дыхнула она ему в след, но он уже уходил, его спина была неестественно прямой.

Её единственным утешением стал Лань Шэн. Старший брат, казалось, был полной противоположностью Цзюня. Он сам нашёл её как-то раз, когда она, сидя на крыше своего крыла, швыряла камушки в проходящих внизу учеников.

«Неспортивно, — раздался снизу его спокойный, тёплый голос. — Они как бараны, бегущие по ущелью. Им и так нелегко».

Мэй Ли свесила голову вниз, её чёрные волосы свисали, как шторка. «А что им делать? Скучно же».

Лань Шэн улыбнулся. Его улыбка была лёгкой и естественной, в отличие от напряжённой маски его брата. «Спускайся. Я как раз собирался заварить новый сорт чая. Говорят, он пахнет дождём и персиками».

С тех пор чаепития в его покоях стали их ритуалом. В отличие от строгих, почти пустых комнат Цзюня, апартаменты Лань Шэна были уютными: повсюду лежали стопки книг и свитков, стояли склянки с засушенными травами, а из открытого окна доносился шум ветра в соснах.

Он никогда не заставлял её говорить, не учил правилам. Он просто наливал чай, и они молча сидели, слушая, как закипает вода в котле. Иногда он рассказывал забавные истории из детства о своём брате — как Цзюнь в пять лет пытался медитировать с таким серьёзным видом, что заснул и упал в пруд с карпами.

Мэй Ли смеялась, и это был настоящий, беззаботный смех, который она уже забыла. С Лань Шэном она могла быть просто собой — тихой, уставшей, не обязанной никого дразнить или защищаться.

«Он беспокоится о тебе, — сказал как-то раз Лань Шэн, доливая ей чашу. — Цзюнь. Он просто не умеет этого показывать».

«Он беспокоится о своём эксперименте, — мрачно ответила Мэй Ли, смотря на кружащиеся в чае листочки. — Боится, что я взорву его идеальный мир».

Лань Шэн мягко улыбнулся. «Ты уже это сделала. И, поверь, ему это нравится куда больше, чем он готов признаться».

Однажды вечером, возвращаясь от Лань Шэна, Мэй Ли заблудилась в бесконечных переходах поместья и вышла в маленький внутренний садик, который не видела раньше. И там, в лунном свете, стоял Лань Цзюнь.

Он был без верхней одежды, лишь в тонком белом исподнем, и он… тренировался. Его движения были не просто отточенными — они были смертельно красивыми. Меч в его руке пел, разрезая воздух, его тело изгибалось с грацией водяного дракона. Это была не просто техника. Это была плоть и кровь, превращённые в чистое искусство. Он дышал ровно, его лицо было сосредоточено, на лбу блестели капельки пота.

Мэй Ли затаилась в тени, заворожённая. Она видела его силу в бою, но это было иное. Это было сокровенное. Его частное, ничем не приукрашенное мастерство.